Хозяин таёжного неба

Глава девятая, в которой демона вызывают на поединок

Утром следующего дня вернулся хозяин, оружейный мастер Угрох. Стёпка как раз увязывал свою котомку, окончательно похудевшую и уже изрядно потрёпанную. А кстати… Только сейчас он вспомнил о второй котомке, оставшейся в плену у весских магов вместе с пирогами и прочими сладостями. Все припасы, так заботливо собранные клыкастыми девицами, наверное, уже испортились и выброшены за ненадобностью. Вряд ли весские маги разглядывали проторскую выпечку с тем же интересом, с каким изучали увеличительный кристалл.

О пирогах Стёпка, понятное дело, не слишком жалел. А вот без дракончика было скучно. Вряд ли он вернётся, маленький подсыл. Или подгляд. Шпион зеленоглазый, лошадка гномлинская. Пусть бы лучше рядом оставался, шпионил бы помаленьку, угощение выпрашивал… Стёпка, что называется, пригорюнился, ощутив в полной мере неуютное своё одиночество. Всех растерял, и Ваньку, и Смаклу, и Дрэгу. Невесело как-то. Тоскливо.

Тут-то внизу и зашумело. Хлопнули двери, восторженно взвизгнула Боява (вон как отцу радуется, подумалось, даром что вредина), наперебой зазвучали мужские голоса. В сонную тишину недавно пробудившегося дома решительно ворвалась бурная и громогласная жизнь.

Стёпка тотчас спустился вниз. Хозяину нужно было представиться, оказать уважение, передать приветы. Большой лохматый мужчина средних лет, босой, в просторной рубахе навыпуск, сидел на лавке и с наслаждением пил холодное молоко из запотевшей крынки. Он вполне соответствовал своему имени. Угрох и есть. Такой кулаком даст — и угрохает с концами. Вокруг радостно хлопотали женщины, с первого взгляда понятно было, что отца и мужа здесь искренне любят. Боява не отходила от родителя ни на шаг. Тётка Зарёна счастливо улыбалась. Звенела посуда, гудело пламя в печи, братья говорили, перебивая друг друга, всё вертелось и бурлило, даже обычно осторожная кошка отважно отиралась под ногами, напрашиваясь на ласку. Стёпку кольнула лёгкая зависть — ему тоже вдруг отчаянно захотелось вернуться вот так внезапно домой, чтобы мама поцеловала, чтобы папа обнял, чтобы брат приставал с разговорами, выкладывая сразу все последние новости, очень важные и интересные… Две недели почти своих не видел. Соскучился. Вот радости-то будет, когда вернусь!

— Ты что ли из Проторы приехал? — спросил Угрох. Даже сидя на лавке он смотрел на Степана сверху вниз.

— Я. Поклон вам низкий от дядьки Зашурыги и от Швырги старшого и младшего.

— Благодарствую, благодарствую. Живы-здоровы, говоришь… Как старый элль-хон поживает?

— Хорошо поживает Зарусаха. Когда меня провожали, они со старшим Швыргой о вас вспоминали. Обещались вскорости приехать по известному делу. Если не помешает чего.

Угрох помрачнел. Видимо, вспомнил недоброе.

— Ежели не помешают, говоришь? Навряд они вскорости в Усть-Лишай пожалуют. Навряд.

— Почему? — удивился Стёпка.

Угрох оглянулся на жену, на стоящего рядом Стреженя, на замершего Никошу, на Бояву, потом нехотя выговорил:

— Бают, что воеводы наши с весичами сговариваются улус поделить. Левый берег Лишаихи под руку весского царя отойдёт, а правый… А правый орклам думают отдать.

— Как орклам? — не поверил Стёпка. — Почему отдать?

— Не хочет Весь с Оркландом из-за нас кровь лить. Сил у ей маловато. Полюбовно разойтись надумали, чтобы никому не обидно было. Так что Протора теперь Оркланду дань платить будет, а у нас наместник сядет.

Вот те раз! Как же это, без боя, без сражения, вот так вот просто отдать земли, города и сёла врагу? Всё население отдать?

— А вы? А как же?..

— А у нас поспрошать забыли, — усмехнулся Угрох. — Да и когда воеводы у кого спрашивали. За золото да дворянство улус распродали. Но это ещё не всё, — он положил на стол большие натруженные руки. — К Летописному замку дружина таёжная идёт. Там воевода с наместником и орклами сговариваться будут. Так те из дружины, кто недоволен, тоже хотят своё слово сказать. А ежели не послушают их, тогда можно и в топоры. Нам продажные воеводы не указ. Не хотим мы ни под царя, ни под оркмейстера идти.

Стрежень исподлобья глянул на отца:

— Так это что, батя, война?

— К тому всё идёт, — кивнул Угрох. — И потому работы у нас будет много. Мне Могута доверенного человека с заказом прислал, мечи и щиты им надобны. Буду нынче с мастерами говорить. Думаю, у Переклада соберёмся. Никоша, пробежишься чуть погодя, шепнёшь нашим?

Никоша согласно кивнул.

Что-то мелькнуло в голове у Стёпки.

— Это который Могута? Сын Крутомира который?

— Он самый, — подтвердил Угрох.

— Так он же, выходит, князь. Почему же не он правит улусом? Нет, я знаю, что у него нет княжьего оберега, но ведь он всё равно сын Крутомира. Это же все знают.

Угрох промолчал. За него ответил Стрежень.

— Могута в битве с элль-фингами обе ноги потерял и три пальца на правой руке. Едва выходили его ведуны. И всё одно слаб и немощен. Ходить не способен, меч держать нечем… Как такому княжить? Как обезноженному дружину в бой вести? Голова у него светлая, но не признают калеку ни царь, ни воеводы, ни орклы. Он для них никто. По их разумению нет у нас князя. А сын его, Боеслав, мал больно. Так что, боюсь, придётся нам под весского царя прогибаться. Однако же, не думал я, что воеводы до такой пакости додумаются, чтобы половину улуса Оркланду отдать. Подлое сотворили, весское золото им глаза застит. И по всему выходит — быть войне. Не пойдёт правый берег под рогатых, никогда не смирится. Мы их прежде били и нынче побьём. И никакие маги-оборотни им не помогут. Верно я говорю, отец?

— Ежели весичи с орклами сговорятся, они тогда таёжную дружину крепко прижмут. Лишь бы друг с другом не воевать. Да ещё и элль-финги не удержатся. Куда же без них. Задавят нас, — сказал Угрох и тут же поправился. — Почнут давить, однако ж мы упрёмся. Наша сила всегда сильнее ихней была. Присаживайся, Стеслав, чего мнёшься? Слабому да голодному врага не одолеть.

