Иеремиевы огни (СИ)

Глава 11 Свободные степи

Буквально ворвавшись в новый дом Домино, меньше всего Адамас ожидал, что предупреждённый о его появлении главный секретарь президента ГШР будет мирно сидеть на диване чуть ли не в обнимку со своей пока не случившейся женой Арлетой, укрыв ноги тёплым пледом, и одним глазом смотреть в планшет. Хорон, запасшийся на случай этого важного разговора всей дерзостью, которую только смог в себе найти, из-за увиденного так и застыл на пороге: ну в самом деле, в мире бушует хаос, на Север готовится отправка нескольких людей из самой верхушки — в том числе, кстати, самого Домино, — а он сидит как ни в чём не бывало и чуть ли чай не пьёт!

— Привет ещё раз, Адамас, — не отрываясь от планшета, поздоровался Домино и, сняв руку с плеча хитро сверкающей глазами Арлеты, махнул в сторону свободного кресла. — Присаживайся. Обувь снял, надеюсь?

— Могу ещё что-нибудь снять, надо? — съязвил Адамас, от ошеломления перешедший в режим агрессии. Арлета улыбнулась ему.

— Мы, пожалуй, обойдёмся. Домино, может, отвлечёшься уже? А то как бы сэр младший Страхов не начал в тебя лазерными лучами от злости стрелять.

— Я тебя умоляю, — Домино положил планшет на диван и, чуть сощурившись, проследил за тем, как Адамас стремительно прошёл к креслу и сел в него. — Некоторым людям полезно потренироваться в собственной сдержанности. Ну, с чём пришёл, Адамас?

— А то вы не знаете, — закатил глаза тот. — Меня очень интересует, почему меня не берут на Север. Я уже всех спросил — и ни от одного не добился внятного ответа. То есть оставлять Канари без вас, например, нормально, хотя вы отвечаете здесь за войну и вообще вроде как правая рука Аспитиса со стороны ГШР, а за меня кто-то переживает?!

— Ну вроде того, — кивнул Домино нарочито равнодушно, и Адамас ожидаемо вспыхнул.

— Все чем-то заняты, один я хожу без дела! И не надо мне тут разводить про «наследников» и «преемников», даже отец один раз почти открытым текстом сказал мне, что в качестве главы организации больше подходит Бельфегор! Нечего охранять, понятно? Или вы все считаете, что я и так достаточно сделал в свой прошлый визит на Север?

— Именно, — Домино цокнул языком, явно развлекаясь. — А ещё мы отправляемся туда с настолько важной миссией, что а) можем вообще не дойти, если хоть кто-то догадается, и б) жизненно нуждаемся, например, во мне в качестве официального представителя от слияния. Не Аспитису же ехать, в конце концов. Он и так Цезаря от сердца оторвал.

— Или сам, как тромб, оторвался. А я в качестве официального представителя уже не гожусь? Я вроде именно им и выступал при Стиане во время того самоубийственного путешествия по ставкам!

— Ты сравнил. Со Стианом поехал бы, конечно. С ним даже паралитика можно отослать, обязательно доедет не только в целости и сохранности, но и ходить начнёт. Однако, к сожалению, Стиан в Айкиле, а у нас совершенно некому за тобой присматривать. Если учесть, что мы одиннадцатым маршрутом в виде хорошо побитых жизнью солдат двинем прямо сквозь строй атрафламмовцев к Семере, как считаешь, семнадцатилетний пацан не странно будет смотреться среди взрослых мужиков?

— Нашли проблему, — пренебрежительно отмахнулся Адамас, всё больше и больше закипая, — Стиан вообще с молодым бизнесменом, который оружия-то толком в руках не держал, в Айкиль отправился! Да ещё и двумя эрбисами, очень не привлекает внимание, да. Но смогли же миссию выполнить?

— Не надо приводить Стиана в качестве аргумента, он на то и элитный агент, чтобы из любого дурдома выпутываться. В нашем отряде таких нет. Один Цезарь как охранник, остальные — тыловые крысы.

Появившаяся при этих словах улыбка на губах Домино ясно сказала Адамасу, что себя он этой самой крысой не считает — так, к слову пришлось. Для пущей убедительности. Ну к чему сотрясать воздух, если Домино никогда не меняет решений — тем более авторства тех, кто повыше? Пока отступая, Адамас поник и хмуро спросил:

— А что хоть за супермиссия, может, вы тайну откроете?

— Ну так уж и быть, — Домино выдержал паузу и как что-то незначительное сказал: — Я везу подписанную ещё твоим отцом, а также Эдрианом и Аспитисом бумагу о предоставлении Северу автономии. Поскольку она будет передаваться прямо в руки представителя последнего оплота здравого смысла на этой земле, где, кстати, сейчас и находятся твой дядя и его лучший друг, моё присутствие будет более чем кстати.

Адамас, шокированный до глубины души во второй раз — и опять совершенно без предупреждения, севшим голосом спросил:

— Что, серьёзно?..

— О, ещё как. Это сразу лишит «Атра фламму» минимум половины войска, уберёт фактор «Аркана», поскольку его солдаты с нашими автоматически станут союзниками, а в случае повторного возникновения какого-нибудь тирана даст шанс на партизанское движение. Конечно, теперь между слиянием и Пикором появятся посредники, но, если всё пойдёт так, как должно, с ними проблем не будет. Мы примерно догадываемся, кого в качестве правителя выберут северяне. А с такими, как он, я уже давно наловчился разговаривать.

— То есть Киллиан, которого вы берёте с собой… нужен, чтобы вы смогли об этом всем объявить без проволочек? — уточнил, прозревая, Адамас, и Домино кивнул.

— Именно. В первую очередь Цезарю придётся охранять его, так как на Севере сейчас такой бедлам, что настроить нормальную связь дорогого стоит. Особенно если учесть количество спутников, которые АФ уже посшибала… Ну что, ты всё ещё хочешь своим присутствием поставить под угрозу успешное выполнение такой важной миссии?

— Даже больше, чем прежде, — мрачно сказал Адамас и встал. — Как пожелаете. Я найду способ к вам присоединиться. Если бы отец был с вами, он позволил бы…

Его прервал телефонный звонок — тяжёлая, наполненная басами гитар музыка зазвучала откуда-то из-под пледа возле Домино. Аурис извлёк сотовый, не глядя на экран, прислонил к уху — Арлета и Адамас молча следили за ним, пока Домино со вздохом не сказал в трубку: «Понял», — и не убрал её обратно, поднимая глаза на Адамаса.

— Верхушка рассмотрела твоё прошение и решила, что ты тоже поедешь, — обыденным тоном сообщил он, и Адамас чуть не подскочил от радости.

— Я так и знал, что с этим вопросом надо идти к вам, о повелитель полезных вероятностей! — он ехидно-молитвенно сложил ладони и тут же поинтересовался: — А кто хоть из верхушки?

— А ты вспомни, кого ты больше всего собой достал, — проигнорировал его подначку Домино и кивнул на кресло. — Садись обратно. Буду вводить тебя в курс дела, раз всё так удачно для тебя сложилось. Потом пойдёшь спать. Вылет утром, а на Севере ты мне нужен бодрым.

Закивав, Адамас почти упал обратно на своё место и всем видом выразил готовность слушать.

«Последним оплотом здравого смысла», как выразился Домино, был закрытый город Семере-2 — именно там с момента основания первых поселений на Центральном Севере находилась главная водоочистительная станция, качающая воду из подземной реки и снабжающая ею все города в степях и несколько разбитых в особо удачных местах полей. Как и все закрытые города Севера, Семере-2 управлялся общиной веров и, в качестве помощников, одним из первых племён аурисов — по объявлении войны эта территория осталась нейтральной, не приняв стороны ни Азата, ни, потом, «Атра фламмы», и по какой-то причине согласилась предоставить защиту остаткам союзных войск под предводительством тяжелораненых Сейи и Рейна и при поддержке оставшихся в живых Посланников доброй воли.

Как узнал Адамас, Семере-2 давно был превращён в крепость и оснащён достаточным количеством оружия — во избежание его захвата любыми силами, пожелавшими взять власть над Севером, этакий мини-аналог Пикора на Милотене. Ещё со времён гражданских войн между аурисскими кланами участники всех конфликтов предпочитали поддерживать с городом дружественные отношения — выделился здесь только Брутус, три дня назад попробовавший было взять город тяжёлой артиллерией, когда ему отказали в выдаче военачальников ГШР. Ему пришлось отказаться от штурма, как только его обстрел обрушил одну из стен Семере-2 и стал причиной образования глубокого рва чуть ли не до самой реки, но на замену ему была установлена блокада — с расчётом, что, как только у прятавшихся там союзных войск и их защитников кончатся медикаменты и провизия, они сдадутся сами.

Но даже такой ход не поколебал решимости мэра города Рэймонда Паннуи продолжать выступать на стороне законной власти. Ни пережить блокаду, ни рассеять войска Брутуса у него и основательно потрёпанной союзной армии сил не было — а у столичной ставки, соответственно, не было возможности прислать подкрепление, — поэтому нужно было бить нестандартным оружием. Предоставление автономии, даже несмотря на возможные последствия, должно было стать наилучшим выходом. Оставалось передать приказ из рук в руки, прежде пробравшись к Семере-2 через блокаду из брутусовских войск, и прийти не меньше чем официальной делегацией, главой которой вполне логично был назначен Домино, прежде правопреемник доминировавшего на Севере аурисского клана (который, в отличие от Мйоте, водил с Паннуи и его помощниками тёплую дружбу), а сейчас второй человек после президента Генштаба и бывшей МД. Цезарь шёл с ним в качестве силовой поддержки, Киллиан — для настройки вещания на всю вражескую армию, понемногу собирающуюся в окрестностях Семере, Адамас же был волен заниматься чем угодно — главное, как сказал ему Домино, не мешаться под ногами.

Однако сначала, само собой, нужно было добраться до северной столицы. Военный вертолёт приземлился на площадке самого близкого к Центральному Северу пограничного поста слияния — дальше лежали уже дикие земли с разбросанными по ним островками разрозненных атрафламмовских войск, в силу малочисленности вынужденных соблюдать установленные слиянием границы. В одной из построек поста прибывшие вместе с делегацией маскировщики за час с небольшим превратили всех четверых в «подранков»: «командиру» Цезарю организовали сломанную руку — если что, он отлично управился бы и одной, — Домино должен был прихрамывать на неопорную ногу, Киллиану и вовсе «выбило глаз», и на пол-лица его из-под грязной повязки красовался оплывающий синяк. Адамас, вынужденный тщательно прятать протезы, по которым его узнала бы любая собака, стал в их компании самым тяжёлым раненым — с окровавленной, в несколько слоёв замотанной бинтами головой, — обречённым большую часть пути провести на плечах у Киллиана. До наступления крайнего случая он мог довольствоваться лишь слухом, но, если учесть, чем он в основном занимался недавно при Стиане, это было даже на руку.

