Эльдорадо. Книга 1. Золото и кокаин

Глава четырнадцатая Дон Эстебан

Было нестерпимо жарко.

Солнце еще только начало взбираться к зениту, но знойное марево уже колыхалось в воздухе. Бетон, на котором стоял «Кит», был раскаленным, как адская сковородка. Я чувствовал это даже через подошвы кроссовок.

— Экватор, — объяснил Петя, — что ж ты хочешь.

— Ясности бы хотелось, — сказал я.

— Все просто, товарищ. Мы улетаем в дальний путь, а ты остаешься здесь. Как бы за старшего. Твоя задача — дождаться нашего возвращения в целости и сохранности. Не утонуть в океане, не обожраться до смерти ананасами, не упиться кашасой. В общем, два дня приятного ничегонеделания. Которые, кстати, будут оплачены тебе как рабочие. О чем это говорит?

— О том, что Кэп мне не доверяет, — мрачно ответил я.

— Дурашка. О том, что и у нашей работы есть свои положительные стороны. Ну чем тебе не курорт? — Петя обвел рукой окружавшую аэродром пальмовую рощу. — Найди себе здесь юную мулатку-шоколадку и развлекайся, сколько душе угодно. Ну?

— Слушай, — сказал я, — а если вы, к примеру, не вернетесь? Так, чисто гипотетически? Что мне тогда делать? Я ведь даже не знаю, в какой точке экватора нахожусь…

Трофимов задумался.

— Хороший вопрос. Начнем с того, что это все-таки не совсем экватор. Километров двести к югу. Представляешь себе карту Бразилии?

— Так мы в Бразилии?

— В ней, родимой. Залив Сан-Маркос, если тебе это о чем-то говорит.

Я напряг память.

— Дельта Амазонки?

— Эрудит, — похвалил меня Трофимов. — Тебя в «Что? Где? Когда?» играть не приглашали? Зря. Ну, в общем, ты прав. В двух днях пути отсюда на север — город Белен. Если что, доберешься до него, там есть все признаки цивилизации, включая телефон и Интернет. Свяжешься с нашим московским офисом, тебя вытащат. Но это, как ты понимаешь, самый крайний вариант…

— Погоди, погоди… а почему я не могу связаться с Москвой отсюда?

Петя улыбнулся.

— Отсюда — не можешь. Это бывший армейский аэродром, официально он уже лет десять как не существует. Да не волнуйся ты, через два дня мы тебя заберем.

Он хлопнул меня по плечу и пошел к трапу — высокий, нескладный, словно журавль.

«Кит» уже разогревал турбины, готовясь к взлету. Я закинул на плечо свой рюкзак и направился к приземистой бетонной коробке, примыкавшей к белой башенке диспетчера.

Там играли в карты двое охранников — негров. Возможно, правда, это были не негры, а мулаты с преобладанием африканской крови или даже самба — потомки от смешанных браков негров и индейцев.

— Привет, — сказал я по-испански. Охранники уставились на меня, как на привидение. — К сожалению, я не говорю по-португальски. Вы понимаете испанский?

Один из негров что-то пробормотал, но я не разобрал ни единого слова. Я попробовал обратиться к ним по-английски — с тем же успехом.

— Мне нужна посада «Эмеральда». — Я вытащил из нагрудного кармана листок, который дал мне Трофимов, и протянул охранникам. — Па-у — са-да «Э — ме-раль-да», comprende?[35]

Читать они, кажется, тоже не умели, но моя попытка повторить название по слогам оказалась удачной. Лица охранников просветлели (насколько это вообще возможно при их цвете кожи).

— А! — радостно воскликнул один из них. — «Эмеральда»!

И они, перебивая друг друга, принялись объяснять мне, где находится искомая посада, то есть маленькая частная гостиница.

Располагалась она не так уж и близко — километрах в пяти к юго-востоку от аэродрома, но дорога к ней была настолько живописна, что я нисколько не пожалел о потраченном времени. Впервые в жизни я очутился в настоящем тропическом лесу, где солнца почти не было видно из-за нависавших ярусами переплетений ветвей, где прямо перед моим лицом перелетали с дерева на дерево огромные яркие птицы, а в кустах возилась какая-то мелкая живность. Я едва не наступил на переходившего тропинку броненосца; он сердито зашипел и свернулся в чешуйчатый шар.

Потом лес неожиданно кончился, и я вышел на берег океана. Могучие волны набегали на пустынный пляж. Вокруг не было ни единой души — только вода и песок. Вдали, на холме, в окружении усеянных розовыми цветами деревьев, виднелся белый дом с коричневой черепичной крышей. Это и была посада «Эмеральда», в которой мне предстояло провести ближайшие два дня.

Насколько я понял из лаконичных объяснений Трофимова, здесь у экипажа «Кита» было нечто вроде перевалочной базы. Аэродром, хоть и числился несуществующим, функционировал исправно. Во всяком случае, стоило только нашему самолету приземлиться, как откуда-то появилась машина-заправщик, и «Кит» принялся жадно глотать горючее.

