"Фантастика 2025-200". Компиляция. Книги 1-27

Вступление

Что я помню? Несколько последних секунд, размытые контуры приближающегося грузовика, истерический скрип тормозов и удар… а потом — боль, обволакивающую, всепоглощающую и крик, разрывающий уши. А буквально через мгновения темноту и падение в спасительную бесконечную бездну небытия…

— Николай Александрович, что с Вами? — я открыл глаза и внезапно зажмурился от обилия золота, бархата и странных всполохов света. Воздух был сладковатым, тёплым, немного спёртым. Сотни прекрасно одетых мужчин и женщин вокруг устремили на меня свои взгляды. Свет отражался от драгоценных камней на их орденах и украшениях, и солнечными зайчиками пытался меня ослепить.

— Где я? — в моём вопросе самому себе явно слышался испуг, мысли лихорадочно прыгали в голове. Если я умер, то что окружает меня — Рай или Ад? Судя по запаху ладана, зажжённым свечам и обилию священнослужителей, скорее всего, я оказался в Раю. Но где же обещанный свет в конце тоннеля, где полёт в пустоте и короткометражный фильм о моей грешной жизни? Я почувствовал себя даже в некоторой степени ущемлённым, но потом усилием воли отогнал эти дурацкие мысли и постарался внимательнее осмотреться.

— Николай Александрович, — голос был мягкий, бархатный, насквозь пропитанный заботой и уважением. — Николай Александрович, как Вы себя чувствуете?

— Спасибо, всё хорошо, — с трудом вымолвил я, до конца ещё не осознав своей роли в происходящем действии. Возможно я сошёл с ума или мне всё это снится? Мой взгляд скользнул по собеседнику — довольно высокий, статный, седой с основательной залысиной мужчина в чёрном мундире, украшенном золотыми аксессуарами, классифицировать которые при всём желании я в тот момент не мог. Потом я перевёл свой взгляд вниз и, к своему огромному удивлению, понял, что чёрные брюки на мне почти до пола прикрыты шикарной горностаевой мантией. Вот уж чего точно никогда не было в моём гардеробе.

— Николай Александрович, прошу, ещё буквально пара шагов вверх, к алтарю, — рука вежливо отстранилась, а я смог сделать довольно уверенный шаг навстречу благообразному священнослужителю в праздничной золотой рясе.

Всё происходившее дальше вспоминается мне, будто подёрнутое лёгкой дымкой нереальности. Сначала оборвалась и упала на пол какая-то блестящая цепочка, как я узнал позднее — от ордена Андрея Первозванного, потом — то ли вскрик, то ли всхлип красивой пожилой женщины и тихий взволнованный шёпот окружающих. Голова страшно закружилась, мне вновь стало нехорошо. Проведя по толпе мутным рассеянным взглядом, я внезапно понял, что одно из лиц мне очень знакомо. Впрочем, как и происходящее таинство.

— Николай Александрович, преклоните пожалуйста колено, — человек, прошептавший это, сделал три солидных шага назад. Мой лоб и руки помазали чем-то холодным и ароматным, а потом вручили два очень странных предмета.

— Скипетр в правую, державу в левую, — шептал чей-то приятный голос. Огромная корона легла на мою голову. Никогда не знал, что короны так много весят. Тяжела ты, шапка Мономаха, — шёпот скорее всего принадлежал моему подсознанию. И, действительно, под короной была настоящая шапка алого цвета. На миг я представил себя — горностаево-золотистого, в шикарной короне, со странными предметами в руках…

— Звезда в шоке, — прозвучал насмешливый голос в моей голове, а в реальности у меня забрали державу со скипетром, а вместо них в руки заботливо вложили ещё одну корону, поменьше, которую у меня хватило ума возложить на голову строгой симпатичной женщины, находившейся рядом со мной.

— Повторяйте за мной, — буквально прошелестел священнослужитель в золотом облачении, — «…Исповедую неизследимое Твое о мне смотрение и, благодаря, величеству Твоему поклоняюся, Ты же, Владыко и Господи мой, настави мя в деле, на не же послал мя еси, вразуми и управи мя в великом служении сем… Буди сердце мое в руку Твоею, еже вся устроити к пользе врученных мне людей и к славе Твоей…».

Как только заключительное слово этой необычной молитвы растворилось в необъятных просторах храма, сильные руки помогли мне встать с колена. Каково же было моё удивление, когда коленопреклонёнными оказались все окружающие меня. Митрополит (ну явно никак не ниже Митрополита) также коленопреклонённо прочитал просительную молитву: «…Покажи его врагам победительна, злодеям страшна, добрым милостива и благонадежна, согрей его сердце к призрению нищих, к приятию странных, к заступлению нападствуемых. Подчинённое ему правительство управляя на путь истины и правды, и от лицеприятия и мздоимства отражая…».

Похоже, меня короновали. В самом что ни на есть прямом смысле. Внезапно я увидел своё лицо, отразившееся от одной из золотых колон. Округлая поверхность исказила его, и, словно в комнате кривых зеркал, я узрел свой лик, украшенный пышными усами и бородкой, которые я никогда не носил. Лицо было вытянутым, удивлённым и немного испуганным, а снизу гордыми складками стекал горностай и ярко сверкали начищенные до блеска сапоги…

Глава 1 СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ

— Ники, — очень тихо произнесла красивая строгая женщина, чью голову несколькими минутами ранее я украсил короной. — Возьми меня за руку, я очень боюсь этот крутой лестниц.

— Лестницу, — автоматически поправил я. — Слово лестница женского рода — она моя.

— Теперь в этой стране всё есть твой, — она положила свою ладонь поверх моей, и мы гордо пошли вниз. Ходить в мантии до пола, да ещё с увесистой короной на голове, когда в правой руке у тебя скипетр, а в левой держава и рука молодой красотки, — то ещё удовольствие, скажу я вам. Мы чуть не упали, когда радостная и возбуждённая разноцветная толпа на улице взревела при нашем появлении. Единственной отрадой был воздух — чистый, свежий, с удивительной смесью ароматов свежей выпечки, цветов и лёгкими нотками мускуса и бергамота.

Кто же эта незнакомка? Чтобы ответить на этот вопрос сначала нужно понять — где я. Резко обернувшись, я понял, что мы только что вышли из Успенского собора. Так, — Успенский собор, Москва, коронация…похоже, только что я внезапно стал русским императором. Вот уж воистину — не было печали, да черти подкачали. Мало мне проблем на работе, давайте теперь наваливайте на меня всю страну. Ладно, с этим разберёмся потом. На вопрос где, кажется я ответил. Теперь надо определиться с вопросом — когда? В каком времени, чёрт побери, я нахожусь?

В этот момент королева, буду пока называть её так, пока не познакомлюсь поближе, гордо отплыла от меня, а я оказался под каким-то совершенно невообразимым огромным балдахином, украшенным вышивками, стразами, перьями. Сверху всего этого великолепия располагались две обезьяны — были это чучела животных или живые представители африканской фауны, мне неизвестно и поныне. С обоих сторон меня окружали важные дядьки в парадных мундирах и шапках, отороченных мехом, а спереди вышагивал солдатик в высоченных платформах, живо напомнивший мне одну из игрушек моего детства. Чуть поодаль я разглядел стройные войсковые ряды и в этот момент всё в моей голове встало на свои места. В руках солдат воинского караула я отчётливо разглядел трёхлинейную магазинную винтовку Мосина образца 1891 года. Час от часу не легче, теперь понятно, почему тот военный с залысиной обратился ко мне — Николай Александрович. В тот момент я не придал этому особого значения, мы ведь не особо удивляемся, когда незнакомые люди называют нас по имени-отчеству. Зато теперь я отчётливо понял, что злодейка-судьба решила пересилить меня неведомым образом в тело многострадального императора российского Николая II.

Мозг начал действовать рационально. Как я здесь оказался мы выясним позже. Пока примем за основу, что я император Николай. Бред, какой бред. Отставить. Дальше — его, то есть теперь мою красавицу-супругу зовут после крещения Александра Фёдоровна. Ники и Аликс, — заботливо подсказал мозг. Так, с этим разобрались. Пожилая дама, соответственно, — моя, точнее Николая Александровича Романова матушка. Как бишь её? Мария Фёдоровна. Немецких имён этих дам я, конечно, не вспомню, лучше надо было учить историю. Год у нас — 1896, день — 14 мая.

Что ещё я помню про коронацию? Торжества шли долго, потчевали вкусно, горы подарков, вечером 18 мая был бал у французского посланника, на котором новоиспечённый император вытанцовывал вместе с супругой, что вызвало огромное недовольство в обществе. Так плохо танцевали? — я непроизвольно улыбнулся. Нет, тут что-то иное.

И в этот момент мой мозг буквально пронзило страшное словосочетание — Ходынское поле. Буквально считанные дни отделяли меня от одной из самых страшных трагедий века девятнадцатого, не столько даже числом жертв, сколько своими последствиями для авторитета действующего монарха.

Пока мы здесь развлекаемся, разодетые, как дурацкие павлины, там после ужасной давки будут растаскивать и вывозить сотни, а возможно и тысячи трупов.

Твою мать! Надо срочно что-то предпринимать, иначе, дорогой самозваный Николай, тебя вместе с семьёй через 22 года ждёт страшный подвал и терновый венец мученика.

Эта мысль вызвала во мне гнев. Ну уж нет, я постараюсь всё изменить. История не терпит сослагательного наклонения, но в данном случае ей придётся потерпеть. Скорее бы закончился этот маскарад, чтобы выдохнуть, собраться с мыслями и попытаться изменить ход истории.

Эх, сейчас бы включить хотя бы самый захудалый смартфон. Измени ход истории, если почти ничего не помнишь и никого в лицо не узнаёшь. И тут мне вспомнилось знакомое лицо, которое я увидел в Успенском соборе. Неожиданно я понял — кто это. Портрет этого человека долгие годы висел у кровати моей матери. Это же Иоанн Кронштадтский, бессребреник и великий молитвенник, святой, к которому со своими семейными проблемами всегда обращалась моя матушка. Обязательно нужно будет приблизить его, мудрый советчик точно не помешает, а он ведь ещё славится, как предсказатель.

Мозг лихорадочно работал. Кто организует коронационные мероприятия и отвечает за их проведение? Конечно же твой новый «дядя» Сергей Александрович Романов — пятый сын Александра II; московский генерал-губернатор, первый председатель Императорского православного палестинского общества. А помогают ему (скорее всего) родные братья — Владимир, Павел и Алексей. Похоже отсутствие смартфона положительно влияло на мой мозг — в критической ситуации он начал извлекать из глубин памяти давно забытую мною информацию.

Не буду утомлять вас подробностями этого помпезного и бесконечного дня. Помню, что вышагивали мы очень долго, посетили Архангельский собор, приветственно махали бурлящей праздничной толпе с балкона. Присесть удалось только во время торжественного обеда в Грановитой палате. Меню этой трапезы я когда-то уже видел в Третьяковской галерее, поэтому рисунок Виктора Васнецова особо моего внимания не привлёк. Несмотря на мрачные мысли, аппетит по доброй традиции меня не подводил. Хорошо помню вкус бесподобного рассольника, паровую стерлядь, барашка, пирожки и салат из спаржи. Больше всего порадовал десерт — фантастически вкусное мороженое и нежные кусочки фруктов в вине.

Супруга пыталась развлекать меня милыми невинными фразами, но завладеть моим вниманием ей не удалось, отвечал я коротко и односложно. Мысли мои были далеко от этой светской беседы. Я старался улыбаться, но взгляд от обеденных блюд поднимал редко. Красота вокруг была необыкновенная, но обилие гостей и гул их застольных разговоров начали меня раздражать. В какой-то момент, ближе к десерту, ко мне пришло осознание, что довольно худой, с усами и аккуратной бородкой человек, сидящий на некотором расстоянии от нас с «супругой» справа и есть «мой дядя» — Сергей Александрович Романов, московский генерал-губернатор.

Но ведь для начала разговора надо как-то обратиться к человеку. Не дядя Серёжа, в конце концов, мне его называть. Лучше всего — по имени-отчеству. Я отодвинул от себя вычурную тарелку, промокнул расписной салфеткой губы, и, стараясь выдавить из себя дежурную улыбку, повернулся к своему соседу по застолью справа.

— Сергей Александрович, я хочу, пользуясь случаем, от всей души поблагодарить Вас за прекрасную организацию коронационных торжеств, — моя улыбка стала ещё чуть шире. — Но я хотел бы после обеда обсудить организацию предстоящих народных гуляний на Ходынском поле.

— Ваше Величество, с удовольствием, — на самом деле особого удовольствия на его лице я не увидел. — Давайте проведём небольшой семейный совет после трапезы.

Согласно кивнув головой, я уверенно взял правой рукой бокал шампанского и осушил его одним глотком. Разговор предстоял непростой, нервный. Шампанское взорвалось в голове ярким фейерверком, даря уставшему мозгу краткий миг эйфории.

— Я требую продолжения банкета, — голосом незабвенного Юрия Яковлева взвизгнул проказливый бесёнок в моей голове. Да, скучать мне здесь явно не придётся!

Глава 2 СЕМЕЙНЫЙ СОВЕТ

Сразу после коронационного обеда мы прошествовали в большую красивую залу с мягкими креслами, расставленными большим кругом. В рисунке ткани явно прослеживались главные атрибуты царской власти — двуглавый орёл с державой и скипетром в когтистых лапах и маленькие изображения короны Российской империи. Кресел было восемь. Согласно своему новому статуса я догадался занять самое огромное, больше всего напоминающее трон. Слева от меня расположилась Аликс, справа — Мария Фёдоровна, а вся дружная четвёрка дядьёв — напротив нас. Ещё один человек, как я узнал впоследствии — московский обер-полицмейстер Александр Александрович Власовский, сел как бы в круг вместе со всеми нами, но в тоже время на некотором удалении от нас.

— Родные, его Величество собрал нас, чтобы обсудить дальнейший ход праздничных торжеств, — взял на себя роль модератора Сергей Александрович. — Особенно его Величество беспокоят предстоящие народные гуляния на Ходынском поле.

— Спасибо, Сергей Александрович, — я решил взять инициативу с свои руки. — Особенно беспокоят меня два момента — обеспечение безопасности огромного количества собравшихся там людей и качество раздаточного материала, то есть подарков.

— Ваше Величество, волноваться не о чем. Поле огромное, почти 100 гектаров. По периметру поля мы поставили временные «театры», эстрады, балаганы, лавки, в том числе 20 деревянных бараков для бесплатной раздачи 30 000 вёдер пива, 10 000 вёдер мёда и 150 ларьков для раздачи бесплатных сувениров, «царских гостинцев» — 400 000 подарочных кульков, — Сергей Александрович отчитывался голосом бывалого администратора крупной филармонии.

— С подарками тоже всё хорошо, — забасил самый старший из братьев, кажется Владимир Александрович. — Комплект отличный — памятная кружка, ситцевый платок, фунтовая сайка из крупитчатой муки от Филиппова, полфунта колбасы, пряник вяземский с гербом, да мешочек со сладостями.

— Всё это, кроме саечки будет раздаваться завёрнутым в красивейшие ситцевые платки Прохоровской мануфактуры, — елейным голосом пытался нас убаюкать Сергей Александрович. — С одной стороны прекрасный вид Кремля и Москвы-реки, с другой — ты, Ника, с супругой. Да ещё жетончики памятные начеканили.

— Жетончики и прянички — это чудесно, — таким же ангельским голосом подхватил я, заметив этот внезапный переход на «Ники» в обращении. — А что Вы собираетесь делать с оврагами, промоинами и ямами по добыче песка и глины. Металлические павильоны на «Всероссийскую ярмарку» в Нижний Новгород вывезли, а ямы никто заделать не удосужился. Давку организовать желаете?

Александровичи удивлённо переглянулись. Такой въедливый Ники им явно был не по душе.

— Да, и ещё хотелось бы уточнить, сколько полицейских вы поставите в оцепление? — терять наступательную инициативу в мои планы не входило.

— Порядка 1800 человек.

— Этого крайне мало, отменяйте другие мероприятия на этот день и стягивайте все силы к месту народных гуляний. Полицейским установить двойную доплату, в четыре утра поле должно быть полностью оцеплено, людей пропускать группами организованно и сразу на входе вручать подарки, тогда многие сразу покинут поле вместе с детьми, останутся только любители праздника и медовухи.

— Александр Александрович, Вы слышали распоряжения Его Величества? — обратился Сергей Александрович к человеку, сидящему чуть поодаль.

Тот согласно закивал, покраснел и, явно преодолевая огромное внутренне сопротивление, поднял руку, как прилежный школьник. Я одобрительным кивком головы предоставил ему слово.

— Тут есть один момент, даже, право слово, не знаю, как лучше сказать, — наконец он собрался с духом и продолжил гораздо увереннее. — Дело в том, устройство «коронационных народных зрелищ и увеселений» в Москве изъято из ведения Московского Генерал-Губернатора Великого Князя Сергея Александровича и всецело передано Министерству Императорского Двора, равно как и принятие мер по охране и обеспечению безопасности народных гуляний.

— Это решение я отменяю, за безопасность на Ходынском поле с данного момента целиком и полностью отвечают московские власти, — уверенно заявил я, явно входя во вкус единолично принимать властные решения. — И последнее, подарки прошу хранить в прохладном месте, вдали от ярких солнечных лучей, на Ходынку завозить непосредственно перед мероприятием, а то всё либо сгниёт, либо будет испорчено крысами.

— Мне не нравится твой тон, Ники, — неожиданно взорвался Владимир Александрович. — Ты всегда должен помнить, что прежде всего ты наш родной племянник.

— Прежде всего я Император Российский, помазанник Божий, а от родственников своих жду помощи посильной, а не раздоров и противоречий, которые мной пресекаться будут в зародыше, — заявление «дяди» меня по-настоящему взбесило и в звуках моего голоса явно слышался металл. — А для бунтовщиков и разносчиков семян раздора у меня Сибирь есть необъятная, коей, кстати, тоже в ближайшее время стоит заняться всерьёз.

Мария Фёдоровна и Аликс, не проронившие ни слова за всё время «мужского» разговора с уважением и одобрением посмотрели на меня.

— Высокочтимые родственники, не смею более Вас задерживать, — с этими словами я встал из необъятного кресла, заставив этим всех последовать моему примеру.

— Ники, Аликс, можно вас буквально на несколько минут, — Мария Фёдоровна осторожно взяла меня за рукав праздничного мундира и поманила к малозаметной небольшой дверце, которая, как оказалось, скрывала небольшую, довольно милую комнату с камином и тремя компактными креслами.

Вдовствующая императрица показала рукой на кресла, и мы уютно расположились в них.

— Николай, ты взрослеешь прямо на глазах, — мать явно была довольна прошедшим семейным совещанием, — Надеюсь ты понимаешь, что одного металла в голосе недостаточно? У власти сейчас в основном стоят люди, назначенные ещё твоим отцом. Для них братья отца — это почти он сам, а ты — юный принц, чьи распоряжения далеко не обязательны. Надеюсь не обижу тебя, если дам совет.

— Конечно, матушка.

— Необходимо в срочном порядке поменять людей, занимающих ключевые посты в государстве, только так ты сможешь взять в свои руки все нити государственной власти. Предлагаю начать с Ивана Николаевича Дурново. Как председатель Комитета министров, он откровенно слаб, уж прости меня за сегодняшнюю прямоту. Между нами говоря, человек этот приятный и исполнительный, милый, очень хитрый, но в культурном плане довольно ограниченный, — Мария Фёдоровна пристально посмотрела на меня и продолжала. — Он, как хороший исполнитель, был довольно уместен в окружении твоего отца, но его идеи об умышленном удержании народа в глубоком невежестве явно не соответствуют времени. Здесь требуется кто-то более умный и современный.

— Витте? — со вкусом произнесла немецкую фамилию Аликс.

— Да, Сергей Юльевич явно перерос свою должность министра финансов, — мать-императрица внимательно посмотрела на меня. — Как он тебе, Ники?

Собрав в единое целое все возможности своей не самой прекрасной памяти, я произнёс: — Если не считать его небольшие ранние грехи (уже не помню за что, но в своё время он был под следствием), то мы ему многим обязаны.

— Да, его критика использования двух мощных грузовых паровозов для разгона царского поезда до высоких скоростей пришлась очень по вкусу твоему отцу. Реформы железнодорожных и таможенных тарифов тоже себя оправдали, — Мария Фёдоровна задумалась, явно припоминая факты для новых аргументов в пользу своего протеже.

— Он ещё ввёл на железных дорогах подснежники, — попыталась вставить своё веское слово Аликс.

— Подстаканники, дорогая. Это действительно удобно, чтобы не обжигать руки, особенно, когда вагон раскачивает, — мать-императрица улыбнулась. — Но куда полезнее мне представляются его идеи и строительстве Транссибирской магистрали и Китайско-Восточной железной дороги. Кстати, переговоры с Германией и Китаем он также провёл очень удачно и выгодно для страны.

— Он есть русский Бисмарк? — мою вновь назначенную супругу буквально распирало от желания участвовать в таком важном разговоре и принимать государственные решения.

— Возможно, милочка, хотя не все Ваши исторические параллели мне кажутся уместными, — дипломатично улыбнулась умудрённая жизненным опытом «мать».

В итоге мы договорились, что завтра рано утром я встречусь с Сергеем Юльевичем Витте и обсужу с ним наши дальнейшие действия. На полдень того же дня была назначена встреча с Иоанном Кронштадтским. А весь остаток дня сегодняшнего мы вновь посвятили бесконечным праздничным мероприятиям, встречам и разговорам.

Глава 3 СЕРГЕЙ ЮЛЬЕВИЧ, ИОАНН ИЛЬИЧ и ИВАН ЛОГГИНОВИЧ

Интернет в какой-то степени в ту ночь мне заменила прекрасная библиотека. Сославшись на головную боль и усталость, я попросил постелить мне именно там. Что и говорить — в ту ночь я почти не сомкнул глаз, перечитав и перелистав массу книг и справочников. Я внимательно вглядывался в портреты людей, делал записи ужасно неудобным пером, тоскуя по любимой шариковой ручке, рисовал схемы, готовя почву для будущих назначений и перемещений.

Признаюсь, я всячески старался усилием воли отогнать панические мысли о том, что же собственно со мной произошло. Успешный банковский аналитик средних лет, коих на просторах России-матушки тысячи, внезапно перемещается в тело императора. И мало того, что в тело, так ещё и с перемещением во времени на век с четвертью назад. Похоже путаница произошла где-то в неведомых мне высших кабинетах. То ли клерк небесной канцелярии перепутал папки, то ли само провидение жестоко посмеялось надо мной — полным тёзкой Николая II.

Разрешите представиться — Николай Александрович Романов. Только прошу, не спешите крутить пальцем у виска. Это действительно моё настоящее имя. Правда родился я не в царских покоях, а в семье скромного московского инженера Александра Никаноровича Романова и учительницы истории Галины Сергеевны (в девичестве Ветровой). Имя деда — Никанор, по-моему, было умышленно подобрано моими прадедом и прабабкой, дабы не навлечь на его, да и свои головы, несчастья из-за большой схожести имён с членами династии, которую безжалостные и неугомонные большевики только что отправили в небытие. Ах, родители мои, родители, лучше бы и меня нарекли Никанором в честь деда, смотришь — лежал бы сейчас в больничке с забинтованной головой и сломанной ногой, смотрел телевизор, а не вот это вот всё.

Только тут до меня дошло, что после такой страшной аварии, подробности которой, впрочем, помнил я смутно, лежать мне полагалось не на больничной койке, а на глубине двух метров под слоем песчаной подмосковной земли. Надо быть оптимистом — мне повезло. Дело за малым — убедить себя в этом. Как там балагурили шутники? Оптимист — это тот, кто даже на кладбище видит одни плюсы. Ну, ну, прямо о моей нынешней ситуации.

Думаю, стоит ещё несколько слов сказать о себе любимом. Учиться начинал на историческом в МГУ, в конце первого курса понял — не моё, перевёлся на экономический. Потерял год, так как пришлось вновь стать первокурсником, и это ещё повезло успешно сдать дополнительные экзамены. Чуть не загремел в армию, но родители смогли договориться через папиного начальника — руководителя какого-то НИИ, название которого я не вспомню даже под пытками.

После вуза сразу пошёл в банковскую сферу. Меня заметили, предложили неплохое место, потом поднялся ещё на ступень, потом выбрал банк покрупнее. Но это всё скучно для вас. Что ещё рассказать? Родители вышли на пенсию и жили в небольшом загородном доме, довольно далеко от Москвы. Сам я прикупил довольно просторную двушку, но личную жизнь пока так и не устроил. Встречался, общался, улыбался, но узы брака не смогли пересилить мою постоянную занятость. Голова, забитая цифрами, процентами, бесконечными скачками курсов и ставок, а также изменениями в законодательстве, требовала к вечеру тишины и покоя, а не прогулок под луной и танцев в ночных клубах. Коллеги женского пола все были как назло замужем. Ну и Бог с ними. В нынешних обстоятельствах это было даже мне на руку — не было необходимости скучать о супруге и детях. Волновали родители — как они перенесут моё…а собственно моё что? Исчезновение, смерть, кому?

Всё, хватит. Это непродуктивные размышления. Думать надо о другом — как выжить и адаптироваться в совершенно новых условиях. А потому — мысли прочь и здравствуйте, книги!..

В итоге, появившегося ровно в 8 утра Витте встретил двойник императора с уставшим лицом и воспалёнными глазами. Сергей Юльевич никак не выказал своего удивления моим видом, возможно списав его на усталость от торжественных мероприятий.

Витте — высокая фигура, грузная поступь, развалистая посадка, неуклюжесть, сипловатый голос; неправильное произношение с южнорусскими особенностями.

— Сергей Юльевич, — я любезно поднялся ему навстречу. — Искренне рад нашей встрече, простите, что потревожил Вас в столь ранний час.

— Ваше Величество, — поклон Витте был неглубоким, скорее символическим, этот человек явно не собирался ни перед кем гнуть свою спину.

— Если Вас не затруднит, называйте меня Николай Александрович, а то слишком много величества для простого рабочего разговора.

— Как Вам угодно, — Витте внимательно меня рассматривал и, особо не церемонясь, произнёс: — Пользуясь случаем, приношу свои поздравления с коронацией, хотя, судя по всему, дело это весьма утомительное. Надеюсь всё удалось, как и было запланировано?

— Сергей Юльевич, давайте поскорее закончим с преамбулой и перейдём к сути дела, скажу напрямик — мне нужен новый председатель Комитета министров.

— Николай Александрович, всецело одобряю Ваш выбор, — Витте глубокомысленно усмехнулся. — Страна срочно нуждается в качественной трансформации. Если соблаговолите, я оставлю Вам конспекты своих мыслей по поводу ближайших реформ: денежной, налоговой, предложения по изменению рабочего законодательства.

Надо же — оставлю, значит готовился к разговору и, вполне возможно, даже ждал моего предложения. Ну, раз с места в карьер, тянуть не будем, поговорим напрямик.

— А если я дам зелёный свет на проведение задуманных Вами реформ с некоторыми моими коррективами? Как Вы это оцените? — я внимательно вглядывался в лицо собеседника, но что-либо прочитать на нём было сложно. — Обратите пожалуйста внимание на слово — коррективы.

— Приведите для понимания хотя бы один пример, — Витте улыбался, но глаза стали вдруг какими-то прозрачными, похоже это был признак высшей степени концентрации его недюжинного мозга.

— В библиотеке я вкратце ознакомился с Вашими предложениями по денежной реформе и созданию золотого стандарта рубля, — я не стал уточнять — в какой библиотеке и когда, ведь реформы Витте изучались мною ещё в университете, сегодня ночью я лишь немного освежил свои студенческие знания. — В целом всё отлично, но меня смущает недостаток бумажной массы, который образовывается при этом.

— Так мы контролируем инфляцию, — смутить этого человека было не просто.

— Всё так, но боюсь в пересчёте на твёрдую валюту, к примеру, франки, — я хорошо помнил этот момент, мы его и изучали в этой валюте, — На среднего россиянина будет приходится, согласно Вашим расчётам, сумма, сопоставимая с 10 франками, в то время, как в Европе этот показатель больше втрое, а в США — в 5 раз.

— Николай Александрович, это мы без труда скорректируем, только имейте в виду, что там и экономика гораздо мощнее, — мало того, что промышленность развита лучше, так и сфера услуг несопоставимо доходнее.

— Над этим мы тоже с Вами должны будем подумать, — я не был настроен сейчас приходить к окончательным договорённостям, пока я лишь прощупывал почву, изучая человека, с кем в одной связке мне предстояло работать долгие годы. — Я лишь привёл пример возможных корректив. Как Вы к подобным поправкам с моей стороны относитесь?

— Положительно. Я согласен, — этот человек явно привык брать быка за рога без лишних сантиментов. — Одна голова хорошо, а две лучше! Не знал, Ваше Величество, что Ваши знания в экономике настолько глубоки и современны. Мы с Вами всегда найдём общий язык, не сомневайтесь. Осталось выяснить главный момент — когда можно приступать?

— Завтра, пожалуй, — затягивать процесс было явно не в моих интересах. От трагической гибели меня отделял ещё весьма внушительный временной промежуток, но хотелось начать действовать немедленно. Пока мои ручки не были связаны обязательствами перед различными Думами, Парламентами и Учредительными собраниями, я мог действовать оперативно, единолично принимая решения. А решения Государственного Совета, с Великим князем Николаем Михайловичем во главе, носили характер, как я понял, скорее рекомендательный.

Витте оставил три аккуратные стопочки бумаг. К моему огромному удивлению, информация была напечатана на машинке, а не написана от руки. Сергей Юльевич живо интересовался техническими новинками, особенно теми, которые облегчают человеческую жизнь. Как я узнал, наведя справки, машинка «Ундервуд» с русским шрифтом была изготовлена за океаном в трёх экземплярах по его специальному заказу. Читать машинописный текст было гораздо приятнее, чем рукописные каракули, хотя, признаюсь честно, обилие твёрдых знаков в конце слов вначале напрягало, а потом я просто перестал эти знаки замечать.

Впечатление от знакомства с господином Витте (слово «товарищ» к нему было совершенно неприменимо) в целом было положительным, хотя явно этому человеку нужен был «хозяин», иначе он вполне мог сесть на шею, что в мои планы явно не входило. Простились мы весьма дружески. Понятно, — у каждого человека, как и у любой медали, всегда есть две стороны, но, в любом случае, это будет человек, мною возведённый на самую вершину бюрократического Олимпа. Мой человек.

Я протянул руку, Витте уверенно пожал её, его ладонь была мягкой, сухой и сильной. Не желая более тратить моё время, он развернулся и направился к двери.

— Сергей Юльевич, простите, позвольте задать крайний на сегодня вопрос. А как Вы охарактеризуете нынешнего председателя Комитета министров?

— Наша государственная система, как я заметил, очень ценит и привлекает чиновников, которых я называю оловянными. От тысяч таких же оловянных чиновников Иван Николаевич очень отличается…своими пышными баками.

Мы оба искренне расхохотались.

Вторым моим посетителем в этот день, как и было намечено, стал Иоанн Кронштадтский, а в миру — Иоанн Ильич Сергиев. Он был очень бодр для своего возраста и выглядел не по годам молодо, на лице светилась обычная приветливая улыбка. В одной из книг, прочитанных мною этой бессонной ночью, я уже прочитал, что «самый внешний вид отца Иоанна был особенный, какой-то обаятельный, невольно располагавший к нему сердца всех: в глазах его отображалось небо, в лице — сострадание к людям, в обращении — желание помочь каждому». Это было истинной правдой. Особенно меня поразили глаза — чистые, светлые, смотрящие словно вглубь тебя и видящие твою душу насквозь.

— Тяжёлое бремя взвалили на себя, Николай Александрович. Путь то по лезвию бритвы — шаг вправо, шаг влево и падение в пропасть ждёт со всей державой вместе. Я буду молиться за Вас, ибо если не проявите должной осмотрительности и дела великие не свершите, конец Ваш вижу терновым венком мученика увенчанный.

— Благодарствую, отче, — направь, вразуми, открой тайные смыслы мира земного.

— Просты смыслы нашего мира — вера, надежда и любовь. Вера в Бога, в свой народ, в силы собственные, надежда на лучшее и светлое и любовь к ближнему, чтобы дела великие смысла не потеряли.

— Отец Иоанн, говорят, что будущее предсказывать умеете. Что ждёт нас грешных?

— Войны ждут — сначала с Востоком, потом с Западом, а потом и того ужаснее — внутри страны брат на брата с топором кровавым поднимется…

— А можно ли это как-то изменить?

— «От упорных трудов — всегда прибыток, от пустословия — лишь нужда», «Что бы вы ни делали, трудитесь от всей души — как если бы это было для Господа, а не для людей», — так гласит Библия, — Царь есть пастырь для своих подданных, то есть пастух, а потому от трудов его и жизнь каждой овечки Божьей зависит, — Иоанн грустно улыбнулся, его взгляд внезапно затуманился и совсем другим голосом — глубоким и низким он внезапно добавил: — Попытаться Николай можно, но учесть надо бесконечное число факторов.

Я испуганно взглянул на Иоанна, но туман в его глазах уже рассеялся, и они вновь сверкали, источая любовь и свет.

— Что Вы сказали, отче? Я последнюю фразу не расслышал.

— Каждую овечку беречь надо, запомните Ваше Величество, ибо не волк Вы, а пастух!

— Буду обращаться за мудрыми советами к Вам, не откажете?

