Фаберже-2. Новый горизонт

Глава 4

Я извинился перед хозяевами и вышел в коридор, набирая номер сестрицы.

— Лена, привет! Что случилось?

— Саша, слава богу! — голос девушки дрожал. — Маме резко стало хуже. Она потеряла сознание, я уже вызвала Семёна Петровича.

Волжанский, наш семейный лекарь. Обычно он приходил днём, после обеда. Если Лена обратилась к нему вечером, значит, дело и правда серьёзное.

— Когда это произошло? Что сейчас?

— Час назад. Мама пришла в себя, Волжанский уже работает. Но мама очень, очень слабая. Семён Петрович говорит… — голос Лены сорвался. — Говорит, похоже, что симптомы возвращаются.

Чёртов мёртвый камень опять дал о себе знать. А ведь я надеялся, что у нас будет больше времени.

— Мы немедленно выезжаем, — сказал я. — Беру билеты на ближайший поезд. Следи за мамой, не оставляй одну.

Лена всхлипнула на другом конце трубки.

— Хорошо. Поторопитесь, пожалуйста. Я… Вы нам очень нужны.

Я сбросил звонок и вернулся в столовую. Все с тревогой посмотрели на меня. И Василий Фридрихович, и Холмские понимали, что нарушить этикет я мог только в случае, если случилось нечто из ряда вон выходящее.

— Саша, всё в порядке? — спросил отец.

— Боюсь, нам нужно срочно ехать домой, — сказал я. — Прошу прощения, Михаил Петрович, но семейные обстоятельства не терпят. Старая проблема вернулась.

Холмский-старший тут же поднялся:

— Что случилось? Мы можем чем-нибудь помочь?

Василий встревоженно взглянул на меня и приподнял брови в немом вопросе. Я коротко кивнул. Мы поняли друг друга без слов.

— Моя мать нездорова, — пояснил я хозяину дома. — Мы бы с удовольствием остались на чаепитие, но, боюсь, вынуждены возвращаться в Петербург немедленно.

Михаил Петрович прикинул что-то в уме.

— Точно! Николай ведь рассказывал о несчастье, что постигло вашу матушку… Горе огромное, конечно. И врагу не пожелаешь.

Он тут же поднялся из-за стола, и все домочадцы — вслед за ним. Холмский-старший уже снова принял суровый и деловой вид.

— Семья — прежде всего, — сказал он. — Николай, помоги гостям собраться. Возьми ключи от моего автомобиля и лично отвези господ Фаберже на вокзал. А мы сейчас закажем для вас билеты…

«Сокол» оправдал своё название и всего за четыре часа домчал нас до Петербурга, хотя каждая минута тянулась мучительно долго. Экспресс летел сквозь темноту, и я невольно думал о том, что технический прогресс порой бывает настоящим спасением. В моё время такая поездка заняла бы почти сутки.

Мы с отцом почти не разговаривали, каждый был погружён в свои мысли. Холмский остался в Москве — не было смысла тащить парня в семейные неприятности. Пусть проведёт ещё один вечер с родными и приедет утренним экспрессом.

Родной город встречал нас неприветливо — моросил мелкий дождь, тротуары блестели от влаги, фонари отражались в лужах.

На выходе из вокзала нас уже ждало такси. Ещё одно преимущество прогресса — возможность заказать машину через приложение на телефоне. Ехать было всего ничего, и вскоре мы оказались у дома на Большой Морской. Я расплатился щедро, не торгуясь — сейчас не время экономить на мелочах.

Магазин уже давно был закрыт, мастера и подавно разошлись по домам. Старинные часы в холле пробили половину второго ночи.

Мы торопливо поднялись на старинном лифте и ворвались в прихожую жилого этажа. Нас встретила Марья Ивановна, и я сразу понял — дела плохи. Наша домоправительница, обычно воплощавшая спокойствие и невозмутимость, выглядела бледной и растерянной.

— Александр Васильевич! Василий Фридрихович! — она запричитала ещё на пороге, помогая нам снимать пальто. — Слава богу, так быстро приехали! Лидии Павловне совсем худо стало…

— Расскажите подробно, что случилось, — попросил отец, стряхивая капли дождя с рукавов.

