И смолкнет звон мечей

Глава 13. Снимая оковы

— Прива-а-ал! — протяжно и громко скомандовал Грейв, когда сумерки сгустились настолько, что ехать дальше стало опасно для лошадей.

Уставшие солдаты спешивались и с удовольствием разминали затекшие спины в ожидании подъезжающих обозов. Грейв бросил взгляд на Гвен, которая рассеянно озиралась вокруг, все еще сидя верхом. Он поспешил соскочить с коня, не глядя передал поводья оруженосцу и несколькими широкими шагами приблизился к леди Ройз.

— Позволите? — спросил он робко, будто юнец на первом балу, осмелившийся пригласить понравившуюся девицу.

Она улыбнулась и потянулась навстречу его рукам, оперлась на плечи. Сердце пропустило удар, когда он обхватил ее талию и осторожно спустил свое сокровище на землю; захотелось надольше растянуть этот краткий момент их близости. Гвен была ошеломляюще прекрасна даже в походной мужской одежде, которую предпочла надеть для верховой езды. Наблюдая за ней весь день, он видел, как напрягались мышцы ее бедер под тканью бриджей, когда полы плаща расходились от ветра, а однажды ему посчастливилось увидеть даже ее соблазнительный круглый зад, прижимавшийся к седлу, когда она поправляла запутавшийся в стремени край плаща. Он был готов проклясть все на свете, что мешало ему прикоснуться к ней, ощутить под своими ладонями теплое, живое, гибкое девичье тело. И вот теперь, когда Грейв помогал Гвен спуститься с лошади, руки просто перестали слушаться разума и дерзко спустились с тонкой талии вниз, очерчивая плавные изгибы бедер, скользнули назад, слегка сжимая вожделенные округлости. Опомнился он лишь осознав, что не дышит, а Гвен замерла, вцепившись ему в плечи, и смотрит на него изумленными глазами. Грейв отпрянул от нее, тяжело вздохнув. К счастью, бесстыдная вольность, которую он себе позволил, ускользнула от любопытных глаз благодаря ее тяжелому плащу с меховой подбивкой.

— Прости, моя леди, — выдохнул он виновато, — мне кажется, я сойду с ума, если не поцелую тебя прямо сейчас.

Улыбка скользнула по ее губам, отозвавшись в нем ликованием: Гвен не разозлилась, не вскрикнула, не угостила его заслуженной пощечиной, а кротко и безропотно, с неповторимым королевским достоинством простила его неслыханную дерзость.

— Я согласна, но где? — шепнула она, все еще глядя на него широко распахнутыми глазами. — Везде люди, а ночевать я буду в шатре с Люси и девушками.

Грейв не мог поверить в то, что она вот так запросто разговаривает с ним о поцелуях. Он открыл было рот, хотя понятия не имел, что ответить, когда прямо возле них раздался тонкий голосок Люси:

— О, миледи! Как же я рада, что мы наконец остановились! Сегодня путь был слишком долгим, не находите? Я ужасно проголодалась, а вы? Не хотите ли выбрать место для нашего шатра? Я тут присмотрела одно, довольно уютное…

Грейв скрежетнул зубами, с досадой скользнул взглядом по Гвен, которая выглядела не менее разочарованной, чем он, почтительно склонил голову и, развернувшись, оставил женщин одних. В конце концов, он несет ответственность за людей, и ему надо дать распоряжения насчет обустройства лагеря.

Место выбрали неплохое — небольшую лесистую низину, с одной стороны защищенную от разгулявшегося ветра высоким холмом, где будет удобно поставить часовых, а с другой более пологим, у подножия которого пряталась неглубокая горная речушка, впадающая прямиком в Восточное море. Пресная вода была очень кстати: можно будет пополнить запасы, напоить лошадей, да и стюардам удобней мыть посуду после ужина.