В Семере же, расположенном от Семере-2 в нескольких километрах, необходимо было отыскать вход в подземные туннели — это были технические помещения главной северной реки, забранной в своё время в каменные берега. Тайный ход вёл непосредственно в здание главной водоочистительной станции закрытого города, был известен крайне ограниченному числу людей, и потому основной сложностью путешествия было добраться до него по занятым вражеским войском улицам Семере незамеченными.

Когда с маскировкой было покончено, в степях уже близилось время к сумеркам — по расчётам, как раз к темноте группа диверсантов должна была добраться до Семере. Примерно час они шли по пересечённой местности, потом Домино вывел всех на разбитую асфальтированную дорогу, ранее — главный путь сообщения между Великой равниной и Севером. Почти сразу их взяла на борт одна из следующих в Семере грузовых машин — их шла целая вереница, изредка перемежаемая броневиками, но на борту каждой машины было больше людей, чем оружия. И раненые среди них преобладали.

Ещё через час грузовик прибыл на первую линию полевых госпиталей, ближайшую к городу, где должны были помогать пострадавшим, получившим наиболее тяжёлые ранения. Киллиан с Адамасом, притворившимся совсем замученным солдатом в полуобморочном состоянии, выбрался последним, и, не успел тот окунуться в знакомую атмосферу полевого военного лагеря, как совсем близко от них раздался возмущённый голос:

— То есть как — не пускают?!

Кто-то вполголоса неразборчиво ответил, и первый говорящий громко перебил его:

— И когда будут? Утром?.. Следующим днём?! Они там с ума посходили? Им надо, что ли, пол-армии трупов? У меня другу ногу оторвало!

Завязалась перебранка: похоже, второй говорящий уже устал объяснять всем прибывающим раненым одно и то же. Киллиан шепнул Адамасу:

— До ночи явно придётся посидеть со страждущими. Семере охраняется, вход только по пропускам. Домино уже подал знак, что мы присоединяемся к одному из костров.

— Сразу видно, что Брутусу плевать на собственную армию, — презрительно отозвался Адамас. — Но ничего удивительного: вряд ли ему нравится ходить под Марком…

— Ну, тебе лучше знать. А теперь молчи, приближаемся к людям.

Спереди нарастала уже другая разноголосица — это Цезаря и Домино встречали солдаты, собравшиеся на одном из лагерных пятачков у огромного костра. Киллиан сгрузил Адамаса в какой-то угол, и тот, чуть сдвинув с левого глаза повязку и одновременно прикрывая его якобы положенной на больную голову рукой, стал наблюдать за происходящим.

Члены группы Адамаса сидели спиной к нему в шаге, на разномастных, тёмных и светлых, камнях — такие же окольцовывали кострище. Вкруг огня расселись и разлеглись потрёпанные войной солдаты всех возрастов в уже настолько запылённой форме, что было невозможно сказать, кто к какой организации относится. Лица у них по большей части были злые и недовольные, лишь у двоих Адамас вместо злости увидел смертельную усталость и, вместе с ней, смирение.

— Вконец он там офонарел, преемник этот азатовский! — громко возмущалась девушка-кейера, судя по голосу, та самая, которую было слышно в лагере, как только их грузовик выпустил пассажиров. — Азат так к своим солдатам никогда не относился! Тоже мне — преемник! Захватчик — вот он кто! Небось он же его и убил!..

— А что вообще происходит? — мягко спросил Домино. Сидящий рядом с кейерой рейтер в неожиданно тёмном камуфляже — очевидно, с горной ставки — положил ей руку на плечо, прося утихнуть, и размеренно ответил, каждым звуком сообщая свою неприязнь к новой власти:

— С тех пор как здесь образовалась блокада, сюда все войска стекаются. У Брутуса именно тут основные силы — и ресурсы. Там — почти ничего не осталось. Соответственно, все пострадавшие в боях, кто может, тоже идут сюда за помощью. А он выставил часовых вокруг Семере, закрыв и его, и главный госпиталь. Город небольшой, это вполне реально. И теперь раненых пускают, только если засевшие в нём офицеры разрешат нарушить их уединение.

— Подорвала бы с удовольствием каждого! — опять завелась кейера, лихо тряхнув короткими волосами, отсвечивающими золотом в отблесках огня, и очень напомнив этим Адамасу Сати. — Вы слышали, что он в городах-побратимах творил, нет? Оплот Азата, сердце Севера — а его бойцы прошлись по улицам как саранча! Либо в ножки «освободителям» падаешь, либо твоей головой украшают дверь твоей же квартиры! А брошенные дома они специально разгромили, сказали: «Чтоб возвращаться было некуда всем сбежавшим крысам!» Мародёры чёртовы!

Она задохнулась — и вдруг, единым всплеском закрыв лицо руками, глухо заплакала. Рейтер прижал её к себе, опасно щурясь.

— Да, беспредел, — тихо и с ненавистью проговорил он. — Из огня да в полымя. Так же при Зебастиане было, я, правда, тогда был ещё подростком, но общее это состояние страха и до меня дошло. Азат просто власть взял, говорил: «Почему Севером должны управлять ГШР с МД, когда мы и сами отлично справляемся?» А этот только всех запугивает. Против него и слово боятся сказать. И вот эта блокада сразу двух важнейших городов — не запугивание ли?

— Извините, я вас прерву, — Цезарь поднялся бесшумно, под непонимающими взглядами обошёл костёр и скрылся за нагромождениями близко стоящих ящиков и коробок с неизвестным содержимым. Кейера даже перестала плакать — опустила руки, прислушиваясь вместе со всеми к странным звукам, доносящимся из-за ящиков. Но подозрение на её жестковатом для девушки лице оформиться не успело: Цезарь вышел и почти сразу к самому костру, в прореху в кругу сидящих швырнул носом вперёд молодого солдата-хетта со связанными за спиной руками. Хетт, под глазом которого наливался фингал, с ужасом уставился на пляшущее в нескольких сантиметрах от него пламя.

— Слово, говорите, боятся сказать? — с мрачной усмешкой переспросил Цезарь и помахал в воздухе телефоном. — Ничего удивительного, когда каждое твоё слово и даже жест могут быть записаны. Так что поосторожнее.

— Самрат… — другая девушка, хатти, лет тридцати, вскочила со своего камня. — Ты что, шпионишь для них?

— Пытался, — огрызнулся хетт. — Отодвиньте меня от огня, быстро!

— Ноги свободные, сам отодвинешься, — хмыкнул Цезарь. Хетт Самрат быстро обернулся на него, заёрзал, подбирая колени к груди, наконец сел и обвёл всех затравленным взглядом.

— Если что, я не за вами шпионил, а за новенькими, — бросил он, и Цезарь вскинул брови. — Части предупреждали, что кто-то из Семере-2 может совершить вылазку, чтобы повредить технику или растянуть ловушки для солдат.

— И что, много ты тут видишь техники, сознательный гражданин? — ласково уточнил терас, находящийся сейчас буквально в центре внимания. — А раненых солдат зачем диверсантам добивать — чтобы медикаменты сэкономить для нужд офицеров высшего порядка, да?

— А ты как меня одной рукой скрутил, раненый солдат? — дерзко парировал Сармат, явно надеющийся на поддержку своих знакомых против чёрт знает кого. Цезарь закатил глаза.

— Много ли для тебя надо… Господа, дамы, вы как, желаете включить эту крысу в круг обсуждения политпроблем или я могу отправить его на боковую?

— Будь так любезен, — попросил рейтер, один только раз взглянув на не отрывающую взгляда от Сармата хатти. Хетт взвизгнул: «Мерси, не позволяй им!» — но было уже поздно: Цезарь почти нежно тюкнул его по затылку и, тут же подхватив обмякшее тело, оттащил одной рукой за круг сидящих. Телефон же перекинул прерывисто вздохнувшей Мерси и только после этого сел сам.

— Уже свои шпионят, — подытожил так и не назвавшийся рейтер, закуривая. — И так везде. Вы сами с какой части-то?

— С приграничной, — ответил Домино — в их группе именно на нём лежало поддержание легенды. — Роту зачем-то бросили на погранцев. Ну… вот что осталось.

Рейтер покачал головой и задрал её — к едва видным за стремительно бегущими облаками звёздам. Кто-то из круга предложил заварить чай, потому что с наступлением темноты стало холодать, и ещё какое-то время весь десяток солдат, за исключением группы Домино, дожидаясь, пока вскипит вода, разговаривал о вещах, понятных только им самим. Потом они перезванивались кружками, разливая из большого котелка кипяток, и, лишь когда умиротворённо затихли, прихлёбывая чай, Адамас решил подать голос.

— Так что же, — сипло сказал он и немедленно нарочито закашлялся. Сквозь прорезь между бинтами было отлично видно, что все присутствующие, в том числе и его соратники — недовольные заговорившим манекеном Домино и Цезарь и слегка испуганный Киллиан, — повернули головы в его сторону. — Так что… вы считаете, при Азате было лучше?

— Пациент явно будет жить, — резюмировал Домино, буравя Адамаса укоризной, а рейтер — похоже, главный в их круге — хмыкнул.

— Он, конечно, тоже не пушистый горный лисёнок был, Азат. Да, все ставки с ног на голову перевернул, сдвинул с постов канарийских засланцев. Но ведь на их места наших поставил! И о крае он заботился — можно было лучше, но Брутусу всё равно до него как до неба пёхом…

— Я бы… — Адамас изобразил мечтательную улыбку. — Я бы хотел, чтоб было как при нём, но с кем-то другим. И чтобы слияние это больше сюда не лезло… В гости разве что. Да?

— То есть автономия? — усмехнулась с горечью кейера. — Да кто ж даст…

— А если бы дали? — спросил Адамас, хотя Домино уже делал ему страшные глаза. — Мы бы не стали с ними ссориться, правда? Там теперь всё одинаковое.

— Ещё ссориться не хватало! — пылко отозвался молодой парень-тамас с противоположного края круга. — Обратно всё заберут! Но ведь слияние не пойдёт на такое.

— Лучше автономия, чем вечная грызня, — неожиданно возразил Домино. — Думается мне, там это отлично понимают. Вот только, если бы вдруг, как тут тяжелобольные в бреду мечтают, и правда заявили о её предоставлении, разве согласилась бы наша большая армия, почти победившая, опять восставать боем против того же Брутуса?

— За своих я бы однозначно сказал «да», — кивнул рейтер. — И много бы кто сказал. Это я вам зуб даю. Всем давно всё надоело. Это мы воюем, а они только мародёрствуют. Сейчас у него нервы сорвутся, он нам и Семере-2 разнесёт. А сам уедет куда-нибудь отдыхать, с сынком Азата на поводке. Брутусу лишь бы крови побольше.

