Фонд последней надежды

Глава 19. ЖЖ. Записки записного краеведа. Опять 4 января

«…Офис владельца райских кущ, орнаментированных золочёными барашками и крестьянками, располагался на третьем этаже. Когда я вошёл, юная секретарша, очаровательно охнув, отскочила от двери, отделявшей приёмную от кабинета директора.

— Что… Кто… То есть, что вы хотели? — ей не сразу удалось влезть в привычный формат официальной вежливости.

Я всегда любил секретарш — хотя и не имел никогда ни одной. Боже, Ростик, на склоне лет ты начал каламбурить, сострила бы на это Нюта. Я хотел сказать, что по статусу мне личная секретарша никогда не полагалась, я ведь до ректорского кресла не дорос. Может, и слава богу, уберёгся, от соблазна. А даже если не было бы этого самого соблазна — известно ведь, что запретный плод, загорелый, молоденький, с формами и глупыми глазищами, длинными ножками и в отчаянной миниюбке, нехотя печатающий на разболтанной „Ятрани“ какую-нибудь платёжку с безнадёжно съехавшей копиркой под первым экземпляром и при этом покусывающий жемчужными зубками нежную мякоть пухлых губок… Нда-а… Так вот — плод этот потому и сладок, что запретен.

Надо сказать, я никогда (или почти никогда) не страдал, не будучи замазан в эти мужские игры. Анечка, бурно одобряя мой строгий облико морале и прилюдно благословляя радости неизменного брака, втайне считала меня неудачником и чуть ли не импотентом. Вот противоречивость женщин! Порядочность они, посмеиваясь, принимают за отсутствие темперамента, обычную же неразборчивость самца со слезами готовы воспеть в поэтических строчках. Впрочем, надо признать, своим идиотизмом мужчины не уступают дамам.

Итак, пухленькая секретарша проказливо потупилась и продолжила, профессионально игнорируя правила русского языка:

— Как вас доложить?

— Ростислав Софийский, поклонник вашей красоты, гражданин Германии и гость вашего великолепного города из нумера шестого, милая фройляйн… — мне даже удалось щёлкнуть каблуками при коротком, по-военному, кивке. Вот где сказались белогвардейские гены моего папаши!

Секретарша хихикнула и нажала на кнопку интеркома. Но не успел её алый ротик произнести первые звуки обращения к начальству, как в приёмную вошли новые посетители.

Это была эффектная, как говаривали во времена моей молодости, пара. Молодой брюнет высокого роста в плаще явно не по сезону (должно быть, за рулём) и девушка с рыжевато-каштановыми волнистыми волосами, собранными в небрежный „хвостик“.

У брюнета — высокий чистый лоб, широко расставленные ярко-синие глаза, прямой нос. В общем, я бы сказал, привлекательное, даже аристократическое лицо. Вполне развитые плечи и лёгкая компьютерная сутулость отлично сочетались с током жизненной силы истинного самца. Не доходящей, впрочем, до тупоумного бычьего упрямства. Видимо, умеет принимать решения. И, разумеется, зарабатывает приличные деньги.

Впрочем, этот великолепный представитель мужской породы был явно не чужд умозрительных игрищ и, судя по всему, обладал недюжинным интеллектом. Просто находка для любой уважающей себя и пекущейся о хорошем потомстве самки из человечьего стада.

Девушка — это было другое дело… Она являла собой щемящий образ Золушки, волею судеб втиснутой в чугунный корсет обыденной жизни — со всеми её комплексами, неудачами, депрессиями и вечной женской усталостью. Красиво вырезанные зеленовато-карие глаза, чудесно оттенённые чёрными ресницами и бровями. Зря она так густо их подводит. Лицо вытянутое, но с азиатским акцентом на скулах — интересно, это привет от какой-нибудь бабушки из местных или пример необъяснимого с точки зрения генетики заимствования общего типа среды? Цвет кожи — редчайший ныне образец „кровь с молоком“: нежнейшее сочетание свежих сливок с утренним ароматом настоящей клубники, короче говоря, естественный продукт — мечта истинного гурмана.

Под безобразным колоколом пальто (вероятно, весьма практичного) фигуру не особенно разглядишь, но, несколько забегая вперёд, скажу, что у Золушки позднее обнаружились и длинные стройные ноги, и девичья талия, и совершенной формы грудь.

