Фаберже-2. Новый горизонт

Глава 24

Я спал четыре часа.

Этого хватило, чтобы восстановить силы и перезагрузить голову. Полтора века назад я привык работать на пределе возможностей — создание пасхальных яиц для императора порой требовало недель без сна.

Проснулся я с рассветом. Принял душ, оделся, спрятал малахитовую шкатулку во внутренний карман пиджака и спустился к завтраку.

В столовой уже собрались Василий Фридрихович и Лена. Отец пил кофе, скользя равнодушным взглядом по заголовкам свежей газеты. Лена просматривала какие-то документы, делая пометки карандашом.

Марья Ивановна сервировала стол — хлеб, масло, сыр, яйца, каша. Увидев меня, она вздохнула:

— Доброе утро, Александр Васильевич. Лидия Павловна к завтраку не выйдет. Ещё спит. Совсем ослабела, бедняжка. Может, потом что-то съест, когда лекарь придёт…

Последние слова прозвучали с сомнением.

Василий сжал кулаки под столом. Его лицо снова стало серым, осунувшимся. Он понимал — состояние жены ухудшалось, счёт шёл на дни.

Я сел за стол с неуместно бодрой улыбкой, предвкушая реакцию на сюрприз.

— Доброе утро.

Лена подняла взгляд от документов:

— Доброе, Саша.

Она выглядела уставшей. Снова тёмные круги под глазами, волосы были собраны в небрежный пучок, а не в привычную гладкую причёску.

— Кстати, — добавила она, — чего в итоге хотел от тебя барон Майдель?

Василий резко обернулся:

— Майдель? О чём ты говоришь?

Лена удивлённо посмотрела на отца:

— Разве ты не знал? Вчера ночью к Саше приходил Эдуард фон Майдель. Увёз его к своему отцу.

Василий уставился на меня:

— Ты ездил к Майделям? Ночью?

Я пожал плечами:

— Не счёл нужным беспокоить тебя, отец. Дело было незначительное.

— Незначительное⁈ — Василий повысил голос. — Майдель — барон! Ты дрался с его сыном на дуэли… Что ему было нужно?

Я залпом выпил первую чашку кофе. Марья Ивановна тут же наполнила её снова.

— Барон хотел откупиться от долга жизни своего сына. За десять тысяч рублей.

Лена застыла с документами в руках. Василий смотрел на меня с открытым ртом.

Я продолжил:

— Младший Майдель не справился с магией на ранговом экзамене. Чуть не сжёг себя и всех остальных. Я его спас. А отец Эдуарда счёл допустимым попробовать откупиться деньгами. Дурной тон быть должным недворянину, понимаешь ли.

Василий медленно выдохнул:

— И ты…

— Разумеется, отказался.

Лена вспылила.

— Саша, десять тысяч — это серьёзные деньги! Они бы пригодились! Мы могли бы…

— Спокойно, сестрица, — ответил я. — Мы получили нечто куда более ценное.

Жестом заправского фокусника я извлёк из внутреннего кармана малахитовую шкатулку и поставил на стол. А затем театральным жестом откинул крышку и развернул содержимое к Лене и Василию.

Увидев камень, отец уронил нож. Тот со звоном ударился о тарелку, упал на пол.

Лена застыла, удивлённо вытаращившись на содержимое шкатулки.

На белом бархате лежал изумруд. Крупный, насыщенно-зелёный, переливающийся в утреннем свете. Сейчас он сверкал ещё ярче, а благородная зелень самоцвета завораживала.

— Саша, — выдохнула Лена, — что это? Это…

— Уральский изумруд весом десять карат, — ответил я с удовлетворением. — Полученный в дар от графини Шуваловой за спасение её родственника.

Я достал из шкатулки сложенный лист бумаги и протянул отцу:

— Расписка от графини. Официальная передача фамильной реликвии мне.

Василий взял письмо дрожащими руками. Развернул. Пробежал глазами текст.

— Боже мой, — прошептал он. — Она действительно… Это же…

— Эдуард фон Майдель — внучатый племянник графини Шуваловой, — пояснил я. — Она узнала, что я спас его на экзамене. И решила отблагодарить по-настоящему.

Лена наклонилась над шкатулкой, не касаясь камня:

— Десять карат… Боже, Саша, это же целое состояние!

— Это спасение матери, — поправил я. — Шувалова добавила, что сообщила о передаче в Департамент контроля магических артефактов. Я связался с Денисом. Он сегодня приедет и лично зарегистрирует самоцвет на меня. Уладим формальности быстро, чтобы ни у кого не возникло вопросов.

Я посмотрел на отца. Василий так и застыл, приковав взгляд к самоцвету.

— Мы должны торопиться, отец. Изумруд для артефакта теперь у нас. Нужно срочно начинать работу.