Как ни старался Грейв держаться подальше от Гвен, которую теперь неотступно окружали три назойливые девицы, его взгляд то и дело возвращался к стройной фигуре, будто приклеенный липкой смолой. При мысли о том, что еще прошлой ночью он спал в ее постели, только сегодня утром зашнуровывал ей корсет, а после целовал гладкий девичий затылок, шею и манящие розовые губки, его нутро каждый раз словно обдавало кипятком. Он прожигал глазами красивый благородный профиль, жадно ловил движение нежных губ, улыбки, обращенные не к нему — и лицо его горело огнем от вожделения и досады, будто к нему прикладывали пылающие угли.

Он с усилием разжал стиснутые в кулак пальцы, хрустнув костяшками, помассировал ногу вокруг ноющей раны, немного успокоившейся после напряжения дневного перехода, а затем встал и ушел в темноту вниз по холму. Спустился к реке, послушал, как тихо журчащая вода перекатывает на неглубоком дне мелкие камешки, неловко опустился на колено, сквозь зубы проклиная завопившую от боли рану, зачерпнул в ладони ледяной воды и плеснул себе в лицо, чтобы остудить жар пылающей кожи.

— Не слишком ли холодно для купания? — раздался сзади мелодичный голос, заставивший его вздрогнуть.

Он резко поднялся — слишком резко, от чего его рана вновь напомнила о себе — и обернулся.

— Гвен? — услышал он собственный хриплый выдох. — Что ты…

— Я… подумала…

Она смущенно осеклась и вздохнула, как будто тут же пожалела о слетевших с губ словах. Он не смог сдержать глупой улыбки. Как хорошо, что улыбку это нельзя разглядеть: давно стемнело, а луна поднималась за его спиной, освещая при этом лицо Гвен и создавая впечатление волшебного сияния на ее коже. Будучи не в силах противостоять соблазну, он шагнул к ней, а она к нему; еще мгновение — и он обвил руками гибкий стан, крепко притянув к себе ту, что весь день заставляла его задыхаться от жгучего желания.

— Гвен… — шевельнулись его губы, прослеживая легчайшими касаниями самый краешек ее уха.

Непослушные локоны, выбившиеся из ее прически, щекотали ему лицо, но он лишь глубже зарылся в них, с наслаждением вдыхая тонкий аромат волос и кожи, горячивший кровь. Не в силах больше сдерживаться, он принялся осыпать поцелуями прохладные, нежные, как шелк, девичьи щечки, опаляя их прерывистым дыханием. Рука скользнула вверх по спине, касаясь жесткой кожи дублета в бессмысленной надежде ощутить тепло обнаженного тела, запуталась в складках тяжелого плаща, высвободилась и скользнула на затылок — и его жадные губы продолжили свой путь, зацеловывая каждый дюйм милого лица: подбородок, щеку, высокую скулу, приоткрытые губы…

Он целовал ее, наслаждаясь каждым легким прикосновением, срывая с мягких губ тихие стоны, которые распаляли еще больше; ему стоило огромных усилий не впиться в сладкий рот со всей ненасытностью добравшегося до добычи охотника; тело льнуло к ней само, пальцы инстинктивно дергали завязки плаща на ее шее.

Напряжение нарастало, и в неосознанной попытке облегчить его Грейв рванул любимую на себя. Она задрожала всем телом и едва не упала — он почувствовал, как подкосились ее ослабевшие ноги. Подхватив Гвен на руки, он шагнул в сторону и прислонил спиной к толстому дереву, склоненному к темным водам речушки. Гвен слегка запрокинула голову, открывая его поцелуям соблазнительную шею.

Пальцы Грейва наконец справились с завязками ее плаща и дублета, потянулись к вороту туники. Он нетерпеливо прижался губами к дразнящей впадинке между ключицами, вдохнул пьянящий аромат, ощутил всполошенное биение жилки на шее, с восторгом услышал приглушенный стон.

— Гвен, — прерывисто выдохнул он, не в силах оторвать жадные губы от нежной кожи, — я люблю тебя.

