Энгус: первый воин

Глава одиннадцатая Короли Эрина

Утренний туман скрывал молчаливо появившиеся драккары с подобранными парусами, слышался только мягкий плеск весел по воде. Спокойствие момента скрывало остроту реальности. И хотя норманны пересекли немало морей, на этот раз их прекрасные суда уже окутало покрывало смерти. Неожиданность нападения на сей раз оказалась на нашей стороне. Норманны не ожидали встретить ни нас, ни наших тактически выгодных позиций на побережье. И все-таки прекрасное зрелище их стремительной высадки на какие-то мгновения погрузило меня в грезу: я словно снова увидел себя на берегу восточной Англии, снова увидел того возбужденного первой битвой мальчика, который во все глаза глядел, как пристает к берегу могучая армада Айвара… Сейчас я испытывал похожие чувства, но мотивы были другими. Я сам стал другим. Я сражался уже не как юноша, сжигаемый сладострастием первых сражений и верностью товарищам по оружию. Теперь я сурово боролся за жизнь, помогая распутать ее хитрые сети, заставившие меня выбрать иное место на вечных полях сражений. Да, теперь я был выкован из того материала, из которого создаются настоящие воины: чистейшей, сознательной жертвенности. У меня имелась причина сражаться, у меня была правда. Когда я пустился в свой первый поход с отцом, то руководствовался лишь тем, что хотел быть со всеми. Я искал приключений в компании тех, кто крутится в вихре неопределенных судеб. Но теперь, через годы ученичества и испытаний, у меня наконец появилась собственная цель. И если я еще не достиг тех глубин, о которых говорил мне старый аббат, то цель у меня все же имелась совершенно определенная. Я надеялся, что его мудрость, навеки врезавшаяся в мою душу, и высокие духовные принципы, которые он передал мне, все равно будут постоянно созидать меня; и я буду становиться все более совершенным и научусь понимать все; достигну глубин, пусть медленно, без спешки, как верблюд, но достигну. Каждый мускул моего тела, каждый взгляд, каждое умение теперь сосредоточились лишь на одной цели — а именно так и рождаются настоящие воины. И с этими мыслями я ожидал врага.

С того самого момента, как мы покинули славный город Йорк, я не участвовал ни в одной битве. Судьба позволила мне отдохнуть, завернув в кокон учебы и учения, которым я обязан Ненниусу, Гвинет и Оуену, равно как и моему рабству. Все это огранило и закалило меня несказанно. В то утро на берегу я чувствовал, что у меня выросли крылья, и искал полета. Я был готов к новой дороге, которая приведет меня к новым свершениям и новой жизни.

Один за одним тринадцать драккаров медленно выплыли из тумана. Мы стояли спрятанные на узком берегу среди скал. Два наших отряда распределились по обе стороны так, что арьергард защищала скала, возвышавшаяся перед крепостью. Таким образом, даже если норманнам и удалось бы прорваться через передовые отряды, они все равно не смогли бы развернуться полным строем для настоящего сражения. И если они все-таки прорвались бы к Кайр Мердину, то мы замкнули бы их там, как в ловушке. Нас было немногим меньше, чем противника, примерно сто пятьдесят наших против двухсот норманнов. Но мы не сомневались в победе. Когда викинги вытащили драккары на безопасные отмели, мы ринулись на них со всей злобой изголодавшихся волков. У них даже не было времени построиться, и на узкой полосе гальки развернулась кровавая битва. Узость места не позволяла нам свободно маневрировать оружием, поскольку не было ни дюйма берега, чтобы на нем не стоял наш воин, бешено рубивший врага длинным мечом. Я сражался рядом с Оуеном, и недавние совместные занятия теперь придавали нам удвоенную силу, которой я даже не мог себе раньше представить. Крики боли и гнева возносились до небес, смешиваясь с приказами, отдаваемыми норманнам их ярлами.

В первых рядах авангарда на левом фланге мы с Оуеном вращали мечами, и они мелькали как смертельные колеса, рубившие всех, кто осмеливался к нам приблизиться. Норманны уже потеряли ту узкую полоску, на которую высадились, и некоторые пытались пробиться обратно на корабли. Через несколько минут мы с Оуеном и еще четверо наших воинов уже дрались на палубе одного из драккаров. Когда Коннл ап Риис, юноша, который, как и я, занимался с Оуеном, был убит ударом топора, в то время как карабкался на корму прямо передо мной, то в следующий же миг без всякого усилия я использовал момент, когда норманн занес топор для нового удара, на этот раз в мою шею, и воткнул лезвие ему меж ребер.

