Гордая. (Не)пара для волка

Глава 34 Добрый и заботливый

Ева внимательно отсканировала меня взглядом. Прищурилась. Вот сейчас что-то выдаст. Морально приготовился, чтобы не психовать. Ещё слово про брата – и у меня начнёт дёргаться глаз.

– Что это ты за меня так уцепился, м?

– Хочу и держу, – а сам уже направился прочь из этого холодного и крайне неуютного места.

– И почему ты хочешь вдруг меня держать? Моя речь так впечатлила? Ну ты пойми, я ж в какой-то своей изменённой реальности была…

– Хочешь сказать, неправда была? – даже сам напрягся, ожидая ответа.

Ева замешкалась, но тут мы вышли в коридор, и она попыталась сжаться в моих руках. Она же раздетая почти! Немедленно поправил на ней свой пиджак, закутывая плотнее. Нечего на неё смотреть тут! Только я могу на неё смотреть…

– Ты меня куда несёшь? – её голос прозвучал примирительно, хотя на вопрос так и не ответила.

– В клинику поедем сейчас.

– Эмир… Мне неловко в клинику… такой…

– Какой? – окинул её взглядом, а она покраснела.

И вот я понимаю, о чём она говорит: прежде она даже в моей одежде выглядела королевой, а сейчас очевидно, что даже душ не принимала минимум неделю. Но вдруг ей станет снова плохо? Я же не могу помочь.

– Давай, я тут всё же останусь? – снова вот о своём она. Упрямо отказывается понимать, что я её больше ни за что никому не отдам и не оставлю нигде.

– Ты знаешь, что с тобой? – сделал вид, что ничего не слышал.

– Только то, что это повторяется раз в полтора года.

– Что повторяется?

– Ну… Моё состояние… и…

– Ты умираешь и оживаешь каждый раз?!

Представить, что кто-то может пережить такое хотя бы единожды, сложно, а тут – каждые полтора года! Но она кивнула. У меня мороз по коже побежал от этого заявления. И от осознания, насколько недооценивал её. И тут мысль пришла в голову:

– То есть по идее у тебя теперь ещё полтора года в запасе?

– Не знаю, – пожала плечами она и поморщилась.

– Тебе больно? Как ты себя чувствуешь?

– Гораздо лучше, чем всё последнее время, – улыбнулась и незаметно погладила (ну попыталась незаметно погладить) меня по плечу.

– Тогда… Я могу отвезти тебя домой, там мы приведём тебя в порядок, а потом поедем в клинику.

Ева тут же снова стала болезненно-бледной.

– Не надо домой…

– Почему?

– Я… не хочу быть им снова обузой. И… причинять неудобства… А сама… не могу ничего… – видно, что эти слова дались ей с трудом. Не любит она признавать свою слабость.

– Ты про кого? – я искренне не понял, о чём речь, ведь мы жили вдвоём.

– Про папу с братьями и горничных.

– Каких горничных, Ева? Я тебя к себе домой отвезу, в свою стаю! – как она вообще могла подумать, что верну её туда, откуда её выбросили?!

Кажется, эта мысль ей даже в голову не приходила.

– А тебе я зачем?

– Ты чем слушаешь-то? – меня снова накрывает злость. – Я люблю тебя. Ясно?

Прозвучало как-то зло. Вообще наверное стоило другим тоном это говорить…

– Ты не выспался что ли? – нахмурилась Ева.

Серьёзно? Не выспался?! Только этим можно объяснить моё уже второе за полчаса, между прочим, признание в любви! Да я так часто это в жизни не говорил!

– Ева!

– Эмир! – смело посмотрела она мне прямо в глаза и вдруг… заулыбалась. – Ты такой смешной.

И хотя я не разделял её мнения, всё равно спросил:

– Чем же?

– Злишься всегда. На всё подряд просто.

– Ничего не на всё подряд, – нахмурился.

– Вот даже сейчас, – она вдруг уложила голову мне на плечо и замолкла.

А у меня сердце оборвалось от страха, что она снова… От этого нога сорвалась со ступеньки, и я едва и не полетел вместе с ней с крыльца на землю. Кое-как восстановил равновесие. И Ева тихо ойкнула, от чего меня немного отпустило.