Тётка Зарёна с Боявой разлили горячее, выложили на середину стола свежий хлеб. Дома у Стёпки по утрам кусок в рот не лез, в лучшем случае он кружку чая мог выпить перед школой. А сейчас с удовольствием подвинул к себе огромную тарелку и даже не засомневался, что всю осилит. Честно говоря, мысленно он был далеко от Усть-Лишая. Наворачивал наваристые щи и думал о пацанах. О Вяксе, Збугняте и Щепле. Это они теперь, выходит, оркимагам должны будут кланяться? Этим гадам чёрно-серебряным? Весичи, они всё же свои, а орклы — враги вековечные, во всём чужие, и по языку, и по обычаям, да по всему. Трудно себе представить, что дядька Зашурыга будет покорно опускать взгляд в землю перед надменными постояльцами, которым, скажем, не понравилось, что в корчме для них не приготовили какое-нибудь особенное мясо по-горгуленски. А пасечник? А другие тролли? А Швырги с элль-хоном? Нет, не смирятся проторские мужики с такой долей, ни за что не смирятся. Точно война будет! Прав был Гвоздыря.

— Что в Проторе слыхать? — спросил Угрох. — Стоят там весичи?

— Стоят, — кивнул Стёпка. — Светлый князь Всеяр, весского царя младший брат на постой встал. На охоту ездит, свита с ним большая, маги. Дружинников полно. Проходу от них нет.

— Самого-то князя видал?

— Видал. Я к нему на приём ходил. Он у посадника живёт.

Пришлось рассказывать о своём визите к князю, потому что заинтересовались все. Не забыл Степан упомянуть о дружине Мстидара, что направлялась к замку, о князе Бармиле, который в замок приехал, и о том, что оркимаги уже появились за Лишаихой.

— Скоро их здесь будет много, — мрачно заключил Угрох, коротко глянул на притихших сыновей. — Весичи не приходили?

— Приходили, — кивнул Никоша. — И сегодня обещались. Но я сказал, что мы всё уже распродали.

— Верно сказал. И вот вам моё слово. Весичам оружие больше не продаем. Самим мало. Не хватало, чтобы они нас нашими же мечами в кабалу загоняли.

В центре города было шумно и многолюдно. И пока ещё не чувствовалось никакой тревоги. Но у Степана всё равно было ощущение, что снующие по улицам горожане чересчур озабочены, что приехавшие на ярмарку вурдалаки слишком сердиты, что кучкующиеся тут и там таёжные гоблины косятся на весских дружинников с неприкрытой враждебностью, а те в свою очередь посматривают вокруг с таким видом, будто они уже здесь сделались полновластными хозяевами. Но, возможно, ему это только казалось. Наверное, он себе всё это нафантазировал после разговора с Угрохом. А люди вокруг просто занимаются своими привычными делами и не думают ни о какой такой войне. Ходят, разговаривают, что-то покупают, что-то продают… Трудно было представить, что они вдруг начнут убивать друг друга только потому, что какие-то жадные до золота воеводы предательски сговорились поделить Таёжный улус. Вот ведь до чего додумались — свою землю без боя чужеземным врагам отдать! Как-то это было совсем неправильно. Подло и противно. Неужели мирная жизнь скоро закончится? Неужели польётся кровь, запылают дома, заплачут женщины и дети, а отважные воины будут умирать от страшных ран? Вспомнились слова Смаклы: «В дружину пойду. Сгину как ирой». Тогда они Стёпку насмешили, теперь смеяться уже не хотелось. Вот освобожу его, и он точно на войну сбежит. Не усидит дома. И, чего доброго, в самом деле сгинет. Он, конечно, не трус, но куда ему против оркимагов — маловат ещё.

До Оркулана Степан дошёл быстро. Мрачная вражеская цитадель, сломанным зубом торчащая посреди мирного таёжного города, при ближайшем рассмотрении оказалась самой настоящей крепостью. Правда, немного выгоревшей и слегка разрушенной. Массивные стены надменно возвышались над городскими кварталами, презрительно щуря узкие бойницы. Квадратные башни со следами копоти и провалившаяся крыша донжона, кажется, ещё не остыли после решительного штурма. Того и гляди выскочит чудом уцелевший оркимаг и шарахнет сверху последним смертоносным заклинанием. Замок сгорел давно, восстановить его даже и не пытались. В городе ходили упорные слухи, что тому, кто надумает поселиться в его стенах, следует приготовиться к самому страшному. Проклятие орклов, дурное место, чёрная напасть. Стрежень рассказывал. И ещё рассказывал, что слухи эти распускались нарочно, чтобы оправдать нежелание городских властей тратить золото на неприбыльное — по их мнению — дело. Более того, какие-то ушлые кряжегородские купцы уже заявили о том, что готовы выкупить замок, разобрать его по камешку и вывезти в Великую Весь для того, мол, дабы он глаза усть-лишайцам своим вражьим уродством не мозолил.

Признаться, Стёпка почти не надеялся найти Смаклу в оркуланских подвалах. На что угодно можно поспорить, что его уже давно увезли отсюда куда-нибудь подальше. А весские маги сидят сейчас внутри и доверчивого демона подстерегают. Ну и пусть сидят, досидятся на свою голову. В своих силах Стёпка не сомневался, твёрдо знал — весичам он не по зубам. А вот им придётся-таки ответить ему на кое-какие вопросы. Потому что судьбу Смаклы пора наконец прояснить. Хватит уже бедному младшему слуге страдать ни за что ни про что.

Просторная площадь перед замком кипела и бурлила. Стёпка даже растерялся сначала от обилия галдящих и снующих во все стороны людей. Ярмарка жила своей жизнью, и ей дела не было до какого-то там проклятия. На возвышающуюся буквально в двух шагах хмурую обгорелую громаду никто не обращал внимания. Да и на что там смотреть, примелькалось уже за столько-то лет, поднадоело. Повесельше вокруг дела творятся, товару вон сколь разложено, глаза разбегаются, право слово. У Стёпки тоже глаза разбежались. Отвык за последнее время от такого столпотворения, да, честно говоря, никогда к нему и не привыкал. В родном посёлке на рынке и близко ничего похожего не творилось, и люди там себя вели не в пример спокойнее. А здесь все вопят, друг друга стараются перекричать, товар свой нахваливают, торгуются чуть не до ругани, кто-то свистит заливисто, в стороне народ вообще хохочет, представление там, наверное, какое-то или драка… В общем, весело. И о войне здесь точно никто не помышляет. Пока не помышляет.