— Ничто не предвещало! Лидия Павловна спокойно работала в гостиной, — торопливо рассказывала Марья Ивановна, провожая нас по коридору. — Эскизы новые рисовала для барона Штиглица… Всё как обычно было — краски на столе разложила, карандаши новые точила. Весёлая такая была, говорила, что идеи хорошие в голову идут…

Женщина замолчала, вытирая глаза фартуком.

— Дальше, пожалуйста, — мягко подтолкнул её Василий.

— Пошла я к ней в шестом часу чаю предложить с печеньем. Захожу, а она… — Марья Ивановна всплеснула руками. — Сидит в кресле без сознания, голова на грудь упала, руки повисли. Бледная вся, как мел. Я её тормошить стала — еле очнулась…

Мы быстро прошли по коридору к спальне матери. У двери я невольно замедлил шаг, готовясь ко всему.

Спальня была освещена мягким светом нескольких ламп. У постели женщины хлопотал семейный лекарь Волжанский. Лена сидела в кресле с другой стороны кровати, крепко сжимая руку матери, словно надеялась передать ей частичку своей жизненной силы.

Лидия Павловна дремала на высоких подушках, укрытая тёплым пледом. Лицо её снова приобрело нездоровую бледность, дыхание было поверхностным и неровным. Закрытые глаза глубоко запали, а под ними залегли тёмные круги.

Но главное — я сразу заметил фамильное яйцо на прикроватном столике. Артефакт едва светился.

Вместо привычного мягкого золотистого сияния — признака активной работы целебных чар — от яйца исходило лишь слабое мерцание. Камни тускло поблёскивали, словно угасающие в золе угольки. Магический фон был настолько слабым, что я едва его ощущал.

— Папа! Саша! — Лена вскочила с кресла и бросилась к отцу. — Как хорошо, что вы приехали! Мне было так страшно, что…

Василий крепко обнял дочь, но взгляд его тревожно скользил по лицу жены.

— Семён Петрович, — обратился он к лекарю, — доброй ночи. Как у нас дела?

Волжанский выпрямился, отложив какой-то медицинский прибор:

— Василий Фридрихович, Александр Васильевич, — он устало кивнул нам, — боюсь, симптомы возвращаются. Энергетическая пробоина снова даёт о себе знать. Температура понижена до тридцати пяти градусов, пульс слабый и неровный, давление упало. Магическая аура крайне нестабильна.

Лидия Павловна приоткрыла глаза:

— Вася… вы приехали… — голос её был едва слышным. — Хорошо, что вы дома… Вы заключили контракт?

— Не думай об этом, — Василий склонился над женой. — В Москве всё получилось. Но сейчас мы должны сделать всё, чтобы тебе стало лучше.

— Это я виновата, Васенька. Подумала, что достаточно выздоровела и засиделась за работой. Я просто переутомилась, а Лена такой переполох устроила…

Но лекарь едва заметно покачал головой, не сводя взгляда с Василия. Все уже понимали, что зло вернулось.

Я тем временем незаметно взял фамильное яйцо с прикроватного столика. Артефакт был тёплым от постоянной работы, но магические вибрации ощущались с трудом. Нужно было провести детальную диагностику.

Прикрыв глаза, я сосредоточился на артефакте в руках. Магические контуры были в идеальном порядке. Моя работа полуторавековой давности выдержала испытание временем — алгоритмы функционировали безупречно, силовые линии не имели ни малейших повреждений. Но вот самоцветы…

Александриты отказали первыми. Усилители высшего порядка выработали свой ресурс — вот почему артефакт работал слабее.

У них с этим всегда была беда — камни невероятно редкие сами по себе, а магические — и подавно. Во всём мире они добывались только в трёх местах, и месторождения иссякали. К тому же добывались в основном небольшие экземпляры — до одного карата. И поэтому не могли «жить» в артефактах столетиями.

Алмазы, рубины, изумруды и сапфиры в яйце ещё сохранили ресурс, но и он был конечен.

— Что с артефактом, Саш? — тихо спросила Лена.

Я открыл глаза и констатировал:

— Техническое состояние яйца идеальное. Но энергетический ресурс самоцветов подходит к концу. Александриты вышли из строя.

