Город Звёзд

Глава 15 Призрак во дворце

Гаэтано был в слишком большом смятении чувств, чтобы наслаждаться своим пребыванием в Беллеции. Вне всяких сомнений, город был удивительно красив. Как ни любил Гаэтано свою родную Джилью, он должен был признать, что Беллеция не менее прекрасна. Регент попросил своих старших братьев, Эгидио и Фьорентино, показать Гаэтано город, и они проводили целые дни, катая молодого ди Кимичи по каналам и развлекая его забавными историями из тех времен, когда оба брата были мандольерами.

Оба они оказались прекрасными спутниками, всегда готовыми посмеяться и рассказать забавный анекдот, совсем не похожими на своего внушающего некоторую робость младшего брата. В первый же день, когда на веслах сидел Эгидио, Фьорентино попросил его направить лодку к одному из причалов для traghetto — паромов. «Оттуда нам машет рукой какая-то женщина, — сказал он. — Должно быть, приняла нас за паром».

Гаэтано поднес руку козырьком к глазам. Даже на таком расстоянии и против солнца он безошибочно узнал в этой женщине свою кузину Франческу. Уже не первой молодости мандольеры были отнюдь не против принять в свою лодку молодую красивую женщину, особенно после того, как Гаэтано объяснил им, что это его родственница.

— Что вы все тут делаете? — спросила Франческа после того, как закончились взаимные представления и она уселась на выложенное подушками сидение мандолы. — Ты, Гаэтано, похож сейчас на туриста.

— Не совсем, — заметил Фьорентино. — Будь это так, мандольер в лодке был бы помоложе. Мы с братом давно уже оставили это ремесло, хотя вполне еще способны показать почетному гостю наш город.

— Так уж давно это не могло быть, — возразила Франческа. — Насколько я знаю, мандольеры покидают свою профессию в возрасте двадцати пяти лет.

Комплимент явно пришелся братьям по душе, хотя они и восприняли его как добрую шутку.

— Я и сама бы не прочь получше познакомиться с этим городом, — сказала Франческа. — Мой кузен-посол в прошлом году привез меня сюда, чтобы выдать замуж, и я почти не видела Беллецию, за исключением разве что собора и рынка на деревянном мосту. Большую часть времени мне приходилось проводить во дворце мужа, где всё мое общество составляла одна лишь горничная.

— А не ваш муж? — спросил Эгидио, которому было кое-что известно о подоплеке этого брака.

— Нет, — ответила Франческа. — Советник Альбани сразу же уехал на юг, чтобы присматривать за своими виноградниками возле Читтануовы.

Она не стала добавлять, что заставила Ринальдо ди Кимичи пообещать сделать всё для скорейшего расторжения ее брака со старым советником, заявив при этом, что и минуты не останется в Беллеции, если муж не будет убран с ее глаз куда-нибудь подальше. Чистой правдой было то, что у Альбани имелись на юге виноградники. Дохода они практически не приносили из-за болезни, поразившей лозы. Солидное приданое невесты, предложенной ему ди Кимичи, и было главной причиной, по которой старик согласился жениться. А вот освободиться от навязанного ей брака Франческе оказалось намного сложнее, чем она воображала. Альбани был достаточно умен, чтобы не спешить расстаться с уже полученным приданым.

Для семейства ди Кимичи сложилась довольно деликатная ситуация. Франческа поначалу предполагала, что сможет возвратиться в Беллону сразу же после завершения фарса с выборами герцогини, но в полученном от самого герцога Никколо послании было сказано, что до момента расторжения брака ей следует оставаться на месте. Ради сохранения престижа семейства и поддержания видимости, что в Беллецию она прибыла из своих чисто личных соображений.

— Для нас будет истинным удовольствием показать вам и принцу наш город, — сказал Эгидио.

Гаэтано даже в голову не пришло удивиться, каким образом Франческа узнала, что он именно в это время будет проплывать мимо причала и как случилось, что она покинула свой особняк без всякого сопровождения. Ему просто доставляло удовольствие находиться в ее обществе. Так и получилось, что ближайшую пару недель он проводил время с Франческой и братьями Росси, знакомясь с городом — как с воды, так и на суше.