Пройти напрямик нечего было и надеяться. Стёпка сунулся раз, другой да и отступился. Легче через джунгли продраться, честное слово. Постоял, помялся, решил пойти в обход… И сразу нос к носу столкнулся с Боявой. Девчонка ойкнула и шарахнулась от него в сторону. Однако, сообразив, что убегать глупо, поскорее прикинулась невинной овечкой. Мол, я не я, мимо случайно шла, перепугиваться даже и не думала, просто от неожиданности слегка подрастерялась. Платьице своё синее с белым одёрнула, косу за спину перекинула, стоит скромница скромницей, и не скажешь даже, что с мечом каждый день тренируется. Стёпка дураком не был, сразу догадался, в чём дело.

— Подглядываешь? — ехидно поинтересовался он. — Выслеживаешь?

— Оченно ты мне нужен! — не слишком натурально фыркнула Боява. — Я на ярмарку пришла. Меня мамка послала… за мёдом.

— Ври больше! — усмехнулся Стёпка. — За мёдом… Я же по глазам вижу, что за мной увязалась.

— Я не увязывалась, — тут же надулась Боява. — Ишь, слово-то какое обидное выискал. Я просто поодаль шла.

— За мной?

— А тебе что, жалко?

— Жалко у пчёлки, — парировал Степан. — Да ладно, могла бы и сразу со мной пойти. Только тебя, наверное, в тюрьму не пропустят.

— А я туда и сама не хочу, — сказала Боява. — Меня Стрежень попросил за тобой присмотреть. Нынче-то в городе всяких полно, эвон сколь понаехало. А в Оркулан тебе через мост надо перейти. Вон там, со стороны горшечного ряда. Пойдём, я покажу.

— Ну, пойдём, — согласился Стёпка. Он был даже рад. Одному всё-таки не очень весело по незнакомому городу бродить. С Боявой хоть поболтать можно, поговорить о разном. И вообще — не чужой человек.

Поговорить им не пришлось. Не успели они и десяти шагов пройти, как девчонка вдруг потянула Стёпку в сторону, за пёстрый элль-фингский шатёр.

— Давай туточки перестоим.

— Кто там? — Стёпка вытянул шею, пытаясь рассмотреть, что же так напугало отважную, как ему до этого представлялось, воительницу-амазонку.

— Дружинники из воеводской сотни, — нехотя пояснила Боява. — Пусть мимо пройдут.

Молодые крепкие парни, разгорячённые, громогласные, слегка подвыпившие и донельзя довольные собой и жизнью шумно двигались навстречу плотной группой. Одеты все в дорогое да узорчатое, оружие и доспехи тоже серебром да золотом украшены — отпрыски не самых бедных горожан гуляли по ярмарке. Торговцы и покупатели благоразумно расступались, не желая связываться с подвыпившими забияками. Кое-кто склонялся в угодливом поклоне, но таких было мало. Внушительные вурдалаки, например, не отступили ни на шаг, даже ухом не повели, и дружинникам пришлось послушно принять вправо. Впрочем, настроение у них от этого ничуть не испортилось.

А Стёпке почему-то вспомнились киношные мушкетёры, которые по любому поводу устраивали дуэли, а в перерывах пили вино. И обычных людей в упор не видели. Впрочем, воеводские дружинники на мушкетёров походили разве только разухабистым поведением. У них не было ни шляп с пышными перьями, ни шпаг, ни плащей, ни мушкетов. Зато у каждого на поясе висел прямой меч, а кое у кого и пара приличных кинжалов. Шагающий впереди высокий воин в светлой кольчуге мелкого плетения бесцеремонно раздвигал толпу широкими плечами и смотрел по сторонам с откровенным презрением. Вот этого Стёпка никак не мог понять: если ты настолько не любишь окружающих, то какого тогда рожна припёрся сюда, весь такой отважный и спесивый? Себя показать? Гордость свою потешить? Перед дружками знатными повыпендриваться?

Боява, закусив губу, смотрела на дружинников. Опасливо так смотрела, исподлобья.

— Ты что, боишься их? — спросил Стёпка. Он помнил, как она умело управлялась с мечом, и был уверен, что такой лихой девчонке сам чёрт не страшен. Боява — это же не потому, что трусиха, а потому, что боевая. Её робкое поведение — среди бела дня, на улицах шумного, людного города! — никак не вязалось с образом отважной юной воительницы.

— Боюсь, — неожиданно призналась Боява. И добавила очень серьёзно. — У них там в сотне токмо боярские да воеводские дети собраны. Они и прежде удержу не знали. А нынче, когда воеводы под весичей пошли, от них вовсе никакого спасения не стало. Попадёшь под горячую руку, добром не отпустят. Давеча двое за Свияной в проулке погнались, сама не помнит, как от них убежала. Платок сорвали, бусы рассыпали, на руке синяки… И жаловаться некому — кому жаловаться, коли их отцы в управе сидят и в приказах. Они своих детей завсегда перед миром выгородят, а невиновного так обвиноватят, так измажут — век не оправдаешься.

Удивляться было нечему. Везде одно и то же. У богатых и знатных власть, а всем остальным только и остаётся, что в сторону отходить и за шатрами прятаться от греха подальше. Был бы Степан сам по себе, видал бы он этих бояричей и воеводичей, как говорится, за дальним лесом. Идут себе мимо и пусть идут. Мало ли здесь вокруг таких же шумных да спесивых. Эти ещё, между прочим, не из самых худших. Не орклы, не весские маги-дознаватели…

Кто же мог предвидеть, что в этой компании окажутся его не слишком старые знакомые, такие, которых он никак не ожидал встретить именно здесь и именно сейчас.

Один из дружинников вдруг зацепился взглядом за Степана, припомнил что-то, помотал головой, словно не веря собственным глазам, и резко остановился, заставив отшатнуться спешащую мимо торговку.

— Глянь-ка, Махей! — во весь голос заявил он. — Али я обознался?

Стёпка поморщился и неслышно чертыхнулся. Только этого ему сейчас не хватало. Напротив него стоял Варварий. Только уже не Варварий-студиозус, а Варварий-дружинник, воеводский сын, в отменной одежде, при серьёзном оружии, слегка взъерошенный, глаза блестят, ворот распахнут, на шее золотая цепь, и весь такой разухабистый, весёлый, взрослый, значительный. Уверенный в себе и в своём праве.

Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза. Стёпка с интересом, Варварий — с постепенно разгорающейся злобой. След демонской ладони на его щеке хоть и угас, но душу жёг по сию пору.

— Махей, глянь сюды! — снова вскричал Варварий. — Давешний демон здеся объявился! Да где ты там?!

— Где демон? Какой демон? А ну, покаж нам демона, мы ему разом рога посшибаем! — тут же захохотали его дружки, вертя головами во все стороны и не обнаруживая в ближайшем окружении ни единого демона. — Покаж нам его сей же миг!..

