Горячие руки для Ледяного принца (СИ)

7 глава

Дверь моих новых «покоев» захлопнулась с глухим, окончательным стуком. Звук засова, скользящего снаружи, прозвучал громче любого королевского указа. Заперта. Словно опасный зверь. Или драгоценная, но хрупкая игрушка, которую боятся разбить или потерять.

Я прислонилась спиной к холодной древесине двери, пытаясь перевести дух. Воздух в комнате был неподвижным, тяжелым и ледяным, несмотря на тлеющие в камине угли, которые казались скорее декорацией, чем источником тепла. Их тусклое, алое свечение лишь подчеркивало мрак и холод, отбрасывая дрожащие тени на стены. Предупреждение Эдгара эхом отдавалось в висках: «Заберут… исчезают… не возвращаются…» И вот я здесь. В самом сердце льда. По воле короля. И все из-за одного неосторожного, спасительного прикосновения.

Я заставила себя оттолкнуться от двери и шагнуть вглубь своего «пристанища». Королевская щедрость оказалась своеобразной. Комната была просторной, даже слишком, что лишь усиливало ощущение холода и пустоты. Высокие потолки терялись в полумраке, массивные балки из темного дерева были покрыты причудливыми узорами инея, словно замок потихоньку пожирал сам себя изнутри. Стены, выложенные из серого камня, местами скрывали некогда богатые гобелены — теперь они висели поникшие, с выцветшими красками, их края побелели от мороза. Огромное окно, затянутое морозными кружевами так, что сквозь них лишь угадывался свинцовый свет дня, было закрыто тяжелыми портьерами из темно-синего бархата, отороченными потускневшим серебряным шнуром. Они казались единственной попыткой уюта в этом ледяном склепе.

Мебель была добротной, но мрачной и функциональной: широкая кровать с высокими столбиками, заваленная кучей меховых одеял (я невольно представила, как придется зарываться в них с головой); массивный дубовый стол с резными ножками, на котором стояла чернильница из темного стекла, несколько листов пожелтевшего пергамента и оплывшая свеча в простом железном подсвечнике; высокий шкаф с дверцами, украшенными геометрической резьбой; жесткое кресло у камина. И зеркало. Большое, в тяжелой деревянной раме, подвешенное так, что я могла видеть себя в полный рост. Я подошла к нему медленно, словно к краю пропасти.

В отражении смотрела на меня Аннализа. Светлые, почти белесые волосы, выбившиеся из небрежной косы и прилипшие ко лбу от страха и дороги. Лицо — бледное, с резко очерченными скулами и острым подбородком, чужими мне чертами. Синева под огромными, казавшимися еще больше от испуга, серо-голубыми глазами. Губы — тонкие, бескровные, с трещинкой на нижней от того, что я их кусала. Я выглядела измученной, перепуганной и… потерянной. Тенью Алисы, медсестры из солнечного мира, затерявшейся в этом ледяном кошмаре.

Но больше всего меня поразили руки. Я подняла их, развернула ладонями вверх перед зеркалом. Они казались обычными — узкие запястья, длинные пальцы, шрам на среднем правой. Но под кожей… под кожей бушевало что-то. Дар. Он не утихал ни на секунду с тех пор, как я переступила порог замка. Он горел, как маленькое солнце, заключенное в темницу плоти, реагируя на окружающий ледяной ад. Тепло пульсировало в кончиках пальцев, струилось по ладоням, требовало выхода. Оно откликалось на холод, как магнит на железо, но с обратным зарядом. Тянулось к нему, чтобы… погасить? Исцелить? Я не знала. Я лишь чувствовала его неумолчный зов, его тревогу и его силу. Силу, которая теперь принадлежала королю. И его сыну.

Я сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони, пытаясь заглушить этот внутренний огонь, усмирить его. Не сейчас. Не здесь. Но он не подчинялся. Он был частью меня, Аннализы, в тело которой я попала. И, возможно, единственной причиной, по которой я еще жива.

«Сегодня. После полудня.»

Слова короля прорезали мысли, как ледяная игла. Сколько времени прошло? Я бросилась к окну, отдернула тяжелую портьеру. Снег все еще падал густыми, тяжелыми хлопьями, заволакивая внутренний двор замка белой, безжизненной пеленой. Ни солнца, ни теней, только вечная, удушающая серость. Где-то там, в этом хаосе белого, был Эдгар. Жив ли? Что ему сказали? Думает ли он, что я предала его, согласившись служить принцу? Горечь подкатила к горлу. Я прижала лоб к ледяному стеклу. Холод обжег кожу, но он был ничто по сравнению с холодом внутри. Отчаяние, беспомощность и леденящий страх перед предстоящим свиданием с Принцем Льда сковывали сильнее любых цепей.

