Горе Побежденным

Глава 23

Послушник откинул покрывало с мертвого тела, и Варсаний чуть не отшатнулся от увиденного. Смерть прокуратора явно была не легкой.

— Его что, пытали? — Вопросительный взгляд логофета поднялся к держащему подсвечник Иеремию, и тот отрицательно покачал головой:

— Нет, что вы! Как можно!

Варсаний и сам понимал абсурдность своего вопроса, но искаженное чудовищной мукой лицо покойника не находило другого объяснения. Он брезгливо поморщился, глядя на скрученное судорогой тело, сточенные до мяса ногти и седые, как пакля, волосы.

— Так что же с ним произошло? — повторил он в который раз, и в который раз послушник недоуменно пожал плечами:

— Никто не знает. Многие видели, как он вошел в свой шатер, а с утра его нашли уже вот таким.

— Что он делал до этого? — Варсаний пытался выстроить цепочку. — С кем последним он разговаривал?

Иеремий вновь пожал плечами, словно говоря: «Все как всегда, ничего необычного».

— Допрашивал подследственного, потом пошел к себе. По пути ни с кем не говорил, значит, последним был экзекутор, если, конечно, они разговаривали.

Варсаний мысленно усмехнулся: «Действительно, что это я, чем же еще мог заниматься столь почтенный человек, как Исидор Феоклист». Все было крайне странно и непонятно, а все непонятное он терпеть не мог. Махнув рукой, мол, закрывай, хватит, Варсаний направился к выходу, растирая на ходу замершие пальцы. В подполе, где лежал труп, было чертовски холодно, и логофет с опаской подумал: «Как бы ни подцепить тут какую-нибудь заразу».

У самого выхода он обернулся:

— Труп не трогать. Я отправлю к вам своего менталиста, пусть понюхает, кто тут наследил, а сейчас пришли ко мне наверх того заплечных дел мастера, что последним говорил с прокуратором.

Наверху, постояв немного на солнышке и отогревшись от промозглости подземелья, Варсаний вновь вошел в шатер, где его принимали первоначально. Там, в дальнем углу, уже стоял здоровенный сутулый детина в кожаном фартуке и растерянным выражением на горилоподобном лице.

По-хозяйски расположившись в кресле, Великий логофет поманил здоровяка пальцем:

— Подойди!

Палач Трибунала лишь тяжело засопел, но не двинулся с места, и Варсаний, взглянув на его низкий скошенный лоб и тяжелую выдвинутую вперед челюсть, даже засомневался: «А понимает ли это животное человеческую речь?»

Недоразумение исправил появившийся старший послушник. Подойдя к сопящему гиганту, он взял его за руку и, подведя к креслу, ласково проговорил:

— Успокойся, Стратоний, все хорошо, ты можешь рассказать этому человеку, о чем он просит. — Обернувшись к Варсанию, он извиняюще улыбнулся: — Не привык видеть здесь чужих. Прокуратор был его хозяином, а вы, как бы это сказать… В его кресле.

Сцинарион при этих словах поежился и даже пожалел, что не взял с собой охрану. Под взглядом маленьких буравящих его глазок ему стало неуютно, но с кресла он не поднялся, посчитав постыдным показать страх. «Скотина понимает только кнут», — подумалось ему, и в его голосе засквозил металл.

— Твой господин погиб, а ты не уберег его! Ты виноват и заслуживаешь наказания! Какое? Будет зависеть от того, что ты мне расскажешь. Поможешь поймать убийцу твоего хозяина, я смягчу твою участь, нет — тогда пеняй на себя.

На лице детины отразились обуревающие его эмоции — чувство вины, перемешанное со страхом и раскаянием. Его пухлые губы приоткрылись и впервые за все время издали человеческие звуки:

— Я не… Я не знал. Как я мог? Он… Я…

Варсаний жестко прервал это мычание:

— Отвечай на мои вопросы! Что вы делали в ночь перед смертью прокуратора?

Несвязно, но все же разбираемо, палач поведал о том, как допрашивали человека, похищенного из свиты цезаря, как тот что-то рассказал про какую-то девку. Что она не умерла, а цезарь ее спрятал.