— Это да, — качнул головой Домино. — Ладно. Если вы не возражаете, мы бы где-нибудь прилегли. Всю дорогу почти пешком прошли… А, командир?

— Однозначно, — Цезарь встал и посмотрел на рейтера. — Лишней палатки не найдётся?

— Мою берите, — улыбнулся тот. — Вон у того фонаря, она с ярко-жёлтым краем. Мы к кому-нибудь переместимся — на одну ночь-то.

— Благодарю. Собирайтесь, ребята.

Киллиан беспрекословно закинул на плечо Адамаса — тот только и успел, что обратно сместить повязку — и двинулся вслед за Цезарем к указанному фонарю. Когда они четверо закрылись в просторной, хотя и во многих местах разлохмаченной палатке, Домино распорядился:

— Пару часов — и выходим, большая часть лагеря как раз успокоится. Пока, кто хочет, можете поспать. Только прежде наш тяжелобольной не желает объясниться?

— Тише, господин приграничник, — Адамас, забавляясь, приложил палец к губам. — Тут везде уши. Давно вы в чужом стане не были, да?

— Слушай, я серьёзно. Что за разговор ты начал?!

— Это называется общение с простыми людьми. А что было бы, если бы дали автономию. Как будто никого, кроме меня, это не интересует. Это ведь и ваша родина.

— Моя-то моя, но…

— О, да брось, господин приграничник, — вступился за Адамаса Киллиан. — Зато теперь знаем, на что упирать. Вам обоим пригодится. И вообще, я спать, так что отставить разговоры.

В момент он улёгся прямо между Домино и Цезарем и прикрыл глаза. Адамас, торжествующе улыбаясь, привалился к спине хиддра и, поскольку сна не было ни в одном глазу, стал просто смотреть в темноту. За те полгода, что у него не было протезов, он научился пребывать в собственных мыслях без какого-либо занятия — а их ситуация, несмотря ни на что, не сильно отличалась от его предыдущего опыта.

— Пойду покараулю, — бросил Цезарь, и через секунду полог палатки плеснул брезентом, опускаясь за ним. Домино хмыкнул, но ничего не сказал.

Для Адамаса отмеренные два часа пролетели незаметно, в тишине и сопении действительно уснувшего Киллиана. Хиддр поднял голову как раз примерно по истечении этого времени, и хорон поразился. Вот уж у кого железные нервы! А ведь он наверняка ни на одной операции в своей жизни не был — Кит как-то оговорился, что столь ценные кадры, особенно почти что свалившиеся ему на голову, он на миссии, требующие оружия круче шлицевой отвёртки, не отправляет. Что же там скрыто такого в прошлом Киллиана, появившегося в ГШР из ниоткуда в уже ощутимо взрослом возрасте, что он и спит спокойно во вражеском лагере на подступах к обиталищу садиста-маньяка Брутуса, и просыпается по часам?

Впрочем, не просто так же его сюда отправили?

— Ну как, идём? — спросил Киллиан, и Домино меланхолично отозвался:

— У командира единственного есть часы. Как сунется к нам, так и…

— Ну как, идём? — в палатку вошёл Цезарь, и Домино поперхнулся, закашлявшись. — Два часа прошло. Лагерь почти весь утих. Отсюда даже границу Семере видно. Судя по тому, что оттуда слышно, минуем мы её без труда.

— Пьянствуют? — понимающе спросил Домино, и терас хмыкнул.

— А ты сомневался?

Покинув палатку, один за другим они двинулись к границе города, выбирая места потемнее, чтобы не сильно бросаться в глаза бодрствующим лагеря. Адамаса на всякий случай Киллиан всё так же тащил на себе — если уж кто-нибудь их поймает, пусть примут за лагерных раненых, решивших совершить на закрытый семерский госпиталь тайный набег. К тому же в таком случае меньше вероятность, что их сдадут часовым «собратья по несчастью».

Ведущий их группу Цезарь, пристально следящий за обстановкой на импровизированной границе — завалы мешков с песком да загородившие проход военные машины, — заставил всех замереть за самой крайней, явно нежилой палаткой, а потом рысью переместиться прямо к одной из машин, которую только что оставили часовые, судя по гоготу, отправившиеся за добавкой. Буквально за их спинами диверсанты скользнули в проём между машиной с разбитым лобовым стеклом и заграждением из мешков — от другого автомобиля их надёжно заслоняло это самое заграждение, а владельцы этого явно не слышали ничего, кроме себя. Сразу от границы начинался лабиринт переулков — и теперь уже Домино, в своё время исходивший Семере вдоль и поперёк, повёл группу.

— Даже не думал, что когда-нибудь опять вернусь сюда, — негромко сказал он, кажется, даже не следя за дорогой. — Когда я познакомился здесь с Азатом, это были сплошные руины. Потом всё восстановили — но карта осталась той же. Как будто кому-то жизненно важно, чтобы конкретно здесь всё было исторически верно.

— Как я этого кого-то понимаю, — с сарказмом отозвался Цезарь. — Весь мир уже двадцать лет лихорадит. И, самое интересно, буквально все, кто заявлял, что устроит наконец всем стабильность, либо сливаются, либо тоже мечутся, как золотые рыбки в аквариуме.

— Надеюсь, ты не на меня намекаешь? — хмыкнул Домино, оборачиваясь. Цезарь отвесил ему поклон, и Адамас впервые подумал, что терас уже очень давно находится на взводе.

— Ну что вы, к вам ноль претензий, господин секретарь! Вы, хвала небесам, гнёте одну и ту же линию с момента вашего появления в Канари. Это другим не сидится, но что ж поделаешь. Жестокий век, жестокие сердца!

— Как верно сказано. Кстати, не напомнит ли мне господин начальник, зачем его вообще с нами отправили? — как будто невзначай спросил Домино, и опять наладивший себе обзор Адамас увидел, что идущий позади Киллиана Цезарь сощурился, напрягаясь.

— Это ты к чему?..

— Да так. Знаешь поговорку «Все беды от страстей»? Успокойся, будь так добр, а то сорвёшься в нужный момент — и кто господина наследника спасать будет?

Цезарь гневно выдохнул через ноздри, но промолчал. Переведя взгляд с него на окружающее пространство, полутёмное, едва различимое из-за того, что яркие фонари остались только на центральной улице, которая, кстати, и вела к госпиталю, Адамас стал изучать город. Здесь, в переулках между близко друг к другу расположенными россыпями по шесть-восемь низкими домами, лишь изредка встречалась одна мигающая лампочка, дома стояли пустые, с чёрными окнами, под ногами постоянно хрустел песок — хотя Киллиан для тяжёлого хиддра-тыловика двигался поразительно мягко. Очевидно, закрывая город, Брутус изгнал его жителей без суда и следствия — интересно, куда они пошли в условиях отсутствия лишней провизии и воды? Или где-то здесь неподалёку имеется и лагерь беженцев? Брутусу и в самом деле доставляет удовольствие вынуждать ни в чём не повинных людей на страдания или это он просто портит Марку малину, заодно развлекаясь? Зачем — у него есть какие-то свои планы по поводу Севера? Или сразу всей «Атра фламмы»?

И кстати, неужели и он не ждёт диверсий? Почему в самом городе нет охранников его покоя — ведь по-любому кто-то из раненых будет предпринимать попытки сюда пробраться, с такими-то часовыми? Да и слияние Брутус не может недооценивать. Тоже какой-то план?

Задумавшись, Адамас потерял чувство времени и расстояния и потому удивился, когда Домино негромко предупредил:

— Справа от нас, в двух кварталах, госпиталь. Совсем скоро выход на улицу, перпендикулярную центральной, потом идёт промышленный район с водонапорной станцией — нам, если помните, к ней. Так что пока без лишних звуков.

Трое ведомых им синхронно кивнули, и вернувшийся в реальность Адамас стал внимательно прислушиваться к поднявшемуся далеко справа, очевидно со стороны госпиталя, шуму. Никак кто-то ещё совершил тайную вылазку и оказался пойманным? Домино молча указал рукой влево, в очередной зев переулка, явно намереваясь увести свой отряд подальше от суматохи, но повернуть не успел: из-за угла на него вылетела низкая фигура в тёмной одежде и балаклаве, закрывающей лицо. За спиной незнакомца прыгал огромный, до отказа набитый рюкзак, и он не смог избежать столкновения. Аурис вместе с ним свалился на асфальт, а Цезарь метнулся к ним.

Он приподнял человека за рюкзак прежде, чем Домино удалось сбросить его с себя. Вывернувшись из лямок, незнакомец мельком оглядел ауриса и тераса и, оставляя, похоже, свои вещи на милость победителя, в мгновение ока скрылся в том самом переулке, куда собирался сворачивать Домино. Все свидетели этой странной сцены лишь недоуменно моргнули.

— Очередной мародёр? — спросил Цезарь, пока Домино с чертыханьем поднимался, и открыл рюкзак. — О, да всё интереснее! Это твой вихрь полезностей сработал? Тут сплошь медикаменты. Захватим с собой, может пригодиться там.

С этими словами он закинул рюкзак на спину, и Домино наконец заторопился уйти вместе с группой подальше от наверняка бросившихся за вором атрафламмовцев.

— Вихрь полезностей, говоришь? — сплюнул он. — Сейчас нас из-за него накроют — и все дела!

— Да ладно, он далеко убежал, а солдаты наверняка не знают город, — примирительно сказал Киллиан, потому что Цезарь в ответ на недобрый тон так очевидно набычился, что нужно было срочно спасать ситуацию.

— Главное, чтобы кордон на той улице не выставили, — проигнорировал поведение обоих Домино, вслушиваясь в глухой шум, идущий теперь сзади и спереди. — Ни на что не отвлекайтесь. Лучше мне этот рюкзак отдай, начальник, а то сзади можешь и не заметить, если…

И опять его прервали: точно по предсказаниям позади Цезаря вынырнул всё тот же вор и сработал терасу в ноги. Не ожидавший атаки Цезарь упал так же, как совсем недавно Домино, но не на спину: напавший одним ловким движением развернул его в воздухе и, едва коснувшись предплечий, снял рюкзак. Цезарь рухнул плашмя, открывшаяся за ним фигура вора обросла рюкзаком и, издевательски коснувшись пальцами лба, растворилась в темноте.

Это было уже чересчур. Полностью открыв глаза, Адамас спрыгнул с рук Киллиана и бросился следом.

Как он и ожидал, с такой поклажей вор не успел развить достаточную скорость, так что Адамас наткнулся на него уже спустя два поворота, интуитивно выбрав те переулки, где было потемнее и больше мусора, чем на первый взгляд в соседних. Как и Цезарь раньше, он поймал вора за рюкзак, и тот, дёрнувшись, опять выскользнул из лямок, но убегать на этот раз не стал.