Василий словно очнулся от оцепенения. Вскочил из-за стола, едва не опрокинув стул, и бросился к двери. А через минуту вернулся с ювелирной лупой в руках.

Схватил шкатулку, поднёс камень к свету. Приложил лупу к глазу и долго изучал изумруд, поворачивая его под разными углами.

Потом опустил лупу. Лицо его светилось от радости:

— Исключительная сила! Чистота безупречная! Магический фон… Дети мои, это то, что нужно! Он превосходен!

Отец повернулся ко мне, в глазах горел огонь:

— Да, да! Я передам текущие дела Лене и старшим мастерам. Ты, Саша, скинь всё, что можешь, на Холмского. Нужно начинать работу. Немедленно! Мне понадобится твоя помощь.

Я кивнул:

— Конечно, отец. Для этого я всё и затевал.

Василий обнял меня — крепко, по-мужски.

— Спасибо, сын. Спасибо.

Лена тихо всхлипнула. Вытерла глаза.

Марья Ивановна, стоявшая у двери, перекрестилась:

— Господь услышал наши молитвы.

Я посмотрел на изумруд в руках отца.

Настало время творить чудо.

Мы работали три дня без остановки.

Спали урывками по два-три часа, ели, не отходя от верстаков. Лена приносила еду, оставляла на краю стола, но часто мы всё равно о ней забывали.

Мастерская стала центром нашего мира, больше ничего для нас не существовало. Только металл, камни и магия.

Отец составил чертежи за первые четыре часа. Кулон сложной формы, рассчитанный на контакт с грудью, близко к сердцу. Именно там проклятие мёртвого камня било сильнее всего — высасывало жизненные силы, останавливало потоки энергии.

Конструкция была изящной и функциональной одновременно.

Основа — золото. Металл солнца, жизни, тепла. Он будет проводить энергию самоцветов, подпитывать жизненные силы матери, восполнять то, что забрал мёртвый камень.

Усиление — платина. Самый прочный из благородных металлов. Платиновые элементы скрепят всю конструкцию, не дадут магии рассеяться.

Центральный камень — изумруд. Связь со стихией земли. Жизненная сила самой планеты. Именно сила изумруда будет противостоять следам мёртвого камня напрямую.

Два сапфира по три карата каждый. Стихия воды. Баланс, течение, обновление. Они восстановят внутренний баланс организма, который был нарушен пробоиной.

Четыре александрита по карату. Усилители. Камни-хамелеоны, меняющие цвет в зависимости от освещения. Они свяжут все элементы воедино, усилят работу изумруда и сапфиров.

И финальный штрих — гравировка. Артефактная вязь, которая скрепит элементы и заставят артефакт работать как единое целое.

Я не имел права работать с самоцветами высшего порядка, поэтому занимался металлом.

Первый день ушёл на создание золотой основы.

Я расплавил золотой слиток высшей пробы в тигле, залил его в керамическую форму, которую отец подготовил заранее. Форма повторяла контуры будущего кулона — овальная основа с вырезами под камни, тонкие завитки по краям, крепления для цепочки. После остывания — обработка. Я сгладил неровности, убрал заусенцы, подогнал размеры под чертежи отца. Работа монотонная, требующая концентрации. Ошибка в миллиметр — и камень не встанет в оправу.

К концу дня золотая основа была готова. Отполированная, идеально гладкая, с точными выемками под шесть камней.

Второй день начался с платины.

С ней сложнее, температура плавления почти на семьсот градусов выше, чем золото. Обычная печь не справится. Я использовал магию огня на пределе возможностей. Пламя ревело в горне, белое, почти невидимое от жара.

Платиновый слиток медленно краснел, потом белел, наконец превратился в серебристую жидкость. Я отлил тонкие платиновые полоски — укрепления для основы. Они пройдут по контуру кулона, скрепят золото, не дадут ему деформироваться под весом камней.

Ещё отлил четыре тонких крапана — лапки, которые будут держать центральный изумруд.

Остывание, обработка, подгонка. Каждый элемент должен встать идеально.

К вечеру платиновые детали были готовы.

Отец тем временем работал с камнями.

Он достал изумруд из шкатулки, закрепил в специальном держателе. Взял алмазный резец.

Шлифовка камня — искусство, которому учатся десятилетиями. Один неверный надрез — и самоцвет треснет. Особенно хрупкий изумруд — они часто крошились в неумелых руках.

Отец работал с абсолютной концентрацией. Резец скользил по поверхности изумруда, снимая тончайшие слои. Грани становились ровнее, чётче. Камень начинал сверкать.

Я наблюдал со стороны, не мешая. Это была его работа. Работа Грандмастера восьмого ранга. Получилась идеальная огранка, подчёркивающая цвет и чистоту камня.

