Иеремиевы огни (СИ)

Глава 5 Ангелодемоны

Из Копи Аспитис уезжал со странным чувством: по факту собственный сын унизил его перед подчинёнными, заставив пойти у себя на поводу, но кончилось всё так, как Аспитис и планировал. Так же двойственно он ощущал себя не так уж давно в Седе, где внезапно для себя оказался чуть ли не марионеткой сначала в руках «Атра фламмы», а потом и Рэкса Страхова, похоже, предсказавшего малейшее движение всех участвующих. Стоило признать, что в собственной привычной отстранённости от людей Аспитис начал упускать действительно важные нити, позволяя всем вокруг ткать свои узоры на истории, — и хорошо, что пока это играло ему на руку.

Возможно, он просто перестал занимать своё место? С началом войны Аспитис думал об этом всё чаще.

Однако на данный момент у него были дела поважнее, чем разбирательство с собственными чувствами. К Дилану он заскочил буквально по пути — как знал, что помощь пригодится, — на самом деле им с Рейном необходимо было в спешном порядке приструнить встающий на сторону «Атра фламмы» Айкиль. Там, на Севере, Рэкс уже вёл войска, со всех сторон захватывая единым порывом территории Азата, от которого, как и думал Аспитис, вследствие событий в Седе отвернулся Пикор, на востоке же в район исправительных колоний спешно свозилось оружие, чтобы в скором времени орды бывших заключённых — как гражданских, так и сосланных агентов МД и ГШР, — вооружившись, захватили Тезорский район и тем самым отрезали законную власть от большей части продовольственных поставок (некоторые ресурсы приходили с Великой равнины, но их, само собой, не хватило бы, чтобы полностью обеспечить и фронт, и население). Группа Бельфегора выполнила свою задачу, выявив такой масштабный шаг врагов прежде, чем он был совершён, теперь нужно было позаботиться о том, чтобы подобные крамольные мысли никому в Айкиле более не приходили в голову.

Конечно, «Атра фламма» их ждала — не могла не ждать, раз Брутус сумел оказаться в Копи как раз в тот момент, когда туда приехали и Бельфегор, и Дилан. Но много ли они сумеют сделать? Их неизвестный лидер наверняка не стянул туда ещё достаточно сил, чтобы противостоять армии, которую Аспитис и Рейн соберут в короткие сроки на границе Дельфии с захватом южных городов Зелёных краёв. Было даже интересно, станет ли кто-то там сопротивляться или они в очередной раз откупятся исполнителями?

Спустя сутки ответ на этот вопрос был получен: вяло поогрызавшись из-за заградительной стены центральной тюрьмы привезёнными ракетами, а как они закончились — автоматчиками, Айкиль позорно сдался, буквально выпнув за ворота главных виновников предательства — семейную пару, управлявшую всем скоплением колоний уже не один десяток лет. «Атра фламма», похоже, не успела провести среди новобранцев необходимую агитацию, которая вынудила бы всех заинтересованных в свободе кидаться грудью на амбразуры, и они, поняв, что ещё немного — и потеряют больше, чем могли бы получить, немедленно раскаялись в грехах и нашли стрелочника. Оставив Рейна вместе с собранной армией устанавливать в Айкиле новое правление, а также казнить и миловать всех оступившихся, Аспитис вернулся на Север.

Он прекрасно видел, что война идёт к концу — и с какой-то стороны перспектива вновь окунуться в мирное время неясно волновала его. Согласившись в мае прошлого года выступить против Азата совместно с Рэксом на правах союзников, а не врагов, до поры до времени сохраняющих нейтралитет, Аспитис во второй раз переступил черту, после которой жизнь никак не могла стать прежней. До них ГШР и МД не заключали союзов. И теперь, как только последний город Севера падёт, а Азат, конечно же, будет найден и вздёрнут, придётся решать, что делать с этим самым союзом. В Седе Аспитис ясно выразил своё отношение к Рэксу, но там были частности, будущее которых в свете невозможности самой ситуации нельзя было точно предугадать, — с глобальными последствиями нужно будет разбираться активнее. Особенно с учётом этой «Атра фламмы», которая почему-то совершенно не мешает им завершать войну.

Да, положение было слишком уж неоднозначным, и Аспитис просто шёл заранее определённой в подобных случаях дорогой, уже не пытаясь гадать, что будет потом. Когда он прибыл на Север, общий поход, сокративший захваченные Азатом территории чуть ли не на три четверти, завершался, оставляя мятежников лишь у побережья и отбив, соответственно, обе горные цепи и желание у «Аркана» искать новых союзников. Главной целью было освободить от него Касерес — Рэкс с одним из ударных отрядов именно там поджидал своего союзника. Разведка сообщала, что из порта, через который шло сообщение с Пикором, Азат уже бежал на восток, но заградительная линия осталась, отсекая полуостров по северной оконечности Гадюки и далее, по кривой, до самого Искристого океана. Здесь же, в теле горы, располагался основной оружейный склад сопротивленцев — и единственный свободный проход на ту сторону, не защищённый артустановками.

Пока получившие необходимые указания генералы размещали войска и технику вдоль заградительной линии, рассчитывая в скором времени уничтожить и установки, и прячущихся за ними аркановцев, оставшихся фактически без руководства, Аспитис и Рэкс двинулись через разминированный усилиями ранее засланных сапёров и освобождённый от врагов склад на ту сторону гор, чтобы ударить аркановцам в спину и окончательно сломить сопротивление. Это должно было стать увеселительной прогулкой, а обернулось почти что катастрофой.

Главнокомандующие шли в середине отряда — первые три десятка солдат во главе с офицерами миновали склад без каких-либо осложнений и уже ждали их на той стороне, разведывая обстановку. За Рэксом и Аспитисом должны были пройти ещё столько же — достаточное, в общем, количество, чтобы начать сеять панику, а под шумок и разнести в пух и прах артиллеристов, однако им так и не было суждено вступить под своды склада.

Взрыв, пошедший, похоже, из самого его центра, сотряс стены как раз в тот момент, когда Главнокомандующие были на середине пути. Первые рухнувшие опоры — огромные железные колонны — перегородили выход, из-под следующей, падавшей медленнее, Аспитис успел вытолкнуть Рэкса точно в объятия Керена, волоком потащившего его под в секунду образовавшийся из свалившейся площадки второго этажа навес. Самого Аспитиса уже тоже тянул куда-то сосредоточенный Энгельберт — вокруг нарастал гул, треск, и вслед за лопнувшей металлической обшивкой сыпались камни. Последним, что Аспитис увидел в этом апокалипсисе, был приземлившийся в шаге от него внушительный обломок пещерного свода, схлопывающегося сейчас под тяжестью горы, ничем более не удерживаемой, потом голова вспыхнула болью, и всё окружающее пространство затопила чернота.

Сколько Аспитис пребывал во мраке, неразрежённом, густом и одновременно никак не ощутимом, он сказать бы не смог. В какой-то момент из глубины этого мрака волной, подобной той, что сметает города, опять нахлынула боль — и вправду такой силы, что он не сумел удержаться в той крохотной части себя, которая ещё хоть что-то осознавала, и провалился в ничто, полностью отрезанное от понятий «я» и «настоящее». Здесь были только волны, обжигающие, душащие, и, в моменты редкого штиля, короткого, ровно на один спасительный вздох, всплывающие липкие и в то же время колкие давно похороненные воспоминания о том Аспитисе, которого на этом свете не было вот уже много-много лет.

Первым таким зелёным, раздувшимся утопленником оказался эпизод из той части детства, когда оно задумчиво и неохотно переходит в юношество. Аспитису четырнадцать. В сумерках он без всякого желания, нарочито медленно бредёт домой, хотя и знает, что за малейшую задержку ему влетит от отца. До ненавистного дома остаётся квартал, когда с другой стороны Аспитиса окликает его единственный почти друг — такой же нескладный, как он сам, вельк Лестер. Он стоит возле заныра — так они, подростки, называют пространство между оградами двух соседних особняков, в их районе, как правило, заполняемое неким подобием сада из пары-тройки деревьев. Там любят прятаться наркоманы, шпана и, изредка, парочки, которым больше негде; Аспитис видит, как Лестер нервно оглядывается, и понимает, что он хочет сообщить ему что-то не предназначенное для чужих ушей. Поспешно Аспитис перебегает улицу, чтобы вслед за вельком нырнуть в полутьму «сада» — и тут же подло получить кулаком под дых.

От неожиданности он падает на колени, но его немедленно подхватывают, с силой заводя руки за спину — так, что любая попытка сопротивления приносит тупую, обессиливающую боль в спине, — ставят на ноги, кто-то за волосы поднимает его голову — и перед собой Аспитис видит ухмыляющегося Эдриана.

— Эй, Тисси, ублюдыш, — почти нежно выговаривает брат не терпимое Аспитисом прозвище, — ты правда думал, что тебе всё сойдёт с рук?

Его кулак врезается Аспитису в скулу, голову отбрасывает в сторону, отзывающаяся в носу боль выходит кровью, оставляя на губах и во рту горько-металлический привкус. Совсем рядом кто-то смеётся — краем глаза Аспитис видит, что держит его не кто иной, как Лестер. Кажется, он не очень-то рад той роли, на которую согласился, предав приятеля, но это уже не имеет никакого значения.

Эдриан бьёт с другой руки, как будто лениво, он просто показывает силу — ту, которой у Аспитиса нет и не может быть, потому что его, в отличие от брата, отец не отдал инструкторам по кейко. Он, как сказал Эдриан, «ублюдыш», Филипп ему не настоящий отец, он лишь содержит его, потому что мать у них с Эдрианом общая. Мать, которая, тоже из-за Аспитиса, не выжила после родов и не смогла никому рассказать, кто его когда-то зачал.

Тяжело быть чёрной вороной в полностью белой стае.

Натешившись, Эдриан отходит, и, пока Аспитис молча сплёвывает кровь, заодно ощупывая зубы, его сменяют находящиеся здесь же, в заныре, дружки. Лестер держит Аспитиса, пока тот не повисает на его руках, потом отпускает, и его валяют в грязи, как падаль. В и без того саднящую грудь прилетает ещё несколько ударов с последствиями — становится почти невозможно дышать, и Аспитис размыкает разбитые губы, чуть ли не захлёбываясь каждым болезненным, с неимоверным усилием достающимся ему вдохом. Земля першит в горле, но он дышит назло всем и улыбается — потому что, несмотря на наказание, Эдриану долго ещё выбираться из тех неприятностей, которые он ему совсем недавно организовал.