— Как же можно отказать помазаннику Божьему. Если смогу — помогу. Душа моя открыта для Вас, Государь. Работайте на общее благо, а я молиться усердно буду за Вас, семью Вашу царскую, за скорейшее появление наследника, да за каждого человека грешного в стране нашей…

В этот день мне удалось встретиться с ещё одним человеком — министром внутренних дел Иваном Логгиновичем Горемыкиным. Явился он не один, а со своим другом и покровителем обер-прокурором Святейшего Синода Константином Петровичем Победоносцевым, что уже само по себе вызвало моё скрытое раздражение, ведь я планировал разговор один на один. Образ Победоносцева был мне всегда неприятен, ещё со школьного курса истории. В моём понимании это был не живой человек, а какой-то Мороз Морозович, сковывающий действия и намерения окружающих. В своё время он очень удачно дополнял Александра III, но в данный момент являл собой день вчерашний, во-всяком случае для меня — хорошо знающего развитие предстоящих событий.

— Ваше Величество, — скрипучим голосом начал Победоносцев. — Мы явились по Вашему указанию.

— Я Вас, Константин Петрович, сдаётся мне — не вызывал.

— Обер-прокурора в дни смутные и переломные и звать не надо, сам явится, — молвил Победоносцев, и как-то странно заскрипел, возможно этот звук у него означал смех.

— Иван Логгинович, — демонстративно обратился я к Горемыкину, который, глядя на нас, медленно и заботливо разглаживал свои огромные седые усы. — Не устали Вы от трудов праведных на такой беспокойной должности?

— Иван Логгинович, — вновь заскрипел Победоносцев, — человек недюжинных сил и способностей. Равно, как и я — Ваш покорный слуга. Мы от отца Вашего Вам даны для продолжения его дел и воплощения планов и замыслов.

— Боюсь, уважаемый господин Горемыкин, Вам, да и Вам, не менее уважаемый Константин Петрович, — гневно взглянул я на Победоносцева, — придётся попрощаться со своими должностями, так как планируемые мной изменения в жизни государства и общества вряд ли придутся вам по вкусу.

— Помилуйте, Ваше Величество, — впервые я услышал голос Горемыкина, оставившего наконец в покое свои величественные усы, — и кого же Вы на мою должность поставить соизволите?

— Ну, к примеру, Петра Аркадьевича Столыпина.

— А, я извиняюсь, кто это?

— Титулярный советник. Каунасский, то есть, простите, Ковенский уездный предводитель дворянства и председатель тамошнего суда мировых посредников, чиновник IX класса на должности V класса государственной службы.

— Кого Вы хотите назначить? — оказывается голос Победоносцева мог не только скрипеть, но и звучать достаточно глубоким баритоном. — Да Вы что, Николай Александрович, только через мой труп. Реформатор на реформаторе, кошмар Вашего покойного батюшки. Побойтесь Бога, они и Вас и Россию в гроб загонят.

— Боюсь, уважаемый Константин Петрович, что в гроб меня гораздо скорее загонит Ваш консерватизм, страна меняется, а модель государственного управления нет. Про свой двор я вообще молчу. Вчера я впервые разглядел скорохода. Настоящий попугай — костюм разноцветный, фалды ливреи короткие, а на голове шлем со страусовыми перьями трёх цветов. Просто Маленький Мук из арабской сказки. Тысяча и одна ночь, воплотившаяся в реальность. Хорошо хоть палача штатного Вы нам в штат не включили, он был бы вполне уместен при нашем дворе в своём красном бархатном колпаке с прорезями для глаз.

— Николай Александрович, я служил верой и правдой Вашему отцу-императору и служу Вам, но такого я не потерплю, мне оскорбительно слышать Ваши намёки. При таком развитии событий мы будем вынуждены уйти в отставку. Да, Иван Логгинович? — Горемыкин явно неохотно закивал головой, а Победоносцев продолжал. — Но мы ещё вернёмся, я Вас уверяю, вернёмся и Вы сами первым попросите нас об этом…

Перед сном я заглянул к моей нынешней матушке.

— Тебе не жаль Победоносцева, он муж верности и разума, — она с улыбкой смотрела на меня. — Хотя и бывает зануден своей природной скрипучестью.

— Да, он всё новое воспринимает со скрипом, — решил я поддержать её шутку.

— Ты знаешь, ещё пару лет назад я бы осудила твои первые императорские шаги, но сегодня я соглашусь и всячески поддержу тебя, пусть я уже не совсем молода, но слух у меня прекрасный и я отлично слышу ход часов времени. Вся наша страна подобна огромной кастрюле — огонь снизу всё жарче, кипение всё сильнее, а крышка привинчена наглухо. И что будет, если ничего не менять? Сорвёт крышку, а заодно и оторвёт наши бедные головы.

Глава 4 ИСТОРИЯ НЕ ТЕРПИТ СОСЛАГАТЕЛЬНОГО НАКЛОНЕНИЯ

Утро было солнечным и прохладным, бесконечно устав от напряжения последних дней я решил немного прогуляться в одиночестве по территории Кремля. Насчёт одиночества я, конечно, немного лукавлю. Несколько охранников на почтительном расстоянии внимательно следили за моей безопасностью.

С террасы Дворца за красными кирпичными зубцами кремлёвской стены прекрасно просматривалась Набережная Москвы-реки, чуть поодаль, в туманной утренней дымке — Храм Христа Спасителя в его изначальном виде. В этот миг я наиболее остро почувствовал весь ужас моего одиночества — виды почти не изменились, но огромная временная пропасть разделила меня с моими родными и близкими.

Виды действительно внешне были те самые, знакомые с детства. Выйди на Красную площадь — увидишь Собор Василия Блаженного, памятник Минину и Пожарскому, здание ГУМа… Но вот звуки и запахи резко отличались. Как я прочитал в одной из библиотечных книг — первый автомобиль в Россию в 1891 году завез из Марселя, одессит — журналист и предприниматель Василий Васильевич Навроцкий, владелец очень популярного тогда «Одесского листка». В Москве пока автомобилей не было. Правда, трудно такое представить? Не тешьте себя иллюзиями — насчёт диких московских пробок, организуемых извозчиками, меня уже предупредили. Что же касается автомобилей, вчера мне торжественно вручили рекламный буклет.

Чёрным по белому, ярко и крупно: «Первый российский автомобиль на базе самодвижущегося экипажа, собранный на каретной фабрике Петра Фрезе с использованием двигателя Евгения Яковлева будет продемонстрирован на XVI Всероссийской промышленно-художественной выставке в Нижнем Новгороде». На самом деле, как я выяснил, это была двухместная заднемоторная коляска с одноцилиндровым четырехтактным двигателем, мощностью 1,5 лошадиной силы и возможностью развивать дикую скорость — 21 км/час. Всё это было довольно интересно, но признаюсь — куда больше меня интересовали разработки инженера Ипполита Романова, который изобрёл первый отечественный электромобиль. Статья на эту тему в своё время меня очень удивила, теперь же насмешница-судьба давала мне возможность не только встретиться и пообщаться с этим гением, но даже поддержать его на государственном уровне. Как тебе такое, Илон Маск?

Простите, отвлёкся. Так вот — запахи и звуки были совсем другие. Пахло свежескошенной травой, пирожками, жареным мясом, квашеной капустой и еле уловимо — конским навозом. Звуки клаксонов, далёкий крик петухов, ржание лошадей, — всё это было удивительно непривычно для моего слуха. Неожиданно в мою голову пришла весёлая мысль — вот так идёшь-бредёшь, а навстречу Владимир Владимирович или Леонид Ильич с законным вопросом — а ты что Николай, здесь забыл? Почему прогуливаешься так чинно и важно, ещё бы корону свою с алой шапочкой на башку нацепил, посмешище!

— Уеду, уеду скоро, в Петербург, там моя столица, там мой дом родной, — тихо ответил я на эфемерные упрёки незримых собеседников. Хотя, по правде сказать, Москва мне была всегда гораздо ближе и понятнее. Но — назвался груздём, полезай в короб!

В этот миг я понял, что обстановка вокруг меня стремительно меняется. Послышались выстрелы, кто-то кричал. Огромный казак из моей личной охраны буквально прыгнул на меня, уронив на землю и прикрыв своим телом. В какой-то момент он поднял свою огромную руку, прицелился и выстрелил в невидимого мне террориста. Выстрел, крик, переходящий в визг, а потом звук глухого удара. Одна из пуль просвистела совсем близко. Мой спаситель снова выстрелил, его дружно поддержали другие мои телохранители. Буквально через пару минут всё закончилось.

— Поднимайтесь, Ваше Величество, Вы уж не взыщите строго, что Вас повалил, аки медведь в лесу, — моему огромному защитнику и спасителю было явно неловко. Он явно хотел помочь мне отряхнуться от дорожной пыли, но так и не решился.

— Это Ваша работа, которую Вы все выполнили на отлично, за что будете представлены к государственным наградам и премиям.

Честно говоря, глядя на радостные лица сотрудников моей охраны, я бы не особенно удивился, если бы они сказали после моей фразу что-нибудь типа: «Служу царской России!».

День был испорчен. Аликс плакала, когда узнала о попытке покушения, а Мария Фёдоровна сидела со скорбным выражением лица и печально смотрела на нас обоих.

— Менять, менять, вот и наменял, — всхлипнула Аликс. — Это всё твои реформы и пертурбации.

— Дорогая, по сути, я ещё даже не начинал реформировать наше болото, не волнуйся, это случайность, всё будет хорошо, — успокаивая супругу, сам я лихорадочно размышлял над произошедшим.

Нападающих было трое, двоих охране удалось застрелить, одного ранить. Им оказался некто Пётр Владимирович Карпович. Это меня по-настоящему испугало, ведь я хорошо помнил из курса истории, что именно Пётр Карпович убийством министра просвещения Боголепова в начале 1901 года открыл так называемую вторую волну террористизма в России. Но сегодняшнее покушение стало явным отклонением от привычного хода истории, а, значит, вносимыми мной изменениями были разбужены неведомые магические силы, защищающие естественный ход событий. Мне вспомнились слова нашего школьного историка — история не терпит сослагательного наклонения. Да ещё как не терпит!

На душе было мерзко и тревожно. И что, позвольте спросить, мне делать? Отодвигая потенциальную гибель через два с лишним десятилетия, я чуть не погиб от пули через три дня после коронации.

— Дорогой, едем в Санкт-Петербург, там спокойнее и охрана натужней, — Аликс умела быть убедительной, хотя все исторические факты, включая убийство моего «деда» Александра II, явно говорили об обратном. — Мне обещали представить чудесного ясновидящего, он будет предостерегать тебя, мой несчастный Ники.

— Надёжней, от слова — надежда, — поправил я и совсем тихо напел: — Надежда — мой компас земной, а удача — награда за смелость…

— Какая приятная мелодия, — заинтересовалась Аликс, всегда неравнодушная к музыке, — Кто это написал? Глинка или Римский-Корсаков?

Глава 5 ОТ ПУЛЕМЕТА МАКСИМ К ПЕТРУ СТОЛЫПИНУ

Военный министр Пётр Семёнович Ванновский, с которым я познакомился утром следующего дня, был, пожалуй, всем хорош, за исключением своего почтенного возраста. Близкий друг Александра III, герой Турецкой войны, автор бессмертной фразы: «У России только два союзника: её армия и военно-морской флот».

Беседуя с Ванновским, одновременно я размышлял — кем его заменить. В своё время я много читал о графе Дмитрии Алексеевиче Милютине, министре-реформаторе времён моего деда Александра II. Ого, уже моего деда! Быстро, однако же, Вы освоились, уважаемый новоявленный Ники. Нет, Милютин не вариант, ему уже 80, и хоть впереди у него ещё 16 лет довольно активной жизни, ставку явно нужно делать на молодых. Мария Фёдоровна настоятельно советует присмотреться к Алексею Николаевичу Куропаткину — всего сорок восемь лет, прогрессивен, амбициозен, правда не в ладах с Николаем Николаевичем, ещё одним моим теперешним двоюродным дядей, из-за чего и был направлен из Генерального штаба сначала командующим войсками в Закаспийскую область, а потом и того дальше — в Тегеран, главой чрезвычайного посольства.

— Пётр Семёнович, — вернулся я мыслями к нашей беседе, — а как Вы относитесь к изобретению Хайрема Максима?

— А кто это, простите? — Ванновский был искренен в своём неведении.

— Американский, правда теперь уже английский изобретатель пулемёта. 600 выстрелов в минуту, начальная скорость пули 740 метров в секунду.

— Страсть то какая. При таком вооружении и войны смысл теряют, с этакой-то скорострельностью за неделю всех врагов перебить можно.

Я, — дитя ядерного века, грустно улыбнулся. Долгий путь от палки до водородной бомбы и каждое новое изобретение казалось верхом эволюции вооружений, средством сдерживания, способным априори предотвратить бессмысленные войны. Ах, если бы…

— Пётр Семёнович, вы человек военный и разрешите говорить с Вами напрямую, без экивоков, — в глубине души мне было жалко расставаться с добродушным генералом, но дело этого требовало. — 74 годочка Вам…

— Намёк понял, место просиживать не обучен, сам чувствую — хватку теряю, в молодости куда резвее был, читал, интересовался, — на удивление генерал казался даже довольным моим предложением. — Куропаткина рекомендую. С ним эти самые пулемёты, лодки подводные, прочие новинки. Я только за, пусть пашет. А наше дело стариковское — чаи распивать, да про подвиги внукам заливать. Честь имею!

Часом позже 34-летний, буквально пышущий энергией Пётр Аркадьевич Столыпин ворвался в мой рабочий кабинет. Внук Светлейшего князя Александра Михайловича Горчакова до глубины души поразил меня свободой личного общения. Быстро подойдя ко мне, он внезапно схватил и начал крепко сжимать мою руку. Меду нами говоря, и в прежней жизни мало кто себе позволял подобное, что говорить, насколько удивительно это было в данных обстоятельствах.

— Здравствуйте, Ваше Величество. Рад, очень рад, — тон был действительно очень радостным, но внимательные умные глаза были спокойными и оценивающими. — Такая честь, такая честь. Слов нет. Но позвольте вопрос — как Вы вообще обо мне узнали?

— Внуки Горчакова на дороге не валяются, к тому же я слышал, что у Вас довольно много идей государственного переустройства…

— Много идей, очень много. Нам нужна Великая Россия, потому и с радостью дам согласие возглавить Комитет министров!

— Не горячитесь, голубчик, — напор Столыпина начал меня немного угнетать, его энергию явно требовалось направить в мирное русло. — Комитет министров возглавит на данный момент Сергей Юльевич Витте. Вы, простите, пока довольно молоды и неопытны. Освойтесь для начала в столичных сферах, а будете усердны и инициативны — обязательно придёт и Ваш черёд, а пока не поймут, не обессудьте. Хотя, как общеизвестно, молодость — это единственный недостаток, который всегда довольно быстро проходит. Так вот, к делу — Вам я предлагаю интереснейшую должность министра внутренних дел.

— Держиморд российских строить?

— Ну почему сразу держиморд? Неужели в огромной России не найдём мы людей одарённых, неравнодушных, талантливых в своём деле? Да и масштаб деятельности каков, как-никак первый министр. Помимо полиции на Вас будут местные суды, почта, телеграф, тюрьмы, ссылка, губернские и уездные администрации, земства, снабжение продовольствием при неурожае, страхование, медицина и даже пожарники. Самое оно для Вашей неуёмной энергии.

— Согласен, достойный пост. Министр Столыпин войдёт в историю.

Вот в этом я как раз и не сомневался. Хотелось бы только без «столыпинских галстуков» и череды бесконечных покушений.

— Только не горячитесь, уважаемый Пётр Аркадьевич, используя кнут, не забывайте про пряник.

— Пряник в России зачастую чёрствый и его также можно использовать, как и кнут для наказания, — расхохотался Столыпин.

— Ну уж нет, родной, — подумал я в этот момент. — Вешать налево и направо я тебе не дам. Поддержим полезное, отбросим ненужное! Классная формулировка. Прямо хоть записывай для будущих мемуаров. Кстати, помнится мне — Николай II регулярно вёл дневник, грех и мне в этом отставать.

— Хочу проинформировать, уважаемый Пётр Аркадьевич, что вчера на мою жизнь покушались. Задержан некто Пётр Владимирович Карпович. Прошу Вас приступить к делам, максимально быстро освоится на новом месте и расследование по делу Карповича считать приоритетным, мне жизненно важно знать — кто стоит за ним. Но, конкретно завтра у нас оперативная задача — безопасность людей во время народных гуляний на Ходынском поле. В четыре часа утра встречаемся там.

В этот же вечер, перед сном, я восполнил в дневнике записи за четыре последних сумасшедших дня, после чего мгновенно заснул сном праведника, с чувством выполненного долга.

Глава 6 ХОДЫНКА

Мне показалось я лишь моргнул и вот уже денщик вежливо будил меня. За окном было ещё темно, но первые признаки приближающего рассвета лёгкими намёками, крадучись, начинали появляться на восточном горизонте. Воздух был свежим и бодрящим, настроение приподнятым — сегодня я пойму — в состоянии ли я что-то изменить в ходе русской истории и к чему это всех нас приведёт?

Ходынское поле, первое упоминание о котором датируется 1389 годом, когда Дмитрий Донской завещал подмосковный Ходынский луг своему сыну Юрию Дмитриевичу располагалось на севере Москвы между современными Ленинградским проспектом, Беговой улицей и Хорошёвским шоссе. Кстати, «Ходынское поле» нашего времени, из которого я, так сказать, прибыл в дореволюционную Москву, являло собой отличный московский парк.

Ехать было совсем недалеко, однако, — чем ближе мы подъезжали к месту назначения, тем плотнее становилась толпа, спешащая за царскими подарками и угощениями. Людей было безумно много. Шли целыми семьями, дети изо всех сил старались не отпускать родительских рук, чтобы не потеряться. Толпа была поистине огромной, но пока, к счастью, управляемой. Две полицейские кареты, идущие впереди, создавали коридор для нашего дальнейшего движения. В какой-то момент части полицейских пришлось вылезти и идти впереди карет, буквально раздвигая и расталкивая зазевавшихся прохожих.

К четырём утра мы были на месте. Увиденное частично порадовало меня. Бесконечным полицейским и их помощникам в однотипных серых костюмах из недорогой ткани (это были, скорее всего, филеры — секретная агентура охранного отделения) удалось организовать коридор. Каждому заходящему в него вручался подарок, завёрнутый в платок, булочка от Филиппова, памятный жетон и новёхонький рубль. После этого вновь прибывшим указывали место на поле, куда им необходимо было проследовать. Желающие уйти после получения подарков, а таковых, к счастью, оказалось немало, в основном — женщины с малолетними детьми, направлялись в боковой живой коридор, прочь от основной толпы.

Тех, кто оставался, грамотно распределяли по всему полю, которое было условно разбито на квадраты. В каждом квадрате желающих ждали примерно одинаковые развлечения — пиво, вино, медовуха. Находящиеся рядом полицейские и сотрудники охранного отделения внимательно следили, чтобы люди не упивались, к спиртному прилагалась нехитрая закусь — пирожки, солёные сушки и баранки, тульские пряники, и, к моему огромному удивлению, многие именно ели, а не пили.

На моих глазах выступили слёзы — эту страну прежде всего предстояло накормить, прежде чем стегать и гнать галопом навстречу светлому будущему, что во все времена было излюбленным развлечением многих наших правителей.

Заметно светало. Несметным людским толпам, казалось, не будет конца. И всё-таки толпа по-прежнему была управляемой. Мы с Петром Аркадьевичем расположились на северо-западной окраине поля, организовав что-то типа оперативного штаба и отгородившись от толпы тремя рядами оцепления силами Министерства Императорского двора. На взмыленном коне трижды к нам подлетал генерал-губернатор Сергей Александрович, постоянно докладывал об обстановке московский обер-полицмейстер Александр Власовский. Оба они всецело осознавали степень ответственности и старались изо всех сил.

Примерно к семи утра численность толпы достигла максимума, а после постепенно начала спадать. Женщины уводили засыпающих детей и хорошо захмелевших мужей, полиция увозила с поля особо отличившихся в поглощении спиртных напитков, при входе на поле раздавались последние сувениры.

Я смог, я сумел предотвратить страшную трагедию, всё продумать и организовать. И в этот момент, когда казалось, что всё уже позади, с противоположной стороны поля раздался страшный взрыв и застрекотали выстрелы. Толпа ринулась в нашу сторону, сметая оцепление, вне себя от ужаса. Катастрофы, судя по всему, избежать не удастся. Неведомые магические силы, разбуженные мной, вновь постарались вернуть реку исторических событий в исходное русло…

Стрелявшие шли цепью. Их задачей не было убивать, они гнали огромное «людское стадо» на нас, стреляя выше голов бегущих. Но люди не понимали того, что происходило за их спиной, они бежали напролом с расширенными от смертельного ужаса глазами. Кто-то падал и напиравшие сзади бежали прямо по нему. К резким звукам выстрелов добавились крики покалеченных.

Столыпин уверенным движением шагнул вперёд, чтобы защитить меня своим телом. Решительности и храбрости этому человеку было не занимать.

Мне показалось, что наша гибель неминуема, но всё-таки заранее принятые меры безопасности дали о себе знать. К нам на помощь спешили мощные полицейские силы. Это почти невероятно, но в последний момент филерам и полицейским удалось построить некое подобие каре и отсечь основные силы бегущих, направив их к одному из оборудованных выходов с поля.

Другая группа, состоящая преимущественно из сотрудников Министерства Императорского двора начала вести стрельбу на поражение по цепи террористов. Цепь начала редеть, и мне стало понятно, кто ею руководит.

— В бородатого не стрелять, — закричал я.

— Не стрелять в бородатого, живым брать гада, — подхватил какой-то очень зычный голос.

— Бородатого живым взять, — истерически взвизгнул кто-то, находившийся в непосредственной близости к бородатому.

И тут я увидел, что этой самый бородач приставляет пистолет к своему виску. Выстрела я не услышал, но на моих глазах его голова превратилась вдруг в страшное кровавое месиво, выстрел снёс часть лица. Остальные организаторы теракта к этому времени уже были мертвы.

— Вот, уважаемый Пётр Аркадьевич, к делу Карповича добавляются новые фигуранты. Практически уверен, что это звенья одной цепи.

— Будем работать, Ваше Величество. Вижу, что скучать на новой должности мне точно не придётся.

Глава 7 ВСЕ МЫСЛИ И ДЕЛА Я ЗНАЮ НАПЕРЕД? НИЧЕГО Я НЕ ЗНАЮ

Внешний вид Петра Аркадьевича Столыпина на следующее утро меня поразил. После того, как мне сообщили, что он не ложился и работал всю ночь, я ожидал увидеть уставшего и не выспавшегося человека, но это был явно исключительный случай. Новый министр был бодр, свеж, выбрит, смело одаривая окружающее пространство довольной улыбкой и приятными нотками одеколона.

— Доброе утро, Пётр Аркадьевич, как Вы себя чувствуете?

— Прекрасно Ваше Величество. У меня неплохие новости. Кажется, нам удалось поймать за хвост тех, кто никак этого не ожидал.

— Рассказывайте, любезный, не томите.

— Застрелившимся бородачом оказался по документам Азеф Евгений Филиппович, а в реальной жизни — Евно Фишелевич, 27 лет, родившийся в местечке Лысково Гродненской губернии в семье бедного портного-еврея. Кроме него в семье было ещё шестеро детей — два брата и четыре сестры. С 1892 года секретный сотрудник полиции, осведомитель с установленным окладом в 50 рублей.

Азеф — известнейший агент-провокатор, в ближайшем будущем он должен был стать главой боевой организации эсеров (теперь ему занять этот пост по понятным причинам не удастся). Интересное дело — исторические события опять ускорились и начали приобретать какой-то уже совсем непредсказуемый оборот.

— Среди опознанных ещё два интереснейших персонажа — Александр Викторович Савинков, социал-демократ крайне левых взглядов, а также его 18 летний брат Борис, информации о котором у нас нет, скорее всего в силу его возраста.

Голова моя закружилась. Легендарный Борис Савинков, он же в прежней реальности «Б. Н.», Вениамин, Галлей Джемс, Крамер, Ксешинский, Павел Иванович, Роде Леон, Субботин Д. Е., Ток Рене, Томашевич Адольф, Чернецкий Константин убит, не достигнув совершеннолетия. Бред какой-то. А главное — что теперь будет. Брэдбери со своим «Эффектом бабочки» нервно курит в стороне.

— Но самое интересное, — улыбка Петра Аркадьевича стала ещё шире. — И Азефа, и старшего Савинкова в системе полиции курировал один и тот же человек — действительный статский советник, вице-директор Департамента полиции Семякин Георгий Константинович, друг, кстати, Петра Николаевича Дурново, бывшего Директора Департамента полиции, вынужденного уйти в отставку в 1893 году после забавного сексуального скандала. В подчинении Департамента находился «чёрный кабинет», перлюстрировавший переписку граждан. Однажды были перехвачены откровенные письма некой питерской дамы любовнику — бразильскому послу в России. Доложили шефу. Увы — дама одновременно была любовницей и самого Дурново. В приступе ревности он наделал глупостей. Мало что заявился к изменщице, отхлестал по щекам и швырнул ей письма в лицо. Мало что выскочил из квартиры, забыв письма забрать. Он ещё и обыск провёл у бразильца в поисках других посланий. О чём тот не преминул сообщить Вашему батюшке — императору Александру ІІІ: что ж это у вас за нравы в стране — шеф полиции читает чужие письма, избивает любовницу, обшаривает квартиры иностранных дипломатов…

— Занятно, а какое отношение Пётр Николаевич имеет к своему однофамильцу — Ивану Николаевичу Дурново, председателю Комитета министров, которого я заменил на Витте?

— Это сложный вопрос. Прямыми родственниками они не являются, это факт, возможно они даже из двух разных дворянских родов. Один имеет отношение к Костроме, происхождение второго иное, но там практически невозможно разобраться, всё так запутано. Этих Дурново, как прошу прощения, собак нерезаных. Я навёл справки — наши два однофамильца Дурново практически не общаются и отношения между ними весьма натянутые из-за ощутимой разницы во взглядах на жизнь.

— А какое же отношение ко всему этому имеет Карпович?

— Судя по всему, он хороший знакомый Александра Савинкова. И, если допустить, что последний получил откуда-то сверху задание Вас уничтожить, то он вполне мог привлечь для этого дела идейного знакомого, чтобы не рисковать собственной шкурой. А когда не получилось — пошёл в атаку сам.

— Много людей вчера погибло?

— Мы уничтожили дюжину террористов, в организованной ими давке погибло пятеро мирных граждан.

— Да, в любом случае это лучше, чем было изначально.

— Что, простите?

— Малой кровью отделались. Жаль только Азеф и Савинковы мертвы. Единственной ниточкой остаётся Карпович, но далеко не факт, что он многое знает.

Когда чуть позже я поделился информацией с Витте, Сергей Юльевич глубоко задумался и изрёк:

— Вас, Николай Александрович, атаковали сразу с двух сторон.

— Что Вы имеете в виду?

— Скорее всего Вас атаковали крайне правые, недовольные Вашими активными действиями, вполне возможно с подачи кого-то из Ваших многочисленных родственников. Вы явно испугали неких лиц, когда после двух лет спокойного правления вдруг бросились буквально с места в карьер. И, судя по Вашему рассказу, правым удалось подключить левого Карповича, жизнь которого сейчас висит на волоске. Могущественные заказчики постараются убрать его, как ненужного свидетеля. Они не захотят рисковать, хотя и догадываются, что с ним играли втёмную.

В дверь постучали. Взволнованный секретарь, извинившись, сообщил, что полчаса назад в своей камере был найден мёртвым Пётр Владимирович Карпович. Признаков насильственной смерти на трупе не обнаружено.

— Крайне правые, — задумчиво промолвил Витте. — И убили сразу двух зайцев. Устроили подряд два покушения, а теперь ещё и натравили на Вас левый фланг под девизом — кровавый царский режим уничтожил в застенках юного патриота.

Как выяснилось позднее — Карпович был отравлен в своей одиночной камере. Но, чтобы понять — кем непосредственно он был отправлен, предстояло опросить множество лиц. Это была ещё одна ниточка, чтобы выйти на заказчиков преступлений, правда крайне тонкая и ненадёжная.

Глава 8 ЧТО ЭТО ЗА ЛИЦА? АРМИЯ С ПОЛИЦИЕЙ

Следующим утром я вместе с новым министром внутренних дел государства Российского, молодым, но многообещающим Петром Аркадьевичем Столыпиным готовил развёрнутый циркуляр по скорейшему определению местонахождения и установлению усиленного надзора. Далее шёл бесконечный список, в который были включены фамилии всех ведущих революционеров, какие я только смог вспомнить, прежде всего — Владимир Ульянов, Лев Бронштейн, Яков Свердлов…Большевики, меньшевики, эсеры, ведущие анархисты. Как только Сталин смог упомнить и укокошить столько народа? Моя память была гораздо слабее.

Пётр Аркадьевич смотрел на меня радостно и удивлённо, встречая коротким восторженным возгласом каждую новую фамилию.

— Как Вы их всех запоминаете, Ваше Величество?

— Сложность в том, чтобы вспомнить их настоящие фамилии, хотя и не факт, что в данный момент они не пользуются ещё какими-нибудь партийными кличками.

— Ну хорошо, установим усиленный надзор, а дальше что? Может организуем провокацию и всех в утиль? Сопротивление при задержании?

— Соблазн велик, но я больше чем уверен, что в этом случае на их место придут другие, которые будут ещё изобретательнее и опаснее. Как говорил мой папа-врач — лечить надо причину, а не симптомы!

Признаться, я не сразу понял гримасу крайнего удивления на лице Столыпина, но, осознав уже в следующее мгновение всю неуместность своей фразы, аккуратно поправился:

— Медикус в переносном смысле, конечно. Император Александр Александрович своими методами старался лечить пороки общества, как Вам должно быть хорошо известно.

Замечательным качеством молодого Столыпина было то, что он не придавал большого значения словам собеседника, свои мысли и идеи всегда стояли для него на первом месте. Позднее я пойму, что это качество зачастую свойственно молодым реформаторам, коим по воле судьбы или случая, внезапно стал и я сам.

Особенно мои мысли занимала тройка — Ленин, Сталин, Троцкий, боевых эсеров ближайшего будущего тоже никак нельзя было сбрасывать со счетов, правда здесь с определением персоналий у меня было гораздо сложнее. Если бы я только знал, как жестоко посмеётся надо мной судьба, я вообще бы учил только экономику, историю и право, ну, возможно, ещё почитал бы побольше книг по военному делу.

Столыпин предложил ликвидировать самых опасных. Допустим я дам такое указание, и названные герои будущей революции исчезнут. Но рядом с ними масса других персонажей — Мартовы, Красины, Бауманы и прочие, прочие, прочие. Уничтожать всех? Но, в конце то концов, мы со Столыпиным не Пол Пот и Иенг Сари, чтобы устраивать геноцид своего народа.

Гораздо разумнее будет, рассуждал я, создать в стране такие условия жизни, чтобы сама идея революции не казалась привлекательной большинству населения. В принципе, и настоящий Николай Александрович Романов, в конце концов, согласился на реформы — государственного управления, образования и здравоохранения, судебной системы, отменил крестьянскую «круговую поруку», ввёл гражданские свободы. Но всего этого оказалось мало. Почему? Возможно сама идея монархии в России себя изжила. Но ведь, взять ту же Великобританию, где королевская семья до сих пор любима и уважаема. В чём секрет? Скорее всего в декоративности королевской власти, которая, безусловно, имеет некоторое влияние на события, происходящие в стране, но скорее морально-нравственное, чем реальное политическое.

Мне вспомнился чудесный спектакль «Аудиенция» в Театре Наций с неповторимой Инной Чуриковой в главной роли, поставленный по пьесе Питера Моргана. Сюжет строился вокруг аудиенций королевы Елизаветы II премьер-министрам Великобритании разных лет. И хотя, согласно правилам, королева может только консультироваться, советовать и упреждать, становилось понятно, что первая дама имеет значительное влияние на решения своих министров и политику государства в целом. В ответ на это главы её правительства помогают ей в деликатных и непростых ситуациях.

Каким образом стать и мне таким уважаемым монархом, чтобы спокойно гулять с собачками и неназойливо наставлять своих премьеров? Для этого сначала явно придётся основательно поработать. Главное — вовремя уйти в тень и не сильно отсвечивать. В своё время меня просто убила прочитанная у Радзинского фраза Николая II, брошенная новому премьер-министру Коковцову: '«Надеюсь, вы не будете меня заслонять так, как это делал Столыпин?». Возможно именно в этой фразе скрыт секрет трагической гибели Петра Аркадьевича. Нет, не убили, но создали все условия и в критический момент не воспрепятствовали. В моей версии реальности всё должно быть совсем иначе, а для этого нужно думать и активно действовать.

Приглашённый на аудиенцию новый Директор Департамента полиции Антон Франциевич Добржинский (потомственный дворянин, выпускник юридического факультета Киевского университета), только что назначенный мной на этот вакантный после смерти Николая Николаевича Сабурова (случившейся примерно за месяц до моего здесь появления) пост, своим внешним видом напоминал заслуженного и уважаемого директора школы. В своей прежней жизни я читал о нём — моё внимание привлёк факт его неожиданной смерти в Кисловодске на следующий день после отставки в 1897 году с ныне занимаемого поста. Инфаркт из-за переживаний? Маловероятно, ведь ему был предложен пост сенатора с прекрасным денежным содержанием, настоящая синекура в любые времена и при любых правителях. Значит что-то произошло, интересно что? Ну что ж, будем посмотреть, — как сказали бы в Одессе. Ежегодные смерти директоров Департамента были крайне подозрительными.