— За Коннла!

Мгновенно обернувшись на мой крик, Оуен широким взмахом меча обезглавил убийцу своего ученика еще до того, как тот рухнул на палубу.

Последние два драккара, которые оставались не заняты нами, получили время для маневра и стали удаляться от берега, оставляя товарищей и честь. Не думая долго, я пробежал палубу корабля, на котором дрались, — а к тому времени мы уже перебили всю команду! — и прыгнул на корму одного из убегавших судов. Один удар мне удалось отразить, и он пришелся прямо по борту, а в это время я прямым ударом уничтожил противника. Почти в то же время Оуен убил другого воина, защищавшего уходящий драккар, и теперь мы вдвоем стояли на корме, вращая мечами и укладывая всех, кто рисковал к нам подходить. Потом к нам присоединилось еще несколько наших, и мы погнались за другим драккаром. Не теряя ни секунды драгоценного времени, я приказал воинами сесть за весла, а сам быстро стал искать фал, чтобы поднять гигантский парус. Ветер сразу же надул его, и судно заскользило вперед, я же помчался на корму, чтобы взять кормовое весло. Подавая ритмичные команды, я заставил гребцов работать в одном ритме, но уходящий драккар, тоже умело используя паруса, все же уплывал от нас все дальше и дальше. Я маневрировал парусом насколько мог, чтобы пустить наше судно наперерез уходящему, стараясь взять курс почти под прямым углом.

— Что ты делаешь? — закричал Оуен, не понимавший моего маневра и потому разъяренный до предела.

Наша лодка теперь летела, как птица, но ее все-таки относило от цели, которая уходила с подветренной стороны. Однако скоро между нами образовался нужный угол, и я понял, что пришла пора ложиться под ветер. Я приказал поменять галс. Но на уходившем драккаре заметили наш маневр и тоже повернулись к нам кормой. Однако теперь наша лодка находилась под лучшим углом к ветру, и неминуемое сближение с убегающим драккаром оставалось лишь вопросом времени. Очень скоро появилась возможность бросать абордажные крючья. Несколько первых наших попыток враг удачно отразил, но наконец Оуену удалось зацепить уходящий драккар за планшир. Он изо всех сил натянул веревку, ему помогли еще двое воинов, тормозя ход противника. Убегавшие норманны не успели перерубить канат, как еще двое наших вонзили свои крючья в планшир, а потом и еще четверо. А через пару минут мы были уже на чужой палубе. Два бретонца, первыми, подобно берсеркерам, бросившиеся в бой, были немедленно убиты, но они дали нам время подтянуть драккар вплотную к нашему. Уже в следующий момент Оуен срезал двоих врагов своим вращающимся мечом Дувессой, или, как он его называл «черной красавицей». Меч заслужил такое имя за то, что приносил врагам только смерть или, скажем так, «хорошую смерть». Палуба шаталась и плыла под нашими ногами — море бурлило. Удары стали терять точность и силу, каждый теперь сражался против всех одновременно. Однако вскоре мы уже держали ситуацию в своих руках, и только два норманна кувыркались в ледяных волнах, пытаясь уплыть подальше.

— Пусть плывут! До берега слишком далеко, а вода слишком холодна. Они никогда не доберутся до берега! — крикнул Оуен, которому явно доставляло удовольствие видеть, как стучат по воде руками и ногами два викинга, сдающие прямо на глазах. Но мы все же подождали, пока вода закончит за нас работу, что, впрочем, заняло немного времени. Правда, надо сказать, что держались норманны стойко, хотя и были истощены битвой; однако ледяная бездна вод безжалостно поглотила их.

На берегу Бран приказал воинам собрать все оружие и снять одежду с мертвых норманнов. В живых осталось лишь несколько воинов, и их взяли в рабство.

— Энгус, а ты, оказывается, еще и замечательный моряк! — весело сказал Оуен и, подмигнув Брану, при этом так поддал рукой мой шлем, что тот откатился далеко по берегу.

— Теперь мы получили и одежду, и оружие, и драккары. И можем отправляться в Эрин. Медлить незачем.

Да, Бран был настоящий стратег; он не праздновал победу и не оплакивал павших. Эта победа была для него лишь ступенькой к дальнейшим действиям. Награды и погребения его не интересовали, он ценил только точность и быстроту действия.

— На море нашим командиром будет Энгус, — распорядился он и, повернувшись ко мне, добавил. — Ты и впрямь прирожденный моряк, парень.

