Факторизация человечности (Роберт Сойер) читать бесплатно онлайн полную версию книги

31

Раздался звонок в дверь лаборатории. С Кайлом работали двое аспирантов. Один из них подошёл к двери, и она открылась при его приближении.

— Я хотел бы увидеть профессора Могилла, — произнёс появившийся из-за неё человек.

Кайл вскинул взгляд.

— Мистер Налик, если не ошибаюсь? — сказал он, подходя к двери и протягивая руку для пожатия.

— Именно так. Надеюсь, вы не возражаете, что я явился без приглашения, но…

— Нет-нет, вовсе нет.

— Мы могли бы где-нибудь поговорить?

— В моём кабинете, — сказал Кайл. Он обернулся к одному из аспирантов. — Пьетро, посмотрите, что можно сделать с этой ошибкой неопределённости, хорошо? Я вернусь через несколько минут.

Аспирант кивнул, и Кайл с Наликом направились по изгибающемуся коридору к клиновидному кабинету Кайла. Внутри Кайл принялся очищать от бумаг второй стул, пока Налик рассматривал постер в аллозавром.

— Простите за беспорядок, — сказал Кайл. Налик умостил свою угловатую фигуру на стуле.

— У вас были выходные, профессор Могилл. Я надеюсь, вы нашли возможность подумать над предложением Банковской Ассоциации.

Кайл кивнул.

— Да, я думал над ним.

Налик терпеливо ждал.

— Простите, мистер Налик. Мне правда не хотелось бы покидать университет. Мне здесь было очень хорошо многие годы.

Налик кивнул.

— Я знаю, что здесь вы познакомились с вашей женой, и что здесь же вы защитили все три свои научные степени.

— Именно. — Он пожал плечами. — Это мой дом.

— Полагаю, что моё предложение было весьма щедрым, — сказал Налик.

— Без сомнения.

— Но если необходимо, я могу предложить больше.

— Проблема не в деньгах; кстати, я сегодня уже это кое-кому говорил. Мне нравится здесь, и мне нравится заниматься исследованиями, результаты которых я смогу опубликовать.

— Но удар по банковскому сектору…

— Я понимаю, что существуют потенциальные проблемы. Думаете, я хочу сотворить хаос? Пройдёт много лет, прежде чем мы всерьёз станем угрозой для безопасности смарт-кэш. Посмотрите на это вот с какой стороны: вы предупреждены о том, что квантовые компьютеры в скором времени появятся, так что вы можете начать работать над новым криптографическим решением прямо сейчас. Вы пережили проблему-2000, и эту проблему тоже переживёте.

— Я надеялся, — сказал Налик, — что мы сможем решать эту проблему с максимальной эффективностью затрат.

— Купив меня, — добавил Кайл.

Налик помолчал.

— Профессор, на кону стоит очень многое. Назовите свою цену.

— К моему немалому удовольствию, мистер Налик, я обнаружил, что у меня таковой нет.

Налик встал.

— Цена есть у каждого, профессор. У каждого. — Он двинулся к двери кабинета. — Если передумаете — дайте мне знать.

С этими словами он удалился.

Хизер должна была убедить свою единственную живую дочь признать правду. Если их семья вообще способна примириться, примирение должно начаться с Бекки.

Но в связи с этим возникал большой вопрос.

Когда Хизер собирается сделать психопространство достоянием гласности?

Поначалу она держала всё в секрете, потому что хотела разработать теорию, достаточную для публикации.

Теперь теория у неё есть — более чем достаточная.

Но она по-прежнему скрывает своё открытие. Для установления приоритета достаточно было бы предварительного сообщения в группе новостей по инопланетному сигналу. Потом дело дойдёт и до рецензируемых журналов, но сообщить о своём открытии она может в любой момент. Если захочет.

Платон говорил, что непознанная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой.

Но он имел в виду самопознание.

Кто сможет жить, зная, что любой и каждый может подвергать пристальному исследованию его мысли? Что случится с частной жизнью? С коммерческой тайной? С отношениями между людьми?

Может измениться всё — и Хизер не была уверена, что эти изменения будут к лучшему.

Но нет — она не поэтому хранит молчание. Не из-за каких-то возвышенных соображений о правах других людей, хотя ей нравилось думать, что она и их как-то принимает во внимание; помимо Кайла, она воздерживалась от соблазна залезть в голову кому-то, кого она знала лично.

Нет, истинная причина того, что она не объявила о своём открытии, была в другом: ей нравилось, по крайней мере, пока, быть единственной, кто владеет подобной силой. У неё было то, чего не было больше ни у кого — и ей не хотелось этим делиться.