Я протянул артефакт Василию, чтобы он убедился лично. Отец покрутил яйцо в руках, оценил контуры и мрачно кивнул.

— В текущем режиме работы — две недели, и всё равно без александритов сила артефакта будет небольшой. У меня осталось несколько камней в личных запасах. Я могу попробовать заменить их, но вмешиваться в работу прадеда…

Дело было даже не столько в почтении потомка к предку или нарушении исторической ценности яйца. Василий не считал себя равным предку и попросту боялся испортить артефакт. Опасения справедливые, хотя я и мог помочь сделать всё правильно. Но Василий-то об этом не знал…

Лекарь кивнул:

— Это объясняет возвращение симптомов. Целебное воздействие ослабевает, и организм Лидии Павловны хуже справляется с последствиями пробоины…

Я забрал артефакт и поставил обратно на столик. Время поджимало, и нужно было принимать решения.

— Замена александритов не решит проблему, — сказал я. — Исцелить энергетическую пробоину сможет только мощный изумруд. Поэтому я предлагаю не трогать яйцо и сосредоточиться на создании нового артефакта.

Отец задумчиво кивнул.

— Логично. Но изумруд с нужными характеристиками будет стоить около шестидесяти тысяч… И то если повезёт.

Ещё один неудобный момент. Государство, владевшее монополией на сбыт магических самоцветов высшего порядка, продавало их… на государственных аукционах. Нет, в целом можно было понять желание окупить гигантские расходы на добычу камней, но артефакторам от этого было не легче.

Для артефакта Лидии Павловны требовался уральский изумруд исключительной чистоты весом не меньше пяти карат. Без облагораживания — это важно для самоцвета. Даже немагический камень с такими параметрами стоил целое состояние.

— Я выясню, какие лоты готовятся к продаже, и подам заявку, — сказал Василий.

Лекарь лишь сокрушённо покачал головой. Оно и понятно, речь шла о немыслимой сумме. Лена тут же принялась считать:

— Так, мы можем продать ещё кое-что из нашей коллекции. Плюс можно взять кредит в банке на недостающую сумму… Почти всю выручку мы вложили в производство…

Я рассеянно слушал её выкладки о ситуации. Ничего нового.

Разве что придётся вспомнить о конфискованной даче в Леашово и выяснить, пережил ли мой тайник архитектурный энтузиазм потомков.

С утра я отправился в Комитет по управлению государственным имуществом.

Здание на Исаакиевской площади производило впечатление неприступной крепости бюрократии — серый камень, множество окон в строгих рамах и вывеска, которая одним своим видом обещала часы томительного ожидания.

Внутри царила атмосфера казённого дома. Высокие потолки, паркетные полы, поблёкшие от времени портреты государственных деятелей на стенах. Повсюду сновали чиновники с папками, их шаги гулко отдавались в просторных коридорах.

— Вопросы по конфискованному имуществу — второй этаж, кабинет двести восемнадцать, — сообщила девушка за информационной стойкой, даже не подняв глаз от журнала регистрации.

Поднявшись по широкой лестнице, я обнаружил длинный коридор с деревянными скамейками вдоль стен. На них терпеливо сидели люди с кипами документов. Очередь к моему кабинету состояла из семи человек.

Устроившись на свободном месте, я принялся наблюдать за работой бюрократической машины. Дверь кабинета открывалась каждые пятнадцать-двадцать минут, выпуская очередного посетителя. Выражения лиц выходящих варьировались от растерянного до откровенно мрачного. Ни одной улыбки я не увидел.

Передо мной сидел пожилой купец, нервно теребивший шляпу. Он бормотал что-то про «незаконную реквизицию складов» и «произвол чиновников». За ним устроилась дама в траурном платье, судя по обрывкам разговора, пытавшаяся вернуть конфискованное имение покойного мужа.

Наконец, подошла моя очередь. Я вошёл в просторный кабинет с высокими окнами, выходящими во внутренний двор. За массивным дубовым столом сидел чиновник лет пятидесяти в мундире, с аккуратно подстриженной бородой и в очках с толстой оправой. Табличка на столе гласила: «Евгений Иванович Соколинский».

— Слушаю вас, — произнёс чиновник, не отрывая взгляда от документов.

