17

Милая Терра, Мать Миров! Какой поэт, удостоился ли он видеть ее или нет, не пытался выразить тоску человека по своей колыбели… ее прохладные зеленые холмы, покрытые легкими облаками небеса, бурные океаны, ее теплое материнское очарование.

Торби впервые увидел легендарную Землю на экране Почтового Курьера Гвардии «Ариэль». Капитан Н'Ганги, капитан почтового судна, добавил мощности и показал ему заостренные тени египетских пирамид. Торби никогда не слышал о них и смотрел не туда. Но ему понравилось разглядывать планету из космоса, раньше у него никогда не было такой возможности.

На «Ариэле» Торби скучал. Почтовик состоял из амортизаторов и полезной загрузки, в команде три инженера и три астронавигатора – они либо несли вахту, либо спали. Начало было неудачным, капитан Н'Ганги был сердит из-за того, что ему «навязали пассажира» с «Гидры» – почтовые суда не любят задерживаться, они предпочитают лететь напрямик.

Но Торби вел себя хорошо, подавал блюда за завтраком и обедом, а остальное время проводил, роясь в библиотеке (ящик под койкой капитана), когда они приблизились к Солнцу, командир уже почти примирился с ним… но тут поступил приказ приземлиться не на Базе Гвардии, а на посадочной площадке Галактических Предприятий. Но Н'Ганги все-таки с чувством пожал Торби руку, когда вручал ему характеристику и жалованье, выданное казначеем.

Торби не успел спуститься по веревочной лестнице (у почтовых курьеров нет подъемников), как за ним поднялся лифт. Он остановился у самого люка, войти было легко. Его встретил человек в форме космонавта Галактической Службы: – Мистер Радбек?

– Это я – кажется.

– Пройдите, пожалуйста, сюда, мистер Радбек.

Лифт доставил их в красивый зал на уровне земли. После недель, проведенных в тесной стальной коробке, Торби выглядел не очень чистым и аккуратным и потому немного смущался. Он огляделся.

В зале было человек восемь-девять, двое из них – седые и самоуверенные мужчины, одна – молодая женщина. Одежда каждого стоила годового жалования гвардейца. По отношению к мужчинам Торби этого не понял, но его глаз маркетера отметил дорогой наряд женщины, понадобились немалые деньги, чтобы выглядеть так скромно и вместе с тем вызывающе.

По его мнению, эффект портила высокая, точно башня, прическа, всевозможных оттенков – от зеленоватого до золотого. Его удивил покрой ее платья, он видел красивых леди на Джаббале, где благодаря климату одежда была лишь видимостью, но здесь обнажались по-иному. Торби с беспокойством понял, что ему опять придется привыкать к новым обычаям.

Важного вида мужчина пошел ему навстречу, когда он выходил из лифта:

– Тор! Добро пожаловать домой, мальчик! – Он стиснул руку Торби. – Я Джон Уимсби. Сколько раз я качал тебя маленького на коленях! Называй меня дядя Джек. А это твоя кузина Леда.

Девушка с зелеными волосами опустила руки на плечи Торби и поцеловала его. Он не вернул ей поцелуй, он был слишком взволнован.

Она сказала:

– Как чудесно, что ты дома, Тор.

– А-а, спасибо.

– А теперь поздоровайся с дедушкой и бабушкой, – заявил Уимсби. – Профессор Брэдли… и бабушка Брэдли.

Брэдли был старше, чем Уимсби, подтянутый и прямой, с брюшком и аккуратной бородкой; одет он был, как и Уимсби, в простой пиджак свободного покроя и короткую перелину, но не так богато. У женщины было милое лицо и внимательные голубые глаза; одета она была не так экстравагантно, как Леда, но со вкусом. Она клюнула Торби в щеку и ласково сказала:

– Как будто мой сын вернулся домой. Пожилой мужчина энергично пожал ему руку:

– Это просто чудо, сынок! Ты так похож на нашего сына – твоего отца! Правда, дорогая?

– О, да!