Верзила еще что-то говорил, а в голове Сцинариона вдруг щелкнуло. Перед глазами всплыла картина с места убийства цезаря Михаила. Щелк, щелк — взгляд переходил от одного действующего лица к другому. Стоп! Видение остановилось на стройной фигуре юноши в плаще стремянного. Зеленые глаза, тонкая талия… Щелк! Таинственная фигура испарилась, словно ее и не было.

— Забавно, — задумавшись, логофет не заметил, что произнес мысль вслух, и Стратоний, принявший слово на свой счет, недоуменно замолчал.

Варсаний этого даже не заметил: весь его разум сейчас был сосредоточен на воспоминаниях. Где, когда и при каких обстоятельствах он еще видел эти зеленые глаза? Его память просеивала через мельчайшее сито все встречи с Иоанном, и через пару минут он с удовлетворением мысленно воскликнул: «Вот оно! Перед самым советом о регентстве! Иоанн выходит из шатра, а прямо за ним точно такие же зеленые глаза. Миг — и все, тут же пропали из вида».

Послушник и экзекутор молча ждали, когда этот страшный человек выйдет из задумчивости, а Варсаний, очень довольный собой, принял решение: «Срочно! Срочно надо выяснить, что это за паренек такой шустрый и паренек ли он вообще?»

Все складывалось на редкость удачно, и получалось, что пришел он сюда совершенно не зря. Если все так, как он думает, то цезарь совершил акт государственной измены — вступил в сговор с братством Астарты. Это, конечно, уже в прошлом, время упущено и сегодня отправить его на плаху затруднительно, но при долгой игре сей факт — несомненно козырь, который надо обязательно сохранить и выложить на стол в самый подходящий момент.

Тут у Варсания вдруг возникло страшное опасение, и он осторожно, словно боясь услышать неприятные новости, спросил уже начавшего зевать Стратония.

— Где сейчас тот человек цезаря?

Оба служителя Трибунала ответили почти одновременно:

— В яме, где же ему еще быть.

— Живой? — Варсаний затаил дыхание в ожидании ответа, ведь без свидетеля вся эта история гроша ломаного не стоила.

Старший послушник перевел взгляд на палача, а тот лишь невразумительно пожал плечами:

— Кто его знает!

Вскочив с места, Сцинарион ожег обоих бешеным взглядом.

— Достать немедленно! И упаси вас бог, если этот человек уже мертв! Обещаю, тогда вы оба проведете остаток своих жалких жизней в той яме.

— Нет, ну как мы его умыли, а⁈ — Наврус с видом счастливейшего человека плюхнулся в кресло, и его короткие ножки, не доставая до земли, смешно заболтались в воздухе.

Прокопий, считавший подобное проявление эмоций слишком плебейским, поморщился.

— Не вижу пока особой причины для радости. — В отличие от Фесалийца, он по-прежнему терзался тревогой.

Беззаботно махнув рукой, Наврус рассмеялся:

— Мрачный вы человек, патрикий, не можете по-настоящему насладиться даже минутой триумфа.

— Какого триумфа⁈ — Внутри Прокопия поднялась злая волна, но, не дав разразиться склоке, Иоанн остановил обоих.

— Хватит вам ссориться. Сейчас совсем не время для этого. Давайте лучше обсудим наши дальнейшие…

Прерывая его, зашуршал отодвигаемый полог шатра, и на пороге появился Велий. Хотя на его лице, как обычно, не читалось и тени беспокойства, уже сам факт внезапного появления нового легата рождал мысль о неприятностях.

Не закончив фразу, Иоанн с тревогой повернулся к вошедшему.

— Что-то случилось, Лу́ка?

— Не могу сказать с уверенностью, но повод для беспокойства, по-моему, есть. — Велий замолчал, и патрикий, выразив общую встревоженность, не удержался от восклицания:

— Что ты имеешь в виду?

— Из вашей свиты, мой император, пропал конюх. — Не распространяясь, одним лишь взглядом, Лу́ка дал понять какой именно конюх пропал, и тут же оценивший опасность Прокопий отреагировал мгновенно:

— Давно?

— Да пятый день уже. — Ответив, Лу́ка со вздохом приготовился к неприятным вопросам, и они не замедлили последовать.