Через несколько дней я, постаравшись вспомнить все, чему научился в дни ранней юности у товарищей-моряков, уже чувствовал себя среди бретонцев опытным мореплавателем. Они никак не могли ни оценить мои умения в этой области, ни даже пытаться с ними сравниться. Нас ждало долгое путешествие до залива Уи Дунхада, а потом еще предстояло плыть вдоль побережья к северу, пока не доберемся до места, где норманны основали свой порт работорговли под названием Дублин. Поначалу короли Эрина почти не обращали внимания на викингов, поскольку те не представляли никакой угрозы для их королевств, но позже Олаф Белый, король Дублина, попытался объединить свои земли, что и привело к союзу королевств Уи Найола, Коннахта, Мюнстера и всего Ольстера. Но на горизонте прекрасного острова уже собирались тучи, и они становились все тяжелее и тяжелее, а с прибытием Айвара и вовсе превратились в ужасную бурю.

Мы начали поход ясным днем и двигались четким строем во главе с моим флагманом. Оуен шел следом по левому борту от первого судна, а Бран — по правому. Все было отлично, но неожиданно, проходя небольшую бухту, мы заметили четыре драккара, выходящих в направлении открытого моря. Мы были настолько близко, что могли пустить в дело абордажные крючья, но норманнам дул в паруса попутный ветер, и они ловко маневрировали, все увеличивая расстояние между нами. А затем эти четыре судна еще и разошлись в разные стороны, пытаясь таким образом расчленить наши силы. Оуэн приказал нам поставить паруса по ветру и пуститься в погоню за одним из драккаров. От этого его маневра корму стало заносить сильнее, чем нос. В следующий момент разбежались в разные стороны и остальные наши суда в погоне за другими тремя драккарами викингов. Мы пытались перехватить ветер наших противников, перекрыв им своими парусами поток воздуха. Однако мастерство и ловкость их кормчего превратили наше преследование почти в стопроцентный для нас риск потерпеть настоящее кораблекрушение. Викингу удалось максимально выгодно использовать боковой ветер, и их лодка шла едва ли не быстрее нашей. Оказалось, что мы имеем дело с удивительно опытным моряком. Ветер дул нам в спины, и два судна неслись почти бок о бок друг с другом. Гребцы также не дремали на обоих драккарах. В результате мы все же неуклонно сближались. Но тут вдруг рулевой викингов проорал какую-то команду, и их судно полукругом развернуло нос к подветренной стороне так, что их драккар, на мгновение накренившись и затем выправившись, теперь на всех парусах устремился прямо на корпус нашего судна. Мы, чтобы избежать удара в борт и не позволить им расколоть наше судно пополам, выставили рулевое весло, дабы отвести в сторону нос. Но даже несмотря на эту предосторожность борта наши столкнулись с оглушительным треском. В следующий момент люди с обеих сторон уже замахнулись крючьями, как вдруг я услышал пронзительный крик:

— Энгус! — Мое имя прозвучало громко и явственно, так произносили его лишь люди из племени отца, и сердце мое гулко забилось… — Энгус, это ты? — Нет, увы, это не было обманом слуха или игрой воображения, меня действительно называли по имени. — Да никак это и впрямь ты, малыш! Ах ты, сукин сын! — Я был напуган, словно ко мне обращался призрак, но, внимательно посмотрев туда, откуда раздавались крики, я не поверил своим глазам… И тогда я поднял руку, отдавая всем приказ прекратить бой… — Ты что, собрался, напасть на старых товарищей? Да если бы ты не был сыном Морского Волка, я бы уж сказал кое-что о твоей матери, пащенок!

Это был Хагарт! Мне казалось, что я сплю… Хагарт! Старый дружище Хагарт. Мой друг и союзник!

— Остановитесь! Это свои, остановитесь! — закричал я, стараясь предотвратить убийство. Мы остановились и просигналили остальным прекратить преследование.

— Хагарт! — Не зря мой друг монах Эфрон говорил мне, что чудеса на свете бывают. — Хагарт! — Я изо всех сил махал ему рукой и не мог удержать слез, рвущихся наружу при виде друга, с которым был связан кровью. Ведь он был настоящим братом отца. Братом по выбору. — Ты, ходячая скала! — крикнул я. — Никто еще на этой земле не способен тебя убить! Только подожди, дай мне объяснить своим товарищам, что происходит. — Все смотрели на меня в полном недоумении, не понимая, что же действительно случилось. Положение выглядело странным даже для меня — но почему бы не принять от жизни хороший подарок с распростертыми объятиями?

— Стой, не двигайся, Хагарт!