Наверное, будет уместно сказать и о самой должности. Общее руководство Департаментом полиции и Отдельным корпусом жандармов c 1882 года осуществлял товарищ министра внутренних дел, заведующий полицией (он же командир Корпуса жандармов; шефом жандармов был министр внутренних дел). Департамент полиции возглавлял директор, назначавшийся приказом министра внутренних дел. Короче, как говорят — без ста граммов не разберёшься.

На самом деле — Корпус жандармов был политической полицией Российской империи, а Департамент полиции специализировался больше на делах уголовных, но, в силу специфики, зачастую их пути пересекались. В данный момент Отдельным корпусом жандармов руководил товарищ (то есть заместитель) Министра внутренних дел, потомственный дворянин и горный инженер в третьем поколении Александр Александрович Фрезе. Беседовать с ним, как я понял, пока глубокого смысла не было — он отвечал за строевую, инспекторскую, хозяйственную и военно-судебную части деятельности своей организации и был далёк от оперативной деятельности Корпуса.

Антон Франциевич поблескивал своим пенсне, изредка бросая внимательные изучающие взгляды на своего нового шефа Петра Аркадьевича. Я вновь ломал историческую линию и возможно ненароком спасал господина Добржинского от внезапной смерти в следующем году.

— Мы тут список опасных смутьянов составляем, уважаемый Антон Франциевич, — Столыпин также внимательно изучал своего нового подчинённого.

— Думаю Департамент полиции с удовольствием, так сказать, дополнит этот список несколькими персоналиями и пришлёт на Ваше утверждение, господин министр.

Столыпин улыбнулся, мне тоже понравилось, что директор Департамента обратился к своему непосредственному шефу, а не ко мне.

— Чувствую сработаемся, Антон Франциевич. Много прочитал о Вас за последние дни — как блестяще вы вели дело Гольденберга — убийцы харьковского генерал-губернатора, благодаря чему удалось в значительной мере разгромить «Народную волю», как умело допрашивали Рысакова и Веру Фигнер после трагической гибели Александра II.

— Спасибо, Пётр Аркадьевич, Вы уж простите, я тоже справки о Вас, так сказать, навёл — стать в 26 лет камер-юнкером и титулярным советником по силам далеко не каждому, опять же из Ковно прекрасные отзывы, Ваш университетский преподаватель Дмитрий Иванович Менделеев до сих пор искренне сожалеет, что Вы не посвятили свою жизнь химии.

— Господа, — я решил вмешаться в этот обмен любезностями. «Шерочка с машерочкой» явно нашли друг друга, что меня искренне радовало. — Всё это очень здорово и интересно, но помимо списка потенциальных революционеров мне хотелось бы получить развёрнутую информацию о другом фланге, не менее опасном для меня и страны. А также услышать ваши предложения — с чего нам начать поиски организаторов покушений последних дней.

— Я бы начал, так сказать, с внимательного изучения посетителей трёх ведущих столичных политических салонов. Правая и крайне правая публика собирается в Санкт-Петербурге обычно у Головина, Мещерского и Богдановича. Салон первого самый серьёзный и самый многообещающий для нас и… — Антон Франциевич на секунду задумался, — Вот ещё что, я бы поискал на всякий случай нити заговора, тянущиеся из-за границы.

Это было здравое предложение. Наши европейские «друзья» — от германцев до англосаксов всегда с удовольствием пытались с ногами залезть в российские дела и диктовать свою волю. Этот аспект явно следовало проработать более основательно. Я знал, что в России до 1903 года функцию внешней разведки выполнял Отдельный Корпус жандармов, но потом особый разведывательный орган, многократно в дальнейшем переименовываемый, по инициативе Алексея Николаевича Куропаткина, стал армейской структурой.

Пора встречаться с новым военным министром. Вполне возможно, что инициативы, касающиеся деятельности внешней разведки уже зреют в его голове, зачем же мы будем тянуть до 1903 года?

Информация из досье Алексея Николаевича меня в целом порадовала. Кадровый военный, с обширным опытом участия в боевых действиях. Участвовал в штурме Самаркандских высот, в бою на Зерабулакских высотах, взятии Уч-Кургана и повторном взятии Самарканда. Участник русско-турецкой войны, Ахал-Текинской экспедиции. За боевые отличия был награжден орденами св. Станислава и св. Анны 3-й степени с мечами и бантом, орденом Святого Георгия 3-й и 4-й степеней. Николаевская академия Генштаба, семь лет добросовестной работы в самом Генштабе, командовал войсками и руководил Закаспийской областью, в прошлом году мною (в смысле — настоящим Николаем II) был отправлен в Тегеран послом. Скорее всего кому-то не угодил. Работа в нашем посольстве в Персии напрямую ассоциировалась в моей голове с несчастным Грибоедовым, хотя, вполне возможно, времена изменились.

Что мне особенно легло на душу, так это успехи генерал-лейтенанта Куропаткина в Закаспийской области. Из пустынного края, не имевшего ни дорог, ни городов, со слабыми зачатками торговли и промышленности, с кочевым населением, промышлявшим грабежом и разбоем, управляемая им область превратилась в благоустроенный край с развитым земледелием, торговлей и промышленностью. Заботами Куропаткина возникли русские школы, проведена реформа судебной части, привлечены многочисленные поселенцы из внутренних губерний. Именно такие кадры мне и нужны!

Алексей Николаевич оказался приятным в общении, начинающим седеть человеком, с традиционными для своего времени и возраста аккуратными усами и бородкой. Несмотря на высокое воинское звание, лицо Куропаткина — живое и смышлёное, больше подходило хозяину чайной или плутоватому целовальнику, и выражало живейшее любопытство. В острых щёлочках глаз скользила хитренькая улыбка.

— Ваше Величество! — голос был мягким, приятным, тихим.

— Алексей Николаевич, рад встрече. Как Вы себя чувствуете в новой должности, что надумали реформировать? Кстати, называйте меня Николаем Александровичем, я ведь, в отличии от Вас, дослужился всего лишь до полковника.

— Зато Вы Император Всероссийский, царь Польский, а также Великий Князь Финляндский, а мой чин, понимаешь, соответствует лишь чиновнику 3 класса, — Куропаткин хитро улыбнулся.

— Предлагаю отставить меряться чинами, — я чуть заметно улыбнулся. — Поговорим о деле.

— Дел много. В первую очередь необходимо улучшить командный состав армии, условия службы и быта офицеров, понимаешь, внести большую справедливость и равномерность в прохождении службы, увеличить оклады и отпуск.

— Как будем улучшать командный состав?

— В первую очередь, займёмся реформой общего уровня образования офицеров, двухлетние курсы всех кадетских корпусов предлагаю заменить трёхлетними, так как объём информации, понимаешь, ежегодно увеличивается. Также займусь Академией Генштаба. Там и состав преподавателей стоит обновить и материальную базу улучшить. Сроки прикомандирования офицеров генерального штаба к строевым частям стоит увеличить, чтобы теория, понимаешь, подкреплялась практикой.

— В целом по улучшению материальной базы какие предложения?

— Тут, понимаешь, пища, одежда, жилище, много вопросов, особенно у младшего офицерского состава. Средств, понимаешь, не хватит. Потому начнём с ремонта казарм, введём чайное довольствие, походные кухни, а также разовьём сеть солдатских лавочек и чайных. Если немного оклады приподнять, смотришь и армия воспрянет. Опыт закупки провианта у производителей, понимаешь, нарабатывать надо, производство консервов с длительным сроком хранения наращивать и галет, соответственно полевые хлебопекарни будем внедрять. А для управления всем этим хозяйством, понимаешь, учредить планирую интендантский офицерский курс, чтобы были у нас свои снабженцы, в финансах и организации снабжения разбирающиеся.

— А что по вооружению?

— С поставкой лошадей уже порядок навожу. По артиллерийской части срочно требуется перевооружение ручным огнестрельным оружием и 76-мм скорострельными пушками, закупаем первые пулемёты и формируем первые пулемётные роты, внедряем новые образцы крепостной и осадной артиллерии.

— Советую также присмотреться к опыту англичан по созданию и оснащению бронепоездов, кстати, есть у меня предчувствие, что скоро появятся бронепоезда на гусеничном и колёсном ходу, — более прямого намёка на появление танков я дать не мог. — Кстати, присмотритесь к стали Гадфильда, его эксперименты по использованию добавок, улучшающих свойства этого материала, сейчас активно проводят немцы.

— Это момент, понимаешь, я отдельно хотел обсудить. Внешнюю разведку необходимо улучшать и укреплять кадрами, также много средств понадобится.

— В этом направлении отказа не будет. Прошу сосредоточиться на двух моментах — промышленный шпионаж и контрразведывательная деятельность по недопущению вмешательства иностранным держав в наши дела. Думаю, логично будет развивать одновременно оба направления.

— Слушаюсь, Ваше Величество. Я вот ещё что задумал — сборы полевые, манёвры, учёбу на местности надо активнее использовать. Теории без практики грош цена. А для этого сразу попрошу 1,5 миллиона рублей на покупку участков, так как своих земель для этой цели у нас нет. В организационном отношении предложение также есть: штабы Петербургского, Московского, Одесского, Киевского, Туркестанского и Приамурского военных округов преобразовать по образцу западных пограничных военных округов. Главный штаб также, понимаешь, требуется переформировать, выделив в его составе управления: генерал-квартирмейстерское, дежурного генерала, военных сообщений и военно-топографическое для лучшего взаимодействия с окружными штабами.

— Да, уважаемый Алексей Николаевич, дел невпроворот.

— А мы, понимаешь, потихоньку, Николай Александрович, — хитрая улыбка заиграла на лице Куропаткина. — Потихоньку. Всё успевает тот, кто никуда не торопится.

— Да, порядка 8 лет на всё про всё у нас есть?

— Что Вы этим хотите сказать?

— По имеющимся у меня данным, — я сболтнул лишнее, ведь о войне с японцами в данный момент никто даже не помышлял, теперь нужно было красиво выкручиваться. — Особо секретным данным — наш восточный сосед — Япония активно готовится к войне с нами. Собираюсь основательно обсудить эту тему с управляющим Морским министерством Павлом Петровичем Тыртовым. Вы лично знакомы?

— Близко не знаком, по службе несколько раз общались, нормальный мужик. Но японцы то, мать их, понимаешь, за ногу… — со всей искренностью произнёс Куропаткин, улыбка сошла на миг с его лица, но вскоре заиграла вновь. — А мы готовиться будем, Ваше Величество, серьёзно готовиться.

— Это правильно, и ещё про казаков не забудьте, вплотную прошу заняться улучшением их благосостояния и земельного устройства. На эту силу мы будем опираться при возникновении проблем внутренних…

Глава 9 УСКОРЯЙСЯ, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ БЫТЬ ЗДОРОВ

В последнюю ночь перед возвращением в Санкт-Петербург мне приснился кошмар — при огромном стечении народа я нечаянно назвал Петербург Ленинградом. Хорошо хоть про выстрел Авроры не разболтал. Как там в анекдоте — в этот день, как никогда, Штирлиц был близок к провалу…

Проснулся я от стука капель дождя по окнам. Небо затянуло серыми тучами, дождь был не майский, а какой-то моросящий, осенний.

— Я не буду целовать холодных рук, в этой осени никто не виноват, я уехал, я уехал в Петербург, а приехал в Ленинград, — напел я с улыбкой знакомую песенку, и вдруг мне стало безумно грустно — куда забросила меня злодейка-судьба, даже до рождения Гурченко и Моисеева ещё десятилетия, что уж говорить о временной пропасти с миром, близким и понятным мне. Очень захотелось отдохнуть от дел, посидеть и спокойно поболтать с кем-то, к примеру, с царственной супругой.

Александра Фёдоровна сидела за столиком напротив и очень маленькими глотками пила крепкий бразильский кофе из любимой кофейной чашечки. Это было единственное действенное средство, которое придавало ей на какое-то время бодрости и сил.

— Ники, майн либе, ты совсем меня не замечтаешь.

— Замечаешь, дорогая, — я открыто улыбнулся супруге. Эта женщина, безусловно, заслуживала внимания и уважения. Она была мила, прекрасно образована, трудолюбива, по-своему хозяйственна. Верная супруга, многодетная (если ничего не изменится) заботливая мать. Конечно, здоровье Аликс оставляло желать лучшего, болела она много и часто. Беспокоили ноги, мучала подагра, хроническими были проблемы с сердцем и сосудами, периодически случался грипп (они здесь называли его инфлюэнцией). Но основной проблемой была истерия, о которой я знал ещё из прочитанного в прошлой жизни. Пока эта болезнь практически себя не проявляла, ведь рождение больного наследника пока не случилось, но я-то, как никто другой знал, что ген гемофилии В, унаследованный Аликс от своей царственной бабки — английской королевы Виктории, затаился в её организме и уже готовился к внезапному нападению на наших детей. Единственный ген в хромосоме Х, а какие страшные последствия для России и всего Мира он имел. Кстати сказать, и в XXI веке заболевание является очень сложно излечимым. Помогает только введение свежезамороженной донорской плазмы и концентрата фактора свёртывания, а ещё препарат «Хемдженикс» по цене 3,5 миллиона долларов за дозу. Доллары на царском посту я бы, конечно, достал, но вот «Хемдженикса» в XIX веке не было и в помине.

— Ты весь в делах, планах, мыслях, но твоя семья тоже требует внимания, — Аликс холодно улыбнулась и спичкой зажгла папиросу в элегантном вытянутом мундштуке.

— Всё ради семьи, дорогая, всё ради семьи, — я не лукавил, все мои действия с момента появления в этом сюрреалистическом спектакле жизни были направлены на изменение хода исторических событий, но ускоряя их, вполне возможно я не откладывал, а ускорял и нашу общую гибель.

— Отдохни, поговори с умным человеком. Отец Иоанн Кронштадтский просил передать, что у него было видение, — Аликс обожала всё религиозно-мистическое, загадочное и неизвестное.

— Видение?

— Да, от него передали записку, в которой он описал свой сон. Парализованный лысый мужчина и крепкий кавказец сидя на скамейке говорили что-то про яд. Не они ли отравили бедного мальчика-революционера, стрелявшего в тебя?

— Я подумаю над этим, — про себя я улыбнулся, при этом очень сильно удивившись. Как мог святой провидец узреть сквозь время сцену встречи Ленина и Сталина в Горках и даже услышать их разговор, произошедший в период, когда недуг Владимира Ильича временно отступил?

— А ещё, Ники, мне показали чудесную девочку, праправнучку фельдмаршала Кутузова — Анечку. Ей всего 12 лет, но она такая милая, жизнерадостная и разумная, и даже собирается учиться в Петербургском учебном округе, чтобы стать домашней учительницей, когда она немного подрастёт, обязательно приглашу её к себе фрейлиной.

— Это ещё кто? — нечаянно я озвучил свою мысль.

— Анечка Танеева, дочь статс-секретаря Александра Сергеевича.

Я понял о ком идёт речь. Анна Вырубова, правда Вырубовой она станет через несколько лет после неудачного брака с морским офицером, — будущая ближайшая подруга императрицы. Правда, насколько я помнил, в реальной жизни они познакомились только в 1904 году. Время ускоряло свой бег и это было очень тревожно!

— Я так соскучилась по Жамсарану, то есть Петру Александровичу, — продолжала щебетать Александра Фёдоровна, явно неизбалованная моим вниманием в последние дни. — Только он, Бадмаев, умеет быстро лечить мою ужасную мигрень. Тебе с ним обязательно надо поговорить, когда вернёмся домой, у него такие чудесные планы по развитию Дальнего Востока, правда идея включения в состав нашей империи Китая, Монголии и Тибета меня пугает, наши территории и так огромны, сколько средств надо, чтобы навести на них хоты бы минимальный порядок.

— А ещё, Ники, наконец нашли Матрону Босоножку.

О таком персонаже, признаться, я ещё не слышал.

— Она предсказала появление у нас сына-наследника, но вроде бы знает какой-то секрет, чтобы уберечь его от неминуемой гибели, — Аликс заметно оживилась. — Ах, если бы нам найти какого-нибудь чудесного волшебника, чтобы он жил рядом с нами, помогал, советовал и лечил нашу семью. Как было бы прекрасно, ты согласен, мой дорогой?

Перед моими глазами предстал образ незабвенного Григория Распутина. С этим персонажем тоже ещё придётся разбираться. Но спорить с Аликс в это дождливое, но такое уютное утро совсем не хотелось.

— Конечно, дорогая. Лишь бы ты была счастлива!

Не буду утомлять вас, друзья, описанием переезда теперь уже моего многочисленного и пышного Двора в северную столицу. К моему сожалению из-за отсутствия смартфона добавилась печаль от необходимости всё записывать. Огромное количество встреч, новых лиц, событий и фактов требовало серьёзного подхода и систематизации. К моему огромному счастью, человечество уже успело изобрести ежедневники. У меня в итоге их было пять — все в дорогих кожаных обложках. К моему великому счастью в торговом доме Простаковых моим помощникам удалось приобрести пару новомодных ручек Parker, завезённых из США, в которых использовалась новая система подачи чернил Lucky Curve (Счастливая Кривая), которая полностью оправдывала своё название. Трубка для подачи чернил и правда была изогнутой, что предотвращало их вытекание, и это в самом деле было настоящим счастьем не только для меня, но и для всех владельцев перьевых ручек. Цена каждой ручки была дикой — 99 рублей 99 копеек, но они явно того стоили, так как за эти первые дни в новом, а точнее старом времени я наставил больше клякс на бумаге, чем за всю предыдущую жизнь. Ничего, успокаивал я себя, будешь умницей — и до автоматической шариковой ручки доживёшь. Хотя, тут скорее доведут до ручки, — подумал я и усмехнулся.

Условно я называл свои ежедневники: «Армия и флот», «Внутренние дела и безопасность», «Экономика и промышленность», «Социальная сфера», «Исторические события, открытия и изобретения». Скажу сразу, что открытиям и изобретениям я уделял первоочередное внимание. Промышленная разведка, созданная по моему указанию, изучающая и, мягко говоря, добывающая сведения о всех мало-мальски значимых изобретениях в Мире финансировалась по приоритетному принципу, довольно быстро окупая свою работу.

Экскалаторы и застёжки-молнии, крекинг нефти и процесс получения цветной фотографии, радиосвязь, рентгеновские лучи, телефонные станции, паровые турбины и кинематограф — меня интересовало всё, что могло ускорить прогресс внутри страны и увеличить доходную часть бюджета.

Особенно внимательно я присматривался к открытиям Николы Тесла — настоящему Илону Маску тех лет. Трансформатор, радиопередатчик, радиоуправляемое судно и пульт дистанционного управления — вот только некоторые его изобретения в последнем десятилетии 19 века, которые максимально быстро удалось акклиматизировать и начать выгодно использовать в России.

Огромное значение уделялось мною и образованию. Финансирование его было увеличено в 5 раз, но не до 1913 года, как было в прежней реальности, а в первом же бюджете-трёхлетке, который я высочайше утвердил. Даже при таком финансировании мы заметно отставали от развитых стран — мне удалось поднять затраты на одного учащегося с 21 копейки примерно до 1 рубля в год, притом, что в Германии, в пересчёте на рубли, этот показатель был 1 рубль 80 копеек, во Франции- 2 рубля 11 копеек, а в Англии вообще приближался к трём рублям. Число начальных учебных заведений удалось увеличить до 100.000, охват детей начальной школой превысил 30 %, а в городах составлял более 50 %. Было открыто более 800 новых мужских и женских гимназий, постепенно мы готовили общество к единой совместной системе образования. Более 100 ВУЗов готовили больше сотни тысяч высококлассных специалистов. Предвидя промышленный бум, основной приоритет был отдан подготовке инженеров. Специальные мобильные группы, включающие ведущих педагогов Москвы и Санкт-Петербурга, колесили по стране в поисках одарённых детей, из которых (полностью за государственный счёт) мы растили высококлассных специалистов для дня завтрашнего.

Заметно выросли и ассигнования средств на развитие культуры. Сеть городских и сельских домов культуры широко раскинулась по стране, дав людям не только возможность качественно проводить досуг и раскрывать собственные таланты, но и многочисленные новые рабочие места. Учитывая не самый удачный опыт советского строительства, Дома культуры в сельской местности строились небольшими, уютными и компактными, чтобы в будущем не тратить огромные средства на их освещение и отопление.

Активно поощрялось мною и правительством расширение сети отделений Государственного и частных банков. Были разработаны программы кредитования и микрокредитования с дотируемыми государством ставками и специальная система государственного депозита с единым повышенным процентом по вкладам, привязанным к значению ключевой ставки.

Денежная реформа Витте, значительно расширенная и ускоренная мной, уже давала свои первые плоды, но денег всё равно категорически не хватало. Подпитанная кредитами предпринимательская инициатива принесла стране резкий рост промышленного производства, значительное расширение в структуре внутреннего валового продукта доли сферы услуг. Практически не отставало и сельское хозяйство.

Вы ведь прекрасно помните, что первый в мире паровой гусеничный трактор в 1881 году изобрёл россиянин Фёдор Блинов, а через 7 лет смог его построить. Трактор имел устройство по типу вагона, в котором была установлена паровая машина мощностью 12 л. с. Конструкция развивала скорость 3 версты в час (3,2 км/час). К сожалению, сам Фёдор Абрамович к моменту нашего знакомства был уже человеком весьма пожилым, а потому, с его благословения, работы по совершенствованию конструкции трактора возглавил Яков Васильевич Мамин, его талантливый ученик, на счету которого к этому времени уже были изобретения двулемешного плуга и пожарного насоса, а также усовершенствование парового двигателя своего учителя — Блинова.

Именно в этот момент я понял, что в отличии от «Янки из Коннектикута», рождённого буйной фантазией горячо любимого мною Марка Твена, я — совершеннейший профан в технике. Чем я мог помочь Мамину? Рассказать о мощных тракторах моего времени, нарисовать картинку, не зная и не понимая их устройства и принципов работы? Интересно, а многие из вас досконально разбираются в устройстве карбюратора, самолётного двигателя, не говоря уже об атомной электростанции?

Что я мог в этих условиях? Опять же, искать людей талантливых, всячески помогать и благоприятствовать их работе. Я мог бы, конечно, назвать всех, но не буду утомлять вас бесконечным списком имён и изобретений. Всего нам удалось отследить и помочь скорейшему внедрению в жизнь достижений 193 учёных. Ботаника и математика, физика и химия, медицина и военное дело…

Дни пролетали почти мгновенно — бесконечные аудиенции, переговоры, расчёты, записи и обсуждения. А вечером — балы и званые вечера, которые лишь раздражали и отвлекали. Здесь я следовал одной из любимых цитат Булгакова. Помните наставления, которые давал незабвенный Коровьев Маргарите Николаевне перед балом? «Среди гостей будут различные, ох, очень различные, но никому, королева Марго, никакого преимущества! Если кто-нибудь и не понравится… я понимаю, что вы, конечно, не выразите этого на своем лице… Нет, нет, нельзя подумать об этом! Заметит, заметит в то же мгновение. Нужно полюбить его, полюбить, королева. Сторицей будет вознаграждена за это хозяйка бала! И еще: не пропустить никого. Хоть улыбочку, если не будет времени бросить слово, хоть малюсенький поворот головы. Все, что угодно, но только не невнимание. От этого они захиреют…».

От всех этих «малюсеньких улыбочек» лицо моё стало чрезвычайно подвижно, а сам я порой чувствовал себя провинциальным актёром, внезапно попавшим на столичную сцену. Только теперь я в полной мере начал понимать, что двуличие Николая II, о котором столько много сказано в мемуарах и воспоминаниях современников, было качеством вынужденным и вполне объяснимым, скорее всего часть обещаний он не выполнял, просто забывая о них из-за широты ежедневного круга рассматриваемых вопросов.

Но за всей этой внешней добротой и улыбками мною были надёжно спрятаны трудолюбие, упорство в достижении поставленных целей и стальная воля, которые усиливались чувством самосохранения. Я не просто латал дыры, а создавал систему, ускорял процессы, экспериментировал, ещё не зная, какой страшный удар ждёт меня в самые ближайшие дни.

Глава 10 НИЖНИЙ НОВГОРОД. ПРИБЫТИЕ

28 мая 1896 года (по старому стилю, тому самому, который здесь сейчас и использовался) распахнула свои двери для посетителей XVI Всероссийская промышленная и художественная выставка в Нижнем Новгороде. Готовились основательно — к открытию выставки запустили первый в России электрический трамвай, установили фуникулёры — подъёмники, доставлявшие пассажиров с нижней части города в верхнюю, выстроили здания городского драматического театра, окружного суда, биржи Волжско-Камского банка, гостиниц, открыли скоростную пароходную линию, связывающую верхнюю часть города с его заречной частью.

На организацию данного мероприятия было затрачено чуть более 10 миллионов бюджетных рублей, и мне, безусловно, захотелось повнимательнее рассмотреть — насколько эффективно. Но даже это было вторичной целью моего визита.

Главными целями выставки было показать всему миру Россию, как серьёзного, разнопланового и надёжного партнёра, стимулировать экономическое развитие страны, помочь нашим производителям выйти на зарубежные рынки. Стратегически важно было возродить интерес иностранцев к «русскому хлебу», так как в последние годы происходило постепенное вытеснение отечественных хлебопроизводителей с традиционных европейских рынков. Основные наши конкуренты — Германия и США шли на всё, чтобы вставить нам палки в колёса. Допустить снижения объёмов экспорта было никак невозможно — пшеница являлась одним из основных российских экспортных товаров, доходы от её продажи использовались для кросс-финансирования других секторов экономики, прежде всего — промышленности. Удельный вес России в мировой торговле четырьмя главными зерновыми культурами (рожь, ячмень, овёс и кукуруза) в прошедшем 1895 год превысили треть, а годовой объём экспорта превысил 7 миллионов тонн. Нижегородская ярмарка всегда была одним из мировых центров торговли зерном, повышение её масштабов и статуса представлялось эффективной мерой в достижении роста объёмов импорта.

Масштабы поражали — 84 гектара, 190 павильонов, зал для собраний на 900 человек, круговая электрическая дорога, деревянный оперный театр. Изумлённых посетителей встречали первая в мире гиперболоидная стальная сетчатая башня-оболочка и первые в мире стальные сетчатые висячие перекрытия-оболочки (прикрывающие сразу 8 павильонов выставки общей площадью более 25 тысяч квадратных метров, включая уникальную ротонду Шухова — круглый павильон с висячей стальной сетчатой оболочкой покрытия), уникальный грозоотметчик А. С. Попова; первый русский автомобиль конструкции Евгения Яковлева и Петра Фрезе; бесчисленные технические изобретения, технологии, художественные достижения. Одновременно с выставкой планировалось проведение Всероссийского промышленного съезда. Именно поэтому для меня выставка была просто кладезем идей по развитию России на годы вперёд, я планировал пробыть в Нижнем никак не меньше пары недель и внимательнейшим образом всё осмотреть, пообщаться и познакомиться с самыми выдающимися людьми теперь уже моего времени.

На входе нас с Аликс и Марией Фёдоровной встречали Сергей Юльевич Витте (не только как председатель Комитета министров, но и в ранге председателя Особой комиссии по организации выставки), и два Саввы — Морозов и Мамонтов, — крупнейшие российские предприниматели, меценаты и благотворители. Встречающих было много, но именно эта мощная тройка буквально приковывала к себе внимание. Отломив и съев, по старинной русской традиции, кусочек бесподобного пшеничного каравая с солью, я с огромным удовольствием направился осматривать выставку.

Буквально несколько дней назад мне посчастливилось посетить выставку «Россия» на ВДНХ, но там я был рядовым посетителем, затерявшимся в толпе. Здесь же нас с Аликс и «матушкой» встречали в индивидуальном порядке, с блеском в глазах всё показывали и рассказывали, бесконечно фотографировали. Да, Николай, всё это отлично, только цена на кону очень высокая — твоя жизнь!

Мы прошествовали мимо среднеазиатского отдела, оформленного в мавританском стиле, посетили павильоны Крайнего Севера, Ярославской, Тверской и Никольской мануфактур, фирм «Эйнем», Сергеева, Н. Н. Коншина, Товариществ Гарелина, Шибаева, какого-то Ф. Реддавея, осмотрели здания художественного отдела, департамента уделов, министерства путей сообщения, речного и морского торгового судоходства. Мое особое внимание привлекло роскошное здание товарищества нефтяного производства братьев Нобель, с панорамами заводов и промыслов в городе Баку.

Обедали мы в Императорском павильоне, построенном по проекту профессора А. Н. Померанцева в традиционном русском стиле. Набор блюд было довольно скромным, на выбор — волжская уха или окрошка с вяленым лещом, антрекот с жареным картофелем или ветлужские пельмени, ягодный кисель или лимонад с красными оладьями или яблочным пирогом. Признаюсь, что больше всего мою душу покорил лимонад Лагидзе, надо будет обязательно сделать хороший заказ этого чудесного напитка для Зимнего Дворца. Я не преминул пожать руку Митрофану Варламовичу — настоящему мастеру в производстве безалкогольных прохладительных напитков.

Буквально через пару часов после обеда я почувствовал дурноту и был вынужден, простите за подробности, уединиться в туалетной комнате. В какой-то момент я понял, что теряю сознание, и в полузабытьи открыв дверь, успел крикнуть своей свите: «Доктора!»…

Глава 11 ЭТОТ ГОРОД ПРАВИЛЬНО НАЗВАЛИ ГОРЬКИМ

Когда я очнулся, первым, что я увидел было взволнованное лицо Густава Ивановичу Гирша, нашего лейб-медика. Вокруг него стояли другие люди в белоснежных халатах и что-то тихо, но весьма интенсивно обсуждали шёпотом. Густав Иванович достался нашей семье по наследству от «батюшки» Александра III, он уже более 13 лет опекал и лечил членов императорской семьи. Но был всё-таки хирургом, а не терапевтом, отсюда, похоже, и возник этот «шелестящий» консилиум около моей кровати.

Кровати? Я огляделся. Да, я лежал на чистой накрахмаленной простыне и такой же точно был накрыт сверху. Как я узнал позднее, в консилиуме участвовали также старший врач губернской больницы Дмитрий Александрович Венский, молодой доктор Владимир Николаевич Золотницкий, а также «рабочий доктор» Александр Саввич Пальмов.

По лицам врачей я пытался понять насколько серьёзен мой случай, но сделать это было совершенно невозможно — лейб-медик был бледен и взволнован, лицо Венского было красным с капельками пота на висках, Золотницкий был спокоен и сосредоточен, и, наконец, Пальмов широко улыбался и смотрел светло и радостно.

— Что со мной, — обратился я к лейб-медику.

— Арсе-е-е-никум, — Густав Иванович немного тянул слова, это была дань его детству и ранней юности, проведённым в Эстонии.

— Что, какой арсеникум?

— Мышьяк, Ваше Величество, как Вы себя чу-у-у-вствуе-е-те?

— Болит голова, горло пересохло и какой-то металлический привкус во рту.

— Все симптомы на лицо, — констатировал Венский. — Классическое отравление. Вам повезло, Ваше Величество, либо доза была не смертельной, либо нужно благодарить Ваш организм, который быстро среагировал на отраву, если бы симптомы проявились чуть позднее, мы Вас могли и не спасти.

— Был у нас один случай, так сказать в качестве юмора, — весело начал Пальмов, остальные немного удивлённо посмотрели на него. — Так вот, был случай в рабочем квартале, хозяйка прикупила немного мышьяку потравить крыс в подвальчике, да и перепутала его с солью. Муж ел, нахваливал суп, еле откачали потом. Вот уж он её лупцевал, когда немного отошёл. А ведь чуть совсем не отошёл…

— Что-о-о Вы такое говори-и-и-те? Его Величеству плохо, а Вы какой-то бала-а-а-ган устраива-а-а-ете, — в голосе Густава Ивановича прозвучало явное недовольство поведением коллеги.

— Господа, — решил разрядить обстановку опытный администратор Венский. — Давайте порадуемся благополучному исходу и благоприятствующему провидению, которое спасло Его Величество и дадим пациенту возможность отдохнуть, а сами продолжим беседу в моём кабинете.

Последнее, что я слышал, прежде чем провалиться в сон, был командный голос Витте, — Выставить охрану в коридоре, у двери и под окнами, никого до следующего утра не пускать…

Нижний Новгород навсегда запомнился мне этим горьким, металлическим вкусом и ощущением неимоверной слабости. Полностью я пришёл в себя только к вечеру третьего дня. Около моей кровати проходил теперь иной, куда более представительный консилиум, не имеющий ничего общего с медициной.

Витте, Столыпин, Добржинский, Аликс и Мария Фёдоровна, установив стулья полукругом, сидели у моей постели. Я попытался из уважения к присутствующим дамам встать, но вдовствующая императрица-мать нежно, но убедительно попросила этого не делать.

— Что-то удалось выяснить насчёт произошедшего, — я чувствовал себя уже достаточно бодрым, чтобы на равных с окружающими вести беседу.

— Удалось, Ваше Величество, но боюсь новости Вас совсем не обрадуют. Мы установили основных участников заговора. Нити заговора тянутся, как и предполагал Антон Франциевич, далеко за границу, — голос Столыпина был спокоен и уверен, — к Ротшильдам и Рокфеллерам. Именно их очень сильно испугала Ваша активность и они решили принять оперативные меры.