Спустя какое-то время они оставляют его лежать в заныре скорчившегося и не в силах разогнуться. Напоследок Эдриан бросает:

— В следующий раз я тебя просто убью, Тисси. И никто не расстроится!

Аспитис слушает, как они уходят, сквозь непрерывный гул в ушах. Полчаса или около лежит не шевелясь, бессознательно радуясь каждому удающемуся вздоху и ненавидя. Эдриан перед его глазами как живой: длинные блестящие белые волосы, две прядки у лица, остальное в низко завязанном хвосте, — свои Аспитис назло всем почти не расчёсывает и, уж конечно, не собирает, пусть отцу выговаривают учителя, какой он дикий; холёное чёткое лицо с крупными чертами, ни одной неправильной линии; злые, идеального выреза, карие глаза, в которых вечно плещется непробиваемая уверенность в себе и презрение ко всем остальным; мускулистое тело, играющие руки, и вправду способные в один миг выдавить из Аспитиса жизнь, если то потребуется. С самого детства у Эдриана есть всё, что нужно человеку для благостного, сытного существования, но кое-чего у него никогда не будет. Ума. Только этим Аспитис и способен его сделать.

Если, конечно, повезёт.

По прошествии получаса боль чуть затухает и отпускает его — Аспитис с трудом поднимается на подкашивающиеся ноги. У него сломано минимум пять рёбер, синяки и ушибы не стоит даже считать — собьёшься. Голова гудит, на каждое движение взрывается локальными всполохами, от которых в глазах до отвращения светло, но надо идти домой. Если отец ещё не вернулся с работы, Аспитис даже сумеет отлежаться до школы. Побои всегда заживали на нём как на собаке.

Квартал до дома кажется вечностью, однако кончается — Аспитис ступает на территорию резиденции сэра Пикерова, президента Генштаба. От ворот в разные стороны разбегаются дорожки, сейчас троящиеся и нет-нет да превращающиеся в лабиринт, деревья есть лишь на заднем дворе, здесь, у парадного входа, лишь цветы, и Аспитис с очередным приступом глухой ненависти вдыхает их мерзкий душистый запах. Из ниоткуда на его пути появляется личный телохранитель отца — взгляд равнодушно скользит по крови и синякам, не задерживаясь. Кому когда было до него дело. Аспитис хватается покалеченной рукой за дверную ручку и тянет на себя, чтобы наконец оказаться в доме.

Отец, конечно, в гостиной. Чуть приподнимает из-за газеты голову — взрослая копия Эдриана, только власти ещё больше, — смотрит сквозь него, цедит сквозь зубы: «Ещё раз опоздаешь к восьми, вообще больше никуда не пойдёшь», — и опять читает. Ему, само собой, всё равно. И от затапливающей его боли — уже душевной, а не физической — Аспитис пошатывается и падает в темноту.

И опять с ним — одна лишь боль. Причудливая, незнакомая, вкрадчиво обволакивающая его, забивая лёгкие и горло, застилающая глаза, из-за неё, всепобеждающей, Аспитису смутно хочется сдаться. Он вроде помнит, что всегда противостоял ей, изгонял беспощадно, без скидок на собственную слабость, иногда проглядывающую из-за давно выкованной брони, но сейчас на это нет сил. В черноте вдруг обрисовывается лицо в языках пламени, дрожащее марево надежды, потому что в глубине души Аспитис ждёт спасения, ведь нет того его, беспомощного и бессильного. Перед лицом девушки отблёскивает шприц с такой же огненной жидкостью, боль замирает — и с ещё большей злобой бросается на него.

Незнакомая и, похоже, убивающая его девушка сменяется мужчиной — сероволосым хороном с трёхдневной жёсткой щетиной на щеках и чёрными-чёрными глазами, в которых холодное, обидное недовольство. Он стоит скрестив на груди руки, на военной форме гэшээровские нашивки, тонкие губы исказила нехорошая усмешка. Он — друг, не такой, как Лестер, он уже год это доказывает, и от осознания этого ещё больнее понимать, что он сделал.

— Зачем, Квазар?! — Аспитис почти шипит, пытаясь — и не в силах ненавидеть. — Зачем… ты так со мной?

— Я уже не могу тебе помочь? — сухо интересуется Квазар, сощуриваясь. Аспитис подаётся вперёд, сжимает в бессилии кулаки.

— Помочь? Это ты называешь помощью? Ты считаешь, я настолько ничтожество, что не могу справиться сам?..

— Зачем грызть стену, когда тебе могут вручить ключ?

В стороне от них напружиненный Артур Альиных — он переводит встревоженный взгляд жёлто-зелёных глаз с одного на другого, не решаясь пока вмешиваться, но Аспитис знает, на чью сторону он в итоге встанет. У них с Квазаром разница в четыре года, а с Аспитисом — почти пятнадцать не в его пользу. Будут вдвоём увещевать сопливого студентишку…

— Я и до тебя неплохо прогрызал эту самую стену! — голос Аспитиса срывается, потому что уже на первых словах брови Квазара саркастически взмывают вверх. — Второй год на отлично! А теперь что, вся Академия будет говорить, что младший Пикеров пробился благодаря заступничеству Страхова?

— Тебе всё ещё не всё равно, что о тебе говорят? — Квазар усмехается, и Аспитис почти не видит ничего из-за холодной ярости, охватывающей его с ног до головы. — Забавно, Ас. Я был о тебе лучшего мнения.

— Интересно какого?! Своих детей нет, решил о чужих позаботиться?! Я уже не маленький! Я умею, слышишь ты, делать по-своему! И твоя опека мне не нужна!

— Странно, — голос Квазара становится задумчивым, а на скуластом лице Артура отпечатываются досада напополам со злостью. — Когда мы только познакомились и на тебя даже собаки срывались с поводков, ты о ней почти умолял. Теперь что, думаешь, научился, кстати благодаря мне, драться, можно меня и послать?

— Не умолял! Не было такого! Ты сам пришёл! И сейчас можешь валить обратно! — задыхающийся Аспитис переводит пылающий взгляд на погрустневшего Артура. — И прихвостня своего забирай!..

Он вылетает из пустого кабинета в здании Академии на первом этаже, куда сам вызвал Квазара на разговор, и, не разбирая дороги, бежит к выходу. Один, всегда один, как он посмел поверить, что кто-то будет относиться к нему как к человеку, возомнить, что опытный взрослый агент, между прочим личный телохранитель его отца с прошлого года, может с ним дружить по-настоящему? Особенно Страхов! Может, надеется однажды с его помощью вернуть утраченный родом фавор? Ну да не на того поставил — Аспитису в ГШР не светит ровным счётом ничего!

И всё-таки ему не столько обидно — больно. До мозга костей, до самой основы существа, потому что, как и всегда, оказалось, что он никому не нужен. И никто от него ничего не ждёт…

Аспитис сползает по стене у гардеробной, утыкается лицом в колени, закрывает глаза — нет и никогда не было сил всё это терпеть, раз за разом выкарабкиваться из чужого равнодушия, доказывать, что его не взять так легко. Сейчас он уверен только в одном: стоит только по-настоящему захотеть — и его не станет.

Но что-то будоражит кровь и память, и на последнем волевом усилии Аспитис заставляет себя отстраниться. Погрузиться опять в темноту, воспользовавшись новой волной, притворившись, что он побеждён — хотя кто — он, — Аспитис ещё не помнит и пока опасается вспоминать, так как обвившая его змея затаилась для решающего броска. Его нет, нет, его можно нести куда угодно, убаюкивать, а потом убить…

Из мрака вновь проступило лицо той самой девушки, только волосы её не пламя, а успокаивающий ранний рассвет — светло-оранжевые волны, бегущие по узким хрупким плечам. Она уже встала, почти развернулась, чтобы уйти, но Аспитис успел схватить её за руку. Пальцы сжались машинально, с неожиданной силой — ему-то казалось, что в нём её не осталось ни капли, — и он увидел, как резко обернувшаяся девушка — хорони в больничном халате поморщилась от боли.

— Ты врач? — хрипло спросил Аспитис, едва ворочая сухим языком и почти не слыша себя. Девушка торопливо села, вглядываясь в его лицо — глаза у неё были почти под цвет волос и очень тёплые.

— Медсестра, — ответила она, мягко улыбаясь. — Вам что-то нужно?

— Да, — Аспитис облизал губы, восстанавливая память — чувство было, будто он пытается тянуть вагон с углём. — Расскажи моему личному врачу, что со мной. Её зовут Роза. Она спасёт… — он осёкся, ощутив пронизывающий страх, и осторожно спросил: — Мой коллега… жив?

У Аспитиса не повернулся язык называть Рэкса по имени. Девушка закивала.

— Его поломало, как и вас. Но мы провели необходимые операции… Как связаться с вашим врачом?

— Я скажу номер. Только сделай всё… тайно, хорошо?

Он начал диктовать отпечатавшийся чуть ли не на подкорке номер личного сотового Розы Зориной, известный такому ограниченному числу людей, что их можно было пересчитать по пальцам. Даже сейчас Аспитис хотел уберечь её — в конце концов, пригласив её когда-то к себе, он обещал ей защиту. А ему не может быть так больно и плохо столь долгое время просто так.

— Я всё сделаю, — медсестра ободряюще коснулась его руки, отпустившей её запястье и упавшей на белую простыню. Следующая фраза уже показалась Аспитису шелестом. — Всё будет хорошо…

Его поглотило забытьё — пока пустое, лёгкое как перо, отдых для уставшего от непрекращающейся борьбы тела. На окраине сознания мелькнуло, что за помощью Аспитис обратился к тому же человеку, после действий которого ему совсем недавно стало ещё хуже, чем было, но думать об этом — принять это на веру было невозможно. Не могла девушка с такими добрыми глазами и мягкими руками желать ему зла.

Следующее бесконечное количество времени Аспитис жил исключительно на этом постулате, потому что в окутавшей его душной пустоте больше не за что было хвататься. Он даже не заметил, как вслед за этим убеждением вновь стали приходить воспоминания. У ранее всплывших утопленников вдруг обнажалась суть, ослепительным сиянием вырывалась на волю из клетки мёртвого тела, превращаясь в птицу с огромными крыльями — и ими же гнала, гнала тьму, объясняя Аспитису, почему он смог когда-то всё это пережить.