— Ну всё, вы допрыгались, — прошипел он невнятно из-за балаклавы и попытался подсечь Адамасу ноги — единственное место, не защищённое громоздким рюкзаком. Ухмыльнувшись, хорон подскочил и, опустившись обратно на пятки и оставив рюкзак на земле, поймал как раз выходящего из движения вора за руку. Тот двинул локтем, метя хорону в челюсть, но Адамас вновь увернулся. Незнакомец, по его мнению, сражался не очень, да и дышал тяжело, грех было не воспользоваться его усталостью.

Пнув вора по поджилкам, Адамас перехватил в падении его вторую руку, заламывая её, и на колени вор уже приземлился, болезненно выгибаясь спиной.

— Нехорошо воровать у страждущих, — сказал хорон ему на ухо, и вор со смешком отозвался:

— А если для страждущих же и ворую?

— Ну… — не нашёлся с ответом Адамас и немедленно поплатился за демагогию. Воспользовавшись тем, что его голова совсем близко, вор с силой отдёрнул назад свою — удар пришёлся хорону в переносицу, и голова вспыхнула болью. Однако, поскольку глаза у него были ненастоящие, ослепить Адамаса болью у вора не получилось — он сумел лишь на пару секунд вывернуться, чтобы в следующий момент быть поваленным на асфальт. Прижав его руки, Адамас облизал прокушенную губу и прислушался: его спутники уже нашли его и приближались.

— Так для кого ты воруешь? — уточнил он, поворачиваясь обратно к обездвиженному незнакомцу, почему-то переставшему дышать так, как будто он пробежал кросс по пересечённой местности.

— Какие знакомые глазки, — фыркнул вор, и Адамас одеревенел. — Это сколько звёзд должно было сойтись, чтобы я натолкнулась при побеге именно на тебя, а, Адамас?

Хорон наконец узнал голос и, не веря своим ушам, отпустил руки противника. Тот в одно движение стянул с себя балаклаву, оказавшись девушкой семнадцати лет с бело-рыжими волосами в каре и насмешливыми медными глазами.

— Что, поймал, охотник? — поравнялся с Адамасом Домино и кивнул на девушку. — Ну как, другим охотникам подкинем или отключим на время, пока не скроемся? Решай, твоя же добыча!

Он был раздражён до крайности, но Адамасу, которого вдруг с ног до головы затопило жаркой радостью, было вообще не до чувств старших.

— Это Сати, — сказал он, вставая и подавая девушке руку. — Думается мне, она пойдёт с нами.

— Ого, какие люди! — хмыкнул из-за спины Домино Цезарь, пока тот справлялся с ошеломлением. — И что Посланница делает одна на ночных улицах?

— А что, не видно: грабежом у честных людей занимаюсь, — отозвалась Сати и, быстро поцеловав Адамаса в место прокуса на губе, посерьёзнела. — Я вас не узнаю, если откровенно… Но, раз вы с Адамасом, очевидно, друзья. Сейе совсем плохо, да и других раненых у нас хватает. А вот медикаментов — нет. Я пошла их добывать, хотя никто там не знает, конечно. Вы же к нам? Я могу показать, как пробраться в город!

— Да мы и сами знаем, — улыбнулся Адамас и по очереди указал на спутников. — Домино Кирсте. Цезарь Шштерн. Киллиан Экхобара. А вам что, состав диверсионной группы не сообщали?

Сати замотала головой, переводя восхищённый взгляд с Домино на Цезаря и обратно.

— Только то, что она будет, эта группа. Ну вот и встретились, хорошо! Идёмте, может, тогда, пока до нас поиски этих фламмовцев не докатились? Я очень ценные вещи взяла.

Домино кивнул и, махнув остальным рукой, пошёл обратно в ту точку, где на них напала Сати. Киллиан вместо Адамаса, оставшегося рядом с хорони, подхватил на плечи рюкзак, торопясь следом. Цезарь жестом потребовал парочку пойти за ним и замкнул строй.

— Подозревать в хищении будут делегата от раненых, — дойдя до всем знакомого переулка, Домино решительно завернул влево. — Придётся выйти к водонапорке по дуге, но в этой стороне даже открытую улицу вряд ли будут контролировать. После башни — граница промышленного района и, ещё дальше, войска, держащие блокаду Семере-2. Однако советую всё равно быть настороже.

Адамас видел, что после этого заявления Киллиан лишь равнодушно повёл плечами, Сати с вызовом улыбнулась, а идущий позади всех Цезарь не двинул и бровью. Кажется, даже невероятное столкновение с Посланницей никого не выбило из колеи, а ведь если всерьёз воспринимать способность Домино вызывать к жизни те события, которые могут сдвинуть чашу весов с сильным закосом в одну из сторон — как фишка ляжет, — в походе через город на них может выйти и сам Брутус. Неужели совсем никто не верит в подобную возможность?

Себе Адамас сказал держаться больше чем настороже — стараться мониторить всё вокруг. И, наверное, именно поэтому первый заметил призрачное огненное зарево недалеко от водонапорной станции, когда их команда успешно миновала и вправду неохраняемую вдали от госпиталя улицу и вступила в тень теперь уже промышленных зданий, окружающих видную почти с любого конца Семере грязно-белую башню с плоской крышей.

— Тоже обойдём, — Домино не выказал ни грана заинтересованности. — Попетлять, конечно, придётся, но всё лучше, чем зависнуть у костерка и не иметь возможности вежливо и без кровопролития уйти.

— А вам не кажется странным в принципе наличие этого костерка в промрайоне, когда основная охрана вдоль центральной улицы? — Адамас, не отрывая взгляда от дрожащего жёлтого марева, повернулся к Сати. — Когда ты шла, там кто-то был?

— Нет, когда я шла, тут было темно и тихо, как на кладбище, — хмыкнула Сати. — Ты предлагаешь зайти на огонёк?

— Никаких зайти на огонёк! — отрезал Домино. — Мы и так пройдём от них очень близко, не хватало ещё раскрывать себя! Всё, рот на замок и вперёд за мной!

Спорить Адамас не стал, но всё внимание сосредоточил на звуках от костра, которые различались всё лучше по их приближении. Резкие, грубые мужские выкрики, тонкий обрывающийся раз за разом свист — что же такое там происходит? Ещё через пару поворотов, когда Домино уже чётко нацелился на возвышающуюся метрах в двухстах от них башню, неизвестные у наверняка огромного костра, потому что отблески от него пробивались во все соседние переулки и заставляли Домино видимо нервничать, громко рассмеялись, и Адамас невольно остановился, вслушиваясь.

— О, юный будущий генерал плачет, вы посмотрите! — заметил кто-то с гоготом, отдавшимся эхом окрест. — Сэру Главнокомандующему, наверное, тоже нравятся твои слёзы, потому и рыдаешь при каждом удобном случае!

— Добавь ему ещё, Вернер, — потребовал другой голос. — Его скоро хватятся, а мне очень охота глянуть, будет ли наш сэр горевать по своей мёртвой подстилке или просто выкинет её на помойку!

Опять свист, как удар хлыста, разрезавший воздух и остановившийся на чьей-то спине. Это, конечно, могло быть совпадение или недопонимание терминов, но Адамас давно уже не верил в случайности — особенно рядом с Домино. Молча он бросился в сторону совсем близкого костра — а крики поздно опомнившихся старших потонули в темноте позади, заглушённые новым взрывом хохота от собравшихся на экзекуцию.

Когда Адамас выбежал на пятачок между несколькими двух- и трёхэтажными зданиями, посреди которого был разбит тот самый большой костёр, один из присутствующих возле него солдат уже отходил от своей жертвы, сжимая в руке длинную тонкую доску, на которую с одного конца была намотана жёсткая проволока. Жертва проводимых пыток — смуглокожий парень ростом с Адамаса, привязанный за задранные высоко вверх руки к неработающему фонарю, обнажённый по пояс, стоял спиной к костру — спиной, иссечённой в кровь, до самого мяса и, учитывая худобу, кое-где наверняка и костей. Сымпровизированный хлыст передали следующему солдату, и он, подступив к непонятно как держащемуся ещё на собственных ногах пленнику, задумчиво покачал доской.

— Может, к чему поинтереснее перейдём? — предложил он, самый крупный из всех, судя по профилю, вер. — А то сдохнет, так и не развлечёмся.

— Охота тебе пачкаться об эту падаль? — хохотнул его товарищ — всего их было шестеро, и все взгляды сейчас буравили дрожащего всем телом парня у столба. — Впрочем, кто я, чтобы указывать тебе, в кого и что засаживать? Тогда ты первый!

Не верящий своим глазам Адамас увидел, как вер довольно оскалился, поднял хлыст — похоже, просто так бросать его и переходить к следующему этапу пыток ему показалось неинтересным, — и понял, что пора действовать. Тем более что совсем близко за спиной уже слышался топот бросившихся ему вдогонку соратников — помогут, если что.

Вылетев на пятачок, Адамас успел снести вера за секунду до того, как тот, явно решивший растянуть удовольствие, ударил свою жертву хлыстом. Проход в ноги оказался неожиданно удачным: вер, не сумев вовремя сгруппироваться, приложился головой об асфальт и больше не встал. Но на Адамаса немедленно кинулись двое ближайших солдат, и радоваться было некогда. В следующий десяток секунд более крупные и сильные соперники чуть его не скрутили, но за спиной у одного вырос рывками двигающийся Цезарь, и он кручёным ударом был отправлен точно во взявшего хорона в захват второго противника. Они рухнули вместе, и, подражая Сати, Адамас зарядил врагу затылком в переносицу — тут же чужие руки отпустили его. Вскочив и вытащив у затихшего на земле тамаса из-за пояса нож, хорон кинулся к пленнику.

Как он и думал, это оказался Хас. Пока объединившиеся Цезарь и Домино добивали оставшихся троих солдат, Адамас перерезал верёвки на руках ауриса, подхватив под мышки, аккуратно опустил на колени на землю, осторожно отклеил чёрный скотч, закрывавший Хасу рот, ободрительно улыбнулся расширенным в изумлении зелёным глазам на мокром лице и вскочил, чтобы встретить метнувшегося к ним последнего ходячего солдата. Ярость в Адамасе буквально переливалась через край — он и сам не понял, как сумел с одного хлёсткого удара уложить уже доставшего оружие скалящегося в ненависти кейера. Цезарь был в нескольких шагах, окружённый неподвижными телами, — мрачный как туча, он кивнул Адамасу на пространство за его спиной. Обернувшись, хорон увидел, что казавшийся ему обессиленным Хас забрал у ближе всех лежащего к нему вера пистолет и, встав на дрожащие по всей длине ноги, направил его на Адамаса.

— Дайте мне уйти, и никто не пострадает, — хрипло проговорил он в наступившей звенящей тишине. Адамас медленно повернулся к Цезарю спиной и мягко улыбнулся, не отрывая взгляда от сосредоточенных глаз Хаса.