— Так быстро? — я был искренне удивлён.

— Телеграф, — деликатно вмешался в разговор Витте, — плюс телефонная линия между Москвой и Петербургом, строительство которой по Вашему указанию очень сильно форсировалось. Эти люди умеют пользоваться всеми техническими новинками.

— А можно поподробнее, — мне было действительно интересно. — Всё что сейчас происходило не имело к известной мне реальности никакого отношения.

— Антон Франциевич, поведайте пожалуйста Его Величеству всё, что Вашей службе удалось установить, — попросил Столыпин.

— Слушаюсь. Начну, так сказать, с конца. Отравили Вас, Ваше Величество, предварительно добавив яд в несколько отмеченных заговорщиками бутылок лимонада разных сортов и, на всякий случай, в стакан с киселём. Поэтому шансов избежать яда у Вас практически не было. Сделал эту, так сказать, гнусность, молодой официант Иван Максимов, не просто так, кстати, за 100 рублей. Расспросив его, так сказать, с пристрастием, мы выяснили, что деньги ему обещал некто Дмитрий Белов, числящийся помощником управляющего одной из нефтедобывающих компаний, а здесь, на выставке, работающий в павильоне нефтяного производства братьев Нобель.

— Павильон Баку, Вам он ещё очень понравился, — вставил свои «пять копеек» Витте.

— Но Вы же сказали Ротшильды и Рокфеллеры, причём же здесь человек Нобелей?

— Здесь важно уточнить — он не человек Нобелей, он явно засланный казачок. Подумайте, Ваше Величество, обеспокоенные Ротшильды или Рокфеллеры наносят сразу двойной удар, пытаясь нейтрализовать Вас и, одновременно, подставить ничего не подозревающих братьев Нобель, — Витте улыбнулся. — Только они забыли русскую пословицу про двух зайцев и в итоге не поймали ни одного.

— А московские покушения тоже напрямую связаны с этими семейками Адамсов?

— С чем, простите? Про Адамсов мне ничего не известно, — Витте удивлённо заморгал, переглянувшись с остальными.

— Мне кажется, Николай Александрович, ещё не пришёл до конца в себя, — пришла мне на помощь Мария Фёдоровна.

— В Москве всё гораздо, так сказать, сложнее, — Добржинский прежде, чем вновь заговорить, посмотрел на Столыпина и дождался его разрешающего кивка, — У нас в руках нет живых исполнителей. Но дело не безнадёжно. Во-первых, в камере был отравлен Карпович, причём тем же мышьяком. Нам удалось выяснить, что в тот день еду по камерам разносил некто Игнат Дробышев, который сменился ровно в 14:00 и больше его никто не видел — ни дома, ни у друзей и знакомых его не нашли, но, в конце то концов, он не мог ведь исчезнуть, потому поиски продолжаются. Вторая нить — взрыв перед началом стрельбы на Ходынском поле. Мои люди активно ищут факты недостачи пороха и взрывателей на военных складах по всей стране. И, пожалуй, самое важное.

— Позвольте мне продолжить Ваш рассказ, — остановил Добржинского Столыпин. — У нас по линии жандармского отделения появилась информация, что, как минимум, два человека в Вашем ближайшем окружении с высокой вероятностью находятся на обеспечение у двух этих не к ночи помянутых семейств. Прошу не удивляться, но это барон Владимир Борисович Фредерикс, генерал-лейтенант, шталмейстер и помощник Министра Императорского двора и Дмитрий Фёдорович Трепов, сын бывшего губернатора Санкт-Петербурга Фёдора Фёдоровича Трепова, ныне справляющий должность одного из заместителей московского обер-полицмейстера Власовского.

— Ах, — только и смогла произнести Аликс.

Моё лицо в этот момент, сдаётся мне, тоже выражало крайнюю степень удивления. Два ближайших человека в окружении Николая II. Фредерикс буквально в следующем году должен был стать Министром Императорского двора и успешно выполнять свои обязанности вплоть до Февральской революции 1917 года. А Трепов, верный царский пёс, московский обер-полицмейстер в прежней реальности, назначенный после Ходынской давки, будущий генерал-губернатор Санкт-Петербурга и товарищ Министра внутренних дел.

— Так вот, — невозмутимо продолжал Столыпин. — Первого подозреваем в игре на Рокфеллеров, второму благоволят Ротшильды. Оба ярые западники, ни в чём предосудительным до сего дня не замечены.

— Расклад пасьянса понятен, — резюмировал Витте. — Зная смертельную вражду между двумя влиятельнейшими семьями мира, нам осталось определиться — Рокфеллеры или Ротшильды, Фредерикс или Трепов?

— У меня есть оригинальная идея на этот счёт, — опытнейшую Марию Фёдоровну было трудно вывести из себя. — Тебе нужно встретиться с ними, Ники, возможно тогда ты и поймёшь — кто твой главный враг.

— Господа, убедительно прошу не забывать, что именно Ротшильды предоставили нам заёмный драгоценный металл для обеспечения золотого стандарта рубля, — Витте заметно разволновался. — Прошу проявить максимум осторожности и деликатности.

— А мы, для начала, начнём с более простых вопросов — продолжим искать убийцу Карповича и место утечки боеприпасов, — Столыпин, как всегда, был предельно конкретен.

— Отлично, господа, тогда я, с вашего позволения, продолжу в ближайшие дни внимательно изучать отечественные новинки и достижения, только прошу усилить охрану и назначить надёжного дегустатора блюд, чтобы избежать новой попытки отравления, — последнее слово, как и полагалось, осталось за мной.

В эту ночь я долго не мог заснуть, размышляя о взаимоотношениях Фредерикса и Трепова с влиятельнейшими семьями мира в прежней реальности? А потом мне вновь приснился Иван Васильевич Грозный в исполнении горячо любимого актёра Юрия Яковлева, настойчиво тыкающий в меня кубком и требующий отпить из него…

Глава 12 МЕДИЦИНА

Чуть оправившись после попытки отравления, с я двойным энтузиазмом продолжил изучение выставки, знакомясь с людьми, изобретениями и достижениями родной страны. При этом я наметил в ближайшее время уделить первостепенной внимание двум вопросам — здравоохранению и развитию флота.

Охрана моя была заметно усилена, специальный человек дегустировал всё, что мне предстояло съесть и выпить. Начальник охраны всё время пытался напялить на меня противопулевой жилет, собранный из стальных пластин, а потому совершенно неподъёмный. Это приспособление в марте 1891 года во время покушения спасло жизнь премьер-министру Болгарии Стефану Стамболову. Через 4 года его — революционера и поэта зарежут трое, чьи имена он постарается назвать в последние секунды жизни. В заказном убийстве обвинят меня, но, пользуясь случаем, хочу уверить вас в своей совершенной непричастности к этому делу. На Западе так всегда — сами между собой разбираются, а Россия у них виновата…

При всём уважении к нынешнему лейб-медику Густаву Гиршу, я решил усилить медицинское обеспечение царской семьи, пригласив к нему помощником лейб-медика Евгения Сергеевича Боткина, сына выдающегося российского врача-терапевта и учёного Сергея Петровича Боткина. Данная кандидатура привлекла меня прежде всего бесконечной верностью Евгения Сергеевича царской семье в известной мне действительности, с императором, его женой и детьми он был до последнего смертного часа и также принял мученическую смерть в подвале дома инженера Ипатьева. Будем надеяться, что и в этой жизни он нас не подведёт, а уж я позабочусь об увеличении продолжительности его жизни. В прошлом году Боткин уехал в Германию, где в ведущих медицинских учреждениях Гейдельберга и Берлина слушал лекции и занимался практикой у ведущих немецких врачей — профессоров Г. Мунка, Б. Френкеля, П. Эрнста и других. Это меня по-настоящему радовало, и я готов был подождать его возвращение пару-тройку месяцев.

В эти дни я решил взяться за вопросы здравоохранения в стране всерьёз. Какого же было моё удивление, когда от специалистов я узнал, что медицина, по сути, была бесплатной — да, именно, — бесплатными были амбулаторное лечение, лечение в больницах, хирургическая и специальная помощь, родовспоможение. Плата за медпомощь сохранялась только в уездных городских больницах и лишь для пациентов из других уездов. Таким образом, «великое завоевание Октября», бесплатное медицинское обслуживание, было в целом достигнуто в Императорской России уже в конце XIX столетия.

Мне оставалось увеличить число земских и уездных больниц и количество коек в стационарах, обеспечить кадровый состав медучреждений в провинции, систематизировать и отладить лекарственное снабжение жизненно важными препаратами. Особенно меня тревожила проблема высокой смертности от острых инфекционных заболеваний: чумы, чёрной оспы, холеры, тифа.

— Здоровье нации должно стать одним из приоритетов социальной политики, — заявил я на выездном заседании Особой комиссии по борьбе с чумой, которой руководил принц Александр Петрович Ольденбургский. — Наша медицина получила международное признание, в Российской Империи сложились выдающиеся научные школы, во многом опередившие развитие медицины и здравоохранения в других развитых странах, посему основной задачей на сегодня вижу внедрение передовых научных достижений в жизнь, применение их на практике, а также создание новых протоколов лечения основных заболеваний современными эффективными методами. Нам в срочном порядке необходимо построить трёхзвенную структуру медицинской помощи населению: врачебный участок, уездная больница, губернская больница.

Забегая вперёд, скажу, что в целом реформа здравоохранения прошла успешно. Быстрыми темпами развивалось открытие новых больниц и медицинских учреждений, значительно увеличилось число врачей, фельдшеров, акушерок, дантистов. Значительно выросло число аптек и профессиональных фармацевтов. Уже к 1900 году в 17 медицинских вузах училось около 10000 студентов. За пять лет почти в 3 раза сократилась смертность от инфекционных заболеваний, во всех более-менее значимых населённых пунктах появились санитарные врачи с широкими полномочиями. В городах заработали центры скорой медицинской помощи. За первое десятилетие моего правление ежегодное число получающих медицинскую помощь выросло вдвое и достигло 100 миллионов человек, смертность взрослого населения снизилась примерно на четверть, а детская вдвое.

Ах, мне бы ещё антибиотики, но до открытия пенициллина Флемингом оставалось три десятилетия, а создатель российского пенициллина Зинаида Виссарионовна Ермольева вообще ещё не родилась.

Надо сказать, что с Александром Петровичем Ольденбургским у нас сложились прекрасные отношения. Этот человек в 1890 году на собственные средства открыл Институт экспериментальной медицины в Петербурге, на базе которого мы адаптировали к российским условиям лучшие зарубежные открытия и практики. Также много жизней в России спасла особая изолированная противочумная лаборатория, под которую был выделен Кронштадтский форт «Император Александр I». Чуть позже принц основал первый на Кавказском побережье Гагрский климатический курорт, проложив в район железнодорожную ветку, поборов местную лихорадку и благоустроив гагрские пляжи. После этого реальностью стали бесплатные льготные путёвки для малообеспеченных сограждан.

При мощной финансовой поддержке государства русская медицина испытала настоящий рассвет. Мною были обласканы и обеспечены всем необходимым будущие Нобелевские лауреаты — физиолог Иван Петрович Павлов, микробиолог Илья Ильич Мечников и многие другие. Русские учёные провели новаторские исследования структуры мозга, стояли у истоков новых областей медицины: судебной психиатрии, гинекологии и гигиены, были основоположниками электрофизиологии и электрокардиографии. Так было и в известной мне реальности, но я продолжал максимально ускорять все процессы развития страны.

Самое пристальное внимание было уделено армейской и флотской медицине. Специальные институты и Академия, обновление оборудования на уровне первичного звена, увеличение зарплат медиков и медицинского персонала…

Расследование, возглавляемое Столыпиным и Добржинским, результатов пока не приносило, это немного напрягало, но обилие работы отвлекало от грустных мыслей.

В Нижнем Новгороде у меня состоялась и первая встреча, положившая начало нашей активной работе с Павлом Петровичем Тыртовым — адмиралом, известным русским флотоводцем и управляющим Морским министерством. Развитие флота была самым важным вопросом моего целеполагания. Во-первых, в октябре нам предстояло провести большой морской парад, посвящённый 300-летию создания Российского Флота, а, во-вторых, и об этом знал пока только я, — через несколько лет нам предстояла война с Японией с целой чередой сражений флотов.

Глава 13 ФЛОТ. ВРЕМЕНИ МАЛО

«Врагу не сдаётся наш гордый 'Варяг», — песня, конечно, замечательная, но сама история весьма грустная. Разве это дело, когда во время предстоящей русско-японской войны крейсер русского флота «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» вступили в неравный бой против шести японских крейсеров и восьми миноносцев в районе бухты Чемульпо. Надо будет немало потрудиться, чтобы не допустить подобного.

Российское военно-морское руководство находилось под влиянием доктрины «морской мощи» американского адмирала-теоретика Альфреда Тайера Мэхэна, придерживавшегося концепции, согласно которой определяющая роль океанского флота в грядущих войнах якобы окупала все затраты на его постройку. В целом я был с этим согласен, но зная события грядущего, значительно перераспределил морские силы между флотами. Особо экспериментировать тоже было опасно. Наш вечный враг Великобритания внимательно отслеживала всё происходящее на Чёрном море. И неизвестно ещё, как изменится ход истории, если этот флот ослабить. Тоже касается и Балтийского флота. Но, в любом случае, нужно значительно укреплять Тихоокеанский.

На момент нашей встречи с адмиралом Балтийский флот имел в своём составе свыше 250 современных кораблей всех классов, в том числе эскадренные броненосцы «Пётр Великий», «Император Александр II», «Император Николай I», «Гангут», «Наварин», «Сисой Великий», «Полтава», «Севастополь», «Петропавловск», броненосцы береговой обороны «Адмирал Ушаков», «Адмирал Сенявин», «Генерал-адмирал Апраксин», броненосные крейсера «Генерал-Адмирал», «Герцог Эдинбургский», «Минин», «Дмитрий Донской», «Владимир Мономах», «Адмирал Нахимов», «Память Азова» и бронепалубный крейсер «Адмирал Корнилов».

Черноморский флот располагал куда более полноценными линкорами, чем Балтийский, и имел в своём составе 7 эскадренных броненосцев, 1 крейсер, 3 минных крейсера, 6 канонерских лодок, 22 миноносца и другие корабли поменьше.

Первая Тихоокеанская эскадра была гораздо слабее и малочисленнее. Я дал указание пересмотреть взгляд на военное положение России в Тихом океане и принять срочные меры по значительному усилению Тихоокеанского флота. Было принято решение ограничиться в Балтийском море флотом береговой обороны, а за счёт его увеличить силы Тихого океана до 10 эскадренных броненосцев, 4 броненосных крейсеров, 10 бронепалубных крейсеров, 10 крейсеров 2-го ранга, 2 минных заградителей, 36 истребителей и миноносцев. Помимо этого, я значительно ускорил начало производства линкоров-дредноутов типа корабля «Императрица Мария». По моим расчётам 4–5 кораблей такого типа могли реально изменить ход войны на просторах Тихого океана. Линкоры-дредноуты получили более мощную артиллерию, в состав которой вошли четыре 305-мм орудия главного калибра и четырнадцать 203-мм орудий среднего калибра, из которых 8 орудий были установлены в четырех двухорудийных башнях, а шесть — в казематах верхней палубы.

Огромное внимание уделялось и развитию подводного флота. Росло число подводных лодок и значительно улучшались их технические характеристики. Немаловажным фактором также являлось то, что Русский Императорский флот на Тихом океане получил на побережье Жёлтого моря долгожданную незамерзающую базу — Порт-Артур, куда мы начали перебазировать корабли из Владивостока, но, учитывая мои знания будущего, которое я объяснял окружающим, как предчувствие помазанника Божьего, Владивостокский отряд крейсеров и номерных миноносцев также был значительно усилен.

Параллельно я дал распоряжение строить новую — Вторую Тихоокеанскую эскадру. Российские корабельные (скажу больше — все военные заводы) работали круглосуточно, но всё равно не справлялись с масштабом поставленных задач. Поэтому по нашему заказу в Германии строились бронепалубные крейсера «Богатырь», «Новик», «Аскольд», Франция строила для России эскадренный броненосец «Цесаревич», Америка — целую партию крейсеров проекта «Варяг». Кстати, мы убедительно попросили американцев подумать о броневом прикрытии орудий, расположенных на верхней палубе, чтобы облегчить в будущем работу артиллерийских расчётов.

Шло активное оснащение флота самыми мощными орудиями калибром до 305 мм. и орудиями среднего (152–203 мм.) калибра. Большинство русских корабельных орудий были французскими или английскими. Это объяснялось тем, что в русском Морском министерстве появились франкофилы, которые попытались свернуть выгодное русско-германское сотрудничество. Я постарался исправить эту ситуацию, зная расклады грядущей Первой Мировой войны. Ничто так не улучшает межгосударственные отношения, как взаимовыгодное сотрудничество. На самом деле работы хватало всем.

Кардинальной доработки требовали броненосцы береговой охраны. Помимо слабого вооружения, у них был малый запас хода и малая осадка, характерная для Балтийского моря, что было совершенно недопустимо в условиях Тихого океана.

И, конечно же, нужно было доводить до ума русские бронебойные снаряды, недостатки которых, как я хорошо помнил, выявило Цусимское морское сражение — при попадании в корабль противника они не взрывалась. При этом японские фугасные снаряды, снаряженные шимозой, при попадании в русские корабли при взрыве давали большое число осколков и вызывали пожары, причём, несмотря на то, что экипажи перед боем убирали все деревянное и горючее, это не помогало. Почему бы и нам не использовать опыт будущего противника?

Отдельно предстояло позаботиться и о порохе. Новый пироксилиновый порох значительно увеличивал скорострельность орудий. Благо первый завод по производству такого пороха в нашей стране открылся в Казани в 1894 году.

Кстати, немного отвлекусь и расскажу довольно интересную историю. Бездымный (пироксилиновый) порох был изобретён в 1884 году французским инженером, механиком и химиком Полем Мари Эжен Вьелем вместе со своим коллегой — Пьером Бертло. Новый порох был настолько хорош, что французская военщина моментально засекретила изобретение. В России задачу раскрыть секрет производства данного продукта поручили самому выдающемуся химику — Дмитрию Ивановичу Менделееву. Он, пользуясь мировым авторитетом и прекрасными отношениями с изобретателем, мог бы, подобно Джеймсу Бонду, тайком прокрасться с офис производящей компании, взломать сейф и выкрасть рецепт. Или взять в заложники самого Вейля, долго его пытать, вырвать клещами правду, а потом растворить ненужного изобретателя в плавиковой кислоте. Но Менделеев поступил как настоящий учёный. Он досконально изучил статистику железнодорожных перевозок и характер грузов, транспортируемых на заводы по производству пороха. И пришёл к выводу: если одно, другое и третье смешать в нужных пропорциях, получится то самое!

Чтобы не сдавать Порт-Артур в ближайшем будущем и не сжигать с потом и кровью построенные корабли, я попросил уделить первоочередное внимание усилению береговой артиллерии. Пока мы ориентировались на 10-дюймовые пушки образца 1895 года с усиленными лафетами. В дальнейшем их заменят более современные и скорострельные орудия. По этому вопросу я пообщался с военным инженером полковником Константином Ивановичем Величко и на четыре года приблизил срок окончания работ, чтобы успеть к началу войны. Согласно проекту, необходимо было установить на приморском и сухопутном рубежах обороны базы 552 орудия, из них 124 на 22 береговых батареях. Я предложил на 40 % увеличить эти цифры, чтобы суметь защитить побережья бухт Голубиной, Тахе и горный массив Лаотешань, и не позволить противнику безнаказанно обстреливать Порт-Артур и его оборонительные сооружения со стороны моря. Также я распорядился увеличить гарнизон Порт-Артура до 18000 человек, а затраты на сооружение сухопутных и приморских укреплений увеличил вдвое — до 30 миллионов рублей…

А ещё стране предстояло построить новую ветку снабжения Дальнего Востока. Единственная железная дорога была стратегической артерией, перерезав которую, враг мог оставить наш Тихоокеанский флот без снабжения. Пока я дал задание разрабатывать проект, что из этого вышло расскажу позднее.

Сказать, что я устаю было не сказать ничего. Круг рассматриваемых вопросов всё ширился, и, если бы не сильная команда профессионалов с Сергеем Юльевичем Витте во главе, я бы уже скорее всего сломался.

Через три недели мы с семьёй вернулись в Санкт-Петербург. Там, как оказалось, меня ждали интересные новости. Столыпин и Добржинский запросили аудиенции на следующее утро после моего прибытия в столицу.

Глава 14 СТОЛЫПИН, ДОБРЖИНСКИЙ, НО СНАЧАЛА ЗАВТРАК

Как всё-таки странно устроен человек. Я как-то пару раз был в Эрмитаже, мне он показался таким пафосным, громоздким, неуютным. Теперь же Зимний Дворец воспринимался домом, и к немалому своему удивлению я ощутил приятное чувство возвращения в родную гавань. Интересно, а если бы меня поселили среди жутких экспонатов кунсткамеры, насколько быстро бы я привык и освоился?

В этой связи хочу вставить небольшую ремарку. Наше проживание в Зимнем дворце было временным, связанным с кардинальной перестройкой Александровского дворца в Царском Селе, затеянной ещё подлинным Николаем Александровичем по настоятельной просьбе супруги Александры Фёдоровны. В итоге была уничтожена свитская половина: на её месте появились личные апартаменты императора Николая II и императрицы Александры Фёдоровны. В левой анфиладе — Спальня, Сиреневый кабинет и Палисандровая гостиная императрицы, в правой — Столовая (Приёмная Николая II), Рабочий кабинет, Уборная императора и другие служебные помещения. Чуть позже был уничтожен Концертный зал Дж. Кваренги, занимавший всю ширину левого корпуса. Архитектор Сильвио Амвросиевич Данини предлагал несколько вариантов приспособления корпуса под жилые и парадные покои для императорской семьи. В одном из проектов он предусматривал сохранение Концертного зала, однако в ходе работ, выполненных фирмой Мельцера, Концертный зал всё-таки был уничтожен, и на его месте на первом этаже левого флигеля Александровского дворца появились Кленовая гостиная Александры Фёдоровны и Парадный (Новый) кабинет императора Николая II, а на втором — комнаты детской половины; коридор, разделяющий личные апартаменты императора и императрицы, был продлён до Угловой гостиной. Также под правой половиной открытого дворика был устроен подвал и в цоколе колоннады прибиты окна для его освещения.

По случаю возвращения в Петербург был подан праздничный завтрак, в котором принимали участие, помимо нас с супругой и Марией Фёдоровной, ещё порядка двух десятков родственников и самых доверенных лиц. Яйца всмятку, ветчина, бекон, несколько видов бесподобного хлеба — ржаной, сдобный, сладкий и сливочное масло, сочные ломтики сёмги, чёрная икра, маринованные миноги (терпеть не могу!), свежевыпеченные круассаны, большой выбор джемов и варенья. Мне по традиции подали «моё любимое» блюдо — Драгомировскую кашу. Звучит красиво, но по сути это гречка с грибами и сливками. Правда подавалась она слоями, как пирог, и была щедро полита ароматным соусом из лесных грибов. Николай II очень любил это блюдо, поэтому, чтобы не вызывать подозрений, мне тоже приходилось регулярно этим питаться.

Я немного отвлекусь и пооткровенничаю с вами — первое время я был буквально в шоке от обилия чёрной икры и никак не мог ей вдоволь наесться. Но не может ведь Император Российский заглатывать деликатес столовыми ложками? Поэтому немного, аккуратно, пара-тройка бутербродов. И знаете — я начал со временем понимать незабвенного таможенника Верещагина из кинофильма «Белое солнце пустыни». Самое интересное, что исполнитель роли Павел Луспекаев не был рад редкому угощению. Зрители ошибочно считают, что в кадре актёр ест какой-то заменитель, похожий на чёрную икру. Деликатес был настоящим, в чём Луспекаев убедился за несколько дублей, съев практически килограмм. Именно поэтому он в сердцах и сказал: «Опять эта проклятая икра!».

А ещё я был в восторге от мороженого. Чистый, насыщенный вкус, в меру жирное и сладкое, с лёгкими нотками ванили. Никаких тебе консервантов и искусственных ароматизаторов, да и пальмовое масло в России также ещё не использовалось. Кстати, те кто считает, что оно появилось в России в годы перестройки, глубоко ошибаются — первые 583 тонны этого продукта были завезены в СССР в 1961 году по личному распоряжению Никиты Сергеевича Хрущёва, правда использовалось оно первое время в основном при изготовлении маргарина.

Аликс с удовольствием ела калач. Это, пожалуй, был самый любимый ею продукт в России. Именно благодаря ей при дворе был возрождён настоящий культ калача, известного на Руси, благодаря татарам с XIV века, правда в русском варианте в тесто добавлялась ещё ржаная закваска. С чуть меньшим удовольствием «моя супруга» употребляла в пищу пряники. Традиционные русские щи и холодец вызывали у неё полное непонимание, перемешанное с лёгкими приступами тошноты, поэтому она отдавала предпочтение кухне европейской, предпочитая лёгкие и вычурные французские блюда. Впрочем, немецкая кровь также напоминала о себе, а потому жареный картофель, тушёная капуста и жирные свиные колбаски с румяной корочкой всегда были желанными гостями на наших пикниках и во время обедов на свежем воздухе, к примеру, на яхте.

Но вернёмся к событиям этого утра. Столыпин и Добржинский также завтракали с нами. После трапезы я жестом пригласил их в свой рабочий кабинет.

Что ещё отличало меня от настоящего Николая II — полное равнодушие к курению. Я видел в кабинете моего предшественника массу турецких папирос, при Дворе говорили, что он выкуривал их по 30 штук в день, пользуясь длинным, также турецкого производства, мундштуком. Запах сигар, как оказалось, был нелюбим нами обоими. К счастью, мой отказ от курения вызвал не удивление, а горячее одобрение супруги и матери, также покуривавших, но гораздо реже. Причём все знали про специальное табу, наложенное Марией Фёдоровной — фотографировать её с сигаретой было категорически запрещено, за это можно было сразу лишиться должности, потому до нашего времени и не дошло ни одной фотографии курящей матери-императрицы.

Столыпин был активным сторонником здорового образа жизни, Добржинский возможно бы и закурил, вдохновлённый примером Николая II, но в нашем «без никотиновом» обществе сделать это он не решился. Судя по настроению, обоим им не терпелось поделиться новостями.

— Ваше Величество, — спокойно начал Столыпин. — Хочу доложить, что высокопрофессиональная слежка, установленная за Треповым и Фредериксом, на данный момент, дала минимальные результаты — были зафиксированы встречи с иностранными подданными, укладывающиеся, однако, в логику служебных обязанностей объектов наблюдения, но зато мы нашли канал утечки взрывчатых материалов с одного из военных складов в Кашире. Наши люди выявили существенную недостачу, причём никакой политической подоплёки — чистое разворуйство. Расскажите пожалуйста поподробнее, Антон Франциевич.

— Да, установили недостачу, задержали и начали допрашивать, так сказать, подозреваемых. И один из них, некто Илья Головлёв вспомнил, что покупателем последней партии динамита и взрывателей был высокий, хорошо одетый средних лет человек с заметным английским акцентом.

— Британская разведка?

— Мы установили наблюдение за сотрудниками английского посольства и сделали фотографии всех, кто за последние две недели покидал его территорию. И, так сказать, сработало — на одном из фото Головлёв опознал своего покупателя. Им оказался некто Уильям Бейкер.

— Пекарь? — непроизвольно вырвалось у меня.

— Почему пекарь, Ваше Величество, Вы лично его знаете?

— Нет, конечно, просто Бейкер в переводе с английского — пекарь.

— Оригинально, — Столыпин не мог скрыть улыбки, — Получается, что Шерлок Холмс и доктор Ватсон снимали квартиру на Бейкер-стрит — улице Пекарей?

— Таких господ в составе персонала английского посольства точно нет, — на полном серьёзе ответил гораздо менее начитанный Добржинский.

— Это герои новомодного цикла детективных рассказов популярного английского писателя Артура Конан Дойла, — счёл нужным я пояснить. — Простите, что отвлекли Вас, уважаемый Антон Франциевич, продолжайте пожалуйста.

— Так вот, этот самый Бейкер оказался никем иным, как одним из ответственных секретарей посольства, а по сути — штатным британским разведчиком.

— А какое отношение он имеет к Рокфеллерам или Ротшильдам?

— К Ротшильдам, Ваше Величество и, так сказать, самое прямое. Нам с помощью военной контрразведки, так своевременно Вами обновлённой и усиленной, удалось выяснить интереснейший факт. Этот Уильям Бейкер, а на самом деле Остин Бэбкок, довольно рано осиротел и попал в приют. Там он заметно выделявшийся ростом и спортивной фигурой среди сверстников, был замечен неким господином, который стал регулярно брать юношу на выходные, а позднее оплатил его обучение в престижном колледже Питерхаус, а потом и в престижнейшем университете Кембридж. С учётом ежегодной стоимости обучения порядка 600–800 фунтов, то есть порядка 6000–8000 рублей, позволить такое, так сказать, удовольствие мог только человек очень состоятельный.

— Кстати, Ваше Величество, наши коллеги из разведки установили интересный факт — мальчиков, а точнее уже юношей, подобных Остину, хорошо развитых физически и интеллектуально, некто неизвестный регулярно по выпуску из приюта устраивал на учёбу в престижные заведения и полностью её оплачивал.

— Может быть это какой-то любитель, простите господа, мальчиков? Забирал их к себе на выходные, привязывался, а потом из чувства благодарности устраивал их судьбу, — решил я выступить в роли наигранно сомневающегося оппонента.

— Тогда это скорее любитель студентов самых престижных и дорогих университетов страны, — усмехнулся Столыпин. — Можно, конечно, теоретически допустить, что параллельно этот тип любил вести высоконаучные беседы с просвещённой молодёжью — у богатых, как известно, свои причуды, но уж больно дорогое удовольствие. Если число таких любимчиков достигало нескольких десятков, то ежегодная сумма на их обучение получается поистине фантастической. Гораздо вероятнее иное. По нашим данным банковская династия Ротшильдов, основанная в начале XVIII века Мейером Амшелем Ротшильдом, была традиционно связана с разведывательными службами. Ещё во время войны с Наполеоном Ротшильды создали разветвленную агентурную сеть, в которую входило более чем 200 источников информации. Все полученные ими разведданные, как, впрочем, и налаженные банковские возможности по межгосударственному переводу капиталов, Ротшильды предоставили в распоряжение Британской короны, добавив к этому крупные займы на войну против Наполеона. Когда речь шла о защите Отечества, они не останавливались перед затратами и умели рисковать, делая большие ставки, но при этом семейство не забывало о приумножении при любой удобной возможности собственного капитала.

— Задержать официально этого Уильяма-Остина мы не можем, дипломатический иммунитет, но заманить его в ловушку и поговорить по душам тет-а-тет, почему бы и нет?

— Не получим политического скандала? Может имеет смысл проконсультироваться у Министра иностранных дел?

— Ваше Величество, неудобно, право слово, но при всём уважении к Алексею Борисовичу Лобанову-Ростовскому, семьдесят два года дают о себе знать. Последние договоры с Китаем и Японией дались ему очень большой кровью, выглядит он вялым и уставшим. Простите, что лезу не в своё дело, — на лице Столыпина не было и тени смущения, — но я бы настоятельно рекомендовал найти более молодого и активного человека на эту ответственейшую должность.

— Благодарю за совет и Вашу откровенность, я обязательно пообщаюсь по этому вопросу с Сергей Юльевичем Витте, а вы, господа, займитесь пока доскональной разработкой операции по Уильяму-Остину. Как назовём её, господа?

— Пекарь, так сказать, Ваше Величество, — прыснул в усы Антон Франциевич, неожиданно рассмешив нас со Столыпиным.

Глава 15 КЛУБОК ЗМЕЙ

На должность министра иностранный дел я решил пригласить Владимира Николаевича Коковцова, предварительно получив согласие Витте. Возможно вас немного удивит мой выбор, но вы должны меня понять — я мало знал людей из нового окружения. Фамилия Коковцова наравне с Витте и Столыпиным была известна мне со времён студенческой юности. Позже я читал много разного про этих людей, но нельзя отрицать, что вся эта тройка состояла из людей ярких, одарённых, крупнокалиберных.

Владимир Николаевич в настоящий момент исполнял обязанности товарища министра финансов, но так как Витте решил по моему согласию совместить посты председателя Комитета министров и министра финансов, назначение Коковцова министром иностранных дел выглядело вполне логично. Карьерный рост, удовлетворение здоровых амбиций, отличные отзывы Государственного секретаря Вячеслава Константиновича Плеве, с которым претендент на высокую должность ранее вместе работал, опять же пять лет службы в Министерстве юстиции. По воспоминаниям современников в отличие от Столыпина он не был политиком и стремился лишь к сохранению своего «статус-кво». «Отличаясь, как и Витте со Столыпиным, высоким профессионализмом, размахом мышления, имея, что называется, „государственный ум“, обладая осмотрительностью и необходимой на таком посту в России осторожностью и неторопливостью, он был человеком необычайно порядочным и цельным, обладал качествами, которыми после него уже, пожалуй, мало кто мог на этом посту в России похвастаться. Впрочем, хвастаться Коковцов не любил, был скромен, хотя и далек от самоуничижения, придворного холопства. И в манере поведения, и в своих управленческих действиях он, тут Николай II был прав, не заслонял его…».