— Да эвон у шатра стоит! — ткнул пальцем Варварий. Рядом с ним объявился и его подловатый братец, столь же расхристанный и ещё более нетрезвый. Вынырнул из толпы и тоже с пьяным прищуром уставился на Стёпку. Оба здесь, хулиганы-студиозусы, выпускники чародейской школы. Не успели из-за парты выбраться, а уже в дружинники угодили. Хорошо быть сыновьями воеводы. Все путя в жизни открыты. А ведь это их отец с весичами и орклами сговаривается, подумал Стёпка. Видно, в папашу детки пошли.

Боява осторожно потянула его за рукав.

— Пошли отсюда, Стеслав, — попросила он вполголоса. — Это ж нашего воеводы сынки. Али ты с ними знаком?

— Знаком и ещё как, — сказал Стёпка, не отводя взгляда от насупившихся братьев. — Я их в Летописном замке встречал. И даже побил обоих. Вот они и злятся.

— Как побил? — испугалась Боява.

Стёпка ответить не успел.

Увидев, что он разговаривает с девчонкой, Варварий оживился:

— Ловок демон, глянь, уже и кралю себе подцепил. Она, поди, тоже демонской породы.

Махей расплылся в гаденькой улыбке. Боява под его взглядом поёжилась и отступила за Стёпкину спину.

— Это который же здеся демон? — спросил предводитель компании, подходя поближе. — Вот этот разве что ли? Да какой же это демон? Малец безродный, а вовсе не демон.

Десятка два не слишком трезвых глаз уставились на Стёпку. Дружинники оглядывали его с ног до головы, разочарованно хмыкали, полагая, что Варварий таким странным образом шутит.

— Почему они тебя демоном называют? — жарко зашептала и Боява.

Варварий Стёпку всё-таки опасался. При всём желании отомстить он прекрасно понимал, что тягаться с родственником чародея ему не по силам. Он помнил непонятную историю с магией Круга-на-Крови, он ясно видел, что Степан и сейчас, даже стоя один против десяти дружинников, определённо не боится ничего и никого. Отважен племянник, в себе уверен, плечи ишь как гордо развернул. Будь проклята эта магия, коли она не тем кому следует достаётся от рождения! Но однако же отомстить хотелось до зубного скрежета. Ведь как злился, дум сколько передумал, мечтая встретиться с мозгляком… Вот и встретился. И что? Разойтись и забыть? Как бы не так!

Варварий пихнул локтем Махея, мол, оцени, братец, и крикнул через дорогу — поближе-то подходить не решался, издалека ужалил:

— Слышь, демон, что скажу! А за гобля своего разлюбезного ты много ли золота выручил? Хорошо же ты с дружками поступаешь! Девку поди тоже продашь, когда прискучит?

Стёпка даже вздрогнул. Какого золота? О чём он говорит? Неужели ему про Смаклу что-то известно?

Варварий, заметив его удивление, обидно засмеялся:

— Что задёргался-то? Али он от тебя сам убежал? Может, и ограбил заодно? Ничего, в царских каменоломнях ему норов пообломают. Живым он оттель не выйдет…

У Степана после этих слов в глазах натурально потемнело. Моментально представил он тщедушную фигурку Смаклы в окружении звероподобных надсмотрщиков. Представил неподъёмные ржавые кандалы на его ногах, свист рассекающих кожу бичей, мутную баланду вместо еды и непосильный труд с утра до вечера без надежды на освобождение. До того отчётливо всё это увиделось, будто сам на каторге побывал. И тут же в груди вскипела та самая злость, что однажды помогла ему своротить здоровенную сосну. Не помня себя от гнева, он ринулся через дорогу. Отшвырнув по пути нескольких дружинников, он подлетел к Варварию, схватил за грудки обеими руками и мотнул с такой силой, что едва цепь золотую не порвал:

— Что ты сказал?! В каких каменоломнях?!

Всё повторялось. Варварий вновь испугался. Он не ожидал от Стёпки подобной прыти, не верил, что тот решиться напасть на него в присутствии стольких друзей, и, оказавшись в цепких, жутковато сильных руках демона, откровенно дрогнул.

— В царских каменоломнях, — пробормотал он, трезвея от испуга. — Туды его весские чародеи запродали.

— С чего ты взял? Откуда знаешь?

— С-сам видал, — промямлил Варварий. — Чародеи его кандальщикам продали. Заковали в цепи да и увели с душегубами в Весь.

— Когда?

— Т-третий день пошёл.

Стёпка несколько секунд невидяще смотрел в испуганные глаза Варвария, потом разжал руки.

— Продали? — он не мог поверить, что у кого-то хватило совести продать в рабство ребёнка. — Ладно. Узнают они у меня, как демона обманывать.

Варварий поправил ворот, повертел шеей. Махей, тоже изрядно струхнувший, отодвинулся в сторону. Уж больно внезапно напрыгнул демон, не по-людски. И тут в лице его что-то изменилось. Радость промелькнула, он даже губы в усмешке скривил. Стёпка чуть было не вскипел снова, подумал, что тот из-за Смаклы злорадствует, но Махей торжествующе смотрел ему за спину, и тогда Стёпка тоже оглянулся.

Ай-яй-яй!.. Там было не очень хорошо. Почти все дружинники лежали на земле. Кто-то ворочался посреди дороги, безуспешно пытаясь подняться, кто-то запутался в пологе шатра и теперь с трудом выползал оттуда, чертыхаясь и проклиная всё на свете, кого-то унесло под вурдалачью повозку и хорошо, если при этом не покалечило. Впечатление было такое, будто людей разбросало взрывом. Безоглядно бросившись на Варвария, Степан сбил с ног всех, кто имел несчастье оказаться на его пути. Человек шесть точно повалил. Да как повалил! Раскидал по сторонам словно кегли. Даже странно было, что они все так легко разлетелись, потому что сам Стёпка был уверен, что никого не расшвыривал, а просто легонько оттолкнул одного… или двух. А они вшестером валяются. Боява смотрела на него огромными глазищами и поверить, видимо, не могла, что всё это безобразие сотворил худенький приблудный отрок, который ещё позавчера лежал пластом после тяжёлого отравления.

А прямо напротив Стёпки поднимался с земли очень злой дружинник. Тот самый спесивый предводитель в кольчуге. Стёпка его тоже уронил и даже, кажется, немножко на него наступил. Он был заметно старше Варвария, не парень уже — мужик.

— Демон, говоришь, — бормотал дружинник, выбирая из волос солому. — А вот сейчас мы глянем, каковский энто демон.

