Фаберже-2. Новый горизонт

Глава 1

Я пробежался глазами по строчкам, и первая же фраза заставила меня замереть:

«Если вы читаете это письмо, значит, меня уже нет в живых…».

Почерк был мелкий, торопливый, руки писавшего точно дрожали. А подпись внизу страницы не оставляла сомнений:

«Николай Пилин».

Тот самый Пилин, который несколько дней назад сидел в камере. И который, согласно данным Ушакова, отбыл к праотцам с сердечным приступом.

Письма от покойников — это определённо новый уровень в нашей семейной переписке. До этого нам хватало счетов от кредиторов и скрытых угроз от конкурентов.

Я сложил листы и направился обратно в гостиную. За столом всё ещё сидели Василий Фридрихович и Ушаков, неспешно потягивая напитки из пузатых бокалов и обсуждая последние новости рынка. Лена и Лидия Павловна рассматривали новый каталог Картье, который я привёз из Швейцарии.

Едва я переступил порог, как оба собеседника замолчали. Василий Фридрихович первым заметил выражение на моём лице — годы семейной жизни научили его мгновенно считывать перемены в настроении.

— Саша, что это? — он кивнул на письмо в моей руке.

Я остановился у стола, не садясь. Такие новости лучше сообщать стоя — на случай, если кому-то понадобится срочно присесть или опереться о стену.

— Послание от призрака, — сказал я и протянул письмо отцу.

Денис поставил бокал и вопросительно посмотрел на меня. В его глазах я увидел знакомую готовность к очередному удару судьбы. Привычка человека, который работает в государственных структурах — там сюрпризы случаются ежедневно, и редко приятные.

Василий Фридрихович взял письмо, развернул и прищурился, разглядывая мелкий почерк. Я присел на край стула, приготовившись к традиционному семейному чтению вслух.

В нашем доме любые важные документы — от банковских уведомлений до деловых предложений — зачитывались перед всей семьёй. Демократия в действии.

Письмо от мёртвого человека, пожалуй, станет новым словом в этой традиции.

— Если вы читаете это письмо, значит меня уже нет в живых. Знаю, что после всего содеянного не имею права просить прощения, но должен рассказать правду…

Женщины замолчали и с недоумением уставились на отца. Он сделал паузу, поправил очки и продолжил:

— Это я подбросил мёртвый камень в вашу мастерскую. Камень предназначался для Василия Фридриховича, но Лидия Павловна случайно взяла его первой. Я не рассчитывал на это и никогда не хотел причинить вред женщине, которая ни в чём не виновата…

Денис резко выпрямился в кресле и сжал кулаки.

— Все эти месяцы меня мучила совесть, — продолжил читать отец. — Особенно когда я узнал, что Лидия Павловна при смерти. Я совершил два злодеяния против вашей семьи — подменил камни в императорских артефактах и подбросил мёртвый камень в кабинет. Оба раза — по заказу. Но не по своей воле…

Василий остановился и посмотрел на меня поверх очков. В его глазах читалось изумление вперемешку с яростью.

— Продолжай, отец, — тихо сказал я. Мне уже было известно содержание. Теперь его должны были услышать все.

— Меня запугали, но предложили большие деньги, если я соглашусь. У меня двое детей, жена не работает… Я был ужасно напуган и боялся за семью. Заказчик знал всё о моей жизни — где живу, где учатся дети, какие у нас долги и кредиты и чем больны родители…

Ушаков налил себе ещё «Наполеона» и залпом выпил. Понимаю его реакцию — услышать подробности заговора против друзей не самое приятное развлечение.

— На суде я взял всю вину на себя, потому что надеялся, что моих близких оставят в покое. Но сейчас понимаю — от меня избавятся. За мной придут — не одни, так другие. Тюремщики не смогут меня защитить, никто не сможет. Я смирился со своей судьбой, но… Умоляю вас, позаботьтесь о моей семье! Они ничего не знали о моих делах и ни в чём не виноваты!

Василий снова оторвался от чтения — ему было очень тяжело переваривать информацию. Но, взяв себя в руки, глава семейства продолжил:

— Заказчиком был мужчина по имени Фома. Больше я ничего о нём не знаю — ни фамилии, ни откуда он. Всегда появлялся внезапно. Говорил мало, но знал о моей семье всё до мелочей. Платил исправно и заранее. Оплата за мои действия поступала мне на счёт…

Василий Фридрихович перевернул страницу. Почерк становился всё более нервным и торопливым.