Я быстро помчался к лодкам Оуена и Брана, уже соединявшим наш маленький флот для дальнейшей битвы, и тотчас вернулся обратно, взяв с собой двух этих военных вождей. Теперь наш флот состоял не только из наших судов, но и из четырех драккаров норманнов, и мы немедленно устроили небольшое совещание на борту судна Хагарта.

Но еще раньше, как только мы коснулись друг друга бортами, я перескочил к Хагарту, чтобы приветствовать друга. Я так давно не видел его!

— Энгус! — Теперь он жадно обнимал меня, любуясь и гордясь одновременно. Я оказался почти раздавлен в его могучих медвежьих объятиях.

Мы рассказали друг другу обо всем, что с нами произошло за эти годы, и то, что мы услышали друг от друга, оказалось весьма интересным, особенно, если учесть, при каких печальных обстоятельствах мы расстались. За многое стоило благодарить Бога, ведь после всего, что произошло тогда, жизнь пошла гораздо лучше, чем можно было бы предположить.

Хагарт поведал, что он с союзниками — норвежцами — тоже собирается напасть на Дублин.

— Это наилучший момент, потому что короли Эрина готовят атаку на Олаф, форт Белого Человека.

— Энгус приносит нам удачу, — неожиданно заметил Оуен, и мне снова пришлось вжать голову в плечи, чтобы вынести его одобрительный хлопок.

Всего в нашем распоряжении теперь оказалось семнадцать драккаров, и, дождавшись раннего утра, мы встали неподалеку от устья реки, ведущей к форту. Сразу же по прибытии мы выслали разведчиков осмотреть укрепления и все подходы к форту. Было решено дождаться начала атаки ирландских королей и немедленно к ней присоединиться.

На следующее утро мне поручили опасную миссию разведчика, поскольку только я, не считая, конечно, норвежцев Хагарта, свободно владел языком норманнов. Я поставил на то, что меня не узнают. К тому же прошло столько лет — кто станет и вспоминать о юноше? Странные чувства обуревали меня, когда я отправился на это задание. Я шел прямо в лапы к Айвару, ставшему могущественным королем всей Британии. Впрочем, я тоже сильно изменился, и больше не был тем тоненьким пареньком, который сопровождал отца в своем первом военном походе. Я давно стал мужчиной, который решил во что бы то ни стало встретиться с самым влиятельным человеком на острове. И решение это застыло у меня в крови.

Я двинулся вверх по реке на одном из драккаров, взяв с собой семерых норвежцев Хагарта, и в форте представился как работорговец. Правда, охрана удивилась, что я не привез с собой никакой военной добычи, но я объяснил, что на нас напали норманнские пираты и, помимо добычи, увели еще и несколько человек команды.

— Мы хотим купить рабов подешевле в Дублине, чтобы не возвращаться в Берген с пустыми руками, — закончил я.

Нам позволили пришвартоваться, и мы разделились на четыре группы по двое. Одна группа отправилась на рынок рабов, дабы подтвердить наш род занятий, остальные стали просто гулять по крепости. На улице, где размещались кузни, мы заметили немало болтающихся без дела солдат и множество оружия. Также я выяснил, что Айвар прибыл сюда несколько месяцев назад после своего последнего похода и теперь наслаждался гостеприимством Олафа, Белого Человека. С собой Айвар привел немыслимое количество рабов: пиктов и скоттов из Далрайаты и бретонцев из Уэльса, которых намеревался продать на невольничьих еврейских рынках. Рабов было так много, что Айвар распорядился построить две сотни лодок, чтобы перевезти их в халифат Кордовы, к первой большой остановке на невольничьем пути. Сын же его Ситрик, недавно вернувшийся с востока, тоже был здесь, и его возвращение служило главной темой разговоров повсюду. На рынке только и твердили о богатствах, которыми полны эти дальние страны, и о том, сколько и чего он привез сюда. Мавританский шелк; золотые индийские кинжалы, украшенные драгоценными камнями; обоюдоострые персидские топоры, сделанные из чистого золота, с гравировками и в виде полумесяцев, а также предметы, которые персы называли анкусами и использовали для того, чтобы погонять в битве огромных животных — слонов. Были здесь уж и совсем диковинные вещи, нечто вроде меховых попон для лошадей, которые вызывали удивление по всему Дублину, равно как и колоссальное количество красивейших мавританских рабынь. Эти женщины со смуглой кожей и черными волосами всегда очень ценились среди норманнов и благодаря необыкновенной внешности и несравненной красоте стоили огромных денег на рынках Хедеби, Сигтуны или Бирки. Их покупали только короли и ярлы. Ситрик всюду появлялся в сопровождении своих комитатусов[12] — верховых, которые пользовались замысловатым и таинственным оружием из Турции.