— В «Эмеральде» спросишь сеньору Мануэлу, — напутствовал меня Петя. — Скажешь, что от русского капитана Леонида. Это для нее лучшая рекомендация — она Кэпа очень уважает.

Сеньора Мануэла оказалась сухонькой старушкой с коричневым морщинистым лицом и удивительно прозрачными, словно бы детскими, голубыми глазами. Мне показалось, что она и без всяких рекомендаций обрадовалась бы постояльцу, но упоминание о Кэпе привело ее в настоящий восторг. Мы общались на странной смеси испанского и английского языков, но ее это совершенно не смущало. Сеньора Мануэла была чрезвычайно говорлива. Половину того, что она мне рассказала в первые же десять минут нашего знакомства, я не понял, но все же сумел сделать вывод, что в настоящий момент в посаде живет всего лишь два человека; я буду третьим и могу выбирать себе любую из шести пустующих сейчас комнат.

Я выбрал просторную светлую комнату с видом на океан. Вся мебель состояла из большой кровати под балдахином, низенького журнального столика и плетеного кресла-качалки, которое я тут же вытащил на балкон. Внизу, на террасе, сеньора Мануэла накрывала на стол — я появился в «Эмеральде» как раз к обеду.

Позже я не раз вспоминал время, проведенное в маленькой посаде на берегу Атлантики, как самые спокойные дни в своей жизни. Делать мне было решительно нечего; я купался в океане, насколько можно назвать купанием постоянную борьбу с волнами, норовившими сбить с ног и протащить по песку; загорал на белоснежном кварцевом пляже, а по вечерам пил на террасе кашасу с сеньорой Мануэлой и двумя другими постояльцами. Людей этих я больше никогда не встречал, и все же они остались в моей памяти: пожилой бельгийский священник Люсьен Февр, приехавший в Белен навестить своего бывшего однокашника по иезуитскому колледжу, и молодой австралиец по имени Колин (фамилии своей он не назвал), путешествовавший по свету без особой цели.

С Февром мы общались на испанском, с Колином — на английском, хотя его австралийский акцент поначалу очень мешал взаимопониманию. Однако с каждой новой рюмкой кашасы языковые барьеры стремительно рушились.

Вообще-то кашаса — это тростниковая бразильская водка, но напиток, который выставляла на стол сеньора Мануэла, по вкусу напоминал скорее хороший виски. По словам хозяйки «Эмеральды» — в переводе полиглота Февра, — то была настоящая «кашаса сердца», то есть напиток для знатоков и ценителей. А еще была штука под названием кайпиринья — крепчайший коктейль, состоящий из трех ингредиентов — кашасы, лайма и большого количества тростникового сахара. Очень рекомендую, хотя должен честно сказать, что по-настоящему его умеют делать только в Бразилии…

Вот там-то, в маленькой гостинице на берегу Атлантического океана, я впервые отчетливо понял, что не хочу возвращаться домой. Москва, с ее серым, задымленным небом, с ее грязными улицами и бесконечной зимой, казалась не просто очень далекой — она казалась нереальной. Некстати вспомнилось, что я пока нахожусь на испытательном сроке — и если Дементьев или Пжзедомский по каким-то причинам решат, что я им не подхожу, мне придется лететь обратно в Москву. И если еще два дня назад я воспринял бы такую перспективу философски, то теперь при одной мысли о возвращении меня бросало в дрожь.

И еще меня одолевало любопытство. Я чувствовал, что экипаж «Кита» занимается каким-то опасным и незаконным делом, но не был до конца уверен, что речь идет о транспортировке наркотиков. Возможно, мне просто не хотелось в это верить, потому что мне нравился Трофимов. Да и Кэп, при всем его умении внушать антипатию к себе, все же казался настоящим мужиком. Но, как бы то ни было, я должен был проникнуть в их тайну.

У меня было достаточно времени, для того чтобы обдумать ситуацию, в которой я оказался. Я валялся на пляже, сидел на балконе, разглядывая незнакомый узор южных созвездий, и думал, думал, думал…

Два дня проскользнули незаметно. На утро третьего дня я расплатился с доброй сеньорой Мануэлой (счет за проживание и еду был настолько копеечным, что я прибавил к нему еще столько же — просто чтобы не ронять марку), попрощался с Февром и Колином и отправился через тропический лес обратно на военный аэродром.

«Кит» должен был прилететь в одиннадцать. Я немного не рассчитал время и добрался до аэродрома лишь в начале двенадцатого, но самолета не было. Негры-охранники на все мои расспросы лишь расплывались в искренних, но ничего не объясняющих улыбках. В конце концов я плюнул, уселся в теньке и принялся ждать возвращения «Кита».

Время шло, солнце жарило все сильнее, раскаленный воздух дрожал над расплавленной бетонкой. Самолета все не было.

«Они не прилетят, — подумал я. — Они вообще не собирались возвращаться за мной — просто решили таким образом от меня отделаться. И с предшественником моим сделали, наверное, то же самое, просто бросили его где-нибудь в джунглях, он попытался найти дорогу к городу, заблудился и пропал в лесах…»

Конечно, это была полная чушь, но в тот момент я был готов в нее поверить. И чем дольше я ждал, чем длиннее вытягивалась тень от башни диспетчера, тем больше я убеждался в том, что экипаж «Кита» уже давно отдыхает в Маракайбо. Я начал уже прикидывать, как мне добраться до Белена, когда в вечернюю тишину ввинтился тяжелый гул турбореактивных двигателей.

