Город Звёзд

Глава 13 Сватовство

Потрясение и страх парализовали Джорджию. Сначала она пыталась убедить себя, что лошадку вынула Мора, но джинсы были всё еще в корзине, а не в стиральной машине. И Мора ушла уже на работу, оставив Джорджии строгий наказ записаться на прием к врачу. В доме царила тишина, та звенящая тишина, которая наступает после хаоса звуков. Ральф тоже ушел на работу, а Рассел был в школе. Джорджия сквозь туман тяжелого, беспокойного сна слышала, как позвякивала посуда и как они негромко переговаривались за завтраком.

Сейчас Джорджия сидела на краю ванны, бросив на колени смятые джинсы. Ей казалось, что она и впрямь заболела. Должно быть, лошадку взял Рассел. Хорошо понимая, что это бесполезно, Джорджия все-таки пошла и попыталась отворить комнату сводного брата. Дверь была заперта. Рассел потребовал, чтобы и у него в дверях поставили замок, немедленно после того, как начала запирать свою комнату Джорджия. Теперь она не сомневалась в том, что крылатая лошадка находится где-то за запертой дверью.

В шоковом состоянии Джорджия спустилась по лестнице и налила себе чашку молока с кукурузными хлопьями. Поесть было необходимо просто для того, чтобы не упасть в обморок, хотя проглотить хоть что-нибудь удавалось с большим трудом. Потом Джорджия позвонила врачу, но ей ответили, что принять ее смогут только в полдень.

Джорджия быстро отправилась в душ. Мысли в ее голове беспорядочно сменяли друг друга. Что ей делать, если Рассел откажется вернуть лошадку? Или, хуже того, выбросит, а то и сломает ее? Представив, как Рассел топчет своими здоровенными башмаками ее лошадку, Джорджия сделала воду обжигающе горячей и начала отчаянно намыливать голову.

Одно дело — отказаться от Талии на несколько дней. Но мысль о том, что она никогда не сможет туда вернуться, что она никогда больше не увидит Ремору, не увидит Чезаре, не увидит Паоло с его шумным семейством, не увидит Лючиано — это было нечто совершенно иное. И как быть с Фалько?

В последние дни Джорджия провела немало времени, думая о Фалько. То, чего он хотел от нее и Лючиано, было, вне всяких сомнений, опасно и, возможно, неправильно. И тем не менее, Джорджия пришла к убеждению, что это, может быть, как раз то, что ей предназначено совершить в Талии, то, для чего талисман нашел ее. Она не верила в то, что ей суждено стать настоящим страваганте — таким, как Лючиано. Она не чувствовала в себе никакого особого дара или хотя бы тяги к изучению всех тех таинственных вещей, которыми занимаются Странники.

Нет, она чувствовала, что в Талии ей надо выполнить одну единственную задачу — спасти Фалько. Почему, она и сама еще толком не понимала, но это было то, что от нее требуется. Однако без талисмана она ничего не может сделать. Эта мысль доводила Джорджию до отчаяния. Сколько пройдет времени, прежде чем Паоло поймет, что она не вернулась в Талию из-за того, что не может больше перемещаться между мирами? И принесет ли он ей новый талисман? Джорджия понятия не имела, насколько это допустимо — более того, насколько это возможно.

Она пришла к выводу, что, если так и будет сидеть дома, то уж точно рехнется.

— Его высочество принц Гаэтано из Джильи! — провозгласил дворецкий герцогини.

Гаэтано ввели в большой зал для аудиенций, высокие окна которого выходили на один из каналов. В дальнем конце зала находился помост, а на нем искусной работы трон, изготовленный из драгоценного красного дерева. Рядом с троном в гораздо более простом кресле сидел мужчина в черном бархатном костюме. Седина уже основательно посеребрила его темные волосы. Это, вне всяких сомнений, был регент Родольфо, отец и советник молодой герцогини, могучий страваганте.