– Прости, я просто… Не молчи, ладно? Говори со мной, – погладил её по голове.

Она подняла на меня задумчивый взгляд, разгладила дрожащими от слабости пальцами смятое место на футболке, за которое держалась, когда мы падали.

– Испугался? – спросила даже с жалостью что ли.

– Я теперь всегда этого буду бояться.

– Не бойся, если что – я тебе скажу. Только… ты меня зря домой везёшь. Я вообще ничего сама не могу. Даже попить… – она облизала пересохшие губы.

– Ты пить хочешь?

Неловко улыбнулась в ответ:

– Немножко.

Неужели ей даже воды не давали?! Мне захотелось вернуться в больницу и кого-нибудь загрызть там. Но вместо этого я усадил её осторожно на переднее сиденье, пристегнул, достал из бардачка и открыл бутылку. А когда поднёс к её губам, Ева начала жадно пить, не замечая, что вода льётся по её подбородку на шею и грудь. Зато я заметил… И громко сглотнул, оглядывая путь прозрачных капель до её живота, полоска которого виднеется между полами пиджака, потом перевёл взгляд на острые сведенные колени, ниже – на узкие щиколотки.

И понял, что меня совсем не отталкивает вид её сухой, в некоторых местах сильно шелушащейся кожи, язвочки и трещины на ней же. Это вызывает только тревогу и усиленную работу мозга по разгадке того, на что похоже это заболевание. Но найти никакого подходящего объяснения я не смог. Очевидно, что с таким сталкиваюсь впервые. Очнулся только когда она замычала, давясь водой, потому что я слишком сильно наклонил горлышко.

– Прости.

– А я уж подумала, ты меня утопить хочешь, – улыбнулась она и отвела глаза. За подбородок я повернул её лицо и заставил на себя смотреть.

– Ну что ты? Больно, да? Страшно?

Ева помотала головой и заговорила, словно извиняясь.

– Нет, ты просто так смотришь на меня… Не хочу, чтобы меня кто-то такой видел… И ты – тем более… – последнее почти прошептала, но я всё равно услышал.

– Почему я – тем более? Разве тебе нужно меня стесняться? Мы же женаты. И в горе, и в радости, всё такое.

– Ты сказал, нас развели, – напомнила она, и это напоминание вызвало во мне лишь досаду.

– Тогда… Ев… Ты выйдешь за меня снова?

Она вздохнула.

– Ну точно не выспался. Ещё небось и ел без меня всякую гадость. Вот результат.

Я уткнулся носом в её висок, игнорируя маскировку недоверия под шутку.

– Так скучал по твоему запаху. Спать не мог. Есть не мог. Сдохнуть хотел.

– Я не очень приятно пахну.

– Для меня ты всегда вкусно пахнешь. А будешь – ещё лучше. Когда примем ванную.

– Вместе?

– Вместе.

– Ого, – снова улыбается Ева.

Вот она – моя полная противоположность же: во всём ищет плюсы, не унывает, не ноет, не злится и не обвиняет никого, шутит даже после морга, который будет сниться мне в кошмарах, но… именно она мне нужна. Необходима. Так хочется сжать её в объятиях, целовать её глубоко и требовательно, но ведь ей больно будет. Да и вообще вряд ли до того. Ещё недавно она думала, что говорит со мной на том свете.

– Эмир, – окликнула вдруг, заставляя вынырнуть из размышлений, – а вот про ванную… ты же не серьёзно сказал?

И мне стало как-то неудобно перед ней. Это в моих фантазиях всё прекрасно: раздену её, искупаю, трогать буду, а ей может неприятно такое после моего поведения. Хотя… вроде бы смотрит на меня по-прежнему…

– А как ты хочешь? То есть… Если ты не против… то серьёзно, конечно… А если против, то… я пошутил…

Ева усиленно сжала губы, чтобы не рассмеяться. Но я заметил, что в её уставших глазах смех всё равно плещется.

– Ты забавный, когда пытаешься быть милым.