— Почему же ты сообщаешь об этом так поздно? — Прокопий нервно вскочил с кресла. Конюх, так не к месту вышедший по нужде в ту ночь, был его головной болью.

Велий потупил взгляд.

— Признаю, моя вина, не доглядел. Старший по обозу таился до последнего, думал, парень загулял — проспится и вернется.

Прокопий нервно заходил по ковру и вдруг, резко остановившись, почти выкрикнул:

— Он не пропал — его похитили!

Из всех четверых только Наврус наблюдал за происходящим с явным недоумением.

— Из-за чего столько эмоций. — Он наигранно округлил глаза. — Пропал конюх, и что? У вас слуг не хватает, или я чего-то не знаю?

Возникла неловкая пауза. Посвящать Навруса в планы не входило, и Иоанн укоряюще взглянул на наставника. Тот и сам уже понял, что сболтнул лишнего, и попытался выправить ситуацию.

— Если конюха похитили, то наверняка с какой-то целью. В любом случае, нам надо выяснить, кто за этим стоит и чего хочет. Это бьет по имиджу Иоанна, по его популярности в армии.

Покивав для видимости, Фесалиец внутренне возмутился: «Неужели, мой друг Прокопий, ты искреннее считаешь, что мне можно скормить такой бред?»

Молчавший до этого Иоанн вдруг поднял взгляд:

— Когда, говоришь, он пропал? — Не дожидаясь реакции, Иоанн сам же себя и ответил: — Пятого дня. Днем пропадает конюх, ночью происходит нападение на меня, а утром прокуратора Трибунала находят умершим при невыясненных обстоятельствах. Согласитесь, господа, прослеживается весьма странная связь.

Продолжать свою мысль в присутствии Навруса ему показалось неразумным, да и вряд ли кто-нибудь из присутствующих мог сказать хоть что-нибудь стоящее по этому поводу. «Из присутствующих — никто, — произнес про себя Иоанн, — хотя я точно знаю того, кто может мне многое рассказать, но почему-то не хочет».

Словно подтверждая его мысль, Фесалиец весьма скептически заметил:

— Если и есть связь, то только временная. Не нахожу ни одной причины, по которой прокуратор желал бы вам смерти. Самостоятельно он не мог принять такого решения, слишком мелкая сошка, а указания из столицы еще не успели бы прибыть.

«Рассуждения вполне здравые, но он даже не представляет, кто напал на меня» — подумалось Цезарю, и почему-то в памяти всплыли слова, случайно оброненные тогда Зарой: «Дитя Странника! Почему? Ведь он нам не враг!» Невыносимо захотелось задать ей пару вопросов.

Короткий взгляд на Прокопия, и резкое отрицательное движение головы в ответ: «При Наврусе ни слова про Зару!»

Получалось, что в таком составе разговор терял всякий смысл. Настолько, что даже объяснить, почему сейчас ему срочно надо покинуть это совещание, было тяжелой задачей. Решив не ломать голову по всякой ерунде, Иоанн молча шагнул к выходу: «Император я, в конце концов, или нет. Не объяснять причины своих поступков — мое законное право».

Уже у самого порога, обернувшись на провожающие его недоуменные взгляды, он с невозмутимым видом, произнес:

— Я скоро вернусь.

Зара вошла в шатер по-кошачьи мягко и грациозно. Глядя на нее, Иоанн подумал, что когда ей хочется, то она может быть женственной даже в бесформенном мужском наряде.

Его молчание и внимательный взгляд девушка расценила по-своему.

— Вот так открыто вызывать мальчика в императорские покои… — На ее губах появилась игривая улыбка. — Да еще в такой час… Что скажет армия о своем императоре⁈

Не разделяя ее веселый настрой, Иоанн нахмурился:

— В этот раз у них не будет возможности позлословить. Я вызвал тебе по делу.

— Тогда твой стремянной слушает тебя, мой император. — За бравадой девушка пыталась скрыть свои опасения. В последнее время цезарь все более и более отдалялся, и она не могла понять причины. Они уже больше не разговаривали, как прежде, а с той памятной ночи даже не спали вместе. Она теряла свое влияние, и это беспокоило, поскольку никаких видимых причин не было.

