Горе Побежденным

Глава 32

С глухим ударом упал в пыль нож, и Ольгерд резко оттолкнул от себя полуживого от страха парня. Сознание возвращалось, и вместе с реальностью ворвался надрывный бабий вой:

— Убивают!

Еще плохо понимая происходящее, Ольгерд смотрел, как площадь заполняется людьми. Со всех улиц, из каждого двора выбегали мужики, хватая на ходу что подвернется. Кто с колом, а кто и с оружием, народ стекался на площадь, а бабий визг не затихал ни на миг:

— Убивец! Парней наших хотел порешить ни за что!

Взгляд Ольгерда метнулся назад, в сторону, где только что стояла Лада, но той уже не было, лишь скрипела болтающаяся на петлях калитка. «Ушла! — обреченно скользнула пугающая мысль. — Ушла насовсем!»

Он повернулся навстречу надвигающейся толпе. Повсюду горящие ненавистью глаза, руки, сжимающие ножи, топоры, вилы. Впереди всех — тот самый парень, что засадил ему в челюсть.

Ольгерд отшатнулся, и в этот момент в голове вновь появилось красивое белое лицо, и неподвижные губы прошептали:

— Не бойся никого, мой мальчик! Ирглис тебя не бросит.

И вновь сердце запылало, как костер, и бешеный жар прокатился по жилам. Одним движением рука подхватила упавший нож, и тот, словно ее естественное продолжение, взлетел, готовый убивать.

— Пролей кровь, мой мальчик! Напои меня! — В ледяных глазах вспыхнула дикая неукротимая искра.

«Жатва! Жатва! Жатва!» — загрохотал бубен, и Ольгерд прыгнул вперед. От неожиданности толпа, расступаясь, подалась назад, и стальное лезвие пронеслось перед ошарашенными лицами.

Еще мгновение, и в грудь бешеного рокси нацелились десятки копий, а тот, ощерясь, как дикий зверь, бесстрашно пер прямо на железные острия. Его белое лицо скривилось в жуткой гримасе, и над головами горожан пронесся зловещий крик.

— Бегите, ибо час ваш пробил!

В упор ударило первое копье, но не нашло цели. Второе! Но чертов рокси ушел от него, как верткий уж, и занесенный нож полетел к намеченной жертве.

— Демон! — испустил разинутый в последнем крике рот, но беспощадная сталь вдруг замерла, перехваченная твердой рукой. Между толпой и Ольгердом выросла могучая фигура Фарлана.

— Охолонь, народ! — Вытянутая вверх растопыренная пятерня обратилась к застывшем в напряжении горожанам.

Несколько мгновений в сознании Ольгерда шла тяжелейшая борьба. В один миг он мог бы вырвать руку и растерзать посмевшего встать у него на пути, но это же был Фарлан. Какая-то часть его души надрывалась от крика: «Это ведь Фарлан! Твой друг, твой второй отец!». И третий раз за сегодняшний день Ирглис вынуждена была отступить.

Ольгерд моргнул, и его глаза наконец увидели его наставника, злобно ревущую толпу, а в ушах загремел громоподобный бас:

— А ну, угомонились все! Вы что здесь устроили⁈

Головы людей задрались вверх, ибо гневный окрик шел оттуда, с галереи посадничего дома. Там, упершись двумя руками в резные перила, стоял Торван и, покраснев от натуги, орал на горожан.

— Вы что удумали⁈ Напасть на гостя в день ярмарки! Опозориться на весь свет захотели⁈ Без суда, без чести! Мы, венды, так не поступаем!

Стремительно сбежав по наружной лестнице, посадник выскочил за ворота, и за ним тут же появились вооруженные дружинники. Личные бойцы Торвана сразу же оттеснили народ, освободив пространство вокруг рокси.

Вот теперь Ольгерд окончательно пришел в себя и, обернувшись, наткнулся на совершенно бешеный взгляд дяди.