— Мы просто решили тебе помочь, — негромко сказал он, держа ровный тон. — Никто не собирался…

— Ври кому-нибудь ещё, Адамас, — сплюнул Хас. Ничем — ни взглядом, ни выражением осунувшегося лица, ни движениями плохо слушающегося тела — он не напоминал того подростка, которого Адамас когда-то встретил на учебной базе. Теперь это был обозлённый волчонок, не прячущий зубов, — разве что интонации и упрямство в голосе остались те же. — Я готов поверить даже в то, что и вот этот костёр вы подстроили, чтобы я сам за вами, спасителями, вприпрыжку побежал от Брутуса. Но что вы тут мимо проходили и от доброты душевной решили мне помочь — нет, увольте.

— Доказательств у меня нет, — развёл руками Адамас и краем глаза заметил, что Цезарь стал ближе. — Но ты и в самом деле можешь пойти с нами. Совсем скоро Брутус из победителей перекочует в проигравшие. Как и всегда.

— Да хоть в мёртвые. Я свой выбор сделал. Отойдите на пять шагов каждый — разойдёмся миром.

— Я всё время с той нашей последней встречи жалел, что не смог забрать тебя с собой, Хас. А теперь что, убьёшь меня за то, что я хочу тебе помочь?

— Доктор, лечи себя сам, — ухмыльнулся Хас, и вдруг оказавшийся за плечом Адамаса Цезарь шёпотом сказал ему:

— Продолжай. Пару фраз — и я его возьму.

— Вы не будете самоутверждаться за его счёт, — процедил сквозь зубы Адамас — он намеренно выбрал самую болезненную для Цезаря формулировку, чтобы тот хотя бы на некоторое время потерял боевой дух. Терас отшатнулся, и, если предыдущие его перемещения, скрадываемые неверным светом пляшущего за его спиной огня и не различаемые щурящимся и тяжело дышащим от боли и слабости Хасом, аурисом замечены не были, это движение он уловил. Не меняясь в лице, он выстрелил — поверх Адамаса в Цезаря — и, развернувшись, стремглав бросился в самый узкий проход между зданиями.

Преследовать его, конечно, никто не стал. Адамас оглянулся на Цезаря — тот зажимал ладонью рану на плече, бьющую кровью из-под скрюченных пальцев — похоже, принятый им майлер ещё действовал. Глаза у него были мутные. Подскочивший к терасу Киллиан сбросил у его ног рюкзак и вместе с пронзившей Адамаса неодобрительным взглядом Сати стал рыться в нём, выбирая нужные медикаменты. С видом, будто делает им одолжение, Цезарь сел на асфальт, и Адамас отвернулся, бездумно глядя на проулок, в котором скрылся Хас.

— Он уже невозвратный, Адамас, — сказал подошедший к ним всем Домино, прячущий за пояс отобранный у одного из солдат пистолет. — Наверное, не стоило и пытаться.

— Он же вам племянник, — тоскливо вздохнул Адамас, изучая его равнодушное лицо. — Неужели вам вообще всё равно на то, с кем он и почему?

— Племянник иногда просто слово, — хмыкнул Домино. — Вы все мне куда дороже. Так что надо сматываться, пока Хас не привёл сюда своего сюзерена. А он приведёт — в этом я не сомневаюсь.

— Мы наскоро тут перемотали, — отрапортовала Сати, вставая. — До города хватит, а там в больницу. Можно идти.

— Тогда идём, — Домино дождался, пока Киллиан поставил Цезаря на ноги и подставил ему плечо, и заторопился к башне. По угрюмому лицу Цезаря Адамас понял, что пока извиняться перед ним за ранение без толку, так что молча, подхватив с земли рюкзак Сати, пошёл вместе с ней в конце их цепочки, оглядываясь и вслушиваясь в звуки промышленного района до самого тайного входа под водонапорной башней.

Но вроде преследования не было. Отсекая в душе всё связанное с Хасом, Адамас последним забрался в неширокий лаз и закрыл за собой вход.

На третий день блокады проблемы в Семере-2 начались не только с медикаментами, но и с провизией, и пришедшие вместе с остатками союзных войск Посланники были одними из первых, кто добровольно урезал собственную пайку в пользу многочисленных раненых и изъявил намерение ценой собственного здоровья помогать им и остальному населению города, пока хватит сил. Беккер, получивший нетяжёлое ранение в последнем сражении, уже на подступах к закрытому городу, ушёл подручным на кухню и возвращался оттуда, лишь когда главный повар начинал грозить ему самой большой кастрюлей. Сати и Лихослав помогали в больнице — раненых, пострадавших в боях и при обрушении южной стены в результате артобстрела, было так много, что главное здание не смогло разместить их и приросло временными бараками по всем соседним улицам, в том числе остро нуждаясь в санитарах и просто людях, хоть немного разбирающихся в медицине. Петер, дошедший до Семере-2 вместе с Беккером с самой Гадюки, был поставлен охранником на один из главных складов на территории водоочистительной станции, а Эжен, как единственный из них имеющий опыт руководства, заменил отлёживающихся в госпитале двух верховных командующих и день и ночь служил связующим звеном между советом города во главе с Рэймондом Паннуи и высшим офицерским составом укрываемых им союзных войск.

По мнению Лихослава, Эжен загонял себя больше всех — очевидно, повышенное чувство ответственности наложилось на вечное стремление к совершенству, и, если бы не назойливый Лихослав, он наверняка так ни разу и не пошёл бы спать. Сработала эта назойливость, правда, лишь дважды — потом количество работы в больнице стало расти по экспоненте, и сильвис сам потерял счёт времени и собственным силам. Очнувшись на рассвете четвёртого дня примерно посередине автоматически выполнявшегося цикла перемещения между несколькими бараками и зданием больницы, прерванного вдруг оказавшимся под ногой ящиком, Лихослав впервые за сутки поднял голову к светло-оранжевому небу и внезапно осознал, что, когда он был у Эжена в последний раз, небо было примерно таким же. А значит, его друг шатается белой тенью от старейшин к офицерским временным квартирам больше двадцати двух часов без малейшего намёка на отдых и срочно нуждается в спасении. Как был, в халате санитара поверх военной формы и с сумкой через плечо, где хранилось всё для первой помощи, Лихослав поторопился к станции — сердцу Семере-2.

За толстой бетонной стеной с несколькими пунктами охраны — в усиление ушли и находившиеся до прихода союзных войск на территории станции солдаты — располагались не только строения промышленного назначения, но и ранее пустовавшие общежития, которые предназначались для приезжающих раз в год техников, проверяющих механизмы станции. Сейчас они стали местом жительства представителей высшего офицерского состава, и первым делом Лихослав забежал в их с Эженом квартиру. Не найдя там артау, он отшатнулся от зеркала в прихожей, показавшего ему не солдата, а извалявшегося в пыли призрака, и поспешил к пристройке у главного здания станции, где в последние дни заседал городской совет и чаще всего обретался Эжен. Оттуда трое старейшин послали Лихослава на зады главного здания, к складам, куда Эжен ушёл вместе с Рэймондом час назад, и только там, уже на выходе, одного, сильвис наконец выловил друга, даже не заметившего его приближения.

— Ну всё, ты меня достал! — Лихослав схватил Эжена за плечи, и тот соизволил повернуть в его сторону сапфировые глаза. Вне общения с вышестоящими он тоже находился на автопилоте и сейчас выбирался из него с недюжинным усилием.

— Привет, Лихослав, — устало сказал Эжен и положил свои ладони на ладони сильвиса. — Странно, у меня чувство, что я тебя год не видел.

— А себя, наверное, все два, — хмыкнул тот. — Зачем ты себя загоняешь? Отбросишь потом копытца, и кто вместо тебя это хотя бы наполовину потянет?

— Надеюсь, к тому моменту я успею уладить все противоречия между нами и советом, — Эжен слабо, но совсем невесело улыбнулся. — Уже очень много голосов за то, чтобы выдать хотя бы главнокомандующих Брутусу. Совет боится затягивающейся блокады. Рэймонд пока сдерживает их, но ещё парочка диссидентов — и даже он не сможет ничего сделать.

— А они не понимают, что, дай Брутусу волю, он по-любому всё тут разметает? И сдавшихся, и противостоящих? Они вообще не в курсе, с кем имеют дело?!

— Вот это я и пытаюсь до них донести. Что с ним бесполезно идти на компромиссы. Что совсем скоро появится наша группа из столицы и наверняка с указаниями. Вот только Рэймонд взбаламутил своё осиное гнёздышко ещё самым первым решением — пустить нас под свои стены. А за собственное гнездо осы кого угодно порвут… Ладно, — Эжен моментно прижался лбом, холодным, как он весь, к горячему лбу Лихослава и отстранил сильвиса. — Ты иди спать. Мне надо дождаться группу. Если, как по плану было, они зашли в ход ночью, вот-вот должны быть. Там идти-то…

— Если я и пойду спать, то только вместе с тобой! — вспыхнул Лихослав. — Последний раз я уводил тебя на покой сутки назад! Что-то мне подсказывает, что с тех пор в квартире ты не был! Рэймонд и без тебя их встретит! Шагом марш, Эжен!

— О, ради всех святых, — тонкие светло-розовые губы артау искривились в раздражении, — почему тебе всё надо по два раза…

Закусивший удила Лихослав боднул его головой в подбородок, заставив в буквальном смысле прикусить язык и заодно вызывая на стандартное в их паре шуточное сражение — авось выдохнется, можно будет как ослика за верёвочку в кровать отбуксировать. Эжен, разозлившись — он вообще в последние дни, как стал понятен проигрыш в войне и пришло известие о смерти Рэкса Страхова, заводился с полуоборота, — заломил сильвису руки, почти по-настоящему попытался подсечь ноги, но Лихослав вовремя вывернулся. Сосредоточенная ярость на лице друга слегка пугала его, но кто сейчас будет добрым? Увлекая артау за собой, он отскочил к стене, прижался к ней лопатками и, когда Эжен навис над ним, по обе стороны ставя на стену руки и тем самым не давая убежать, неожиданно для артау поцеловал его. Потом, улыбаясь, дёрнул ошеломлённого Эжена за косу, в которую тот ещё на войне заплёл свои длинные волосы.

— Не зря у тебя рожки на голове, — хохотнул Лихослав. — Прёшь напролом, как бык на красную тряпку.

— Очень смешно, — Эжен выдохнул, расслабился, и, пользуясь этим, сильвис потянулся губами к его шее. — У тебя, Лихослав, совершенно нет чувства коллективной ответственности. И посему…

— Да не у одного меня, — Лихослав, как раз скосивший глаза в сторону складов, рукой повернул туда же голову Эжена. — Интересно, что тут Беккер забыл? Пойдём посмотрим?

— Ты издеваешься?!