— Понимаю, что вашего прощения не заслуживаю. Но если со мной что-то случится, знайте — Фома опасен. Он не просто враг вашей семьи. Я не думаю, что он питает к вам личную неприязнь, мне показалось, что ему всё равно. У него или тех, на кого он работает, есть план, и ваше разорение было только началом. Берегитесь и, молю, не забудьте о моей семье. Старший, Андрей, пошёл по моим стопам и учится в академии. Если бы вы помогли ему устроиться, чтобы он смог содержать моих родных… Прощайте. Николай Пилин.

Отец закончил чтение и медленно сложил листы. В столовой повисла гробовая тишина.

Фома. Киняев, очевидно. На которого вышел Денис в своём расследовании. Якобы, фермер из Вологодской губернии.

— Что ж, — наконец произнёс я. — Теперь хотя бы понятно, кто стоит за заказом всего этого кошмара. Остаётся выяснить, кто такой этот Фома, на кого он сам работает.

Денис покачал головой.

— Саш, если это то, о чём я думаю…

Я кивнул:

— То искать мы будем долго и не факт, что успешно.

Я откинулся на спинку кресла и мысленно разложил информацию по полочкам. Отчасти даже приятно осознавать, что у тебя есть персональный враг с долгосрочной стратегией. Они, как правило, достойные противники.

Денис взял письмо из рук отца и внимательно изучил почерк, бумагу, чернила — привычка проверять подлинность документов.

— Это точно рука Пилина, — заключил он. — Узнаю почерк. Письмо непременно нужно передать капитану Морозову. Он вёл дело, знает все детали.

Ушаков сложил листы и посмотрел на меня:

— Но вот что странно, Саш. При жизни Пилин так никого и не сдал. А тут вдруг решил исповедаться…

— Боялся, — ответил я. — Это и по тексту письма видно. Человек писал в панике, торопился. Видимо, понял, что дни его сочтены.

Василий Фридрихович резко встал из-за стола. Лицо у него было мрачнее грозовой тучи.

— Значит, моя жена стала случайной жертвой! — проговорил он сквозь зубы. — Этот мерзавец целился в меня, а попал в Лиду…

Отец сжал кулаки так, что костяшки побелели. Я редко видел его в такой ярости. Обычно Василий Фридрихович был человеком спокойным, рассудительным и порой даже меланхоличным — творческая натура. Но когда дело касалось любимой женщины…

— Отец, успокойся, — сказал я. — Злиться сейчас бесполезно. Лучше подумаем, что делать дальше.

— А что тут думать? — отец резко обернулся ко мне. — Найти этого Фому и…

— И что? Мы же понятия не имеем, кто он такой.

Василий осёкся и тяжело опустился обратно в кресло.

— Но ведь кто-то должен знать этого человека! Фома… — он задумчиво повторил имя. — Нет, никого такого не припомню. За всю жизнь в ювелирном деле не встречал.

Я переглянулся с Денисом. Ушаков понимающе кивнул — он тоже помнил наш разговор о загадочных переводах.

— Завтра же поеду к следователю, — сказал я. — Передам письмо, а заодно спрошу, как дела с тем водителем грузовика, которого мы им сдали.

Ушаков тяжело вздохнул.

— Сдаётся мне это, тупик, Саш. Нет, всё нужно сделать правильно и по закону. Но и машина правосудия не всегда работает эффективно.

— Если не сможет Морозов, тогда будем искать сами, — ответил я. — И найдём. Это уже дело чести.

Следственное управление располагалось в мрачном сером здании на Литейном проспекте. Всем своим видом оно недвусмысленно намекало: сюда лучше не попадать.

Я припарковался у входа и прошёл через металлоискатель и детекторы артефактов под внимательными взглядами охранников. Дежурный, изучив мои документы с подозрительностью собаки-поисковика, наконец соизволил выдать пропуск.

— К Морозову… Третий этаж, кабинет триста семь, — буркнул он, даже не поднимая головы. — Прямо, направо и на лифте.

Лифт скрипел, постанывал и явно сомневался в целесообразности своего существования. Я предпочёл лестницу — быстрее и надёжнее.