Ему задавали какие-то пустяковые вопросы, на которые Торби отвечал, как мог. Он был ужасно смущен и сознавал это; он гораздо больше растерялся от знакомства с этими чужими людьми, которые признали его своим кровным родственником, чем когда его усыновили на «Сизу». Эти старики – дедушка и бабушка? Торби не мог этому поверить, хотя скорее всего это была правда.

К его облегчению, мужчина – Уимсби? – первый назвал себя его дядей Джеком, сказал с настойчивой вежливостью:

– Нам пора ехать. Я думаю, мальчик устал. Значит, я заберу его домой. Да?

Чета Брэдли что-то пробормотала в знак согласия; все направились к выходу. Остальные стоявшие в этой комнате мужчины, которых никто не представлял, пошли за ними. В коридоре они ступили на движущуюся полосу, которая двигалась все быстрее и быстрее, пока стены не начали сливаться. Она замедлилась, когда они приблизились к концу – через несколько миль, как показалось Торби, и они сошли с нее.

Это было какое-то общественное место, потолки высокие, а стен было не видно из-за множества народу. Торби узнал особенности транспортной станции. Молчаливые мужчины, бывшие с ними, обступили и загородили их, а они продолжали идти прямо, не обращая внимания на толпу. Несколько человек старалось пробиться поближе, одному из них это удалось. Он сунул Торби микрофон и поспешно спросил:

– Мистер Радбек, каково ваше мнение о… Один из молчаливых схватил его. Мистер Уимсби быстро сказал:

– Потом, потом. Зайдите в мою контору и получите все сведения.

На них направляли объективы, но сверху или издали. Они свернули в коридор, поворота за ними закрылись. Движущаяся лента дороги доставила их к лифту, который поднял их к маленькому закрытому аэропорту. Там их ждал самолет, и еще один, поменьше, оба гладкие и блестящие. Уимсби остановился:

– Вы в порядке? – спросил он у миссис Брэдли.

– О, конечно, – ответил профессор Брэдли

– Вы хорошо долетели?

– Превосходно. Славный полет – и, уверен, обратный будет не хуже.

– Тогда мы прощаемся. Я вам позвоню – когда он немного адаптируется. Договорились?

– О, конечно. Будем ждать.

Бабушка клюнула Торби в щеку, дедушка похлопал по плечу. Затем он с Уимсби и Ледой поднялся в большую машину. Летчик отдал честь мистеру Уимсби, потом Торби – тот умудрился успеть ответить.

В проходе мистер Уимсби остановился:

– Почему бы вам, ребятки, не сесть вперед, чтобы наслаждаться полетом? Мне тут должны позвонить.

– Конечно, папа!

– Ты меня извинишь, Тор? Бизнес не стоит на месте – шахты дядюшки Джека…

– Конечно… дядя Джек!

Леда повела его вперед, и они уселись в прозрачной кабине. Самолет сразу взлетел – и они оказались на высоте нескольких тысяч футов. Машина кружила над пустыней, потом повернула на север, к горам.

– Удобно? – спросила Леда.

– Вполне. Только я такой грязный…

– На корме есть душ. Но скоро мы будем дома – почему бы не понаслаждаться путешествием?

– Ладно.

Торби не хотел пропустить ничего из пейзажей легендарной Терры. Он решил, что она похожа на Гекату, – нет, больше на Вуламурру, только там гораздо меньше городов. Горы… Он снова посмотрел вниз:

– Что это такое, белое? Квасцы?

– Как, это же снег! – Леда тоже поглядела вниз. – Это Сангре де Кристо.

– Снег, – повторил Торби. – Это замороженная вода.

– Ты что, никогда не видел снега?

– Я о нем слышал. Он не такой, как я ожидал.

– Это действительно замороженная вода, и все же не совсем так; он более пушистый. – Она вспомнила папочкины наставления: она не должна показывать удивление. – Знаешь, – предложила она, – я научу тебя кататься на лыжах.