Она не гордилась этим, но так было. Разве Супермен потратил хотя бы одну секунду на раздумья о том, как дать суперспособности остальному человечеству? Конечно, нет; это ему повезло их получить. Так с чего его главным приоритетом станет разделить их с другими?

Ей ещё предстояло найти в психопространстве то, что напрямую соответствовало бы юнгианским архетипам. Она не могла указать на какую-то часть вихря и сказать, что она представляет собой неиссякаемых источник людских символов, не могла указать на скопление гексагонов и сказать, что вот здесь содержится архетип героя-воина. И всё же даже просто размышляя о своём открытии, она узнавала новые вещи о собственном разуме.

Во-первых и главных, что она такое? Мать? Жена? Учёный? Есть архетипы родителей, и есть архетипы супругов — но западная концепция учёного не имела юнгианского определения.

Однажды она уже приняла такое решение. Её карьера может подождать; наука может пождать. Семья важнее.

И с помощью своего открытия она могла доказать Бекки, что её отец не растлевал её — так же, как Хизер доказала это себе. Вот что сейчас было самым главным.

Одним из способов было бы показать Бекки архив её собственной памяти. Однако здесь по-прежнему присутствовала неприятная проблема: как отличить истинные воспоминания от ложных? В конце концов, ложные воспоминания, разумеется, кажутся истинными, иначе Бекки никогда бы в них не поверила; они должны казаться такими же реальными, как любые другие, даже при просмотре изнутри, но…

Но из них ты не сможешь неккернуть в кого-то другого!

Конечно!

Конечно же неккерово переключение — перемещение в разум того, кто помнит точно ту же сцену — попросту не сработает, если воспоминание ложное. В другом разуме не будет соответствующего воспоминания, у двух разумов не будет общей части.

Если бы у Хизер оставались какие-то сомнения в невиновности Кайла, она могла бы влезть в голову Бекки, отыскать ложные воспоминания и продемонстрировать себе невозможность перехода из разума Бекки в разум Кайла.

Но…

Но нет. У неё никаких сомнений уже не было.

И кроме того…

Кроме того, одно дело искать воспоминания, которых, как она искренне надеялась, там нет. И совсем другое — своими глазами увидеть процесс, пусть даже на самом деле его и не было. Пусть лучше сама Бекки, в мозг которой уже впечатан этот отталкивающий образ, сама убедится в невозможности неккерова переключения. Самой же Хизер не хотелось бы становиться свидетелем пусть даже и фальшивой сцены, в которой её муж делает такое с их ребёнком.

Бекки может захотеть весомых оказательств. И она может их получить, пройдя по следам Хизер и заглянув прямо в голову Кайла.

Кайл будет полностью оправдан — но улучшатся ли отношения между отцом и дочерью, если, несмотря на изгнание демона, Бекки узнает, что отец больше любил её старшую сестру, что её рождение было незапланированным и нанесло сильный удар по семейным финансам в то время, когда родители ещё были аспирантами, что у её отца были низменные, недостойные мысли.

В самом ли деле это путь к исцелению?

Нет, нет… это не метод.

К тому же, существует лучший.

Позволить Бекки заглянуть в мысли своего психотерапевта, увидеть её манипуляции, её ложь.

Само по себе это может и не рассеять полностью Беккины сомнения. По мысли самой Хизер, даже если методы психотерапевта ущербны и неприемлемы, это ещё не доказывает, что никакого растления не было. Но если добавить демонстрацию того, что собственные воспоминания Бекки ложны, что никто другой не помнит того же, что она, то это должно полностью её убедить.

Пришло время начать лечение.

Хизер сняла трубку и позвонила Бекки.

Квартал Мод, где Бекки жила и работала, находится всего в нескольких кварталах к западу от университета, так что Хизер попросила Бекки встретиться за ланчем в «Водопое». За те дни, что она зондировала разум Кайла, она узнала о муже множество до того неизвестных ей вещей, и не в последнюю очередь — то, что ему нравилось это заведение, мимо которого Хизер проходила миллион раз, но ни разу там не бывала.

Хизер знала, что у Кайла сейчас занятия, так что опасности случайно встретить его там не было.

Она видела «Водопой» изнутри таким, каким его помнил Кайл — в поисках воспоминаний о Бекки она набрела на момент, когда Кайл делился своими горестями со Стоуном Бейли.

Однако вид реального «Вопопоя» стал для неё сюрпризом. Во-первых, разумеется, цвета были немного другими, чем те, что она видела глазами Кайла.