Они посетили острова, где Гаэтано купил Франческе кружева и зеркало, а себе — великолепный новый кинжал. На Бурлеске они полакомились изумительно вкусными пирожными, а на Мерлино побывали в музее стекла. Там Гаэтано осмотрел стеклянную маску и прочел рассказ о том, как принц Реморы танцевал с герцогиней, носившей оригинал этой маски, и как маска разбилась, когда герцогиня случайно поскользнулась. С тех пор в Беллеции все незамужние женщины старше шестнадцати лет стали обязаны носить маски.

— Единственная светлая сторона моего кошмарного замужества, — прошептала Франческа, — состоит в том, что мне ненужно носить маску. Не понимаю, как герцогиня может выдерживать это. Какой смысл быть молодой и красивой, иметь множество чудесных нарядов и драгоценностей, если никому не позволено увидеть твое лицо? Полагаю, что вскоре она выйдет замуж, просто чтобы избавиться от этого кошмара.

Этот разговор заставлял Гаэтано чувствовать себя не в своей тарелке. Он не знал, стоит ли рассказать Франческе о том, для чего он приехал в Беллецию, или о том, что почти каждый вечер, обедая в покоях герцогини, он сидит за столом рядом с нею, видит ее не прикрытое маской лицо и зовет ее Арианной.

— Должно быть, это был брат нашего дедушки, — заметила Франческа, прочитав прикрепленный рядом с маской ярлык.

Эти слова вернули Гаэтано к действительности. И он, и Франческа принадлежали к роду ди Кимичи, это их предок танцевал с той герцогиней. Была ли Арианна ее потомком, Гаэтано не имел ни малейшего представления, но знал, что, согласно семейному преданию, Герцогиня Беллеции отравила юного принца Реморы. Гаэтано сожалел о том, что в свое время без особого внимания слушал эту историю. Трудно удивляться тому, что между ди Кимичи и Беллецией существовала вековая вражда.

Вопрос в том, сможет ли брак между ним и Арианной положить конец этой вражде?

— Ну нет, сынок, ты уж постарайся удержаться на ней! — громко расхохотавшись, воскликнул Уильям Детридж.

У него и Чезаре был теперь общий секрет — они учили Лючиано ездить верхом. Пытались, во всяком случае. Лючиано отнюдь не был прирожденным наездником и то и дело вылетал из седла. Правда, учебой они занимались на поросшем мягкой травой поле, так что всё ограничивалось синяками и некоторым ущербом для самолюбия. Лючиано не хотел, чтобы Джорджия узнала об этих уроках, так что брать их он решил либо рано утром, либо поздним вечером.

Решение свое Лючиано принял в то утро, когда увидел Чезаре, отправлявшегося на тренировку верхом на неоседланной лошади. Лючиано позавидовал непринужденной посадке мальчика, словно воедино слитого с великолепным Архангелом. И ему всё еще было больно при воспоминании о том, как Джорджия и Чезаре скакали верхом из Санта Фины в то время, как он и Фалько следовали за ними в карете. Даже на три года младший Фалько был до несчастного случая отличным, вне всяких сомнений, наездником.

— Будь я сейчас в двадцать первом столетии, — сказал однажды Лючиано своему приемному отцу, — в следующем году постарался бы получить водительские права. Ну, права, разрешающие самостоятельно управлять самодвижущимися экипажами, о которых я как-то рассказывал. Мой папа даже дал мне пару уроков на автодроме спортивного центра. Теперь всё это ни к чему — у меня даже и велосипеда нет. Могу с равным успехом начать учиться управляться с тальянским транспортом.

Какое-то время Детридж молчал. От Лючиано редко приходилось слышать рассказы о его прошлом, лежавшем в том далеком, полном машин будущем, которое ученому елизаветинских времен трудно было даже вообразить.

— Стало быть, следует тому научиться, — только и произнес он, взяв мальчика в свои медвежьи объятия.

С этого и начались их уроки, в тайну которых они посвятили и Чезаре. Заниматься они начали с седлом, хотя Лючиано страшно хотелось поскорее перейти к езде на неоседланной лошади, взяв за пример для подражания ловкость и искусство Чезаре.