Конечно, в тот момент дословно цитату я не вспомнил, но факты, изложенные в ней, глубоко запали в мой мозг много лет назад.

— Владимир Николаевич, — встретил я Коковцова доброжелательной улыбкой.

— Доброе утро, Ваше Величество.

— Владимир Николаевич, мы оба люди деловые, а потому тянуть не буду и сразу предложу Вам занять высокий пост российского министра иностранных дел.

— Сдюжу ли, Ваше Величество? Да и Алексей Борисович вроде бы недурно справляется или Вы считаете иначе?

— Возраст. Я, как Вы поняли, давно ждал церемонию коронации, чтобы в ранге Императора Российского активно начать реформировать все сферы жизни общества. А посему мне нужна новая команда — людей образованных, современных, практичных, с государственным мышлением и ясным видением правильных путей этого самого реформирования.

— Ваше Величество, мне очень лестны Ваши слова. Буду честен — пока я не совсем ясно вижу эти самые правильные пути, но могу попробовать.

— Я буду рядом, дорогой Владимир Николаевич, да и Сергей Юльевич Вам явно симпатизирует. А вместе мы сила!

— Искренняя благодарность, Ваше Величество, за Ваши добрые слова. Изо всех сил буду стараться оправдать Ваше высокое доверие.

После получения согласия, я поведал Коковцову суть событий последнего месяца и наши планы на ближайшее будущее. Щёки его порозовели, появился блеск в глазах, и я понял, что Владимир Николаевич несколько засиделся за изучением финансовых бумаг с бесконечными цифрами. Вот уж воистину: «Лучший отдых — смена деятельности»…

Это утро я решил также посвятить систематизации и актуализации записей в моих ежедневниках, немудрено забыть что-то нужное и важное в таком потоке информации. Звонок телефона заставил меня оторваться от записей и собственных мыслей. Звонил Столыпин.

— Доброе утро, Ваше Величество. У меня крайне важная новость — наш «пекарь» Уильям сегодня на территории Михайловского сада встретился с вице-директором Департамента полиции Семякиным Георгием Константиновичем. Помните наш давний разговор — это куратор Азефа с старшего Савинкова?

— Прекрасно помню. Интересный клубок змей получается.

— Да, есть, что распутывать, Николай Александрович. Нашему агенту даже удалось подслушать часть разговора, правда совсем близко подобраться он не смог, да и английским он владеет слабо. Но, тем не менее, он хорошо расслышал слова «голд» — золото, «Париж», «иудеи» и фамилию «Трепов».

— Да, прямо кино и немцы, — не сдержался я.

— Немцы? — явно растерялся Столыпин. — Про немцев наш агент ничего не слышал. Что будем делать?

— Установить наблюдение и за Семякиным, давно пора было это сделать.

— Виноваты, Ваше Величество, в силу последних событий он как-то отошёл на второй план, а персонаж похоже интересный.

Вечером мы вместе с Аликс и Марией Фёдоровной с удовольствием посмотрели первый в России документальный фильм-репортаж, посвящённый «моей» коронации. Я особенно внимательно хотел рассмотреть момент вселения моей души в тело Императора, но тактичные кинодокументалисты этот момент вырезали.

— Какая на тебя красивая мантия из горной стаи, — Аликс, как зачарованная смотрела на экран.

— Из горностая, дорогая.

— «С кем можно, надобно дружиться: друг, если не себе, для друга пригодится», — процитировала Мария Фёдоровна стихи в честь горностая из басни Гавриила Романовича Державина. Я как раз недавно читал томик его произведений.

— Какая пошлость, — неслышно для Марии Фёдоровны шепнула мне в ухо Аликс, сидящая слева от меня.

— К сожалению, это одна из жизненных мудростей, — тихо ответил я.

Глава 16 ОПЕРАЦИЯ «ПЕКАРЬ»

ИЛИ — БЕЗ СТА ГРАММОВ НЕ РАЗБЕРЁШЬСЯ

Встреча британского агента с Семякиным значительно упростила нашу задачу. Всё гениальное просто — достаточно было подкинуть в посольство записку, в которой идеально скопированным почерком вице-директора Департамента полиции было написано: «From William Baker. Urgent! Tomorrow at 10:00 at the same place»(Для Уильяма Бейкера. Срочно! Завтра в 10:00 на том же месте).

Конечно, риск срыва операции был огромен — мы не знали, как Семякин и прочие господа выманивали нашего «Пекаря» из глубин британского посольства. Может быть они свистели, пели серенады или выставляли цветочные горшки в окнах дома напротив. В любом случае, попробовать стоило. Оставалась ещё вероятность предварительных телефонных договорённостей о встрече, но её мы отмели, как довольно рискованную для обоих участников подобного разговора, так как телефонист на станции мог прослушивать разговор.

В 9:55 Уильям Бейкер (он же Остин Бэбкок) в прекрасном фраке, с элегантной бабочкой вместо галстука, отлично подстриженный и набриолиненный, появился у входа в Михайловский сад. По привычке он направился в сторону одной из отдалённых аллей, где позавчера уже встречался с Семякиным. Там его и взяли под белы рученьки наши секретные агенты полиции.

Примерно через пять часов он, пошатываясь и истерично всхлипывая, вышел из здания одного из полицейских управлений и начал ловить извозчика. Фрак был основательно помят, волосы немного взлохмачены, всё тело ныло и болело. Тем, что там происходило досконально я не интересовался, но главное — не было синяков, а значит и доказательств посягательства на жизнь и здоровье дипломатически защищённого иностранного гражданина.

Позвонивший мне Столыпин попросил моего одобрения на арест Семякина и обещал ближе к вечеру прибыть вместе с Добржинским, чтобы обсудить итоги операции.

Я давно обещал Аликс и Марии Фёдоровне прогуляться всем вместе по Петербургским магазинам. Начали мы с огромного магазина торгового дома «Эсдерс и Схевальс», на четырёх этажах которого продавались одежда и обувь со всего мира. Нечего и говорить, что магазин в этот день пустовал, ожидая нас, но, судя по количеству покупок моих уважаемых спутниц, план им в этот день явно был выполнен. Особенно моих дам интересовала только что появившаяся обувь со стелькой Конрада Биркештока, такая стелька поддерживала свод стопы: до этого момента их делали плоскими. Обувной мастер буквально пару месяцев назад презентовал свою новинку во Франкфурте, и вот легендарные немецкие «биркештоки» уже в Петербурге.

Потом мы посетили мануфактурный магазина «Au printemps» (бывший Аравин), откуда я уже и не надеялся выбраться, магазин русского электрического общества «Динамо» на Набережной Фонтанки, где прикупили пару очень симпатичных светильников, чуть позже — шикарный книжный магазин Цинзерлинга, откуда уже сложно было увести меня. Закончился этот «день шоппинга» в гастрономическом магазине товарищества «О Гурме и братьев Рогушиных» на углу Невского проспекта и Морской улицы. Выбор продуктов и деликатесов здесь был потрясающим, но слабое освещение и низкие потолки смазали моё впечатление от этого магазина.

Вы, конечно, спросите меня о ценах. Кое-какие я запомнил: сахар — 60 копеек за фунт, цейлонский чай — рубль за фунт, мандарины — 15 копеек за штуку, вполне приличная курица — около 70 копеек, килограмм свинины — 55 копеек. Порадовала севрюга по рублю с десятью копейками, чёрная икра по 3 рубля, ржаной хлеб по 10 копеек и белый пшеничный по 20 копеек. Сыр стоил порядка 70 копеек за фунт, картошка, лук и морковь по 5 копеек.

Скромно пообедать в недорогом Петербургском кафе стоило порядка рубля, цена бутылки шампанского колебалась в диапазоне от 1,5 до 12 рублей. Кстати, стоимость первого автомобиля, появившегося в России, составляла 2000 рублей.

Всё это было далеко не дёшево, если знать уровень зарплат. Прислуга получала от 5 до 10 рублей в месяц, рядовой рабочий — от 12 до 30, дворники — 18, фельдшеры около 50, от 80 до 100 рублей — врачи и учителя, генералы, руководящие дивизиями, — порядка 500, губернаторы в районе 1000, министры и члены госсовета — до 1500 рублей в месяц.

Основным показателем, на который я ориентировался, была так называемая «хлебная мера» — количество килограммов хлеба, которые можно было купить на среднюю зарплату рабочего. В России этот показатель составлял около 110 кг., в 2,5 раза меньше, чем в Германии и Великобритании. Однако, я надеялся в ближайшие годы значительно повысить эту цифру, основываясь на значительный рост валового национального продукта и производительности труда.

Столыпин, Добржинский и, к моему огромному удивлению, Семякин прибыли ровно в 17:00. Появление третьего меня немного расстроило, ведь в знак благодарности двум первым я распорядился накрыть круглый столик с лучшим Шустовским коньяком, Скобелевскими биточками, чёрной икрой, бутербродами с севрюгой и «моей» фирменной закуской, именуемой в народе «Николашка», которую обожал настоящий Император — тонкие ломтики лимона с одной стороны были щедро посыпаны сахарной пудрой, а с другой — тонко молотым кофе. За время моего пребывания в новой роли я уже не раз убедился, что данная закуска весьма неплохо оттеняет вкус коньяка, заставляя рецепторы ощутить всю гамму вкуса. Разновидностью закуски были ломтики лимона с чёрной икрой, но, как говорится, — икра перед вами, если желаете, господа, милости просим.

Кормить и поить Семякина мне совсем не хотелось. Однако, я заметил, что оба других моих гостя общаются с ним весьма дружески. Интересно, чтобы это значило?

— Прошу, господа, как говорится, чем Бог послал, — пригласил я гостей к столу.

Наполнять бокалы, согласно иерархии, выпало вице-директору Семякину.

— Георгий Константинович, по половиночке пожалуйста, — с улыбкой попросил Столыпин. — А то мы с Антоном Франциевичем не сможем донести до Его Величества всю тонкость нашего с Вами дела.

— Не томите, Пётр Аркадьевич. Ваше здоровье, господа! — провозгласил я, стараясь не встречаться взглядом с Семякиным.

— Тут ведь какое дело, Ваше Величество, — после небольшой паузы — дани уважения благородному напитку произнёс Столыпин. — Задержанный «пекарь» поведал много чего интересного, часть ещё предстоит проверить и осмыслить, но касательно нашего дела, это ведь Георгий Константинович пытался завербовать Уильяма, а не наоборот. Господин Семякин, будьте любезны, расскажите всё Его Величеству от первого лица.

Вид Семякина был необычным, он был явно взволнован, но я его прекрасно понимал, так как давно уже заметил, что в моём присутствии многие люди ведут себя странно. Дело было в ауре самого титула, в щекочущем нервы чувстве близости к помазаннику Божьему и абсолютной власти. Чтобы немного расслабить вице-директора и привести его в более естественное состояние я предложил выпить ещё по рюмке чудесного напитка. Похоже это действительно пошло на пользу.

— Ваше Величество, суть дела в том, что Департамент полиции давно наблюдает за всеми персоналиями, которые могут быть опасны для государственного порядка. В мои обязанности, как вице-директора, входит курирование наиболее важных наших агентов, а зачастую и вербовка значимых лиц. Уважаемые Пётр Аркадьевич и Антон Франциевич, при всём моём почтении, в нашем деле люди новые, а потому вполне могли этого не знать. Директор Департамента Николай Николаевич Сабуров внезапно скончался в апреле, занимавший этот пост до него Пётр Николаевич Дурново после скандала 1893 года стал сенатором и от дел полицейских старается держаться на расстоянии.

По моему предложению выпили по третьей. Рассказ Семякина после этого пошёл как по маслу:

— Так вот, начну по порядку. Азефа и Савинкова я лично курировал последние два года. Мне казалось, что я плотно контролирую их, досконально владею информацией. Поэтому их участие в теракте против Вашего Величества стало для меня громом среди ясного неба. Конечно я совершил ошибку — мне надо было сразу идти к Антону Франциевичу, но я, боясь, что меня обвинят в злодеяниях, учитывая некоторую связь с террористами, решил взять паузу и провести собственное расследование — кто перевербовал моих агентов? Следы вели в британское посольство и мои специальные агенты, ведя ежедневное наблюдение, отметили, что наиболее активным персонажем этого учреждения является некто Уильям Бейкер, на которого практически одновременно вышли и вы. Я решил плотно пообщаться с ним, а по возможности и заставить работать на себя. Вот на этом этапе меня и взяли в оборот Пётр Аркадьевич и Антон Франциевич.

— То есть, как я понял, разработку Уильяма Бейкера до конца провести Вы не успели и ответить — зачем он покупал взрывчатые вещества в Кашире не сможете?

— Увы, Ваше Величество.

Столыпин, разгорячённый коньяком, весело и немного по-панибратски толкнул локтем Антона Франциевича, тот лукаво улыбнулся и вступил в беседу: — На этот вопрос, так сказать, постараюсь ответить я, Ваше Величество…

— Успели, ещё как успели, Ваше Величество, — Антон Франциевич тоже заметно порозовел и оживился. — Расспросили, так сказать, самым основательным образом. И знаете, что выяснилось? Он приобрёл взрывчатку в Кашире и организовал взрыв на Ходынском поле, но цель этого взрыва была совсем иной — не организовать панику, как мы думали изначально, а как раз остановить нападавших — Азефа, братьев Савинковых и прочий сброд.

— Но позвольте, откуда британская разведка узнала о планах террористов?

— Не поверите, Ваше Величество, они, так сказать, сами и рассказали. Уж не знаю — хвастались или цену себе набивали, а может искали международной финансовой поддержки, но Уильям поведал нам сегодня о состоявшемся разговоре во всех подробностях. Короче, британцы приплачивали немного верхушке террористов, чтобы держать их под контролем, на всякий непредвиденный случай — мало ли как сложатся русско-британские отношения. Неожиданно узнав о планах Азефа и Савинкова насчёт Ходынки, был сделан запрос в Лондон, а параллельно — господину Ротшильду (лично Уильямом Бейкером). Лондон ответил, что дестабилизация в России в их планы в данный момент не входит, но предложил воздержаться от активных контрдействий. Ротшильд же, напротив, — порекомендовал любыми силами и средствами остановить злой умысел и даже хорошо профинансировал операцию по нейтрализации террористов. Уильям Бейкер напрямую предложил Азефу неплохую сумму, присланную Ротшильдом, чтобы тот отказался от своих планов, но получил категорический отказ. Дело было даже не в сумме, а в серьёзности заказчика теракта. Тогда и был реализован резервный план — заложена взрывчатка в месте, откуда планировали появиться террористы. Смысл взрыва, по замыслу Уильяма, — испугать нападавших и обратить их в бегство, особого вреда окружающим он причинить не мог — бомбы не были начинены поражающими элементами. О том, что взрыв, мог спровоцировать массовую давку, он попросту не подумал, так как не представлял себе количество людей, явившихся на Ходынское поле. Да и выхода у него особо не было — засвечивать своих агентов в России в его планы не входило.

Голова пошла кругом. Просто замкнутый круг — Семякин и английская разведка, а вкупе с ними и Ротшильд оказались скорее защитниками, чем врагами, во-всяком случае сейчас. Но кто же тогда заказал три подряд покушения на меня?

Часом позже я обсуждал этот вопрос с Витте. От коньяка Сергей Юльевич категорически отказался, сославшись на предстоящую ночную работу с документами, но выслушал меня очень внимательно и на пару минут задумался.

— Знаете, Николай Александрович, здесь надо искать мотив. Кому выгодно убрать Вас, кому не по нраву Ваша внезапная активность? Немцы? — он снова глубоко задумался. — Зачем? Мы с ними союзники, опять же Император Вильгельм Ваш родственник.

— Да, троюродный брат мне и двоюродный Александре Фёдоровне.

— Тем более. Французы — Феликс Франсуа Фор? Республиканец, мечтающий о королевских почестях, деятельный сторонник сближения с Россией? Очень мало вероятно. Турки? Абдул-Хамид после массового геноцида армян готовится теперь резать греков. На Крите зреют антитурецкие настроения и, согласно действующим договорам, нам придётся поддержать греков в их борьбе в случае начала войны. Так что Турцию сбрасывать со счетов никак нельзя. Японцы? Эти тоже могут. Мощь и влияние этой страны, особенно после победы в прошлом году в войне с Китаем, заметно выросли. Опять же наш спор о Ляодунском полуострове, ради Порт-Артура пришлось брать его в аренду за огромные деньги. Но даже это не радует японцев, они хотели бы сами его использовать, реализуя свои милитаристские планы. И ещё только что подписанный протокол Лобанова-Ямагаты о возвращении корейского короля из русской миссии обратно на престол. После убийства корейской королевы в прошлом году именно мы и германцы встали на пути у Японии, вполне возможно, что это их месть.

— Надо будет установить слежку за японским генеральным консульством на Набережной Мойки. Загадочная страна, 300 лет ни слуха, ни духа, и вдруг такой интерес к делам на международной арене.

— Из региональной державы семимильными шагами Япония превращается в один из мировых центров силы. Для этого нужны люди и ресурсы. А когда кому-то что-то нужно — начинаются войны.

— А вот с турками у нас и дипломатических отношений нет.

— Будем думать, Ваше Величество, и работать в этом направлении. Кстати, хочу напомнить о предстоящей встрече с Ротшильдом, думаю нас ждёт чрезвычайно насыщенная и интересная беседа.

Глава 17 МАТИЛЬДА

Моя бесконечная занятость изрядно портила настроение супруге. Как женщина умная она понимала, какую огромную ответственность накладывает на меня мой императорский пост. Но, как человеку светскому, ей хотелось балов, театральных премьер, званых приёмов.

В один из тёплых июльских вечером ей удалось увлечь меня вместе с матерью-императрицей на балет «Тщетная предосторожность», премьера которого в постановке Жана Доберваля состоялась в Бордо более века назад. Однако, новая версия балета в постановке Мариуса Петипа и Льва Иванова заставила эту вещь заиграть новыми яркими красками. Балет имел колоссальный успех. Но даже не этот факт заставил меня поддаться на уговоры Аликс.

В «Тщетной предосторожности» принимала участие Мария-Матильда Адамовна-Феликсовна-Валериевна Кшесинская. Она только что получила статус примы-балерины императорских театров (вероятно, во многом благодаря своим связям при дворе, так как главный балетмейстер Петипа не поддерживал её выдвижение на самый верх балетной иерархии) и мне стало интересно — что-же нашёл в ней настоящий Николай Александрович Романов.

Театр был полон. Фантастические наряды, лучшие драгоценности, яркие веера, блеск стёкол компактных театральных биноклей и лорнетов. Мой визит явно подогрел интерес к балетному действу. Роман балерины и императора, насколько я знал, официально закончился пару лет назад. Но до сих пор интерес общества к нему был велик. Терпеть не могу, когда меня внимательно рассматривают, изучая выражение лица и все нюансы эмоций. Так и подмывало показать язык или кулак, но, естественно, я воздержался. Эмоций никаких особых я не испытывал в отличии, кстати, от моих близких родственников — Сергея Михайловича и Андрея Владимировича Романовых, обожавших Кшесинскую. Позже Матильда родит ребёнка, назовёт его Владимиром, а отчество даст — Сергеевич. Кто станет его отцом — достоверно известно только ей самой.

Судя по хитрому выражению лица Аликс, с её стороны сегодняшний визит был маленькой женской провокацией. Я неоднократно ловил на себе её обычно куда более рассеянный и затуманенный взгляд. Полное отсутствие эмоций на моём лице мою супругу явно порадовало, и она пребывала в приподнятом, несколько даже возвышенным (влияние обстановки) настроением. Матильда в образе Лизы появилась практически в самом начале первого акта. Невысокого роста (как я потом выяснил — 1,53), Кшесинская была крепкая, темноволосая, с узкой, затянутой в корсет талией и мускулистыми, почти атлетическими ногами. Первое впечатление было скорее отталкивающим, но по мере развития сюжета я разгадал секрет её успеха в балете (и у мужчин рода Романовых) — она обладала неисчерпаемой энергией, пикантностью, затмевающим всех блеском, шиком, несомненной женственностью и непреодолимым обаянием. У нее были превосходные, очень красивые зубы, которые Матильда постоянно демонстрировала в сияющей улыбке. Каждое её движение на сцене было лёгким и раскованным. Она не танцевала свои партии, она в них жила. В этот миг Кшесинская была не Матильдой, а Лизой, отвергшей богатого жениха Никеза, навязываемого практичной матерью, из-за любви к бедному крестьянскому парню Колену.

В антракте в нашу ложу заглянули Витте с супругой. У этой пары тоже была история достойная отдельного спектакля. В 1891 году достопочтимый Сергей Юльевич женился на Марии Ивановне Лисаневич, урождённой Матильде Исааковне Нурок. Женитьбе предшествовал широко известный скандал, так как Витте начал встречаться с Лисаневич до её развода и вступил в громкий публичный конфликт с её мужем. Сама Мария Ивановна была женщиной незаурядного ума и, будучи уже женой Витте, в значительной мере влияла на мужа. Благодаря ей он отучился сквернословить и научился кое-как понимать и говорить «с плачевным акцентом» по-французски и по-немецки.

Спектакль заканчивался настоящим хэппи-эндом: меркантильным планам матери не суждено было сбыться и ей ничего не оставалось, как согласиться на брак Лизы и Колена. Как только затихли последние аккорды музыкального сопровождения, восторженный зал буквально взревел от восхищения. Овации продолжались не менее 10 минут. Раскрасневшаяся, уставшая, но бесконечно счастливая Кшесинская попросила жестами зрителей о тишине, вышла на середину сцены, и в свете мощных прожекторов исполнила свой фирменный трюк — 32 фуэте из балета «Лебединой озеро», после чего в зале началось форменное безумие.

После спектакля мы с супругой по доброй традиции лично поблагодарили артистов. В уютной гримёрке Матильды царил неповторимый весёлый и свежий аромат, позже я выяснил, что это её любимые духи «Vera Violetta Roger Gallet», благоухающие лесной фиалкой и влажной зеленью.

Я вручил Матильде очень красивый букет разноцветных фиалок, которые она всегда обожала. Невольно наши лица приблизились друг к другу, глаза встретились и взгляды на секунду застыли, а потом внезапно Кшесинская отстранилась. В её взгляде был явный испуг. Она, так близко знавшая настоящего Ники, любившая и внимательнейшим образом изучавшая каждый его взгляд и жест, в попытке быть единственной, нужной и желанной, не узнала человека, стоявшего перед ней. Я был чужой…

Умная Матильда быстро взяла себя в руки, дежурно, но довольно мило улыбнулась.

— Искренне благодарю Вас, Ваше Величество.

— Это мы Вас благодарим, дорогая Матильда Феликсовна, — от матери-императрицы также не скрылись моя холодность и некоторые испуг и растерянность Кшесинской. — Вы были великолепны.

Аликс также сказала дежурные слова благодарности, после чего обе гранд-дамы грациозно направились к выходу. Я немного задержался, пропуская их, а потому единственный услышал тихий шёпот Матильды: «Вы не Ники. Кто же Вы?». Я ничего лучше не придумал, как повернуться и весело ей подмигнуть.

Глава 18 А ЛЕНИН ТАКОЙ МОЛОДОЙ

Примерно в эти дни произошли ещё две памятные исторические встречи. Я попросил Столыпина для встречи со мной доставить из тюрьмы 26-летнего Владимира Ульянова, для окружающих — молодого революционера, одного из лидеров «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», созданного и практически сразу же разгромленного полицией и жандармами в декабре 1895 года. По оперативным данным в мае 1895 года Ульянов выезжал за границу, где встретился в Швейцарии с Плехановым, в Германии — с Либкнехтом, во Франции — с Лафаргом и другими деятелями международного рабочего движения, а по возвращении в Петербург в 1895 году вместе с Юлием Осиповичем Мартовым и другими молодыми революционерами, включая будущую жену Надежду Крупскую, объединил разрозненные марксистские кружки в единый «Союз борьбы», который вёл активную пропагандистскую деятельность, выпускал и распространял листовки, поставив своей ближайшей целью «свержение самодержавия в союзе с либеральной буржуазией». Чем это кончилось для либеральной буржуазии, Вы, надеюсь, помните.

Результаты подрывной деятельности были печальны — в 1896 году прошли стачки на многих предприятиях Петербурга. В крупнейшей забастовке текстильщиков приняло участие порядка 30 тысяч рабочих. Среди бастующих активно распространялась листовка «Рабочий праздник 1 мая», написанная Лениным, которая была отпечатана в 2000 экземпляров и была изъята нами сразу на 40 предприятиях.

Всего на конец июля по делу «Союза борьбы» было арестовано и привлечено к дознанию 250 человек, из них 170 рабочих.

Я долго готовился к разговору. Какую линию выбрать? Уничтожать или миловать, наказывать или убеждать? Я решил принять окончательное решение после разговора с Ульяновым.

Невысокий, с внушительной залысиной и какой-то козлиной бородкой, отпущенной в условиях тюрьмы, этот плотно сбитый, пышущий здоровьем молодой человек своей стремительностью и изворотливостью был похож на большую каплю ртути.

— Здравствуйте, Владимир Ильич, — меня веселила нереальность происходящего. — Прошу садиться.

— Сесть, батенька, мы всегда успеем. По Вашей, кстати, милости. Вместо капиталистической державы создали какое-то полуфеодальное государство и радуетесь, — Ульянов на практике решил показать, что лучшая защита — это нападение. Его лёгкая картавость, всегда казавшаяся мне довольно милой, в сочетании с резкостью слов напоминала карканье молодого задорного ворона.

— Господин Ульянов, что Вы себе позволяете, — Столыпин был явно раздосадован началом беседы.

— Владимир Ильич, чаю не желаете? — мой тон был спокойным и примирительным, таким тоном с пациентами обычно общаются седые, умудрённые опытом профессора-психиатры.

— Пить чай, пока моих товарищей мучают в Ваших ужасных тюрьмах?

Ох, дружок, не видел ты по-настоящему ужасных тюрем и лагерей, созданных твоим последователем, дорогим Иосифом Виссарионовичем, по сравнению с которыми «мои» были просто малобюджетным санаторием.

— Я не хочу спорить с Вами, Владимир Ильич, давайте просто поговорим, мне кажется нам есть что обсудить!

Внимательный и умный взгляд Ульянова дал мне надежду, что с этим человеком можно и нужно договариваться.

— Во-первых, — я решил продолжать, пока временно завладел инициативой. — Я хочу принести Вам свои самые искренние извинения и соболезнования, связанные с гибелью Вашего брата Александра. С ним, по моему мнению, поступили чрезмерно жестоко. Но Вы должны понять мотивы такого решения — вместе с единомышленниками он готовил покушение на моего отца — Александра III, причём весьма серьёзно. Один из соучастников заговора — Бронислав Пилсудский в Вильно даже смог тогда раздобыть взрывчатку.

Ульянов удивлённо заморгал, глядя на меня. Мне даже показалось, что глаза его немного увлажнились.

— Во-вторых, — голос мой звучал весомо и убедительно, — лично я пока никого не казнил, а, напротив, делаю всё возможное и невозможное для того, что наша страна развивалась и уверенными шагами шла в светлое будущее, — я улыбнулся, «светлое будущее» из уст Императора Российского звучало по крайней мере оригинально.

— Толкаете вперёд историю, Ваше Величество, — Ульянов внимательно рассматривал меня, слегка прищурившись. — Я много слышал о Ваших действиях последние месяцы, в меру возможности, конечно, учитывая стеснённые обстоятельства места моего нынешнего обитания.

— Да, я всерьёз занялся образованием, медициной, повышением культурного уровня населения, укреплением армии и флота…

— А ведь Саша мог стать прекрасным учёным — физиком, математиком или даже зоологом. Вы знаете, как называлась научная работа, за которую он получил золотую медаль в университете? «Об органах сегментарных и половых пресноводных пиявок». А его за шею в небытие…

— Владимир Ильич, Вы человек умный и практичный, а потому предлагаю двигаться вперёд. Перед Вами, насколько Вы можете заметить, вполне адекватный и даже расположенный к Вам собеседник. Так почему нам не обсудить, как объединить наши усилия, вместо того, чтобы ссориться и ненавидеть друг друга?

Я нечаянно встретился взглядом с крайне удивлённым взглядом Столыпина. Такого поворота ни он, ни Ульянов, явно не ожидали. Однако, Петру Аркадьевичу удалось быстро справиться со своими эмоциями, а вот Владимир Ильич продолжал разглядывать меня, не скрывая своего удивления.

— Я не ослышался, Николай Александрович? Но как Вы себе это представляете? Мне кажется наши представления о светлом будущем весьма ощутимо разнятся?

— Извольте. Тезисно опишу своё видение. Бесплатные медицина и образование на всех уровнях, резкий подъём уровня доходов населения, высокопрофессиональная современная армия, активное строительство жилья, детских садов, школ, поддержка малых и средних предприятий, равно как и сельского хозяйства… В перспективе — Парламент, в котором будут представлены все слои общества и мой постепенный переход от роли непосредственного руководителя государством к роли представительской и частично даже декоративной. А чтобы всего этого добиться — нужно взаимопонимание и сотрудничество всех основных политических сил страны. Врагов у России и так хватает.

— Да Вы социалист-утопист, батенька, — Ульянов расхохотался. — Самый прямо революционный революционер.

Я тоже сдержанно улыбнулся. Столыпин смотрел на меня с интересом, думаю и он не возражал против озвученных тезисов развития нашей страны. Хорошо, что при разговоре не присутствовал Витте, он бы точно сразу поинтересовался — где мы найдём столько денежных средств, чтобы реализовать все эти мечты?

— Что Вы конкретно предлагаете? — Владимир Ильич был предельно собран — начинался торг.

— Всё просто, я создаю условия для вашей легальной деятельности и даже частично финансирую её, а вы с единомышленниками отказываетесь от идеи моего свержения и помогаете нам бороться с крайними радикалами в ваших рядах. Я не предлагаю никого предавать, я вкладываю в Ваши руки политический рычаг невиданной силы, и Вы, Владимир, не можете этого не понимать. По сути, я предлагаю Вам должность лидера оппозиции. Вы, безусловно, человек сложный, но вменяемый, с Вами можно иметь дело. Если надо подумать, я готов дать Вам такую возможность.

— Я не буду тянуть, я согласен.

— Прекрасно. В самые ближайшие дни мы подыщем просторный особняк в Москве, откроем банковский счёт и положим на него круглую сумму. На правах социалиста-утописта у меня к Вам единственная просьба — назвать Вашу партию «Коммунистическая партия России», ведь именно призрак коммунизма ходит по Европе, если верить Энгельсу и Марксу?

Раздался надрывный кашель. Это Пётр Аркадьевич Столыпин от неожиданности подавился собственной слюной.

— Мы приготовили для Вас шикарную квартиру, Владимир Ильич, соответствующую Вашему новому статусу. Мебель и посуда уже на месте. Что распорядитесь делать с Вашими сторонниками?

— Я бы попросил, Ваше Величество, срочно отпустить Надежду Константиновну Крупскую, в одиночку мне будет трудно обустроиться. Остальные пусть пока посидят, мне надо собраться с мыслями.

— Безусловно, дорогой Владимир Ильич, всенепременнейше, — я был в целом доволен разговором, хотя и уверен, что этот «товарищ» доставит мне ещё массу хлопот. — И вот ещё что, гражданин Ульянов, не дайте мне повода стать кровавым. При малейших признаках двойной игры я уничтожу всех Ваших коллег.

Глаза Ульянова на миг расширились, в них полыхнул гнев, но его мощный разум жёстко контролировал чувства.

— Я Вас услышал, Николай Александрович…

Глава 19 ГЕРМОГЕН И СИЛА ПОЭТИЧЕСКОГО СЛОВА

Вторая встреча была не менее интересной. Я пригласил иеромонаха Гермогена (в миру — Георгий Ефремович Долганёв). Он заметно нервничал, явно настроенный Победоносцевым против меня. Совсем недавно мне с огромным трудом удалось отправить Константина Петровича в отставку, наградив за годы службы неприлично огромной пенсией. Однако, этот «скрипучий» господин никак не унимался и продолжал свои попытки влиять на ход дел и основные назначения в Империи. Обер-прокурором Святейшего синода по моему представлению был назначен Владимир Карлович Саблер, до этого четыре года работавший товарищем обер-прокурора. За несколько дней до моего «прибытия» в эту эпоху Константину Петровичу удалось от него избавиться и удалить в сенаторы. Однако я довольно быстро всё переиграл.

Саблер при общении производил впечатление милейшего, улыбчивого человека, при этом досконально контролируя всё и вся. На данном этапе именно такой человек и нужен был мне на этой должности, чтобы в дальнейшем, когда он доведёт всё до абсурда, с лёгкостью ликвидировать её. Но сейчас меня интересовало совсем другое.

— Ваше преподобие, — я улыбнулся Гермогену, слегка склонив голову. — Рад нашей встрече. Я пригласил вас, чтобы сообщить о назначении ректором Тифлисской духовной семинарии. Архимандрит Серафим по решению Синода направлен викарием в Волынскую епархию, а его место по общему согласию решено предложить Вам.

— Для меня это большая честь, Ваше Величество. Я искренне благодарен.

— Георгий Ефремович, разговор наш будет сугубо светский, конфиденциальный и предельно откровенный, поэтому позвольте мне Вас называть по имени-отчеству.

— Извольте, как Вам будет угодно.

— Так вот, Георгий Ефремович, зная, что Вы уже более трёх лет являетесь инспектором этого учебного заведения, меня интересует один из Ваших семинаристов — некто Иосиф Джугашвили.