Гаэтано почувствовал, что при виде одного из самых опасных врагов отца сердце его заколотилось так, что глаза почти не способны были как следует разглядеть стройную фигурку, восседавшую на троне.

— Беллеция приветствует вас, принц, — произнес приятный, мелодичный голос. — Надеюсь, вы удобно разместились в посольском дворце? Позвольте представить вам моего отца, сенатора Родольфо Росси, регента этого города.

Родольфо оказал молодому ди Кимичи честь, поднявшись с кресла и сделав навстречу ему пару шагов, прежде чем склонить голову в приветственном поклоне.

Гаэтано ответил тем же, а затем прошел вперед, чтобы преклонить колени перед герцогиней и поцеловать протянутую ему руку. Герцогиня движением руки разрешила Гаэтано встать, и он обнаружил, что сквозь прорези в серебряной маске глядят ее веселые фиалковые глаза. Гаэтано воспитывался в дворцах и замках, так что в детстве ему приходилось встречаться только с людьми благородного происхождения — исключая, разумеется, слуг. Он был хорошо знаком с вежливыми манерами и этикетом, не отличаясь при этом чрезмерной застенчивостью. Сейчас же, встретившись лицом к лицу с целью своей поездки, он обнаружил, что заикается и краснеет, словно каменщик, очутившийся в будуаре знатной дамы.

Герцогиня была красива, понять это Гаэтано не мешала даже скрывавшая ее лицо маска. Высокая и стройная, с густыми, поблескивающими на свету русыми волосами. Искусно сделанная прическа подчеркивала совершенство овала лица. Голова напоминала цветок, помещенный на стебель шеи. Несколько небольших прядей волос падали на шею и лоб, создавая общее впечатление естественности, несмотря на пышную официальность наряда. А глаза! Большие, блестящие, необычного цвета, делавшего их подобными темным аметистам, украшавшим волосы и шею герцогини.

У Гаэтано промелькнула мимолетная мысль о Лючиано. Счастливец, если она отвечает на его чувства! — подумал он. И тут же Гаэтано вспомнил о цели своего визита в Беллецию. Он взял себя в руки, и на какое-то время все оказались заняты взаимными комплиментами и сладостями, которые слуга внес и поставил на круглом бронзовом столике вместе со светлым искрящимся вином такого сорта, которого Гаэтано прежде еще никогда не случалось пробовать. Тот же слуга внес и кресло для принца, и вскоре все трое вели непринужденную беседу, посвященную Реморе и Звездным Скачкам.

— В Реморе, ваша светлость, я встречался с одним из ваших друзей, — сказал Гаэтано, обращаясь к герцогине, — а также, полагаю, и ваших, — добавил он, повернувшись к Родольфо. — Молодым человеком по имени Лючиано.

Наградой ему послужил видный из-под маски румянец, выступивший на лице герцогини.

— Да, — сказал регент, — это мой ученик и дальний родственник. Всё ли у него в порядке? Вы встречались и с его приемным отцом, добрым моим другом доктором Кринаморте?

— Да, оба они в добром здравии. Я встречался с ними в доме конюшего округе Овна. С ними был друг Лючиано, Джорджио.

Родольфо ничем не проявил чувств, вызванных в нем этим сообщением, и разговор вернулся к предстоящему посещению Звездных Скачек. Никаких упоминаний о главной цели визита молодого принца при этой первой встрече сделано не было. Когда Гаэтано вернулся в принадлежавшие прежде Ринальдо покои, в голове у него всё шло кругом. Если придется жениться на герцогине, бедой это никак не назовешь, подумал он. Вот только захочет ли она выйти за него? Кого она предпочла бы сомнений не вызывало. Только возможностей повлиять на ход событий у нее может оказаться не больше, чем у него самого.

При виде Джорджии мистер Голдсмит улыбнулся, но уже через мгновенье озабоченно нахмурился.