Это был «Кит». Он вывалился откуда-то из-за кромки леса, грузный, неуклюжий на вид, устремился, теряя высоту, к посадочной полосе, с размаху шлепнулся на шасси, подпрыгнул и побежал по бетонной дорожке к дальнему концу поля.

Один из охранников подошел и потрогал меня за плечо, улыбаясь во весь рот крупными сахарными зубами.

— ОК! — сказал он, показывая на самолет.

Но все было совсем не ОК. Это я понял сразу, как только увидел Трофимова.

Есть такое старое выражение — на нем лица не было. Так вот, на моем приятеле в полном смысле слова не было лица. Наверное, так мог выглядеть человек, выстоявший двенадцать раундов против Майка Тайсона. Даже огромные темные очки не могли скрыть жутковатых кровоподтеков и ссадин, не говоря уже о заклеенном пластырем распухшем носе.

— Здорово, — гнусаво сказал Петя, протягивая мне руку. — Как отдохнул?

— Нормально. А ты, я вижу, не очень?

— Суки, — сплюнул Трофимов. — Две вещи ненавижу, Диня, — расизм и негров. Но негров, кажется, все-таки больше.

— Осторожно, — предостерег я, — тут рядом один стоит.

— Эти не такие. К тому же по-русски ни хрена не петрят.

Петя вытащил из кармана толстую пачку долларов и протянул ее улыбающемуся охраннику.

— Зэтс фор фуэл энд фуд, ОК?[36]

Охранник провел толстым указательным пальцем по купюрам, прислушался к их шелесту и согласился:

— ОК!

Потом сочувственно показал на Петино лицо:

— Бокс?

Видимо, ему пришла в голову та же ассоциация, что и мне.

— Ага, — скривился Трофимов. — Фул контакт.

— Бокс — ф — фу, — поделился с нами своей философией охранник. — Капоэйра — классе альта![37]

— Обязательно займусь, — пообещал Петя по-русски. — Вот только зубы себе новые вставлю — и вперед.

— Непредвиденные обстоятельства? — спросил я, когда охранник, насвистывая, удалился. Спрашивать напрямую — «а кто ж тебе так начистил морду» — было не слишком тактично.

— Не то слово. И поверь мне: вот это, — он осторожно дотронулся до распухшей скулы, — далеко не самое неприятное…

Но больше я от него так ничего и не добился. Остальные члены экипажа оказались еще менее разговорчивы. Никто из них вроде бы не пострадал — во всяком случае, ни синяков, ни сломанных носов я не увидел. Но все они — от Кэпа до Харитонова — пребывали в крайне дурном расположении духа. За те два дня, что мы не виделись, явно произошло что-то, что самым негативным образом сказалось на состоянии экипажа. Загадкой оставалось лишь то, какую роль сыграл в этих событиях Трофимов.

В грузовом отсеке, куда меня снова выселили из кабины пилотов, было непривычно пусто. Все было тщательно вымыто и даже продезинфицировано: в воздухе стоял неприятный запах хлорки. Никаких следов груза, за исключением прилипшего к переборке стикера с эмблемой ООН и надписью «Humanitarian Aid».

В аэропорту Маракайбо на борт поднялись двое таможенников и один пограничник, и Кэп потребовал меня к себе. Петя копался в недрах какого-то прибора, делая вид, что чрезвычайно занят, и старался не поворачиваться к гостям лицом.

Гости, явно выполняя скучную и рутинную повинность, задали Кэпу несколько формальных вопросов о целях и маршруте нашего полета. Кэп, не моргнув глазом, сообщил, что самолет доставлял гуманитарную помощь в департамент Каука, показал полетный лист и накладные. После этого таможенники осмотрели грузовой отсек, поставили свои подписи на каких-то бумагах, проштамповали наши паспорта и равнодушно поздравили нас с прибытием в Венесуэлу.

— Все свободны, — сказал Кэп, когда мы вышли на уже знакомую мне стоянку такси. — Можете отдыхать вплоть до особых распоряжений. Всем быть на связи, чтобы не искать по полдня… Трофимов, к тебе особо относится.

— Угу, — буркнул Петя. — Сто раз же говорил — давайте купим всем сотовые телефоны.

— Дорогой, — усмехнулся Харитонов, — нам сейчас только сотовых телефонов не хватает.

— Каронин, — продолжал Кэп, не обращая внимания на их пикировку, — сиди в отеле, сегодня никуда не выходи. Возможно, ты понадобишься.

— Понял, — сказал я. — А как насчет завтра?

— До завтра еще дожить надо, — хмуро ответил Кэп.