Она всхлипнула, когда Грейв вновь нашел губами мочку ее уха, пальцы беспомощно царапнули кожу дублета на высокой груди.

Под ногой громко треснула ветка.

— Кто здесь?! — послышался всплеск и испуганный окрик неподалеку.

— Пекло, — прошептал Грейв, с мысленным стоном отстраняясь от любимой.

Гвен принялась торопливо поправлять завязки на шее, в то время как Грейв пытался заслонить ее собой от невидимого свидетеля.

— Кто здесь — не твое дело, а вот кто ты, хотел бы я знать? — рявкнул он нарочито громко.

Видать, перестарался — спиной ощутил, как позади вздрогнула Гвен.

— Я Гаррет, милорд… — услышал он испуганный лепет, — стюард… сапоги вот хотел почистить…

Грейв почувствовал, как сжимаются в кулаки его руки, как вскипает внутри яростное желание отправить этого Гаррета в дальнее плавание вниз по течению вместе с его растреклятыми сапогами.

— Простите, милорд, — заикаясь от страха, продолжал лепетать стюард, — я не хотел никому мешать…

— А не хотел бы ты убраться отсюда побыстрее?! Уж и отлить нельзя спокойно, чтобы какой-нибудь проныра… — прорычал было Грейв, но осекся, когда на его спину легла ладонь Гвен.

— Уже ухожу, милорд, — спотыкаясь и путаясь в упавших ветках, бормотал стюард, — еще раз прошу покорнейше меня простить…

— Не надо, — услышал он тихий шепот за своей спиной, — разве он виноват, что мы не нашли места получше?

От досады Грейв саданул кулаком в дерево, к которому мгновение назад прислонялась Гвен, млея под его прикосновениями. Костяшки пальцев взвыли от боли, но эта боль вернула ему способность трезво мыслить. Обернувшись к Гвен, он заметил, что она смотрит на него с испугом, кусая нижнюю губу. Шумно выдохнув, он притянул ее к себе и прошептал над самым ухом:

— Прости, Гвен. Сам не знаю, что на меня нашло.

— Зато я знаю, — горячее дыхание защекотало ему шею, — увы, сейчас нам негде уединиться… но потерпи совсем немного.

Его пальцы запутались в гладком шелке светлых волос, лаская хрупкий затылок. Как бы ему хотелось склонить ее голову к своему плечу и целовать, целовать, целовать эту нежную шею, эти божественно-манящие плечи…

— Я готов ждать тебя вечность.

Гвен слабо вздохнула:

— Нет, так долго я не выдержу.

— Главное, пока я жду тебя, не найди себе нового жениха.

— Нет, — она дернула головой и тихо засмеялась, — хватит с меня женихов. Я уже нашла себе мужа.

Сердце Грейва радостно заколотилось, и он обнял свою драгоценность с неожиданной нежностью, на которую, как он думал, уже давно не способен.

Нет, нельзя даже мысли допускать о возможном поражении. Он должен отстоять для нее Волчье Логово, чего бы ему это ни стоило.

За те несколько дней, которые заняла спешная дорога к замку, Гвен совершенно извелась. Мрачная решимость одержать победу сменялась тревожными предчувствиями; буйное воображение живописало ей ужасы поражения, и она несколько раз малодушно порывалась просить Грейва повернуть отряд к западу, чтобы стороной обогнуть Междуречье и мчаться прямиком в далекое Зазимье. И всякий раз ее останавливали угрызения совести, ведь на страже Волчьего логова осталось лишь два десятка рыцарей. Такими силами им никак не удержать замок. Что будет тогда с ее верными людьми, с замковой челядью, с беззащитными деревнями, раскинувшимися на прилегающих землях? Сражения и войны никогда не приносили простому люду ничего хорошего. Завоеватели получат свою награду сполна: сожгут амбары, вытопчут поля, перережут скотину, убьют мужчин, надругаются над женщинами, оставят сиротами детей. Ее мирные, благодатные земли захлебнутся в крови и страданиях…

Снова и снова она корила себя, что в недобрый час решила поехать в гости к лорду Вэнсу. Она потеряла одного из лучших и преданнейших своих людей — Майлза Кроу, который заплатил жизнью за ее глупую прихоть. Сколько солдат из ее новоиспеченной гвардии положили головы при штурме Чаячьего Гнезда! И лишь она, ее эгоизм и глупость были всему виной!