— Добро пожаловать! Но почему ты не в школе? Приболела? Выглядишь ты неважно, — сказал он.

Его сочувственного взгляда оказалось достаточно для того, чтобы Джорджия расплакалась. Мистер Голдсмит пришел в ужас. Дав девочке чистый носовой платок, он усадил ее в своем крохотном кабинете, расположенном в самой глубине магазина. Он даже повесил на входной двери табличку «закрыто», хотя торговля шла не слишком бойко и упускать возможных покупателей никак не следовало.

Джорджии он принес чаю, посетовав на то, что печенья на этот раз у него не водится. Выпив несколько глотков горячего чаю, Джорджия почувствовала себя намного лучше. Плакала она вообще-то редко — разве что когда Рассел оказывался совсем уж невыносимым.

— А теперь рассказывай, что произошло, — сказал мистер Голдсмит, которому не так уж часто приходилось видеть проливающих слезы людей.

— Это всё из-за Рассела, — проговорила сквозь слезы Джорджия. — Моего сводного брата. Я уверена, это он украл мою лошадку.

Выражение ее лица было настолько трагичным, что мистер Голдсмит понял — легковесно отнестись к такой потере ему никак не следует. Пусть это всего лишь копия музейного экспоната, которую — теоретически, во всяком случае — можно заменить другой такой же копией.

— Господи, — сказал он. — Очень жаль. А почему ты решила, что это он взял ее?

Джорджия объяснила, и старик вскоре понял, что слышит сейчас о ее семье гораздо больше, чем она ему рассказывала До сих пор. Ясно было, что ее сводный брат — довольно-таки мерзкий мальчишка. Ясно стало и то, что за всем этим стоит нечто большее.

— Мне необходима эта лошадка, — говорила Джорджия. — Я не могу объяснить, почему — вы всё равно бы мне не поверили, — но я должна вернуть ее, чтобы выполнить одно свое обещание. И лошадка мне нужна именно эта и никакая другая.

Мистер Голдсмит чувствовал, что девочка близка к истерике. Почему крылатая лошадка стала так важна для нее, он не имел ни малейшего понятия, но не мог не распознать признаков близящегося нервного срыва.

— Стало быть, надо добиться, чтобы Рассел вернул ее, верно ведь? Не думаю, что имеет смысл упрашивать его, учитывая, что он сделал это, чтобы — как вы это выражаетесь? — завести тебя. Так ведь вы говорите? Хорошее выражение. Знаю, что бывает с моими часами, если завести их чересчур сильно. Как насчет того, чтобы обратиться прямо к родителям и рассказать им, что, по твоему мнению, произошло? Солгать им для него будет несколько труднее, разве не так?

Джорджия признала, что, скорее всего, это действительно так, но упоминание о часах напомнило ей о приеме у врача. У мистера Голдсмита все часы показывали разное время, но ее собственные часы свидетельствовали о том, что уже без четверти двенадцать и ей придется чуть ли не бежать.

Доктор Детридж разложил карты в том же порядке, что и прошлый раз. Он долго размышлял над значением подобного расклада и в конце концов решил продемонстрировать его Родольфо. Он поставил свое маленькое зеркальце так, чтобы карты отражались в нем, и периодически пристально вглядывался в него, пока не увидел в нем лицо своего старого ученика.

— Приветствую тебя, мастер Рудольф, — проговорил старый англичанин. — Что мыслишь ты об этом раскладе?

— Нахожу его весьма примечательным, друг мой, — ответил Родольфо, внимательно вглядываясь в карты, — особенно потому, что в это новолуние я получил в точности такой же.

— Богиня не являет себя в новолуние без важной на то причины, — задумчиво проговорил Детридж.

— Быть может, что-то в наших делах заинтересовало ее? — предположил Родольфо.

— Тогда надежду остается питать, что вмешательство ее к благу нашему приведет, — сказал Детридж.