Например, ему вспомнилось, что на следующий день после нападения Эдриана он так и не дошёл до школы. Изувеченное тело подвело его на самом пустынном отрезке дороги между домом и зданием школы — и Аспитис повалился на траву, понимая, что не может не то что идти — дышать, потому что в горле стояла кровь. Доставлять брату радость своей кончиной от его руки не хотелось, но Аспитис был уже неспособен сопротивляться. Сквозь подступающее безразличие он увидел летящего к нему ангела, потом его как будто подхватили мягкие белые крылья, мелькнули внимательные и сочувственные ярко-голубые глаза — и вместо смерти Аспитис погрузился в сон.

Очнулся он почти что на больничной койке — рядом стояли, разглядывая его и улыбаясь, двое артау — мужчина и женщина. Вопреки ожиданиям, пахло вокруг не больницей, а чем-то травяным, успокоительным и уютным.

Они залатали его: вправили вывихнутые кости, склеили рёбра, зашили пробитые лёгкие, обработали заживляющим бальзамом синяки и гематомы и даже не представились. Только женщина заговорщицки подмигнула и сунула в руку какую-то распечатку, в которой вроде бы знакомые буквы складывались в совершенно незнакомые слова.

— Прибереги это до тех пор, пока не найдёшь хорошего врача, которому будешь доверять, — шепнула Аспитису женщина. — Ты особенный мальчик. Но всем подряд об этом знать не стоит.

Её лицо потом Аспитис увидел у Розы — но не вспомнил, потому что с концами похоронил свои воспоминания до появления Квазара, оставив лишь ведущие его по жизни чувства. А теперь вот вспомнил. Что же это — судьба?

С Квазаром, кстати, тоже всё оказалось не окончательно. Кольца сжимающей его личность змеи ослабли, и перед внутренним взором Аспитиса встало продолжение той их первой серьёзной ссоры. Квазар нашёл его вместе с Артуром — чтобы извиниться. За год привыкший к тому, что суровый телохранитель отца даже перед президентом не опускается до извинений, лишь отрешённо кивает, скрывая плещущееся на дне глаз-колодцев презрение, Аспитис сначала не поверил своим ушам и чуть ли не принял это за изощрённое издевательство. Но Квазар повторил слово «прости» ещё дважды, глядя виновато и с досадой на самого себя, и Аспитис наконец его услышал. Конечно, старший друг не считал его неспособным справиться с собственными проблемами. Это просто взыграло обострённое чувство справедливости и желание поставить кое-кого на место, чтобы перестал мнить о себе слишком много. Хотя, разумеется, Аспитису тоже стоило бы поберечь свой упрямый лоб и хоть иногда принимать помощь.

Примерно тогда Аспитис и научился верить. Постепенно выкинул из сердца предателя-брата и равнодушного отца, и даже собственная ничтожность в одной из самых великих семей их материка более не беспокоила его.

Пока, само собой, в рядах МД не началось брожение и он не загорелся идеей помочь им встать с колен…

Но это было очень давно. Здесь, в настоящем, куда Аспитис потихоньку выныривал, была стихающая боль и два сменяющих друг друга лица: та девушка, появляющаяся со шприцом, в котором замерла жидкость цвета венозной крови, так не сочетающаяся с её светящимися теплом глазами, и седой сильвис, дразняще знакомый, необъяснимо опасный — после каждого его очерчивания в проступающей цветом черноте Аспитиса охватывал замораживающий сердце холод и опять хотелось наплевать на всё и сдохнуть.

А потом, в один плохо осознаваемый момент за сильвисом мелькнула рассветноволосая медсестра с искажённым в немом крайнем сосредоточении лицом, что-то глухо звякнуло, грохнуло — и Аспитис рывком пришёл в себя, открывая глаза.

Ночь, в которую Анжела впервые в своей жизни вживую увидела обоих мировых лидеров, выдалась для них с Гери донельзя суматошной. Они только-только легли спать после суточной смены — с прошедшим «большим походом» на север в их маленьком госпитале в горах Гадюки ощутимо прибавилось раненых, причём в том числе и со стороны «Аркана» — и были подняты почти что по тревоге. Ворвавшийся в их крохотную комнатку отдыха немолодой солдат, судя по нашивкам — от МД, в трёх словах велел собираться и максимум через пять минут быть на улице. Под ворчания Гери, яркой сильвиссы-блондинки, всегда ухоженной и даже на войне выглядящей словно сошедшей с журнальной обложки, а сейчас, соответственно, не успевающей нанести нормально даже лёгкий макияж, Анжела покидала в общую сумку и её, и свои вещи, прихватила очередной, ещё пока целой, резинкой вечно непослушные светло-рыжие волосы, вычёсывать которые не было совершенно никакого времени, и, схватив за руку как раз подкрашивающую свои огромные синие глаза подругу, поспешила на первый этаж.

Бурлил весь госпиталь, но особого засилья лишних, незнакомых, солдат не наблюдалось, и можно было сделать вывод, что чего-то совсем уж катастрофического не случилось — как минимум у них. Анжела и Гери вылетели на улицу, к уже стоящим под козырьком подъезда ещё трём коллегам-медсёстрам и двум врачам, возле которых нетерпеливо топтался тот самый эмдэшник-тамас, разбудивший их, и немедленно получили от него резкий упрёк:

— Ещё дольше бы паковались!.. Все за мной, не отставать, не теряться!

— А куда хоть? — с зевком спросила Гери, но вопрос остался без ответа: тамас уже чуть ли не рысью двинулся прочь от больницы куда-то вглубь их ранее никому не интересной союзной ставки.

Потом был большой чёрный вертолёт с эмблемой МД по бокам, куда загрузили всех семерых медработников, и недолгий полёт над горами. Гери, обладающая железными нервами, почти сразу уснула на плече Анжелы, хорони же чутко прислушивалась к разговорам среди коллег и пилота с их сопровождающим. Раз опять разрешили полёты, как минимум с этой части Севера Азата выкурили, но что такое случилось там, у Северо-Западного побережья, что им не хватило собственных врачей?

Солдаты МД, однако, не позволили себе ни одного лишнего слова, да и врачи, как выяснилось, не были в курсе происходящего. Анжелу всегда немного раздражало это отношение военных к гражданским, преимущественно свойственное именно эмдэшникам — без приказа свыше они полагали даже трудящихся на их благо врачей кем-то низшим и недостойным внимания. Гэшээровцы были ощутимо добрее. Жаль, что их везли не они.

Очень скоро вертолёт опустился на ярко освещённую посадочную площадку, и тамас повёл всех за собой к недалеко стоящему госпиталю — хмурому, по обычаю Центрального Севера выкрашенному в серый и бледно-жёлтый цвета трёхэтажному зданию, на удивление близко расположенному к месту приземления вертолётов. Наспех, что ли, устроили площадку? У дверей госпиталя стояли целых четверо суровых — и в то же время как будто потерянных — солдат: в каждой паре один генштабовец, один эмдэшник. Тамас, подойдя, кивнул им на свой ничего не понимающий выводок, и солдаты слаженно распахнули обе двери.

— Врачей сразу к главному, медсестёр на первый этаж, первое крыло, второй кабинет, — напутствовал тамаса его соратник, заметно потрёпанный в боях аурис, и тот коротко кивнул, принимая к сведению.

В холле он остановился, оборачиваясь к медсёстрам.

— Вы слышали куда идти, — отрывисто проговорил тамас. — Сумки пока можете оставить за приёмной стойкой, потом заберёте, как получите назначение. Врачи — за мной!

Анжела оглянулась на своих девочек-коллег, только и делающих, что недоуменно и опасливо оглядывающихся, и, поняв, что руководство надо брать на себя, хлопнула в ладони, привлекая к себе внимание.

— Приёмная стойка — вон, — с улыбкой она указала за свою спину. — Пошли побыстрее, а то ещё кто-нибудь будет недоволен.

Девочки — самая старшая двадцати пяти лет, младше Анжелы и Гери на три года — послушно побрели к стойке. Подгоняющая их Анжела убедилась, что нормальное отношение к непредвиденной ситуации восстановлено, последней бросила сумку и своим ставшим уже притчей во языцех лёгким, неслышным и очень быстрым шагом повела всех в левое крыло.

Второй кабинет оказался тесной каморкой-пеналом. У одной его стены стоял стол, за которым копошился седой до белизны сильвис с запавшими глазами, у другой оставался проход, вмещающий примерно как раз пять-шесть человек, если они встанут в линию. Анжела прошла к окну, так и не получив от сильвиса ответа на своё «Медсёстры с Лесного прибыли. Можно войти?», скользнула взглядом по толкающимся позади Гери коллегам и наконец смогла рассмотреть одетого в плотный больничный халат сильвиса подробнее. Он в этот момент вскинул на их маленькую колонну бледно-зелёные глаза — и Анжеле показалось, что её насквозь прошили два узких блестящих скальпеля.

Хлопнула дверь: в каморку один за другим ступили двое солдат: один — наголо бритый хорон, в чём-то испачканной гэшээровской военной форме, нашивки на которой выдавали в нём человека, забравшегося настолько высоко, насколько возможно, и второй — эмдэшник-сильвис, пестроволосый — чёрный, рыжий, жёлтый вперемешку — и как будто только-только из мирного города. Они казались двумя противоположностями: хорон лет сорока пяти — пятидесяти был крепко сбитым, с широкой грудью, явно хорошо накачанным телом, с небольшими, тоже рентгеновски прошивающими всех карими глазами, сильвис же больше походил на радостный лёгкий сполох — наверное, так и не был на войне ни разу за свои, на взгляд Анжелы, тридцать с небольшим лет. В их паре он шёл первым и первым же подал голос:

— Отец, я привёл Керена! Можешь начинать!

— Я уже почти закончил, — брюзгливо поджав губы, отозвался седой сильвис и помахал в воздухе рукой. — Не мельтеши на краю зрения, Мисао. Хватит того, что тут целая куриная сходка — спасибо, хоть не кудахчут!