В такие мгновения ей казалось, что она приносит несчастье всем, кто имел неосторожность приблизиться к ней. Мать подарила ей жизнь, но заразилась от дочери детской болезнью, которая отняла жизнь у нее самой. Невольно лишив отца любимой жены, маленькая Гвен сделала несчастным и его, отняв у него волю к жизни. Едва обвенчавшись с ней, новоиспеченный супруг умер прямо на свадьбе. Затем судьба дала ей передышку — на несколько недолгих лет, — и вот теперь все начинается снова… Лорд Вэнс не дождется невесты, лорд Эксбери предстанет перед королевским судом, храбрый и преданный сир Кроу погребен на чужбине вместе с безвременно павшими воинами, а теперь вот Дрейк…

Гвен украдкой бросала на него виноватые взгляды. Он уже пострадал, начиная с того дня, когда связался с ней. Он подставился под удар, когда оставил ее в живых; он подчинился ее прихоти и выиграл рыцарский турнир, не желая этого; он примчался на ее безмолвный зов и вызволил ее из беды… Насколько же еще его хватит?

Теперь перед ним стоит непростая задача: победить в грядущей битве врага пусть с небольшим, но все-таки перевесом.

Стоит ли эта война его жизни? Стоит ли этого сама Гвен?

Она полюбила его. Но что она может дать ему, кроме несчастий?

Однако когда она ловила на себе его страстные, ищущие взгляды, ее тоска вдруг сменялась безрассудной надеждой. Она верила в него, верила в его слова о том, что он способен ее защитить, верила, что он сделает для нее невозможное… верила в его любовь.

Во время долгой изматывающей дороги она с замиранием сердца ждала и искала тех коротких и сладких моментов, когда могла посмотреть ему в глаза, коснуться ладонью его руки, перемолвиться с ним словом. И ей невыносимо, отчаянно хотелось остаться с ним наедине.

Гонцы встретили их в нескольких милях от замка. Войско лорда Мортингера все-таки выступило, сказали они. К счастью, Гвен и ее гвардия успели вовремя — по данным разведчиков, до подступа вражеских сил к замку оставался еще как минимум день.

— Скачите по деревням, — приказала Гвен, — сообщите людям — пусть бросают все и немедленно укрываются в замке.

— Но, миледи, — опешил Лесли Вудс, — разве замок способен вместить такую тьму народу, да еще и с пожитками?

— Только люди — никакой скотины, тряпья или утвари. И еда — сколько смогут унести на себе. Отправляйтесь сейчас же и поторопите их, если им жизнь дорога.

Только теперь она запоздало взглянула на Дрейка, чувствуя легкую вину — не будет ли он возражать против ее решения? Но он лишь крепче стиснул и без того плотно сжатые губы и согласно кивнул в ответ на ее молчаливую мольбу о поддержке.

К их приезду в замке растопили бани, а в покоях Гвен уже ждала горячая ванна. Праздничный ужин, который готовила для них прислуга по случаю благополучного возвращения, Гвен велела отменить и отнести еду прямиком в казармы — ей было не до пира. Она наспех поужинала в своих покоях, выслушивая горестные стенания лекаря Филиппа, сетовавшего на ее безрассудство и своеволие, приведшее к таким печальным последствиям. Вежливо выпроводив расстроенного старика, Гвен, наконец, погрузилась в ванну, и пока горничные мыли и сушили ее длинные волосы, она позволила себе вволю понежиться в горячей воде — кто знает, может быть, в последний раз? Затем отослала всех, облачилась в красивую расшитую кружевами сорочку и домашний халат, проверила полировку на своих золоченых доспехах, сняла со стены ножны с мечом и обнажила холодную сталь клинка. И отец, и старый покойный рыцарь, обучавший ее военному искусству, всегда твердили ей одно: «Доспехи и коня ты можешь доверить оруженосцам, но готовить к бою свой клинок ты должна сама».