— Александр Васильевич Фаберже. Вопрос касается дачи в Левашово, конфискованной в счёт погашения долговых обязательств нашей семьи.

Соколинский поднял глаза и внимательно посмотрел на меня:

— А, знаменитая династия ювелиров. Припоминаю ваше дело. — Он порылся в картотеке и извлёк толстую папку. — Усадьба площадью девять десятин с жилыми и хозяйственными постройками. Конфискована в счёт возмещения ущерба государству согласно…

— Совершенно верно, — ответил я. — Меня интересует возможность возврата данного имущества. И способы.

Соколинский покачал головой:

— Боюсь, что этот объект был взыскан в полном соответствии с законодательством. Ваша фирма оказала императорскому двору услуги ненадлежащего качества. И поскольку ответственным за оказание услуги считается Василий Фридрихович Фаберже, то конфискация была проведена в счёт личного имущества.

Я вытащил из папки заключение суда.

— Да, мне это известно. Однако позже суд установил истинного виновника и оправдал моего отца. Пожалуйста, ознакомьтесь с судебным решением. Я хочу выяснить, как действовать дальше.

Соколинский пробежался по вердикту и вернул мне документ.

— Да, всё верно, Александр Васильевич. Вы доказали невиновность вашего отца в совершении преступления и наказали истинного негодяя. Однако, увы, это ничего не меняет. Поставщиком императорского двора числится фирма Фаберже. И ответственность несёт её владелец, то есть ваш отец. Точнее, он уже понёс её. И скажу откровенно, вашей семье повезло отделаться только лишь дачей…

Я ожидал такого ответа, но всё равно не был готов сдаваться.

— И всё же мы бы хотели вернуть фамильную собственность. Как мы можем это сделать, Евгений Иванович?

Чиновник лишь пожал плечами.

— Вариант лишь один. Участие в открытом аукционе наравне с другими покупателями. — Соколинский достал ещё один документ. — Дача будет выставлена на торги, которые состоятся двадцатого декабря.

— Уже довольно скоро, — подсчитал я.

— Именно. Стартовая цена определена в размере восьмидесяти тысяч рублей, что соответствует оценочной стоимости имущества. Хотя реальная, конечно, выше. Лот вкусный, желающих будет много.

— Какие условия участия в аукционе?

— Стандартные. Залог в размере десяти процентов от стартовой цены — восемь тысяч рублей. Вносится за неделю до торгов. Шаг аукциона — пять тысяч рублей. Право участия имеют все лица, внёсшие залог.

Чиновник снял очки и протёр их платком:

— Должен предупредить, что бывшие владельцы не имеют никаких преимуществ на аукционе. Условия равны для всех участников. И цены на торгах нередко превышают стартовую на тридцать-пятьдесят процентов.

Значит, реальная стоимость может достигнуть ста двадцати тысяч рублей. Астрономическая сумма для нашего нынешнего положения.

Чиновник вернул очки на нос:

— Могу ли я ещё чем-то помочь, Александр Васильевич?

— Благодарю, это всё. Спасибо за информацию.

— Обращайтесь, если возникнут вопросы. И… удачи на торгах.

В его тоне слышалась едва заметная ирония. Видимо, Соколинский не очень верил в наши шансы.

Покидая здание комитета, я размышлял о полученной информации. Юридически всё было чисто — государство действовало строго по закону. Но где взять такие деньги за месяц?

Модульные браслеты приносили хорошую прибыль, но недостаточную. Нужно было вкладываться в производство, закупку камней. Максимум что мы могли накопить к декабрю — тысяч тридцать-сорок.

Да, были эксклюзивные заказы — здесь можно было развернуться. Но эксклюзивные артефакты делались долго, и мы не успели бы получить с них нужную сумму.

И, главное — все эти деньги нужны были на изумруд для Лидии Павловны.

Ирония ситуации била в глаза: чтобы спасти мать, нужен изумруд стоимостью почти как родовая дача. А чтобы вернуть дачу с изумрудом, нужно в два раза больше денег.

Я не хотел отдавать дачу. С ней было связано много добрых воспоминаний у нескольких поколений. Но я был готов отпустить её лишь в одном случае — если мои надежды на тайник не оправдаются.

А для этого следовало наведаться в Левашово и провести разведку.