Лючиано не был удивлен тем, что на следующий день Джорджия не появилась в Реморе; в конце концов, он сам посоветовал ей сделать перерыв. Фалько, однако, был явно разочарован, когда Странник из Беллеции появился в папском дворце один.

— Есть вещи, которые мы можем обсудить и без Джорджии, — мягко проговорил Лючиано.

Фалько в ответ лишь молча кивнул, и Лючиано показалось, что мальчик украдкой вытер набежавшую слезу. Это было нечто новое. Не связано ли стремление Фалько перенестись в другой мир с желанием быть поближе к Джорджии? Задавать прямые вопросы на такую щекотливую тему было бы, разумеется, совершенно неуместно. Лючиано решил, что сейчас следует заняться практическими деталями, а о новой проблеме задуматься, когда на то придет время.

— Многое следует сделать с обеих сторон, — сказал он деловито. — Джорджия постарается разобраться с твоей новой жизнью и принесет сюда талисман. А тебе необходимо подумать о том, как ты будешь уходить отсюда. Ты ведь понимаешь, что, если ты перенесешься в мой прежний мир и останешься там на ночь, здесь в течение дня тело твое будет выглядеть беспробудно спящим?

— Да, ты говорил об этом. Если я останусь там, то здесь буду выглядеть, как Morte Vivenda. До того дня, пока и впрямь не умру в этом мире. Как ты думаешь, много это займет времени?

Лючиано неопределенно покачал головой. Удивительно, с каким спокойствием этот тринадцатилетний мальчик говорит о собственной судьбе.

— Точно не знаю. У меня это были недели, но, как я уже говорил тебе, мою жизнь поддерживали искусственно. Может быть, всего несколько дней. Всё дело в том, что у нас должно быть какое-то объяснение этому. Мы не хотим, чтобы твой отец мог начать догадываться о том, что же произошло в действительности.

— Я попрошу, чтобы меня вернули в Санта Фину. Можно сказать, что это из-за того, что Гаэтано уехал в Беллецию и мне хочется побыть до начала Скачек в летнем дворце. Исчезнуть оттуда мне будет, проще — слуги не так бдительны, как мой отец.

— Но причина-то все-таки должна быть, — продолжал настаивать Лючиано.

— Я и об этом думал, — ответил Фалько. — Проще всего, мне кажется, создать видимость, будто я пытался покончить с собой.

Всю обратную дорогу до Овна Лючиано провел в глубоких раздумьях. Однако все мысли о Фалько начисто вылетели у него из головы, когда он увидел карету, уже выведенную из конюшенного двора. Уильям Детридж, высунувшись из окошка, махал ему рукой.

— Поспеши, Лючиано. Слово передано нам из Санта Фины. Диво наше улетело.

В тот же вечер Гаэтано вернулся во дворец герцогини, получив приглашение на званый обед. В качестве почетного гостя он сидел по правую руку от герцогини, а место с другой ее стороны занимал Родольфо. Это было вполне естественно, но молодой ди Кимичи был изумлен, увидев вторую свою соседку, ибо ею оказалась его кузина Франческа.

— Привет, кузен, — сказала она, улыбаясь, увидев его очевидное удивление. — Разве ты не знаешь, что теперь я стала гражданкой Беллеции?

Гаэтано испытал полное замешательство. До него доходили слухи о Франческе, но встретить ее в этом городе он никак не ожидал. Она была еще красивее, чем помнилась ему — поблескивающие волосы цвета воронова крыла, сверкающие темные глаза. Поцеловав протянутую ему руку, Гаэтано собрал все силы, чтобы с приличествующей вежливостью поинтересоваться, как она поживает. Одета Франческа была в платье из красной тафты, чуть слышно шуршавшее при каждом ее движении. Гаэтано казалось, что он упился красным беллецианским вином, хотя бокал его всё еще был не тронут.