Мало-помалу мы все собрались снова в гавани, а когда спустилась ночь, отплыли к устью, предварительно пожаловавшись охране на непомерно высокие цены. По возвращении мне непременно придется попросить Оуена и остальных бретонцев сбрить свои длинные усы, делавшие их похожими на моржей, чтобы не слишком выделяться. «Странный народ, эти бретонцы», — думал я.

— Рабы, привезенные Ситриком, вынудили всех работорговцев поднять цены, — горько жаловался я стражникам. — Может быть, нам выпадет больше удачи где-нибудь в монастырях на юге. Раз уж не удалось заполучить по сходной цене рабов, то поищем счастья в церковной утвари!

— Удачи! — пожелал мне один из стражников. — Но будьте осторожны, ибо король Мьюредах Ольстерский разгневан нашим недавним нападением на монастырь в Армахе, его войска так и кружат поблизости. Он стремится взять все монастыри под свою защиту.

— Спасибо за предупреждение, старина! Ничего, как-нибудь выкрутимся и пару монахов убьем! — пообещал я, в душе смеясь над идиотом, который махал мне рукой и ржал как лошадь.

Драккар быстро скользил по гладкой воде, и скоро Дублин остался позади.

Затем несколько дней после этой разведывательной экспедиции мы лишь сидели и ждали, выставляя небольшие дозоры. Кроме того, мы разослали гонцов во все королевства Эрина с известием о том, что готовы поддержать их и выработать более точный план совместного выступления. Но ни один гонец не вернулся, и нам оставалось только тщательнее обследовать подходы к городу, чтобы к началу атаки все находились в нужное время в нужном месте.

И вот в одно серое холодное утро, будто предвещая битву, раскаркались вороны, и в лагерь вернулся один из гонцов.

— Союз Эрина готов к бою! Они на равнине перед Дублином!

Эта новость заставили Брана действовать без промедления.

— На лодки! Как только они откроют ворота, думая, что мы — норманнское подкрепление, занимайте позиции, чтобы дать возможность союзным войскам как можно скорее войти в город!

Еще поднимаясь по реке, мы видели, как штурмуют Дублин объединенные силы четырех королей Эрина. Командовал ими, будучи великим властителем Уци Найола, сам король Эдх. Он и Конхобар из Конахта сосредоточили все силы на взятии ворот, выходивших на равнину с левого фланга. Айвар и Ситрик тоже вывели своих воинов на равнину, защищая правый фланг. Гнев и ярость обоих противников смешались в сече, и даже с реки нам были видны Айвар и Ситрик верхом, в окружении своих комитатусов, украшенных турецким оружием и чем-то напоминавших женщин. Я почувствовал себя волком, который видит добычу, стиснул зубы и зарычал. Это заметил Оуен.

— Ну-ка, успокойся, Энгус! Никто не выигрывает битвы одной яростью!

Мьюредах, король Ольстера, дрался с Айваром, когда к нам, ведомый нашим гонцом, подъехал Доннхад Мюнстерский.

Увидев флот из семнадцати драккаров, пришвартовавшихся в порту перед речными воротами, и разглядев, несомненно, норманнские изображения на щитах, охрана, не задумываясь, открыла нам ворота. Но мы не только не оказались подкреплением, которого они ждали, но и принесли им немедленную смерть. Я в стремлении к своей цели не останавливался ни перед чем. Оуен оказался прав: меня переполняла только ярость. Битва разворачивалась на равнине; по другую сторону укрепления ворота охранялись всего несколькими воинами. Благодаря нашему переодеванию мы благополучно миновали первую преграду, но потом стража догадалась, что мы штурмуем ворота, и попыталась остановить нас. Однако мы занимали более выгодное положение и к тому же значительно превосходили их в численности. Сломить сопротивление охраны оказалось нетрудно, хотя я увидел, как побежденные норманны предприняли последнюю атаку берсеркеров, в отчаянной слепой ярости бросившись на нас, — но все были положены нашими мечами. Доннхад подоспел, когда все уже было кончено, но прибыл он вовремя, ибо в тот же момент на другом конце города норманны узнали о нашем вторжении в форт. На нас ринулась конница, и если бы Доннхад опоздал или наш гонец с планом Брана не добрался бы до него, мы никогда больше не увидели бы солнца.