Оглядевшись, он подобрал шлем и водрузил его себе на голову. Затем поправил сбившийся пояс и вытянул из ножен меч.

— Негоже демонам на людей ки́даться, — заявил он, оглядываясь на поднимающихся и отряхивающихся дружков. — Этак и житья никакого не станет. Ну что, недогрызок безродный, готов ответ держать за непотребства свои? Ты боярского сына Изведа по земле валял без спросу, теперь я тебя поваляю.

Вот тут Стёпка слегка подрастерялся. Он, конечно, был кругом виноват, и нечаянно уроненные им дружинники имели все основания обижаться и злиться… Но как это всё не вовремя!

— Повалять меня ты, боярин, не сможешь. Давай лучше по-доброму разойдёмся, — сказал он как можно твёрже. — За то, что уронил, готов извиниться. Честное слово, случайно получилось.

— Повиниться готов? — кисло переспросил Извед. — Словом честным отвечаешь? А на кой нам твоё слово, безродный? Обида подобная кровью смывается. Выходи на поединок, ежели не сробеешь.

— Какой поединок? — опешил Стёпка. — Некогда мне с вами тут… это… выходить. Времени у меня нету.

— У тебя нету, а у нас есть. Ответишь за свою подлость сей же час. Коли согласишься на мечах — так тому и быть. А не согласишься — кулаков от каждого отведаешь сполна.

— Не буду я с тобой биться, — упёрся Стёпка.

— Будешь, — сказал Извед и повелительно махнул дружкам. — А нут-ка, хватайте девку его, да держите покрепче. Ежели демон заупрямится, попортим ей наряд.

Двое дружинников сразу же встали за спиной у Боявы и с ухмылками оттеснили её подальше от Степана, к высокому борту повозки. Боява, на что смелая и норовистая, сейчас притихла и испуганно молчала, даже и не думая сопротивляться родовитым обидчикам. На её взгляд всё было очень и очень плохо. Она ещё не знала, на что способен осерчавший демон.

Стёпка поглядел на этих двоих, на их чересчур довольные упитанные рожи и почувствовал, что унявшаяся было злость вновь поднимается в нём тёмной волной. Стоят амбалы, скалятся, радуются, что на демона управу нашли. Тоже мне дружинники, защитники, понимаешь, мирных горожан. Девчонку обидеть для них пустяковое дело. Интересно, доведись им с каким-нибудь самым завалящим оркимагом встретиться, надолго бы у них хорошее настроение сохранилось? Что-то очень сомнительно.

Отступать теперь было некуда. Придётся сражаться. Не столько за себя, сколько за Бояву. Хорошо, что с одним Изведом, а не со всей компанией сразу. Варварий с Махеем смотрели с плохо скрываемым злорадством. Как будто знали что-то особенное. А может и знали. Остальные дружинники тем временем привычно образовали широкий круг, в центре которого остались Стёпка и его противник.

— Ну что, демон, — спросил Извед, выставив перед собой меч и картинно поводя им из стороны в сторону, — готов кровью заплатить за свои мерзости?

Ничего в нём не было злодейского. Статная фигура, крепкие плечи, загорелое, слегка помятое лицо. Вот только губы чересчур презрительно кривятся да в глазах что-то шальное. Винным духом ещё неприятно разит. И насчёт Боявы, чтобы в заложницы её взять, слишком уж быстро распорядился, привычно так, без раздумий и колебаний.

— Готов, — хрипло сказал Стёпка. И тут же пожалел. Потому что получилось, что он согласен «платить за мерзости». А он никаких мерзостей за собой не чувствовал. Впрочем, сам виноват, не надо было ронять обидчивых бояричей на землю.

— Дайте ему какой-нито меч, — потребовал Извед. — Дабы никто посля не сказал, что я безоружного одолел.

— Ты одолей сначала! — тотчас взвился Стёпка, подогреваемый давно уже насторожившимся гузгаем, тот был явно в своей стихии, и предстоящая дуэль радовала его до невозможности. — Не хвались, идучи на рать. Слышал такую мудрость? И меча вашего мне не нужно. У меня свой имеется.

Он вытащил из кармана нож, щёлкнул рукояткой. Выскочило лезвие. Кто-то хохотнул, мол, малец на голову вовсе слабоват, против меча засапожным ножичком надумал биться. Извед покривился — мало чести против ножа с мечом выходить. Стёпка, расчётливо выждав паузу, щёлкнул ещё раз. Лезвие плавно и беззвучно удлинилось, неуловимо оформилась изящная рукоять, чёрным цветком распустилась узкая крестовина эфеса. Сразу стало ясно, что это очень дорогой, очень хороший и в умелых руках очень опасный меч. Завражская эклитана. Та самая.

Вчера вечером абсолютно случайно Стёпка обнаружил ещё одно удивительное свойство своего магического ножичка. Машинально щёлкнул рукояткой, а перед глазами в ту минуту как раз желанная эклитана стояла. Глянул на руку — вот она родная, точь в точь такая же, появилась из ниоткуда. Дух от восторга захватило, чуть в пляс не пустился. Больше часа, наверное, экспериментировал, разглядывал, любовался, пока не додумался вообразить тот меч, что видел у Косуды. Получилось с первого раза. И Гвоздырин меч тоже легко выходил — щёлк-щёлк, вот он, широкий вурдалачий клинок. Один в один, ничуть не хуже. Лишь оркимагов меч почему-то воспроизвести не удалось. Как Стёпка его ни воображал, как ни вспоминал — всё впустую. И, честно говоря, не шибко опечалился. Потому что эклитана нравилась ему больше. Зацепила она что-то в его душе. И получалась сразу, без задержек, по первому же хотению. Вот он её и захотел сейчас. И теперь она радовала его руку и ласкала взгляд. Гузгай же вообще от восторга чуть ли не в экстаз впал, дай ему полную волю, он бы уже всех бояричей в округе на лапшу нашинковал, ей богу.

Извед оценил оружие демона, оценил то, как оно появилось, но не испугался и даже не запротестовал, что, мол, нечестно и давай-ка выбирай меч попроще. Стёпка тут же понял, почему. У противника оружие тоже было с сюрпризом. Извед шевельнул пальцами, и рукоять под ними коротко отозвалась в ответ магической синевой. То ли защита особая включилась, то ли какое-нибудь ускорение, в общем, ясно, что ничего хорошего.