Много миль и несколько минут ушли на объяснения, что такое лыжи и почему люди на них катаются. Торби принял это к сведению: возможно, он этим займется, а может быть, и нет. Леда сказала: все, что может случиться – «это сломаешь ногу». И это забава? Кроме того, она не объяснила, насколько это холодно. В представлении Торби холод связывался с голодом, битьем и страхом.

– Может, я и смогу научиться, – сказал он с сомнением, – но вряд ли.

– Ой, конечно, сможешь! – Она переменила тему. – Прости мое любопытство, Тор, но ты говоришь с легким акцентом.

– Я не знал, что у меня есть акцент.

– Я не хотела тебя обидеть.

– Ты и не обидела. Я, наверное, приобрел его в Джаббале. Там я жил дольше всего.

– Джаббал? Дай припомнить… Это…

– Столица Девяти Миров.

– Ах, да! Одна из наших колоний, так?

Интересно, решил Торби, что бы сказали об этом в Саргоне?

– Ну, не совсем. Это теперь суверенная империя – они считают, что так было всегда. Они не любят признавать, что подчиняются Терре.

– Какая странная точка зрения.

Подошел стюард с напитками и деликатесами. Тор взял бокал сока со льдом и тихонько прихлебывал. Леда продолжала:

– Что же ты там делал, Тор? Ходил в школу?

Торби вспомнил терпение, с которым папа обучал его, понял, что она имеет в виду совсем другое:

– Я нищенствовал.

– Как?

– Был нищим.

– Извини?…

– Нищий по лицензии. Человек, который собирает подаяние.

– Я так и поняла, – сказала она. – Я знаю, что такое нищий. Я читала в книгах. Но – извини, Тор. Я всего лишь домашняя девочка, я испугалась.

Она не была «домашней девочкой». Она была искушенной женщиной, в духе своего окружения. После смерти матери она стала хозяйкой в доме отца и уверенно держалась с людьми с разных планет, с величайшим искусством поддерживала светскую беседу на трех языках на больших званых обедах. Леда умела ездить верхом, танцевать, петь, плавать, кататься на лыжах, вести дом, иногда проверять счета, при необходимости читать и писать и подбирать подходящие ответы. Она была умная, милая женщина с хорошими задатками, женщина высшего круга – умная, трезвая и ловкая.

Но этот странный новообретенный кузен был для нее загадкой. Она неуверенно спросила:

– Извини мое невежество, но на Земле у нас ничего подобного нет. Я не могу себе этого представить. Это было ужасно неприятно?

Торби мысленно перенесся в прошлое: он сидел на большой Площади в позе лотоса, рядом развалился папа, они разговаривали…

– Это было счастливейшее время в моей жизни, – ответил он просто.

– О! – Это было все, что она смогла произнести. Но папочка оставил их вдвоем для того, чтобы она работала. Лучше всего расспрашивать мужчину о нем самом.

– С чего же начинают, Тор? Я бы не знала, как начать.

– Меня научили. Понимаешь, я был выставлен на продажу, и… – ему хотелось объяснить про папу, но он решил подождать с этим, – меня купил старый нищий.

– «Купил» тебя?

– Я был рабом.

Леда почувствовала себя так, будто она ступила в воду, и ее сразу накрыло с головой. Сказал бы он «каннибал», «вампир» или «маг», она бы не была шокирована больше. Она оправилась, глубоко вздохнула.

– Тор, если я была груба, извини. Нас всех интересует, как ты жил – господи! Больше пятнадцати лет! – с тех пор, как ты пропал. Но если не хочешь отвечать, так и скажи. Ты был такой славный маленький мальчуган, и я тебя любила – пожалуйста, не одергивай меня, если я задаю глупые вопросы.

– Ты мне не веришь?

– Как я могу? Рабов не существует уже целые столетия.

Торби пожалел, что он вынужден был оставить «Гидру». В гвардии он усвоил, что работорговля – это нечто, о чем многие фраки внутренних миров и не слыхивали.

– Ты меня знала, когда я был маленьким?

– О, конечно!