— Оуен, ворота наши! Собирай людей и отправляйся с Энгусом и Хагартом на помощь Мьюредаху против Айвара! — крикнул нам вождь.

Я глянул на Брана с благодарностью, но глаза мои сверкали еще и гневом, и местью… Или нет — моей целью. Мы быстро сплотились и по холму вдоль реки помчались на правый фланг, где уже давно шла битва Мьюредаха с Айваром.

То была кровавая сеча. Чтобы пробиться через ряды противника, воины Мьюредаха встали плотным прямоугольником, но викинги Айвара, ощетинившись копьями и щитами, представляли собой непроходимую преграду. В центре стояли сам Айвар с Ситриком, и их защищали комитатусы. К нашему появлению положение складывалось так, что пробиться через эту стену можно было только одновременной атакой отряда, выстроившегося клином. Впрочем, и такая атака была почти равносильна самоубийству. Когда Оуен сдернул свои норманнские одежды и обернул вокруг голых бедер килт, его сразу узнал Мьюредах, увидевший знакомые цвета.

— Король Мьюредах, прошу твоего разрешения пробить линию норманнов с моими людьми!

— Но это смерть, человек из Кимра!

— Не с моими молодцами! Я сам обучал каждого из них! Нам не страшна даже отборная гвардия Айвара!

— Что ж, если так, человек из Кимра… Ты получил мое разрешение, но не мое одобрение. Я никогда не приказываю людям идти на верную смерть.

— Благодарю тебя за разрешение, Мьюредах! — крикнул Оуен, и больше не медлил.

Он тут же приказал всем нам выстроиться в порядок, называемый «клином», — треугольник, в котором острый угол авангарда прорывался через ряды врага, а арьергард охранял захваченную территорию. Сам он, разумеется, встал во главе клина, а я — рядом с ним, также обнажив грудь, а на плечи накинув тот килт, что подарила мне в Кайр Лионе Гвинет. Он для меня — очень дорогая память, и невозможно было найти более подходящего времени для того, чтобы надеть его на глазах у всех, чем бой с норманнами Айвара. И этот килт на плечах в случае нашей победы будет лучшим подарком Гвинет! Я встал с левой руки Оуена, отступив лишь на шаг, а Хагарт встал справа. Выстроившись таким образом, мы сомкнутым строем ринулись в наступление. Действуя совершенно синхронно, мы мало-помалу прорвали первые линии противника. Клин наш состоял приблизительно из тридцати человек, и тридцать мечей вращались с бешеной скоростью, словно были одной страшной военной машиной. Как только кто-то из нас падал, на его место тут же вставал другой, не позволяя сбавить темп удара и не давая норманнам воспользоваться малейшей прорехой в наших рядах. Как только мы занимали какое-то пространство, работая с гармонией отлично сыгранного оркестра, на него тут же вступали воины Мьюредаха и защищали его до последнего дыхания. Наша тактика оказалась более выигрышной, чем норманнская. Они дрались не так организованно. Норманны, будучи отличными воинами, настолько ценили свои личные умения, что не хотели подчиняться никому, а без полного подчинения на войне невозможна никакая организованная атака или оборона. Однако, когда мы оказались в самой гуще противника и добрались наконец до комитатусов, положение наше весьма осложнилось. Комитатусы сражались верхами, пользовались турецким оружием, и, кроме того, у них были длинные турецкие пики. Ситрик набрал их из лучших, проверенных во множестве походов воинов, и в каждом был уверен, как в себе. Теперь сражение стало еще более ожесточенным. Оуен, Хагарт, я и еще семеро смельчаков прорвались сквозь главную линию обороны, но ряды за нами сомкнулись, преградив дорогу остальным бретонцам и Мьюредаху. Мы оказались в плотном вражеском кольце, и тогда нам пришлось выстроить железный непроницаемый круг из десяти свистящих мечей. Комитатусы давили все крепче, они окружили нас, пытаясь прорвать круг хотя бы в одном месте. Они напирали на нас лошадьми, но мы без устали вращали мечами, понемногу сшибая их с коней. По приказу Оуена мы сражались теперь по двое: первый с двумя мечами в руках отражал удары, а второй, пригнувшись рядом, в тот момент, когда оружие противника вылетало у него из рук от ударов скрещенных мечей товарища, вонзал свой меч во всадника и валил его с лошади. Через несколько минут мы смогли отвоевать себе достаточно лошадей, вскочили в седла и вырвались из стальных объятий элитной норманнской гвардии. Я вышел из окружения с мечом и своим обоюдоострым топором, который берег для самого Айвара. В тот же момент я увидел этого пса, спрыгнул с лошади и отчаянно крикнул:

— Айвар!