На миг показалось, что это происходит с кем-то другим. Не наяву, а во сне. Никогда в таких поединках Стёпка не участвовал. Даже не мечтал. И вот — пришлось. Зря, наверное, мушкетёров вспоминал. Нагадал себе приключений. И отказаться невозможно… Нет, неправда, — можно отказаться, можно. Убрать меч, извиниться прилюдно, заявить во весь голос, что драться не собираешься, не хочешь и вообще не будешь, что «не царское это дело» мечами друг друга рубить из-за какой-то ерунды… И что потом? Стыда ведь не оберёшься. Опозоришься сам и весь род демонский опозоришь. И добром эта дурацкая заварушка тогда точно не кончится. Намнут бока, отпинают от души, поиздеваются вволю. Боява опять же… Нет, на такой вариант Стёпка был не согласен. Поединка не избежать, значит, надо сражаться и надо победить. Одолеть этого задиристого и чересчур самоуверенного предводителя. Всего-то и делов. Поймав испуганный взгляд Боявы, подмигнул ей успокаивающе: не бойся, всё будет хорошо, ты же знаешь, что я себя в обиду не дам. Кажется, Бояву его уверенный вид ничуть не успокоил. Но ему было уже не до того.

Поединок начался.

Первый — пробный — выпад Степан отбил легко. Мечи коротко лязгнули. Словно поздоровались друг с другом. Извед растянул губы в злой улыбке и ударил уже в полную силу, сверху вниз. Гузгай не дремал. Стёпка с его помощью без труда увёл клинок противника в сторону и сам удивился тому, как это ловко у него получилось. Ещё раз скрежетнула сталь. На всех присутствующих уверенное спокойствие незнакомого отрока произвело нужное впечатление. Дружинники перестали ухмыляться, сообразив, что противник Изведу попался далеко не безобидный. Лица у Варвария с Махеем тоже слегка поскучнели, братцы, видимо, отчётливо припомнили стычку перед караулкой в Летописном замке. Нашлись, однако, среди зрителей и такие, которых Стёпкина невозмутимость только раззадорила.

— Не робей, боярин! — выкрикнул кто-то пьяным голосом. — Покажь демону, как дружина мечом владеет!

Извед тотчас же шагнул вперёд и с такой неожиданной яростью принялся наносить один удар за другим, что Стёпка невольно попятился. Опешил, кажется, даже гузгай. Слишком уж стремителен и непредсказуем был внезапный переход от осторожного прощупывания к безудержной атаке. Истинной причины такого странного поведения противника Стёпка не ведал, а она, эта причина, находилась совсем рядом, в нескольких шагах стояла и внимательно наблюдала за происходящим безобразием. Молодой маг-дознаватель, сделавший всё, чтобы ссора не только состоялась, но и завершилась заведомо неравной схваткой, довольно щурился, глядя на шаг за шагом отступающего демона. Не зря столько дней караулил, ночей не спал. Уследил мальца, дождался случая подходящего. Теперь бы не упустить. Хорошо, ежели боярин примнёт его легонько, но ещё лучше, коли демон кровью себя запятнает. Хотя куды такому супротив матёрого дружинника! Уж больно мал да невзрачен.

Стёпка всегда думал, что, когда рубятся мечами, на них после этого обязательно должны оставаться приличные зазубрины. Даже на самых супербулатных клинках. Потому что в бою противники заботятся не о том, чтобы сберечь своё оружие, а о том, чтобы уцелеть самому, поразив при этом врага. А попорченный клинок после битвы можно и подправить, заточить там или перековать. С обычными мечами и в обычном средневековом мире, наверное, так и происходило. А с оружием магическим (или защищённым специальными заклинаниями) всё было иначе. Искры при столкновении порой отлетали — это да. Но никаких зазубрин. Хорошая сталь плюс отменная магия, вот и весь секрет. Ну и, разумеется, крепкие руки.

У Изведа руки были крепче некуда. Встречать его тяжёлый меч прямыми ударами не рисковал даже гузгай. Стёпка благоразумно держал дистанцию, время от времени аккуратно парируя эклитаной особо опасные удары противника. И даже несмотря на это, правая рука то и дело болезненно ощущала убойную тяжесть меча противника. Если таким куда-нибудь попадёт, мало не покажется. Что не разрубит, то сломает. Вспомнилось вдруг где-то прочитанное, что будто бы в схватке на мечах главное — не картинно звенеть клинками, старательно демонстрируя зрителям свое фехтовальное мастерство, а заставить противника в первом же выпаде совершить ошибку и тут же нанести точный и единственный смертельный удар. И всё. Мечи не шпаги. Они тяжёлые, ими долго не поразмахиваешь. Тому, кто это писал, встретиться бы один на один с таким вот неутомимым Изведом и попробовать нанести ему этот «единственный и смертельный». Интересно было бы посмотреть.

Сам Степан наносить смертельный удар, понятное дело, не собирался и раззадорившемуся гузгаю позволять этого не хотел. Демон-убийца — это звучит вовсе не круто. В самых дальних Упыреллах тогда от разъярённых мстителей не укроешься, искать будут до посинения. Нет, надо попросту, без лишних затей обезоружить Изведа, выбить у него меч и сказать, что — всё, братцы, гейм овер, я выиграл и ухожу. Другие дела ждут, намного более важные.

Ничего у него не получилось. Правильная, казалось бы, задумка, не сработала. После безупречно проведённой (гузгаем, понятно) контратаки выбитый меч противника на долю секунды завис в воздухе — и вместо того, чтобы отлететь в сторону, вновь оказался в руке хозяина. Притянулся, как на пружине. Вот оно что! Магическая невыбиваемость. Не самое крутое заклинание, но всё-таки неприятно.

А не успевший даже растеряться Извед продолжал размахивать мечом с неутомимостью механизма. Сверху вниз, справа налево, наискось снизу вверх. И опять по той же схеме. Никаких особых изысков, никаких хитрых финтов, тупое рубилово, как сказал бы Ванька. Стёпка уворачивался, он был легче и проворнее. Иногда мечи сталкивались. Чистый и звонкий голос эклитаны торжествующе взлетал над рыночной суетой. Вражеский меч лязгал под стать хозяину, коротко и свирепо.

Кружились вокруг лица дружинников, притихшие зеваки, пёстрое разноцветье шатров, кони и телеги. Яркое солнце то слепило глаза, то щедро рассыпалось брызгами, отражаясь от клинков, то высвечивало вдруг потное, перекошенное злобой лицо соперника.

В какой-то момент Стёпка вдруг отчётливо понял, что его хотят убить. Не просто одолеть в поединке, а именно убить. Зарубить до смерти. Осознали это и все присутствующие. Необъяснимая агрессивность в общем-то довольно осмотрительного Изведа заставила протрезветь даже самых хмельных дружинников. Весёлое развлечение грозило завершиться кровавой расправой. Махей с Варварием обеспокоенно переглядывались. Убийство не радовало воеводичей ни с какого боку. Во всяком случае, не здесь и не сейчас. Не нужно бы этого делать, не к месту, особливо на людной ярмарке. Отец уже и без того каждодневным разгулом попрекает… Случайные зрители, наблюдающие за поединком, переговаривались всё громче. Побледневшая Боява кусала кулачок и то и дело порывалась закричать.