— Боюсь, Ваше Величество, для православной церкви этот молодой негодяй навсегда потерян. Он уже пропитан тлетворным ядом марксизма и явно имеет контакт с подпольными группами.

— Расскажите мне пожалуйста всё, что Вы знаете о нём.

— Дата рождения по документам — декабрь 1878 года, отец — Виссарион, сапожник, выходец из крепостных крестьян князя Мачабели. Мать — Екатерина, также из крестьян, сейчас в основном работает подёнщицей. Иосиф — третий ребёнок в семье, первые двое умерли в младенчестве, посему любим и жутко избалован матерью, в силу, конечно, её скромных возможностей. Имеет зафиксированные телесные дефекты: сросшиеся второй и третий пальцы на левой ноге, лицо в оспинах. В 1885 году Иосифа сбил фаэтон, после травмы левая рука не разгибается до конца в локте и кажется короче правой. В 1886 году мать собиралась определить Иосифа на учёбу в Горийское православное духовное училище, однако, поскольку он совершенно не знал русского языка, поступить ему не удалось. В последующие два года по просьбе матери обучать Иосифа русскому языку взялись дети священника Христофора Чарквиани. В результате в 1888 году он поступает не в первый подготовительный класс при училище, а сразу во второй подготовительный, в сентябре следующего года — в первый класс училища, которое окончил в июне 1894 года. В сентябре того же года Иосиф успешно сдаёт приёмные экзамены и зачисляется в православную Тифлисскую духовную семинарию. По мнению большинства преподавателей, — чрезвычайно одарённый ученик, получавший высокие оценки по всем предметам: математике, богословию, греческому языку, русскому языку. Обладает фантастической памятью. Увлекается поэзией, пишет прекрасные стихи на грузинском языке. Илья Григорьевич Чавчавадзе исключительно отозвался о его поэтическом даре. Шесть лучших стихотворений по его протекции были опубликованы в газете «Иверия». Мне, кстати, одно очень понравилось, даже запало в память. Называется «Утро» и на русском звучит примерно так, хотя в изначальном грузинском варианте, говорят — гораздо талантливее:

Раскрылся розовый бутон,

Прильнул к фиалке голубой,

И, лёгким ветром пробуждён,

Склонился ландыш над травой.

Пел жаворонок в синеве,

Взлетая выше облаков,

И сладкозвучный соловей

Пел детям песню из кустов:

'Цвети, о Грузия моя!

Пусть мир царит в родном краю!

А вы учёбою, друзья,

Прославьте Родину свою!'

Гермоген замолчал, вопросительно глядя на меня. Мои мысли в этот момент были очень далеко. Как странно устроен наш мир — несостоявшиеся поэты воспевают фиалки и ландыши, а потом губят миллионы человеческих жизней, невезучие художники затевают страшные войны, не реализовавшиеся до конца комики превращаются в диктаторов…

— Но, у меня к нему большие претензии, собираюсь готовить документы на отчисление.

— А вот об этом я и хочу поговорить. Простите, но я категорически запрещаю его отчислять. Напротив — прошу окружить юного Иосифа заботой и вниманием, я выделю хорошие средства для него и семьи, заодно помогу и Вам ощутимо улучшить хозяйственную часть семинарии. В дальнейшем Вы будете пользоваться моим полнейшим расположением, что максимально приятно скажется на Вашей карьере. А я заодно сегодня же попрошу Чавчавадзе заняться созданием книги юного таланта. Мы просто обязаны издать её огромными тиражами, как на грузинском, так и на русском языке, и направить в библиотеки школ и гимназий по всей стране. Здесь ведь на кону не просто судьба человека, но и укрепление русско-грузинской дружбы.

Гермоген посмотрел на меня, как на сумасшедшего, но уважение перед монархом быстро взяло верх, и он согласно закивал головой. Если доживу — надо будет не забыть выкупить все картины у юного Адольфа из Австрии.

Забегая вперёд, поведаю, что книги Иосифа Джугашвили (позже он взял творческий псевдоним Коба Джугашвили) имели огромный успех не только в Грузии, но и в обеих столицах. В молодости поэт всё порывался наладить контакты с марксистскими объединениями, но это ему так и не удалось — слишком внимательно наблюдали за ним мои люди.

Примерно через десятилетие я был искренне рад пожать ему руку и вручить специальную «Николаевскую премию за выдающиеся достижения в литературе и искусстве». Теперь с матерью он жил в самом центре Тифлиса, совершенно ни в чём не нуждаясь, влюблённый в жизнь и с головой погружённый в творчество, а я в это время активно устраивал судьбу юного Анастаса Микояна, поступившего на учёбу в Тифлисскую духовную семинарию в 1906 году, но об этом позже.

Глава 20 ОСЕНЬ. ЕВРОПЕЙСКОЕ ТУРНЕ

В августе 1896 года мы с Александрой Фёдоровной отправились в большое европейское турне. Вначале посетили столицу Австро-Венгрии Вену, где встретились с императором Францем Иосифом I, потом была Германия и милая встреча с кайзером Вильгельмом II. Этим встречам я также уделял огромное внимание, надеясь в глубине души постараться предотвратить Первую Мировую войну или, во всяком случае, минимизировать её страшные последствия для России.

Далее наш путь лежал в Данию, оттуда 8 сентября на нашей яхте «Полярная звезда» мы отправились к берегам туманного Альбиона и через два дня бросили якорь у берегов Шотландии. Я навсегда запомнил несколько чудесных дней, которые мы с Аликс провели в замке Балмораль в гостях у королевы Виктории, которая была влюблена в свою внучку Аликс, а потому переносила часть своих тёплых родственных чувств и на меня.

— Мы с лордом Солсбери так хотим, чтобы Россия и Англия могли бы понять друг друга и быть в самых хороших отношениях друг с другом, — королева сделал добрый глоток чая из любимой фарфоровой чашки и подарила нам с Аликс широкую искреннюю улыбку.

Роберт Артур Талбот Гаскойн-Сесил Солсбери, плотный, почти лысый, с бородой Карла Маркса мужчина — маркиз, трёхкратный премьер-министр королевы Виктории утвердительно кивал в ответ.

— Это как чудесный сон, видеть моих дорогих Алекс и Ники здесь, — бабушка Виктория явно не экономила комплименты. Судя по выражению лица премьера Солсбери, ему снилось явно нечто совсем иное.

— Ваше Величество, мы искренне благодарны Вам за то, как чудесно Вы нас принимаете. Пользуясь случаем, я хочу особо подчеркнуть, что нет никаких причин опасаться разногласий относительно Индии, так как этот вопрос нами полностью решён, — я решил сделать приятное хозяйке, зная, что вопросы колоний, а особенно Индии для неё всегда были наиболее важными и болезненными.

— Это так чудесно, я так благодарна Вам, ведь так важно, чтобы Россия и Англия шли вместе, только тогда будет обеспечен мир, так как они самые влиятельные империи, — Виктория сделала ещё один глоток вкуснейшего цейлонского чая. — Кстати, когда Вы будете во Франции, я прошу поинтересоваться у этих вечных якобинцев — почему они так недружественно настроены по отношению к Англии?

Пользуясь случаем, я изложил королеве Виктории и её премьеру идеи Единого европейского Союза, обязательно включающего и Российскую Империю.

— Я уже делился этой идеей с Францем Иосифом и Вильгельмом, они её в целом одобряют.

После этого я имел ещё два более подробных разговора с лордом Солсбери, содержание которых, с вашего позволения, я излагать не буду, дабы не утяжелять книгу, скажу лишь, что мы также уделили немалое внимание нарастающему греко-турецкому кризису и сверили наши позиции по этому вопросу.

23 сентября из Портсмута на своей яхте мы отправились во Францию и в этот же день прибыли в Шербур. Французская республика принимала нас ярко и восторженно. «Этот первый визит, такой парадоксальный в своей новизне, такой естественный по своим побуждениям, визит самого мощного, самого абсолютного монарха на земле — самой молодой из республик», — так писала в передовой статье французская «Temps». На всём пути следования от вокзала в Пасси (куда должен был прибыть царский поезд) до русского посольства на улице Гренелль внаём сдавались окна, чтобы только взглянуть на нас с Аликс, причём с гордостью отмечу, что цена доходила до 5000 франков за одно окно.

Нас встречал сам Президент Франции Феликс Франсуа Фор — деятельный сторонник сближения наших стран. В своё время я читал, что в 1899 году он неожиданно умрёт от инсульта и даже оказавшийся рядом его лечащий врач и друг Фора Ланнелонг окажется бессилен. Однако, и это было неоспоримое преимущество начитанного человека из будущего, что уже в следующем году немецкая фирма «Байер» синтезирует ацетилсалициловую кислоту (которую в 1899 году начнёт продавать под торговой маркой «Аспирин» в дозировке 100 мг.). Надо будет обязательно ненавязчиво порекомендовать это средство нашему французскому другу, гарантий нет, но вдруг поможет предотвратить катастрофу.

Наш въезд в Париж был грандиозен! Два миллиона французов и около миллиона приезжих гостей заполнили улицы французской столицы и организовали сплошное народное гуляние. В Париже мы проследовали от вокзала в посольство через шпалеры войск, за которыми теснилась миллионная толпа, безостановочно выкрикивающая: «Да здравствует русский царь! Да здравствует царица!», что было совершенно небывалым случаем со стороны иностранной толпы. Было полное ощущение, что мы вновь в Москве и возвращаемся в Кремль после коронационных торжеств. Российский гимн распевали французские солдаты на улицах, его играл даже орган в соборе «Нотр-Дам».

Всё стало русским или псевдорусским: мыло «Le Tsar» («Царь»), конфеты с русским гербом или флагом, посуда с царскими портретами, игрушки, изображавшие русского медведя, а также меня, Аликс и даже нашу маленькую дочку — великую княжну Ольгу. Меня также изображали масленичные «прыгающие чёртики», известная игрушка «мужик и медведь» превратилась в царя Николая II и Феликса Фора. Модой воспользовалась «пилюли Пинк» для сохранения здоровья и сил для дней приезда царя (возможно это были первые БАДы, я не уточнял). А на оборотах моих портретов, раздававшихся даром на улице, печатались объявления сапожников и перчаточников. «Подарок царя» — можно было прочесть на магазинах готового платья, рекламировавших дешёвую распродажу костюмов. Доходила до курьёзов- появился даже «франко-русский» голландский сыр. Во всём этом было немало безвкусицы, но увлечение всем русским было несомненно искренним.

Это же увлечение выражалось и в потоке приветственных писем и открыток в русское посольство, во всевозможных проектах различных газет. Такой серьёзный орган, как «Журнал де Деба», выступил с предложением дать имя Ольги (в честь нашей дочери) всем девочкам, родившимся во Франции в октябре 1896 года. Другие журналисты предлагали выкупить дома против русской церкви, снести их и создать перед нею площадь с цветником. Было и предложение поднести имение русскому послу, барону Артуру Павловичу Моренгейму, много потрудившемуся для организации нашего приезда. Всего не перечесть, во всяком случае, бесспорно одно: парижское население было охвачено подлинным восторгом.

Я прекрасно понимал истинную суть всех восторгов, и она меня даже немного пугала. Франция была кровно заинтересована привлечь Россию на свою сторону и вовлечь её в антигерманский союз. Раймон Пуанкаре, молодой блестящий политик, будущий Президент Франции сказал в эти дни: «Визит могущественного монарха, миролюбивого союзника Франции, покажет Европе, что Франция вышла из долгой изолированности и что она достойна дружбы и уважения». Поставленное мной условие в целом принимающей стороной было выполнено: ни в речах, ни в манифестациях не сквозило открытых антигерманских ноток, если не считать молчаливого возложения венков у статуи Страсбурга Лигой патриотов, и только карикатуры иностранных газет всячески подчеркивали эту сторону франко-русских отношений, на все лады склоняя слово «реванш». После всего этого мне предстоял непростой разговор со своим царственным родственником в Германии.

Из посольства, ставшего на эти дни моим императорским дворцом, первым делом мы поехали в русский храм на улице Дарю, где сердечно пообщались с протоиереем Димитрием Васильевым, а уже после этого отправились в Елисейский дворец, к президенту. Особое внимание, по просьбе Коковцова, я уделил председателям обеих палат французского Парламента — Лубэ и Бриссону, это были весомые персонажи нынешней французской политики, нужные для успешной реализации наших планов. После приёма дипломатического корпуса у Президента Фора был организован банкет, на котором мне, упомянув о «ценных узах», пришлось подчеркнуть особое значение Парижа, как «источника вкуса, таланта, света». Как можно больше комплиментом и как можно меньше политики! — буквально звучало в моей речи. Кто бы мог подумать ещё несколько месяцев назад, что я способен на такие изощрённые политесы, однако общение со Витте, Столыпиным и Коковцовым, а также массой людей, которых я не упоминаю в силу ограниченных рамок моего повествования, дало щедрые плоды.

В какой-то момент, когда банкет был в полном разгаре, Феликс Фор подошёл ко мне и настоятельно попросил посетить большой бал господина Ротшильда, который проходил совсем рядом. Кстати, я совсем забыл сказать — вместе с телом Николая Александровича мне почему-то передалось и его знание пяти иностранных языков, из которых тремя — французским, английским и немецким он владел в совершенстве. Это было очень кстати, так как избавляло от необходимости таскать за собой переводчика и делать его ненужным свидетелем моей политической кухни. К сожалению, другие специфические знания либо не передались, либо передались частично. Иногда мне казалось, что душа истинного Николая поднимается откуда-то из глубин, чтобы дать отпор неизвестному захватчику, но оставим мистику и вернёмся к реальности.

Немного поломавшись для вида, я согласился. На самом деле, официально встреча с Ротшильдом изначально не планировалась, хотя все её нюансы были обговорены сотрудниками Коковцова заранее. Мне не хотелось широко афишировать её, наживая себе новых врагов и завистников, в том числе и в свете новых идей создания Единого Европейского Союза. Мы с Фором незаметно исчезли, войдя в одну из бесконечных дверей, и совсем скоро, в сопровождении многочисленной охраны, оказались свидетелями одного из самых роскошных балов, который мне только удалось повидать. Фор провёл меня по полутёмному коридору к двери кабинета, обитой дорогой кожей. Дверь в то же мгновение распахнулась, и Президент Франции показал мне рукой на открывшийся дверной проём, откуда исходило странное голубое сияние.

Глава 21 РОТШИЛЬДЫ

Международная империя Ротшильдов, как известно, ведёт свою историю от Майера Амшеля Ротшильда, который родился в 1744 году в еврейском квартале во Франкфурте-на-Майне (в Германии) в семье менялы и ювелира Амшеля Мозеса Бауэра, торгового партнёра Гессенского дома. Майер Амшель построил крупный банковский бизнес и создал свою империю, послав пятерых сыновей в европейские столицы возглавлять её филиалы.

У финансовой империи Ротшильдов было две наиглавнейших составляющих стратегии развития. Первая — создание международной, наднациональной корпорации нового типа, способной противостоять в силу своего масштаба, связей и возможностей антисемитской политике отдельных государств и политических сил. Вторая — сохранение полного контроля над бизнесом в руках членов семьи. Завещание Майера Ротшильд говорило, что все важные посты в деле должны занимать только члены семьи, мужчины клана Ротшильдов должны были заключать браки только с двоюродными и троюродными сестрами, чтобы накопленное богатство всегда оставалось внутри семьи и служило общему делу. Благодаря этому, за прошедшие два с лишним века Ротшильды породнились практически со всеми значимыми финансовыми семьями Европы.

Ротшильдов часто обвиняют в сионизме, но факты говорят об обратном. В своё время я узнал о факте, поразившем меня до глубины души — через своих доверенных лиц Ротшильды активно финансировали Гитлера и поддерживали его дьявольские планы, что косвенно подтверждается их успешными усилиями по закрытию Британской империи для еврейских беженцев, а также помощью Гитлеру в уничтожении евреев Венгрии. Объяснение очень простое — эти люди никогда не учитывали в своих действиях идеи добра, справедливости, морали, религиозные убеждения и личные симпатии. Для финансовой империи существуют только деньги, всё остальное на планете — не более, чем способ или средство умножить свои капиталы.

Кстати, чтобы закончить этот не совсем уместный разговор про Гитлера, вспомним одну занимательную версию его происхождения. Дело в том, что его отец Алоис Гитлер был внебрачным сыном 42-летней незамужней крестьянки из Нижней Австрии. Её звали Мария Анна Шикльгрубер и на момент рождения сына как раз работала в венском особняке банкиров Соломона и его сына — Ансельма Ротшильдов. Один из них, по версии будущего канцлера Австрии Энгельберта Дольфуса, и стал дедом Гитлера. Версия, конечно, фантастическая, но почему-то через два года Дольфус был зверски убит, а вся его канцелярия вывезена в Германию. Гитлера безумно бесила эта версия, но факт остаётся фактом — ни один из Ротшильдов и их ближайшего окружения не пострадал, хотя ограбили их основательно.

Клан Ротшильдов имеет отношение и к рождению таинственного и магического ордена иллюминатов. Именно первый Ротшильд — Майер Амшель его и организовал, поручив развитие ордена профессору естественного и канонического права в университете города Ингольштадт (Бавария) Адаму Вейсгаупту, который разработал свод правил, способный до глубины души потрясти любого нормального человека. Члены ордена клялись бороться с суеверием и невежеством, христианством и монархиями. Но какими методами! Культ зла, межклассовые войны, использование любых методов и средств — ложь, пороки, алкоголь, наркотики, коррупцию для разложения общества, а в итоге — разрушение цивилизации, порабощение и тотальное управление людьми.

Однако, я слишком увлёкся и увёл вас в сторону от моей истории, мне просто хотелось передать Вам своё настроение, страхи и сомнения перед предстоящей встречей. Вот уж воистину — горе от ума, прав был господин Грибоедов.

Я сделал шаг и впервые так близко увидел олигарха. Натаниэл Майер Ротшильд, 1-й барон Ротшильд, высокий красавец в тёмном безумно дорогом фраке, украшенном изящной бутоньеркой вежливо поклонился, а потом мягкой тёплой ладонью пожал протянутую мной руку.

— Моё почтение, Ваше Величество.

— Приветствую Вас, барон. Нам с Вами предстоит деловой разговор, поэтому предлагаю обращаться ко мне Николай Александрович.

Я осмотрелся — шикарный дубовый стол, изысканный кожаный диван и кресла того же цвета, на полу — ковёр с какими-то мистическими знаками. Источник странного голубого сияния обнаружился чуть в стороне. Это был новейший ультрафиолетовый светильник. Четыре года назад была открыта способность ультрафиолета уничтожать бактерии и микробы, кварцевые лампы ещё не были изобретены, но их прообраз зримо присутствовал в кабинете одного из влиятельнейших людей мира.

Ротшильд поймал мой взгляд, но никак его не прокомментировал. Его интересовали куда более важные вещи.

— Отлично, Николай Александрович, надолго я Вас не задержу, у меня к Вам всего два вопроса, от которых напрямую зависит Ваше будущее и тональность наших отношений с Российской Империей. Не стоит видеть во мне врага, — Ротшильд улыбался, но улыбка была стеклянной и ненатуральной. — У Вас хватает врагов и без меня, причём не менее могущественных. Своими активными реформами Вы разбудили силы, невиданные в мировой истории.

Я с удивлением посмотрел на Ротшильда. Начало разговора впечатляло.

— Первый, — продолжил Ротшильд. — Каков на сегодняшний день размер внешнего долга Российской Империи?

— Порядка двух с половиной миллиардов рублей.

— Тогда второй вопрос и одновременно моё предложение. Я готов полностью взять погашение этой суммы на себя, при одном небольшом условии — Вы согласитесь дать в России равноправие моим соплеменникам.

Только в этот момент я вспомнил, что очень давно читал об этом разговоре банкира и русского царя. Николай ответил отказом, говоря, что русский народ еще тёмный и очень доверчивый и при равноправии он немедленно попадёт в кабалу евреям. Отойдя от Ротшильда, Государь сказал: «Сейчас я подписал себе смертный приговор». Хорошо, что вовремя вспомнил, предупреждён — значит вооружён.

— Господин Ротшильд, в моей Империи все народы будут иметь равные права и свободы. Я не верю в национальности, я верю в индивидуальные особенности людей. Среди Ваших соплеменников много людей активных, талантливых, энергичных. Моя задача — направить их энергию в мирное русло.

— Тогда уточнение — готовы ли Вы отменить Положения о черте оседлости 1805 и 1835 годов и защитить евреев от возможных погромов?

— Черта оседлости, на мой взгляд, — пережиток средневековья. Такое проявление национальной и религиозной дискриминации неминуемо приведёт к ответной реакции — к протестам. Еврейская молодёжь активно вступает в ряды революционных и националистических организаций, я намерен радикально изменить существующий порядок вещей.

Спасибо тебе, дорогой Натаниэл Майер, сам того не ведая, ты дал мне ценную подсказку — что ещё я могу сделать, чтобы не повторить судьбу несчастного Николая II. Лейба Бронштейн, он же Троцкий, Ешуа-Соломон Свердлов, Розенфельд и Радомысльский, известные нам, как Каменев и Зиновьев…Этот список можно продолжать ещё долго. Каждое из имён- мой смертный приговор в будущем. Всех не перебьёшь, как там говорил профессор Преображенский у Булгакова? Ласка — единственный способ, который возможен в обращении с живым существом. Террором ничего поделать нельзя с животным, на какой бы ступени развития оно ни стояло. Террор не поможет, какой бы он ни был: белый, красный и даже коричневый!

Ну, допустим ласка — это другая крайность, а вот создать нормальные условия жизни всем моим подданным — цель благая и в перспективе достижимая.

— Что же касается погромов, — продолжил я вслух. — То они являются следствием низкого уровня жизни большинства населения страны и манипуляциями власти, поиском мифических врагов — внутренних и внешних вместо решения реальных экономических и политических проблем.

— А Вы мудрый человек, Николай Александрович, у Вас самого случайно нет иудейских предков?

— Увы! У меня и русской-то всего 1,5 %, ещё на 48,5 % я немец-пруссак и на 50 % датчанин, — в этот момент я улыбнулся, подумав, что с такими цифрами мне надо было бы занимать не Российский престол, а должность руководителя Евросоюза или, по крайней мере, рулить блоком НАТО.

— Подведём итог — как только черта осёдлости будет официально отменена, а иудеи получат равные с другими права на жизнь, учёбу и работу, я свяжусь с Витте и полностью погашу Российский внешний долг.

— Отлично, договорились. Теперь позвольте один вопрос от меня — что за силы, враждебные мне и желающие моей погибели, которые Вы упомянули?

— Вы верите в мистику, Николай Александрович?

— Честно говоря, не очень.

— А зря. Если Вы во что-то не верите, то это вовсе не значит, что этого не существует. Поверьте знающему человеку. Когда Вы пытаетесь что-либо изменить, силы хаоса начинают противодействовать Вам. Сила действия равна силе противодействия, Исаак Ньютон понял это ещё двести лет назад. Конечно, свой Третий закон он распространял на механику и материальные предметы, но уверяю Вас — законы Вселенной универсальны и для массы, и для энергии. Мой Вам совет — бойтесь Рокфеллеров, они на сегодня орудие этих сил, но это на сегодня, завтра орудием могут стать совсем другие люди.

Мы пожали друг другу руки, и расстались, если не друзьями, то во всяком случае — не смертельными врагами. Что ещё рассказать о французской части нашей поездки? Она была весьма и весьма насыщенной.

Наши парижские дни были заняты не политическими переговорами, а внимательным осмотром французской столицы. Первый вечер мы чудесно провели в Большой опере.

На следующее утро, вместе с президентом, посетили легендарный собор «Нотр-Дам», где нас встретил кардинал Ришар, потом старинную «Sainte Chapelle», где нам показали древнее славянское пергаментное Евангелие Анны Ярославны, написанное в XI веке. Далее в программе было посещение Пантеона и могилы Наполеона в церкви Инвалидов. За завтраком в посольстве собрались представители Бурбонов (герцоги Омальский и Шартрский), Бонапартов (принцесса Матильда, двоюродная сестра Наполеона III) и цвет французской аристократии.

Днём, под звуки «Боже, Царя храни», мы поучаствовали в закладке моста императора Александра III (о чём и теперь можно прочесть на мраморной доске на правом берегу Сены). Артист Мунэ произнёс при этом стихи известного поэта Жозе Мария де Эредиа. «Пусть будущее навсегда укрепит за тобою славное прозвание твоего предка Петра», — говорилось в них.

Чуть позже мы посетили Монетный двор, где нам в дар преподнесли памятные медали, отчеканенные специально в честь нашего визита, и заседание Французской академии, на котором председательствующий академик Легувэ подробно вспоминал предыдущие визиты российских императоров Петра I, Александра I и Александра II и настойчиво предлагал заранее отпраздновать двухсотлетие русско-французской дружбы, что на мой взгляд, учитывая Отечественную войну 1812 года было не совсем уместно.

Из Французской академии мы направились в парижскую городскую думу. Закончился этот день спектаклем-попурри в «Комеди Франсез», особенные восторги у публики вызвали стихи Жюля Кларети, прекрасного поэта и по совместительству директора Французского театра: «И ныне с Севера нисходит к нам надежда…».

Третий день нашего визита мы посвятили посещению музеев Лувра, Аликс давно мечтала внимательно осмотреть Галерею итальянских примитивов. Её особенный восторг вызвала картина «Увенчание Богоматери» художника Фра Анжелико. После Лувра был Версаль, который потряс всех нас своей роскошью и великолепием, особенно поразительным местом была галерея Зеркал, из которой открывалась поразительная картина: все фонтаны, от верхней террасы до Большого канала, искрились на солнце, а все площадки, дорожки, всё пространство между деревьями было покрыто пёстрой толпой народа. Закончился этот день большим представлением в Салоне Геркулеса, где сама легендарная Сара Бернар декламировала стихи Сюлли Прюдомма о беседе версальской нимфы с тенью Людовика XIV, который в заключении говорил о государе: «Мне нечему его учить — чтобы поступать правильно, он только должен следовать примеру своего отца». Такой топорный намёк на нынешние обстоятельства вызвал милую ухмылку у меня и приступ мигрени у императрицы. Спасибо, хоть с несчастным Людовиком XVI не сравнили, голова на плечах мне была нужна, да ещё как.

27 сентября состоялся Шалонский парад в нашу честь, который я почти не помню в силу накопившейся усталости. Этот день стал единственным по-настоящему «политическим» днём нашего официального визита во Францию. Нельзя было побывать в гостях у союзников, ничем не отметив близости. На завтраке, в военной обстановке Шалонского лагеря, я сказал: «Франция может гордиться своей армией… Наши страны связаны несокрушимой дружбой. Существует также между нашими армиями глубокое чувство братства по оружию».

В тот же день мы отбыли в Германию, где провели три недели в Дармштадте, у родных моей Аликс. Разговор с Вильгельмом был довольно тягостным, но закончился, к счастью, на самой позитивной ноте.

Глава 22 ОСЕНЬ

Осень 1896 года прошла в трудах, личных встречах и совещаниях. Наша совместная с Правительством деятельность давала первые плоды. Заметно выросла собираемость средств в бюджет, однако при этом главный Государственный контролёр выразил убеждение, что, несмотря на благоприятное поступление податей, платёжные силы крестьян находятся в чрезмерном напряжении, особенно в центральных губерниях. Поэтому нам пришлось в срочном порядке корректировать размеры податей в сторону уменьшения, во избежание массовых беспорядков.

Чем ещё запомнилась мне эта осень?

Степан Осипович Макаров предложил создать мощный ледокол для исследования Арктики. Идея была мною горячо поддержана и хорошо профинансирована. Я попросил Дмитрия Ивановича Менделеева помочь господину Макарову в составлении проекта строительства.

Было завершено строительство основного направления Закаспийской железной дороги. Конечная станция — город Красноводск, основанный Россией в 1716 году и долго заброшенный теперь наконец станет развиваться.

В Петербурге стал ежемесячно выходить «Журнал для всех».

Открыто Московское инженерное училище министерства путей сообщения.

Во время абиссинско-итальянской войны российским обществом Красного креста за отказом Италии от помощи снаряжен отряд лишь в абиссинскую армию. Общий расход по экспедиции достиг суммы в 158941 рубль.

Александр Иванович Куприн напечатал свой первый большой рассказ «Молох», подаривший ему Всероссийскую славу.

Вера Фёдоровна Комиссаржевская, только поступившая на службу в Александринский театр в Петербурге, получила роль Нины Заречной в первой постановке Чехова «Чайка». Мы с Аликс были на премьере 17 октября и скажу честно — первый показ особого успеха не имел. Сам же Антон Павлович Чехов построил школу в селе Талеже для крестьянских детей.

Фёдор Иванович Шаляпин подписал контракт на три года с Московской частной русской оперой.

Что касается нашей императорской семьи — этой осенью мы стали активно заниматься любительской фотосьёмкой. В ноябре у лондонской фирмы «London Ptereoscopic Photographic Co» я приобрёл фотоаппараты и солидный запас расходных материалов к ним на сумму 9 фунтов стерлингов. К Рождеству мы с Аликс презентовали родным наш первый альбом с 508 любительскими фотографиями, который позднее я отправил на хранение в личный архив.

Ещё до нашего отправления в Европейское турне я попросил Витте и Коковцова организовать мне встречу с братьями Нобель, владельцами крупной нефтедобывающей компании «Товарищество нефтяного производства братьев Нобель».

Семье Нобель удалось создать первую в российской истории вертикально-интегрированную нефтяную компанию, имевшую полный технологический цикл от разведки до сбыта. Товарищество имело собственную транспортную и сбытовую сеть, включавшую нефтепроводы, танкеры, вагоны-цистерны и нефтебазы с причалами и железнодорожными ветками. Помимо нефтепереработки, компания занималась производством вспомогательных веществ, в частности, было налажено собственное производство соды и серной кислоты. Основали компанию три брата — Людвиг, Роберт и Альфред, а также их российский партнёр — Пётр Александрович Бильдерлинг.

Нефтяной бизнес братьев в России возник по счастливой случайности. В 1873 году Людвиг Нобель, как владелец Петербургского механического завода «Людвиг Нобель» (скромный видно был мужчина) отправляет брата Роберта в командировку на Кавказ для поиска ореховых лесов, чтобы заготовить материал для прикладов винтовок системы Бердана, которых он взялся произвести 200 тысяч штук. Когда Роберт приехал в крупнейший город Бакинской губернии — Баку, его внимание привлекли нефтяные возможности этого района. Всё началось с маленького керосинового завода в «Чёрном городе» и нескольких нефтеносных участков в Сабунчах. Уже в 1878 году братья Нобель выходят на новый уровень — строят первый в Российской империи нефтепровод с паровым насосом длиной 9 км. и диаметром 3 дюйма. Он тянулся из Балаханов в Чёрный город, перегоняя до 80 тыс. пудов в сутки. Инициатором и вдохновителем строительства первого российского нефтепровода стал выдающийся химик Дмитрий Иванович Менделеев, который также провёл все расчёты, разработал проект и собрал действующий макет.

18 мая 1879 года было основано 'Товарищество нефтяного производства братьев Нобель (Бранобель) с первоначальным основным капиталом в 3 миллиона рублей. За короткое время компаньоны стали владельцами промыслов в Сураханах, Балаханах, Биби-Эйбате. Основным конкурентным преимуществом братьев стало активное использование новейшего нефтедобывающего оборудования и самых современных технологий. Дмитрий Иванович Менделеев лично убедил их, что в составе нефти нет непригодного вещества, и можно использовать все его компоненты, не зацикливаясь на одном керосине.

Именно братья Нобель первыми стали использовать нефтяные вагоны и суда. Их корабль «Зороастр», перевозящий нефть, стал первым нефтяным танкером в мире. Миллионы пудов керосина, бензина, солярового масла, нефтяных остатков и смазочного масла удовлетворяли потребности не только России, но и большинства Европейский стран. Акции компании котировались на Берлинской, Амстердамской, Франкфуртской и Петербургской биржах.

На момент подготовки нашей встречи Товариществу принадлежали:

— нефтяные промыслы в Балаханах, Романах, Сабунчах и Биби-Эйбате близ Баку, на острове Челекен на берегу Каспийского моря и в Бериксе (Дагестанская область) и др.;

— 7 заводов на территории Чёрного города близ Баку;

— склады и базы на территории России, а также в Марселе, Манчестере, Антверпене, Женеве, Берлине, Гамбурге, Гетесбурге, Лондоне и других городах Европы и многое др.;

В Баку — фамильная резиденция и посёлок Вилла Петролеа для служащих компании, шикарный главный офис в Петербурге и солидные представительства в крупнейших европейских городах.

Вот такие интереснейшие персонажи, но встретиться с братьями мне, к огромному сожалению, так и не удалось. Людвиг, как оказалось, оставил наш грешный мир ещё в 1888 году. А в текущем году, как только я запросил встречи, внезапно умерли два оставшихся брата — 7 августа в шведском Гёте внезапно скончался Роберт, а 10 декабря на своей вилле в Сан-Ремо от внезапного кровоизлияния умирает Альфред. «Миллионер на крови», «торговец взрывчатой смертью», «динамитный король», «злодей мирового масштаба», как его именовали в прессе, он решил сделать так, чтобы остаться в памяти человечества добрым миротворцем. А потому без ведома своей семьи, друзей или коллег оставил большую часть своего богатства в доверительном управлении, чтобы финансировать награды, которые станут известны как Нобелевские премии. Встречаться с Бильдерлингом особого смысла не имело, он был довольно далёк от дел братьев, я, кстати, так и не понял, как вообще ему удалось оказаться в этой компании целеустремлённых шведов, скорее всего именно его русское гражданство упрощало юридические процедуры при основании и дальнейшей деятельности Товарищества.