Стук в дверь заставил меня вздрогнуть так, что я чуть не вскрикнула. Сердце бешено заколотилось, ударяя по ребрам. Пришли.

— Открывай. Время. — Голос за дверью был безликим, привычным к приказам. Голос стражника.

Я сделала глубокий, дрожащий вдох, пытаясь собрать остатки мужества. На мне было то же простое шерстяное платье и темно-синий плащ, в котором меня привезли. Ни украшений, ни излишеств. Только я, моя тревога и пылающий под кожей дар. Я туго переплела светлые волосы в косу, чтобы они не лезли в лицо. Готова. Как на эшафот.

Дверь открылась. Тот же стражник, что привел меня сюда, стоял в проеме. Его лицо под шлемом было непроницаемо, глаза скользнули по мне оценивающе, без интереса. Просто еще одна обязанность.

— За мной. Молчи. Не отставай.

Он развернулся и зашагал по коридору. Его шаги гулко отдавались в каменной тишине. Я поспешила следом, едва поспевая за его широким шагом, спотыкаясь о складки собственного платья. Холод в коридорах казался еще более пронизывающим, чем в моей комнате. Он не просто обжигал кожу; он проникал сквозь одежду, сквозь мышцы, до самых костей, высасывая последние капли тепла. Стены здесь были голыми, темно-серыми, местами покрытыми толстым слоем белесого инея, который хрустел под ногами стражника. Воздух пах сыростью, камнем и чем-то древним, затхлым, как в склепе. Факелы в железных скобах плясали желтыми языками, отбрасывая на стены гигантские, искаженные тени, которые, казалось, тянулись к нам, пытаясь схватить.

Мы шли долго. Поворачивали в новые коридоры, поднимались по узкой винтовой лестнице, где лед на ступенях заставлял хвататься за холодные каменные стены. С каждым шагом, с каждым поворотом холод усиливался. Он становился плотнее, тяжелее, почти осязаемым. Дыхание превращалось в густое облако пара, тут же застывавшее в воздухе мельчайшими кристалликами. Мой дар внутри закипал, реагируя на эту ледяную агрессию. Тепло в ладонях стало почти болезненным, как будто руки вот-вот воспламенятся. Я сжала их в кулаки, пряча в складках плаща, стараясь дышать ровнее.

Наконец, мы вышли в короткий, широкий коридор. И здесь воздух был другим. Он не просто холодный. Он был… мертвым. Лишенным жизни, влаги, надежды. Как вакуум. Напротив, в конце коридора, виднелась дверь. Не такая, как другие. Она была массивной, из черного, почти синеватого дерева, с инкрустациями из матового серебра, изображавшими вихри и снежинки. От нее веяло таким холодом, что у меня перехватило дыхание. И у двери стояли двое.

Стражи. Но не такие, как мой провожатый. Они были в полных латах из полированной стали, покрытой тончайшей изморозью. Шлемы с опущенными забралами полностью скрывали лица. Плащи — густого, ледяного синего цвета, без гербов, сливавшиеся с мрамором стен. Они стояли неподвижно, как статуи, лишь пар от дыхания слабой струйкой вырывался из щелей забрал. В руках они держали длинные, узкие алебарды с наконечниками, напоминавшими сосульки. От них не исходило ни угрозы, ни интереса — только абсолютная, леденящая душу бесчувственность. Они были частью этого места. Частью холода.

Мой стражник остановился в нескольких шагах от них. Его поза чуть изменилась — стал чуть прямее, чуть напряженнее. Даже он ощущал ауру этого места.

— Ее привели, как приказано, — произнес он громко, четко, обращаясь к дверям, а не к стражам.

В ответ — тишина. Густая, давящая. Казалось, даже факелы перестали потрескивать.

Потом, из-за двери, донесся голос.

— Впустите.

Голос был тихим. Без интонаций. Холодным, как скольжение льда по камню. Но не жестоким. Пустым. Как эхо в бездонной пещере. В нем не было ни гнева, ни любопытства — ничего. Этот голос резанул по нервам острее любого крика.

Один из ледяных стражей у двери, не поворачивая головы, толкнул дверь. Она отворилась беззвучно, на удивление легко для своей массивности, распахнувшись вглубь. Оттуда хлынула волна такого пронизывающего холода, что у меня перехватило дыхание, а слезы мгновенно выступили на глазах и застыли на ресницах.

Стражник, сопровождавший меня, сделал шаг в сторону, указывая жестом: Твоя очередь.