Вот наверняка выгляжу как идиот просто сейчас…

– Но мне приятно, что ты решил учесть моё мнение…

А может и не как идиот…

– В первый раз за всё время, – не удерживается она от шпильки, но почему-то мне сейчас не обидно и не грустно. – Я не против, если ты мне поможешь, хоть мне и неловко принимать твою помощь, – она стала серьёзной.

– Ты простишь меня? Ну, за то, что…

– Забыли, – кивнула просто.

И по её глазам я увидел, что это так легко она мне вообще всё простила. Вот так, раз – и всё. Даже не дождалась, пока перечислю все свои ошибки, пока буду краснеть перед ней и снова чувствовать себя круглым дураком. А ведь она всегда так делала в серьёзных вещах – понимала с полуслова, жалела, не пыталась унизить и искусственно заставить раскаиваться…

– Улыбнись, Эмир, мы оба живы и едем мыться. Что может быть лучше?

Но кажется, что улыбка у меня вышла не очень, потому что Ева снова еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. То я забавный, что милый. То смешной, что злой…Чёрт. Ей одной можно смеяться надо мной. И подкалывать меня.

Когда доехали до дома, то ощутил, что в ней что-то неуловимо изменилось. Будто расслабилась как-то, дышать начала легче и глубже, руки перестали дрожать.

– Как ты?

– Хорошо, – грустно улыбнулась она. – Жаль, что она не видит…

– Кто, Ева?

– Волчица…

– У тебя есть волчица?

– Уже нет… – спрятала взгляд.

– Как нет? Не понимаю.

– Потом расскажу, ладно, Эмир?

Прикинув, что наверное она устала после всего, а мне ещё её чем-то кормить надо, первым делом направился на кухню. Правда, Еву пришлось оставить на диване в гостиной, ведь на стуле она сама бы сидеть не смогла. Но я очень быстро вернулся к ней вместе с продуктами.

– Тут будешь яичницу жарить? – заулыбалась она, замечая в моих руках сковороду и пачку яиц. А мне реально страшно было уйти и оставить её. И хотя понимал, что случись что, ничем не смогу помочь, но липкий страх начинал окутывать, если я её не видел. Может, бутербродами обойдёмся? – Иди, готовь спокойно, я тебя подожду. Обещаю.

Так быстро я ещё не готовил (хотя вообще крайне редко это делал). И притащил ей прямо на сковороде всё полусырое, но так даже полезно, говорят. Хлебом пусть заест, если не вкусно. Хотя Ева так ела… Я не успевал подавать ей новую ложку (да, вилкой там есть было невозможно, но она не сказала ничего, что у меня руки как у осьминога из того же места, что и голова). Даже своей порцией с ней поделился. Кажется, её там правда не кормили. А сама она не могла же… Пока я тут бесился, обвиняя её во всех грехах…

– Спасибо, ты прекрасный повар, – она смотрела на меня так, будто я ей тут деликатес приготовил. Даже неудобно стало. Она меня нормально кормила, а я её… – Ничего вкуснее не пробовала, – продолжала она меня подбадривать. Это было так по- Евиному… Но всё равно мне на краткий миг и правда показалось, что у меня к этому делу талант, так она это говорила.

Когда очнулся, чтобы скрыть свою неловкость, просто взял её на руки и понёс в комнату. Там она огляделась, задержавшись взглядом на пустой тумбочке у кровати и, собственно, на самой кровати, откуда я так и не убрал её одежду. Наверное, мысленно называет меня тупым фетишистом… Только вот кроме растерянной улыбки я больше ничего такого не заметил. Комментировать она не стала. Видимо, из соображений тактичности. Она же всегда старается быть тактичной…

Я думал, что сейчас уйдём отсюда, и эта неловкость между нами испарится, вот только когда вошли в ванную, вообще затормозил сначала. Ева и вовсе раскраснелась, и стала смотреть только в пол. Но так как пора было перестать перекладывать на её плечи создание комфортной атмосферы, решил действовать сам.

Уложил одно полотенце на дно ванной, второе на подголовник, а затем опустил её туда. Подумал, что ей неприятно будет касаться повреждённой кожей холодного акрила. Ева благодарно улыбнулась, но покраснела сильнее, когда снимал с неё свой пиджак.