— Я вижу, что семейная встреча доставляет вам огромное удовольствие — произнес позади него мелодичный, чуть насмешливый голос, и Гаэтано, к ужасу своему, понял, что повернулся спиной к герцогине.

— Простите, ваша светлость, — сказал он, поспешно поворачиваясь к хозяйке лицом и покраснев при этом до самых корней волос. — Я и впрямь был так поражен встречей с кузиной, что даже позабыл о хороших манерах. Надеюсь, что вижу вас в полном здравии?

— В как нельзя лучшем, — с улыбкой, в которой проглядывало неподдельное веселье, ответила герцогиня.

В этот момент Гаэтано посетила ошеломляющая мысль о том, что этой юной красавице известно всё о нем и о его детском увлечении Франческой, что она умышленно свела их вместе. Но для чего это ей? Чтобы проверить его решимость? Чтобы напомнить о том, что узы брака следует ставить превыше любви? Он глянул еще раз в ее сторону и увидел, что сидевший рядом с ней Родольфо смотрит на него с точно таким же выражением, как и юная герцогиня. Опасная пара, подумал Гаэтано.

Остаток проведенного за столом времени Гаэтано посвятил герцогине, хотя его не переставали тревожить тихий шорох платья и смех флиртовавшей со вторым своим соседом Франчески. Пока с губ Гаэтано слетали вежливые слова, ум его продолжал лихорадочно работать. Замужем ли Франческа? И если да, то где ее муж? В том, что это не второй ее сосед, выглядевший совсем еще юнцом, Гаэтано был практически уверен. Сосредоточиться на том, ради чего он, собственно, сюда прибыл, оказалось неимоверно трудно.

Завтра на конфиденциальной аудиенции он должен был сделать официальное предложение герцогине. Оба они знали истинную цель его визита, и сейчас Гаэтано размышлял о его возможном исходе. Ждут ли от него, что он поклянется в вечной любви? Он хорошо представлял насмешливый взгляд, которым окинет его герцогиня. Никаких указаний, каким образом следует добиваться ее расположения, отец не дал.

Когда герцогиня поднялась со своего места, встали и все остальные. Она провела их в другой зал, где уже играла музыка, а вокруг низеньких столиков были расставлены стулья. Герцогиня извинилась перед Гаэтано за то, что вынуждена покинуть его, но ей необходимо перекинуться парой слов с командующим беллецианским флотом. Гаэтано остался в одиночестве. Франческа сидела за столиком в другом конце зала, и Гаэтано потянуло присоединиться к ней. Какие, в конце концов, могут быть возражения против того, чтобы он сел рядом со своей кузиной? Особенно, если учесть, что больше никого знакомого у него здесь нет.

— Что такое ты говоришь? — сказал Ральф. — Рассел украл у тебя какую-то игрушку? Не слишком ли много шуму из-за пустяков?

Джорджия скрипнула зубами.

— Это не игрушка, — стараясь сохранять спокойствие, начала она объяснять снова. — Это украшение, на которое я долго собирала деньги, а потом купила его в антикварном магазине.

— Не так уж важно, что это такое, — голосом, который должен был выражать ее предельную беспристрастность, сказала Мора. — Думаю, ты согласишься, Ральф, с тем, что Расселу следует уважать чужую собственность.

Вечером в эту среду все четверо сидели вокруг кухонного стола. Джорджия потребовала созвать семейный совет, и Мора сразу же поняла, что произошло что-то по-настоящему нехорошее. Семейные советы были редкими событиями и собирались только в тех случаях, когда надо было принять какое-то важное решение или, если оно уже было принято родителями, оповестить о нем всю семью.

— А кто сказал, что я взял эту ее дурацкую лошадку? — агрессивно проговорил Рассел. — Зачем она мне сдалась? Джорджия сама, наверное, сунула ее куда-нибудь, а потом забыла об этом.

Ральф немедленно сменил свою точку зрения.

— Джорджия говорит, что это ты взял ее, — проговорил он брюзгливо. — И, похоже, считает, что ты это сделал, чтобы досадить ей.