И только маг-дознаватель довольно щурил глаза, бормоча вполголоса заклинания, когда притомившийся дружинник начинал сбавлять обороты.

В конце концов доведённый неуязвимостью демона до бешенства, Извед пошёл напролом. Обеими руками занеся вдруг меч над головой, он неудержимо обрушил его сверху вниз. Таким ударом ломают вражеское оружие, разрубают шлемы, черепа и доспехи, убивают, в общем, сразу и навсегда. Если попадают, конечно. Извед не попал. Стёпка в последний момент вывернулся из-под гибельного клинка, шагнул чуть вперёд и, продолжая плавное движение, с разворота хлёстко ударил в ответ. Тем самым «точным и смертельным». Не сумел удержаться или, если честно, не захотел. Пошёл на поводу у озлившегося гузгая. Противник так славно подставился, так раскрылся, что не воспользоваться этим было почти невозможно.

И Стёпка воспользовался. В последний миг мелькнула запоздалая мысль, что надо бы остановиться… Но было уже поздно.

С сочным звяком эклитана обрушилась на левое плечо врага и, почти не задерживаясь, прошла наискось до бедра, вспарывая кольчугу и разрубая тело Изведа чуть ли не до позвоночника. А Стёпка, не останавливаясь, ударил ещё раз, теперь уже крест-накрест, чтобы убивать так уж всерьёз, окончательно и бесповоротно. И, ощущая, как эклитана рассекает плоть и крушит кости, испытал пронзительное чувство глубокого удовлетворения от хорошо проделанной работы.

Извед шагнул назад, грузно перевалился через сучковатую жердь овечьего загона и упал спиной в сено. Степка успел увидеть его округлившиеся глаза, разошедшуюся на груди кольчугу и под ней что-то неприятно белое и пугающе красное… Толпа охнула, в глубине загона шарахнулись потревоженные овцы. Две ноги в тяжёлых кавалерийских сапогах лежали так, что сразу было понятно: их владелец уже никогда не поднимется.

Стёпка испугался сразу. Его окатило таким ужасом от содеянного, что он едва не выронил победно вибрирующую эклитану, впервые отведавшую живой крови. «Что я наделал? — запульсировало в висках. — Я зарубил его! Я не хотел! Что же теперь будет?»

А проклятущий гузгай, неуёмной жаждой убийства подведший хозяина под монастырь, казалось, откровенно ликовал и вообще был чрезвычайно собой доволен. «Каков удар, милорды! Славная была битва! Трепещите враги! Мы круты, я и мой хозяин!»

Всё замерло на одну тягостную, бесконечную, звенящую секунду. Застыли ошеломлённые дружки убитого, застыл Варварий, застыла с отчаянно зажмуренными глазами Боява, лучше других, наверное, представляющая жуткие последствия Стёпкиной победы. Застыли потрясённые убийством зеваки. И один только маг с трудом скрывал довольную улыбку. Всё вышло именно так, как он задумал, даже лучше, намного лучше, потому что разрубленный надвое знатный боярин выглядит намного ужаснее, чем просто проткнутый клинком в одном месте.

Помертвевшему Стёпке казалось, что это его самого сейчас убили. Всё вдруг сделалось плохо, слишком плохо, и уже ничего нельзя изменить, переиначить, исправить. Нестерпимое чувство вины сутулило плечи чугунной тяжестью. Почему нет таких заклинаний, чтобы повернуть время назад, хотя бы на несколько минут?

Ноги убитого вдруг дёрнулись. Это была агония, предсмертные судороги. Тягучий булькающий звук отчётливо прозвучал в полной тишине. Вопреки леденящему ужасу, охватившему всё его существо, Степана почему-то тянуло подойти поближе и посмотреть на то, как Извед лежит там, весь разрубленный, как растекается лужей изливающаяся толчками кровь, как сизые внутренности вываливаются из распоротого живота, а на них налипает грязь… Но он, конечно, не подошёл. Его замутило и он попятился, стремясь оказаться подальше от кошмарного дела рук своих.

А ноги задёргались уже увереннее — и убитый принялся неловко подниматься, очень живо при этом чертыхаясь и отплёвываясь. Происходило что-то непонятное! Стёпка не верил своим глазам. Он не смотрел в этом момент на остальных, но не сомневался, что и они тоже вглядываются в восстающего мертвеца с тем же чувством: этого не может быть!

Рассечённая кольчуга опадала с не сразу утвердившегося на ногах Изведа крупными кусками. Кожаная подкольчужная куртка, тоже разрубленная на несколько частей, осыпалась следом. Под лохмотьями алой рубахи (а ведь подумалось, что кровь!) не сразу обнажилось белое ухоженное тело, на котором ко всеобщему удивлению не наблюдалось никаких повреждений: ни царапин, ни порезов, ни жутких рубленых ран. Ничего абсолютно.

Все окружающие в полном молчании разглядывали неожиданный результат Стёпкиной бескровной победы. Результат выглядел предельно живописно. На шее у Изведа остался только неровный треугольник кольчужного ворота, сползшие рукава жалкими пузырями повисли на запястьях. Нижняя часть кольчуги топорщилась вокруг бёдер, словно юбка на папуасе. Зрелище было то ещё.

Отпихнув ногой опрокинутое корыто, страдалец оглядел себя, помотал головой и с недоумением вопросил:

— Ты как?.. Ты почто мне кольчугу попортил? Тебе ведомо ли, прыщ, сколько золота отец за неё отдал?

Облегчение, которое испытал Степан, поняв, что ужасное убийство не состоялось, невозможно передать словами. С трудом удержавшись от восторженного вопля (я не убил его, ура!), он сглотнул вязкие остатки испуга, и сказал, расплываясь в глупой улыбке:

— Скажи спасибо, придурок, что я штаны тебе не разрубил. Стоял бы сейчас тут… отсвечивал.

Уже почти окончательно протрезвевший придурок даже не обиделся. С третьей попытки вернув меч в ножны, он обхватил гудящую голову руками и замер над обрывками одежды, не в силах сообразить, что ему теперь делать. За его спиной насмешливо блеяли овцы.

Победителем быть хорошо. Чувствуешь себя некоторое время самым крутым и никого не боишься. Наоборот, разные гады начинают бояться тебя. Особенно, когда ты подходишь к ним с обнажённой эклитаной в руке и с многообещающим выражением на лице. Поняв всё без слов, те двое амбалов, что сторожили Бояву, благоразумно испарились. Даже рявкать на них не пришлось. А хотелось. Осмелевшая девчонка торжествующе прошипела им вослед что-то нехорошее.

