Я проснулась от того, что по щеке скользнула капля пота. Густой, спёртый воздух комнаты обволакивал лицо, словно мокрая ткань. Где-то за окном кричали птицы — не привычные городские воробьи, а какие-то другие, с резкими, пронзительными голосами.
Я резко села — и тут же в висках застучало.
— Тихо, тихо, дитя, — рядом раздался тот же грубоватый голос.
Передо мной снова был седой мужчина. На этот раз я разглядела его получше: выгоревшая на солнце рубаха, потёртый жилет, руки, покрытые шрамами и мозолями. Глаза — тёмные, усталые, но тёплые. Он держал в руках глиняную кружку, от которой валил пар.
— Пей, — протянул он мне. — Ты три дня в жару металась.
Я машинально взяла кружку. Пальцы дрожали. Внутри плескалась мутная жидкость, пахнущая мёдом и чем-то горьким.
— Кто вы? — прошептала я.
Мужчина нахмурился ещё сильнее.
— Опять за своё? — он вздохнул и потер переносицу. — Я же твой отец, Аннализа. Эдгар.
Отец?
Я огляделась. Комната была маленькой, с низким потолком. Стены — грубые деревянные, с щелями, через которые пробивались лучи солнца. На полу — потрёпанный коврик, на столе — оловянная тарелка с остатками какой-то похлёбки. Ничего знакомого.
— Где я?
— В своём доме, — Эдгар сел на табурет рядом с кроватью и устало потер лицо. — В деревне Вейсхольм. Южная провинция.
Я сжала кружку так, что пальцы побелели.
— Это… не моя комната.
— Ну конечно не твоя, — он фыркнул. — Ты же у меня в мастерской лежишь. В доме жарко, а тебя лихорадило.
Я закрыла глаза.
Кома. Галлюцинации. Это всё ненастоящее.
Но когда я открыла их снова — ничего не изменилось. Деревянные стены. Запах трав. Чужие руки, слишком тонкие и бледные, лежащие на коленях.
— Вот, — Эдгар вдруг протянул мне небольшое зеркальце в деревянной оправе. — Может, так быстрее очухаешься.
Я подняла его — и чуть не выронила.
В отражении смотрела на меня незнакомая девушка.
Бледная, с тёмными кругами под глазами, с губами, потрескавшимися от жара. Но самое страшное — это были не мои черты. Другой разрез глаз. Другой нос. Другие волосы — не мои темно-каштановые, а светло-русые, выгоревшие на солнце.
— Это… не я, — выдавила я.
Эдгар вздохнул.
— Ну вот, опять началось.
Он взял у меня зеркало и сунул его в карман.
— Ты Аннализа. Моя дочь. Ты заболела полгода назад — слабость, жар, врачи руками разводили. А три дня назад тебя словно подменили: вскочила с постели, закричала что-то про какую-то девочку и машину, а потом — бац — и без памяти.
Я сглотнула.
— А… до этого? Что я делала?
— Помогала мне в лавке, — он махнул рукой в сторону двери. — Покупателям счёт сводила, товар раскладывала. А до того — в поле с подругами бегала, на речку. Обычная жизнь.
Обычная жизнь.
Только не моя.
Я медленно подняла руки и уставилась на них. Длинные пальцы, тонкие запястья. На левой — маленькая родинка, которой у меня никогда не было.
— Мне нужно встать, — вдруг сказала я.
Эдгар хотел возразить, но я уже ставила ноги на пол.
И тут же рухнула бы, если бы он не подхватил меня.
— Видишь? — он усадил меня обратно. — Ты ещё слаба.
Но я не сдавалась.
— Хочу… на улицу.
После долгих уговоров он позволил мне выйти, поддерживая под руку.
Дверь мастерской скрипнула, и я зажмурилась от яркого света.
Когда глаза привыкли, я увидела деревню.
Небольшие дома с соломенными крышами. Узкие улочки, вытоптанные до земли. Вдали — поля, золотящиеся под солнцем. И горы — высокие, синие, уходящие в небо.
Ничего из этого я не знала.
— Красиво, да? — Эдгар улыбнулся. — А ты говоришь — «не мой мир».
Я не ответила. Потому что в этот момент из-за угла выбежал маленький мальчик, лет шести, с разбитым коленом. Он рыдал навзрыд, прижимая ладошку к кровившей ссадине.
И прежде, чем я успела подумать, мои руки сами потянулись к нему.
— Давай посмотрим, — услышала я свой голос.
Я взяла его руку, и вдруг…
Тепло.
Оно разлилось по ладоням, как горячая вода. Я даже вздрогнула от неожиданности. Мальчик перестал плакать и уставился на меня круглыми глазами.
— Не бойся, — прошептала я.
Тепло потекло сильнее.
И — о чудо — кровь остановилась. Ссадина не исчезла, но края её словно сжались, покраснение ушло.
Мальчик ахнул.
— Мама! — закричал он. — Она волшебница!
Я отдернула руки, как от огня.
Что это было?
Эдгар смотрел на меня странно — не с испугом, а с… надеждой?