Рассел пожал плечами, что было не слишком разумно с его стороны, вызвав раздражение обоих родителей.

— Ну, так взял ты эту лошадку или нет? — спросил Ральф.

Наступило молчание. Джорджия затаила дыхание. Если Рассел будет продолжать стоять на своем, можно ли будет попросить родителей обыскать его комнату? Согласится ли на это Ральф? Сейчас он вроде бы на ее стороне, но Джорджия знала, как легко взрослые меняют в ходе спора свою точку зрения. То, что сейчас случится, может повлиять на всё ее будущее в Реморе.

Родериго был подавлен чувством тяжкой вины. Крылатая лошадь была доверена его заботам, а теперь она исчезла. Он заставил Диего еще раз повторить рассказ о ее исчезновении перед двумя уважаемыми гостями из Беллеции. Сын конюшего Овна был уже в Санта Фине и рыскал по ее окрестностям в Надежде отыскать хоть какой-то след жеребенка.

— Корда зацепилась за дерево, — устало проговорил Диего. Он уже несколько раз повторял свой рассказ и искренне верил в то, что говорил. Тем не менее, где-то в глубине души его грызла мысль о том, что он не сумел сохранить доверенную ему тайну.

— Это случилось прошлой ночью, — продолжал Диего. — Я, как обычно, выпустил ее немного размяться, и она летала на Корде. А потом корда зацепилась за высокое дерево в самом углу двора и оборвалась. Она улетела, прежде чем я успел хоть что-то сделать.

— Я послал людей, и они повсюду ищут ее, — несчастным голосом сказал Родериго. — Вскоре мы наверняка найдем ее. Она прилетит домой к матери.

— Если еще прежде ее не найдет кто-то другой, — заметил Лючиано.

— Мы сейчас же сходим к матери жеребенка, — сказал Детридж, и оба Странника направились в конюшню. Звездочка неподвижно стояла в своем стойле.

— Совсем ничего не ест, — покачав головой, сказал Родериго.

Детридж подошел к серой кобыле и, ласково погладив, что-то прошептал в ее ухо. Звездочка качнула головой, словно показывая, что поняла сказанное.

— Это ж просто шутка была, — раздраженно пробормотал Рассел. — Потом я бы вернул ей эту безделушку.

— Пойди и немедленно принеси ее, — строго проговорил Ральф.

Когда Рассел вышел из комнаты, Ральф извинился перед Джорджией. Признание сына явно принесло ему огромное облегчение. И всё же не такое, какое почувствовала Джорджия. В этот момент она готова была простить Расселу всё на свете, лишь бы только он вернул ее талисман.

Чувство это мгновенно испарилось, как только она увидела, что держит в руке вернувшийся в комнату Рассел.

— Извини, — сказал он с притворным огорчением. — Она, кажется, немного поломана.

На его ладони лежала маленькая этрусская лошадка, а рядом с нею оба ее отломанные крыла.

Всё решавшая для Гаэтано встреча с юной герцогиней состоялась не в апартаментах дворца, а в садике, устроенном на крыше дома ее отца. Альфредо, слуга регента, проводил молодого ди Кимичи в этот сад, казалось, чудесным образом плывший высоко над городом. Гаэтано сразу же увидел, что террасы и дорожки тянутся гораздо дальше, чем это могло бы быть физически возможно. Охвативший его благоговейный страх был несколько умерен тем фактом, что самого Странника нигде поблизости, похоже, не было. По крайней мере, встреча с герцогиней будет их чисто личным делом.

Арианна сидела на каменной скамье, бросая семечки великолепному павлину. Сегодня на ней было простое зеленое шелковое платье, а лицо закрывала ничем не украшенная маска из такого же шелка. Никаких драгоценностей видно не было, волосы свободно спадали на плечи. Она выглядела девочкой, которой, собственно говоря, и была. Девочкой на год младшей, чем Гаэтано, но уже ставшей правительницей большого города-государства. Внезапно Гаэтано стало жаль ее.