Гвен немного полюбовалась завораживающей игрой бликов от огня, гуляющих по стали высочайшего качества, а затем со вздохом достала оселок, села на край кровати и принялась неторопливо затачивать и без того острое лезвие.

Работа успокаивала натянутые звенящими струнами нервы. Движения Гвен становились все более плавными и медленными; за заточкой последовала полировка клинка. За окном уже совсем стемнело, когда она закончила работу и встала в боевую позицию, ощущая в руке приятную тяжесть меча. Сделала несколько легких выпадов, приноравливаясь к клинку; рубящими движениями со свистом рассекла воздух, а затем вращательным ударом перерубила кожаный мех, плотно набитый соломой и узелками с песком — его она иногда использовала для тренировок деревянным мечом.

Из разрубленных внутренностей мешка на пол посыпалась солома вперемешку с песком. В этот миг скрипнула дверь, и Гвен обернулась, ожидая увидеть на пороге служанок, зашедших вычерпать воду из ванны. Однако вместо служанок она увидела высокую фигуру Дрейка. Нахмурившись, он переводил напряженный взгляд с ее лица на меч и обратно, а затем негромко произнес:

— Что это вы задумали, леди Ройз?

Гвен еще раз протерла блестящее лезвие промасленной ветошью и вложила клинок в ножны.

— Хотела размяться перед завтрашней битвой.

Казалось, нахмуриться еще мрачней было уже невозможно, но он умудрился. Пронзил ее таким тяжелым взглядом, что по спине побежал холодок.

— Ты не посмеешь, — произнес он, и Гвен отчетливо услышала, как скрипнули в повисшей тишине его зубы.

— Ты не сможешь мне помешать, — мягко возразила Гвен, заботливо укладывая меч на крепления в стене, — я леди этого замка, и я должна вести своих людей в бой, а не отсиживаться за их спинами.

— Тогда на что тебе я, скажи на милость?! — зарычал Дрейк, и Гвен отшатнулась от ярости, звенящей в его голосе.

— Твое место в бою, рядом со мной, — спокойно произнесла Гвен, — мы будем биться бок о бок.

— Что за глупое ребячество?! — гневно взревел он, и Гвен невольно отступила к стене. — Если ты будешь рядом со мной в бою, я не смогу думать ни о чем другом, кроме того, как обеспечить твою безопасность! А я должен думать о том, как привести гвардию к победе!

— Я не смогу отсиживаться в укрытии, Дрейк, — сказала Гвен еще мягче, полная внутренней решимости, — хочешь ты того или нет, завтра я буду рядом со всеми… до конца.

Он в несколько шагов преодолел расстояние до нее — его лицо было так перекошено от гнева, что Гвен не узнавала его. Она отступила еще на шаг и от страха вжалась спиной в стену. Одной ладонью он сгреб ее лицо за подбородок и произнес срывающимся голосом:

— Ты должна мне желание за победу в турнире. Надеюсь, ты помнишь об этом и не станешь отказываться от своих слов? Так вот — я желаю, чтобы завтра ты сидела в своих покоях тихо, как мышь, и заперлась изнутри на все засовы. А если вздумаешь мне перечить, я лично закую тебя в кандалы и не выпущу, пока не вернусь обратно с победой.

Гвен испуганно смотрела в его горящие яростью глаза. Его жесткие пальцы больно впивались в нежную кожу ее щек и подбородка, но она не делала попытки высвободиться.

— Я жду ответа прямо сейчас, леди Ройз — исполните ли вы мое желание?

Гвен поняла, что спорить с ним бессмысленно. Глядя в его потемневшие глаза, она понимала: в случае отказа он действительно закует ее в кандалы и сделает узницей в собственном замке.