Отец повторил процесс с сапфирами. Шлифовка, полировка, проверка под лупой. Александриты были меньше — по карату. Но работа с ними требовала не меньшей точности.

К концу второго дня все камни были готовы.

Третий день — сборка.

Я соединил золотую основу с платиновыми элементами. Использовал ювелирную пайку — специальный сплав с низкой температурой плавления. Он намертво скрепляет детали, не повреждая основной металл.

Паял точечно, аккуратно. Каждый шов должен быть незаметным, прочным.

Через четыре часа металлический каркас был готов. Золото и платина сплелись в единую конструкцию.

Отец начал закрепку камней.

Сначала центральный изумруд. Он установил камень в оправу, загнул платиновые крапаны. Четыре тонкие лапки обхватили изумруд, держали его намертво.

Затем сапфиры. Они встали по бокам от изумруда, образуя треугольник. Отец закрепил их золотыми лапками, более тонкими, чем у изумруда.

Наконец — александриты. Четыре маленьких камня расположились по углам кулона. Закрепка глухая, металл полностью обхватывал камень снизу.

К вечеру третьего дня кулон был собран.

Отец держал его на ладони, изучал со всех сторон.

— Конструкция готова, — сказал он тихо. — Осталось превратить украшение в артефакт.

Он взял гравировальный резец. Тонкий, острый, с алмазным наконечником, и склонился над кулоном.

Артефактная вязь — это не просто узор. Это язык магии, записанный в металле. Каждая линия, каждый завиток имеет значение. Они образуют цепи, которые направляют магическую энергию, заставляют камни работать согласованно через связь с металлами.

Отец работал медленно, методично. Резец скользил по золоту, оставляя тонкие борозды.

Я стоял рядом, наблюдал. Линии сплетались в сложный узор, опоясывали кулон, связывали камни воедино.

Через два часа работа была закончена.

Отец выпрямился, положил резец. Провёл рукой по лбу — она была мокрой от пота.

— Готово, Саш…

Он вложил в кулон каплю своей магии и активировал артефакт.

Изумруд вспыхнул мягким зелёным светом. Сапфиры откликнулись синим сиянием. Александриты заиграли переливами оттенков.

Артефактная вязь засветилась золотом. Магия потекла по заданным каналам, объединяя камни, усиливая их свойства.

Мы смотрели, затаив дыхание.

Через минуту свечение погасло. Кулон лежал на ладони отца — прекрасный, изящный, наполненный силой.

— Получилось, — прошептал Василий. — Боже, получилось.

Он посмотрел на меня. В его глазах стояли слёзы.

— Спасибо, сын. Без тебя я бы не справился.

Я положил руку ему на плечо:

— Мы сделали это вместе, отец. Как и должно быть.

Артефакт для спасения Лидии Павловны был готов.

Оставалось только надеть его на неё.

Мы поднялись на второй этаж.

Отец нёс кулон, словно хрустальную вазу. Боялся уронить, повредить, разрушить три дня работы. Я шёл рядом, готовый подхватить его, если ноги подкосятся. Он не спал почти трое суток и держался на силе воли.

У дверей в спальню матери отец остановился и глубоко вдохнул.

Я кивнул ему и открыл дверь.

Комната была погружена в полумрак. Шторы задёрнуты, только тонкая полоска дневного света пробивалась сквозь щель. Пахло лекарствами, болезнью и чем-то затхлым.

Лидия Павловна лежала на кровати, и я понял, что мы едва успели.

Бледность мертвеца. Кожа почти прозрачная, сквозь неё просвечивали синие вены. Глаза запали глубоко в глазницы, обведённые тёмными кругами. Щёки ввалились. Руки — тонкие, как у скелета, лежали поверх одеяла.

Дыхание едва заметное. Грудь поднималась и опускалась с трудом, с долгими паузами между вдохами.

Счёт шёл на дни. Может быть, часы.

Фамильное яйцо Фаберже стояло на тумбочке рядом с кроватью. Оно излучало слабое свечение, но свет был тусклым, едва различимым.

Артефакт умирал вместе с ней.

Василий подошёл к кровати и опустился на колени рядом с женой.

— Лида, — прошептал он хрипло. — Лидочка, я здесь.

Она не ответила. Не открыла глаза. Пребывала в забытьи, на грани между жизнью и смертью.

Отец бережно взял её голову, приподнял. Я подал ему кулон.

Василий надел цепочку на шею жены. Тонкая золотая цепь легла на полупрозрачную кожу. Кулон опустился на грудь, прямо над сердцем.

Отец положил ладонь поверх артефакта, закрыл глаза и начал настройку.

Артефакты можно настраивать индивидуально — под конкретного человека, под его магический фон, под его потребности. Это делает их в разы эффективнее.