Мой крик прозвучал ревом зверя, перекрывавшим все звуки битвы, и конунг обернулся в мою сторону; увидел меня, окровавленного, среди трупов и на мгновение застыл в неподвижности… Его ледяные змеиные глаза глядели мне прямо в душу.

— Морской Волк?! Морской Волк жив?! Это невозможно! А! Так это его сын! Тот, который сумел ускользнуть! — вдруг завизжал он.

— Ты взял жизнь отца — так сегодня я возьму жизнь твоего сына, собака! — точно так же провизжал я и тут же проткнул мечом сразу двух его воинов, которые в следующее мгновение рухнули замертво.

Услышав эту угрозу в отношении своего первенца, Айвар бросился ко мне, словно дикий медведь, но щит его тут же разлетелся надвое под моими ударами. Теперь мы дрались без всякой защиты. Айвар был стар, но силен по-прежнему. Он нападал на меня яростно, и я отвечал ему так же. Я без особого труда отражал удары его топора, но, к несчастью, потерял свой меч. И тогда, действуя как можно быстрее, я схватил его в охапку и изо всех сил отбросил прочь, пока он не успел меня контратаковать. Я ни на мгновение не забывал при этом о хитрости и подлости моего противника, и мне надо было во что бы то ни стало не дать ему возможности пустить в ход кинжал. Отступив на пару шагов, я обеими руками занес над головой топор, затем сделал еще шаг назад для разбега и после этого прыгнул на конунга. Под силой моего удара лицо, шлем и оплечье Айвара Бесхребетного превратились в кровавое месиво — и именно сейчас он, как нельзя лучше, оправдывал свое прозвище.

— Это тебе за отца, северная змея! — я плюнул на корчившееся в груде других трупов массивное тело.

Но в своем гневе я совершил ужасную ошибку — отвлекся в битве, которая еще не закончилась.

— Энгус, берегись!

Хагарт успел предупредить меня вовремя, поскольку прямо на меня несся один из комитатусов Ситрика, целясь длинным копьем. Хагарт, бывший тоже верхом, кинулся наперерез, и от столкновения оба всадника полетели с коней. Но Хагарт вскочил мгновенно и убил еще двух опытных воинов личной охраны Айвара, пока я приготовился к нападению следующих двух. Они были верховыми, а я стоял на земле, скользкой от крови. Вероятно, это убедило их, что я представляю для них легкую добычу. Но едва они приблизились, я вскочил на небольшое возвышение рядом, а оттуда прыгнул как раз между двумя лошадьми, держа в руках и топор, и меч. Лошади мчались рядом параллельно друг другу, и потому всадники с длинными пиками не могли быстро развернуть ко мне свое оружие, я же насытил свое еще двумя смертями.

Затем, бросив косой взгляд вправо, я увидел Ситрика, который вне себя от ярости несся ко мне, но не верхом, а пешим. В руке у него сверкала пика одного из комитатусов. Я мгновенно встал в нужную позицию и принялся вращать мечом, используя прием Оуена и целясь в плечо врага.

Но Ситрика не волновали ни честь, ни слава воина. Он был королевским сыном, одетым в мавританские шелка и в мягкую выделанную кожу убитых рабов, и пока я учился, он никогда не заботился о том, чтобы уметь защитить себя, ибо всегда находился под охраной своих комитатусов. Мой меч сделал круг и опустился на врага со свистом. Удар оказался столь силен, что я так и не смог вытащить меч из тела Ситрика.

Тем временем Мьюредах вел своих людей в прорубленный нами проход, и они уже уничтожили целое подразделение отряда Айвара. Чувствуя подступающую усталость, я оглянулся на поле битвы. Шум ее начинал затухать, и над полем стояло уже скорее эхо битвы… Из этой прострации меня вывел все тот же Хагарт.

— Морской Волк улыбается тебе, Энгус, — где бы он теперь ни был.

Услышав имя отца, я вспомнил обо всех страданиях, которые принесли эти два ублюдка, отец и сын, гордому народу Британии. Тогда я отрезал голову Ситрика и поднял ее высоко, чтобы он своими мертвыми глазами посмотрел на позор его народа. А потом я швырнул голову на тело Айвара.

После этого я крепко обнял Хагарта: в конце концов, мы оба добились этой победы.