Поэтому она просто кивнула, признавая свое поражение. Он вновь поймал ее на слове — и на этот раз не шутил. Честь для Гвен была не пустым звуком, и крепость данного слова, нерушимого слова леди, не могла подвергаться сомнениям.

— Хорошо, — он отпустил ее лицо, а затем с некоторым сожалением погладил по щеке и подбородку — видимо, на них остались следы его жестких пальцев, — надеюсь, ты столь же благородна, сколь красива и смела, и не нарушишь своего обещания.

— Не нарушу, — выдохнула Гвен.

Его лицо вновь переменилось — он стал похож на самого себя, гнев утих, а в глазах мелькнуло нечто похожее на раскаяние.

— Прошу простить меня, миледи. Я не хотел напугать вас или причинить вам боль.

Гвен молчала, глядя на него с укоризной. Ее страх исчез вместе со злобой Дрейка, но ей было сложно смириться с тем, что он так внезапно и грубо растоптал ее искренний порыв, вынудив дать обещание, что завтра она не выйдет на бой.

Ее молчание Дрейк, вероятно, расценил по-своему, поскольку лицо его стало совсем печальным, а в серых глазах затаилась боль. Однако он не сказал больше ни слова — лишь вздохнул и спешно покинул ее покои.

Оставшись одна, Гвен некоторое время пыталась прийти в себя. Она чувствовала обиду на Дрейка, но уже вновь безумно скучала по нему. Волей-неволей мысли ее перетекли в другое русло — зачем он приходил сюда? Он так и не сказал… Ах, и почему ей вздумалось махать мечом в этот самый момент? Ведь наверняка он хотел сказать ей что-то очень важное…

Гвен закусила губу. Мысли стали еще тревожней. Вероятно, завтра он примет бой, а она останется наблюдать за битвой из-за высоких и толстых каменных стен замка. А что, если он падет в бою? Что, если она больше никогда не увидит его живым? Возможно, он хотел проститься с ней перед битвой, хотел, чтобы она вдохновила его, а она не нашла ничего лучше, чем спорить с ним и обижаться.

Пресвятая Дева! Он попросил у нее прощения за свою резкость, а у нее не нашлось даже доброго слова, чтобы ответить ему. И это их последние слова, с этим он пойдет завтра в бой!

Гвен заметалась по комнате, неспособная найти себе места. Как глупо получилось… Ведь его грубость была не со зла, он просто хотел уберечь ее… А она…

Схватив со стола свечу, Гвен выбежала из комнаты.

Грейв тяжело рухнул на кровать, даже не потрудившись снять с себя сапоги. Не на такой исход встречи он рассчитывал. После приезда в замок, где Гвен сразу же окружили охающие и ахающие компаньонки и служанки, а сам он вынужден был объясняться с ожидавшими их рыцарями, его сердце рвалось к ней каждое мгновение.

И он мечтал об этой встрече. Посетил баню, чтобы тщательно смыть с себя походную грязь и избавиться от въевшегося в кожу запаха лошадиного пота; велел цирюльнику гладко выбрить ему лицо и привести в порядок волосы; облачился в чистую одежду, волнуясь, словно юная дева перед свадьбой; притащился к ней, чтобы еще раз объясниться в любви и ободрить ее… втайне надеясь на большее.

Но надо же было такому случиться, что вместо трепетной девы он застал в покоях леди Ройз воительницу, размахивающую мечом! В мозг вонзилась неприятная мысль — что, если она захочет повторить свой безрассудный «подвиг» и выйти на поле битвы?

Когда же его догадка подтвердилась, он почувствовал, как из него будто выбили душу одним ударом. Он не мог допустить, чтобы эта женщина, его любимая, его невеста, так рисковала собой! Что угодно, только не это! Это глупое упрямство рассердило его.

Разумеется, он не хотел обижать ее, он ценил ее отвагу и храбрость, но что, скажите на милость, делать благородной леди в кровавом месиве, среди закованных в броню мужчин, где один неосторожный удар латной перчаткой может прихлопнуть ее, словно муху?