Я замерла на пороге. Передо мной была бездна. Логово Льда. Его пространство. Каждая клетка моего тела кричала: Беги! Но бежать было некуда. За спиной — безликие стражи, ледяные коридоры, королевский приказ и тень отца. Я сделала шаг вперед. Внутрь.

Дверь бесшумно закрылась за моей спиной.

Комната.

Пустота.

Холод.

Вот первое, что поразило. После роскоши королевского кабинета и даже моих относительно «богатых» покоев — аскетизм этого места был ошеломляющим. И пугающим. Комната была просторной, но казалась камерой из-за гнетущей атмосферы. Высокие стены из темного, почти черного камня, гладко отшлифованного и покрытого толстым, бугристым слоем льда. Он лежал не только в углах — он стекал причудливыми наплывами с потолка, тянулся по стенам, как жилы, искрился голубоватым отблеском в скупом свете. Окна — высокие, узкие, как бойницы, — были затянуты таким толстым слоем морозных узоров, что сквозь них не проникало ничего, кроме смутного серого свечения. Ни штор, ни украшений. Ни ковров на каменном полу, отполированном до зеркального блеска временем и холодом.

В центре комнаты — ничто. Только холодный камень и лед.

В глубине, у самого темного окна, стояло кресло. Простое, высокое, деревянное, без излишеств. Оно казалось инородным телом в этом ледяном царстве. И в нем сидел Он.

Кайлен. Принц Льда. Ледяное Сердце.

Первое впечатление — не монстр. Не изверг, каким его рисовали слухи. Силуэт в кресле был высоким, но худым, почти хрупким под слоями простой темной одежды — черный шерстяной камзол, черные брюки, заправленные в высокие сапоги из некрашеной кожи. Ни бархата, ни золота, ни королевских регалий. Только… холод. Он исходил от него физически, как волны стужи от открытой морозильной камеры. Воздух вокруг кресла мерцал, искрился от перепада температур.

Я не решалась подойти ближе, застыв у двери. Он не поворачивался. Казалось, не дышал. Был частью пейзажа — еще одной ледяной скульптурой.

Потом он медленно повернул голову.

Свет из окна (вернее, то, что через него пробивалось) упал на его лицо.

И я забыла дышать.

Он был… нечеловечески прекрасен. И так же нечеловечески трагичен. Лицо с резкими, словно высеченными из мрамора благородными чертами: высокие скулы, прямой нос, четкая линия подбородка. Кожа — бледная. Не просто светлая, а фарфоровая, почти прозрачная, сквозь которую, казалось, просвечивали синеватые прожилки. Как у жителя глубин океана, никогда не видевшего солнца. Губы — тонкие, красиво очерченные, но бескровные, сжатые в тонкую, ледяную линию не то презрения, не то вечной боли.

Но главное — глаза.

Они были подняты на меня. Цвета зимнего неба перед бураном. Не просто серые. Серебристые. Бледные, почти белесые радужки, испещренные тончайшими прожилками более темного, стального оттенка. И в них… пустота. Глухая, бездонная, всепоглощающая пустота вечной мерзлоты. Ни гнева, ни жестокости, ни даже любопытства, которые я ожидала увидеть. Только ледяное безмолвие. Взгляд, который не видел меня , а видел сквозь меня, в какую-то бесконечную, замерзшую даль. Этот взгляд был страшнее любой ярости. Он отрицал саму жизнь.

Он смотрел на меня несколько мгновений, молча. Холод в комнате, казалось, сгустился до предела. Мой дар внутри бушевал, рвался навстречу этому морозу, как огонь к маслу. Ладони горели.

Наконец, его губы дрогнули. Он заговорил. Голос был тем же, что и за дверью: тихим, холодным, пустым, но теперь в нем различалась едва уловимая хрипотца, как у человека, чьи связки долго не использовались.

— Так ты и есть та… «целительница»? — Он произнес слово «целительница» с едва уловимым, но убийственным сарказмом, словно это было ругательством. — Тот последний луч надежды моего отчаявшегося отца?

Его бледные губы искривились в подобие усмешки, которая не тронула его ледяных глаз.

— Та, кто должен совершить то, что не удалось всем магам, алхимикам и прочим шарлатанам, осаждавшим этот замок?

Он медленно поднял одну руку — руку с длинными, тонкими пальцами, бледными и, казалось, лишенными крови.

— Потому что ты просто… коснулась меня? И не умерла?

Сарказм стал гуще, ядовитее.

— Значит, ты особенная. Значит, в тебе есть… тепло?

Последнее слово он произнес с таким презрением, как будто это была самая отвратительная вещь на свете.