– Почему же я тебя не помню? Я не могу вспомнить ничего, что было со мной раньше – не могу вспомнить Терру.

Она улыбнулась:

– Я на три года старше тебя. Когда я тебя в последний раз видела, мне было шесть, а тебе всего три, потому ты и не помнишь.

– О, – Торби решил, что это удобный случай узнать свой возраст. – Сколько же тебе сейчас?

Она лукаво улыбнулась:

– Теперь мне столько же, сколько тебе, и так останется, пока я не выйду замуж. Ничего, Торби, когда ты спросишь что-то не то, я не обижусь. На Терре не спрашивают возраст леди, соглашаются, что она моложе, чем на самом деле.

– Ах, так? – Торби подумал, что это странный обычай. В Народе любая женщина претендовала на более почтенный возраст ради статуса.

– Так, например, твоя мама была очень красивая леди, но я никогда не знала ее возраста. Может быть, ей было двадцать пять, когда я ее знала, может быть, сорок.

– Ты знала моих родителей?

– Ну да! Дядя Крейтон был такой милый, громогласный. Он давал мне пригоршни долларов, чтобы я сама покупала конфеты и воздушные шарики. – Она нахмурилась. – Но я не могу припомнить его лицо. Разве это не глупо? Неважно, Тор, говори мне все, что хочешь, я буду рада услышать еще что-нибудь, если ты не возражаешь.

– Ничуть, – сказал Торби, – но я не помню, как меня захватили в плен. Насколько я помню, родителей у меня никогда не было: я был рабом, сменил несколько мест и хозяев – пока не прибыл на Джаббалпору. Потом меня снова продали, и это было самое счастливое событие, какое со мной случалось.

Ее улыбка погасла. Она сказала тихо:

– Ты по правде? Или…

Торби испытал мучительную досаду вернувшегося путника.

– Если ты думаешь, что рабства больше нет… Что ж, Галактика большая. Закатать штанину и показать тебе?

– Что показать, Тор?

– Мое клеймо. Татуировку делают, чтобы считать продажу действительной. – Он закатал левую штанину. – Видишь? Дата – это мое освобождение, на саргонийском, вроде санскрита, думаю, что ты не сумеешь ее прочесть.

Она смотрела круглыми глазами:

– Это ужасно! Это просто ужасно!

Он прикрыл клеймо.

– Зависит от хозяина. Но хорошего мало.

– Но почему никто ничего не делает?

– Это не так просто, – он пожал плечами.

– Но… – Она осеклась, вошел ее отец.

– Ну как, дети? Хороший полет, Тор?

– Да, сэр. Пейзажи удивительны.

– Скалистые Горы – это не Гималаи. Но наши Тетоны удивительны… вон они. Скоро будем дома. – Он показал: – Видишь? Это Радбек.

– Этот город называется Радбек?

– Когда-то тут была деревня, ее называли Дыра Джонсона или что-то в этом роде. Но я говорю не о Радбек-Сити. Я имею в виду дом, твой дом – «Радбек». Видишь башню над озером, а позади Большой Тетон? Самое величественное сооружение в мире. Ты Радбек из Радбека в Радбеке… «Радбек в кубе» – твой отец называл это так. Он приобрел это имя, женившись, но не унаследовал его. Мне оно нравится, в нем слышится грохот грома, и хорошо, что Радбек вернулся на свое место.


Торби нежился в ванне. Он испробовал все – от тонкой струи душа в глубине горячей ванны, причем стенки и дно массировали его тысячью пальцев, до погружений в тепловатую воду, которая становилась прохладнее, пока он в ней лежал.

У него никогда не было слуг. Он заметил, что в Радбеке около дюжины людей – не слишком много на такой огромный дом, но он уже понял, что большинство их было слугами. Это не произвело на него особенно сильного впечатления, он знал, какое множество рабов толпилось в больших поместьях Джаббала; он не знал, что живые слуги на Терре были показателем благополучия, еще более, чем на Джаббале паланкины. Он просто убедился, что лакеи заставляли его нервничать, а теперь у него было их целых три. Торби не хотел допустить, чтобы кто-то купал его, он не желал, чтобы его брили, потому что предоставленная в его распоряжение бритва была классически прямая, а его собственная не могла работать при напряжении Радбека. Он принял только советы относительно непривычной одежды.