В сердцах он нагрубил ей, чем напрочь лишил себя возможности сорвать со сладких губ вожделенный поцелуй, однако это того стоило: она пообещала ему не подставлять себя под удар и дожидаться исхода сражения в безопасности бастионов.

Это успокоило его разум, но… душу терзали зеленые глаза, смотревшие на него с испугом и обидой, ее молчаливый упрек, ее неохотное согласие, которое он буквально вырвал из нее.

Тихий стук в дверь вернул его из грустных мыслей в незавидную реальность.

— Входите! — крикнул Грейв, с досадой садясь на кровати.

Кого еще принесла нелегкая? Ему и так досталось неприятностей на сегодняшний вечер, он не горел желанием добавлять к ним еще одну.

Но когда незапертая дверь отворилась, на пороге возникла леди Ройз — простоволосая, в домашнем халате, какой он оставил ее не более четверти часа назад в господских покоях.

— Гвен? — он подскочил на месте, радуясь, что еще не успел раздеться. — Ты…

Она тихо закрыла за собой дверь, задвинула засов, неторопливо поставила свечу рядом с той, что уже горела в подсвечнике на столе, а затем повернулась к нему лицом.

Грейв кусал губы, пытаясь разгадать, что сейчас на уме у этой прекрасной, волнующей, непредсказуемой женщины.

— Ты простишь меня?

Она шагнула к нему, и он едва не пошатнулся — тончайший аромат ее волос вскружил голову, заставил сердце биться быстрее. Она сделала еще шаг, ласково коснулась ладонью его щеки, и сердце Грейва замерло, словно подстреленная птица.

— А ты… простишь меня?

Грейв вспомнил, что забыл выдохнуть. Ее золотистые волосы манили к себе, и он не стал сопротивляться своему желанию, пропустив между пальцами длинный шелковистый локон.

— За что? Ты ничего не сделала. Это я…

— Я должна была прислушаться к тебе. Я знаю, ты хотел как лучше.

— Я…

Он склонился к ее лицу, собираясь оправдываться, но она приложила палец к его губам.

— Молчи.

Отступила на шаг, поднимая в нем волну разочарования — он хотел ее ближе, хотел ее рядом, хотел, чтобы она была частью его…

Но то, что Гвен сделала дальше, повергло его в настоящее изумление: медленно, неторопливо развязала домашний халат, слегка поведя плечами, позволила ему упасть, отбросила на кресло. Потянула завязки на вороте вышитой ночной рубашки.

— Гвен, — растерянно прохрипел он, — Гвен, ты уверена? Мы ведь еще…

— Я уверена, — прошептала она, раскрыла ворот и спустила рубашку с плеча, — наше «завтра» может никогда и не наступить. Я хочу… чтобы завтра, ведя людей в бой, ты вспоминал не то, как мы с тобой ссорились… а то, как я любила тебя.

Разум должен был победить. Грейв должен был заверить ее, что завтра для них наступит непременно, так же, как и все остальные дни… что они обвенчаются сразу же после победы, а уж потом… Он знал, что не должен был пользоваться ее доверием, ее чувствами, не должен был бесчестить ее.

— Гвен…

— …Что в этом плохого? — она воинственно вскинула подбородок, будто он произнес свои мысли вслух. — Если ты вернешься с победой, вскоре мы станем мужем и женой, и это все равно случится между нами. Если же нет… я хотела бы знать, как это бывает с любимым человеком… с тобой. Хотя бы раз в жизни.