— Не пытайся бегать, прежде чем научишься ходить, — предостерег Чезаре.

— Рысью ехать у меня уже вроде бы получается, — пропыхтел Лючиано, подпрыгивая на спине Дондолы, смирной гнедой кобылы, специально подобранной для этих уроков.

— Не тревожься, — сказал Детридж. — Мы из тебя еще настоящего конника сотворим.

Выйдя в тот день из школы, Джорджия никак не могла решить, что же ей дальше делать. Домой идти не хотелось, потому что там, скорее всего, ее уже ждал Рассел, но и заглянуть в антикварный магазин она, памятуя о его гнусной клевете, тоже не решалась. Она не раз уже задумывалась о том, каким образом ему удалось проведать о ее визитах к мистеру Голдсмиту. Рассудив наконец, что одновременно быть дома и шнырять вокруг магазина Рассел никак не может, она все-таки решила навестить старика.

Когда Джорджия вошла в магазин, мистер Голдсмит был занят с одетой в твидовый костюм дамой, покупавшей набор из двух зеленых ваз. Джорджия присела в уголке и начала листать старые номера «Сельской жизни», лежавшие на круглом Мраморном столике. Когда покупательница вышла, мистер Голдсмит сунул в ящик кассы десятифунтовую купюру. Настроение у него было прекрасным — первая как-никак удачная сделка за последние несколько дней.

— Сегодня ты выглядишь получше, дорогая моя, — сказал он.

— Со мной всё в порядке, — ответила Джорджия. — Врач сказал, что это было просто переутомление.

— А лошадка твоя нашлась?

— Да, у Рассела, — хмуро проговорила Джорджия. — Его заставили вернуть мне эту лошадку, но он отломал ей крылья. Посмотрите.

Она вынула починенную лошадку из кармана и развернула ее. Мистер Голдсмит осмотрел крылья.

— Кто-то хорошо потрудился, чтобы починить ее, — заметил он.

— Это моя мама, — ответила Джорджия. Сказать, что не знает, насколько хорошо починена лошадка, до того, как проверит, способна ли она по-прежнему переносить ее из мира в мир, Джорджия, разумеется, не могла.

— Стало быть, ты оказалась права насчет своего сводного брата? — спросил мистер Голдсмит. — И как отреагировали твои родители?

— Никак! — с горечью проговорила девочка. — Неприятности в результате у меня, а не у него.

— Что за неприятности?

— Да ничего особенного, — поколебавшись, ответила Джорджия. — Я, собственно, зашла сказать вам, что лошадка нашлась и что я на время уезжаю из города. Полагаю, что родители хотят хоть ненадолго разъединить нас с Расселом.

— Мне будет не хватать тебя, — сказал мистер Голдсмит, — но идея неплохая.

— Да, — сказала Джорджия. — И я собираюсь покататься в Девоне на настоящей лошади… лошади моей подруги.

Одно из зеркал Родольфо было настроено на Большой Канал. Оно следило за мандолой, в которой находились его братья, молодой ди Кимичи и его кузина. Он улыбнулся, увидев, как головы молодых людей склонились друг к другу, когда Гаэтано начал показывать что-то Франческе.

— Всё идет хорошо, не правда ли? — произнес голос за его спиной.

Родольфо обернулся к Арианне и вновь улыбнулся — теперь уже ей.

— Не слышал, как ты вошла. Старею, наверное.

Прошедшая потайным ходом Арианна положила руку на плечо Родольфо.

— Ничего подобного, — сказала она. — А они выглядят счастливыми, не правда ли?

— Опасную ты затеяла игру, — проговорил Родольфо.

— Затеяла игру? Я? — широко раскрыв глаза, ответила Арианна. — Но ведь вполне естественно, что принц проводит время со своей единственной в Беллеции родственницей, разве не так?

Родольфо приподнял бровь.

— Знаешь ли, ты с каждым днем становишься всё более похожей на мать.

Арианна не была уверена, следует ли воспринять эти слова как комплимент.