Коридоры следственного управления напоминали больничные — серые стены, запах хлорки из уборных, смешанный с табачным дымом, и какая-то безысходность. По сторонам тянулись двери с табличками: «Отдел такой-то», «Допросная № 3», «Экспертно-криминалистический отдел». Романтика правоохранительной деятельности во всей красе.

Из одного кабинета доносился монотонный голос — кого-то допрашивали. Из другого — стук клавиатуры. Видимо, составляли протокол.

Кабинет триста семь оказался в самом конце коридора. Я постучал и услышал приглашение войти.

— Добрый день, капитан, — поприветствовал я.

Григорий Викторович Морозов сидел за стареньким деревянным столом у окна. Он поднял на меня красные глаза.

Мужчина лет тридцати пяти, среднего роста, с редкой проседью в тёмных волосах. Лицо усталое, но внимательное. На столе у компьютера расположились стакан остывшего чая, пепельница с окурками и стопка папок из серого картона.

Обстановка кабинета была спартанской даже по меркам государственного учреждения. Металлический стол, два стула, сейф в углу, карта Петербурга на стене и портрет государя. Никаких личных вещей, семейных фотографий или декоративных элементов. Рабочее место человека, который не питает иллюзий относительно красоты мира.

— Александр Васильевич? — Морозов изобразил любезную улыбку. — Неожиданно. Дело Пилина закрыто за… Думаю, вы сами уже знаете.

Он жестом пригласил меня сесть. Стул скрипнул под моим весом — мебель здесь не меняли с прошлого императора.

— Григорий Викторович, у меня появилась информация, которая может быть важна для следствия, — я достал конверт из внутреннего кармана пальто и положил на стол. — Вчера вечером мне передали это письмо.

Морозов взял конверт.

— От кого?

— От Николая Пилина. Написано незадолго до смерти, полагаю.

Следователь резко поднял голову:

— Пилин умер от сердечного приступа. Никаких предсмертных записок в камере не находили.

— Тем не менее он нашёл способ исповедаться и даже нашёл того, кто передаст эту исповедь, — я кивнул на конверт. — Ознакомьтесь, пожалуйста.

Морозов надел перчатки, развернул листы и углубился в чтение. Я наблюдал за выражением его лица. Сначала — профессиональная сосредоточенность. Потом — удивление. А к концу письма на лице следователя отчётливо проступило напряжение.

— Интересно, — протянул он, складывая письмо. — Очень интересно. Спасибо, что принесли, Александр Васильевич. Это письмо, определённо, пойдёт в работу. Кто доставил письмо?

Я пожал плечами:

— Какой-то курьер. Почту принял лакей, он не заметил особых примет.

Следователь быстро что-то записал в блокноте и нахмурился. Морозов явно не был рад внезапно свалившейся на него дополнительной задаче. Понять его можно — наше дело было далеко не единственным, а начальство требовало успехов.

— Григорий Викторович, насколько я понимаю, вы параллельно расследуете нападение на наш грузовик и похищение моей сестры? — напомнил я. — Есть новости?

Морозов кивнул:

— Да, но пока идут следственные действия, я не вправе делиться подробностями. Понимаете…

— Понимаю. Но кое-что я могу рассказать вам, — перебил я. — Этот Фома, о котором пишет Пилин. Я знаю, что Пилину платили со счёта некого Фомы Киняева из Вологодской деревни. И судя по датам переводов, оплата была именно за замену камней.

Морозов удивлённо посмотрел на меня:

— Откуда у вас эта информация?

— Из банковских документов. У меня есть друзья в соответствующих структурах.

Я заметил, как следователь снова напрягся. Интересная реакция.

— Григорий Викторович, что вы уже выяснили об этом Фоме? — спросил я прямо. — Вы заинтересованы раскрыть дело, я — тоже. И я готов помогать.

Я не играл с ним, но не раскрывал того, что уже выяснил от пленного водителя грузовика. И всё же мне хотелось понимать, что из него вытащил Морозов.

Капитан помедлил с ответом, явно взвешивая, сколько информации можно раскрыть.

— На допросе водитель грузовика тоже указал на некого Фому как на заказчика нападения, — наконец сказал он. — Описание весьма размытое. Он встречался с водителем и его сообщниками в кафе на окраине. Платил наличными, сразу всю сумму. Сообщников мы тоже взяли, идёт работа. Большего сказать не могу, прошу понять. Я и так сказал вам больше, чем следовало.

Я коротко кивнул. Действительно, Морозов не должен был говорить и этого. Но слова водителя подтвердились.