В «Эксельсиоре» я первым делом принял душ и переоделся. Висевшая на балконе футболка наконец-то высохла. Усталости я не чувствовал, хотелось побродить по городу, поглядеть на местные достопримечательности, посидеть в кафе на берегу океана — но приказ есть приказ. Некоторое время я просто валялся на кровати, бездумно щелкая пультом телевизора, а потом незаметно для себя заснул.

Разбудил меня резкий, оглушительно громкий звонок висевшего на стене телефона.

— Денис, — каркнул в трубку Дементьев, — ноги в руки — и ко мне. Чтобы через полчаса был тут!

— В «Лагуне»? — спросил я, пытаясь сообразить, что к чему.

— Нет, блин, в Капотне! — рявкнул Кэп и отключился.

Я побрел в ванную умываться. Голова была словно набита ватой — я вообще не очень люблю спать днем, а тут еще эта духота…

В себя я более или менее пришел только в такси. За окнами было уже почти темно — сумерки в Венесуэле короткие, стоит солнцу коснуться края горизонта, как через несколько минут наступает ночь. Несколько часов сна не освежили меня — наоборот, я чувствовал себя так, словно по мне проехал асфальтоукладчик.

Приехал я вовремя, но Кэп уже ждал меня у ворот «Лагуны». Он был одет в парадный белый костюм, фуражку с золотыми крыльями и блестящие лакированные туфли. Я в своих джинсах и футболке сразу почувствовал себя оборванцем.

— Получишь зарплату — купишь себе полотняную пару, — сказал Дементьев, брезгливо меня разглядывая. — Если, конечно, получишь…

Нельзя сказать, что он меня этим сильно утешил, но вопросов я предпочел не задавать. Кэп извлек из кармана массивный брелок и нажал на кнопку. Стоявший метрах в десяти черный «Мерседес-500» с тонированными стеклами дважды мигнул фарами.

— Ваш? — уважительно спросил я.

У Дементьева дернулся уголок рта.

— Нет, Пушкина А. Эс… Садись, полиглот.

До этого момента мне не приходилось ездить в машинах такого класса. Когда «Мерседес» тронулся с места, я даже не почувствовал этого — только увидел, как поплыла назад живая изгородь, окружавшая территорию отеля.

— Отличная машина, — сказал я, поскольку Кэп не проявлял особого желания начинать разговор.

— Да ты что, — хмыкнул Дементьев и снова замолчал. Он вел машину так же спокойно и уверенно, как и свой самолет; огромные его лапы расслабленно лежали на руле, незаметными постороннему глазу движениями управляя «Мерседесом».

Минут через пять я предпринял вторую попытку.

— Леонид Иванович, — сказал я, — я не хочу лезть не в свое дело, но если бы вы дали мне хоть какую-то вводную, мне было бы гораздо легче работать.

Дементьев подумал. Боковым зрением я видел, как он играет желваками.

— Вводная простая, — ответил он наконец. — Мы сейчас едем на самую важную встречу в твоей жизни. По-испански ты вроде рубишь нормально, так что предупреждать тебя, чтобы ты не косячил по мелочам, я не стану. Но запомни: если нам повезет, мы вернемся домой живыми. А если нет…

— Мы едем к дону Эстебану? — спросил я.

Кэп скосил на меня глаза.

— Догадался уже? Ну, давай, выкладывай, до чего еще ты там допер.

Отец научил меня замечательной американской поговорке — «Если умеешь считать до десяти, остановись на восьми». То есть никогда не выкладывай на стол сразу все свои козыри, не показывай излишней осведомленности. Тут, на мой взгляд, был как раз такой случай.

— Во — первых, — сказал я, — я предполагаю, что дон Эстебан — это бизнес-партнер компании «El Jardin Magico». Судя по переговорам, которые вы вели в Колумбии, он вас кинул. И теперь вы хотите убедить его заплатить ту сумму, которую вы должны Хуану и Боно.

— Дальше, — коротко приказал Дементьев.

— Кроме того, какая-то неприятность произошла с вами в то время, пока я дожидался вас в Бразилии. И вам предстоит с ним по этому поводу объясняться.

— Все?

— Все. — Тут я, конечно, покривил душой, и Кэп, скорее всего, это понял. Во всяком случае, взгляд, которым он меня наградил, сложно было назвать доброжелательным.

— Теперь слушай меня, Каронин. Ты парень неглупый, должен был догадаться, что мы тут не в бирюльки играем. Дон Эстебан — крупнейший в Южной Америке торговец кокаином. Гангстер мирового масштаба.

«Ну вот, — подумал я, — слово и произнесено. Значит, все-таки кокаин».

— Я человек военный, — продолжал Дементьев, — куда Родина пошлет, туда и летаю. Про государственные соображения я тебе ничего объяснять не буду — тебе достаточно знать, что они есть, и все. Еще когда Советский Союз не развалился, мы здесь таких, как дон Эстебан, очень поддерживали, поскольку они нам помогали бороться с нашим главным врагом. Куда шел колумбийский кокаин? В первую очередь в Соединенные Штаты, разлагал их там изнутри. Ну а пиндосы, в свою очередь, покровительствовали афганским героиновым королям, потому что тамошний герыч через Среднюю Азию проникал на нашу территорию. Такая, понимаешь, холодная нарковойна.