Джорджия лежала, сжимая в руке починенную лошадку, думая о Реморе и не осмеливаясь уснуть. При мысли о том, что она не сможет перемещаться между мирами, ее охватывал ужас. Но едва почувствовав, что начинает погружаться в сон, она дала торжественное обещание: «Если я вернусь в Ремору, то постараюсь выполнить просьбу Фалько как можно быстрее — прежде чем Рассел сумеет вновь добраться до талисмана».

Отворив глаза, Джорджия увидела солнечные лучи, пробивающиеся сквозь щели черепичной крыши на золотистую пыль сеновала Овна. Слышно было, как внизу постукивают по каменному полу копыта лошадей, пережевывающих набросанное в их кормушки сено. Она вернулась!

Джорджия изумленно взглянула на маленькую лошадку, зажатую в ее руке. Такая крохотная и уязвимая, но, тем не менее, лишить этот талисман его волшебной силы Расселу не удалось. Стряхнув соломинки со своего непритязательного реморского костюма, Джорджия стремглав спустилась по лестнице и бросилась в дом Паоло, подгоняемая желанием поскорее узнать, сколько времени прошло здесь после ее последнего посещения Реморы и что за это время произошло.

В доме, похоже, никого не было. Джорджия почувствовала смешанное с беспокойством разочарование. Пустым этот дом ей еще никогда не приходилось видеть.

Джорджия сидела за аккуратно выскобленным кухонным столом в состоянии полной растерянности. Где Лючиано и Детридж, где все остальные? А потом она услышала какой-то звук, доносившийся из угла. Близнецы спали в большой деревянной колыбели, и один из них громко посапывал во сне. Стало быть, по крайней мере, Тереза должна быть где-то поблизости. Джорджия вскочила на ноги и выбежала на задний двор. Тереза спокойно кормила там цыплят, а три девочки помогали ей, взвизгивая от притворного ужаса каждый раз, когда куры клевали зерна рядом с их босыми ногами.

Тереза подняла глаза, увидела появившуюся во дворе Джорджию и улыбнулась ей. Джорджия почувствовала, что у нее вновь сжалось сердце, как бывало каждый раз, когда она видела семью Чезаре. Не то, чтобы ей хотелось иметь пятерых младших братишек и сестренок, но было что-то в том, как они дружелюбно относились друг к другу, считая это чем-то само собой разумеющимся. Это создавало обстановку тепла и уюта, которой так не хватало в доме Джорджии.

Любопытно, что Тереза думает о ней, пришло вдруг в голову Джорджии. Знает ли Тереза о том, что Джорджия — девочка? Или о том, что она — Странница? Джорджия не была уверена даже в том, что Тереза знает о принадлежности своего мужа к этому братству. Тереза всегда относилась к Джорджии гостеприимно и доброжелательно — точно так же, как к Лючиано и доктору Детриджу, хотя и увидела ее впервые уже после прибытия гостей из Беллеции.

— Доброе утро, Джорджио, — сказала Тереза, отгоняя петуха в сторону от детишек и присматривая за тем, чтобы каждая курица получила причитающуюся ей долю зерна. — Заспался сегодня?

— Доброе утро, — ответила Джорджия. — У меня что-то счет времени потерялся. Какой сегодня день?

— Четверг, — ответила Тереза, с некоторым любопытством взглянув на Джорджию.

В Реморе, стало быть, прошло два дня точно так же, как и в мире Джорджии. Значит, врата по-прежнему сохраняют стабильность. В Реморе, сообразила Джорджия, был в точности тот же день недели, что и в ее мире. Выходит, она втиснула в четверо суток восемь дней, пережитых ею в двух мирах. Нечего удивляться, что она почувствовала себя совершенно измотанной! Сейчас ей не терпелось узнать, что за вторник и среду успело произойти в Реморе.

— А где все остальные? — стараясь не выдать голосом свое волнение, спросила Джорджия.

— На скаковой дорожке, — улыбнулась Тереза. — Теперь до самых Скачек Чезаре больше нигде не найдешь.

«А где Лючиано?», подумала Джорджия, но не успела задать вопрос, потому что из-за ворот донесся стук копыт.

— Вот и они, — с радостно заблестевшими глазами сказала Тереза. — И наверняка голодные.