Я стояла, парализованная его словами и этим всепроникающим взглядом. Страх сковал язык. Что я могла ответить? Что я случайность? Заблудшая душа из другого мира? Что я не знаю, как это работает? Это звучало бы как насмешка или безумие.

— Я… — мой голос сорвался, хриплый от холода и напряжения. Я сглотнула, заставила себя выговорить: — Я не знаю, что я могу, Ваше Высочество. Это была правда. Горькая и беспомощная.

Он усмехнулся снова, коротко и резко. Звук был похож на треск льда.

— Скромность? Очаровательно.

Он внезапно встал.

Он был высоким. Выше, чем я предполагала. Его движения были плавными, но какими-то… механическими. Лишенными естественной грации, словно каждое усилие давалось с трудом скованным холодом суставам. Он сделал шаг ко мне, потом еще один. Холод нарастал волной, обжигая лицо, заставляя меня инстинктивно отступить на шаг. Он остановился, когда между нами оставалось меньше двух метров. Его серебристые глаза, казалось, впитывали мой страх, мою дрожь, но не находили в этом ничего интересного. Только подтверждение собственной чужеродности миру живых.

— Но раз уж ты здесь… по воле короля… — он протянул руку ко мне. Движение было резким, почти агрессивным. Его ладонь была обращена вверх. Бледная, с четко проступающими синеватыми прожилками. — Покажи. Покажи свое чудо. Коснись. — Его голос не повысился, но в нем прозвучал приказ. Железный и не терпящий возражений. — Докажи, что ты не просто еще одна бесполезная игрушка, которую придется… выкинуть.

Последнее слово повисло в воздухе ледяной угрозой. «Выкинуть». Как ненужный хлам. Как неудачный эксперимент. Страх за Эдгара, за себя, смешался с внезапной, острой обидой. Я не просила этого дара! Я не просила попасть сюда! Я просто пыталась спасти сначала девочку, а потом старика!

— Ты боишься? — спросил он тише, но также ядовито. Его глаза сузились, изучая мое лицо. — Боишься, что твое «тепло» испарится при первом же настоящем испытании? Или боишься… меня?

Что-то внутри меня взбунтовалось. Не Алисы, не Аннализы — что-то глубинное, упрямое. Страх не исчез, но его оттеснила волна гнева. Гнева на его цинизм, на его холодность, на эту несправедливую ловушку. И на себя — за эту беспомощность.

— Нет, — вырвалось у меня, громче, чем я планировала. Голос все еще дрожал, но в нем появилась твердость. — Я не боюсь.

Это была ложь. Я боялась до смерти. Но я не могла дать ему удовольствия увидеть это.

Я сделала шаг вперед, преодолевая волну стужи, исходившую от него. Потом еще один. Мои ноги были ватными, сердце колотилось где-то в горле. Я подняла свою правую руку. Она горела изнутри. Дар бушевал, рвался навстречу источнику холода, как магнитом притягиваемый. Я, словно в замедленной съемке, протянула ее к его открытой ладони. Расстояние сокращалось. Сантиметры… Миллиметры…

Кончики моих пальцев коснулись его ладони.

Шок.

Не электрический. Температурный.

Его кожа была не просто холодной. Она была ледяной. Как гладкий, отполированный камень, пролежавший века в вечной мерзлоте. Но не мертвой! Под этой ледяной коркой ощущалось… напряжение. Живое, пульсирующее, как ток. И боль. Глубокая, внутренняя, невыразимая словами боль. Как будто что-то неистово грызло его изнутри, сковывало каждую клетку, вымораживало душу. Эта боль была такой острой, такой всепоглощающей, что я чуть не отдёрнула руку от ужаса и сострадания. Это было проклятие. Его суть. Его ядро.

И мой дар отозвался.

Не так, как раньше — мягким ручейком тепла для царапины или волной для лихорадки. Он взорвался. Тепло, настоящее, жгучее тепло, хлынуло из самой глубины моего существа, сконцентрировалось в точке соприкосновения наших ладоней и ударило в его лед. Не агрессивно, но мощно. Как ключ жизни, вонзающийся в царство смерти.

Кайлен вздрогнул всем телом. Не просто вздрогнул — его будто ударило током. Он сделал резкий шаг назад, но наша связь через прикосновение не прервалась. Его глаза, эти бездонные серебристые озера, расширились до предела. Пустота в них затрещала, как тонкий лед под ногами. В них мелькнуло нечто дикое, первобытное — чистый, неконтролируемый шок. И… боль? Не физическая. Та боль была знакома. Что-то другое. Как будто прикосновение тепла было не облегчением, а пыткой для его извращенной холодом природы.