Приветствуя гостя, герцогиня поднялась, и павлин бросился прочь. Вскоре Гаэтано услышал его крик уже откуда-то издали.

— Доброе утро, принц, — сказала герцогиня. — Надеюсь, вчерашний обед доставил вам удовольствие?

— Огромное, — ответил Гаэтано, хотя не смог бы припомнить ни одного из подававшихся блюд. На меня это что-то непохоже, промелькнула у него в голове мимолетная мысль.

— Надеюсь также, что вы рады были вновь повидать свою кузину, — продолжала герцогиня. — Я не была уверена, что она примет мое приглашение. Вы, может быть, знаете, что она выступала против меня на выборах правительницы?

— Мне это известно, — ответил Гаэтано, слышавший накануне вечером подробный рассказ об этом от самой Франчески. — Уверен, ваша светлость понимает, что идея эта не принадлежала моей родственнице.

— Ну, одному из ваших родственников она точно принадлежала, — сказала герцогиня. — Хотя и не вашей кузине. У вашего семейства большие планы относительно Беллеции, разве не так?

Разговор шел явно не в дипломатическом русле, но Гаэтано понял уже, что сейчас не время для обмена любезными фразами. Прямота послужит здесь лучше, чем вежливое притворство.

— Ваша светлость, — сказал он, — полагаю, вы знаете, почему я приехал в ваш город. Мой отец направил вашему отцу послание с предложением союза между нашими семействами. Предполагается, что я буду просить вашей руки.

— И вы делаете это? — приподняв бровь, спросила герцогиня. — Разве вам не следует при этом опуститься на колени и поклясться в вечной любви?

— Как я могу это сделать? — в свою очередь спросил Гаэтано. — Я не знаю вас, а не зная, не могу ни любить, ни притворяться влюбленным. Но я обязан подчиняться своему отцу— так я воспитан. И потому я женюсь на вас, если только вы этого захотите. А если мы женимся, я постараюсь быть хорошим мужем и сделать всё, чтобы вы были счастливы.

— Вы честны, принц, — голос герцогини стал мягче, — и это мне нравится. Но, если уж вы собираетесь заключить сделку на рынке невест, надо дать вам возможность взглянуть на товар. — Она начала снимать маску. — И во время сватовства, если это оно и есть, нам, я думаю, лучше называть друг друга по имени. Меня зовут Арианной.

— А меня — Гаэтано, — ответил молодой ди Кимичи. Сейчас он глядел в лицо врага своего отца и то, что он видел, ему очень нравилось.

— Она сломана, — чувствуя, как к горлу у нее подступает тошнота, сказала Джорджия.

— Ну, так я же сказал, что извиняюсь, — буркнул Рассел. Это случайно получилось.

— Она же была завернута. И ты, значит, развернул ее!

— Это можно исправить, — стремясь сохранить мир в семье, вмешалась Мора. — Я могу склеить всё так, что ты даже места стыка не найдешь. Будет как новенькая.

— Ты это нарочно сделал, — сказала, обращаясь к Расселу, Джорджия. — Потому что знал, как она мне дорога.

— С чего бы это, Джорджи? — почти ласково проговорил Рассел. — Не понимаю, почему эта фигурка так много для тебя значит. Это же только безделушка, а у тебя и так целая куча фарфоровых лошадок — сущее ребячество, кстати. Может, это как-то связано с тем типом, у которого ты ее купила? Со старичком, который так подружился с тобою?

Мора и Ральф немедленно насторожились.

— О ком он говорит, Джорджия? — спросила Мора.

— Об одном старикане, который держит антикварный магазин, — объяснил Рассел. — Она всегда заходит туда попить с ним чайку. Удивляюсь, как вы ей это разрешаете. Наши ребята считают его извращенцем.