Смерти Роберта и Альфреда были довольно странными. Стоило мне заинтересоваться этими людьми, как вновь неведомые силы встали у меня на пути. К счастью, дело братьев успешно продолжал сын Людвига Эммануил, который в итоге и оказался сидящим в кресле напротив меня.

— Эммануил Людвигович, с большим уважением отношусь к Вам и Вашей семье. Я познакомился с историей освоения Бакинского нефтеносного района и у меня возник важный вопрос — насколько серьёзно участие Ротшильдов и Рокфеллеров в вопросах добычи и переработки нефти на сегодняшний день?

— Ваше Величество, — серые глаза Нобеля смотрели на меня с уважением и лёгкой грустью. В прошлом году «Каспийско-Черноморское нефтепромышленное и торговое общество», учреждённое Ротшильдами вывезло порядка 50 миллионов пудов керосина. У них прекрасные связи в высших эшелонах власти. Главный инженер нефтепромыслового хозяйства Ротшильдов в Баку — Давид Ландау, человек необыкновенно знающий и одарённый.

В этот момент я позволил себе немного улыбнуться. Гениальный сын Давида Ландау — академик Лев Давидович в 1962 году станет Лауреатом Нобелевской премии по физике. Мир тесен!

— Что касается Рокфеллеров, — продолжал Эммануил Нобель. — Проблемы начались осенью 1886 года, когда американский «Standart Oil», принадлежащий семье Рокфеллеров, встревоженный потерей российского рынка керосина, прислал на переговоры Уильяма Герберта Либби. Отец рассказывал, что он предлагал немыслимые 10 миллионов долларов наличными за наш бизнес в Баку, но получил категорический отказ. В следующем 1887 году первый танкер с нефтепродуктами братьев Нобель пришёл в Британию. И «русский вопрос» (официальный оборот из внутренней переписки «Standard Oil») сразу стал главным в политике американской монополии, заставив Рокфеллера резко снизить оптовые цены продаваемого в Европу керосина. Это было началом нашей торговой войны. Благодаря Вашему покойному батюшке Императору Александру III, нам удалось получить рекомендации самого Бисмарка и учредить в Европе совместно с «Deutsche Ваnk» «Немецко-русское общество импорта нефти». Это вынудило могущественного Рокфеллера признать нас равной стороной и с 1890 года начать переговоры о разделе нефтяного рынка в масштабах всей планеты.

— И насколько успешно?

— По-разному. Со стороны Рокфеллеров, а позже и Ротшильдов использовались все возможные средства — подкупы, стрельба, поджоги, заказные убийства, бесконечная война за лучшие участки. Погибали сотни людей, прежде всего упрямые владельцы небольших промыслов и их работники. В марте 1895 года консорциум нефтяных компаний Рокфеллеров, Ротшильдов и Нобелей «от имени нефтяной промышленности США» и российские нефтедобытчики «от имени нефтяной промышленности России» подписали союз, по которому американцам досталось 75 процентов мировой продажи на экспорт, а русским — 25 процентов.

— Да, я в курсе этого. Сначала я думал закрыть на это глаза (не скажешь ведь — в это время тут вместо меня хозяйничал другой человек), но в конце мая дал задание Витте сделать всё для пересмотра этого прошлогоднего союза. Вы сами знаете, какими гигантскими темпами растёт нефтяная промышленность нашей страны, — я решил задать главный вопрос нашей встречи. — Эммануил Людвигович, как Вы думаете, многочисленные покушения на меня могут быть связаны с этим пересмотром?

— Могут, — глаза Эммануила Нобеля стали ещё печальнее. — Но скорее всего их спровоцировала другая Ваша инициатива «О мерах по увеличению экспорта продуктов глубокой переработки нефти».

Этот документ мы с Витте разработали ещё в самом начале лета. Смысл его был предельно прост — чем глубже переработка, тем меньше экспортные пошлины. В итоге вывозить сырую нефть, мазут, да и керосин стало невыгодно. Это решение заставило «проклятых империалистов» модернизировать своё производство, а Российской империи дало на данном этапе снижение цен на внутреннем рынке и резкий рост собираемости налогов и пошлин, а в перспективе — даст современную нефтяную промышленность и высокотехнологичный экспорт вместо безумной перекачки сырой нефти и газа. Я знал, что в России уже существует 210 газовых заводов, но все они выпускают светильный газ для уличных фонарей, пора было наводить порядок и в этой отрасли.

— Я искренне Вам благодарен, Эммануил Людвигович. В своё время «мой отец» распил бутылочку чудесного шампанского с Вашим отцом, сегодня пришла наша очередь. Я хочу провозгласить тост за семью Нобель, как за друзей государства Российского. А также попросить Вас о личной дружбе, мне очень важны поддержка и мудрые советы опытных людей.

— Всенепременно, Ваше Величество, для меня, для всей нашей семьи это огромная честь.

— И, пользуясь случаем, хочу дать мудрый совет, как в своё время его дал Вашей семье Дмитрий Иванович Менделеев. Мир меняется. Рудольф Дизель совсем недавно изобрёл и получил патент на производство принципиально нового двигателя, а сейчас относительно недорого продаёт лицензии на его производство. Вместе с этим, имейте в виду — совсем рядом с нами, на Путиловском заводе в Петербурге работает инженер Густав Тринклер. Он находится на финальном этапе построения первого в мире «бескомпрессорного нефтяного двигателя высокого давления». Я прошу Вас освоить производство важнейшего для машиностроения и военной промышленности двигателя на основе синтеза двух этих новейших разработок.

— Но это же огромные средства, Ваше Величество, — глаза молодого Нобеля стали ещё грустнее.

— Эммануил Людвигович, средства для прогресса и движения России вперёд у меня всегда найдутся. Сейчас мы пожмём руки, а завтра утром к Вам прибудут Витте вместе с военным министром для согласования всех деталей и подписания договора, согласно которого Вы получите миллионный беспроцентный займ на 25 лет и создадите новый прекрасный двигатель. Я Вас уверяю — не пожалеете, Ваше имя войдёт в историю, ну и прибыль, конечно, Вас приятно порадует.

Глава 23 Д. Д. РОКФЕЛЛЕР. ПОДГОТОВКА К ВСТРЕЧЕ

По здравому размышлению я пришёл к выводу, что имеет смысл в самое ближайшее время встретиться с Джоном Дэвисоном Рокфеллером. Какой смысл сидеть в засаде и ждать очередных покушений, если можно попытаться «расставить все точки над „i“». При подготовке к встрече я изучил огромный объём информации об империи Рокфеллеров и самом Джоне Дэвисоне.

Второй ребёнок из шести в семье ростовщика-землевладельца. «Он часто торговался со мной и покупал у меня различные услуги. Он научил меня, как нужно покупать и продавать. Мой отец просто 'натаскивал» меня на обогащение!«, — дословная цитата из книги воспоминаний самого Джона. Когда мальчику исполнилось 7 лет он стал разводить индюшек и копать картофель для соседей. Все доходы и расходы он записывал в маленькую книжечку, а со своей первой зарплаты приобрёл добротную бухгалтерскую книгу. Все заработанные деньги он вкладывал в фарфоровую копилку, и уже в 13 лет ссудил знакомому фермеру 50 долларов из расчета 7,5 % годовых. После школы были трёхмесячные бухгалтерские курсы, а потом единственная за всю жизнь работа в качестве наёмного сотрудника в компании 'Hewitt Tuttle», занимавшейся недвижимостью и морскими перевозками.

В 1857 году он становится младшим партнёром компании «Кларк и Рочестер», торговавшей сеном, зерном, мясом и другими товарами. В 1864 году женится на учительнице Лоре Селестине Спелман, женщине очень умной, практичной и набожной. В 1859 году Джон Дэвисон совместно с Эдвином Дрейком создают компанию по обработке нефти «Эндрюс и Кларк» и постепенно укрупняются, скупая менее удачливых конкурентов. В 1870 году на базе этого нефтяного бизнеса рождается гигант «Standart Oil». Став монополистом, он резко поднял цены и по объёмам годовых продаж его детище стало крупнейшей компанией в мире того времени.

К 1896 году трест «Standard Oil Trust» контролировал 91 % добычи нефти и 85 % продаж в США и почти 100 % экспортных поставок. В его структуре были 41 компания, 20 000 нефтяных скважин, 4000 миль трубопроводов, 5000 грузовых автомобилей-цистерн и более 100 000 рабочих и служащих.

Что ещё — 4 дочери и сын — Джон Рокфеллер младший, который уже активно натаскивается отцом для дальнейшего управления семейной империей. Баптист, ровно 10 % всех доходов перечисляет баптистской церкви США, которая молится на него, как на Бога, ведь речь идёт о десятках миллионов долларов. Помимо этого, активно занимается благотворительностью в сфере медицины и образования.

А вот и самое интересное, за что мне можно зацепиться — в 1890 году в США был принят закон Шермана против монополий, после чего последовали требования разделить «Standard Oil». Да, да, да — всё правильно. Как же я мог забыть, я же читал, что в начале 30-х годов XX века Рокфеллеры вынуждены будут разбить свою империю на 34 мелкие компании, что потребовало огромных дополнительных средств на ведение учёта и логистику. Именно из этих осколков выросли крупнейшие американские нефтегазовые компании современности «ExxonMobil» и «Chevron».

А что если? Нет, одному этого точно не решить, и я решил пригласить Сергея Юльевича Витте.

— Как думаете, а что если мы предложим Рокфеллеру перенести юридический адрес его империи в Россию и предложим интересный обмен — мы ему половины от нашего европейского и дальневосточного экспорта в обмен на половину американского рынка, которую он уступит Нобелям?

— Интересно, Николай Александрович. Давайте прикинем. По тому же керосину — всего на экспорт мы поставляем порядка 68 миллионов пудов керосина, из них примерно половину в Европу и ровно столько же в страны Дальнего Востока. То есть мы уступаем Рокфеллеру порядка 34 млн. пудов. Американский рынок на сегодня — порядка 70 миллионов пудов, половина от него соответственно — 35 миллионов. Ну что же, цифры сопоставимые.

— Сергей Юльевич, у меня есть внутреннее убеждение, что нам нужно провернуть это дело максимально оперативно. Обычно «Standart Oil» не слишком церемонится с конкурентами и демпингом доводит их до разорения. Потери потом легко покрываются увеличением цен, которые Рокфеллер контролирует монопольно. Однако, буквально месяц назад сама «Standart Oil» вдруг предложила крупнейшим русским нефтяным обществам переговоры об установлении цен на европейских рынках. Наши нефтяники считают, что покладистость американского монополиста объясняется прежде всего истощением уже эксплуатируемых в Штатах месторождений и отсутствием успехов в разведке новых.

— Возможно, а возможно и иное — американская компания хочет сделать первые шаги для начала работы в России. Однако, у меня есть все основания полагать, что Рокфеллер также может монополизировать и российский рынок, а потому все предложения «Standart Oil» о разработке месторождений и праве транспортировки нефти из России мною были категорически отвергнуты, о чём ранее я ставил Вас в известность.

— Сергей Юльевич, я не веду речь, как Вы могли заметить, про российский рынок, весь торг будет построен строго вокруг экспорта. Но почему я так настойчиво призываю к спешке? По информации нашей разведки в штате Канзас идут активные геологические изыскания, даже первые результаты которых свидетельствуют о возможности открытия новых нефтеносных районов. Если это произойдёт — «Standart Oil» может спокойно поставить на колени всех русских нефтепромышленников. В ход будет пущен демпинг, выдержать который смогут, да и то с большим трудом, разве только Нобели.

— Николай Александрович, аукается нам с Вами закон о глубокой переработке нефти. Конечно, он ударил по Рокфеллерам косвенно — своего производства в России у них практически нет, зато мы надёжно защитили наш внутренний рынок за счёт снижения внутрироссийских цен.

— Сергей Юльевич, я Вас прошу совместно со Столыпиным и Добржинским разработать ряд мер по созданию специальной экономической зоны в районе Баку и в порту Батуми. Сдаётся мне, что Рокфеллер в будущем может пойти на всё, чтобы дестабилизировать ситуацию с нефтедобычей в России, а потому и собственникам, и их работникам необходимо создать такие условия, чтобы у них и мысли бунтовать не возникло, кто бы их к этому не подбивал.

— Займёмся, Ваше Величество, мысль очень мудрая. Последнее время Вы просто поражаете меня своим умением смотреть в будущее.

Это я ещё специально к перемещению к вам сюда не готовился, а то бы вообще прослыл российским Нострадамусом. Эта мысль родила приятную улыбку на моём лице, которую Витте воспринял по-своему.

— Николай Александрович, судя по выражению Вашего лица, Вы приняли окончательное решение о встрече. Думаю, будет разумным пригласить Джона Дэвисона к нам.

— Постарайтесь, Сергей Юльевич, так будет правильнее. И распорядитесь сделать запас лучшего американского виски или что он там любить пить?

— Джон Дэвисон, Ваше Величество, принципиально никогда в жизни не курил и не выпил ни глотка спиртного. Во-первых, это вредно, а во-вторых — это совершенно ненужные расходы. Он поставил себе две цели в жизни — дожить до 100 лет и заработать 100 миллиардов долларов, и, судя по его настойчивости, он добьётся их достижения. Кстати, виски и сигары ему с успехом заменяет обязательный сорокаминутный послеобеденный сон, чему и нам с Вами, думаю стоит поучиться.

Глава 24 ВСТРЕЧА С АМЕРИКАНЦАМИ

Джон Дэвисон Рокфеллер, благодаря неимоверным стараниям Витте и Коковцова, всё-таки прибыл на встречу в середине декабря. Несмотря на исходящие от меня приглашения остановиться во Дворце, либо в одном из специально подготовленных для важных гостей особняков, Джон Дэвисон вместе с сыном и немногочисленными сопровождающими остановились в гостинице «Европейская», пожалуй, самой шикарной и пафосной в нашей северной столице. Признаюсь, — я нисколько не удивился его выбору. Году примерно в 2017 я сам останавливался там, будучи в Питере по рабочим делам. Уже тогда мне пришла мысль, что помпезность номеров и просторных холлов, нарочитое богатство интерьеров и вычурность мебели, не говоря уже о стоимости проживания, больше соответствуют веку девятнадцатому, чем двадцать первому с его скоростью, аскетичностью и функциональностью. Хотя, как известно, на вкус и цвет…

Сын прибывшего в Россию миллиардера был полной тёзкой своего достопочтимого папаши. Потому, дабы не запутать вас, буду называть их далее Рокфеллер-отец и Рокфеллер-сын, либо старшим и младшим.

В сопровождении самого Сергея Юльевича Витте они вошли в мой рабочий кабинет ровно в полдень, в подтверждение чего прозвучал мелодичный бой больших напольных часов, подаренных мне лично фирмой «Павелъ Буре», а точнее двумя швейцарскими подданными — Полем Жираром и Георгом Пфундом, выкупившими часовой бизнес у Павла Павловича Буре, открывшими несколько фирменных салонов в России и мечтавшими получить звание Поставщика Двора Его Императорского Величества. Часы отличались удивительной точностью, равно как и мои американские гости.

— Ваше Величество, — на своём «плаксивом» английском заговорил Витте. — Разрешите представить Вам Джона Дэвисона Рокфеллера отца и Джона Дэвисона Рокфеллера-младшего — сына.

— Очень приятно господа, — я протянул руку Рокфеллеру-отцу. Его ладонь была тёплой и сухой, рукопожатие быстрым и крепким. В рукопожатии сына было больше мягкости и расслабленности, возможно в силу возраста. Однако, квадратная волевая челюсть и пронизывающий насквозь взгляд, моментально лишили меня всех иллюзий насчёт его мягкости и расслабленности. Это был волк, специально обучаемый и натаскиваемый отцом. В 1897 году он окончил университет со степенью бакалавра искусств, прослушав почти дюжину курсов по социальным наукам, включая подробное изучение книги Карла Маркса «Капитал». Отец был искренне доволен своим отпрыском, и по нашим данным постепенно передавал ему все бразды правления огромной бизнес-империей. Несмотря на 24-летний возраст, хватка у Рокфеллера-сына была стальной.

— Искренне рад нашему знакомству, — продолжил я после непродолжительных рукопожатий. — Не смею вас задерживать, думаю, что Сергей Юльевич уже изложил вам наш план географического обмена экспортными объёмами нефти и продуктов из неё. С удовольствием выслушаю ваше мнение.

— Ваше Величество, — старший Рокфеллер поправил рукой свою аккуратную седую чёлку. — Мы готовы принять Ваше предложение, оно не несёт особой дополнительной выгоды для нас, но позволяет решить некоторые вопросы оперативного характера. Однако, того что Вы предлагаете нам мало. Добавьте четверть внутрироссийского рынка — и мы ударим по рукам.

— Ударим по рукам и больше не будем пытаться меня уничтожить? — я решил, что с людьми такого склада прелюдии будут неуместны. Однако, далее мы с Витте стали свидетелем удивительной реакции. Рокфеллер-отец удивлённо заморгал, а его сын немного набычился, опустив подбородок.

— Я не очень Вас понял, — Рокфеллер-отец выглядел по-настоящему растерянным. — Кто пытается Вас уничтожить?

— Мне казалось, что именно Вы ответите мне на этот вопрос. Судя по всему, на кону такие суммы, что жизнь Императора Российского уже ничего не стоит.

Рокфеллер-старший несколько секунд внимательно рассматривал моё лицо, потом повернул голову к сыну и точно также принялся внимательно изучать выражение его лица.

— Джон, — обратился он к сыну. — Возможно я чего-то не знаю.

— Отец, мы не будем здесь это обсуждать.

Рокфеллер старший так сверкнул глазами, что пронизывающий взгляд сына показался мне просто игрушкой на фоне той непререкаемой воли и бесконечной энергии, которые наполняли этот отцовский взгляд.

— Ваше Величество, — в голосе Рокфеллера-отца скрежетнул металл. — Я даю Вам абсолютные, подчёркиваю — абсолютные гарантии Вашей безопасности со стороны моей семьи и приношу глубочайшие извинения, если у Вас сложилось превратное мнение обо мне. Я принимаю Ваше предложение, снимая дополнительные условия относительно российского внутреннего рынка, хотя уверен, что и по этому вопросу мы сможем договориться. Каков размер внешнего долга России на сегодня?

Честно говоря, мне стало смешно. Скажите пожалуйста, — сколько желающих расплатиться по нашим векселям.

— Это слишком щедрое предложение с Вашей стороны, мои аппетиты гораздо скромнее, — я придумал изящный экспромт по усмирению капиталистических хищников и решился озвучить его. — У меня родилась мысль, что в добыче и оптовых поставках нефтепродуктов уже столько желающих, что без болезненных толканий локтями пробиться нереально, но есть ниша, которую я могу предложить Вам. Я говорю о создании мощной розничной сети «Стандарт Оил» по продаже керосина, которая в ближайшем будущем имеет все шансы превратиться в широкую сеть бензиновых заправок с небольшими магазинами товаров для водителей и пассажиров. Думаю, через десятилетие это будет чрезвычайно актуально.

Глаза Рокфеллера-отца немного расширились, в них мелькнул знакомый огонёк наживы. Сын стоял молча, но внезапно и он открыто посмотрел на меня и намёк на улыбку отразился на его волевом лице. Кажется, и с этими хищниками мне удалось договориться.

Пожав друг другу руки и договорившись о подписании на следующий день секретного Договора, регулирующего вопросы экспорта, мы расстались, довольные друг другом. Если бы мы только знали, какие беды принесёт нам предстоящая ночь.

Глава 25 ГОРЯЧАЯ НОЧЬ

Этой ночью мне снился страшный, но удивительно красивый сон — хвост огромного павлина, вдруг, словно по волшебству, превратившийся в огненный цветок, из которого прыснула во все стороны чёрная вязкая жидкость, а следом высунулась огромная страшная голова огнедышащего дракона и ударила в меня струёй жаркого, всепоглощающего пламени.

Я вскочил на кровати, сердце бешено билось, подушка была мокрой от пота. Слишком реален был кошмар. Я учащённо дышал, прислушиваясь к ночным звукам вокруг меня и за окном. Ничего особенного не услышав, я повернулся на другой бок и вскоре снова заснул.

Однако, сон мой был совсем недолог. Мой личный адъютант аккуратно прикасался к моему плечу, укрытому простынёй и повторял:

— Ваше Величество, Ваше Величество, проснитесь пожалуйста, проснитесь. Беда!

— Что случилось, — я резким движением опустил ноги на пол и сел на кровати. — Пожар? Мы горим?

— Нет, к счастью, не мы. Только что сообщили о взрыве и страшном пожаре в гостинице «Европейская».

Я только хотел возмутиться — мало ли что и где в необъятной России горит, что же мне теперь, как Императору, совсем спать не ложиться? И тут я вспомнил о Рокфеллерах.

— Экипаж немедленно. Одеваемся, я еду на место катастрофы.

Буквально через 20 минут мы вместе с охраной уже находились у здания, совсем недавно бывшего прекрасной гостиницей. Прибывшие пожарные экипажи старались изо всех сил, но жалкие струи воды из их брандспойтов не оставляли надежд на скорую победу людей над огненной стихией. Откуда-то сбоку здания слышались стоны и громкий отборный мат. Я понял, что скорее всего там находятся выжившие в пожаре, и быстрым шагом направился к ним.

Пострадавших было много, но в основном это были лёгкие травмы и небольшие ожоги. Как потом стало известно — вышколенный персонал гостиницы действовал слаженно и чётко. Я только хотел дать задание начальнику охраны разыскать в этой суматохе отца и сына Рокфеллеров, благо вчера он их хорошо рассмотрел, как вдруг откуда-то сбоку на нас буквально налетел Директор Департамента полиции Добржинский.

— Мертвы, Ваше Величество, оба мертвы. Они жили в трёхкомнатном номере — холл и две спальни по обеим сторонам от него. Очевидцы говорят, что мощный взрыв произошёл именно в их номере.

— Вы лично видели их тела?

— Лично, так сказать, нет, — судя по возвращению вечной присказки Антон Франциевич постепенно успокаивался. — Их свита говорит, что после такого взрыва шансов у Рокфеллеров не было.

— Я попрошу Вас не выкрикивать на весь Петербург их фамилию. Пока мы не установили все факты, сеять панику, я думаю, не стоит. Проводите меня пожалуйста к людям из их свиты.

— Слушаюсь, Ваше Величество. Прошу Вас проследовать за мной.

Остатки окружения Рокфеллеров представляли собой весьма жалкую картину — сидящий прямо на снегу человек в тяжёлых роговых очках с помятым портфелем и закопчённым лицом, несколько высоких крепких парней полубандитского вида, также весьма перепачканных сажей, в помятой и местами порванной одежде.

— Господа, кто видел обоих Джонов Дэвисонов последним? Я попрошу избегать упоминание фамилии, ибо на обоих языках она вполне узнаваема, а вокруг много посторонних.

— Я, — человек в очках поднялся мне навстречу, не отпуская ручку портфеля. — Меня зовут Джон Стюарт, я личный секретарь старшего из интересующих Вас лиц. Около полуночи мы закончили работать с документами, и я, пожелав доброй ночи, направился в свой номер. Я успел войти в него, снять туфли и пиджак, умыться. А потом прогремел взрыв. Пол под моими ногами подпрыгнул, зазвенели чашки с блюдцами на столе, оторвалось и вдребезги разбилось зеркало в коридоре. Не знаю почему, но я сразу предположил худшее и бросился назад к номеру Рокфеллеров.

— Джон, я же просил не называть вслух фамилию.

— Простите, это эмоции. Так вот, дверь в номер была выбита, а внутри бушевало пламя, я такого, признаться, никогда не видел — бешеное, дьявольское, но даже больше этого меня поразил дым — клубящийся, фиолетовый.

— Фиолетовый, — ещё более оживился Антон Франциевич. — Это как раз, так сказать, вполне объяснимо. Гремучее золото!

— Что? — переспросили мы одновременно с несчастным секретарём, правда я по-русски, а он по-английски. — What?

— Гремучее золото — одно из первых в мире взрывчатых веществ, известное человечеству уже несколько веков, продукт взаимодействия аммиака и хлорида трехвалентного золота. Именно его взрыв всегда отличается клубами фиолетового дыма, — этот профессиональный комментарий дал Пётр Аркадьевич Столыпин, пропущенный охраной, а потому внезапно возникший возле нас.

— Дичь какая-то. Чем обоснован такой экзотический выбор взрывчатого вещества? Куда проще было бы использовать более современную и мощную смесь нитроглицерина с кремнезёмом, изобретённую тридцать лет назад Альфредом Нобелем и именуемую ныне динамитом, — я поймал себя на том, что рассуждаю вслух. — Простите, Джон, мы Вас перебили.

— В принципе я всё рассказал. Заглянуть внутрь никакой возможности не было. Резкий запах и невыносимый жар встали на моём пути.

— То есть никаких трупов Вы не видели?

— Увы, но я абсолютно уверен, что оба моих работодателя и благодетеля мертвы, — слёзы двумя тонкими струйками покатились из глаз несчастного Стюарта. — У них просто не было никаких шансов. Боже, что теперь будет? Я останусь без средств к существованию, а у меня такая многочисленная семья.

Ох уж эти несчастные Стюарты, мне внезапно вспомнились казнённая королева Франции и повторивший её судьбу внук Карл. На месте Джона, скорее всего однофамильца, но вполне возможно и родственника, думать ему стоило прежде всего о сохранении собственной головы, а уж во вторую очередь, о семейном финансовом благополучии. Как всем хорошо известно, много знающие головы зачастую быстро отсекаются.

Потушить пожар удалось ближе к полудню. Как сообщил мне чуть позже Столыпин, люди Добржинского внимательнейшим образом обследовали номер Рокфеллеров, но обнаружить ничего не удалось. Военный эксперт, специалист по подрывному делу, да и опрошенные специалисты-химики в один голос утверждали, что распылить человеческие тела на атомы и молекулы подобный взрыв не в состоянии. Отца и сына также не было и в числе выживших, из чего следовало, что оба Рокфеллера в момент взрыва в номере уже отсутствовали. Куда же запропастила их нелёгкая? Как можно жить в этом убогом времени — без видеонаблюдения и электронных сигнализаций? Кто поможет мне рассказать, что же произошло?

Я поделился своими размышлениями с Аликс. Она, обожавшая всё мистическое, тут же предложила провести спиритический сеанс с самым известным российским медиумом-спиритуалистом Стефаном Самбором, чей талант высоко оценивали даже люди высоконаучного склада, включая известнейшего российского химика Александра Михайловича Бутлерова. Многие учёные проверяли способности Стефана Фомича, бывшего телеграфиста на станции Попельня Фастовской железной дороги. Граф Михаил Михайлович Перовский-Петрово-Соловово, камергер моего Двора, полковник Алексей Алексеевич Брусилов, правовед Август Карлович фон Резон дали письменные заключения, что способности Стефана Самбора несомненны, о чём Аликс в подробностях не преминула мне поведать. Без особого энтузиазма я согласился и сеанс был назначен на полночь следующего дня. На наше счастье месяц был растущим, что по словам Аликс было одним из главных залогов успеха.

Глава 26 СПИРИТИЧЕСКИЙ СЕАНС

Самбор оказался мужчиной выше среднего роста, на вид лет тридцати с небольшим, блондин. Он низко поклонился сначала мне, потом остальным участникам сеанса — возбуждённой предстоящим действом Аликс, загадочно улыбающейся Марии Фёдоровне, критически настроенным Столыпину и Добржинскому, двум доверенным людям из моей личной охраны и паре приближённых фрейлин, глядящих на Стефана как на чудо-чудное широко раскрытыми глазами.

Ещё днём Аликс подготовила и передала всем участникам предстоящего мероприятия краткую памятку о семи основных правилах проведения спиритического сеанса:

Ничего не спрашивать о загробной жизни.

На теле не должно быть украшений и амулетов.

В общении с духом соблюдать вежливость.

Разговаривать с другими участниками можно исключительно шёпотом.

Перед сеансом не объедаться и не принимать алкоголь.

Не перебивать медиума во время общения с духом.

Когда дух начнёт проявлять активность, ни в коем случае не паниковать.

Мы плотно закрыли все окна, погасили свет и зажгли свечи. Решено было вызывать дух покойного Александра Христофоровича Бенкендорфа, одного из главных приближённых «моего» прадеда — императора Николая I, шефа Отдельного корпуса жандармов и одновременно главного начальника III отделения Собственной Его Величества Канцелярии, выдающего человека во всех вопросах, касающихся следствия. На столе в небольшой изящной рамке стояла фотография покойного, а рядом возлежали, игриво отражая пламя свечей, бриллиантовые знаки к ордену Святого апостола Андрея Первозванного, полученные Бенкендорфом в 1841 году, за три года до его смерти на пароходе «Геркулес», вызванной серьёзной болезнью лёгких. Эту реликвию в наше временное пользование передали пожилые падчерицы Бенкендорфа.

Стол по просьбе Стефана был накрыт чёрной скатертью, сверху разместилась специальная доска для спиритических сеансов, заметно отличающаяся от доски Уиджа размерами и расположением символов, скорее всего её внешний вид был разработан нашим сегодняшним медиумом. Во время сеанса двое представителей моей охраны держали медиума за руки и своими ногами близко касались его ног, как он и велел.

Стефан нагрел свечой внутреннюю часть блюдца и поставил его посередине круга ребром, с небольшим наклоном. Он попросил нас тихо, но чётко повторять фразу: «Дух Александра Бенкендорфа, приди к нам!» до тех пор, пока дух не начнёт себя проявлять. При этом все мы слегка касались блюдца кончиками пальцев.

Я поймал себя на мысли, что всё это действо напоминает мне далёкий пионерский лагерь с его страшилками и незабвенной «панночкой, которую мы хоронить не будем». В этот момент я случайно посмотрел на медиума и мои весёлые воспоминания сменились испугом. Глаза Стефана провалились вглубь глазниц, цвет лица приобрёл мертвецкий синеватый оттенок, волосы медиума стояли дыбом. Крупные мурашки внезапно покрыли всё моё тело, и не мифические, о которых любят рассказывать члены жюри различных музыкальных шоу, а самые что ни наесть настоящие.

Порыв ледяного ветра ворвался в комнату и задул большую часть свечей, лёгкие стуки и шорохи наполнили комнату, я бросил взгляд на Аликс — она была просто на седьмом небе от счастья.

Стефан практически прорычал: «Дух Александра Бенкендорфа, ты здесь?». После этого блюдце под нашими пальцами начало двигаться, мы все помнили, как важно не отрывать от него свои пальцы, чтобы неожиданно не оборвать сеанс. Блюдце немедленно приблизилось к слову: «Да». Скажу откровенно — до этого сеанса у меня всегда были большие сомнения. Мне казалось, что сам медиум водит блюдце, но нет — Стефан так же, как и все мы лишь слегка дотрагивался до него кончиками пальцев, блюдце двигалось само, явно без нашего участия, наши пальцы лишь следовали за ним в попытках продолжать связь с вызванным духом.

— Дух Александра Бенкендорфа, желаешь ли ты идти с нами на дальнейший контакт и ответить на наши вопросы?

Ответ вновь был положительным.

— Дух Александра, помоги нам, ответь — живы ли отец и сын Рокфеллеры после пожара?

— Да, — в третий раз ответил дух.

— Что с ними?

— Похищены.

— Где они сейчас?

— В особняке!

— Адрес?

— Арсенальная набережная, дом девятнадцать, — блюдце так и пыталось сбросить наши пальцы. Такой точности, признаться, я от духа не ожидал, прямо не пришелец из иного мира, а справочное бюро. Можно только себе представить — каким хватом был Александр Христофорович при жизни.

— Кто заказал похищение?

— Нобель, — после секундной паузы ответил дух.

В принципе мы всё выяснили, насущных вопросов больше не было. И вдруг блюдце, как сумасшедшее заскользило по столу, мы еле успевали читать эту «морзянку».

— Николаю привет от настоящего Николая. Смерть не победить!

Внезапно я почувствовал, как чьи-то ледяные руки сначала погладили меня по волосам, потом потрепали мою щёку, а в заключении похлопали по обоим плечам. Сразу после этого что-то большое и тёмное, похожее в полумраке на огромную раненую птицу, упало на наш стол. После этого дух направил блюдце вместе с нашими пальцами к слову «прощай».

— Ты желаешь попрощаться, уважаемый дух, — медиум соблюдал все основополагающие правила спиритического сеанса и после заключительной фразы и ледяных прикосновений духа Александра Хритофоровича я был склонен всячески поддержать его в этом.

Вновь пронёсся порыв ледяного ветра со звуком, очень похожим на протяжный стон, открылась и хлопнула дверь комнаты. Медиум откинулся на спинку стула, лицо его начало розоветь, но похоже, что он, впрочем, как и все мы, испытывал некоторую слабость и подавленность. Каждый из нас отдал духу частицу своей жизненной энергии, а возможно и пару месяцев жизни.

«Огромная раненая птица» на столе оказалась сюртуком медиума, который дух сорвал с него каким-то неведомым способом. Державшие медиума за руки ответственно заявили, что не почувствовали, когда сюртук был снят с него. Логика подсказывала, что такое просто невозможно, и тем не менее это произошло. Признаться, в тот момент я думал о другом — Нобель, как такое возможно? Столыпин и Добржинский уже встали из-за стола и вопросительно смотрели на меня. Я утвердительно кивнул головой — вперёд, господа, на Адмиралтейскую набережную. Они вежливо поклонились и вышли. Следом за ними комнату покинули охранники и фрейлины.