Анжела гневно выдохнула через ноздри, но благоразумно промолчала. За совсем закопавшимся в бумаги старым врачом наблюдать было неинтересно, и она стала украдкой следить за солдатами. Мисао, равнодушно пробежавшийся взглядом по их медсестринской пятёрке, залип на Гери, с задумчивым видом накручивающей себе на палец бледно-жёлтую прядь недлинных волос, — ничего удивительного, так себя вели почти все, кто впервые сталкивался с её сногсшибательной красотой. Его коллега же буравил взглядом того, кого Мисао назвал отцом, и по лицу его читалось всё что угодно, кроме желания или хотя бы готовности работать с ним вместе. Получше рассмотрев Керена, Анжела осознала, что он буквально недавно побывал в какой-то переделке и явно отбрыкнулся от врачей: левая бровь была рассечена и отблёскивала запёкшейся кровью, видные из-под формы запястья и кисти во многих местах стёсаны — то ли в драке, то ли об бетон. Из-за пыли, покрывавшей его форму, она казалась серой.

— Так, я определился! — возвестил сильвис и, сложив одну к другой две скреплённые степлером стопки бумаги, протянул их Мисао. — Надеюсь, возражений не будет. Итак, мои дорогие сестрички! — его колючие зелёные глаза посмотрели сразу на всех девушек, и от того тона, которым было произнесено это вроде ласковое обращение, Анжелу передёрнуло: лучше бы опять назвал их курицами, было бы честнее. — Меня зовут Ёсихару Соросс, если кому интересно. В результате предательского подрыва оружейного склада ближайшая к нему северная больница резко оказалась неспособна обслужить количество поступивших тяжелораненых, и было решено послать за подкреплением. Вы трое, — он ткнул скрюченным пальцем с чуть желтоватым ногтем в тех медсестёр, что стояли после Гери, — сейчас дружною толпою бежите в правое крыло на первый этаж к главному врачу и получаете от него приличествующие делу указания. А вы две, — палец переместился на Анжелу и Гери, — поступаете ко мне. Керен, ты удовлетворён кандидатурами?

— Возражений нет, — сухо ответил хорон и, сунув листы Мисао, чуть не выронившему их от столь резкого толчка, вышел. Медсёстры потянулись следом. Как только дверь за ними закрылась, Ёсихару едва заметно улыбнулся напряжённым подругам.

— Заберите свои вещи. Встретимся у левой лестницы.

Гери вышла первой, по ходу подмигнув пожирающему её глазами Мисао, Анжела двинулась за ней. Оказавшись в коридоре, сильвисса недовольно выдохнула:

— Какой же он противный, этот старикан, да, Энжи? И мы будем работать под его началом! Говорила же, надо было ехать на Дракон — никто бы нас сейчас не трогал!

— Ты говорила: «Я ни на какую войну не поеду, оставь меня, Анжела!», — весело закатила глаза Анжела. — Ничего, вытерпим. Тем более что сынок его тебе вроде приглянулся.

— Чисто из профессионального интереса. Давненько не видела пестроволосых, говорят, у них и там… — Гери хихикнула, — всё в пятнышко…

Анжела не стала это комментировать: из своего репертуара её подругу могло выбить разве что бронепоездом. Они сбежали по лестнице, забрали свои оставшиеся в полном одиночестве сумки и, вернувшись к ступенькам, стали ждать Ёсихару.

Спустя пять минут оба сильвиса наконец появились, и жестом врач приказал следовать за ним мимо лестницы дальше в глубину госпиталя, спокойного здесь, в левом крыле, но наверняка гудящего, как муравейник, выше, на других этажах, и, конечно, в правом крыле, где, скорее всего, и располагалась реанимация. Три медсестры — это минимум десяток раненых, прикинула Анжела, пока Ёсихару неторопливо вёл их вниз, в подвал. Если две — человек пять-шесть. Но что такого особенного в их работе с Гери, что их кандидатуры утверждали и МД, и ГШР? И почему эти пациенты — в самых нижних помещениях больницы, на техническом этаже?

Пройдя немного по ярко освещённому коридору без единой души, впереди разветвляющемуся на две двери и уходящему дальше влево, Ёсихару остановился у тяжёлой двери без пометок и лениво кивнул вперёд:

— Вон те две комнаты — хранилище медикаментов плюс утилизационная и небольшая кухня. Здесь, — он хлопнул изборождённой морщинами ладонью по утробно отозвавшейся двери около себя, — палата для двух избранных людей, с этого момента ваших пациентов. В ней же проход в комнату для вас, санузел и перевязочная. По больнице вам шататься не стоит. И вообще постарайтесь держать рот на замке на тему того, кого вы обслуживаете.

— Гостайна? — попыталась угадать Анжела, которой надоело молчать. Ёсихару язвительно улыбнулся и, толкнув дверь, пошёл внутрь.

В предбаннике, совсем крохотном, разве что обувь переодеть, если понадобится, свет горел приглушённый — по сравнению с тем, что заливал открывающуюся сразу после предбанника палату — широкую комнату, в правой стене которой были видны две сейчас запертые двери, очевидно в сестринскую и санузел, а в левой — одна, в перевязочную. Анжела с Гери миновали вставшего перед дверным проёмом с неприятной улыбкой Ёсихару, переступили порог, рассматривая двух находящихся без сознания пациентов, кровати которых стояли у противоположной входу стены и были отгорожены друг от друга круговыми ширмами из занавеси на мягких бесшумных кольцах, и, поняв, кто это, так и замерли, не решаясь сделать следующий шаг.

— Как хорошо, что вы смотрите телевизор, — ехидно заметил Ёсихару, незаметно появившийся между сильвиссой и хорони. — Да, это они. Слева — Рэкс Страхов, справа — Аспитис Пикеров. Ухаживайте за ними хорошо, потому что, если мне покажется, что кто-то из вас пытается им навредить, я приглашу сюда поровну гэшээровцев и эмдэшников, и они разорвут вас на мелкие кусочки… Хотя сначала, конечно, развлекутся, — он скосил взгляд на Гери, и та отодвинулась. — Ну а если будете вести себя безупречно, награда не заставит себя ждать. Пока можете укладываться спать, девочки. Но через четыре часа чтоб были на ногах!

Он стремительно развернулся и вышел, а Анжела, чувствующая себя так, словно её только что с головы до ног облили помоями, робко пошла знакомиться с нынешними пациентами. Прежде, как выразился Ёсихару, «в телевизоре» она видела их лишь по отдельности, и сейчас, друг рядом с другом, отделённые проходом в два шага, они казались ей смутно похожими, как двоюродные или троюродные братья: может, из-за одинакового оттенка смуглой кожи, может, из-за возраста, потому что без сознания выглядели ровесниками, хотя Анжела и припоминала, что вроде как лидер МД намного старше Главнокомандующего ГШР. Повреждения тем не менее у них были разные: Аспитис был весь закован в гипс, за исключением левой руки, лишь забинтованной выше локтя, на голове, полностью скрывая волосы, тоже была бинтовая повязка, с лица, пестрящего разного рода гематомами и ссадинами, почти на глазах сходила отёчность — поморгав, Анжела решила пока не обращать на этот феномен внимания. У Рэкса же, наоборот, голова и руки-ноги были целыми, но торс держался в металлическом корсете напополам с гипсом — наверное, в целом при завале ему повезло больше. Цветом лица, однако, он походил на покойника, да и сердце, судя по приборам мониторинга, стучало куда менее бодро, чем у Аспитиса.

Первую табличку с диагнозом Анжела взяла у Рэкса, начисто забыв про Гери и даже не слыша, как она за её спиной, возле предбанника, переговаривается с Мисао. Ничего утешительного у Рэкса хорони не прочитала — Главнокомандующий, которого извлекли из-под придавивших его обломков, находился в коме, ко всему прочему, с в двух местах сломанным позвоночником. Она перешла к Аспитису, вчиталась в скупые строчки и, чуть не выронив планшетку, резко развернулась к Мисао.

— Как он ещё дышит? — срывающимся голосом спросила Анжела, перебивая что-то горячо доказывающего Гери сильвиса. — Люди с таким не живут! Если у Аспитиса есть какие-то особенности, вы должны сообщить нам!

— Есть, как без этого, — довольно осклабился Мисао. — Потому мой отец сюда и приехал: раньше он был личным врачом при Мессии и вытащит его откуда угодно. А обычным медсёстрам знать об этом не стоит. Вы идите спать, девчонки. Всё под контролем.

Анжела молча поставила табличку на место и, пройдя к их комнатке, открыла дверь. Гери уже стояла возле неё, сочувственно заглядывая в глаза, — она знала, когда подруга по-настоящему нуждается в поддержке. Пропустив её перед собой, в темноту, Анжела закрыла дверь и запоздало стала шарить рукой по стене в поисках выключателя: в наступившем мраке нельзя было разглядеть даже собственного носа.

Свет зажёгся неожиданно для Анжелы, от щелчка слева, она повернула голову и, ойкнув, отскочила в угол: у выключателя монолитной громадой стоял Керен.

— Хоть не кричите, и на том спасибо, — устало улыбнулся он — куда добрее и приятнее, чем Ёсихару — и привалился плечом к стене. — Давайте знакомиться, девушки: вы будете видеть меня постоянно, как-никак. Керен Камов — личный телохранитель Рэкса Страхова. Вы, соответственно, Анжела Антипова, — он приветственно кивнул уже восстановившей сердечный ритм хорони, — и Гери Самилсс, — сильвисса нервно облизала губы. — Надеюсь, сработаемся.

— С вами, может, и сработаемся, — осмелела Гери. — А вот с этим Ёсихару явно будут проблемы… Он всегда был таким вредным или просто женоненавистник?

— Вот уж врать не буду: ранее с ним знаком не был, — пожал плечами Керен. — По всем выкладкам, вместо него с Канари должны были прислать кого… м-м-м… поважнее. Но, видно, не срослось. Не обращайте на него внимания. Он тоже не выспался.

— А что это был за кастинг? — продолжала допытываться Гери, и Анжела ощутила к ней волну благодарности: в её голове после утверждения о том, что Керен является личным телохранителем Рэкса Страхова, крутились вопросы, очень далёкие от их бытовой ситуации.

