И нет конца паломничеству

Глава 11. Миссис Морган и леди Грация

Зиму следующего года Джон Риз проводил в Лондоне, и после многих лет в полуденных землях это казалось ему наказанием свыше.

Погода выдалась морозная, неудачная для торговли: Темза промерзла настолько, что корабли не могли заходить в порт. Улицы сделались чище: люди сидели по домам, не высовываясь. Нос за дверь показывали только богачи, укутавшись толстыми шубами, или безрассудная молодежь, желавшая порассекать лед Темзы на деревянных чурбаках, привязанных к сапогам и башмакам. За две недели морозов, ударивших сразу после Рождества, Риз успел дочитать до конца одну книгу из обширной библиотеки Грача (сборник абсолютно неприличных стихов на окситанском), а также начать и бросить еще несколько, в том числе трактат Аристотеля о смехе. А еще — соскучиться по хорошей драке, пусть даже с молодчиками, против которых зазорно обнажать меч.

Именно об этом спросила его миссис Морган, когда Риз объявился у нее на пороге:

— Во имя Пресвятой Девы, никак я вижу Седого Вестника! — воскликнула она. (Этим прозвищем сама же Зои его и наградила, и оно нравилось Ризу еще меньше, чем «Черный человек»). — Ну, кому из моих девочек на сей раз грозит опасность? За счет кого вы постараетесь сделать наш мир чище, о сэр рыцарь?

Риз склонился к ее руке, словно к руке знатной дамы. Ему не приходилось для этого упражняться в актерской игре, все получалось само собой: гостиная, в которой миссис Морган его принимала, сделала бы честь даже окситанской или итальянской аристократке средней руки, не то что английской, а Зои держалась с таким изяществом, что трудно было заподозрить ее крестьянское происхождение. Ее темно-фиолетовое блио было скроено по последней моде, и глубина оттенка выдавала его заграничное происхождение, а высветленные уксусом волосы покрывала тонкая, забранная жемчугом серебристая сетка. Любезничала же она так, как это было принято в солнечном Провансе.

Миссис Зои Морган владела двумя заведениями: одно для публики поприличней, другое — в портовом районе. В последнее Зои никогда не наведывалась лично, но порядок царил строгий, а девушки были ухоженнее и здоровее, чем в любом подобном доме.

— Нет, моя госпожа, на сей раз я явился к вам по другому поводу, — произнес Риз максимально мягким тоном.

— Что я слышу! — чарующе улыбнулась она. — Неужели наш неприступный герой решил осчастливить одну из моих девочек? Ваша строгость достойна уважения, но помните, что даже церковь не имеет ничего против.[33]

— Не сегодня, моя госпожа. Я пришел за тем, чего у вас еще больше, чем очарования.

— О, — сказала Зои более серьезным тоном. — Что же вы хотите узнать, о доблестный рыцарь? И чем готовы за это заплатить? Ведь, кажется, после того дела с пропавшей Библией я больше ничего вам не должна.

— Не должны, мадам. Я заплачу вам услугой или звонкой монетой, как всегда.

— Ну, если уж мне не суждено получить вас, я получу хотя бы ваши услуги, — томно улыбнулась Зои. — Спрашивайте, сэр Джон.

Зои любила пошутить, что Риз наведывается к ее девочкам только чтобы почесать кулаки о тех, кто их обижает. На самом же деле никогда еще Риз не встречал человека, столь осведомленного о лондонских сплетнях и слухах — кроме, может быть, Грача. Но Грач, если можно так выразиться, летал довольно высоко, у него почти не было выхода на подводные течения и бурления в грязном подбрюшье Лондона. Тогда как Зои знала все и всех. И даже сплетни о высшей знати она получала иногда (хоть и не всегда) на день-два быстрее, чем прочие осведомители Грача.

Еще Риз знал о ней, что никакая она не миссис (во всяком случае, мистера Моргана никто никогда не видел). Но любой хозяйке борделя требовался флер респектабельности, и Зои умела создать его лучше иных добропорядочных дам. Ее порядочность проявлялась в том, что она никогда не нарушала договоренностей и не продавалась дважды.

Предложив ей деньги, Риз мог быть уверен, что она никому не расскажет, что его интересовало.

— Когда король собирается отбыть в Гиень?

На лице у Зои отразилось легкое удивление, потом она рассмеялась.

— Во имя Вседержителя, вы думаете, я интересуюсь вопросами большой политики? Вы говорите о его союзе с Раймондом Тулузским[34]?

— Да, о союзе, о вассальной клятве, которую граф обещал принести ему еще очень давно…

— Но со свойственной ему хитростью откладывал, — подхватила Зои. — О! Значит, вам достоверно известно, что Генрих потерял терпение и собирается нанести визит графу уже этой весной?