— И никаких зацепок?

— Работаем, Александр Васильевич. — Морозов встал из-за стола. — Поверьте, этот Фома нас тоже очень интересует. Особенно в рамках его возможной связи с Пилиным.

По тону я понял — разговор окончен. Давить на представителя силовых структур смысла не было — он и так пошёл навстречу.

— Спасибо за письмо, Александр Васильевич.

Но я не спешил вставать.

— Григорий Викторович, у меня есть просьба.

— Слушаю.

— Не мне учить вас выполнять свою работу. Но я хочу обратить ваше внимание на возможную связь этого Фомы с фирмой Хлебниковых. Тех самых Хлебниковых.

Следователь изменился в лице и едва не поперхнулся.

— Александр Васильевич, это смелое заявление.

— Посудите сами, — спокойно ответил я. — На счету Хлебниковых есть как минимум два грубых поглощения именитых ювелирных домов. Сазиковых и Верховцевых. Схема похожа на ту, которую пытались провернуть в случае с моей семьёй.

Морозов молча выслушал меня и покачал головой.

— Александр Васильевич, я не могу работать на основании одних лишь подозрений. Если у вас есть доказательства…

— Прямых — нет. Но если поискать связь этого Фомы с Хлебниковыми, они могут появиться.

— Александр Васильевич, — тон Морозова стал почти умоляющим. — Дело Пилина было закрыто, а сейчас… под вопросом. Я пока что веду только расследование похищения грузовика. А вы мне предлагаете искать связи с одним из богатейших магнатов Москвы! Вы же понимаете, что это не тот уровень?

Я улыбнулся.

— Не хотите вести сами — найдите зацепку и передайте коллегам. Впрочем, если мои подозрения верны, то на этом деле вы сможете сделать карьеру. Вы и так что-то засиделись в капитанах…

Я наконец-то поднялся и пожал ему руку:

— Если что-то ещё выяснится, обязательно сообщу. А вы подумайте над моим предположением.

— Будем на связи, — кивнул Морозов.

Выходя из кабинета, я обернулся. Морозов уже снова склонился над письмом Пилина, внимательно перечитывая каждую строчку.

Я спустился по ступеням следственного управления и остановился на тротуаре, пропуская мимо себя поток прохожих. Нужно было переварить полученную информацию. Я достал ключи от машины и как раз собирался сесть за руль, когда зазвонил телефон.

На экране высветилось имя: «Холмский Н.»

— Слушаю, Николай.

— Александр Васильевич! — голос Холмского звучал возбуждённо. — У меня отличные новости! Павел Акимович Овчинников подтвердил встречу на послезавтра.

Я прислонился к машине. Да уж, с такими новостями я едва не забыл о грядущей командировке в Златоглавую.

— Отлично, Николай. Во сколько встреча?

— В одиннадцать утра. Завод находится в Замоскворечье, адрес я знаю. Павел Акимович предлагает провести полную экскурсию по производству, показать технологические линии и мастеров.

— Будем, — отозвался я. — «Соколом» не хочу, поедем ночным экспрессом. Хоть выспимся.

— Как скажете! Я уже проверил расписание. «Мариинский» отправляется в половине двенадцатого, прибывает в Москву в половине восьмого утра. Как раз успеем позавтракать и добраться до завода.

Холмский явно уже всё просчитал и спланировал. Хорошо иметь толкового помощника. По этому пареньку было заметно, что выходец из старого купеческого рода. Деньги и дело видел с рождения, но относился к ним без легкомыслия.

— Прекрасно. Выкупайте всё купе. Я подъеду к тебе завтра к семи вечера, захватим чемоданы и отправимся на вокзал.

— Понял, Александр Васильевич. А что с образцами браслетов? Везти или сначала посмотрим производство?

— Везём обязательно — и низшие, и средние элементы. Пусть Овчинников увидит, что именно мы хотим производить. И отдельно возьми все элементы заготовок и камни-вставки — мастера должны понимать этапы.

— Хорошо, всё сделаю!

Я попрощался и сел в машину. Следовало ехать домой и готовиться к поездке — подготовить весь пакет документации, все чертежи и описание. Да и Лену не мешало бы проинструктировать. Она девчонка способная и уже брала бразды правления в свои руки, но нагрузка увеличилась.

А тайны и заговоры подождут до возвращения из Златоглавой.