Шнееланд
Бранд. Королевская улица. Дом святой Катерины
20 число месяца Монаха 1855 года
2
— Добрый день, господин сотник.
— Добрый день.
— Госпожа айн Зоммер?
— Нет, к сожалению, еще не приехала. Может быть, кофе?
— Нет, благодарю вас. До свидания.
— До свидания.
За последние… мм… дней десять… да, точно, десять дней, это превратилось в некий ритуал: прийти на Королевскую улицу, постучать в двери, посмотреть на профессионально-непроницаемое лицо консьержа, выслушать сообщение о том, что госпожа айн Зоммер из шестой квартиры, к сожалению… Выслушать вежливое — но с каждым днем все более и более искреннее — предложение выпить кофе — и уйти.
Десять раз.
Десять дней.
Каролина не приехала.
Нет, разумеется, она не обещала ждать его, не обещала… да ничего, в сущности, не обещала. Может, он все придумал? Может, все взгляды, улыбки, разговоры… все это не означает ровным счетом ничего? Он все придумал?
Холодный разум сумел-таки пробиться через пылающие глубоко внутри, как торфяные пожары, чувства и высокомерно заявить, что они, Чувства, могут воображать себе все, что захотят, но он, Разум, может их, Чувства, заверить: он, пусть и отходивший на задний план, тем не менее, продолжал анализировать все происходящее вокруг своего хозяина и на сто процентов уверен — нет, вышеупомянутые взгляды, улыбки, разговоры и все такое прочее — не выдуманы. С тем же успехом Чувства могут посчитать выдумкой саму Каролину айн Зоммер, мол, их хозяин, тоскуя от… ну, от чего там обычно тоскуют юноши… так вот, от тоски он все себе придумал, сочинил, что он встретился с самой прекрасной девушкой на свете, и теперь живет в ожидании встречи с собственной выдумкой.
Чувства робко напомнили, что Каролину айн Зоммер видел еще, как минимум, консьерж. На это Разум заявил, что консьерж может оказаться точно такой же выдумкой, плодом больного воображения. И вообще — может, все вокруг выдумка? Не существует Бранда, не существует Черной сотни и уж точно никто не принимал в нее невесть откуда взявшегося сына мясника с выдуманным именем. Который никого не убивал, тем более — свою жену, которая не могла ему изменять, потому что безумно любила. Это его убили, прокравшийся в дом грабитель вонзил ему нож в спину и оставил умирать. А все происходящее — цветные картины, с безумной скоростью порождаемые умирающим мозгом за секунду до окончательной гибели.
«Может, не надо?» — робко спросили напуганные такой жуткой теорией Чувства. «Правильно» — сказал Разум, — «Не надо. Не надо выдумывать всякую ерунду! Каролина уехала по делам и скоро приедет. Это факт… вернее, два факта, но это неважно. А все остальное, страхи и переживания — и есть выдумка, фантом, скрежет шестеренок мозга, которые давным-давно не смазывали.
А что является лучшей смазкой для мозгового механизма?
Шнееланд
Бранд. Гостиница «Худе и Хеннике»
20 число месяца Монаха 1855 года
3
Цайт, размахивая руками, живописал свой подводный поход, Вольф, хитро прищурясь, слушал, иногда подкидывая реплики, Ксавье, чей номер оккупировали два болтуна, веселый и азартный, просто молчал, наслаждаясь компанией.
— И вообще, — говорил Цайт, — расскажи мне кто-нибудь заранее, что плаванье под водой — настолько скучное занятие, я бы ни за что в мире не согласился бы на это!
— А так ты за что согласился? — усмехнулся Вольф.
— А так… Знаешь, стою я на пристани, решают, кто полезет в эту лодку. Никто ж не знает еще, какая это скучища, все боятся… И я боюсь. Но плыть-то кому-то надо! И понимаю, что не могу дальше бояться, поэтому вызываюсь сам. К тому же… — Цайт посмотрел на потолок номера, как будто там могло найтись что-то интересное, кроме цветочной росписи в розовых тонах — я перед этим прочитал газету. Йохан — в Грюнвальде, где полыхнула революция, Вольф — на войне с Фюнмарком, Ксавье — и тот ухитрился ввязаться в заварушку с мятежом… А я? Мне даже похвастаться будет нечем!
— Ну, — лениво потянулся Вольф, — мне тоже хвастаться особо нечем. Я войну пропустил.
— Ага, а палец ты где потерял? В трактирной драке?
— Почему потерял? — деланно обиделся Вольф, — Вот он.
С этими словами он достал из кармана черного мундира маленькую плоскую шкатулку из темно-красного дерева.
— Фу, Вольф, — не менее деланно воскликнул Цайт, — Зачем ты таскаешь с собой эту гадость?!
— Это не гадость, — в этот раз, кажется, Вольф обиделся всерьез, — Это мой палец.
В дверь постучали.
— Открыто! — дружно крикнули два голоса, а потом их обладатели покосились на Ксавье, мол, ничего, что мы тут распоряжаемся, практически в твоем доме. Тот лениво отмахнулся бокалом с лимонадом.
В номер вошел Йохан. С напряженно-стянутым лицом человека, который о чем-то глубоко переживает. Или человека, которого поцеловала Госпожа Зима, чей поцелуй, как известно, превращает человека в ледяную статую. Второй вариант показался всем присутствующим наиболее вероятным: чтобы Йохан — и какие-то чувства? Невероятно!
Предполагаемая жертва Госпожи Зимы прошла к столу, на котором уже находились несколько пустых бутылок вина — хотя полных было все же больше — достал из-за пазухи еще одну бутылку, чье бледно-зеленое стекло и квадратная форма говорили о том, что в ней вовсе не вино, а кое-что покрепче, а рисунок и надписи на том самом зеленом стекле — о том, что шнапс не из дешевых. Не тот, что гонят из картофеля и продают на риск покупателя.
Йохан, по-прежнему ни говоря ни слова, налил себе из принесенной бутылки в свободный бокал и выпил залпом. Забросил в рот кусок колбасы с блюда, прожевал, пробормотал «У меня в Нибельвассере лучше была», осмотрел своих друзей…
Лицо юноши дрогнуло, как будто потрескалась и осыпалась ледяная корка — Цайт потом клялся, что видел на полу крохотные льдинки, но ему никто не поверил, и правильно сделал — глаза, до этого момента похожие на кусочки льда, весело прищурились…
— Ребята! Как я рад вас видеть!!!