Одежда, которая была в его гардеробе, не совсем ему подходила, старший камердинер что-то подкалывал и прилаживал, бормоча извинения. Он одел Торби, застегнул ему кружевные манжеты, когда появился лакей.

– Мистер Уимсби приветствует Радбека и просит его пожаловать в большой зал.

Идя за ним, Торби запоминал дорогу.

Дядя Джек ждал его, облаченный в черное и алое, а Леда оделась… Торби растерялся: цвета менялись, и некоторые на время совсем исчезали. Но выглядела она отлично. Волосы ее переливались радугой. Он заметил среди ее драгоценностей безделушку с Финстера, и удивился – не привезли ли ее на «Сизу» – а что, вполне возможно, что он сам ее заприходовал.

Дядя Джек весело сказал:

– А, вот и ты, мой мальчик! Освежился? Мы тебя не утомим, просто семейный обед.

На обеде присутствовало двенадцать человек, и начался он с приема в большом зале: слуги разносили напитки и закуски, неслышно ступая, играла музыка, его знакомили с гостями.

– Радбек из Радбека – леди Уилис, твоя тетя

Дженнифер, мальчик, приехала из Новой Зеландии познакомиться с тобой.

– Радбек из Радбека, судья Брудер и миссис Брудер, судья – главный советник.

И так далее. Торби запоминал имена и лица, думая о том, что это похоже на Семью, только здесь родственный статус не соответствовал положению в обществе; его статус оказался пугающе высок. Он не знал, какой именно кузиной из восьмидесяти возможных приходится ему Леда, он предположил, что, скорее всего, она ему троюродная, так как дядя Джек не носил фамилию Радбек, и он стал думать о ней как о табу, – она не догадывалась об этом, иначе это расстроило бы ее.

Он начал понимать, что является членом богатого клана. Но никто не упоминал его статуса, не мог он узнать и статуса остальных. Две молодые женщины присели перед ним в реверансе. О первой он подумал, что она споткнулась, и пытался ей помочь. Но когда вторая сделала то же самое, он ответил тем, что сложил ладони.

Пожилые женщины, кажется, ждали от него почтительного отношения. Он не мог определить место судьи Брудера. Его не представили как родственника – но обед был семейный. Он окинул Торби оценивающим взглядом и пролаял:

– Рад, что вы вернулись, молодой человек! В Радбеке должен быть Радбек. Ваши каникулы причинили затруднения – ведь так, Джек?

– Да, и немалые, – согласился дядя Джек, – но мы выкручиваемся. Не спешите. Дайте мальчику прийти в себя.

– Конечно, конечно. Палец в плотине.

Торби не знал, что такое плотина, но тут подошла Леда и положила руку ему на локоть. Она увлекла его в банкетный зал, остальные последовали за ними. Торби сидел за одним концом длинного стола, а дядя Джек за другим, справа от Торби села тетя Дженнифер, а слева – Леда. Тетя Дженнифер начала расспрашивать его. Он упомянул, что только что вышел из гвардии, а она никак не могла понять, что он не был офицером, он так и не смог этого объяснить; о пребывании на Джаббале он вообще не говорил – Леда заставила его остерегаться этой темы. Это было неважно, он спрашивал о Новой Зеландии и получил взамен лекцию в духе путеводителя. Потом Леда отвернулась от судьи Брудера и заговорила с Торби, а тетя Дженнифер занялась соседом справа.

Столовые приборы оказались немного странными, особенно щипчики для котлет и вертелы. Но ложки были ложками, а вилки вилками и, наблюдая за Ледой, он вполне справлялся. Блюда подавались церемонно, но он видел, как обслуживают Бабушку; манеры за столом не составляли большого труда для человека, привычного к ехидным замечаниям Фрица.