Да-а… Быть может, яркая, юная, умело подчёркнутая косметикой красота секретарши и могла бы на секунду затмить неброское очарование моей Золушки. Но — поверьте мне — ни один мужчина, если, он, конечно, находится в здравом рассудке, никогда не променяет благородство породы на блеск фальшивого бриллианта. Кстати, об аксессуарах. На её пальчиках, напрочь лишённых маникюра, тускло сияло единственное украшение — тоненькое обручальное колечко.

— Мы к господину Бекмурат-улы. Координаторы Фонда „Ласт хоуп“. Нам назначено, — игнорируя меня, объявил звучным баритоном брюнет. Его спутница быстро глянула в мою сторону.

Из интеркома послышался недовольный голос директора. Секретарша (видимо, недавно ступившая на путь этого ремесла и от того ещё не потерявшая способности краснеть) снова смутилась. Я доброжелательно подмигнул ей и неторопливо прошествовал к дивану. Дескать, ничего, могу и подождать.

Посетители, не медля, прошли в кабинет. Ждать мне пришлось долго. Я никогда не скучаю наедине с собой. Вот и сейчас проштудировал от корки до корки свежие номера зоркинских газет, лежавшие на журнальном столике.

По тому, как, льстиво прогнувшись, провожал координаторов Сам — весьма тучный апоплексического вида господинчик с маслеными глазками (вот он, извечный покоритель вершин в миниюбках), по тому, как строго зыркнул он на секретаршу, я сделал вывод, позднее подтвердившийся абсолютно, что представители пресловутого Фонда имеют в городе весьма серьёзные полномочия.

— Прошу вас, господин Коршунов, пройти вниз. У ресепшен вас встретят. Мой зам вас проводит в конференц-зал, покажет номера. Дамиля, вызови Егошина, скажешь, из Фонда „Ласт хоуп“ ждут. Так…. А вы ко мне? — директор холодно улыбнулся, глядя мимо меня в окно.

В ту же секунду я понял, что пришёл сюда напрасно. Не станет он меня слушать, этот господинчик. Не нужно ему, да и неважно то, что я могу ему рассказать.

Посетители направились к выходу.

И я тотчас, не думая, произнёс:

— Хотел выразить, господин директор, личную благодарность вам за прекрасное обслуживание в вашем великолепном отеле, — после чего пожал его безвольную мокрую руку и продолжил: — Рад! Безмерно рад нашему знакомству! Всех вам благ!

Кивнул, вновь щёлкнул каблуками и молодцевато промаршировал к выходу. Правда, не отказал себе в удовольствии оглянуться на пороге: Дамиля и директор, разинув рты, глазели мне вслед. Немая сцена, достойная пера Михаила Афанасьевича!

Я нагнал эту пару на лестнице. Отстав на полпролёта, начал спускаться следом. Во мне проснулся азарт охотника, жадного исследователя человеческой природы. Даже печальные события минувшей ночи — и других, не менее печальных ночей — словно бы отодвинулись, сделались менее важными. Или виной тому кроткий взгляд Золушки?

Господин координатор, судя по всему, хозяин и повелитель очаровательной полонянки, осуществлял вечную функцию надзора-защиты-управления. Непочтительно оглянувшись на меня и отключив на время самцовую систему безопасности, он вполголоса продолжил слова назидания:

— …И не задерживайтесь, знаю я ваши перекуры. Из офиса — первым делом отзвонитесь мне, у завхоза возьмите акт — и в подвал за оборудованием…

— Я знаю. Понятно, — ответствовала Золушка. Голос у неё был чарующий.

— И пожалуйста, Ася, идите осторожнее, — продолжал повелитель, хмуря грозные брови, — особенно через дорогу.

— Я все поняла, Олег Юрьевич, — ответила Ася. Я заметил, как у неё побелели костяшки пальцев, сжимавших ремешок туго набитого баула, являвшего собой печальную помесь портфеля и авоськи.

Значит, не муж — начальник. И редкостный зануда. Бедняжка…

Что ж ты у дамы сумку не возьмёшь, заботливый мачо?

Самец будто почувствовал моё возмущение:

— Что у вас там, кирпичи, что ли? Дайте сюда, помогу…

— Не надо, Олег Юрьевич, я сама, — она крепче прижала сумку к боку, и оттуда вывалилась вязаная шапка мышиного цвета — прямо мне под ноги. Подарок судьбы! Я любезно кашлянул:

— Извините… Вы шапочку потеряли.