— Мы выбирали медсестёр, максимально не связанных с правительственными организациями, — охотно разъяснил хорон: магия притяжения Гери действовала и на него. — Чтобы избежать саботажа. У Главнокомандующих очень много врагов. А за каждым действием медсестёр не проследишь…

— Неужели у остальных есть эти связи? — усомнилась Анжела.

— То там, то сям, — уклончиво ответил Керен и подобрался. — Вы мне лучше скажите, какие у них шансы? Есть надежда? На мне повисло слишком много организационных вопросов, чтобы я успел попытать врачей.

— Если судить по написанному, Аспитис должен был умереть четырежды, — тихо сказала Анжела и, наконец не выдержав, спросила: — Если вы — телохранитель Рэкса… как же так получилось, что он в коме с переломанным позвоночником, а на вас две с половиной царапины?!

Вопрос прозвучал даже слишком резко: Керен видимо побледнел и опустил глаза, выглядя уже не только усталым, но и глубоко несчастным.

— Стечение обстоятельств, — глухо отозвался он. — Я утащил его под навес, чтобы пережить хотя бы первую волну обрушения или оказаться в воздушном мешке, когда всё кончится. Но навес не выдержал — с его стороны, а я не успел…

— Простите, — поспешно сказала Анжела, испытав жгучий стыд и жалость вперемешку. — Я всё понимаю…

— Ничего, не извиняйся, — Керен обратно вскинул глаза, взяв себя в руки. — Ёсихару поставит их обоих на ноги. Не думаю, что он стал бы возиться с безнадёжными случаями. Страховы и Пикеровы куда выносливее обычных людей. Сдюжим.

— А Мисао-то кем вам всем приходится? — подала голос Гери. — Ну, кроме того, что он сын избранного врача?

— Как и я, будет охранять. Никто не знает, где находятся Главнокомандующие, и не должен узнать. Чтобы было честно, один охранник от ГШР, один от МД. Мы всегда будем снаружи, либо вдвоём, либо поодиночке. Но, если что будет нужно, сразу обращайтесь.

Улыбнувшись, он вышел. Анжела с Гери переглянулись и стали укладываться спать. Кто знает, когда Ёсихару в следующий раз отпустит их на отдых?..

По пробуждении началась привычная работа, когда нужно ухаживать за лежачими, не приходящими в сознание больными. Кроме Ёсихару, в палате никто не появлялся, и все перевязки и сопутствующие им процедуры были полностью на Анжеле с Гери — в том числе и перекладывание пациентов с койки на каталку для провоза в перевязочную в палате и обратно. К счастью, им предоставили механизмы, позволяющие совершать эти манипуляции не напрягаясь и без вреда для самих перекладываемых. Сам «избранный врач», казалось, совершенно ни о чём не беспокоился: первые сутки он переступал порог их герметичного безоконного помещения чуть ли не насвистывая, точно каждые два часа, с двумя коробками ампул и кластером шприцов. Аспитису в сгиб локтя сильвис неизменно колол золотистую, иногда как будто вспыхивающую огнём тягучую жидкость, Рэксу — нечто невесомое и бесцветное и больше не производил над подопечными никаких действий. Даже в их капельницы не ставилось ничего, кроме поддерживающих жизнедеятельность растворов, и Анжела, глухо беспокоящаяся, всё порывалась спросить, неужели этого лекарства Ёсихару достаточно, чтобы одного Главнокомандующего вывести из комы, а второго хотя бы вернуть к жизни, но никак не могла набраться для этого храбрости.

Заниматься чем-либо помимо своих непосредственных обязанностей в силу этого беспокойства Анжела не могла. Когда не надо было работать, она садилась у Аспитиса, как ближайшего к входу в их комнатку, и, рассматривая его на четверть величье, с высоким лбом, похожее на восковую маску лицо, прислушивалась к редкому, прерывистому дыханию, иногда поглядывая и на приборы слежения возле Рэкса. Ей казалось, что два этих человека, от решений и действий которых зависела ни много ни мало судьба целого мира, повисли на тонком волоске над безвозвратной пропастью смерти и вот-вот этот волосок оборвётся.

Отвлекаться можно было лишь на то и дело пробивающуюся сквозь главную дверь перебранку между Кереном и Мисао. Точнее даже сказать, Керена в отношении Мисао. Несмотря на всё ранее сказанное, хорон упрямо отказывался оставлять сильвиса охранять одного, а самому идти спать — между прочим, первый раз после того обвала, — ну а Мисао, оказавшийся терпеливым и доброжелательным, в отличие от своего отца, не оставлял-таки попыток отослать напарника. Пару раз в их ссору даже вмешивалась Гери, сходящая с ума от безделья и потому раздражающаяся на каждый чих, однако её, конечно, никто и не думал слушать.

К вечеру Анжела не выдержала: ей физически больно было смотреть на Аспитиса, у которого, кажется, обратно обозначились гематомы на лице, и, надеясь хоть ненадолго прогнать этот образ из головы, хорони решительно вышла к опять спорящим охранникам. Когда она днём видела Керена, он ещё был похож на человека, теперь же отлично сошёл бы за недавно поднятого зомби — и, невзирая ни на что, продолжал ругаться до хрипоты.

— Господа, — металлическим голосом проговорила Анжела, запирая за собой дверь и приваливаясь к ней спиной. Охранники замолкли как по команде и вскинули на неё глаза: один — яркие серо-рыжие хамелеоны, горящие праведным гневом и обидой, другой — запавшие, тусклые и из-за глубоких мешков от недосыпа отсвечивающие фиолетовым. — Я не хочу вдаваться в философию, что там должен или не должен делать настоящий охранник, хотя наверняка постоянная ругань туда не входит. Я хочу лишь тишины и порядка. Чья сейчас смена, Мисао?

— Моя, — нахмурился тот и обвинительно ткнул пальцем в сторону Керена. — А он должен был лечь спать два часа назад! А по совести — три!

— Как будто тебе вообще можно что-то доверять, — буркнул Керен. — Сюда тебя позвали только потому, что Его Высочество сказал, что других охранников возле себя не потерпит.

— Не только поэтому, Керен! У меня, между прочим, отличные показатели!

— Ещё скажи, что кашу хорошо ел! Ты никогда в жизни не охранял столь важных лиц!..

— Хватит, пожалуйста, — Анжела расставила руки, и хорон с сильвисом вынужденно замолчали. — За сегодня я это слышу уже в пятый раз. Скоро за вас сценки буду разыгрывать. Керен, прошу, идите спать. Знаете такое выражение: «Вдруг война, а я уставший»? Вам сейчас идеально подходит. Если кто-то решит напасть и, например, сломит Мисао, вы в силу своей усталости даже не…

— Ладно, я понял, — оборвал её хорон и встал со стула. Заторжествовавшего было Мисао он насквозь прошил взглядом, и тот поперхнулся своим ликованием. — Чтоб разбудил меня вовремя, ясно, блатной? Минутой позже — пожалеешь, что на свет родился!

— Служу дядечке Керену! — издевательски отдал честь сильвис, и Керен, обойдя Анжелу и подступив к нему, с явным удовольствием дал ему щелбан. Потом улыбнулся Анжеле и двинулся вперёд по коридору — комната отдыха охраны была за поворотом.

— Вот ведь, — прошипел Мисао, ожесточённо растирая лоб. — А я ведь ему вообще ничего не сделал! Меня сюда чуть ли не с операции выдернули… Слушай, а ты же на кухню, да? — он посмотрел на Анжелу, и та кивнула. — Позовёшь ко мне Гери? Она вроде чай пьёт. Проходила тут, жаловалась, что заняться нечем, приходится с нами собачиться да чаи гонять…

— Позову. А ты не забудь вовремя разбудить дядечку Керена, — для пущей острастки Анжела погрозила сильвису пальцем и двинулась в сторону кухни.

Гери и вправду мрачно пила чай, одной рукой обхватив кружку, а другой с дробным отстуком вбивая что-то в телефоне. В отличие от Анжелы, в Интернете она находила хоть какое-то спасение, пусть и не могла сидеть в нём круглыми сутками. Заслышав шаги, она вскинула голову и немедленно всполошилась:

— Что, уже время перевязки?

— Я просто пришла выпить чаю, — успокоительно улыбнулась Анжела, и Гери с облегчением выдохнула.

— Ну слава ангелам! Я уж думала, всё на свете просвистела! Нет, как тебе вообще это нравится: посадили ухаживать за мировыми, на минуточку, лидерами, а большую часть времени нечем заняться! Почему мы в таком случае не можем помогать другим раненым? И что такое магическое им колет этот Ёсихару, что они должны из-за него проснуться и зачирикать?

Анжела невольно поморщилась: сейчас у неё было не то настроение, чтобы привычно сносить и неумолчное щебетание подруги, и её здоровый цинизм, помогающий не принимать проблемы пациентов слишком близко к сердцу.

— Тебя Мисао зовёт, — сказала Анжела, когда Гери, закончив жаловаться на судьбу, отхлебнула чаю.

— О, ну конечно, — сильвисса скривилась. — Ещё б не звал… Ладно, у меня есть для него предложение, от которого он не сможет отказаться! Всё, я побежала! А ты не грусти тут, поняла?

Моментно сдвинув к переносице тонкие, похожие на крылья чаек, брови, Гери упорхнула, оставив на столе кружку с недопитым чаем. Анжела же бездумно замерла у чайника, пытаясь понять, что именно её так гложет: боязнь за мировых лидеров или никак не уходящее недоверие к Ёсихару? Может, всё вместе? Надо всё-таки спросить его, чем он их лечит, а главное, почему сейчас, по прошествии суток, тот же Аспитис выглядит хуже, чем прошлой ночью, хотя вроде, наоборот, должен начать приходить в себя.

Чай Анжела выпила, не почувствовав вкуса. Помыв кружку и за собой, и за Гери, она заторопилась обратно в палату, чтобы сидеть там вплоть до появления врача и после уколов наконец нормально переговорить с ним.

На стуле Керена у дверей нога на ногу устроилась Гери, хихикающая и так явственно бомбардирующая Мисао своими флюидами, что было удивительно, как он ещё не свалился на пол, сражённый наповал. Проходящую мимо них в помещение Анжелу Гери поймала за руку.

— Туда прошёл Ёсихару, — сообщила она, двинув глазами в сторону двери. — Уверена, что тебе прямо сейчас туда надо?