Невысказанные слова рассыпались мелкими осколками, жаждущие руки сами потянулись к ней. Дрожащая от волнения ладонь легла на обнаженное девичье плечо, пальцы лихорадочно прошлись по хрупким косточкам. Другая рука запуталась в мягком шелке волос на затылке, приближая прекрасное лицо к жадным губам. Совершено хмельной от внезапно обрушившегося счастья, он принялся целовать ее лицо, выплескивая наружу давно сдерживаемые чувства, внутренне ликуя от того, что они наконец-то одни, что дверь заперта изнутри, что впереди у них целая ночь… И никак не мог насытиться ею — трепетом дрожащих ресниц, бархатом высоких скул, вздрагивающими губами, нежным изгибом шеи… Вкус ее кожи пьянил, как вино, горячил кровь, разливая по телу жидкий огонь. Отстранившись на миг, он очертил пальцем контур ее губ, словно пробуя их мягкость, но почти сразу нетерпеливо накрыл их ртом. Ее губы поддались его напору, послушно раскрылись.

Руки скользнули по округлым плечам, избавляя их от остатков одежды — тонкая рубашка упала к ногам Гвен. Она рвано выдохнула, вздрогнув всем телом, но не отстранилась — напротив, обвила руками его шею. Грейв прижал стройное девичье тело к себе, заскользил ладонями по гладкой коже ее спины.

— Гвен…

Он тяжело дышал и одновременно задыхался, сердце замирало, забывая, как биться, и тут же взрывалось барабанным грохотом внутри — он держал в объятиях самую красивую, самую сладкую, самую желанную женщину на свете, и она отвечала ему взаимностью.

Нежные ладони смело забрались ему под тунику, коснулись пылающей кожи, погладили вздувшиеся от напряжения мышцы, потянули ткань вверх. И вот уже его кожа соприкасается с ее кожей, и уже нет сил сдерживаться, нет сил скрывать свое желание — он подхватил ее на руки и бережно опустил на постель.

На мгновение им вновь овладела растерянность — вся его жизнь до встречи с Гвен была посвящена лишь одной женщине. Если бы сейчас на этой постели лежала Кристина, он бы ни секунды не сомневался, что делать. За годы, проведенные вместе, он изучил все ее желания, все ее сладкие местечки, знал, что доставляет ей особенное наслаждение. Он не стал бы церемониться, ворвался бы в нее как ураган, заставил бы ее задохнуться в стонах.

Но Гвен? Ее робкие, неумелые прикосновения, ее испуганный трепет в ответ на его осторожные ласки сбивали его с толку. Он почему-то раньше не задумывался над тем, что двадцатилетняя вдова может оставаться целомудренной девицей… Но ведь это может быть так? В конце концов, ее муж умер прямо на свадьбе… Что, если Гвен до сих пор не знала мужчины?

Как бы то ни было, долгих раздумий мозг Грейва выдержать был не способен — жадные губы сами льнули к ее телу, разгоряченная кровь кипела в жилах, пробуждая инстинкты, заставляя его прикасаться, гладить, ласкать, лихорадочно шептать ее имя. Первый судорожный стон, когда она всем телом подалась навстречу, в истоме запрокидывая голову, прозвучал дивной мелодией в его ушах…

Увы, он слишком долго не был с женщиной. Накопившаяся страсть требовала выхода, и напряжение разорвалось в нем раньше, чем ему бы хотелось.

Грейв шумно выдохнул, ощущая, как растворяется в собственном удовольствии, в которое тонкой ядовитой змейкой не замедлило вползти чувство вины.

— О, Гвен, — шевельнул он губами у самого ее уха, — прости меня…

— За что?! — шепотом спросила она, обхватывая ладонями его лицо и приближая к себе. — За то, что мне было так хорошо?!

— Хорошо… — он смущенно хмыкнул, — бедная моя девочка… Прошу, дай мне немного времени, любовь моя, и ты узнаешь, что такое хорошо.

Гвен не дала ему договорить, вновь приникнув к его губам. Ее нежные руки прижали его к себе, и он поддался, расслабляясь и накрывая ее тяжестью своего тела.

— Все время мира, любимый… — шептала она ему в ухо, и он млел от этого нежного шепота, от дурманящего запаха ее волос, в которые с наслаждением прятал лицо, — этой ночью у нас все время мира…