Не слушая его возражений, Лихослав схватил его за руку и потянул вслед быстро идущему определённо к главному складу рейтеру, который тоже по всем прикидкам должен был уже дрыхнуть в своей комнате без задних ног. Их двоих он не заметил — быстро миновав два небольших хранилища, открыл почему-то незапертую дверцу в воротах самого большого и исчез за ней. Эжен затормозил.

— И Петера на воротах нет, — сказал он, вглядевшись в пустую охранную будку. — Заходи кто хочешь, бери что хочешь. Пошли с бокового входа зайдём, я им обоим уши надеру, работнички…

Лихослав с восторгом закивал — его всегда радовало, когда его обычно спокойный, как горное озеро, друг разводил бурную деятельность. Вдвоём они, как и Беккер, прошли на территорию склада через ворота, потом обогнули здание и зашли в него сбоку, через дверь, рассчитанную только на людей, в отличие от главного входа, способного впустить и крупногабаритные машины.

Эжен уже бывал здесь однажды — легко находя дорогу, в тусклом свете ночных ламп он бесшумно двинулся через стеллажи с огнестрельным оружием мелкого калибра и без предупреждения остановился за одним из них. Чуть не налетевший на него Лихослав выглянул из-за его спины и увидел, что Петер сидит на корточках возле такого же стеллажа, явно дрожащими пальцами пытаясь вставить магазин во взятый с одной из полок пистолет.

— Петер, — Беккер возник возле него как будто из воздуха, и даже Эжен вздрогнул от неожиданности, — что ты делаешь?

Покачнувшийся Петер тем не менее щёлкнул магазином, установив его, и только после этого вскинул на Беккера затравленные глаза.

— А что? — тускло спросил он, и рейтер кивнул на стеллаж.

— Ты оружие верни на место, пожалуйста. Я зашёл спросить, не заходила ли к тебе Сати, а то её нет нигде — а тут неохраняемый склад. Пистолет положи, Петер.

— Я тебя умоляю, — Петер демонстративно громко хлопнул пистолетом по полке и сел на пол, обхватывая колени руками. — Что, по-твоему, Сати у меня делать? Она и не смотрит в мою сторону. Впрочем, я её отлично понимаю…

— Что с тобой происходит в последнее время? — Беккер тоже сел, скрещивая ноги и начиная чуть покачиваться вперёд-назад. — Тоже из-за войны переживаешь? Или всё ещё из-за Сати? Мне казалось, мы поговорили в Родане…

Криво ухмыльнувшись, Петер достал из нагрудного кармана вчетверо сложенный, пожелтевший местами листок и протянул его Беккеру.

— Ты же психолог. Вот и расскажи мне, что со мной не так. Не от балды же ты этот кошмар нарисовал!

Вскинув брови, Беккер развернул лист и показал его Петеру — почти и не дышащие Лихослав и Эжен увидели, что это один из шаржей, ещё в декабре прошлого года созданных Беккером для каждого парня на их учебной базе.

— Ты всё это время носишь его с собой?! — изумился рейтер. Петер раздражённо повёл плечами.

— Пытаюсь понять тайный смысл. У всех всё просто, а у меня чёрт знает что. Это ты всю жизнь в одной картинке изобразил, да, гений?

Беккер улыбнулся, а Лихослав, разглядывая рисунок, восстановил в памяти его детали: Петер был изображён на нём с ножом в руке, которым, похоже, только что вскрыл собственную грудную клетку. За рёбрами и мышцами обнаружился наглухо запертый сейф, от которого вельк, судя по исказившемуся в злобе и тоске лицу, не знал пароля. Весь рисунок, даже разрезанные мышцы — кстати, первая и последняя анатомическая деталь среди остальных, более мультяшных рисунков — были выполнены в чёрно-белом формате, а эмблема МД на целой части груди Петера почему-то цветная. И если по поводу сейфа Лихослав ещё примерно догадывался о смысле, то красная буква «М» была ему совершенно непонятна.

— Это я, гений, изобразил, как ты от всех закрываешься, — хмыкнул Беккер. — Ты со всеми такой ровный, дружелюбный был, а в глазах нет-нет да тоска. Как будто сам себя спрашиваешь: и на фига мне это всё? Понадеялся, ты сделаешь для себя правильные выводы и начнёшь воспринимать людей как людей, а не объекты для работы — той или иной.

— Скажи, Беккер, тебя в Посланники взяли, потому что ты всех своей заботой покорил?

— Вообще-то, за то, что я могу найти общий язык с кем угодно, если ты не заметил.

— О, ну отлично. А меня за то, что до своей гибели моя семья тесно общалась с семьёй гэшээровцев. Типа, я серединный, не ориентирован на одну организацию — мне так сказали, — Петер раздражённо закатил глаза. — И я вот как с самого детства не понимал, как оно всё так получается, что есть правила, а есть люди, на эти правила успешно плюющие, так и не понял до сих пор. Начнёшь если этих людей вместе с душами воспринимать, вообще запутаешься к чёрту. Ничего постоянного, ни в чём нельзя быть уверенным! История отношений ГШР и МД отлично это показывает, как видишь.

— Может, ты просто не пытался копнуть глубже? — осторожно спросил Беккер, и Петер нервно рассмеялся.

— Боязно, веришь? Ещё там на базе пришла ко мне однажды Юки… — На этих словах Лихослав увидел, что Эжен напрягся. — Стала спрашивать, как я отношусь к тому, что две организации то вместе, то по отдельности. И не думаю ли я, что было бы лучше, если бы во главе хоть одной из них стоял кто-то, у кого не было бы связей с другой. Тогда всё было бы ровно, да, Петер? Я ни фига не понял, но отослал её. Нас тут вроде как собрали всех объединять, а не разделять. Потом, как мы начали работать, стало известно про подпольную организацию, я сразу и подумал: а если и Юки?.. Но я же не знал ничего точно, так что…

— …так что никому ничего не сказал? — тихо закончил за него Беккер, слушающий его не моргая. Петер закивал, зло улыбаясь.

— Ну а вдруг мне показалось? Оклевещу ещё девчонку, которая на базе никому и слова плохого не сказала! Зато потом, когда Адамас в мою ставку нагрянул, я был уверен, что Сати на стороне этой организации. Глупость такая с этими письмами — наверняка использовали как прикрытие! Ну и что в итоге? Адамас меня чуть ли не при всех назвал предателем, Бельфегор потом сообщил, что после окончания войны я пойду на гражданку. Я что ни сделаю, всё не так! Даже здесь меня поставили этот чёртов склад охранять — на уже охраняемой территории, где все свои! Типа, не мешайся под ногами, мальчик!

— Это совсем не так, Петер, — Беккер тронул велька за плечо, и тот оттолкнул его руку, скалясь.

— А то я не слышал, как Рэймонд сказал Эжену, что больше я ни на что не годен! А Эжен только покивал! Вы все уже сами меня за человека не считаете! А часа два назад я… — он осёкся, опустил взгляд, выдохнул и едва слышно признался: — Я опять на что-то странное напоролся. И я не знаю, молчать или говорить, потому что…

— Конечно, говорить, Петер! — Беккер на этот раз схватил его за оба плеча и решительно тряхнул. — Что ты видел? Рассказывай, если что, я прикрою, клянусь!

— Я тебе, конечно, не верю, но к чёрту всё, — Петер скинул его руки и поднял голову. — Два или около того часа назад ко мне подошёл этот Хаджи. Ну, старейшина из совета и главный в здешнем аурисском племени. Попросил пройти с ним за здание, а КПП всё равно никому не нужен. Я не хотел уходить, но что против него скажешь? Отошли, он завёл разговор о блокаде, что мы создаём городу проблемы и если бы он был главным, а не Рэймонд, Север остался бы при своих. Я на него только пялился — мне-то что до их сомнений, пусть вон Эжену мозги промывают, хотя его чтоб с места сдвинуть, надо строительный кран выставлять. Мы недолго поговорили, я его на полуслове оборвал и пошёл обратно. А вернувшись, решил по складу быстро пробежаться. Тут же оружие, ещё много чего, чего на других складах нет. И вот как знал: по-моему, пара мешков с порошком пропало. Средство для чистки резервуаров. И мне подумалось: им же при желании и воду отравить можно. Но этому старейшине зачем своих-то травить?..

Лихослав не успел остановить Эжена — тот бросился на Петера с утробным рыком и, вздёрнув за грудки, затряс, бешено вращая глазами.

— Да что ж ты молчал, придурок! Лучше б тебя вместе с твоей семьёй грохнули!.. Они же внешнюю воду отравят! Когда это точно было, вспоминай! Что говорил Хаджи — в деталях!

Беккер с Лихославом рванулись разнимать их одновременно, но Эжен неожиданно отпустил Петера сам — и встал недвижной куклой с пустым взглядом. Отшатнувшийся к стеллажу вельк, бледный, с как будто выпитым лицом, поднырнул под руку Беккера, желавшего оттащить его от артау, и, схватив с полки ранее заряженный пистолет, приставил его к собственному подбородку.

Для Лихослава всё происходящее растянулось как патока. Он увидел свою руку, дёрнувшуюся к Петеру в попытке остановить его и катастрофически не успевающую вообще никуда, — и в ту же долю секунды зашевелился Эжен. Его удар по локтю велька пришёлся в самый последний момент — пистолет громыхнул выстрелом, но мимо, вскользь по голове, снося пулей левое ухо Петера и оставляя от нижней челюсти до самой макушки кровавую полосу. Время вернуло нормальную скорость хода, и Петер, взвыв, упал на колени, роняя пистолет и хватаясь за рану.

— Так, — Эжен повернулся к Беккеру, и тот, расширенными до предела глазами смотревший на Петера, перевёл на него ошарашенный взгляд. — Мы с тобой сейчас к Рэймонду. Может, ещё не поздно. Лихослав, перевяжи наскоро Петера — и дуйте в больницу. Ещё встретимся.

Лихослав, как раз спешно севший рядом с вельком и роющийся в санитарной сумке, коротко кивнул. Пока он мягко уговаривал скулящего Петера убрать руки, Эжен и Беккер исчезли. Молча обработав место ранения и наложив повязку на теперь уже отсутствующее ухо, сильвис помог вельку подняться и повёл наружу.

С Эженом они встретились намного раньше, чем Лихослав смел надеяться. Артау рядом с Рэймондом — тяжёлым высоким вером с чёрно-серебряной гривой волос, похожим на грубо обтёсанную скалу — стояли буквально за следующим поворотом со складской территории — а вместе с ними Сати и ещё трое пока незнакомых Лихославу людей. Подойдя ближе, он с изумлением узнал по протезам Адамаса — голова его была плотно перемотана явно найденным где-то в степях бинтом. Двое других выглядели не лучше: у хиддра с широкой грудью и мускулистыми руками похожая повязка перекрывала левый глаз, у рыжеволосого ауриса, хорошо заросшего бородой, была перетянута в бедре правая нога. Завидев Лихослава, Адамас помахал ему, широко улыбаясь, а Сати, подхватив с земли какой-то плотно набитый рюкзак, накинула его себе на плечи.