Цезарь улыбнулся ее позерству, но как-то грустно, словно делая одолжение и не желая обидеть. Это было настолько очевидно, что Зара внутренне возмутилась: «Какого черта⁈ Кого он из себя строит⁈ Я никому не навязываюсь, больно надо! Моя задача — охранять его, а не спать с ним!»

Обида, вспыхнувшая в глазах девушки, заставила Иоанна смутиться.

— Извини, если я обидел тебя, просто сейчас у меня в голове слишком много всего, и от этого полный сумбур. Я хочу задать тебе очень важный вопрос, и прошу тебя, ответь мне честно. Ты знаешь чья тень напала на нас?

Зара немного опешила от такого поворота. Она считала, что инцидент с ночным нападением — уже пройденный этап, и внезапное возвращение к нему ее озадачило.

— Зачем тебе это? Я могу сказать, но ты все равно не поверишь. Я сама не понимаю, как такое могло произойти, но уверяю тебя, этого больше не повториться, можешь не думать и не беспокоиться.

Иоанн жестом остановил ее.

— Подожди. Поверю я или нет — другой вопрос, а вот почему ты решаешь, что мне следует знать, а чего нет… — Не договорив, он постарался потушить вдруг вспыхнувшее раздражение: «Я позвал ее не ради желания упрекнуть или поссориться. Я хочу получить ответ на вопрос, и все. Это цель! Абстрагируйся от всего остального».

Выдохнув, Иоанн начал по новой.

— Пять минут назад Лу́ка известил меня, что в день нападения был похищен тот самый конюх, что видел, как тебя заменили в шатре перед тем, как его поджечь. Осознаешь⁈ Вышел человек по нужде — ну не убивать же его за это.

По лицу Зары пробежала тень понимания, а цезарь продолжал:

— Если ты скажешь мне, чья была тень, то я буду знать, кто выкрал конюха. Попытаюсь его вызволить или, по крайней мере, нейтрализовать похитителя. Кто он? Я уверен, ты знаешь!

Жесткая усмешка тронула губы девушки.

— Неужели ты сам еще не догадался или тебе настолько трудно поверить, что прокуратор Священного Трибунала продал душу Мардуку за возможность убить тебя?

— Значит, все-таки он. — Вместе с облегчением цезарь ощутил глубокое потрясение. Насколько надо было ненавидеть его, чтобы решиться на такое? А ведь он даже не знал этого человека.

Минутная тишина вернула ему способность мыслить рационально.

— Если прокуратор мертв, то самое важное сейчас — вытащить того бедолагу из лап Трибунала.

— Или заставить его замолчать, — добавила Зара, смотря Иоанну прямо в глаза, и тот, выдержав ее взгляд, согласился:

— Или заставить замолчать.

Девушка удовлетворенно кивнула, и, подумав, произнесла:

— Теперь все встало на свои места. До твоего рассказа о случайном свидетеле я не могла понять мотивов прокуратора, а без полной картины трудно было рассчитывать на то, что ты мне поверишь. Ведь, согласись, звучит немыслимо — слуга Трибунала погубил свою душу ради убийства цезаря, верного сына церкви Огнерожденного.

Слушая, Иоанн вдруг подумал: «Кем же видел меня этот человек, что решился на такое? Демоном, слугой тьмы, исчадием Мардука, несущим тьму и зло человечеству? Может, и правда, все мои разумные построения — всего лишь уловки Ариана, а в действительности мной движет лишь эгоизм и жажда власти любой ценой?»

Отсутствующий вид цезаря остановил объяснения Зары, и она с тревогой взглянула ему в лицо.

— Что с тобой? Ты меня слышал вообще?

— Да. — Отбросив сомнения, Иоанн ответил на ее взгляд. — Я слышал. Ты объясняла мне, почему я тебе не поверил бы. Твои слова разумны и убедительны, но мне кажется, я бы на твоем месте все же попробовал.

Как ни старалась Зара убедить себя в своем равнодушие, упрек, скрытый в словах Иоанна, задел ее за живое. Роль шпионки давалась бы ей гораздо легче, будь парень высокомерным эгоистичным негодяем, каким она себе его представляла, но он ей нравился, и она ничего не могла с этим поделать.

Справившись с минутной слабостью, она гордо вскинула голову:

— За свидетеля не беспокойся. Я обо всем позабочусь.