Он не оступился до самого конца. Главный дворецкий подал ему огромный сосуд с какой-то жидкостью и ждал. Леда шепнула:

– Попробуй, кивни и поставь.

Он так и сделал, и дворецкий удалился. Она шепнула:

– Не пей, это разольют по бутылкам. Кстати, я предупредила папочку, чтобы не говорили тостов.

Наконец, обед закончился. Снова его выручила Леда:

– Встань.

Он встал, и остальные последовали за ним.


«Семейный обед» был только началом. Дядя Джек присутствовал только на обедах, и то не всегда. Он извинялся, говоря:

– Кто-то же должен поддерживать огонь в очаге. Бизнес не ждет.

Как маркетер, Торби понимал, что бизнес есть бизнес, но он все ждал длинного разговора с дядей Джеком, вместо этой слишком бурной светской жизни. Леда во многом помогала ему, но о делах никогда не говорила.

– Папочка ужасно занят. Всякие компании, и прочее. Для меня это слишком сложно. Поспешим: все уже ждут.

Их всегда ждали. Танцы, катанье на лыжах – Торби полюбил ощущение полета, но считал лыжи рискованным развлечением, особенно когда съезжаешь с горы, едва не врезаясь в дерево; карточные игры, обеды с молодыми людьми, где он сидел на одном конце стола, а Леда – на другом, еще танцы, полеты в Йеллоустоун, чтобы покормить медведей, ночные ужины, балы в саду. Хотя поместье Радбек лежало в долине Тетонских гор и кругом сверкал снег, в доме находился огромный тропический сад под таким прозрачным куполом, что Торби и не замечал его, пока Леда не сказала ему об этом. Друзья Леды забавляли Торби, и он постепенно приноровился к их болтовне. Молодые люди называли его «Тор», а не Радбек; Леду они называли «Неженка». Они обращались с ним с фамильярным уважением и интересовались тем, что он служил в гвардии и посетил множество миров, но не особенно приставали с вопросами. А Торби больше помалкивал, помня полученный урок.

Но скоро он начал уставать от развлечений. Слет – это прекрасно, но человеку надо работать.

Все вышло само собой. Человек девять каталось на лыжах, а Торби был один на учебном склоне. Сверху съехал человек и затормозил в снегу. Народ в поместье приезжал и уезжал днем и ночью; нового гостя звали Джоэл де ла Круа.

– Эй, Тор!

– Привет, Джоэл.

– Хочу с тобой поговорить. У меня есть идея, которую надо обсудить с тобой, когда ты вступишь во владение. Мы можем увидеться так, чтобы не перебивали сорок секретарей?

– Когда я вступлю во владение?

– Или позже, как тебе удобно. Хочу поговорить с боссом, в конце концов, ведь наследник ты. Не хочу это обсуждать с Уимсби… даже если он меня примет. – Джоэл выглядел озабоченным. – А мне нужно всего десять минут. Скажем, пять, если тебя это не заинтересует. «Слово Радбека»? А?

Торби попытался все это перевести. Вступать во владение? Наследник? Он осторожно ответил:

– Не хочу сейчас давать никаких обещаний, Джоэл.

Де ла Круа пожал плечами: – О'кей. Но подумай. Могу доказать, что это прибыльно.

– Подумаю, – согласился Торби. Он начал высматривать Леду. Застал ее одну и пересказал слова Джоэла.

Она слегка нахмурилась.

– Вероятно, это не повредит, раз ты ничего не обещаешь. Джоэл блестящий инженер. Но лучше спроси папочку.

– Я не об этом. Что он имел в виду – «вступишь во владение»?

– Ну так ты же, я думаю, вступишь.

– Вступлю когда и куда?

– Во все. Ты же, в конце концов, Радбек из Радбека.

– Что ты имеешь в виду – «во все»?