Анжела ахнула, вскинула руку с часами: ну точно, Ёсихару, этот «сэр пунктуальность», уже заявился со своим странным лечением, сколько же она, интересно, просидела за чаем? Чуть не упустила. Кивнув Гери, хорони открыла дверь и проскользнула в палату, ожидая очень вероятного вала упрёков.

Ёсихару, однако, встретил её почти радостным возгласом:

— Анжела! Замечательно, что ты зашла. Иди-ка сюда, у меня есть к тебе поручение.

Анжела приблизилась, останавливаясь возле кровати Аспитиса — именно у неё Ёсихару сейчас доставал свои коробочки и шприцы.

— Ты же понимаешь, я старый человек, Анжела, — подмигнул он хорони, извлекая ампулу с золотой жидкостью. — Вставать каждые два часа ночью мне будет тяжко. Как насчёт того, чтобы в это время мои обязанности выполняла ты? Ты кажешься мне более ответственной и… м-м-м… пунктуальной, чем твоя подруга. Кстати, как так вышло, что вы сошлись? Вы же прямо противоположные люди!

— Не совсем, — осторожно возразила Анжела, но далее распространяться не стала. — Конечно, я буду прокалывать ночью.

— Ну кто б сомневался. Смотри внимательно. Из ампулы ровно четыре кубика, ни больше ни меньше, — Ёсихару профессиональным движением отломил горлышко ампулы и набрал лекарство. — И — в сгиб локтя. По времени лучше тоже не сбиваться. Их ограниченное количество, пропустишь — можно вообще больше не колоть, а сразу собираться на похороны. Следующий раз сделаешь под моим присмотром, а потом уже сама. Вот так — и готово!

Во все глаза следящей сначала за рукой Ёсихару, а потом и за Аспитисом Анжеле показалось, что после инъекции хорон вздрогнул. Даже сердечный ритм как будто сбился — а уж от лица и вовсе словно отхлынула вся имеющаяся там кровь.

— Так и должно быть? — едва слышно спросила Анжела, и Ёсихару непонимающе воззрился на неё.

— Что должно быть? Да ты не переживай, всё идёт своим чередом, — он как-то нехорошо осклабился, и Анжела вдруг осознала, что видеть не может ни его колкие зелёные глаза, ни морщинистое лицо, ни пучок седых волос на затылке. — С Аспитисом всё. Оставшееся в ампуле утилизируй. Пойдём к Рэксу.

Главнокомандующему от ГШР он вколол три кубика и никакой реакции в нём, к только усилившемуся беспокойству Анжелы, не вызвал. Сложив в отдельный пакет использованные шприцы и ампулы, Ёсихару заговорщицки подмигнул хорони:

— Это очень особенные лекарства. Ну, какие люди, такие и лекарства! Способствуют быстрому заживлению любых тканей и ориентированы конкретно на кровь каждого из пациентов. Что другое внутрь введёшь — будет кирдык. Конфликт, понимаешь? Так что не вздумай тут самодеятельностью заниматься!

Анжела замотала головой, уверяя тем самым, что она даже и не думала о таком кощунстве. Объяснения Ёсихару её несколько успокоили — лишь на самом дне души осталось подозрение, что всё равно что-то в происходящем неправильно.

— Ну хорошо, — удовлетворённо кивнул сильвис, с кряхтением поднимаясь. — Тогда встретимся через два часа на том же самом месте!

Рассмеявшись пугающим, дребезжащим, как посудный шкаф при землетрясении, смехом, он ушёл, а Анжела так и осталась стоять возле неподвижного, похожего на манекен Рэкса, чувствуя, как замкнутая, с единственным выходом в такой же сильно удалённый от солнечного света коридор, палата давит на неё — и в глазах начинают плясать чёрные круги.

Очнулась Анжела перед последней за этой день перевязкой — почти ровно через час, невероятным образом оказавшись сидящей на койке в сестринской, — когда появившаяся в комнате Гери осторожно тронула её за плечо. Надо было брать себя в руки и ни в коем случае не поддаваться деструктивным эмоциям. Рассеянно улыбнувшись обеспокоенной подруге, Анжела наконец сдвинулась с места и пошла за бинтами.

По окончании перевязки Гери ушла спать — они договорились просыпаться ночью так, чтобы каждый час больных проверяла хотя бы одна, — а Анжела дождалась Ёсихару, чем-то очень довольного, и под его присмотром сделала уколы. Аспитис, глаза которого на этот раз были чуть приоткрыты, а голова повёрнута в её сторону, опять как будто дёрнулся, но хорони насильно закрыла сердце: если учесть, что у неё вдруг появилась клаустрофобия, которой у неё никогда в жизни не было, казаться могло что угодно. Ёсихару покровительственно похлопал её по плечу, когда она закончила с Рэксом, вместе с сильвисом Анжела дошла до хранилища лекарств, где в отдельной маленькой комнате находилась утилизационная, и, получив окончательно на руки коробки с ампулами и новые шприцы, отправилась спать.

Сны Анжеле в эти короткие два часа снились неприятные, до краёв наполненные липким, неотпускающим чувством тревоги и «посудным» смехом Ёсихару. Она куда-то бежала, пытаясь то ли спасти, то ли спастись, но постоянно спотыкалась и падала, тут же проваливаясь в бездонную, отороченную по краям уже ненавистным золотом пропасть. Когда заиграл будильник, Анжела открыла глаза и задышала быстро и тяжело — как будто до этого лёгкие работали даже не в половину, а в четверть силы. Отдышавшись, она схватила со стола, одного на двоих, коробки со шприцами и, так и забыв собрать волосы в хвост, поспешила к пациентам.

Аспитис продолжал лежать с головой набок и полуопущенными веками — то и дело оглядываясь на него и всё ещё находясь под впечатлением от недавнего сна, Анжела так нервничала, что никак не могла унять дрожь в руках. Решительно отколов ампулу, она стала набирать шприц — и вдруг ампула выскользнула из её ослабевших пальцев.

Время замедлилось: с ужасом Анжела наблюдала, как ампула бесконечно летит на пол, почти полная, а следом валится и шприц, как будто осознавая, что без неё от него никакого толку. Вечность падения кончилась так же резко, как и началась: ампула вдруг разлетелась на мелкие осколки, шприц отскочил куда-то под стул, и, шмыгнув носом, Анжела бросилась собирать стекло.

Что же ей теперь делать? Наверное, придётся набрать из другой ампулы, а Ёсихару сознаться: всё равно рано или поздно эта кассета кончится, и он поймёт, что одной дозы лекарства не хватает. После такого промаха он, конечно, больше не доверит ей столь важное дело, да и из этого госпиталя наверняка пошлют куда подальше. Если вообще не с войны до завершения контракта. Могут ни грана не заплатить. А если ещё и Гери зацепит…

Закусив губу, Анжела глубоко втянула носом воздух и решила до укола всё-таки протереть пол и заодно помыть руки. Она резко поднялась на ноги, развернулась было в сторону санузла и тут ощутила, как на запястье её сомкнулись неожиданно сильные пальцы.

Проглотив ужас, нахлынувший на неё волной вместе с прикосновением этих ледяных пальцев, Анжела оглянулась. Глаза Аспитиса, жёлтые, как горная горечавка, были полностью открыты, и ими он осмысленно впился в её лицо, как будто ощупывая его. Мысль «Очнулся!» отрезвила хорони, и она поспешно села обратно на стул.

— Ты врач? — хрипло и почти неразборчиво спросил Аспитис. Окончательно осознав, что её подопечный пришёл в себя, Анжела улыбнулась.

— Медсестра, — честно ответила она и тут же уточнила: — Вам что-то нужно?

Наверное, стоило разговаривать как-то по-другому, хотя бы спросить о самочувствии, но вдруг эта искра погаснет — и с собой в небытие Мессия унесёт не участие и заботу, а дежурные, никому не нужные вопросы?..

— Да, — голос хорона окреп, он облизал губы. — Расскажи моему личному врачу, что со мной. — Анжела чуть было не прервала его возгласом «Он и так в курсе!», но сдержалась — и правильно, потому что следующая информация оказалась новой для неё: — Её зовут Роза. Она спасёт…

У него будто перехватило дыхание, а в глазах отразился страх — по мнению Анжелы, чувство, раз и навсегда уравнявшее всемогущего Аспитиса с простыми смертными. Вдохнув, хорон с дрожью, едва-едва уловимой, но всё же присутствующей в голосе, спросил:

— Мой коллега… жив?

Анжела не стала нагружать его прискорбными сведениями о том, что Рэкс в коме, из которой не факт, что сможет выйти — и выйти собой, а не чем-то средним между овощем и человеком. Любая негативная мысль могла сейчас подкосить и без того еле держащегося на плаву Аспитиса. Она закивала.

— Его поломало, как и вас. Но мы провели необходимые операции… — Явственно расслабившийся Аспитис показался Анжеле готовым вот-вот нырнуть обратно, и она поспешила узнать: — Как связаться с вашим врачом?

— Я скажу номер. Только сделай всё… тайно, хорошо?

Без перехода и глядя уже куда-то в пространство, хорон продиктовал восемь цифр сотового упомянутой им Розы, и Анжела, разок повторив его про себя, коснулась его руки в ободрительном жесте.

— Я всё сделаю, — она видела, что Аспитис уже уходит, и шепнула напоследок: — Всё будет хорошо.

Ещё через секунду его левая рука, единственная относительно целая, отпустила запястье Анжелы, и она встала, в задумчивости разглядывая попеременно то оставшегося пока также без укола Рэкса, то коробки с ампулами. Потом, решившись, вынула нужную ампулу с бесцветной жидкостью и, сломав горлышко, отправилась выливать её в раковину.

Убрав следы разбитой ампулы Аспитиса, Анжела поторопилась вон из палаты: здесь звонить Розе, номер которой она то и дело проговаривала, шевеля губами, не стоило. Очевидно, именно она должна была ухаживать за мировыми лидерами — что же такого случилось, что на её место прислали этого странного Ёсихару? Аспитис вспомнил её номер даже в своём полуобморочном состоянии — отпечатался, стало быть, на подкорке, она совсем не случайный человек. И чем у меньшего количества людей будет возможность подслушать их тайный, по просьбе Мессии, разговор, тем лучше.