Быстро разбросав остатки зерна, она, словно пастух овец, начала подгонять детишек к дому. Джорджия взяла Эмилию за руку, а на вторую руку подхватила Марту. Тереза улыбкой поблагодарила за помощь, а затем, когда все вошли в дом, сказала:

— Беги, встречай, если хочешь. Тут я и сама управлюсь.

Джорджия бросилась к конюшне и едва не столкнулась с выходившим оттуда Лючиано, раскрасневшимся и смеющимся. При виде Джорджии его лицо засветилось от радости.

— Джорджия! — воскликнул он, хватая ее за руки. Вернулась, слава Богу!

Джорджия вздрогнула так, словно его прикосновение обожгло ее, но тут же расслабилась и с ответной улыбкой проговорила:

— Мне очень жаль, но раньше вернуться я просто не могла. В первую ночь из-за усталости, а потом мой сводный брат сломал талисман. Я не была уверена, что вообще смогу вернуться,

Внезапно она почувствовала, что готова пуститься в пляс на булыжниках двора. Она вновь была в Реморе, Рассел не сумел испортить самую для нее важную во всем мире вещь, и Лючиано был так обрадован их встречей. И тут же она увидела, что счастливое выражение начало исчезать с его лица. То же самое было и с остальными, вышедшими из конюшни. Быстрая радостная улыбка при виде Джорджии тут же сменялась какой-то глубокой, еще не нашедшей своего выражения печалью.

— Что случилось? — встревожено спросила Джорджия.

— Исчезла Мерла, — негромко ответил Лючиано. — Мы думаем, что ее украли.

Немного позже Паоло спросил у Джорджии, удалось ли ей как следует отдохнуть.

— Да, спасибо, — ответила Джорджия. — Но задержалась я не из-за усталости. Мой сводный брат украл талисман и сломал его.

— Он знал, для чего этот талисман служит? — с потрясенным видом спросил Паоло.

— Нет. Ему это просто доставило удовольствие. Он знал, что эта вещь мне дорога, и хотел сделать мне больно.

— Он не совсем в своем уме?

— Можно сказать и так, — ответила Джорджия. — Так или иначе, но жить рядом с ним — сущая мука.

Паоло задумался. Джорджия видела, как трудно ему понять то, что кто-то способен так вести себя по отношению к человеку из собственной же семьи. Она знала, что Чезаре никогда бы не повел себя так со своими сводными сестренками и братишками.

— Из-за него ты чувствуешь себя несчастной, — сказал наконец Паоло. — Может быть, именно поэтому талисман и отыскал тебя. Лючиано был болен телом, а у тебя страдает душа. Это позволяет тебе лучше понимать наши беды.

— Может быть, — ответила Джорджия.

Паоло взял ее за руку.

— Запомни, — сказал он, — ничто не длится вечно. Злое точно так же, как и доброе.

Фалько вновь вернулся к одинокой жизни, которую вел до того, как ее нарушило появление Гаэтано. Оставалось только бродить по дворцу, надеясь на приход Лючиано и Джорджии, завораживающих воображение чужестранцев из иного мира. Он часами сидел в библиотеке, пока тело не начинало неметь, а затем отправлялся в свои мучительные странствия по огромному дворцу. Несколько раз у него возникало ощущение, что он не один. Фалько чувствовал, что кто-то следит за ним, и несколько раз, когда ему удавалось обернуться достаточно быстро, определенно видел, как где-нибудь в стороне мелькало что- то синее. Фалько начало казаться, что его преследует какое-то привидение.

В несколько ином смысле, но Фалько начал казаться призраком и самому себе. Теперь, когда Фалько решил навсегда покинуть Талию, он стал представляться себе неким фантомом, который невидимо для глаз переплывает из комнаты в комнату. Еще какое-то время, и он почувствует, что становится всё прозрачнее и прозрачнее до тех пор, пока не окажется слишком поздно куда-либо перемещаться — он станет настолько бестелесным, что перестанет отбрасывать тень в любом из миров.

Эти раздумья были прерваны звоном дверного колокольчика, и Фалько с радостью увидел двух молодых Странников, пришедших навестить его.

— Фалько! — сказала Джорджия, как только они остались одни и она объяснила, почему никак не могла появиться раньше. — Лючиано рассказал мне о возникшей у него идее. Хочешь совершить что-то вроде пробного полета?