— Ну вот, — пробормотал он. — Дар-то вернулся.
— Какой дар? — голос мой дрожал.
Он покачал головой.
— Пойдём домой, дочка. Ты ещё слаба.
Но я уже знала — что-то здесь было не так.
И дело было не только в том, что я попала в другой мир.
Дело было во мне.
В этом странном тепле, которое жило в моих руках.
Этот мир пахнет по-другому.
Первое, что я осознала, когда Эдгар вывел меня во двор — воздух здесь был густой, насыщенный ароматами земли, трав и дыма. Не городская гарь, не бензин и асфальт, а что-то живое, почти осязаемое. Я сделала глубокий вдох, и легкие заныли от непривычной чистоты.
— Осторожнее, — Эдгар поддержал меня, когда я пошатнулась. — Ты же как тростинка сейчас.
Я кивнула, цепляясь взглядом за детали:
— Деревянный забор, покосившийся от времени. Куры, копошащиеся в пыли. Глиняные горшки с цветами у крыльца — синими, как незабудки, только крупнее. И солнце… такое яркое, что глаза слезились.
— Пойдем в дом, — мужчина — мой «отец» — бережно вел меня под руку.
Дверь скрипнула, и я замерла на пороге.
Комната была маленькой, но уютной: массивный стол, застеленный вышитой скатертью, полки с глиняной посудой, пучки сухих трав под потолком. В углу — прялка, а у окна — детская колыбель, покрытая слоем пыли.
— Твоя мама пряла тут, — Эдгар словно поймал мой взгляд. — А колыбель… мы думали, будут еще дети.
Грусть в его голосе заставила меня сглотнуть. Я машинально подошла к полке и провела пальцем по краю тарелки — так делала дома, когда нервничала.
— Ты… всегда так трогаешь вещи, когда думаешь, — вдруг сказал Эдгар.
Я вздрогнула. Значит, настоящая Аннализа тоже…
— Я…
— Ничего, — он махнул рукой. — Кушать будешь?
Еда оказалась странной, но вкусной: густая похлебка с ячневой крупой, темный хлеб с медом и что-то вроде сырников, только с пряными травами. Я ела медленно, изучая свои новые руки — узкие запястья, длинные пальцы, но на среднем правой — маленький шрам. У меня такого не было.
— Ты себя узнаешь хоть? — Эдгар снова протянул мне круглое зеркальце в деревянной оправе.
В отражении на меня вновь смотрела другая девушка.
— Нет, — прошептала я.
— Господи, — Эдгар потер лицо. — Ладно. Сегодня Марта приходила — спрашивала, не нужно ли тебе помочь с травяными сборами.
— Кто?
— Целительница, — он встал и начал собирать посуду. — Ты у нее полгода назад учиться начала, пока не заболела.
Я замерла. Значит, у этой Аннализы уже были способности?
В этот момент за дверью раздался визг.
— Аннализа! Ты живая!
Через порог перескочила девочка лет десяти с корзиной ягод. Ее волосы растрепались. Она улыбалась в тридцать два зуба, но споткнулась о пробежавшую кошку и растянулась на полу, сильно ударившись и рассыпав ягоды.
— Лина, осторожно! — Эдгар бросился вперед, помогая той подняться.
Что-то щелкнуло внутри.
Я почувствовала ее боль — остро, как булавку под ногтем.
— Давай посмотрим, — подошла к девочке и взяла ее разбитые ладошки в свои.
Лина замерла, когда мои пальцы коснулись ранок.
И тогда тепло хлынуло из груди в ладони, как горячий чай. Я даже ахнула — настолько это было физически ощутимо . Под пальцами кожа Лины порозовела, кровь остановилась.
— Вау! — девочка уставилась на колено. — Ты же раньше так не могла!
— Что?
— Раньше у тебя только головную боль успокаивать получалось, — Лина прыгала на месте. — А теперь прямо заживает !
Эдгар смотрел на меня странно — будто видел впервые.
К вечеру я уже:
Обнаружила свой дар — трижды:
Вылечила царапину у кота (тепло было слабее, но кот замурлыкал)
Сняла боль в спине у старика-соседа (он заплакал и назвал меня «благословенной»)
Вылечила головную боль у Эдгара
Узнала подробности — оказывается, «болезнь» Аннализы началась после того, как она нашла в лесу «камешек с искрами» (метеорит? магический артефакт?)
Соврала — сказала Эдгару, что «вспомнила кое-что», чтобы он не волновался
Когда я легла спать (на узкой кровати под лоскутным одеялом), то уставилась в темноту.
Это не сон.
Потому что:
Я чувствовала зуд на шее — аллергия на подушку из пуха
Слышала, как Эдгар ворочается за стеной
Дар — он был слишком реальным
А еще…
Я достала из-под матраса тот самый «камешек» — черный, с прожилками, будто светящимися изнутри.
— Что ты со мной сделал? — прошептала я.
Камень молчал.
За окном завыл ветер, и мне вдруг явственно почудился в нем чей-то смех…