Выйдя из палаты, Анжела миновала скользнувшего по ней мутным взглядом Керена и пошла в утилизационную — совместить одно необходимое с другим. Избавившись от остатков ампул и шприцов, с замиранием сердца набрала сообщённый номер и стала слушать длинные гудки.

На часах было полтретьего ночи — Роза наверняка спит и не возьмёт трубку. Уже отодвигая сотовый от уха и сумрачно размышляя, звонить ли ей через два часа и стоит ли в свете случившегося делать уколы, не получив от неё даже мало-мальской консультации, Анжела неожиданно услышала мягкое женское «Алло!», судя по тону, выражающее всю возможную любовь к совершившему столь поздний звонок, и, спотыкаясь, начала торопливо говорить:

— Роза, доброй ночи! Ваш номер мне сказал ваш самый главный пациент… Можете разговаривать?

— Могу, — голос Розы стал серьёзным. — И зачем он его сказал?

— Ему очень нужна ваша помощь. Если вы знаете, они с Рэксом попали под обвал расположенного в горе склада и очень сильно пострадали. Здесь находится бывший личный врач Мессии — Ёсихару Соросс, раз в два часа он делает им обоим инъекции разных веществ, только, по-моему, они не помогают… — Анжела сглотнула и, впив ногти в ладонь, чтобы собраться, продолжила: — Аспитис очнулся, когда я не сумела сделать укол, и попросил связаться с вами. Рэкс в себя не приходил.

— Соросс, значит… — задумчиво проговорила Роза, помолчала и потребовала: — Давай диагнозы. И свои наблюдения. Я что-нибудь придумаю.

Волнуясь, Анжела начала по памяти перечислять всё, что до последней буквы запомнила с планшеток. Упомянула и то, как сбивался сердечный ритм Аспитиса, когда Ёсихару при ней колол ему свою чудодейственную, провоцирующую заживление золотистую жидкость. Спросить, однако, не может ли это быть во вред, она не решилась.

— Значит, так, — сказала Роза, как Анжела закончила, — сама им ничего не коли, но и Ёсихару не мешай. Я скоро пришлю к вам гонца. Кто в телохранителях?

— Сын Ёсихару… и Керен Камов.

— Отлично. Не переживай, всё устроится. Молодец, что позвонила. До связи.

Роза отключилась, и Анжела, наконец чувствуя хоть какое-то подобие облегчения, опустила руку с телефоном. Можно было возвращаться. Она развернулась, и оказавшийся в шаге от неё Керен вмиг заломил ей руку, отбирая телефон.

— Кому это ты сверхсекретные сведения сообщаешь? — ничего хорошего не предвещающим тоном спросил он, удерживая на одном месте не сопротивляющуюся Анжелу и одновременно открывая на её сотовом список последних вызовов. Лицо его из грозного стало подозрительным: — Откуда у тебя номер Розы Зориной?!

Анжела объяснила, заодно пересказав все Розины инструкции. Выслушав её, Керен на пару секунд застыл, размышляя, потом отпустил девушку.

— Я сам с ней обо всём договорюсь. Значит, вы обе считаете, что Ёсихару их травит?

— Роза просто сказала мне не делать инъекций, но заламывать руки Ёсихару приказа не было, — пожала плечами Анжела, быстро восстановив самообладание.

— Ну да… Что ж, разберёмся. Мне он тоже не нравится, но мы можем чего-то не знать. Надо же, иногда нервы и неуклюжесть могут оказаться полезными! — усмехнулся Керен. Анжела натянуто улыбнулась, и он заговорщицки подмигнул. — Я, например, так с женой познакомился. Но ты всё равно не обижайся, ладно? И за резкость тоже. Каждый делает свою работу. Я подумал, что ты непривычно долго тут сидишь, и решил проверить, не случилось ли чего. Застал конец разговора.

— Да вы здесь ни при чём, — отмахнулась Анжела. — Я просто не понимаю, почему в таком случае нельзя отправить эту ампулу на экспертизу, и, если она окажется ядом, стреножить Ёсихару в какой-нибудь исправительной колонии…

— Во-первых, в МД ему тогда светит расстрел, — хмыкнул Керен. — Во-вторых, Аспитиса никогда не брали никакие яды, даже если он был серьёзно болен и травмирован. Обычная экспертиза ничего не выявит. Предателя, если он предатель, нужно брать с поличным — пока у нас слишком мало данных, чтобы делать какие-либо выводы. Интересно будет посмотреть, что он предпримет, когда поймёт, что его инъекции никак не действуют.

Анжеле только и оставалось, что кивнуть. Мотивов поведения Розы и Керена она не понимала абсолютно, но у приближенных к верхушке власти мог быть свой взгляд на всё происходящее. Ей нужно лишь заботиться, чтобы с пациентами было всё в порядке. И чтобы Ёсихару не заподозрил, что за ним отныне пристально наблюдают.

До самого утра, просыпаясь каждые два часа, Анжела дисциплинированно обходила обе койки, ломала ампулы, набирала лекарства, но в итоге всё равно жидкости сливала в раковину, а остатки ёмкостей утилизировала — на случай если Ёсихару проснулся раньше и вдруг может оказаться за её спиной. В итоге так и получилось — в 7:30, когда Анжела как раз отодвигала поршень, прислушиваясь к негромко хлопнувшей двери и раздающимся в её сторону чуть приволакивающим шагам.

— Трудишься? — из-за плеча спустя секунду спросил Ёсихару, и Анжела, кивнув, недрогнувшей рукой сделала Аспитису инъекцию, хотя больше всего хотелось резким движением зарядить сильвису кулаком прямо в гадко ухмыляющееся лицо. — Молодец. Давай обратно, Страхову я сделаю сам.

Безропотно Анжела протянула псевдоврачу — а она уже была абсолютно уверена, что Ёсихару не врач, а заправский вредитель — коробки и шприцы и встала, заискивающе улыбаясь. Отмахиваясь от неё, как от мелко жужжащей мухи, сильвис отпустил её отдыхать, и Анжела скрылась в сестринской, оставляя узкую щёлочку, чтобы наблюдать за тем, как Ёсихару делает инъекцию Рэксу.

Курьер от Розы прибыл около десяти утра — свёрток от него Керен передал Анжеле, когда вокруг не было никого, кроме них двоих. В недоумении хорони долго рассматривала первую половину «лекарств», судя по подписи, предназначенных для Аспитиса и представляющих собой около полутора десятка запечатанных прозрачных пакетов с веществом, по цвету и консистенции больше всего напоминающим кровь. Потом наконец начала читать инструкцию.

— Так это и правда кровь, — ошеломлённо сказала Анжела ожидающему вердикта Керену. — Роза написала: «Синтезированный образец крови Аспитиса П. с оригинальными Т-киллерами». Только не для переливания, а для инъекций. Так как, опять же, может вызывать конфликт. Что такого с его кровью?

— Там ретровирус, — ухмыляясь, отозвался хорон. — Врождённый. И в первую очередь в Т-киллерах. На любое чужеродное вещество в крови реагирует как злющая цепная собака. Поэтому яды на него и не действуют. Плюс активный вирус способен заживлять даже самые тяжёлые раны. Роза, очевидно, посчитала, что его вирусу нужна помощь извне, парочка десантов, вот и просит аккуратно вводить по часам.

— Интересно, — Анжела задумчиво покачала на ладони один из пакетов. — Если это врождённое, значит, стоит вирусу уснуть, Аспитис останется без иммунитета. Даже самого простенького. Может, Ёсихару своими инъекциями этот вирус и глушит?

Керен пожал плечами, снова не желая торопиться с выводами. Убедившись, что у Рэкса лекарство попроще, хотя также совершенно незнакомое и непонятное, Анжела забрала свёрток и ушла к себе.

С этого момента свои уколы хорони делала ровно через час после того, как уходил Ёсихару. Введённая в курс дела Гери заботилась о том, чтобы в палату не вошёл никто посторонний, за исключением Керена, Анжела же с радостью и облегчением наблюдала, как после каждой её инъекции Аспитису становилось немного легче. К вечеру у него почти полностью спали гематомы, руки потеплели, сердце застучало бодрее — похоже, Розин «коктейль» из синтезированной крови с вирусом — вот уж фантастика! — оказался куда действеннее инъекций Ёсихару. Впрочем, конечно, возможно, это был общий положительный эффект, но Анжела, подмечающая, каким всё более мрачным становится лицо приходящего седого сильвиса, когда он думал, что никто его не видит, была склонна думать, что они мешают его планам, а не потворствуют им.

Жаль только, что на Рэксе никаких улучшений заметно не было. Состояние его не ухудшалось, как это было ранее, без помощи Розы, но даже это Анжела уже начала списывать на собственную мнительность. Если за Аспитиса её сердце болеть перестало, то за Главнокомандующего ГШР то и дело обжигающей искрой отдавало в рёбра. Но, наверное, стоило дождаться того момента, когда у Ёсихару кончатся его ампулы, и уже потом что-то предпринимать.

Незадолго до наступления ночи, завершив обычную перевязку и все сопутствующие ей процедуры, Анжела, в этот раз трудившаяся одна, так как Гери почти приказным тоном вызвал на очередной разговор Мисао — ради такого дела он даже без привычной ругани уступил место только проснувшемуся Керену, — поторопилась в утилизационную, чтобы успеть незаметно вернуться до прихода Ёсихару и проследить за ним. Уже почти покинув комнатку, из-за полуоткрытой двери в соседнее помещение, где располагалась кухня и сидели Гери с Мисао, хорони услышала треск стола, обычно сопровождавший резкий удар по нему кулаком, и настороженно прислушалась.

— Зачем ты так со мной? — с явной мукой в голосе спросил Мисао. — Я, вообще-то, позвал тебя замуж, а ты… Если бы мне хотелось с тобой переспать, я бы так и сказал, Гери!

— До сих пор отсмеяться не могу, — безжалостно парировала сильвисса — тем самым голосом, которым обычно отваживала навязчивых ухажёров. — На каком, прости, основании ты меня замуж-то позвал? Красивую картинку увидел, а какая я без неё, знаешь? Хочешь стать сто пятидесятым? Пожалуйста, хоть сейчас! Только дальше-то зачем?

— Я не понимаю… Я недостаточно хорош для тебя? Да, мне не дают шагнуть в главный дивизион — личную гвардию Аспитиса, потому что отец когда-то ошибся, и начальник гвардии с тех пор нашей фамилии не доверяет. А может, перестраховывается, когда-то несколько вот таких левых солдат наворотили дел… Но, я уверен, после вот этого задания всё будет! Я смогу дать тебе всё что захочешь!