— Ты что здесь делаешь? — Рорик буквально кипел от злости. Непослушание, невыполнение прямого приказа — одного этого было достаточно для самого сурового наказания, а тут еще сорванные наивыгоднейшие переговоры. Ведь кто знает, как венды поведут себя в следующий раз?

Грозно нахмурив брови, он надвинулся на племянника.

— Повторяю! Что ты здесь делаешь?

Ольгерд молчал, потому что сам не мог ответить на этот вопрос. Зачем он действительно пришел? Поговорить. И ради этого готов был залить всю площадь кровью. «Но ведь не я же начал? — попытался он оправдаться перед самим собой. — Я ничего такого не думал. Они сами полезли. Я хотел только увидеть ее».

Давая Ольгерду передышку, вперед выскочил тот самый парень, что начал драку. В пылающих глазах, обращенных к посаднику, горела жажда справедливости.

— Рокси покалечил моего друга, сына кузнеца Ярилы, а его, — указательный палец ткнул в другого приятеля, — чуть не зарезал. И вообще, на все общество с ножом кидался, как лютый зверь!

К уху Торвана склонился один из его ближников и что-то торопливо зашептал. Городской голова молча слушал, лишь изредка кивая, а когда тот закончил, поднял суровый взгляд на орущего парня.

— Рокси, как ты говоришь, дикий зверь, — в голосе Торвана послышались отзвуки затаенной грозы, — а вы, стало быть, безобидные овечки. Я спрошу тебя только об одном: кто первый ударил?

— Не так… — Парень суетливо попытался вывернуться. — Не так все было, он сам…

Посадник грозно оборвал невнятное бормотание:

— Я жду ответа. Кто?

Из толпы вдруг раздался крик в поддержку своего:

— А чего рокси в городище приперся? Его сюда не звали! Уговору такого не было!

Голова Торвана дернулась в ту сторону, и его взгляд злобно уставился на крикуна.

— Какого уговора⁈ Если ты, Ярила, кого-то боишься, так закрывай ворота и садись в осаду. А у нас весенняя ярмарка! Праздник! Хольмгард открыт для всех торговых гостей, и рокси — такие же гости, как и остальные. Разве не так⁈

Его взгляд обвел толпу, и на лице вдруг расплылась широкая улыбка.

— Мы, венды, никого не боимся! И в доме своем гостю всегда рады и зла не чиним — таков наш закон. Так⁈

Этот человек умел общаться со своим народом и тонко чувствовал, когда и куда надо нажать. Вот и сейчас в ответ из толпы послышались смешки.

— А что, у Ярилы забор вон какой и ворота дубовые — он любую осаду выдержит!

— Закроется, и будет гостей торговых молотом гвоздить!

Теперь народ уже вовсю потешался над злобно щурящимся кузнецом. Все словно враз забыли, зачем они высыпали на площадь с оружием и дрекольем.

— Это все бабы! Вой подняли, а из-за чего⁈

— Молодежь поцапалась, а крику-то…

Настроение на площади сменилось, и Ольгерд поразился, насколько быстро эти люди перешли от беспощадной ярости к добродушному веселью. Он мог бы вздохнуть свободно, если бы гневный взгляд дяди по-прежнему не жег ему затылок. Теперь, когда венды вроде успокоились, нужно было поворачиваться и держать ответ.

Ольгерд вскинул взгляд и вдруг увидел ее. Лада стояла у калитки на том самом месте, словно и не пропадала никуда. Эта тоненькая фигура у мощного резного столба, эти огромные синие глаза, смотрящие на него с лукавой насмешкой, как будто развеяли туман в его голове, и все стало предельно ясно.

Обернувшись, он уже спокойно встретил гнев конунга.

— Ты спрашивал, зачем я пришел сюда. — В голосе Ольгерда послышалась твердая уверенность. — Так я скажу.

Его рука вдруг вытянулась в сторону Лады.

— Я пришел за ней.

Головы всех присутствующих одновременно повернулись в сторону девушки, так что гулкий шорох прокатился над площадью.