— Лихослав, Сати с вами в больницу, — будничным тоном проговорил Эжен. — Ей удалось выбраться с города, совершить набег на семерскую больницу и обзавестись лишними медикаментами. Её опрометчивый поступок, как и поступок Петера, будут обсуждены позднее. Отравителей уже ищут. Мы с Адамасом, Киллианом, — он кивнул на хиддра и перевёл взгляд на ауриса, — и Домино идём настраивать связь с окрестностями.

— Так пол трансляционной станции же… — заикнулся Лихослав, пожирающий глазами Домино, но Эжен оборвал его.

— Киллиана прислали это чинить. Будет важное сообщение вражеским войскам. Если что, ищи меня там, понятно?

— Не упади по дороге, — съязвил не терпящий этого его командного тона сильвис. — А Беккер где?

— Повёл Цезаря Шштерна в больницу, он тоже ранен.

— А…

— У остальных просто маскировка. Ты идёшь или так и будешь задавать глупые вопросы, пока Петер истекает кровью?

— Да уж, памятуя о недавно произошедшем, иногда и правда куда полезнее держать язык за зубами, — с явным намёком на самого Эжена бросил Лихослав и махнул Сати. — Идёшь?

Искоса разглядывающая едва стоящего рядом с Лихославом Петера Сати кивнула. Молча они зашагали к больнице, а оставшиеся вопросы сильвис решил придержать до более спокойной обстановки.

— Что у вас тут вообще происходит? — полюбопытствовал Адамас у Эжена, пока они шли по территории водоочистительной станции к воротам охранной стены, к которым уже пригнали, как сказал Рэймонд, машины для быстрой доставки всех на край города, где и располагалась станция связи, пострадавшая после артобстрела. Старшие перед ними обсуждали вполголоса, что Киллиану надо будет сделать, чтобы наладить трансляцию, сколько времени это займёт и сколько помощников ему достать, чтобы это время сократилось, так что пока можно было поговорить о менее важных вещах.

— Да так, мелочи, — Эжен сморщил нос, и Адамас понял, что на этот раз за внешним незыблемым спокойствием он скрывает гнев. — Петер запутался в себе и чуть не сделал всю вашу миссию ненужной.

— Как много вокруг запутавшихся людей, у нас там, в столице, тоже всё бродит. Но за стеной, говорят, тихо, значит, отравители до воды ещё не добрались?

— Я думаю, ждали вашего появления, чтобы на вас спихнуть, своим не простят такого. Ничего, люди Рэймонда распнут их на всеобщее обозрение. Тоже нашёл когда за власть бороться, сволочь Хаджи…

— Опыт показывает, именно в такие моменты и стоит бороться за власть, — покачал головой Адамас. — А Петер…

— Петер побоялся возвести на видных людей хулу, — Эжен начал прямо на ходу растирать виски. — А потом, как только я ему объяснил, что он был неправ, решил застрелиться. Светлая была мысль — отрядить в элитные дипломаты вчерашних школьников…

— Считаешь, ты лучше?

— Считаю, что я сто процентов где-то поседел, просто за белыми волосами не видно! А ты-то что сюда сунулся? Наследнику Рэкса Страхова, — Эжен слабо улыбнулся, смягчая резкость тона, — не нашлось дома спокойнее занятия?

— Именно, — с достоинством отозвался Адамас и усмехнулся. — А не пошёл бы, и Сати, которая на нас вылетела со своей добычей, подстрелили бы, и Хаса бы замучили до смерти…

— Ты спас Брутусу его игрушку? После того, что он тебе сделал?..

— Я спас жизнь Хасу, а не сделал одолжение Брутусу. Уверен, подобных игрушек у него не одна и даже не две. Но мне Хас не чужой, я не смог пройти мимо… Слушай, как считаешь, адекватно северные войска воспримут объявление об автономии края? Захотят пойти за Рэймондом?

Эжен пожал плечами.

— Надо будет ещё рассказать о том, что один из старейшин хотел травануть всё окрестное население, а великий Рэймонд предохранил его от этой ошибки. Если их поймают, конечно. Плюс ещё десять процентов за! Думаю, они и без меня разберутся, как этот случай использовать. Ну а так — что бы им кочевряжиться? Брутуса любят вряд ли…

— Брутуса терпеть не могут, — улыбнулся Адамас.

— Тем более. Война всех достала. Центральные города почти что в руинах — и сделали это явно не союзные войска. Я бы сказал, что Брутус намеренно подкладывает своему начальству свинью, но вроде он всегда был за «Атра фламму»…

— Я бы сказал, что он всегда за себя. Ну, если бежит после трансляции, нам же лучше.

Разговор с Эженом только сильнее разжёг в Адамасе беспокойство: ещё с Семере, от которого они сырым и тёмным подземным ходом по самому краю чёрной зловещей реки добрались до самой водоочистительной станции Семере-2, он пытался предсказать поведение Брутуса на основе уже узнанного в лагере пострадавших в боях и того, что сообщит ему об их встрече Хас, но ход мыслей ожидаемо стопорился. Не пустился ли он искать, куда ушли диверсанты из ГШР, не разроет ли этот ход, чтобы вдруг возникнуть в самом сердце их оплота и ударить, например, по Рэймонду? По самой станции? Ему ведь что угодно может прийти в голову. Чего ждать, от чего пытаться защититься, пока оно не произошло?

Или, если бы он мог прийти, он бы уже пришёл? К чему ему Север, работа на Марка, когда, по свидетельствам всех, знавших его, Брутус всегда стремился к единоличному мировому правлению? К тому же Доминик и Мэтво, а также Селена, его верные сообщники, всё ещё у Марка — и по-хорошему он их не отдаст. Может, когда по-настоящему запахнет жареным, Брутус оставит его одного разбираться с Севером и просто пропадёт?

Всё это Адамас обдумывал вплоть до станции связи. В целой её части новоприбывшим уже организовали завтрак, и, хотя всем не терпелось приступить к работе, он был принят с искренней благодарностью. Всё время завтрака Рэймонд не отступал от Домино, и Адамас видел, как лихорадочно, в радостном предвкушении горят его тёмные глаза — похоже, он был рад автономии вне зависимости от того, кто в итоге будет править Севером. И почему только раньше до этого никто не додумался?

После завтрака Киллиан, получивший уйму помощников, повинующихся каждому его слову — а иногда и полуслову, — развил на территории станции бурную деятельность, и Адамасу с Эженом и Домино с Рэймондом только и осталось, что ходить за ним хвостом, надеясь в более-менее спокойный момент узнать, как обстоят дела и что вообще он намеревается делать. Примерно через час Киллиан наконец осел в контрольном пункте связи, обложившись нужными инструментами и разослав всех ассистентов в разные места станции с нужными указаниями, и Домино осмелился его потревожить:

— Ну что, пациент скорее жив, чем мёртв?

— Ещё марафон пробежит, — довольно пропыхтел хиддр, зарывшийся с головой в самое нутро основного блока главного управляющего центра. — Сейчас, как сигнал пойдёт, перехватим главные частоты фламмовских войск, которые держат блокаду, — отовсюду ваша речь польётся, всё не заткнут. Будьте готовы выступать в любую секунду.

— Да меня ночью разбуди, я готов выступать перед народом, — фыркнул Домино и оглянулся на скалу-Рэймонда, неподвижно замершего в нескольких шагах от них и неотрывно следящего за Киллианом. — А вы как, Рэймонд? Уже составили спич по поводу сорвавшегося отравления внешних вод?

— Не сомневайтесь, — в скале разверзлась узкая щель — никак иначе улыбку этого вера Адамас не воспринимал. — Что-то вроде «эта война сводит с ума лучших из нас, готовых на всё, лишь бы её закончить», «то ли ещё будет», ну и дальше по мелочи. Солдаты отчитались об их поимке, а один из старейшин вот-вот эту речь среди всех утвердит. Но вы уверены, что это всё и в самом деле будет работать так, как надо? После удара у нас и связь со спутником-то барахлит.

— Будет, не сомневайтесь. Киллиан — самородок, на весь ГШР таких по пальцам пересчитать можно. Его к нам сама судьба привела…

— И это говорит Домино Кирсте! — зычно рассмеялся Киллиан, вылезая из механизмов и начиная перебирать провода. — Я-то попроще. Ехал с Дельфии в Канари и там натолкнулся случайно на безопасника всего ГШР. Денег нет, больная пятилетняя дочка в машине, бензина нет, перспектив нет. Зато есть добрые люди! Один из них меня к себе под крылышко и взял. А навыки я уже под его чутким руководством подтянул.

— «Безопасник всего ГШР» вообще имеет свойство притягивать к себе тёмных личностей в минуты их крайней нужды. Сам на него наткнулся, — улыбнулся Домино. — Кстати, Киллиан же смастерил вот эти протезы на Адамасе Страхове.

— С участием и активной помощью по его же проекту Вэлианта Талайсибары! — поднял вверх палец Киллиан, и Рэймонд восхищённо качнул головой. — А теперь идите, покурите, что ли, мне сейчас тут будет нужна полная тишина. Ребята вас вызовут.

Домино закивал, выпроводил Адамаса с Эженом и Рэймонда на территорию станции, и ещё час с лишним они то прогуливались из одного её конца в другой, то разговаривали о перспективах в каком-нибудь углу, пока Домино и Рэймонд выкуривали одну сигарету за другой. Адамас даже не поверил, когда нашедший их рабочий пригласил в ретрансляционную — ощутил лишь вдруг образовавшийся ком в горле и то, как моментно подкосились ноги.

Кроме частот, перехваченных Киллианом у вражеских войск, трансляцию запустили через спутник по центральным теле- и радиоканалам — Домино для такого случая снял накладную бороду и освободил от платка шею, чтобы всем зрителям была видна его татуировка. Выступал он так, будто зачитывал прогноз погоды — но Адамас знал, что от подобного будничного тона эффект выйдет только сильнее: телевидение и радио в массе своей также контролировались Марком, и появление на них без предупреждения одного из официальных лиц слияния, не так уж давно выступавшего на пресс-конференции, после которой «Максима» всем составом стала клеймить АФ позором, должно было сообщить всем, что законная власть не просто работает, но продолжает позитивно перекраивать мир. Зачитав слово в слово документ о предоставлении автономии, Домино продемонстрировал его камерам, чтобы все увидели подписи обоих президентов Пикеровых и заодно Рэкса Страхова, одобрившего постановление задолго до собственной смерти, объявил, что временным главой правления Севера назначается руководитель последнего вольного города — Рэймонд Паннуи, который в ближайшее же время назначит дату всеобщего референдума для своего переизбрания или выбора нового главы, если того захочет народ, и передал слово веру. Рэймонд в свою очередь заявил о попытке отравления, показавшей прежде всего то, что «яд войны проник даже в тех, кто всегда выступал за мир», призвал держащих блокаду сложить оружие, потому что теперь все они представители одного народа — и на этом трансляция кончилась.