Но этим дело не ограничивалось. Бо́льшая часть того, что она видела в его памяти, было интерпретацией и экстраполяцией. О да, он помнил голограммный рекламный плакат пива «Молсон» с потрясающей блондинкой на лыжах — но изображённого на остальных плакатах он не запомнил вообще. И он запомнил, что скатерти были красными, хотя на самом деле они оказались в красно-белую клетку.

Был понедельник, 14 августа; Бекки работала в своём магазине одежды всю субботу и воскресенье, но понедельник и вторник были у неё выходными. И всё же она опоздала, а когда, наконец, появилась, вид у неё был весьма недовольный.

— Спасибо, что пришла, — сказала Хизер, когда Бекки уселась за маленький круглый столик напротив неё.

Лицо Бекки было мрачно.

— Я согласилась только потому, что ты сказала, что его не будет. — Не было сомнений в том, кого именно она имеет в виду.

Хизер надеялась на какой-то обмен любезностями, на какие-то новости о жизни дочери. Но, по-видимому, ничего такого не будет. Она мрачно кивнула и сказала:

— Нам нужно как-то решить проблему с твоим отцом.

— Если ты предлагаешь досудебное соглашение, то об этом я буду говорить в присутствии адвоката.

Хизер будто получила удар в лицо. Она глотнула воздуха, потом как-то сумела выдавить из себя слова:

— Никакого иска не будет.

— Я хочу этого не больше тебя, — сказала Бекки, немного смягчаясь. Ей никогда не удавалось изображать из себя крутую девчонку. — Но он разрушил мою жизнь.

— Ничего подобного.

— Я пришла не для того, чтобы слушать, как ты его защищаешь. Оправдывать такое не лучше, чем…

— Закрой рот! — Хизер сама поразилась, насколько резко прозвучали её собственные слова. Бекки округлила глаза.

— Просто закрой рот, — повторила Хизер. — Ты ставишь себя в дурацкое положение. Закрой рот, пока не сказала того, о чём потом будешь жалеть.

— С меня хватит, — сказала Бекки и начала вставать.

— Сядь, — рявкнула Хизер. Другие посетители ресторана уже начали на них пялиться. Хизер пристально посмотрела в лицо ближайшему из них, заставив его отвести взгляд. Он снова сосредоточился на своей тарелке.

— Я могу доказать, что твой отец тебя не растлевал, — сказала Хизер. — Я могу доказать это без тени сомнения, с любой степенью достоверности, какой ты пожелаешь.

У Бекки отвисла челюсть. Она потрясённо смотрела на мать.

Официант выбрал как раз этот момент, чтобы подойти.

— Здравствуйте, дамы. Могу я…

— Не сейчас, — резко ответила Хизер. Официант опешил, потом стремительно удалился.

Бекки моргнула.

— Я никогда не слышала, чтобы ты так разговаривала.

— Это потому что я сыта этой хренью по горло. — Бекки это поразило ещё больше; она никогда не слышала, чтобы мать ругалась. — Ни одна семья не должна проходить через такое. — Хизер сделала паузу, глубоко входнула. — Прости меня. Но мы должны положить этому конец — обязаны. Я не могу больше этого выносить, и твой отец тоже. Ты должна пойти со мной ко мне в офис.

— Что ты собираешься сделать? Загипнотизировать меня и убедить не верить в то, что я считаю правдой?

— Вовсе нет. — Она махнула официанту, и он несколько неуверенно приблизился. — Не заказывай много напитков, — сказала она дочери, — несколько часов у тебя не будет возможности сходить в туалет.

— Да что это вообще такое?

На лице Бекки, вошедшей в офис матери, отразилось выражение глубочайшего изумления. Хизер, глядя на неё, не смогла удержаться от улыбки.

— Это, дорогая моя, то, что центавряне пытались нас научить строить. Видишь маленткие плашки, из которых составлены большие панели? Каждая из них — это графическое представление одного из их посланий.

Бекки склонилась над конструктом, чтобы рассмотреть его поближе.

— Точно, — сказала она, распрямляясь и посмотрела на Хизер. — Мама, я знаю, что для тебя это было очень тяжело…

Хизер рассмеялась.

— Думаешь, я от переживаний поехала умом? Что я не смогла сообразить, как прочесть послания, и поэтому просто переставляла их и лепила из них фигурки?

— Ну-у… — сказала Бекки и махнула рукой в сторону конструкта, словно само его наличие всё прекрасно объясняло.

— Ничего подобного, милая. Это действительно то, что центавряне от нас хотели. Эта форма — развёрнутый гиперкуб.

— Что?

— Четырёхмерный эквивалент куба. Длинные части складываются так, что концы соприкасаются, и получается правильный многогранник в четырёх измерениях.

— И что конкретно таким образом достигается? — спросила Бекки с большим сомнением в голосе.