– Господи, – она указала рукой на гору, озеро, на Радбек-Сити, видневшийся за ними. – Во все это. Радбек. Масса всего. Все это лично твое, как овцеводческая станция в Австралии и дом на Майорке. И дела. Радбек Ассошиэйтс – это много предприятий, здесь и на других планетах. Я не знаю всего. Но они твои или, может быть, «наши», потому что тут участвует вся семья. Но ты Радбек из Радбека. Как сказал Джоэл, наследник.

Торби смотрел на нее и чувствовал, как у него пересыхают губы. Он облизал их и спросил:

– Почему же мне не сказали?

Она, кажется, расстроилась:

– Тор, милый! Всему свое время. Папочка не хотел тебя беспокоить.

– Что ж, – сказал он, – теперь я обеспокоен. Мне бы лучше поговорить с дядей Джеком.

Джон Уимсби присутствовал на обеде, но было слишком много гостей. Когда они ушли, Уимсби поманил Торби в сторону.

– Леда мне сказала, что ты сердишься.

– Не совсем. Я хочу кое-что узнать.

– Узнаешь – я все ждал, когда ты устанешь от своих каникул. Пойдем ко мне в кабинет.

Они пошли в кабинет, Уимсби отослал дежурного секретаря и спросил:

– Ну, что ты хочешь знать?

– Хочу знать, – медленно выговорил Торби, – что это значит – быть «Радбеком из Радбека»?

Уимсби развел руками:

– Все… и ничего. Номинально ты во главе дела, поскольку твой отец умер – если это так.

– Есть сомнения?

– Думаю, что нет. Но ведь ты вернулся?

– Предположим, он умер, кто тогда я? Леда считает, что я владею почти всем. Что она имеет в виду?

Уимсби улыбнулся:

– Ты же знаешь девушек. Они неспособны заниматься бизнесом. Акциями нашего предприятия владеют многие из служащих. Но, если твои родители умерли, ты можешь стать во главе Радбек Ассошиэйтс, что, в свою очередь, означает участие в других делах. Не могу объяснить тебе подробнее. Надо иметь целый штат, чтобы это сделать – я практический человек. И слишком занят делом, чтобы волноваться, кто что имеет. Но ты мне напомнил… тебе просто не представлялось случая потратить много денег, но если ты захочешь, – Уимсби открыл ящик стола, достал какой-то блокнот. – Чековая книжка. Скажи, если понадобится еще.

Торби перелистал книжку. Земной курс не интересовал его: сто долларов за кредит – ну это можно представить себе как пять буханок хлеба, трюк, которому научил его суперкарго, – тысяча кредитов – суперкредит, тысяча суперкредитов – мегакредит. Так просто, что люди Народа для расчетов переводили так любой курс.

Но на каждом листке было десять тысяч кредитов… а листов было сто.

– Это я… получил в наследство?

– О, это только на расходы – чеки. Меняешь их в автоматах, в магазинах или в банке. Знаешь, как?

– Нет.

– Не прикладывай большой палец к чувствительной пластинке, пока не станешь менять на кредитки. Пусть Леда покажет тебе – если бы эта девчонка могла делать деньги с такой же быстротой, с какой она их тратит, ни тебе, ни мне не пришлось бы работать. Но, – добавил Уимсби, – раз мы работаем, давай работать. – Он взял папку и вытащил из нее бумаги. – Хотя работа эта нетрудная. Просто подписывай здесь, внизу, прикладывай большой палец – а я позову Бета засвидетельствовать. Вот, мы можем просмотреть все, до последней страницы. Я их лучше придержу – они скручиваются.

Уимсби протянул лист для подписи. Торби поколебался, потом вместо того, чтобы поставить подпись, потянулся за документом. Уимсби придерживал бумагу:

– В чем трудности?

– Я должен прочесть то, что подписываю, – он вспомнил, как вела себя Бабушка, если ей нужно было что-то подписать.

Уимсби пожал плечами:

– Это формальные бумаги, которые приготовил для тебя судья Брудер. – Уимсби положил документ сверху на другие, выровнял кипу и закрыл папку. – Эти бумаги напоминают мне, что я должен сделать. Ведь кто-то должен выполнять черную работу.