Он помолчал, обгоняя по встречной полосе огромную, причудливо разрисованную фуру.

— Поэтому не думай, что мы тут все с потрохами продались местной наркомафии. Мы важное дело делаем, Каронин. Что, однако, не отменяет.

Что именно не отменяет данный факт, Кэп не пояснил. Видимо, и сам до конца не знал.

— Есть такая поговорка: «С волками жить — по-волчьи выть». Слыхал?

Я кивнул.

— С гангстерами работать сложно. Чуть расслабился — тебя и поимели. Что и произошло в прошлый раз. До тебя с нами работал переводчик, из торгпредства парень… Вроде бы нормальный, а потом выяснилось, что Эстебан его купил. И парень этот нас крупно подставил. Запутал нас, и мы заключили с Эстебаном договор, по которому Эстебан обязан поставлять Хуану и Боно гораздо меньше… комплектующих, чем раньше. Парень получил свои комиссионные и исчез, а мы теперь в заднице.

— А как вы об этом узнали?

— Не твое дело, — нахмурился Дементьев. — Важно, что теперь Эстебан нас держит за жабры. А тут еще эти либерийцы…

— Кто-кто?

Мы выехали из города и мчались теперь по прибрежному шоссе, залитому ярким светом фонарей. Дементьев гнал со скоростью 180 километров в час, но в салоне «Мерседеса» это почти не ощущалось.

— Имей в виду, Каронин, если мы выйдем от Эстебана живыми, тебе придется забыть все, о чем я здесь тебе рассказывал. Иначе…

И Кэп очень неохотно, опуская подробности, посвятил-таки меня в суть дела.

Из Венесуэлы в Колумбию «Кит» доставлял, как я и предполагал, необходимые для работы фабрики по переработке коки материалы, медикаменты и еду. С некоторой натяжкой это действительно можно было назвать «гуманитарным грузом». Далее, уже с грузом кокаина на борту, «Кит» летел в Бразилию, где совершал промежуточную посадку для дозаправки. Это было необходимо, потому что следующим пунктом его назначения была Либерия — страна на западном побережье Африки.

В Либерии кокаин забирали местные бандиты, и оттуда наркотик на кораблях доставляли в Западную Европу, где продавали по цене, в несколько тысяч раз превышавшей его себестоимость. Как только груз сдавали с рук на руки, на счет дона Эстебана переводилась очередная кругленькая сумма (Кэп ничего не сказал о вознаграждении экипажа «Кита», но ясно было, что компания «El Jardin Magico» получает приличный процент от этой суммы).

Рейс, в котором мне довелось принимать участие, оказался крайне несчастливым. Не только потому, что Хуан и Боно, возмутившись вероломством дона Эстебана, заставили Кэпа взять на себя ответственность за двадцать процентов товара. Самое неприятное произошло в Либерии.

Местные гангстеры заявили, что несколько тюков, полученных от Хуана и Боно, были наполнены вовсе не кокаином, а совершенно безвредным тальком. Они даже сунули этот тальк под нос Кэпу — и тот был вынужден согласиться, что на кокаин этот порошок совсем не похож.

Возможно, конечно, что все это было хитрой местью колумбийцев, раздосадованных выходкой дона Эстебана, но Кэп в этом сомневался. Скорее подлянку устроили сами либерийцы — ведь они «обнаружили» тальк уже после того, как «Кит» был полностью разгружен, так что подменить мешки им не составляло большого труда.

Поскольку на кону стояли огромные деньги, экипаж «Кита», естественно, начал качать права. Но либерийцев было гораздо больше, к тому же они были вооружены. Петю Трофимова, пытавшегося прорваться на склад, чтобы своими глазами увидеть спорные тюки, избили прикладами автоматов. В итоге либерийцы заплатили за груз гораздо меньшую сумму, чем ожидал дон Эстебан, — и крайними вновь оказались русские летчики.

— Теперь мы должны Эстебану два с половиной лимона, — закончил свой рассказ Кэп. — А этот сукин сын имеет обыкновение с должниками не церемониться. Он и за десять тысяч баксов людей в асфальт закатывал. Не говоря уже о том, что с Хуаном и Боно тоже нужно как-то разбираться.

— Леонид Иванович, — сказал я, — я, конечно, обо всем этом забуду, не вопрос. Вопрос в другом — как вы собираетесь из этой ситуации выпутываться?

— А я пока не знаю. Как там Наполеон говорил — ввяжемся в драку, а там посмотрим. Ты драться умеешь, Каронин?

— С наркобаронами еще не приходилось, — попытался пошутить я. На самом деле мне было совсем не весело. Где-то в глубине души ныл противный тоненький голосок: «Ну при чем тут ты? Ты же вообще попал сюда случайно! А теперь тебя грохнут за компанию с остальными и отправят кормить рыб в залив! Это несправедливо!»

Я приказал голоску заткнуться. В конце концов, выбора у меня все равно не было — разве только открыть дверцу и выпрыгнуть из «Мерседеса» на ходу. Учитывая скорость, с которой мы двигались, это был неплохой способ самоубийства.