Фарлан скривился, предчувствуя беду, а Рорик в непонимании вскинул на племянника глаза.

— Что это значит? Ты в своем уме?

Не отвечая конунгу, Ольгерд резко шагнул к посаднику и склонился в глубоком поклоне.

— Вождь Озерных вендов Торван, я, Ольгерд Хендрикс, прошу у тебя руку твоей дочери!

Если бы небо сейчас обрушилось на землю, то и тогда все были бы поражены меньше. Растерянный взгляд Рорика метнулся к Торвану, словно объясняя: «Я сам ничего не понимаю!» И хотя Рорик ни секунды не сомневался, что посадник откажет, на миг у него в душе вспыхнул страх, тут же сменившийся яростью: «Как он посмел! Без одобрения старшего, без моего разрешения! Этот неблагодарный мерзавец даже позволения не спросил!»

В наступившей тишине в голове Торвана заметались самые противоречивые мысли: «Что это? Какой-то хитрый ход Рорика? Хочет отказаться? Тогда почему так сложно?» Секундная растерянность в глазах конунга подсказала, что тот, скорее всего, действительно ни при чем, и заставила ехидно усмехнуться в душе: «Вот тебе и хваленый порядок Руголанда! Не такие уж вы и железные, какими хотите казаться!»

Решив для себя, теперь он подыскивал слова, как бы отказать юноше помягче. Ведь племянник конунга и сам Хендрикс, возможно, даже будущий конунг. Ссориться с таким не хотелось, но Озерным вендам нужны были воины Руголанда, а не зеленый, хоть и родовитый юнец.

На всякий случай он бросил взгляд в сторону дочери и кроме растерянности ничего не прочел на ее лице. «Что ж, — успел он подумать, — значит, сюрпризов ждать не приходится».

Лицо посадника расплылось в широкой добродушной улыбке.

— Опоздал ты, юноша. Просватана уже Лада.

В душе Ольгерда словно оборвалась натянутая до предела струна.

— Как⁈ — О таком варианте он даже подумать не мог. — За кого?

Проклиная про себя глупого юнца, Торван твердым шагом направился к Рорику. Не так он видел этот момент, и не так все должно было случиться. Ему хотелось подготовить народ, обставить обряд со всей торжественностью и пышностью, чтобы каждому стало ясно — это не только обручение конунга с его дочерью, но военный союз Руголанда и Озерных вендов.

«Ну, зато это события уж точно не скоро забудут», — с самоиронией отметил посадник, беря за руку Рорика и подзывая дочь.

— Жители Хольмгарда и все гости города! — Он с усилием вложил девичью ладонь в руку конунга. — Сегодня я счастлив объявить вам о помолвке моей дочери Лады с конунгом Истигарда Рориком!

— Слава Торвану! Слава Хольмгарду! — закричали вокруг ближники и дружина, а народ на площади, оторопевши, молчал.

Нестройные крики затихли, и из толпы вдруг донеслось:

— О как! Недолгая же у тебя память, Торван.

Выцепив глазами кричавшего, посадник еще шире растянул на лице улыбку.

— Кто старое помянет, тому глаз вон! Надо смотреть в будущее, а не копить прошлые обиды.

И словно отметая все недовольство, махнул рукой.

— В честь столь радостного события я приглашаю завтра всех жителей славного Хольмгарда на пир, а сегодня… — Он подал свои людям знак: — Выкатываю для вас бочку отборного выдержанного меда!

Все, что происходило вокруг, никак не умещалось в голове Ольгерда. Он в каком-то ступоре переводил взгляд с Рорика на Ладу, не в силах осознать страшную реальность. Такое же пугающее опустошение он чувствовал лишь в день гибели своей семьи. «Этого просто не может быть. Не может…» — повторял и повторял Ольгерд, словно слова могли удержать его от чего-то страшного и непоправимого, а из самой глубины души завораживающе смотрели ледяные глаза, и бескровные змееподобные губы шептали: «Никто не может отобрать у тебя то, что по праву принадлежит только тебе».