— Я готов на всё, — ответил Фалько. — Я, наверное, сойду с ума, если мы не поспешим сделать хоть что-нибудь.

— Тогда сделаем это сегодня, — сказала Джорджия. — Когда я буду уходить, ты отправишься вместе со мной.

— А как быть с талисманом? — спросил Лючиано.

— Я уже думала об этом, — ответила Джорджия. — Что вы скажете насчет колечка из моей брови?

Предложение пришлось по душе обоим мальчикам. Эта вещь была из другого мира, но при этом она не требовала, чтобы Джорджия приносила оттуда что-то ей чуждое. Притом колечко было серебряным и достаточно маленьким, чтобы Фалько мог спрятать его в своей руке.

— Но почему сегодня? — спросил Лючиано. — Ты же ничего не приготовила на том конце.

— Я знаю, — ответила Джорджия. — Но ему ведь не надо будет оставаться там весь день… я имею в виду всю ночь в этом мире. Если я сумею незаметно вывести Фалько из моей комнаты, он может на несколько часов пойти со мной в школу и посмотреть, насколько она ему понравится.

— Пойти с тобой в школу? — сказал Лючиано, с ужасом представив себе бледного, искалеченного Фалько в веселом хаосе средней школы. — А во что ему одеться? Его же ни в один класс не пустят. И что будет, если костыли не переместятся вместе с ним? Он ведь даже ходить не сможет.

Джорджия нахмурилась. И впрямь обдумать всё следовало бы более основательно.

— Можно подождать одну ночь. Тогда мы попадем туда в субботу. Что-нибудь подходящее из одежды я подыщу. И какую-нибудь замену костылям тоже найду. По-моему, какие-то трости стоят у нас в доме вместе с зонтиками. Однако еще дольше ждать с пробой мы не можем. В воскресенье я уезжаю в Девон, а взять туда Фалько я не могу. Ни за что не сумею объяснить Алисе, моей подруге, откуда он там взялся.

— Так когда же мы сможем сделать всё уже по-настоящему? — с тревогой в голосе спросил Фалько.

— Не раньше, чем я вернусь оттуда, — твердо проговорила Джорджия. — Я ведь даже не уверена, что смогу переноситься сюда из Девона. Как ты думаешь, Лючиано?

— Не знаю. Родольфо считал, что я не смог бы переместиться из Венеции в Беллецию, но я ни разу и не пробовал. Думаю, что причина в том, что Венеция находится за пределами Англии. Родольфо полагает, что врата открываются только из Англии… это как-то связано с тем, что там жил доктор Детридж. А вот обязательно ли надо быть именно в Лондоне, я просто не знаю.

— А Девон — это другая страна? — спросил Фалько, и Джорджия поняла, сколько же придется помогать ему, когда он будет наконец «переправлен» в ее мир.

— Фалько отправляется не на рождественские каникулы, а на всю жизнь, — невесело проговорила она, сидя рядом с Лючиано в карете на обратном пути в Ремору.

— Это верно, — ответил Лючиано. — Ты уверена, что хочешь продолжать всё это? Он ведь будет полностью зависеть от тебя — может быть, целые годы.

— Ну, это зависит от того, что предпримет служба социального обеспечения, так ведь? — сказала Джорджия. — Для начала они должны будут постараться найти ему опекуна… если повезет, этим будет заниматься как раз моя мама. В конце концов сделают всё, чтобы подыскать для него приемных родителей. Фалько ведь всего лишь тринадцать лет. И всё же… да, я думаю, что, если только его не отправят куда-нибудь далеко от Лондона, Фалько еще долго будет нуждаться во мне.

Они смотрели друг на друга, понимая теперь, сколько же их план будет иметь последствий. Час назад по дороге в Санта Фину, они упорно говорили только о Мерле, и Джорджия выслушала во всех подробностях историю безуспешных поисков крылатого жеребенка. Сейчас же и мыслями их, и разговором полностью владела проблема Фалько.

В первый раз за все свои посещения Реморы Джорджия стремилась поскорее вернуться домой. Слишком много ей предстояло там сделать,