Не успел я подумать об этом, как Кэп начал притормаживать. «Мерседес» мягко свернул на дорогу, уходящую к побережью. Эта дорога тоже была освещена, но не так, как шоссе: здесь не было фонарей на обочинах, лампы были вмонтированы в асфальт, и свет словно струился из-под земли. За пределами освещенного пространства тяжело вздыхал океан.

Вскоре дорога нырнула под арку, образованную огромными ветвистыми деревьями. В свете фар мелькнули металлические конструкции, напоминающие противотанковые «ежи». Затем из темноты показалась высокая — метра четыре — бетонная стена, на гребне которой сверкали осколки стекла. «Мерседес» притормозил перед массивными стальными воротами, по обе стороны которых возвышались башенки с узкими окнами, больше напоминавшими амбразуры.

К машине вразвалочку подошел коренастый широкоплечий мулат. Оружия у него не было — во всяком случае, я не заметил, — но вид был такой, словно в каждой руке он держал по нацеленному на нас пистолету.

— Кто такие? — спросил он, заглядывая в окно (стекло со своей стороны Кэп предусмотрительно опустил).

— Капитан Дементьев с переводчиком, — ответил Кэп. — Скажи ему, Каронин, что дон Эстебан пригласил нас к десяти ноль-ноль.

На часах было без десяти десять.

— Документы, — потребовал мулат, когда я объяснил ему, кто мы такие.

Кэп протянул свой паспорт и посмотрел на меня.

— А у меня нет, — растерянно пробормотал я. Мой паспорт остался в отеле — Кэп же не предупредил меня, что он может понадобиться.

Кэп тихо выругался.

— У меня с собой нет документов, — сказал я мулату. — Я же не знал, что у вас тут такие порядки. Но я и вправду переводчик.

— Выйди из машины, — скомандовал мулат.

Я вздохнул и открыл дверцу.

— Ты куда? — забеспокоился Дементьев.

Я не ответил. Мулат подошел ко мне и довольно профессионально обыскал с ног до головы. Видимо, осмотр его удовлетворил, потому что он молча мотнул головой, отдал Кэпу паспорт и ушел в свою караулку.

— В следующий раз, Каронин, — проговорил Кэп сквозь зубы, — я с тебя за такое скальп сниму…

— В следующий раз предупреждайте, — удивляясь собственной наглости, сказал я. — И не нужно так нервничать, это очень чувствуется. Получается, мы заранее признаем, что виноваты…

— Психолог, блин, — фыркнул Дементьев. — Доктор Фрейд сопливый…

Очень хотелось ответить ему грубостью, но ясно было, что Кэпа просто колбасит в ожидании предстоящих разборок. Поэтому я проигнорировал его слова.

Створки ворот медленно поползли в стороны. За ними открылась пальмовая роща, прорезанная упирающейся прямо в океан аллеей. «Мерседес» неторопливо миновал ворота, проехал немного по аллее и свернул вбок, к большому ярко освещенному особняку. Под колесами громко захрустел гравий.

У парадного входа особняка нас ожидали двое «горилл» в строгих черных костюмах — пиджаки пятьдесят шестого размера красноречиво оттопыривались под мышками.

— Добрый вечер, сеньор Дименте, — вежливо поздоровался один из них, с пышными щегольскими усами. Посмотрел на меня и добавил: — Добрый вечер, сеньор…

— Каронин, — подсказал я. — Переводчик.

«Горилла» важно кивнул.

— Дон Эстебан примет вас в белой гостиной, — сказал он. — Я провожу.

И мы пошли — один «горилла» впереди, второй у нас за спиной. Кем бы ни был загадочный дон Эстебан, к вопросам своей безопасности он относился серьезно.

Белая гостиная представляла собой огромную полукруглую комнату, одна стена которой была полностью стеклянной. Эта стена-окно выходила на океан — в лучах скрещенных прожекторов перекатывались тяжелые маслянистые волны.

«Гориллы» остались стоять у двери. Мы с Кэпом немного побродили по гостиной — она была уставлена низенькими мягкими диванчиками, креслами, больше напоминавшими белые бесформенные тюфяки, так что непонятно было, сидят на них или лежат. По стенам были развешаны картины — в основном нагромождения геометрических фигур и цветных пятен. Мне понравилось, что все они были заключены в простые, строгие и элегантные белые рамы — кем бы ни был человек, разрабатывавший дизайн этой комнаты, в определенном вкусе отказать ему было нельзя.

Я так увлекся разглядыванием картин, что не услышал, как в дальнем конце гостиной открылась дверь.

— Apareciste? — Голос вошедшего в комнату мужчины ударил меня по ушам, как хлыст. — Yo quiero saber que significa toda esta mierda?[38]

Он широкими шагами пересек гостиную и с размаху швырнул Кэпу в лицо ворох каких-то бумаг. Бумаги разлетелись стаей плоских белых птиц. Кэп стоял как оплеванный, лицо его медленно наливалось темной кровью.