Дружинники уводили Изведа, прикрывая от любопытных взглядов его частично обнажённое тело. «Какого ты на него с мечом полез? — спрашивал вполголоса Махей, — Забыл, о чём вчерась говорили?», — «Да я и сам не пойму, — оправдывался тот. — Злоба такая вспенилась, ну, думаю, покажу тебе как в навоз меня пихать…» — «Вот и двинул бы в зубы. Рубить-то зачем?» — «Восхотелось…»

Варварий шёл последним. Уже почти скрывшись за торговыми рядами, он оглянулся, поймал Стёпкин взгляд — и вдруг чуть заметно кивнул. Словно поблагодарил. Убийство не состоялось, кровь не пролилась, все целы и довольны. Бывай, демон.

Степан кивнул в ответ. Бывай и ты, сын воеводы. Потом он убрал эклитану и спрятал ножичек в карман. Растопырил пальцы, сжал их в кулак. Внутри всё дрожит от пережитого стресса, но руки, кажется, не трясутся. Понятно теперь, почему гузгай столь безоглядно рвался в бой. Он просто заранее знал, что эклитана живое не рубит. А я, дурак, его сдерживать пытался. Только хуже делал. Хорошо, что всё кончилось так хорошо.

— Ты тоже испугался, — догадалась Боява, глядя на Стёпку широко распахнутыми чёрными глазищами. — Я видела, как ты лицом побелел. Ты думал, что взаправду убил его, да?

— Да, — сказал Стёпка. — Он так удобно подставился, что я не смог удержать… руку.

— Ты не знал, что твой магический меч рубит только доспехи и одежду? — спросила Боява.

Стёпка покачал головой:

— Откуда! Я вообще не знал, что такие мечи бывают.

— А таких и не бывает, — сказала она. — Мне ведомо. Магические мечи трудно выковать, шибко много заклинаний нужно вложить. Не каждому боярину золота хватит. А твоя эклитана, она вообще такая одна. Где ты её взял?

— Я… Это… В общем, она сюда со мной попала. Из моего мира. Из демонского. Меня же чародей один из Летописного замка призвал. Случайно.

— Демонская эклитана, — сказала Боява, словно пробуя эти слова на вкус.

— Ага, — согласился он. — Демонская. Только там это был просто маленький ножичек. Вот с таким вот лезвием, — он показал, раздвинув пальцы. — Ничего магического… Слушай, давай посидим где-нибудь. Что-то я устал этого дурака убивать.

— Пошли домой, — тут же предложила Боява. — Всё равно твоего друга в Оркулане уже нет. Или ты думаешь, что Варварий тебе соврал?

Стёпка помрачнел.

— Не знаю. Может быть… Хотя, для чего ему врать? Они же со Смаклой ещё в замке врагами были. Вот он и обрадовал меня… А у вас, что, и вправду могут человека продать в рабство?

Боява неохотно пожала плечами.

— Могут, поди. Весичи, они и не на такое способны.

— Да-а, — протянул Стёпка. — Но я всё равно к магам схожу. Они мне обещали, что отпустят его… А получается, что опять обманули. И я им почему-то совсем не завидую.

— Ты не совладаешь со всеми, Стеслав, — тихо сказала Боява.

— Зачем со всеми? — сказал Стёпка. — Только с тем, кто это сделал. С тем, кто приказал. А ты знаешь, я похожий меч здесь всё-таки уже видел. У призрака одного рогатого. Шервельдом его зовут, он, наверное, какой-нибудь древний король. Я его в замковых подземельях встретил и потом ещё раз… Он меня мечом своим ударил. Только там всё наоборот получилось. Меч одежду не разрубил, насквозь прошёл, а на плече у меня шрам остался.

— То, верно, призрачное оружие было. Оно людям не опасно.

— Ну да, — кивнул Стёпка. — Людям не опасно, а мне руку чуть не отрубили. Знаешь, как больно было. Меня дядько Неусвистайло потом лечил мазями.

— Это пасечник который? Ярмил?

— Ага. Он. Даже сейчас ещё можно шрам нащупать.

Боява вдруг протянула руку и больно ущипнула его за плечо.

— Ты чего?!

Она хихикнула:

— Ни разу демонов не видала. Потрогать захотелось, каков ты на ощупь.

— Обычный я на ощупь. Такой же, как все. И когда меня щипают, мне больно, между прочим. Синяк теперь останется.

— Больше не буду, — пообещала она, снова хихикнув. — А ты потом позволишь, Стеслав, твою эклитану разглядеть? Ну, когда вернёшься.

— Зачем тебе?

— Любопытно. Отцу расскажу. Не поверит ведь, что беловражскую трёхслойную кольчугу можно так легко рассечь.

— Это у Изведа такая кольчуга была? Верно он говорил, что дорогая?

— Очень дорогая. Не всякому боярину по силам купить.

— Ну так ему и надо. Будет знать, как вызывать демона на поединок.

— И не смей больше мне врать, что не умеешь биться на мечах! — внезапно рассердилась Боява. И даже кулачком ему под рёбра двинула. — Я не люблю, когда меня обманывают.

— Я не врал, — Стёпка поморщился и на всякий случай отодвинулся от неё подальше. — И нечего меня щипать и бить. Я вправду не умею. Просто во мне сила демонская от злости включается. Ты меня вчера разозлила, и я тебя победил. И с Изведом так же получилось. Это как… ну, как заклинание такое. Как защита, понимаешь?

— А меня научишь? — с надеждой спросила Боява.

— А тебя и учить не надо, — с наслаждением отомстил Стёпка. — Ты и так вредная, а когда разозлишься, с тобой никакой демон не сравнится… Ай! Только не по голове!

Маг мрачно смотрел на валяющиеся под ногами обрывки кольчуги. Подобрал один, потрогал пальцем острые края рассечённых колец. Рано обрадовался, рано победу праздновал. Повязать демона кровью не удалось. И надо честно признать — уже и не удастся. Прыткий какой демон подвернулся. Недаром все им так живо интересуются. Что он должен исполнить? Какова его цель? Понятно теперь, почему дознаватели в Проторе с ним не совладали. И здешние тоже, пожалуй, не совладают. Предупредить бы их… Маг задумался. Предупредить? А стоит ли? Упустят они демона (а ведь упустят!), и с меня меньше спросится. К тому же, кое-кому в подвалах замка не вредно будет по носу получить. Дабы не возносились чрезмерно.

И маг решительно двинулся вслед за демоном.