Не прошло и пяти минут после сделанного Рэймондом заявления, как где-то на горизонте, со стороны блокирующих город войск, одна за другой в воздух полетели сигнальные ракеты. Видный там же Семере и вовсе отбил салютом — это лучше любых слов сказало собравшимся в пункте связи о том, что объявление об автономии было встречено с ликованием. В войсках должны были начаться волнения, потом пойти парламентёры, и, пока суть да дело, Адамаса с Эженом отослали в больницу к остальным Посланникам и Цезарю, наверняка изнывающему от нетерпения узнать подробности.

Машину вёл Эжен. Как и тогда в Серебрене, стоило обстановке выйти из кризиса, он влёт избавился от усталости и загнанности, расцветая и выбираясь из собственного ледяного кокона.

— Цезаря, скорее всего, к Сейе и Рейну положили, там как раз одна свободная койка, да и столь ценных людей лучше держать вместе, — непривычно быстро говорил он, гоня машину по постепенно наполняющимся людьми улицам. — Сейя почти не приходит в сознание, но с тем, что Сати принесла, ему наверняка станет лучше. Рейн, когда я в последний раз у них был, даже разговаривает, он просто неходячий. Если Брутуса снимут быстро, им всем смогут оказать более квалифицированную помощь.

Он затормозил на ближайшей к больнице улице — уже здесь были размещены временные бараки под брезентом для раненых из союзных войск. Покинув машину, Эжен заторопился к главному входу в здание и на середине был остановлен высыпавшими ему навстречу нетяжёлыми больными и медработниками. Пройти через требующих подробностей страждущих без обстоятельной беседы оказалось невозможно. Около получаса Адамас и Эжен в два голоса рассказывали о событиях на трансляционной станции, о виденных салютах, потом народа вдруг стало в два раза больше, и Эжен решил взять их на себя. Вызвав Лихослава, он отослал с ним Адамаса, а сам остался с солдатами и врачами.

Лихослав повёл было Адамаса прямо к Цезарю, но по пути хорон предложил захватить Петера, которого он, несмотря на всё ранее произошедшее в Абруде, считал частью команды и, что уж там, искренне жалел после его попытки самоубийства. В итоге в палату к двум главнокомандующим и одному начальнику личной гвардии Мессии-Дьявола они вошли вчетвером: последний Посланник — точнее, Посланница — Сати обнаружилась рядом с Петером и, само собой, присоединилась к процессии.

— Ну вот теперь точно цветник, — удовлетворённо констатировал лежащий в кровати с сильно приподнятым изголовьем Рейн. — Здравствуй, племянник!

— И тебе привет, дядя, — улыбнулся Адамас, подходя к нему, чтобы ободрительно коснуться закованной в гипс руки. В целом Рейн выглядел неплохо — и уж куда лучше лежащего по соседству Сейи, у которого на лице под бинтами был виден лишь нос, да и тот под маской. Развернувшись от него к остальным, судя по шуму двигаемых стульев, устраивающихся около Цезаря, Адамас, готовившийся начать свою собственную речь, так и замер: терас, обнажённый по пояс и с перебинтованным плечом, встал с кровати и неотрывно смотрел на напрягшегося Петера.

— Ты ведь Завьялых? — тихо спросил он, и Петер медленно кивнул. Цезарь извлёк из кобуры пистолет, который врачи, очевидно, не смогли отобрать, и, заставив всех присутствующих забеспокоиться, задумчиво покачал его на ладони.

— Я хотел найти тебя… давно. Но случая всё не представлялось, дела, всё такое, — он мрачно улыбнулся. — Ты вылитый отец, так тебя и узнал.

— А зачем… хотели найти? — деревянно уточнил Петер, ещё не успевший сесть и отступивший от Цезаря почти к самой двери.

— Попросить прощения. За себя… и за Аспитиса тоже за компанию, от него же не дождёшься. Тебе не говорили, кто ваших друзей-генштабовцев убил? А потом и всю твою семью?

— Вы?

— Я курировал. Не всегда получалось избегать вот такого. Пару раз, чтобы Аспитис совсем с ума не сходил, приходилось убирать и приближённых к Рэксу Страхову агентов, и, если я не мог отвести дуло, я брал это на себя. Такими были ваши друзья, — Цезарь сжал рукоять пистолета, и Адамас понял, что сам с начала этого разговора почти и не дышит. — Ну а потом и твоих родителей решили… чтоб не служили плохим примером для других. Я знал, кто другой и ребёнка застрелит, у нас хватало больных на голову фанатиков — в те годы их повылазило особенно много. Поэтому я пришёл сам. Кому ещё нести кару от лица Аспитиса Пикерова, как не его правой руке? Странно, что я не видел тебя в тот наш приезд на учебную базу, но, видно, была не судьба. Я всегда знал, что однажды расскажу тебе, почему ты остался сиротой. Чтобы ты ещё раз подумал, на чьей стороне ты хочешь служить.

— Вы продолжали работать на него, хотя делали не то, что считали правильным, — Петер нервно почесал локоть. — Почему?

Цезарь пожал плечами.

— Если бы я ушёл, кто бы остался? Знаешь, что здесь по-настоящему невероятно? — он оскалился и бездумно посмотрел на пистолет. — Что после всего того, что творилось в те шесть лет, после того, на что он нас вынуждал, теперь, оказавшись у пустого корыта, он просит нашей дружбы. Моей дружбы!

На последних словах его голос сорвался в рычание, и Адамас осознал, что ещё немного и Цезарь начнёт громить палату. Картинка из разных кусочков: бессильная злость «правой руки Аспитиса Пикерова», его по неизвестным причинам отстранение от важных миссий в их непростое время, а в итоге и вовсе ссылка на Север, как когда-то поступили с Бельфегором, столь малое количество агентов, ушедших за Аспитисом в слияние, — сложилась в одно целое, и Адамас спросил:

— А ему-то вы об этом сказали?

— Ну не такими словами, конечно, — стрельнул в его сторону искрящими, как оголённые провода, глазами Цезарь. — Не мог же я, в конце концов, в лицо сообщить Мессии-Дьяволу, что, по моему мнению, пятнадцать лет назад он своим решением предал не только меня и Рэкса, но и всю нашу организацию? Что не глядя разрушил то, что строилось десятилетиями, пока Август, Филипп и Эдриан были заняты своим здоровьем, Рейо Стамесов — наукой, а Люцесс — делёжкой власти?! И что, если он не принесёт искренних публичных извинений, даже после падения Марка к нему никто не вернётся? Я удивлён, что за ним вообще кто-то пошёл!

— А вот стоило бы сказать, — Адамас очень зрелищно закатил глаза. — Я понимаю, культ личности и иже с ним, но приближённые нужны для того, чтобы советовать, а не молчать при всяких непотребствах. Но — ладно. Тогда и правда всё было совсем плохо. Сейчас есть шанс всё исправить. А если и вы его оставите, Аспитиса может опять качнуть куда не надо.

— О, да пулю ему в лоб и все дела, — сплюнул Цезарь. — Надоело вечно волноваться, куда кого качнёт! Ему, чёрт подери, не двадцать лет, чтобы в чём-то сомневаться!

— Багаж у него тяжёлый, — хмыкнул Рейн. — Пойми и прости. Что ж вы все расхлябываетесь, как только какой-нибудь добрый человек перестаёт за вами надзирать? Начинаю думать, что запрограммированная неспособность совершать ошибки, о которой Аспитис грезит в отношении будущих Особенных, это лучшее, что может случиться с человечеством!

Цезарь скривил губы, отворачиваясь, но вид у него уже становился задумчивым, и Адамас выдохнул. Смешно, что определённые вещи некоторые понимают в семнадцать, а некоторые могут и до старости не понять…

Петер, дождавшийся тишины, робко протянул руку к Цезарю, явно намереваясь сказать что-нибудь по поводу прощения гибели двух дорогих ему семей, но тут дверь грохнула от чьего-то удара извне, слетела с петель, и все собравшиеся в палате узрели на пороге незнакомого чёрно-серебристо-волосого солдата в неопознаваемой форме и платке, закрывающем смуглое лицо до самых малахитовых глаз.

— Джекпот, — глухо проговорил он, как будто нарочито медленно вскидывая только что извлечённый пистолет, и вкупе с голосом Адамас узнал эти ледяные глаза. Однако прежде, чем он успел что-то сделать или сказать, Цезарь, так и не убравший оружия, выстрелил в проём двери мимо солдата — там, за его спиной, мелькнула секунду назад неясная тень. Солдат, дёрнув рукой, поймал в неё пулю — не уловимые глазом движения, лишь кровавое пятно расплылось на обнажённом предплечье, — а потом ближе всех стоящий к двери Петер бросился на него, и оба они в мгновение вылетели в коридор.

Цезарь выскочил из палаты следующим. Из-за его спины Адамас увидел, как пытающийся отбросить Петера Брутус пропустил удар от тераса, отшатнулся к окну — напротив палаты были только окна во внутренний двор больницы, — и вставший на ноги Петер опять кинулся на него. Цезарь в этот момент поднял за ворот над полом оказавшегося тут же Хаса, не успевшего ни принять участия в сражении, ни отойти на безопасное расстояние, ударил его головой о стену, и отвлёкшийся на это Брутус подставил руки для Петера слишком поздно. Вельк снёс его прямо в окно — разбив стекло, они вместе упали со второго этажа, и Цезарь, скалясь, подтащил потерявшего сознание Хаса к проёму и выставил его на протянутой руке.

— Уверен, что он переживёт падение в твои объятия, Брутус? — крикнул он, и подбежавший Адамас, борющийся с желанием отобрать у тераса Хаса и останавливаемый лишь воплощением угрозы Цезаря в жизнь, дёрнул на себя соседнее окно. Брутус стоял на коленях, подняв пустые руки под наставленным Петером на него дулом пистолета, и задрав голову смотрел на Цезаря.

— Не рассчитал, — спокойно признался он, странно улыбаясь. — Сдаюсь. Поставь мальчишку на пол.

Со стороны выхода во двор к нему уже бежали вооружённые солдаты. Когда они надёжно повязали Брутуса, Цезарь наконец убрал Хаса обратно в коридор. Передав его в руки появившимся и здесь бойцам, он хмыкнул:

— Что ж, вернусь с подарочком. Наша лаборатория давно по нему плачет, а как наиграются, можно осчастливить и расстрельную.

Он вернулся в палату, а Адамас, так и оставшийся у окна, с лёгкой паникой осознал, что с появлением Брутуса, поведшего себя вне всякой логики и совершенно не похоже на человека, вернувшего себе способности Особенного, вопросов только прибавилось.

Чего он вообще всем этим добивался?