Отец вкладывал в кулон свою магию. Связывал его с матерью. Подстраивал под её ослабленный организм.

Я стоял у изголовья кровати и молча наблюдал.

Прошла минута.

Две.

Три…

Наконец, изумруд в центре кулона начал светиться. Сначала едва заметно — слабый зелёный отблеск. Потом ярче, ещё ярче…

Сапфиры откликнулись синим сиянием. Александриты засверкали. Магия артефакта пробудилась.

И началось чудо.

Дыхание матери изменилось. Стало ровнее, глубже. Паузы между вдохами сократились.

На лицо начали возвращаться краски. Сначала чуть-чуть — бледно-розовый оттенок на щеках. Потом сильнее. Кожа перестала быть мертвенно-белой.

Губы порозовели. Веки дрогнули.

Изумруд в артефакте сиял ровным зелёным светом. Я чувствовал, как он работает — выжигает остатки энергии мёртвого камня, латает энергетическую пробоину, восстанавливает баланс жизненных сил, подпитывает угасающий организм.

Сапфиры помогали, восстанавливая циркуляцию энергии. Александриты усиливали эффект.

Артефактная вязь светилась золотом, направляя потоки магии точно по назначению.

Василий открыл глаза и посмотрел на жену, потом на меня… В его взгляде было всё — надежда, страх, облегчение.

— Получилось.

Артефакт работал именно так, как нужно.

В этот момент я краем глаза заметил изменение.

Фамильное яйцо на тумбочке. Его свечение начало гаснуть. Быстро, неотвратимо. Последние крохи магической силы покидали древний артефакт.

Яйцо отдавало матери всё, что у него оставалось. Последний резерв. Последнюю каплю жизненной энергии.

Свет стал тусклым. Потом едва различимым. Потом исчез совсем.

Яйцо погасло.

Полтора века оно хранило дух Петра Карла Фаберже. Защищало его от времени, от забвения. Дожидалось момента, когда он вернётся в мир живых.

Потом оно поддерживало жизнь в Лидии Павловне. Замедляло действие проклятия мёртвого камня. Давало время найти решение. И теперь, когда решение было найдено, яйцо могло уйти на покой. Его работа закончена.

Я посмотрел на погасший артефакт. Испытал странное чувство — благодарность, грусть, облегчение.

Спасибо, старый друг. Ты выполнил своё предназначение.

Теперь ты просто ювелирный экспонат. Прекрасная работа мастера. Но больше не артефакт.

Отец не заметил. Он смотрел только на жену.

Лидия Павловна дышала ровно. Щёки порозовели. Руки уже не казались скелетом в коже. Кулон на её груди светился мягким зелёным светом. Жизнь возвращалась.

Василий наклонился, поцеловал жену в лоб.

— Спи, любимая, — прошептал он. — Теперь всё будет хорошо.

Мы тихо вышли из комнаты.

В коридоре отец прислонился к стене, закрыл лицо руками. Плечи его содрогались. Я не стал ничего говорить. Просто обнял и стоял рядом. Ему нужно было выплеснуть всё то напряжение, все те муки, страх и отчаяние, что съедали его так долго.

Я дал ему это время.

— Ну что, Саша, — наконец, сказал он. — У нас всё получилось. Через несколько часов твоя мать станет гораздо крепче.

— Да, отец. Ты тоже иди отдохни, а я пока хотя бы посмотрю почту.

— Хорошо…

Василий и сам выглядел тенью самого себя. Он выложился по полной и создал свой лучший артефакт, но за всё есть своя цена. Артефактор всегда вкладывает частичку себя в изделие. И он отдал слишком много. Теперь ему требовался отдых.

Я как раз зашёл в кабинет, когда зазвонил мобильный телефон. Резкая трель разорвала тишину дома.

На экране высветился контакт Краснова, одного из приказчиков купца Овчинникова.

Странно. Мы договорились о еженедельных отчётах по пятницам. Сегодня был вторник.

— Слушаю.

— Александр Васильевич! — голос Краснова был взволнованным, на грани паники. — Александр Васильевич, у нас катастрофа!

Я остановился посреди комнаты.

— Что случилось?

— Горит! — выкрикнул приказчик. — Завод горит! Наш московский завод!

На фоне слышались крики, звон сирен, грохот.

— Всё горит! Оборудование, склады, заготовки — всё! Люди заперты внутри…

Я сжал телефон так, что костяшки пальцев побелели.

— Я выезжаю первым «Соколом». Оставайтесь на связи, — сказал я и повесил трубку.

В кабинет заглянула Лена.

— Кто звонил, Саш? Ой! Что случилось?

Я посмотрел на сестру.

— Проблемы, — сказал я коротко. — Серьёзные проблемы. Хлебниковы не бросали слов на ветер.

И пошёл собирать вещи.