— Да, вроде того, — сказал Риз.

— Увы, это больше того, чем известно мне, — Зои с сожалением покачала головой. — Насколько я знаю, двор пока не собирается никуда трогаться. Впрочем, Генрих печально известен среди придворных своими рывками с места. Этот человек готов ночевать хоть в сарае, хоть в открытом поле, если не найдется крыши над головой!

— Такие привычки необходимы рыцарю, а наш король — настоящий воин, что бы там о нем ни говорили, — пожал плечами Риз и постарался добавить в голос нешуточного разочарования. — Неужели вам больше нечего добавить к этому, Зои?

— Я буду держать ухо востро, — пообещала обворожительная миссис Морган. — Ну разве что… Вас интересуют другие сплетни относительно короля?

— Если вы о его романе с леди Алисой Вексенской, невестой принца Ричарда, то об этом было известно еще летом, — чуть улыбнулся Риз.

— О нет! Я имела в виду об отношениях двух наших королей — старого и молодого.

Риз пожал плечами. Он пропустил то время, когда Генрих-младший был коронован сюзереном Англии, и, насколько он слышал, это могли бы пропустить и все остальные: ничего не изменилось, в стране по-прежнему правил Генрих II. Его старший сын с женой, Маргаритой Французской, участвовал даже не во всех государственных церемониях и был полностью покорен воле отца.

Риз знал только об одном моменте несогласия в королевской семье: этот анекдот оказался настолько пикантен, что его до сих пор с удовольствием пересказывали в тавернах, снабжая все новыми подробностями. Якобы во время коронации Маргарита, а за нею и ее муж, отказались принимать корону, если только ее не возложит Томас Бекет, епископ Кентерберийский, их учитель и наставник. Дело как-то замяли (Риз не верил той народной версии, где вышедший из себя Генрих якобы грозил невестке — тогда совсем девчонке — мечом).

— А что с ними? — спросил Риз.

— Говорят, рана, нанесенная убийством Бекета, так и не зажила. А еще отчуждение между королем и королевой усилилось — неудивительно, если учитывать, что Алиенора уже много лет не ступала на английскую землю! И вот мать и жена подзуживают слабовольного Генриха Молодого противостоять отцу. Он якобы уже потребовал от него передать ему в полное управление земли, которые номинально под его рукой — Англию, Анжу или Пуату!

— И что Генрих-старший?

— Разумеется, отказал! Он и в молодые-то годы доверял управление над своими землями только тем, в ком был полностью уверен, вроде своих норманнских баронов. А с возрастом стал еще подозрительнее. Говорят, за закрытыми дверями он обозвал Генриха щенком и подкаблучником, Ричарда — тупицей, Годфри — хлюпиком и заявил, что только на младшего сына, Джона, у него остались хоть какие-то надежды. Опять же, говорят, за закрытыми дверями, что Генрих-молодой на это так вышел из себя, что впервые за всю свою жизнь запустил в стену серебряным кубком, и что Маргарита собирается погостить к отцу на континент.

Риз посмотрел на Зои с любопытством.

— А что, — спросил он, — Маргарита крутит мужем в своих интересах или действует заодно с ним?

— Слухи и стихи придворных поэтов говорят, что они любят друг друга с детства, — Зои пожала плечами. — Ну, по крайней мере я ничего не знаю о любовниках ни одного из них. А если ты хочешь спросить, имеет ли Маргарита в виду интересы Франции, то я сильно в этом сомневаюсь: она ведь живет в Англии с малолетства.

— Спасибо, Зои, — Риз еще раз склонился к ее руке. — Думаю, это действительно ценные сведения.

— Надеюсь, лорду Грачу они пригодятся, — подмигнула ему Зои. — Кстати, давненько его не видели в городе. Опять погряз в своих книжных делах?

«Не видели в городе» означало, что ни один из знакомых осведомителей Зои его не встречал.

— Просто я наконец-то убедил его, что шляться по подозрительным местам — не его дело, — легким тоном ответил ей Риз.

Они распрощались.

Зои и Грач свели знакомство во время одного из дел, в которые оказались вовлечены «девочки» Зои. Риз ожидал от Гарольда растерянности, замешательства, может быть, легкого ханжества при знакомстве с одной из самых известных лондонских шлюх, однако лорд Руквуд повел себя с изысканной вежливостью и, кажется, очаровал и ее, и ее девочек. Риз в шутку называл его «милорд Грач», и Зои подхватила ту же манеру. Джон надеялся, что на самом деле она не знала, что он и эрл Руквуд — одно лицо.