«Сейчас он его убьет, — подумал я с тоской. — Все-таки военный летчик, Афган прошел… А у дверей — „гориллы“ с пушками… Нет, зря мы сюда приехали…»

А потом я неожиданно услышал собственный голос, спокойный и ровный, будто бы принадлежавший совершенно постороннему человеку.

— Леонид Иванович, этот человек хочет знать, что все это значит.

Мужчина резко обернулся и уставился на меня большими, слегка навыкате глазами. Он был среднего роста, полный, с округлым лицом, обрамленным черной с проседью бородкой. На вид ему было лет сорок.

— А ты еще кто такой, мать твою?

— Денис Каронин, переводчик, — сухо представился я. И на всякий случай уточнил: — Новый переводчик.

— Так переведи ему, — рявкнул бородач, — что я не получил за свой груз два с половиной миллиона гребаных американских долларов! И я, черт возьми, очень хочу знать, где мои деньги!

— Кэп, — сказал я, обращаясь к совершенно уже багровому от гнева Дементьеву, — он хочет знать, где его деньги. Кстати, это и есть тот самый дон Эстебан?

— Кто же еще, — процедил Кэп сквозь зубы. — Скажи ему, что его деньги остались у либерийцев. Объясни, что нас кинули. Расскажи ему все, что я рассказывал тебе, да будь, ради бога, поубедительнее…

Я обернулся к бородачу:

— Уважаемый дон Эстебан, произошло ужасное недоразумение…

— Ужасное недоразумение, — перебил меня наркобарон, — произойдет через несколько минут. Двое гостей моего дома по ошибке решат искупаться в аквариуме с акулами. Возможно, виной всему большое количество водки — они же русские. Конечно, охрана попытается их остановить, но будет слишком поздно. Акулы в моем аквариуме всегда очень голодны.

— При всем уважении, — сказал я, — никакой водки я и в глаза не видел. Нам с Кэпом вообще не предложили выпить. И это прославленное венесуэльское гостеприимство?

Зачем я это сказал — не знаю. Возможно, потому, что почувствовал — живыми нас отсюда не выпустят. А раз так, то можно было идти ва-банк.

Несколько секунд дон Эстебан молча смотрел на меня, видимо, пораженный моей наглостью. Потом, нехорошо усмехнувшись, сказал:

— Перед казнью принято исполнять последнее желание приговоренного. Ты хочешь водки, парень?

— Я хочу, чтобы вы меня выслушали, дон Эстебан, — сказал я. — Пять минут. А потом можете делать с нами все, что захотите.

Дементьев настороженно смотрел на меня, пытаясь понять, о чем мы говорим с хозяином поместья. Я отдавал себе отчет в том, что рискую не только своей, но и его жизнью, но, сделав первый шаг, остановиться уже не мог. Понятно было, что Кэп после нанесенного ему оскорбления в переговорщики не годится; поэтому мне ничего не оставалось, как из простого переводчика превратиться в дипломата. Я очень коротко описал дону Эстебану наш визит в Колумбию и рассказал о конфликте с Хуаном и Боно. Рассказал о расписке, написанной мною под диктовку старика в черной рясе, и о том, что Кэп взял на себя всю ответственность за не полученный колумбийцами груз. Затем пересказал историю, услышанную от Кэпа, — о либерийцах, подменивших тюки, и об избиении Пети Трофимова.

— Ты был там? — спросил дон Эстебан, глядя на меня из-под сведенных к переносице бровей.

Я покачал головой.

— Я дожидался возвращения самолета в Бразилии.

При этих словах дон Эстебан презрительно скривился, и я понял, что он мне не поверил.

— Ну что? — нервно спросил Кэп. Он тоже чувствовал, что наши переговоры не приносят успеха. — Ты все ему рассказал?

— Все, что знал от вас. Он хочет, чтобы я подтвердил это лично, но этого я сделать не могу.

— Скажи ему, что я не доверял тебе и потому не взял с нами в Африку.

Я перевел. Наркобарон прошелся по комнате, бросая на нас подозрительные взгляды. «Гориллы», замершие у дверей, явно были готовы в любой момент пустить в ход оружие.

— Послушайте, — сказал я в отчаянии, — дон Эстебан, у вас, венесуэльцев, есть поговорка — «Нет ничего тайного между землей и небом». Вы же понимаете, что такой обман невозможно скрыть! И какой смысл нашим летчикам подставлять себя под удар и возвращаться к вам на расправу? Ну подумайте сами!

— Кто тебе сказал, что я венесуэлец? — удивился наркобарон. — Я чистокровный колумбиец, мать твою! И откуда ты так хорошо знаешь венесуэльские пословицы?

Я и сам не мог бы объяснить, откуда выскочил этот образец венесуэльского фольклора. Возможно, из того конспекта по страноведению, который я нашел на антресолях перед отъездом. Но вспомнился он мне вовремя.

— Мне очень нравится Южная Америка, — ответил я искренне. — Ее культура, ее люди. Знаете, обидно будет, если меня сейчас убьют, — я ведь всего пять дней как приехал.

Дон Эстебан, прищурившись, рассматривал меня, словно диковинную зверушку в зоопарке.