– Почему же я должен подписывать?

– Это предохранительные меры.

– Я не понимаю.

– Дело в том, что ты не понимаешь бизнеса, – вздохнул Уимсби. – Никто на это и не рассчитывает: у тебя не было случая научиться. Но вот почему я так гну спину: бизнес не может ждать. – Он поколебался. – Это самый простой способ продолжать дело. Когда твои отец и мать отправились в свой второй медовый месяц, они должны были кого-то назначить вместо себя. Естественно, что выбрали меня, я был их управляющим, а еще раньше – управляющим твоего деда – он умер до того, как они уехали. Вот я и зарылся во все это, пока они развлекались. О, я не жалуюсь, член семьи не должен отказывать в такой услуге. К несчастью, они не вернулись, так что я остался нянчить младенца.

Но теперь вернулся ты, и мы должны сделать все по закону. Во-первых, необходимо официально объявить твоих родителей умершими – это должно быть сделано до того, как ты унаследуешь все. Процедура займёт некоторое время. Для того здесь я, твой управляющий делами, и я не могу ждать, пока ты соизволишь дать приказание мне действовать. Так диктуют эти бумаги.

Торби потер щеку:

– Если я еще не наследник, зачем вы от меня что-то требуете?

– Я сам об этом попросил, – улыбнулся Уимсби. – Судья Брудер считает, что лучше всего использовать любую возможность. Теперь, когда ты достиг совершеннолетия…

– Совершеннолетия? – Торби никогда не слышал такого выражения, а в Народе мужчина всегда был достаточно взрослым.

– С того дня, как ты достиг восемнадцатилетия, – объяснил Уимсби, – ты считаешься совершеннолетним. Это многое упрощает – ты не нуждаешься в опеке. У нас есть доверенность твоих родителей, теперь нам нужна твоя – и тогда неважно, сколько времени суд будет копаться с вынесением решения, мол, живы твои родители или нет. Судья Брудер, я и другие, кто должен работать, сможем сделать все без задержек. Иначе мы потеряем время… а это может стоить бизнесу больших потерь. Теперь ты понял?

– Наверное.

– Отлично. Давай, не будем останавливаться на полдороге, – Уимсби начал открывать папку.

Бабушка всегда говорила – прочти, прежде чем подписывать, а потом подумай.

– Дядя Джек, я хочу прочесть эти бумаги.

– Ты их не поймешь.

– Может, и не пойму, – Торби взял папку. – Но придется научиться.

Уимсби попытался вырвать папку:

– Разве это необходимо?

Торби упрямо держал папку:

– Разве не вы сказали, что судья Брудер приготовил это для меня?

– Да.

– Тогда я хочу взять их к себе и попробовать понять. Если я «Радбек из Радбека», то я должен знать, что делаю.

Уимсби поколебался, потом пожал плечами:

– Валяй. Ты поймешь, что я просто пытаюсь сделать для тебя то же самое, что я делал всегда.

– Но я все же хочу знать, что вы мне тут подсовываете на подпись!

– Прекрасно! Спокойной ночи!

Торби читал, пока не уснул. Язык документов был трудным, но бумаги оказались тем самым, о чем говорил дядя Джек – инструкции Джону Уимсби продолжать дела комплексных предприятий. Торби уснул, а в голове кружились термины «полнота юридической власти», «все стороны бизнеса», «дебет и кредит», «подлежит отмене только по общему соглашению», «отказ от права», «полная вера и доверие» и «полномочия на право голоса на всех акционерных и/или директорских собраниях, особых или ежегодных».

Когда он уже засыпал, ему пришло в голову, что он не попросил показать ему доверенность, выданную его родителями.

Среди ночи ему казалось, что он слышит голос Бабушки: «…потом подумай! Если не поймешь бумагу или закон, по которому она действует – не подписывай! Неважно, если тебе кажется, что ты при этом теряешь доход, неважно, сколько. И лень, и поспешность могут разорить маркетера». Он беспокойно зашевелился во сне.

Загрузка...