После того визита Грач прочитал Ризу целую лекцию о греческих и византийских гетерах в манере оксфордских профессоров, заявив, что Зои возрождает в их английском захолустье лучшие традиции этого ремесла. Хотя, разумеется, греховность человеческой природы и пренебрежительное отношение к женщинам, у которых нет другого способа заработать на хлеб, кроме торговли своим телом, в наш век повсеместного падения нравов не может не печалить.

Риз еще тогда подумал, что он все-таки совершенно не знает Грача.

На обратном пути от Зои Джон завернул в церковь Святой Елены, что у Бишопсгейта. Пришлось делать крюк через половину города, но оно того стоило. К тому же Уголек застоялся в конюшне и довольно фыркал, выдыхая белый пар в морозный городской воздух.

Риз вовсе не собирался молиться или просить об отпущении грехов: ему надо было всего лишь забрать почту. И все же, посмотрев на строгий фасад церкви в ранних зимних сумерках (черные голые ветви растущих рядом кленов мели по серому небу), Риз спешился и прошел внутрь.

Сероватый свет падал сквозь витраж. Джон преклонил колена у алтаря, перекрестился. Давно уже ушли те годы, когда в церкви на него снисходили умиление и покой, но за последние месяцы работы с Грачом что-то начало оттаивать. Будто тот самый мальчик, который никогда не пропускал воскресной службы, все еще был жив где-то глубоко внутри. Может быть, если дотянуться до этого ребенка, Господь услышит его слова? Сам-то Риза давно потерял право к Нему обращаться.

— Нужна помощь, благородный сэр? — любезно, но почти без раболепия поклонился ему служка, рассчитывая, очевидно, на просьбу добавить имя к молитве и на мелкую монету.

— Нет, — сказал Риз. А потом, неожиданно для себя, добавил: — Я молюсь за здоровье друга.

— Если сэр скажет его имя, я передам монашкам, и они тоже помолятся, — предложил служка.

— Не выйдет: он дорожит своей безвестностью.

Из дома Грача существовало три выхода: два официальных, через обитую медью деревянную дверь на высоком крыльце и черный, через кухню. Третий — через подземный ход и ближайший паб, хозяин которого, Леон, был чем-то Грачу чрезвычайно обязан.

Соседи считали, что в доме живет чудаковатый книжник, чья семья стыдится его из-за горба и физических увечий (Грач покидал дом, только скрючившись в три погибели и опираясь на трость). Риз «официально» состоял на службе у этого несчастного калеки: то ли экономом, то ли секретарем, то ли охранником.

Это позволяло Джону входить и выходить через парадную дверь или черный ход (черный ход вел на параллельную улицу, что часто бывало удобнее). А если требовалось покинуть дом тайно или во внеурочный час, он пользовался тайным ходом.

Грач не запугивал слуг, но держал их в строгости. Работали у него в основном глухие, немые или и то и другое сразу, и потому, когда грум поставил Гнедого в конюшню, и Риз поднялся к черному входу[35], а оттуда на кухню, ему даже некого было спросить, как чувствует себя Грач. Фаско отсутствовал: Грач отправил его по делам в Вестминстерское аббатство по ту сторону Темзы с наказом там и заночевать, если не успеет до темноты.

По этой-то причине Грач и попросил Риза заехать за письмами в собор Святой Елены — обычно почту забирал тосканец.

На кухне приготовления к ужину уже завершались.

— Не надо накрывать мне в столовой, Гастон, — сказал Риз повару — тоже глухому, но сносно читающему по губам. — Я поем позже. Лучше собери поднос хозяину.

— Хозяин тоже сказал, что не голоден, — промычал Гастон на своем с трудом различимом говоре Иль-де-Франс (по мнению Риза, на редкость варварский язык, но готовил парень отменно).

— А ты собери, — сказал Риз. — Или будешь со мной спорить?

Спорить Гастон, конечно, не собирался, а быстро приготовил поднос с любимым Грачом рыбным супом, хлебом утренней выпечки и жареной куропаткой: питался Грач просто.

До двери Грача поднос нес Тимми, другой слуга, и у Риза оставались свободными руки, чтобы постучать. Но когда Гарольд сказал: «Да-да, можешь войти», Риз отправил мальчонку восвояси и перехватил поднос самостоятельно.

Грач полусидел на множестве подушек в кресле — уговорить его лежать весь день так и не удалось — кутаясь в толстый пуховой платок. Кончик носа у него все еще нездорово краснел, глаза оставались заплывшими, но выглядел он куда лучше, чем вчера. Хоть и хуже, чем утром. К вечеру ему всегда становилось хуже.

— Принес, сэр Джон? — спросил Грач.