— Ники, от кого тебе передали привет? — Аликс, как всегда, акцентировала внимание на деталях. — И почему смерть не победить?

— А вот здесь тайны, дорогая, как раз не наблюдается. Любезный Александр Христофорович, Царствия ему Небесного, передал Ники привет от его прадеда — грозного Николая I, которому сам всю жизнь верно служил. А что касается смерти — все мы там будем, только убедительнейшим образом попрошу мой дух никогда не беспокоить! — Мария Фёдоровна изящно прикрыла обратной стороной узкой холёной ладони лёгкий зевок. — Дети, пора спать.

Попрощавшись с матушкой и взяв за руку Аликс, я повёл её в сторону нашей спальни, размышляя при этом над истинным смыслом послания. По сути, дух публично заявил, что Царь то ненастоящий, при этом призвав меня оставить любые попытки что-либо изменить.

Глава 27 БЕССОННАЯ НОЧЬ

Однако никаких Рокфеллеров в особняке по указанному адресу не оказалось. Перепуганный насмерть управляющий хозяйством особняка лично открыл массивную дверь полицейским. Это был пожилой, грузный, подслеповатый швед, разговаривающий на русском вполне сносно, хотя и с характерным скандинавским акцентом. Он поведал, что никаких Рокфеллеров в доме нет, а есть только он, его супруга, повар, два подсобных рабочих и садовник, в чём довольно оперативно прибывшие смогли убедиться, досконально обследовав все помещения дома Нобеля.

Во время обыска внезапно раздался звонок в дверь, и открывший её через минуту полицейский увидел на земле около входа в особняк средних размеров конверт, который и передал руководившим обыском Столыпину и Добржинскому.

Записка внутри конверта гласила, что отец и сын Рокфеллеры похищены, и если у российского императора Николая II вдруг возникнет желание увидеть их вновь живыми и невредимыми, то это удовольствие обойдётся российской казне в символические 50 миллионов рублей в любой удобной валюте, которые следовало перевести в течение 24 часов на указанный в записке счёт в английском банке «N. M. Rothschild Sons». В противном случае была гарантирована неминуемая смерть похищенных.

Результатом получения данной записки стало оперативное совещание со Столыпиным и Витте, которое прошло в моём рабочем кабинете в районе половины третьего ночи. Антон Франциевич Добржинский был вызван в свой Департамент полиции, где неустанно шли допросы всех возможных свидетелей по делу о похищении Рокфеллеров и была получена какая-то очень важная информация, не подлежащая озвучиванию по телефону.

Столыпин нервно расхаживал из угла в угол, пока я не попросил его сесть в кресло, чтобы не отвлекать меня своим мельканием от размышлений. Витте усиленно размышлял, тихо постукивая согнутым указательным пальцем правой руки по полированной поверхности стола.

— Итак, господа, что мы имеем? — я внимательно посмотрел на Столыпина, а потом на Витте.

— Похищение, записку, счёт в банке Ротшильдов в Англии, 50 миллионов без каких-либо гарантий, — кратко сформулировал Столыпин.

— И как посоветуете мне поступить в данной ситуации?

— Символические 50 миллионов? Да это же 3 % нашего годового бюджета, — Витте прежде всего безусловно был финансистом. — Мы просто не можем себе позволить разбрасываться такими суммами.

— И абсолютно никаких гарантий, никаких, — печально добавил Столыпин.

— С другой стороны, два трупа Рокфеллеров станут безумным ударом по авторитету России на международной арене, чтобы мы при этом не говорили. Боюсь такое развитие событий может нанести серьёзнейший удар по нашей экономике и внешней торговле, — Витте удалось постепенно отвлечься от финансовой стороны дела и перейти к политической составляющей произошедшего.

— Но, банк Ротшильдов, господа, — возмущённо воскликнул Столыпин. — Получается, что всё это время барон Натаниэл Майер Ротшильд, будь он неладен, водил всех нас за нос, простите Ваше Величество. Получается, что именно он организовывал все эти покушения на Вас, выстрелы, отравления, подкупы и интриги.

— Но зачем? — Витте смотрел в упор на Столыпина. — Зачем ему это? Неужели из-за жалких 50 миллионов?

— Прошу Вам напомнить, любезнейший Сергей Юльевич, что ещё пару минут назад указанные миллионы не были для Вас жалкими, — саркастически парировал Столыпин.

— Я имею в виду масштабы империи Ротшильдов, их авторитет в Мире. Да, безусловно, даже для них это очень приличная сумма, но поставить всё на кон ради неё — просто безумие. Натаниэл Майер банкир, а не пошлый вымогатель с дешёвым пистолетом. В конце концов он наш крупнейший кредитор, уполномоченный по работе с российскими золотыми запасами, доверенное лицо в вопросах взаимодействия с Федеральной резервной системой США, агент по международному размещению государственных облигаций России. Нет, поверить в причастность Ротшильда совершенно невозможно!

— Ваши доводы вполне логичны, — поддержал я размышления Витте. — Но давайте просто порассуждаем. Допустим Ротшильд затеял какую-то чудовищную игру, смысл которой для нас пока совершенно непонятен. Он активирует обязанного ему всем Бейкера из английского посольства, подкупает Семякина из Департамента полиции, те находят исполнителей — Карповича, Азефа, Савинкова. Кто там ещё фигурировал?

— Отравители — Белов и Дробышев, — напомнил Столыпин.

— Вот-вот. И начинается вся эта история с покушениями.

— Но какой смысл? — буквально завопил Витте.

— Сергей Юльевич, предлагаю на время отказаться от эмоций, чтобы они не помешали логике наших рассуждений, — я довольно строго посмотрел на Витте. — Смысл? Набить себе цену, увеличить проценты по кредитам, подставить семью Нобель, расширить свою долю в нефтяном бизнесе, посмеяться над Рокфеллерами, поставить нас на место, сорвать мои реформы, подготовить почву для будущего разговора, в конце концов.

— А ведь действительно — вся эта канитель закрутилась сразу после начала Ваших активных действий по обновлению Комитета министров, — согласился Витте. — Какой ужас! Мы ведь так доверяли барону, как он мог!

— Пока ещё ничего не доказано, мы просто рассуждаем. Допустим всё это правда, но тогда какова цель вашей встречи в Париже? — поинтересовался Столыпин.

— Не знаю, могу лишь предположить — посмотреть на моё состояние после покушений, проверить мою адекватность, прощупать контуры предстоящих преобразований…

— И для этого организовывать роскошный бал, лезть в глаза Президенту Франции, пудрить Вам мозги еврейским вопросом? Как-то всё слишком сложно и нереалистично, — задумчиво произнёс Столыпин.

— Да, согласен, крайне странный разговор для делового человека его уровня. Я понимаю, если бы он решил обсудить любой из вопросов, касающихся его доходов в России, а здесь скорее расходы и пустые рассуждения о силах, противостоящих нашим устремлениям.

Адъютант по телефону уведомил о прибытии Добржинского.

— А знаете, мне кажется у нас есть ниточка, — объявил Столыпин в тот момент, когда Антон Франциевич уже заходил в мой кабинет.

Глава 28 СВОЙ СРЕДИ ЧУЖИХ, ЧУЖОЙ СРЕДИ СВОИХ

— Простите, господа, я скептик и спиритический сеанс Стефана Самбора оставил у меня двоякое впечатление. Неужели вас не смутил момент, когда он назвал точный адрес? — продолжал Столыпин, кивком головы поприветствовав входящего Добржинского.

— Меня там, к сожалению, не было, — прокомментировал Витте.

— Две ниточки, господа, — радостно провозгласил Добржинский. — Кстати, Стефана Фомича мои люди тоже успели основательно расспросить. Прелюбопытнейший экземпляр, так сказать. Прелюбопытнейший!

— Что Вы имеете в виду, уважаемый Антон Франциевич?

— Начнём с медиума. Вы совершенно правы, уважаемый Пётр Аркадьевич, мне также указание духом точного адреса показалось по крайней мере странным. Моим людям удалось выяснить, что Стефана Самбор давно прилагает усилия, чтобы приблизиться к императрице. Думаю — на первом месте у его устремлений стоит обыкновенная корысть — стать личным медиумом Вашей семьи и стать пресловутым сыром, катающимся в масле. Так вот, есть у нас в Департаменте один очень ценный специалист, умеющий разговаривать по душам, не оставляя при этом зримых следов на теле собеседника. И знаете, что он выяснил? Задание провести сеанс, назвать фамилию Нобель и точный адрес особняка он получил от Георгия Константиновича Семякина.

— Ох уж этот вездесущий Семякин. Свой среди чужих, чужой среди своих, — только и смог вымолвить я.

— Да, да, точно не свой. Но вопрос — чей? И тут мы плавно переходим ко второй части моего рассказа. Полиция сразу же заинтересовалась — а каким же таким магическим образом обоих Рокфеллеров эвакуировали из номера? И оказалось — никакой магии. Деревянная площадка и две лебёдки на крыше. Откуда? — поинтересовались у владельца гостиницы. Оказывается, здание «Европейской» готовили к ремонту фасада и даже подписали договор с каким-то коммерческим товариществом «Балтика». Я не докладывал, потому как хотел выяснить для начала — а кому эта фирма собственно принадлежит?

— И кому же?

— Была загвоздка, документы по ремонту были упрятаны в сейф управляющего гостиницей, который уехал пару дней назад по делам в Москву. А с ключами он, как показала практика, не расстаётся. Когда его удалось найти и доставить в Петербург, мы открыли сейф в присутствии владельца «Европейской». Кстати, сразу стала понятна причина, почему управляющий так цепко держался за ключи — в сейфе помимо документов нашлось несколько десятков тысяч рублей и долларов, видно с подрядчиками у этого фрукта были свои коммерческие, так сказать, отношения.

— Прошу Вас, Антон Франциевич, оставьте подробности, до того ли сейчас? — взмолился взволнованный Витте, утирая пот со лба красивым платком, украшенным вышитыми инициалами любимой супруги.

— Эта тема на сегодня очень важна и актуальна. Последнее время всё больше фактов о мздоимстве со стороны заказчиков. Ведь они так и с бюджетными деньгами орудуют, — вмешался Столыпин. — Планирую вплотную заняться, пока всё по зёрнышкам не растащили. Простите за ремарку, продолжайте пожалуйста, уважаемый Антон Франциевич.

— Так вот — в документах по вопросам покраски фасада был обнаружен интереснейший договор с коммерческим товариществом «Балтика». Ну просто гром среди ясного неба, а не документ. Знаете, кто подписал договор со стороны подрядчика? Владелец «Балтики» — Дмитрий Белов и управляющий директор Игнат Дробышев. Барабанная дробь, так сказать, и фанфары! Оба объявлены во Всероссийский розыск, но это дело не быстрое.

— Белов, Дробышев, далее нить следует к Семякину и вкупе всё это указывает на Ротшильда, — задумчиво произнёс Столыпин. — Но, признаться, указывает слишком прямо, равно как ранее всё указывало на Нобелей. Сдаётся мне, что за этой игрой стоит кто-то ещё. Что же это за магические силы?

Неприятный холодок пробежал по моей спине. Мне внезапно вспомнился какой-то малобюджетный фантастический фильм и полиция времени в костюмах из серебристой фольги. А вдруг это правда? Сейчас нагрянут и начнут выяснять — каким это образом я тут оказался и перекраиваю реальность?

— А почему бы Вам, Ваше Величество, не пообщаться с Ротшильдом по телефону? Терять нам особо нечего, — вернул меня к реальности мягкий голос Витте.

К моему удивлению, начать телефонный разговор с бароном Ротшильдом удалось довольно быстро. Мои помощники отыскали его в Лондоне. Там тоже было уже далеко за полночь, но голос Натаниэла Майера, в котором явно присутствовали нотки удивления, был на редкость бодр и свеж, что опять же свидетельствовало явно не в его пользу.

Решив играть с открытыми картами, я коротко описал сложившуюся ситуацию и попросил барона дать мне совет — как лучше поступить. После десятисекундной паузы, Ротшильд заговорил:

— Всё указывает на меня, Николай Александрович.

— К сожалению, это так, барон.

— А Вам не показалось странным, что я прошу перевести деньги в собственный банк?

— Немного, но возможно Вы сторонник теории, что прятать самое ценное лучше на поверхности?

— Оправдывающийся всегда находится в изначально невыигрышной позиции, но тем не менее я постараюсь привести пару веских аргументов в свою защиту. Первое — размеры капиталов нашей семьи измеряются несколькими миллиардами долларов, из которых почти 40 % на сегодня — долги Российской Империи. Второе — я заключил с Вами в Париже устное соглашение по иудейскому вопросу, свою часть сделки Вы выполнили, пришла моя очередь. Я постепенно погашу внешний долг России, не сразу, конечно, подробные условия мы не обговаривали, а потому действовать я буду, соблюдая собственные интересы, но в духе наших договорённостей. И после этих двух моментов позвольте вопрос — на фоне таких масштабов изменят ли радикально ситуацию 50 миллионов рублей, которые, в конце концов, Вы просто напечатаете, наплевав на возможную инфляцию, так как деньги всё равно выводятся на неопределённый период из России?

— Я принимаю Ваши аргументы. Но кто ещё обладает подобными ресурсами и возможностями, чтобы подставить Ротшильдов и Нобелей, выкрав при этом Рокфеллеров?

— Если бы орден Ассасинов до сих пор существовал, я бы свалил вину на них, — в голосе Натаниэла Майера я уловил намёк на усмешку. — А если серьёзно — я, кажется, догадываюсь, кто за всем этим может стоять…Фамилию я по телефону называть не буду, но попросите сделать это Вашего Фредерикса, он, если мне не изменяет память, наиболее неравнодушен к Рокфеллерам среди всех Ваших подданных. Когда он начнёт вешать всех собак на меня, попросите его построить соображения, учитывая американские интересы его протеже. И ещё момент — не просите меня отслеживать дальнейшую судьбу этих 50 миллионов. Вы мне, безусловно, симпатичны, но блокировать эти деньги и рисковать своим авторитетом среди богатейших семейств Мира я точно не собираюсь. Максимум, что я могу — сообщить Вам куда дальше эти средства будут перенаправлены. Доброй ночи!

Я поделился содержанием разговора с участниками ночного совещания, и мы продолжили обсуждение.

— Если мне не изменяет память, Пётр Аркадьевич, — обратился я к Столыпину. — Вы называли в своё время моего шталмейстера и помощника министра императорского двора, генерал-адъютанта Владимира Борисовича Фредерикса, мягко говоря, лоббистом интересов семьи Рокфеллеров?

— Да, у нас есть весьма убедительные доказательства, хотя признаюсь честно — интересы Фредерикса скорее морального, чем экономического характера.

— Он республиканец?

— Увольте, он просто сторонник порядка и справедливости. И ему кажется, что Рокфеллеры с их набожностью, меценатством и благотворительностью гораздо лучшая партия для нашей страны, нежели иллюминаты Ротшильды и даже частично обрусевшие Нобели.

Я приказал пригласить на совещание Владимира Борисовича, который, как человек военный, собрался и предстал перед нами довольно быстро, мы даже не успели восстановить силы небольшим чаепитием с бутербродами.

— Доброй ночи, Ваше Величество. Господа, — учтивый поклон мне и кивок собравшимся. — Чем обязан честью быть вызванным?

— Владимир Борисович, Вы человек, насколько я знаю, прямой, а потому позвольте мне прямо задать свой вопрос. У нас есть данные о Вашей дружбе с Рокфеллерами…

Фредерикс протестующе замахал руками.

— Что Вы, Ваше Величество. Слово «дружба» здесь совсем не подходит. Мы скорее единомышленники. Я большой поклонник талантов Рокфеллера-отца и в целом Соединённых Штатов. Мне кажется будущее за ними и Россией, а не за старушкой Европой и сатанистами Ротшильдами.

— Поймите правильно — я Вас ни в чём не обвиняю. Если бы у меня были малейшие факты, что Вы мешаете интересам Империи, наш разговор сегодня был бы невозможен. А потому прошу по-дружески поделиться с нами соображениями — кто мог так ненавидеть Рокфеллеров, чтобы организовать их похищение?

— Только Ротшильды, эти проклятые…

— Эту версию мы уже отбросили. Владимир Борисович, а если проанализировать именно американские дела Рокфеллеров, кто из конкурентов приходит на ум? Подумайте пожалуйста.

— А тут и думать нечего — Дюпоны!

— Кто, простите? — переспросил я. Это слово мне показалось смутно знакомым, потом я вспомнил, что так называлась туалетная вода, которую я нюхал в парфюмерном магазине наравне с прочими ароматами, до моего перемещения в 19 век, безусловно.

— Дюпоны — это династия американских промышленников, одна из богатейших семей Америки, нажившая своё состояние на производстве и продаже пороха. Последнее время они интересуются химической и автомобильной промышленностью. Кстати, у них есть семейная слабость — они обожают садоводство, возможно это как-то связано с их французскими корнями. Начав с небольшой пороховой мельницы в начале века, они превратились в настоящих промышленных монстров.

— Вы у нас прямо американист, уважаемый Владимир Борисович, — уважительно, хотя и с долей сарказма промолвил я.

— Читаю-с, Ваше Величество. Интересуюсь.

— Если взять за основу эту версию — всё становится на свои места. Дюпоны давно хотят зайти на российский и европейский рынки со своим порохом, но на страже твёрдо стоят Нобели, — поделился своим размышлением Витте. — С Ротшильдами Дюпоны вероятно рассорились из-за каких-то банковских дел. Может не получили кредит по нужной ставке, может что-то ещё. Смутно припоминаю, что я что-то слышал об их разногласиях при покупке акций крупнейшей алмазодобывающей фирмы «De Beers!». А вот конфликт с Рокфеллерами самый острый, хотя и самый молодой — суть его в дележе сфер влияний в американской и общемировой химической промышленности.

— Прекрасно, Сергей Юльевич. Ваши знания и логика безупречны, — не смог удержаться от маленькой «шпильки» Столыпин. — Но прошу Вас ответить на главный вопрос — почему похищение происходит именно в России?

— Позвольте мне, — попросил слова Фредерикс. — В Америке подобраться к Рокфеллерам невозможно. Их дома и офисы — настоящие крепости с толпой охранников-головорезов. За границей организовать похищение гораздо проще. А почему именно в России — мы не приобретаем их порох в нужных объёмах. А тут и Нобелей — наших главных поставщиков подставили и ещё компенсацию за отсутствие контрактов от нас собираются получить.

— Ваша, Владимир Борисович, хвалёная Америка, — Столыпин не смог скрыть своего раздражения.

— Я прошу вас, господа, давайте обойдёмся без политических дебатов. Скоро утро, а мы так и не наметили план действий.

— Разговор с Дюпонами считаю бессмысленным, они вряд ли вообще пойдут на контакт, но даже если он состоится — всё будут отрицать. Это очевидно, — вслух размышлял Витте.

— Ротшильд в помощи нам также отказал, — продолжил мысль Столыпин.

— А знаете, Ваше Величество, давайте рискнём и заплатим рублями, — оживился Витте. — Деньги уйдут из страны, но даже если вернутся — Вы же сами просили меня увеличить размер денежной массы в стране. А потом ещё и с Рокфеллеров эту сумму запросим.

— Но где гарантии, что Рокфеллеров вернут живыми?

— Таких гарантий никто не даст. Тут либо пан, либо пропал. Но, кто не рискует, тот, как известно не пьёт шампанского!

Глава 29 ВСЕ ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

На том и порешили. В полдень денежный рублёвый перевод в Лондон был осуществлён. Через полчаса из Лондона на Дворцовый телеграф поступило сообщение, что наши деньги перенаправлены похитителями в один из небольших банков Соединённых штатов. А ещё примерно через час в приёмной Департамента полиции раздался звонок — неизвестный сообщил координаты местонахождения похищенных Рокфеллеров. Их нашли в одном из больших деревянных амбаров на самом краю города. Отец и сын сидели на пыльном полу связанные и с кляпами во рту, но главное — живые и невредимые. Поводов для ссор с Соединёнными Штатами у России хватит и без этого похищения.

По моему распоряжению несчастным похищенным и их сопровождающим предоставили лучшие гостевые комнаты во Дворце, дали время привести себя в порядок, после чего я принял обоих Рокфеллеров в 17:00 в компании с Витте и Столыпиным в своём рабочем кабинете.

— Кто нас похитил? Вы знаете, кто это сделал? — Рокфеллер-отец был вне себя от гнева.

— Уважаемый Джон Дэвисон, — обратился я к старшему Рокфеллеру. — Прежде всего, позвольте принести вам обоим мои самые искренние извинения и взять на себя смелость поинтересоваться — а что-же собственно произошло с вами этой ужасной ночью?

Рокфеллер прокашлялся, внимательно посмотрел на меня, устало потерев переносицу:

— Произошла просто невообразимая история. Мы с нашим секретарём Джоном Стюартом проводили позднее совещание, разбирая взятые в поездку бумаги. Как только он ушёл, окно центральной комнаты нашего номера разбили брошенным с улицы булыжником, следом влетело несколько мощных дымовых шашек. Задыхаясь, мы пытались найти дверь, чтобы покинуть свой номер, однако, сделать это нам не удалось. Через какое-то время в проём разбитого окна запрыгнуло несколько человек, головы которых украшали лёгочные протекторы.

Противогазы или что-то на них похожее — догадался я.

— Нас схватили и вытащили наружу через окно, — продолжал старший Рокфеллер. — Положили на деревянную площадку, которая быстро поехала вниз. Я не смог рассмотреть, что это за механизм. Ещё я запомнил взрыв в покинутом номере и клубы фиолетового дыма. Это точно «гремучее золото» — взрывчатка средневековых алхимиков.

— Простите, я вставлю в Ваш рассказ небольшой комментарий, — обращаясь к Рокфеллеру, Столыпин смотрел исключительно на меня. — Ваше Величество, как нам уже известно, группа похитителей-злоумышленников изображала малярные работы фасада. Владелец гостиницы утверждает, что около месяца назад он разместил объявления в нескольких Петербургских газетах в поисках подрядчика для проведения покраски фасада гостиницы. Буквально через пару дней к нему обратилась малоизвестная питерская фирма, сделавшая очень соблазнительное предложение по цене — примерно вдвое меньше той суммы, на которую он изначально рассчитывал. Они подписали контракт, и подрядчик начал подготовительные работы — местами установил деревянные леса, а примерно по центру фасада — две передвижные деревянные площадки, каждая из которых поднималась и опускалась с помощью двух лебёдочных механизмов.

— Но как похитители узнали, что мы планируем остановиться именно в «Европейской»? — искренне удивился Рокфеллер-старший.

— Я почти уверен, что в Вашем ближайшем окружении действует лазутчик. И пришло время назвать вероятного заказчика. С высокой долей вероятности это Дюпоны. В пользу этого предположения слишком много фактов. Но, признаться, меня больше интересует судьба выкупа в 50 миллионов рублей, которые я заплатил за Ваши жизни, чем конкретная фамилия заказчика.

— Дюпоны. Проклятые кузены Юджин и Альфред. Это точно они. Чего стоит сам взрыв — крупнейшие в Мире производители тринитротолуола, чтобы отвести от себя подозрения пользуются средневековым методом, параллельно бросая тень на Ротшильдов, известных иллюминатов и поклонников всего магического.

— У вас с сыном будет время всё обдумать и нанести ответный удар. Месть, как известно, блюдо, которое лучше всего подавать холодным. Кстати, раз наш разговор пошёл начистоту, я хочу прямо спросить — почему при нашей первой встрече Вы так внимательно разглядывали выражение лица своего сына, когда речь пошла о покушениях на меня?

— Дело в том, — неожиданно заговорил младший Рокфеллер, — что я неоднократно предлагал своему отцу устранить Вас с нашего пути, особенно после внезапного оживления деятельности в этом году. Активное развитие России без нашего финансового участия однозначно неприемлемо для нашей семьи. Нет, конечно, не убить. Это наделало бы слишком много шума и ещё неизвестно, что ждать от Вашего брата, если бы он занял вакантное место. Испугать, притормозить, временно вывести из строя, сорвать планы. Отец категорически отверг эту идею, он вообще сторонник торга и договорённостей. Именно поэтому, глядя мне в глаза, отец и пытался понять — моих ли рук дело все Ваши неприятности?

— Да, у нас потом состоялся очень серьёзный разговор, — вновь взял инициативу в свои руки Рокфеллер-отец. — Я сказал — надо договариваться. Запугать можно мелкого торговца, но не императора огромной и сильной страны. В итоге я заставил сына поклясться, что дальше прожектов он не пойдёт. И знаете — я верю его слову, за все годы нашего общения он ни разу не дал повода в нём сомневаться.

— Да, это так. Я дал честное слово, что мои планы остались лишь планами в моей голове, — подтвердил младший Рокфеллер. — Тем более теперь нам придётся вплотную заняться нашими отношениями с Дюпонами.

— Пётр Аркадьевич, — обратился я к Столыпину. — Я прошу Вас резюмировать картину произошедшего.

— Как я понимаю, свою подрывную деятельность в России Дюпоны начали примерно год назад. Каким-то образом им становится известно о Вице-директоре Семякине и его слабости к деньгам, и они с потрохами перекупают его. Кстати, напомню — то, что он человек Ротшильда — не более, чем наше предположение, вполне возможно он им никогда и не был.

— Попробую смоделировать ситуацию дальше. Дюпоны выходят через своих доверенных людей на Семякина, который нанимает Карповича, Азефа и братьев Савинковых по заданию Дюпонов, для того, чтобы создать видимость покушений. Им была поставлена цель — легко ранить Вас, вывести из строя, но не убивать. Этим же занимался и Дмитрий Белов в Нижнем Новгороде. Ещё тогда меня смутили и выбор яда, и его доза. Задача явно была иной — подозрения в покушениях должны были пасть на любого из «большой тройки» — Нобелей, Ротшильдов, Рокфеллеров. Ваша ссора с каждым из этих кланов давала Дюпонам лазейку к бизнесу в России. Факты устранения исполнителей свидетельствуют о том, что игра велась по-крупному. Параллельно с этим, Дюпонами могли ставиться и иные цели — дестабилизировать ситуацию в России, затормозить Ваши реформы, окружить, так сказать, красными флажками, подставить и, хотя бы на время, подвинуть конкурентов. Да Бог знает, что ещё! Возможно они даже рассчитывали таким образом сблизиться с Вами, разыграв в дальнейшем роль друзей и защитников.

— Чем больше противоречий между сильнейшими кланами планеты, тем быстрее начнётся большая Мировая война. А это порох, тринитротолуол, динамит, которые так быстро и ловко превращаются в золото, что этому процессу позавидовал бы любой средневековый алхимик, — дал свой комментарий Рокфеллер-отец.

— Пётр Аркадьевич, а если допустить, что Бейкер не переходил на сторону Дюпонов, а играл в свою игру? Всё-таки он всем в этой жизни обязан Ротшильдам.

— Скорее всего так и было, ничего не подозревающий Бейкер активно предпринимает меры, о которых нам потом честно рассказал. Он, будучи в курсе планируемого теракта, со слов Азефа и Савинкова, неожиданно проболтавшихся ему уж не знаю из каких соображений достаёт по своим каналам немного взрывчатки, чтобы в случае опасности, активировать небольшое взрывное устройство и отвлечь внимание террористов. Узнавший о подобной подготовке Семякин не противостоит действиях английского разведчика, а усиливает их, незаметно для Бейкера добавляя дополнительные динамитные шашки за считанные часы до трагедии. Он даёт возможность Бейкеру в нужный момент привести бомбу в действие, ибо это и в его интересах, хотя и прямо противоположных. По задумке Дюпонов и Семякина мощный взрыв должен был посеять панику в огромной толпе, заставить массу людей в ужасе бежать, создавая давку. В условиях суеты и паники, он, единственный предвидевший происходящие события, прицельно стреляет по террористам, чтобы они в будущем не стали свидетелями обвинения против него. Также с помощью Дробышева он уничтожает опасного Карповича.

— Но неужели Бейкер не замечает несоответствие количества взрывчатки и силу взрыва?

— Замечает, о чём и сообщает Ротшильду, но что он может сделать один в такой ситуации, когда британская разведка, по сути, заняла нейтральную позицию.

— Я извиняюсь, что вмешиваюсь, — щёки на волевом лице младшего Рокфеллера немного порозовели. — Но получается, что Дюпоны по сути, реализовали на практике те действия, о которых в своё время размышлял и я.

Все Вы друг друга стоите — мелькнуло в моей голове. Волки, а скорее даже нет — львы или тигры, играющие или сражающиеся друг с другом (это скорее всего зависит от степени сытости) и пожирающие всех прочих вокруг. Вслух этого, я, понятное дело, не произношу.

— После трёх нападений, Дюпоны приходят к выводу, что с Вас пока достаточно, тем более вполне вероятны и какие-то их закулисные переговоры с Ротшильдом, о которых мы скорее всего никогда не узнаем. После Вашего положительного решения по иудейскому вопросу, Ротшильд похоже берёт Вас под свою опеку и всячески оберегает. Но тут в Петербург начинают собираться Рокфеллер с сыном, насчёт которых никаких обещаний Дюпоны не давали, а потому начинается дурацкая операция, связанная с их похищением, — продолжал Столыпин. — Дюпоны, получив информацию от своего агента, вновь подтягивают Семякина, а он, в свою очередь, доверенных Белова и Дробышева. К счастью для всех присутствующих всё окончилось вполне благополучно.

— Безусловно, мы искренне благодарны, хотя стоимость нашего вхождения на розничный рынок керосина, судя по всему, почти удвоилась, учитывая стоимость заплаченного за нас выкупа, — расстроено произнёс Рокфеллер.

— Ничего отец. Это не беда, а финансовые потери. Главное, что мы живы и здоровы. Спасибо, господи, что взял деньгами! — изрёк Рокфеллер-младший.

— Господа, Вы довольно быстро окупите потери, и я помогу вам в этом при условии, что мы будем общаться с открытыми забралами, не уподобляясь Дюпонам. В знак своих добрых намерений я освобождаю вас от компенсации выплаты, в конце концов эти печальные события произошли не по вашей воле, да и мы, как принимающая сторона, не обеспечили полную безопасность.

Витте недовольно крякнул, Столыпин искоса глянул на меня с непонятной полуулыбкой, глаза обоих Рокфеллеров засветились от радости.

Мы крепко пожали друг другу руки, и Рокфеллеры покинули мой кабинет. Им действительно стоило отдохнуть и привести себя в порядок. А наш разговор с Витте и Столыпиным продолжился.

— А где же, позвольте поинтересоваться, находится в данный момент наш продажный, но очень деятельный Вице-директор?

— Он в срочном порядке решил ретироваться. И едет в мягком вагоне из Петербурга в Варшаву, где его скорее всего ожидают солидный банковский счёт и билет до Парижа. Но, так сказать, есть нюанс — в трёх остальных купе этого роскошного вагона вместе с ним едет дюжина моих доверенных лиц. Какие будут распоряжения, Ваше Величество?

— Пётр Аркадьевич, я Вас очень прошу подыскать этому пронырливому господину камеру поменьше и посырее, в Петропавловской или Шлиссельбургской крепости, на Ваш вкус. Господ Белова и Дробышева следует объявить во Всероссийский розыск, я человек любопытный и хотел бы разузнать подробности, хотя вероятность увидеть их живыми у нас крайне мала. Кстати, Сергей Юльевич, какая сумма в счёт погашения нашего внешнего долга пришла от Ротшильда на данный момент?

— Весьма незначительная, Николай Александрович. Порядка 5 миллионов рублей.

— Я попрошу Вас из неё оплатить ремонт невинно пострадавшей гостиницы «Европейской» и выплатить компенсации родне Карповича, Азефа и братьев Савинковых, если таковая, конечно, имеются. Меня хотели сделать кровавым, но мне больше нравится другое прилагательное — великодушный. За Бейкером, Пётр Аркадьевич, прошу установить постоянную слежку, а Ротшильдов необходимо, Сергей Юльевич, предельно плавно отодвинуть от российского золота и ценных бумаг. Кстати, давно хотел обсудить с Вами меры по увеличению российской золотодобычи.

— Позвольте, а что же делать с медиумом Стефаном Самбором? — спросил Столыпин.

Я уже хотел также отдать Стефана Фомича под суд, но, вспомнив холодные невидимые пальцы на своих плечах и удивительные сомнения вызванного духа в подлинности моей личности, решил не гневить высшие силы. Кто его знает — как на самом деле устроен этот мир.

— Организуйте ему пожалуйста Всероссийские гастроли, пусть он покажет свой талант широким массам, думаю это должно развлечь нашу неизбалованную провинциальную публику. Но в Москве и Петербурге ему делать нечего, — распорядился я, зримо представляя слёзы Аликс, для которой разлука с любимым медиумом подобна расставанию маленькой девочки с любимой куклой.

Проводив Столыпина и Витте, я сел и придался размышлениям. Зачем людям столько денег? Вся эта бесконечная алчность, жажда власти, крови, смерти? Скорее всего это заложено природой ради развития, движения вперёд, а жестокая конкуренция — лишь разновидность Дарвиновской теории естественного отбора. В одном я с ним не согласен — не все произошли от обезьян. Некоторые семейства явно произошли от куда более крупных хищников. Ладно, не убили и на том спасибо. Учимся понемногу, учимся, — как любил говорить в прежней реальности Иосиф Сталин. Надо будет, кстати, приобрести новую книгу его стихов…