— Что ты?!. — Он начал, его голос сорвался на хрип, потеряв всю свою холодную отстраненность. В нем была паника. Настоящая, человеческая паника.

И в этот момент комната ответила.

Раздался резкий, громкий треск! Как будто лопнуло огромное зеркало. Я рванула голову в сторону — толстый наплыв льда на ближайшей стене треснул сверху донизу, расщепившись на множество мелких паутинок. Кусок льда размером с кулак откололся и с глухим стуком упал на каменный пол. Воздух в комнате дрогнул. Холод, казавшийся незыблемым, заколебался. На мгновение стало чуть… не теплее, а менее холодно. Как будто гигантский ледяной колокол, накрывавший комнату, дал трещину.

Кайлен вскрикнул. Не крик, а резкий, сдавленный звук, полный ужаса и ярости. Он дернул руку, наконец разрывая контакт. Его лицо, всегда бледное, стало мертвенно-белым. Он тяжело дышал, его грудь вздымалась под темной тканью камзола. Он смотрел на меня не с ненавистью, а с чистым, животным страхом. Как на что-то непостижимое, чудовищное. Как будто я прикоснулась не к его руке, а к открытой ране на его душе и вылила туда раскаленную сталь.

— Довольно! — Его голос прогремел, потеряв всю свою прежнюю ледяную сдержанность. В нем была ярость, но ярость отчаянная, испуганная. — Вон! Немедленно!

Я отпрянула, прижав руку к груди. Ладонь горела, как после ожога, но не от его холода — от выплеска собственной силы. Я чувствовала слабость, головокружение, как будто отдала часть своей жизненной энергии в этом одном прикосновении. Но больше всего меня потрясла его реакция. Он не просто почувствовал тепло. Он испугался его. До глубины души.

Внезапно раздался громкий, настойчивый стук в дверь.

— Ваше Высочество? Все в порядке? Мы услышали крик! — Это был голос одного из ледяных стражей. Тревожный? Нет. Настороженный. Исполняющий долг.

Кайлен стоял, все еще дрожа, его глаза были прикованы ко мне, полные смятения и этой дикой, необъяснимой паники. Он сжал кулаки, челюсти напряглись так, что выступили желваки. Он боролся с собой, пытаясь вернуть контроль, вернуть свою ледяную маску.

— Войдите! — выдохнул он наконец, голос снова стал жестким, но в нем еще дрожали обертоны пережитого шока.

Дверь открылась. В проеме возникла фигура советника Дерна. Его умные, всевидящие глаза мгновенно оценили обстановку: меня, прижавшуюся к стене, Кайлена, стоящего как натянутая струна, с лицом, лишенным крови, трещину во льду на стене, осколки на полу. Его лицо осталось невозмутимым, но в глазах мелькнуло любопытство и… удовлетворение? Быстрое, как вспышка.

— Король требует отчета о первом сеансе, Ваше Высочество, — произнес он ровно, кланяясь. Его взгляд скользнул по мне. — И интересуется… впечатлениями.

Кайлен сделал глубокий, дрожащий вдох. Он отвернулся от меня, к окну, скрывая лицо. Когда он заговорил, его голос снова был холодным, отстраненным, но в нем появилась новая нота — горького сарказма.

— Скажи королю… — он сделал паузу, словно подбирая слова. — … что его новая игрушка… оказалась… интересной. Он обернулся, и его серебристый взгляд снова упал на меня. Теперь в нем не было паники, но была ледяная предостерегающая глубина. — Она не сгорела при первом же прикосновении. Пока.

Он повернулся к Дерну.

— Завтра. В это же время. Приведите ее снова.

Затем он посмотрел прямо на меня. Его губы не шевелились, но я услышала его слова так отчетливо, как будто он прошептал их мне прямо в ухо, сквозь гул собственной крови и стук сердца. Тонкие, ледяные, как лезвие ножа:

— И не вздумай рассказывать ему… что здесь произошло на самом деле. Ни слова о трещине. Ни слова о… Он не договорил. Но смысл был ясен. Ни слова о моем страхе.

Я едва заметно кивнула. Что еще я могла сделать?

Дерн поклонился снова, его лицо оставалось непроницаемым.

— Как прикажете, Ваше Высочество. Он повернулся ко мне. — Пойдемте.

Я последовала за ним, не оглядываясь. Мои ноги едва слушались. Рука, коснувшаяся его, все еще пылала, но теперь это было смешанное ощущение жара, покалывания и глубокой, леденящей усталости. В ушах звенело.

Но сквозь шум в голове ясно звучала одна мысль:

Он почувствовал.

То же, что и я.

Его лед… дрогнул.

И это его ужаснуло.