— Принес, — ответил Риз. — Но сначала ты поешь, милорд, а потом уже получишь письма.

— Я же сказал, что у меня нет аппетита, — голос Грача звучал брюзгливо, даже капризно.

— Полмиски, — ответил Риз. — Что сказал этот сарацинский лекарь? Что тебе нужны силы.

— Доктор Мадани, — вздохнул Грач, — не сарацин, а добрый христианин. И он отлично знает, что я всегда заболеваю в это время года.

«Но ты не становишься моложе», — Риз проглотил эту фразу.

Грач был старше его всего-то на… сколько? Лет на десять, должно быть. В молодости казалось, это целая вечность, но сейчас становилось ясно: они почти ровесники. Просто внутри Риза все время жило, царапалось ощущение хрупкости Грача. Оно поселилось в нем этой осенью — когда Грач второй раз на памяти Риза потерял сознание от видений (первый раз был накануне уорикширского турнира).

Третий раз был недавно — Гарольд упал и рассек бровь об упавшую со стола чернильницу. Крови было немного, Мадани подтвердил вердикт Риза, что даже шрама не останется. Грач уверял, что вообще не в виденьях было дело, а в жаре и в слабости от простуды, на которые видение наложилось. Может, он был и прав, но Ризу все равно это все крайне не нравилось.

Бросая на него недовольные взгляды, Грач все-таки покорился: так ребенок покоряется строгой кормилице. Он пододвинул к себе поднос, поставленный Ризом на его рабочий стол, и начал есть. Сам же Риз устроился в кресле напротив, излагая Грачу почерпнутые от Зои новости.

Грач кивал и мало-помалу доел весь суп — достижение, которое Риза не могло не радовать. «Ты превращаешься в глупую няньку», — сказал он сам себе, но радость никуда не делась.

— Ну, — произнес Гарольд совсем другим, начальственным тоном, — сэр Джон, я даже перевыполнил ваши условия. Мою корреспонденцию, пожалуйста.

Джон протянул ему закрытый пакет с письмами и поднялся, чтобы уйти. Грач, к его удивлению, удержал его.

— Здесь нет ничего из того, что ты не знаешь.

— Здесь, вероятно, письма от леди Грации, — сказал Риз даже не вопросительным тоном. — Ты, конечно, хочешь остаться с ними наедине.

На лице у Грача появилось сложное, грустное выражение.

— Не только, — сказал он. — Еще я жду донесений из Тулузы.

Про леди Грацию Риз знал от Фаско: так звали богатую вдову, с которой у Грача был роман где-то во Флоренции, а может, в Венеции — Фаско как-то очень путано изъяснялся на этот счет. Грач порвал с ней при туманных обстоятельствах; она была уверена, что он ушел в монастырь, и обменивалась с ним длинными письмами пару раз в год. «Как Пьер и Элоиза[36], - сказал Фаско, — хотя ее никто в монастырь не отправлял».

О Пьере и Элоизе Риз слышал в Париже, где эта история, еще сравнительно недавняя, уже составила часть городских преданий. Он подумал тогда, не намекал ли таким образом Фаско, что Грач каким-то образом утратил свою мужскую натуру, подобно Пьеру Абеляру. Но оказалось, дело не в этом.

Грач все еще любил свою вдову Грацию и любил нежно: это становилось ясно при одном взгляде на его лицо, когда он получал новое письмо из церкви Святой Елены на нескольких листах.

У самого Риза при этом возникло в груди сложное чувство. Если бы Джессика была жива…

— И все же я тебя покину, — сказал Риз. — Мне следует привести в порядок мой доспех.

— Пока тебя не было, я задремал днем. Сон повторился опять, — заметил Грач. — И кровавая волна была на этот раз больше. Она залила всю полуденную часть Аквитании, перехлестнулась на Пуату и Бретонь, задела Англию и Шотландию… Белый дрок мок в крови, львы встали на дыбы, вепрь… — Грач замолчал. — Я говорю, как сумасшедший пророк из легенды о Мерлине, не так ли? — с горечью спросил он. — Правда в том, сэр Джон, что мне никогда раньше не являлись видения такого масштаба! И такой… я бы сказал… аллегоричности.

— Ну, это значит только, что нам следует отправиться в Гиень, не дожидаясь вестей о короле Генрихе. Ведь в Гиени же центр этого всего?

Грач неохотно кивнул.

— Два дня, — добавил он. — Два дня мне хватит, чтобы выздороветь.

— Не сомневаюсь, — согласился Риз, а про себя подумал, что нужно выждать как минимум неделю. — Ну, тем более, кольчуга ждет меня. На континенте она понадобится.

Грач вздохнул.

— До завтра, сэр Джон.