И нет конца паломничеству

Интерлюдия 10. О природе видений

…И это сбылось.

Его вздернули высоко, так, что он хрипел и дергал ногами, елозя пальцами по суровой пеньковой веревке, что врезалась ему в шею.

«Надо же, как я хреново вздернул, — сказали снизу, в неимоверной дали. — Не выспался, что ли?»

«Кажись, не врал, что знатный человек и вешать его не положено! Эрл, надо же… Ну пусть повисит, потанцует…»

И ушли, и пропала всякая надежда спасти Нейтана и себя самого. Воздуха не хватало, шея пухла, он бился, разрезая веревкой в кровь руки, и виделось ему чье-то лицо — никак уж не такое, каким положено мерещиться в последний час.

Не Грация, не Нейтан даже: какой-то смуглый заросший вояка с ледяными глазами и пальмовые четки, вдавленные в грязь, заляпанные кровью… Потом — женщина, простого сословья, в доме какого-то мастерового, который бил ее ногами, как самого Гарольда только что били. Какой-то город вокруг них, английский, маленький, на берегу реки, с деревянными церквями…

Вдруг мерзлая земля метнулась навстречу, жестко ударила по свежим ушибам. Все еще хрипя, Гарольд завозил руками по горлу, но тут подоспел Фаско, ругаясь на чем свет стоит. Гарольд понял, что Фаско перерезал веревку, снял его с дерева, и теперь можно жить.

А он-то раньше думал, что Фаско его предал — сбежал.

Удушье не проходило, хотя воздуха теперь хватало, боль в шее была такая, словно веревка таки отделила голову от тела. Гарольд понял: вот она, смерть. Прежняя жизнь ушла безвозвратно.

А еще понял, что надо найти какую-то мертвую женщину в каком-то городе и дикаря, который придет за нее мстить.

Он не знал, что этот дикарь еще явится ему во сне не раз — как наемник, как раб, как рыцарь…