— Ради всего святого, — голос Гери начал звучать раздражённо. — Я тебе: стрижено, ты мне: брито. Не в этом дело-то. Ты чего о себе возомнил? Выйди и зайди нормально! Я вас, военных, как облупленных знаю. И поверь, никогда не горела желанием связать свою жизнь с одним из вас.

— Так я и не совсем военный, — резонно заметил Мисао. — На войну-то меня и не позвали. Просто агент. Разные вещи.

— Давай потом это ещё разок обсудим, когда в этом подвале спадёт общее напряжение от ощущения близкой смерти любимых монархов! Ты, кстати, никогда не думал, не может ли твой папочка вместо того, чтобы лечить, калечить?

— Это было бы как-то совсем круто… Хорошо, как скажешь. Но ты можешь тогда хотя бы нормально общаться со мной, а не так, будто я банный лист под каблуком?

— Договорились, только отстань, — Гери вдруг возвысила голос: — Энжи, подслушивать нехорошо! Особенно подругу, которая и так тебе всё перескажет в лицах!

Анжела поспешно покинула утилизационную, стараясь шуметь побольше, чтобы Гери уверилась, что более их никто не подслушивает. Сказанное Мисао, однако, озаботило её: значит, какое-то время Ёсихару находится у Мессии в немилости — да такой, что даже его ни в чём не повинному сыну закрыли возможность продвижения. Почему же его отослали сюда, к сейчас абсолютно беззащитному Аспитису, с которым он в силах сделать что угодно?

И не похоже ли всё это на его отсроченную месть?

В палату Анжела вошла бесшумно — наловчилась, отслеживая действия Ёсихару, который, кстати, уже закончил с Аспитисом, судя по отодвинутой ширме, и сейчас сидел у Рэкса. Тенью Анжела проскользнула к изголовью кровати с другой стороны, осторожно заглянула в щёлку между занавесью и стеной: Ёсихару как раз извлёк из вены хорона иглу и начал складывать остатки очередной ампулы в пакет для утилизации. С ужасом Анжела увидела, как на мгновение кривая на мониторе наблюдения за сердечными сокращениями, обычно одинаково ровная с совсем редкими изломами, становится неравномерно дёрганой и вместе с возникшим в недрах прибора тревожным писком частит, ясно сигнализируя о начинающемся сердечном приступе. Как будто не замечающий этого Ёсихару поднялся и, отодвинув со своей стороны занавесь, вышел. Не верящая своим глазам Анжела, тоже пережившая почти микроинфаркт от этой картины, тут же юркнула к кровати за ширму и, едва дождавшись, когда за сильвисом хлопнет входная дверь, кинулась доставать дефибриллятор.

К счастью, по одному их висело возле каждой кровати, нужно было лишь развернуться. Торопясь, чтобы сердце Рэкса не успело остановиться, Анжела рывком отодвинула ширму и, освободив грудь хорона и от одеяла, и от больничной рубашки, а заодно и отсоединив аппарат ИВЛ, с трудом расположила утюжки дефибриллятора в зазорах поддерживающего корсета и дала нужный разряд. Подобным она занималась в жизни несчитаное количество раз, но предсказать реакцию организма Главнокомандующего, напичканного «лекарством» Ёсихару и раствором Розы вперемешку, было невозможно — оставалось только уповать на то, что где-то там, наверху, следят за тем, чтобы жизненный путь Рэкса Страхова не кончился слишком рано.

Пришлось производить электростимуляцию ещё дважды, прежде чем сердце Главнокомандующего наконец восстановило свой прежний ритм. Анжела обессиленно опустилась на пол возле его кровати, тупо глядя на собственные дрожащие руки и представляя раз за разом, что было бы, если бы она не следила за Ёсихару и пришла слишком поздно. Если сердце остановится по-настоящему, надежда только на непрямой массаж — попробуй его тут качественно сделать, с этим корсетом! А ещё плюс пять минут опоздания — и можно было хоронить. О чём Ёсихару, чёрт возьми, думал?! Почему не следит за последствиями собственных и без того спорных действий?..

Собрав себя буквально по кусочкам, Анжела встала и, шатаясь, пошла искать врача.

Встретивший хорони у входной двери Мисао был так перепуган из-за её мелового лица, что без лишних комментариев отбуксировал в соседнюю с принадлежащей охранникам комнату, где, по его словам, и должен был сейчас сидеть Ёсихару. На шум резко открывшейся двери седой сильвис раздражённо вскинул голову и, узрев лихорадочно блестящую глазами Анжелу, едва держащуюся на ногах без помощи уже выскользнувшего обратно в коридор Мисао, медленно встал.

— Вы же его чуть не убили, — тихо проговорила Анжела. — Что такое вы колете лидерам, что у них случаются сердечные приступы, на которые вам плевать?! Если бы я случайно не оказалась рядом, Рэкс Страхов умер бы, а вы даже не почесались?!

К концу она уже кричала, а стремительно побледневший Ёсихару открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег. Как только Анжела замолчала, набирая воздуха для следующей тирады, он защитно поднял руки, покаянно сведя брови.

— Я и в самом деле не слышал. Говорил же, я старый…

— Тогда какого чёрта вы тут забыли?!

— Успокойся, Анжела. Мне сказали, я приехал. Я и сам всем сердцем за то, чтобы с ними всё было хорошо. Я…

— Не очень-то заметно! — бросила Анжела, всё ощущаемое бессилие которой перешло в злобу. — От всех ваших действий проку как от козла молока! Очень похоже, как будто вы пытаетесь их погубить!..

— Я сына Аспитиса на коленях качал! — возвысил голос Ёсихару. — Ты правда считаешь, что теперь я желаю ему смерти?! Если не знаешь, не лезь! Обычные человеческие методы со Страховыми и Пикеровыми не всегда работают, а уж в МД медицина на том уровне, который тебе даже не снился!.. Занимайся своими обязанностями и не суй нос куда не следует!

Размашистым, далеко не старческим шагом он прошёл мимо Анжелы, которая сейчас спешно проматывала в голове, не сказала ли она в запальчивости чего лишнего, и скрылся за дверью. Негодующая хорони оглянулась, сжав кулаки, и решила, что с этого момента постарается более нигде не задерживаться во время «работы» Ёсихару — а заодно и записать хоть что-нибудь из его действий на видео.

Собственно развязка наступила ровно через два часа. Гери уже легла спать, Анжела же сидела на своей постели в темноте, дожидаясь, когда придёт Ёсихару. Он не предпринял ровным счётом никаких действий после сердечного приступа у Рэкса, отбрыкнувшись от всех интересующихся словами, что «и так заживёт, что бы вы знали, дилетанты», и на душе Анжелы было ещё неспокойнее, чем прежде. Услышав, как отворилась дверь и шаги сильвиса, вместо того чтобы двинуться к кроватям, направились к их с Гери комнате, хорони спешно легла, накрываясь одеялом. Она угадала: спустя секунду через щель в комнатку пробился свет из палаты, моментно прерванный в одном месте, где сунулась голова Ёсихару. Как только он исчез, Анжела рывком встала и, удостоверившись, что врач сел возле Аспитиса, выскользнула наружу.

К её удивлению, Ёсихару разговаривал, попутно набирая до упора шприц — Анжела готова была отдать руку на отсечение, что уже из второй ампулы в плюс к первой.

— Ты минимум четыре раза должен был сдохнуть, Аспитис, — едва слышно бормотал Ёсихару, и в голосе его отчётливо сквозила ненависть. — Пятый будет последним. От этого ты не оправишься. За счёт чего бы ты там ни выкарабкивался, полуторная доза блокиратора убьёт его с концами…

И вновь промедление было смерти подобно. Быстро оглядевшись, Анжела прихватила со стойки плотный, наполовину алюминиевый поднос, на котором прежде уносила использованные бинты, и подкралась сзади к Ёсихару. Чуть ли не впервые в жизни она была благодарна своему лёгкому шагу, раньше вызывавшему у неё только умеренное раздражение. Сильвис уже прицеливался к вене — глаза Аспитиса, как и в тот, судьбоносный раз, были приоткрыты, — когда Анжела, размахнувшись, с силой обрушила на голову врача поднос.

Ёсихару свалился со стула, как подрубленное у корня дерево, и тяжело дышащей Анжеле на мгновение даже показалось, что от прозвучавшего грохота Аспитис очнулся, распахивая свои солнечно-жёлтые глаза в немом изумлении. Додумать, однако, эту мысль хорони не успела: пулей влетевший в палату Мисао, на месте которого, по идее, должен был быть Керен, профессионально, одним движением, повалил её на пол.

— Не оказывать сопротивление! — прошипел сильвис, утыкая Анжелу носом в старый кафель. — Что это ты тут творишь? Саботажничаешь? А ну признавайся!..

Анжела протестующе замычала: в том положении, в котором она благодаря Мисао оказалась, признаваться в чём-либо было физически сложно. Хмыкнувший сильвис чуть ослабил хватку и тут же без предупреждения пропал куда-то со спины хорони — перевернувшаяся Анжела увидела, что его молча снесла так же проснувшаяся Гери. Методы борьбы у неё были женские, с царапаньем и вырыванием волос, а Мисао явно не хотел причинять ей боль, поэтому схватка больше походила на стычку трёхмесячного котёнка со взрослым и флегматичным толстокожим котом, лениво размышляющим, в какой момент прижать лапой оппонента, чтобы тому было не больно, но обидно. Анжела привстала, чтобы броситься подруге на помощь, но тут от дверей раздался задорный и высокий мужской голос:

— Соросс, убери-ка свои шаловливые ручонки, ты совершенно не умеешь обнимать девушек! Напомни, на досуге я проведу тебе мастер-класс!..

Все трое одновременно посмотрели на вход в палату: там на пороге стояли два молодых сильвиса — парень и девушка — в гражданской одежде, а рядом, в облегчённой военной форме, напружинилась их же возраста нехорошо щурящаяся хаена с залихватским чёрно-жёлтым ирокезом.

Потрясённый Мисао так и остался прижимать Гери к полу, а Анжела поднялась, чтобы достойно встретить гостей.