– Я же всё уже видел, – шепнул ей, чтобы перестала стесняться.

– Тебе легко говорить, ты одетый, – ответила она тоже шёпотом.

– Могу раздеться, – включил тёплую воду.

– Не надо, будет только хуже, – разулыбалась она, но взгляд так и отводила.

– Не горячо?

Ева помотала головой, рассматривая плитку. Я наклонился к ней, проводя по плечам мыльными ладонями. Не мочалкой же её тереть.

– Не больно? – вообще трогать её было страшновато, хоть и приятно.

– Нет, – её щёки были уже свекольного цвета, и чтобы не усугублять ситуацию, я старался не касаться особенно интимных мест, оттягивая это на попозже.

И в какой-то момент заметил, что она перестала краснеть, расслабилась и прикрыла глаза с подрагивающими, влажными от пара ресницами, даже немного подставляясь под мои прикосновения. Словно ей было бы приятно… И как-то сразу мои штаны стали невыносимо тесными…

Только когда мои пенные ладони аккуратно коснулись её груди, она резко выдохнула и открыла глаза. Я замер. И мы смотрели так друг на друга под звук льющейся воды и молчали. Ну ещё пена шуршала, потому что мои руки продолжили её намыливать. Уголок её губ пополз вверх.

– Я так и знала, что ты добрый и заботливый. В глубине души. Где-то очень глубоко…

Снова шутит, чтобы унять напряжение. Но когда одна моя рука несмело коснулась внутренней стороны её бедра, она покачала головой предостерегающе:

– Там я сама.

Возразить не успел, потому что меня отвлёк звонок Эмина. До этого ещё в дороге я просил его дать распоряжение в клинике, чтобы мы приехали попозже, вот он отчитался, что всё готово, но попросил, чтобы я Еву через чёрный ход завёл, многим бы не понравилось, что «предательницу» мы не наказали.

– Знаешь… я не поеду туда, – вдруг заявила она, очевидно, сообразив о чём шла речь.

– Почему?

– Эмин прав, в вашей стае мне не место. И сюда-то приезжать не стоило.

– Ева…

– Ничего не Ева. Мне приятно, что ты решил… вот это всё… Но хватит, Эмир. Я не поеду в вашу клинику. Им не важны мои мотивы. Я прекрасно понимала, что делала и зачем. Знала и о последствиях. Ваша стая теперь навсегда для меня закрыта, как бы вы не пытались это изменить. Я не хочу… ловить на себе подозрительные или ненавидящие взгляды. Не хочу, чтобы меня осуждали…

– Никто не посмеет, – начал было я, но она перебила.

– При тебе – да, все станут держаться подальше, пытаться скрыть своё истинное отношение, но я-то знаю, понимаешь? Я… устала… не хочу.

И её понимал как никто. Мне в глаза тоже редко говорили то, что обо мне думали. Зато за спиной… И мне тоже не хотелось, чтобы она это чувствовала.

– Значит, я найду другую клинику, где на тебя не станут так смотреть.

– Нет же больше других… У меня не человеческая болезнь…

– Есть другие. Эмин ведёт дела со снежными барсами, ты видела их на празднике.

Она покраснела, видимо, от воспоминаний своего поступка, которым нас же и спасала (и это меня снова изнутри неприятно царапнуло, потому что я вспомнил свой), но просто кивнула.

– Они хотят создать общий исследовательский центр. Почти сделали это. Лучшие специалисты стаи уже там. Я позвоню и договорюсь. Ирбисам всё равно, что ты сделала в нашей стае. Туда ты поедешь?

– В этом всё равно нет смысла…

– Пусть они нам это и скажут. Тогда мы найдём других врачей. И будем искать до тех пор, пока кто-то не выяснит, что с тобой, и не поможет.

– Так скучно тебе было без меня? – она шутливо наклонила голову вбок, но я всё равно заметил ожидание в глазах.

– Не представляешь, насколько, – признался, как есть. – И страшно до одури. Мне давно не было так страшно…