Молодые люди остановились. Коршунов фыркнул и отвернулся. Очаровательная Ася подобрала шапку и благодарно улыбнулась:

— Спасибо вам огромное!

После чего бросила испуганный взгляд на шефа. Эге… Уж не влюбилась ли она в этого хама?! Жаль, если так… Удивительные у неё глаза — в них светятся ум и обаяние настоящей книжной барышни.

— Ну что вы… Всегда рад… — Я поклонился. — Вы что же, здесь остановились?

— Да нет… Мы конференцию библиотечную проводим.

Коршунов демонстративно глянул на часы. Наглец!

— Как интересно! — воскликнул я, не трогаясь с места.

Не скрою, мне приятно было распустить хвост ну и, быть может (духи были такие во времена моей молодости — польские, „Быть може“, как раз для среднего класса, не осчастливленного блатом для покупки настоящих французских, но и не опускавшегося до „Ландыша серебристого“), так вот — быть может, даже утереть нос властителю её дум. Дескать, отключил систему безопасности, дурак молодой?! А вот я тебе покажу, что могут опыт, вежливость и воспитание — в пику гормонам!

Я воскликнул:

— Как интересно! А вы знаете, деточка… О, простите старика, вы позволите мне так вас называть?

Ася засмеялась. Голубиный смех! Светлая дева! Даже мачо на секунду был ослеплён, что уж говорить обо мне, неизбалованном дамским вниманием пенсионере… Вперёд, Ростик!

— Я живу в этом богом забытом местечке вот уже месяц. Приехал с туристическими целями… Знаете, места боевой славы, если можно так выразиться, позвали. Детство, бурная юность… По профессии я обыкновенный инженер-технарь… А по зову души — истинный библиофил. И, доложу я вам по секрету, давно мечтал побывать в настоящей библиотечной среде… Окунуться, так сказать, в мир служителей книжного культа… Ах, я не представился, простите… Ростислав Андреевич Софийский, пенсионер немецкого значения…

— Ася, мы опаздываем! — влез мачо.

Она ласково посмотрела мне в глаза.

— Меня зовут Ася, Ася Насырова. А вы приходите, Ростислав Андреевич, если вам интересно, на наши заседания… Конференция откроется завтра, в десять утра.

— О, спасибо, деточка! — воскликнул я. — Как удачно мы с вами встретились!

И я предложил даме руку, и мы плавно двинулись вниз мимо оторопевшего Коршунова. Ему не оставалось ничего другого, как потащиться следом — вот тебе первый урок, сосунок, не упускай никогда инициативы!

Так мы и…»

— Какой славный старикан, — сказала Ася, натягивая перед гостиничным зеркалом шапку.

— Не вижу ничего славного, — процедил Олег. — Делать ему нечего, вот и пристаёт ко всем. Пенсионер немецкого значения!.. Обыкновенная старая обезьяна.

Ася хотела что-то сказать, но передумала, прикусила губку, нахмурилась. В глаза не смотрит. И правильно.

Олег был сам себе отвратителен. Он ненавидел Жорку, ненавидел этого глупого старикана, ненавидел её пальто, шапку, сумку, скучно глазевшего на неё портье. А больше всего — самого себя. А тут ещё эта треклятая конференция… Из подростковой вредности принялся перечить, ломать планы, бюджет, скорее всего уже вляпался по самые уши — то-то Корнелия ехидные взгляды на него кидает. Мол, поруководить захотелось? Оправдать своё особое положение? Ну давай порули, если такой умный… Надо было ехать в чёртов «Еуежай». Нет, невозможно!!

Я с ней поговорю. Сегодня же. Попрошу прощения. Как это французы говорят: если женщина не права, надо просить у неё прощения… Только почему же Ася не права? Её-то как раз можно понять.

А если откажет? Ведь может отказать. Ему, Олегу Коршунову?! С неё станется. И правильно сделает, между прочим. Он с самого начала вёл себя как надутый индюк, осторожничал, умничал, ждал у моря погоды. Трус. Ничтожество. Боишься, как мальчишка, боишься спросить… А если откажет?! Что тогда? Добиваться любви прекрасной дамы? Фу, пошлость… Гнусно-то как на душе.

Ну вот, прозевал — она уже сама оделась, не дождавшись его помощи. Ротозей, болван, мямля…

— Ну, я пошла, — по-прежнему не глядя на него сказала Ася. И вздохнула.