— Ну а колумбийские пословицы ты знаешь, парень? — насмешливо спросил он. — А ну как тебе это поможет?

«Вот ведь влип, — подумал я, — тоже мне, специалист по народному творчеству… Я и венесуэльскую-то одну-единственную случайно вспомнил… Колумбия, Колумбия… Кто же нам про нее рассказывал?»

И тут я словно бы наяву услышал глуховатый голос своего отца:

— Знаешь, Денис, колумбийцы говорят: быка берут за рога, а человека ловят на слове.

Когда это было? Давно, чертовски давно. Я еще учился в школе. Я поспорил с пацанами из параллельного класса и обошел по периметру крышу нашей двенадцатиэтажки — обошел за ограждением, по узкому двадцатисантиметровому карнизу. Кто-то из малышей рассказал об этом своим родителям, те — еще кому-то, а вечером о моих подвигах узнал отец. Кажется, единственный раз в жизни он действительно хотел меня ударить — но не ударил, сдержался, только лицо его стало землисто-серым, а глаза — тусклыми и больными. На следующий день он позвал меня в гараж, и там мы долго сидели молча, пока мне, раздавленному его взглядом, не захотелось провалиться под землю от стыда. Тогда-то он и процитировал мне эту пословицу, а я еще некстати подумал: откуда отец знает, как говорят колумбийцы, ведь он же служил на Кубе?

— Быка берут за рога, а человека ловят на слове, — повторил я вслед за своим мертвым отцом.

Дон Эстебан усмехнулся. Я с облегчением заметил, что его лицевые мышцы немного расслабились, уголки рта стали не такими жестко очерченными.

— Значит, ты утверждаешь, что вас подставили? — спросил он почти спокойно.

— Да, сеньор. Возможно, даже дважды.

— Ты очень хорошо говоришь по-испански, — заметил наркобарон. — Мне как раз нужен человек, который одинаково хорошо знает испанский и русский. Пойдешь ко мне работать?

«Эстебан купил нашего переводчика, — вспомнились мне слова Кэпа. — А потом парень сбежал, получив свои комиссионные».

— У меня контракт с «El Jardin Magico», — ответил я. — Если бы я нарушил его, перейдя работать к вам, у вас были бы все основания мне не доверять.

Полные губы дона Эстебана сложились в трубочку, как будто он собирался дунуть.

— А если я прикажу убить русских летчиков, — спросил он, — а тебе оставлю жизнь, при условии, что ты поступишь ко мне на службу, — каков будет твой ответ?

Я понимал, что это проверка, но внутри у меня все сжалось в тугой комок.

— В этом случае я совершил бы предательство, сеньор. А предателей нигде не ценят.

Дон Эстебан резко повернулся и сделал знак «гориллам». Те молча вышли из комнаты, оставив нас втроем.

— Хорошо, парни, — сказал наркобарон, поглаживая бородку. — Допустим, я вам поверю. К либерийцам я пошлю разбираться Эль Лимона, он сумеет выбить из них деньги. Но вы все равно остаетесь мне должны — ведь я упустил свою выгоду, к тому же эти идиоты Хуан и Боно теперь будут считать меня вором. А долги, парни, надо отдавать.

Я перевел его речь Кэпу. Глаза Дементьева заблестели.

— Ты что, сумел его уболтать?

— Похоже на то, — сказал я сдержанно. — Но мы же не знаем, что он с нас за это потребует.

— Спроси его, как он хочет получить с нас долг.

— Вы полетите в горы, — сказал дон Эстебан. — К моему другу команданте Виктору и его бойцам. Отвезете им оружие. Оружие вы получите от меня, но горючее вы покупаете сами. И, разумеется, за этот рейс никакой оплаты. Но если все пройдет гладко, ваш долг будет прощен.

Условия, по-моему, были вполне приемлемые, но, судя по выражению лица Кэпа, в предложении дона Эстебана присутствовал скрытый подвох. Впрочем, мы находились не в том положении, чтобы спорить.

— Хорошо, — глухо сказал Дементьев. — Спасибо за вашу доброту, дон Эстебан.

— Благодари своего переводчика. — Наркобарон хлопнул меня по плечу. — Так как, ты говоришь, тебя зовут, парень?

— Денис.

— Вот что, парни. Я рад, что мы договорились. Ты знаешь, Кэп, мне всегда нравились русские. В знак примирения я приглашаю вас на маленькую вечеринку на пляже. Что скажете?

Видно было, что Кэпу сейчас не до вечеринок, но он не хуже меня понимал, что огорчать нашего вспыльчивого хозяина опасно. Поэтому он выдавил из себя жалкое подобие улыбки и ответил:

— С удовольствием принимаем ваше приглашение.

— Тогда пошли. — Наркобарон подошел прямо к стеклянной стене, что-то нажал, и прозрачная панель ушла вбок. В гостиную ворвался свежий морской бриз. — Вечеринка в самом разгаре. Пока я тут тратил на вас свое время, там пьют мое виски и тискают моих женщин.

И он энергично зашагал туда, где среди темных силуэтов пальм переливались огни и играла музыка. Мы с Кэпом, переглянувшись, последовали за ним.