Войско союза королей Эрина уже заняло весь Дублин и полностью владело положением. Олаф Белый Человек был мертв, а его могущественная армия полностью уничтожена доблестными воинами великого короля Эдха. Первым делом мы выпустили на волю тысячи рабов, пиктов из Далрайаты и бретонцев из Уэльса; все они были измождены до предела и походили на землю, которая давно не видела дождей. Рабов оказалось неимоверное количество, и я приказал освободить всех до единого.

Вождь союза и великий король вступил в город подлинным триумфатором, и я с радостью смотрел на его колоссальную, отлично выученную армию. Четыре других короля важно ехали рядом, и все расступались, давая им дорогу.

— Кто этот человек, что велел освободить всех рабов? — спросил Эдх.

— Вот этот человек, мой господин… — И Бран поспешил представить меня королям, орлиным глазом выхватив из толпы.

— А кто убил Айвара и его проклятого выродка? — снова торжественно, как и подобает королям, вопросил Эдх.

Бран отвечал, а Оуен буквально поднял меня на руках через толпу, чтобы поставить под ясные очи Эдха:

— Это он же, мой господин.

— Один и тот же? — в словах благородного правителя послышались удивление и недоверие одновременно.

— Но кто же ты, благородный воин? — обратился он ко мне, и это обращение ударило мне прямо в душу, ибо в первый раз меня публично назвали воином — званием, о котором я мечтал с детства. А во-вторых, прозвучало обращение «благородный» из уст самого короля! Я пал на колени. Память о благородной душе старого Ненниуса пронеслась в моем сердце, и я заговорил:

— Я ничто, господин мой… Я восхищаюсь вашей добротой, мой король, но такого обращения я, право же, не заслужил, — с такими словами я опустил глаза перед этим подлинным королем, чье благородство являлось Божиим благословением на Земле, каплей Его справедливости, влитой в земного человека, истинно понимавшего, что такое равенство и любовь.

— Встань, воин, сейчас не время лежать у моих ног, ибо в битве мы все равны и все братья! Скажи мне твое имя, воин!

— Энгус МакЛахлан, мой господин, — ответил я, назвавшись именем матери, ибо больше я не принадлежал к племени норманнов.

— МакЛахлан? — повторил король, задумавшись. — Это имя не чуждо моему слуху, воин. Но в любом случае я хочу, чтобы оно навеки запечатлелось в памяти Эрина, и потому дарю всех освобожденных рабов тебе, чтобы ты дал им свободу официально, несмотря на то, что уже сделал это в порыве, разом прекратив их мучения.

Я поднял глаза, воздел меч, вонзил его в землю и, склонившись над рукоятью меча, выступавшей над землей подобно кресту, громко сказал:

— Пусть Господь, наш Отец и Творец, который создал людей свободными, вернет свободу тем, кто ее заслужил, через скромные грубые руки простого воина, истинного слуги Божия.

С этого момента все рабы вновь стали свободными.

Эдх протянул мне лезвие своего меча, и я благоговейно поцеловал его.

— Ты станешь нашим союзником, Энгус, и всегда можешь рассчитывать на нашу поддержку, что бы ни случилось, ибо отныне ты тоже сын Эрина.

Послышались восторженные крики, шум и радостные вопли, под которые король Эдх со своим войском покинул Дублин.

В течение нескольких дней после победы Бран набирал из рабов новых воинов. Большинство, правда, хотело вернуться на родину, к полям и семьям — или к тому, что от них осталось. Некоторым посчастливилось обнаружить своих близких тут же, в Дублине, и они тоже пытались забыть ужасы войны и резню, которая переломала их жизни. Тем не менее некоторые из пиктов, скоттов и бретонцев решили присоединиться к нашему войску и поклялись до последнего вздоха хранить верность в борьбе против проклятых норманнов. Следуя предложению Брана, военный совет решил объединить наши силы с великим королем Родри Мауром, владыкой всех королевств Кимра, — ибо вместе мы были вполне способны успешно противостоять норманнской угрозе.

И вот в один из прекрасных весенних дней, когда солнце припекало уже достаточно сильно, мы решили отправиться дальше. Нашей новой целью стала цитадель Деганнви на территории Гвинедда. Меня как известного моряка поставили командовать флотом и морскими действиями, подручным моим стал Хагарт. Огромное количество лодок, построенных еще для перевозки рабов в Кордову, теперь развозило освобожденных по их родным местам, а другая часть пошла на перевозку армии. Мы отбыли из Морганвга всего несколькими отрядами, а возвращались мощным флотом и уверенной армией, прекрасно вооруженной за счет разбитых войск Олафа Белого Человека и Айвара Бесхребетного. И сияющая справедливость светила в те дни для меня с небосвода ярче, чем само солнце.