— Оно перебрасывает тебя в четырёхмерный мир. Позволяет тебе увидеть окружающую нас четырёхмерную реальность.

Бекки молчала.

— Так вот, — сказала Хизер, — всё, что тебе надо сделать — это залезть в него.

— Залезть туда?

Хизер нахмурилась.

— Я знаю, что должна была сделать его чуть больше…

— То есть ты говоришь… ты говоришь, что это такая себе машина времени, и с её помощью — что? — можно отправиться в прошлое и увидеть, что делал папа?

— Время — это не четвёртое измерение, — объяснила Хизер. — Четвёртое измерение — это направление в пространстве, перпендикулярное трём остальным.

— О, — сказала Бекки.

— И хотя в трёхмерном пространстве мы выглядим отдельными организмами, на самом деле мы — части единой сущности, если смотреть из четырёхмерного.

— О чём ты говоришь?

— Я говорю о том, откуда я знаю — знаю доподлинно — что твой отец ничего с тобой не делал. И ты тоже это можешь узнать.

Бекки молчала.

— Послушай, всё, что сказала — правда. Скоро я объявлю об этом открытии официально… я так думаю. Но я бы хотела, чтобы ты узнала об этом первой, прежде всех остальных. Я хочу, чтобы ты заглянула внутрь разума другого человека.

— Ты имеешь в виду папу?

— Нет. Нет, это было бы неправильно. Я хочу, чтобы ты заглянула в разум своего психотерапевта. Я скажу тебе, как его найти; я не думаю, что ты должна влезать в голову отца без его разрешения. Но эта проклятая психотерапевтка — этой скотине я ничего не должна.

— Мама, ты даже её не знаешь.

— О, ещё как знаю — я ходила к ней на приём.

— Что? Как? Ты же даже не знаешь её имени.

— Лидия Гурджиефф. У неё офис на Лоренс-стрит.

Бекки совершенно опешила.

— И знаешь, что она попыталась со мной сделать? — спросила Хизер. — Попыталась заставить меня исследовать насилие, которому подвергал меня мой отец.

— Но… но твой отец… твой отец…

— Умер до моего рождения, именно так. Но хотя я физически не могла подвергаться насилию со стороны отца, она сказала, что я демонстрирую все классические признаки. Язык у неё подвешен что надо, поверь мне. Она чуть не заставила меня поверить, что кто-то всё же учинял надо мной насилие. Не отец, понятное дело, но кто-то из родственников.

— Я… я этому не верю. Ты всё выдумываешь. — Бекки указала на конструкт. — Ты всё это выдумала.

— Нет, не выдумала. Ты можешь в этом убедиться сама. Ты увидишь, как Гурджиефф формирует у тебя ложную память, её собственными глазами, и я покажу тебе, как убедиться, что твои воспоминания ложны. Ну, давай, залезай в конструкт и…

В голосе Бекки слышалось опасение пополам с обречённостью.

— «Конструкт»? Ты так это называешь? Не «центавромобиль»?

Хизер постаралась не рассмеяться.

— Надо тебя познакомить с Читой — это папин друг. У него похожее чувство юмора. — Она сделала глубокий вдох. — Послушая, я твоя мама; я никогда не сделаю тебе ничего плохого. Поверь мне: сделай то, чего я прошу. Мы не сможем общаться, когда ты будешь там с открытыми глазами, но если ты их закроешь, то через несколько секунд перед глазами появится вид конструкта изнутри. Если тебе понадобится какая-то помощь, нажми на кнопку «стоп». — Она указала на неё. — Гиперкуб развернётся, ты сможешь открыть дверь, и я тебе расскажу, что делать дальше. Не беспокойся — когда ты снова нажмёшь кнопку «старт», то окажешься точно там же, где была. — Она помолчала. — А теперь полезай внутрь. Кстати, там довольно жарко. Не буду просить тебя раздеться до нижнего белья, как это сделала я, но…

— До нижнего белья? — потрясённо переспросила Бекки.

Хизер снова улыбнулась.

— Доверься мне, милая. А теперь залазь.

Через четыре часа Хизер помогла Бекки убрать кубическую дверь, и она выбралась из конструкта, опираясь на руку матери.

Некоторое время Бекки молчала, явно не зная, что сказать; слёзы текли по её щекам. Потом она упала в объятия матери.

Хизер погладила дочь по голове.

— Всё в порядке, милая. Теперь всё в порядке.

Бекки дрожала всем телом.

— Не могу поверить, — сказала она. — Это ни на что не похоже.

Хизер усмехнулась.

— Ещё бы.

Голос Бекки затвердел.