Двенадцатая нимфа

Глава тринадцатая, в которой Меценат и Вальтер взаимно изумляют друг друга

У Мецената глаза полезли на лоб от такой наглости.

— По числу всех статуэток, что я для вас добыл, — уточнил Вальтер.

— Нет, но это же просто грабёж! — закричал Меценат. — И это противоречит нашему уговору… И зачем вам такие безумные деньги? Что вы с ними собираетесь делать?

— А зачем они вам? Ведь для вас это ничтожная сумма.

— Для меня — да. Но у меня, согласитесь, бизнес. Я финансирую проекты, на меня работают миллионы людей… Вы хотите стать владельцем заводов и фабрик? Хотите закрутить какое-то производство? Не смешите меня! Это не ваше призвание. Ваше призвание — изучение моря. Морские флора и фауна! Спруты и моллюски, всякие там рыбёшки — полосатые и в крапинку, гирлянды водорослей! А вы, вместо этого решили податься в предприниматели.

— Ничего этого я не хочу, и вы это знаете.

— Ах, не хотите? Тогда в чём же дело?

— Я хочу провести одно очень важное научное исследование.

— Скажите какое, и я, его, быть может, профинансирую.

— Не скажу. Это пока моя тайна. Но я выдвинул ещё не все условия, — сказал Вальтер.

— Не все? — изумился Меценат. — Чего же ещё вы хотите от меня?

— Да ничего особенного. Я хочу, чтобы вы выставили на всеобщее обозрение все одиннадцать статуэток, которые я вам уже достал. И только, когда я их увижу под стеклом в вашем музее, а вместе со мною их увидят и остальные посетители вашего музея, а при желании и всё человечество, вот только тогда я вам и принесу свою двенадцатую статуэтку.

Меценат застонал.

— Но это же совершенно невозможно! — вскричал он.

— Почему?

— Вы продали мне эти статуэтки или не продали?

— Продал.

— И они — моя собственность?

— Допустим, — сказал Вальтер.

— Не «допустим», а моя! Я их владелец, и я могу сделать с ними всё, что захочу. Например, спрятать и никому не показывать!

— Вот на это я и не согласен, — сказал Вальтер. — Все сокровища, которые я для вас достаю со дна морского, пусть считаются вашими, но вы обязаны показывать их людям. Вы как бы берёте на себя обязанность быть их хранителем.

— Я беру на себя эту обязанность — вы правильно сказали. Но она — добровольная. Хочу беру, а хочу не беру. Я ведь плачу деньги. ДЕНЬГИ! Вы понимаете всю величественность этого слова?

— Нет, не понимаю. Если деньги равны по ценности тому, что я вам продаю, то в таком случае я могу и вам сказать: я вам отдаю ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА! Вы понимаете всю величественность этого слова? Вы за свои деньги готовы мне глотку перегрызть или с горя удавиться, а я почему-то должен быть спокоен за судьбу утраченных произведений искусства? И так, почему вы не всё выставляете для всеобщего обозрения?

— Да вам-то что за дело до того?

— Меня всегда удивляло, что часть из тех золотых изделий, что я для вас достаю, вы так никогда и не показывали людям. У меня есть подозрение, что вы их перепродаёте.

— Какой вздор! — поморщился Меценат.

— Но я именно в этом вас и подозреваю. Бесценные сокровища, которые должны быть достоянием всего Человечества, попадают неизвестно, в какие руки и неизвестно, где хранятся. Я требую, чтобы вы их показали всем людям, или объяснили мне, куда они делись. Более всего меня интересуют статуэтки одиннадцати эйнских нимф, которые я для вас достал со дна морского, между прочим, рискуя жизнью, потому что туда никто, кроме меня, не может проникнуть. Все попытки сделать то же самое, что и я, кончаются у других людей только трагически: люди гибнут и гибнут. И только я один каким-то чудом остаюсь в живых и остаюсь. И кто знает, как долго это будет продолжаться? Любое моё погружение в эти таинственные воды может для меня стать последним в жизни. Поэтому извольте выполнять мои условия: двенадцать тяжёлых монет и всенепременный показ всех статуэток всем посетителям вашего музея!

Меценат опять застонал.

— Хорошо, — сказал он. — Я согласен. Я вам плачу за вашу статуэтку двенадцать тяжёлых монет. Вы меня убедили. Давайте её сюда. Где она?

— Она не здесь, — сказал Вальтер. — Она у меня дома, спрятана в надёжном месте. И я не согласен на ваше условие. Двенадцать тяжёлых монет — это само собою разумеется. Плюс вы выставляете на всеобщее обозрение все одиннадцать статуэток. И только после этого я прихожу к вам в музей и ставлю рядом с ними двенадцатую.

— Но это совершенно невозможно! Физически невозможно! — вскричал Меценат и закрыл глаза руками, словно бы растирая невидимые слёзы.

— Почему? Вы их всё-таки кому-то перепродали? Кому? В какой стране они теперь находятся?

— Ни в какой! Они здесь!

— Ну, тогда и покажите мне их.

Меценат тихо сказал:

— Я же говорю вам, а вы мне не верите. Это невозможно! Они здесь, но как бы и не здесь.

— Это как же?

Меценат долго молчал, а потом, собравшись с духом, выдавил из себя нечто совершенно невообразимое:

— Они все переплавлены.

Верный своему обычаю никогда и ничему не удивляться, Вальтер и не удивился.

А просто окаменел от изумления.

На его бесстрастном лице не было ничего.

Кроме неподвижности.

— Вы шутите, — тихо и равнодушно сказал он.

— Я вам клянусь всем, что только есть святого на свете — клянусь пустыней и солёными озёрами, что это правда!

— И зачем вы это сделали?

Меценат загрустил.

— Если я скажу, вы будете смеяться надо мною.

— Не буду. Обещаю.

Меценат печально продолжал:

— Только вам одному я всегда позволял безнаказанно смеяться надо мною и даже дерзить мне, но теперь, у меня не достанет сил выдержать вашу насмешку! Я просто умру от горя и позора!

— Говорите всё, как было, — тихо приказал Вальтер.

Меценат набрал в грудь побольше воздуха и проговорил:

— Мне захотелось превзойти этих проклятых древних эйнов! Ну, почему они так знамениты? Ну, почему их сокровища так сильно ценятся? Ведь это же всего-навсего золотые побрякушки! И что такое их каменные статуи, которыми торгуют теперь налево и направо нифонцы? Ведь эти камни миллионы и миллиарды лет лежали в земле, а эйны всего-навсего достали их оттуда, срезали с них всё, что не нужно, и теперь все утверждают, что это шедевры! Почему?!

— Это был необыкновенный народ. Они знали какие-то тайны мироздания. Они понимали то, чего на нашей планете не понимал никто.

— Вот потому и погибли! Слишком умные были! — закричал Меценат. — Слишком гордые! Лучше бы они меньше понимали! Целее были бы.

— Они исчезли потому, что их истребила воинственная цивилизация нифонцев. Нифонцы всегда были завистливы к чужой славе, они не терпели возражений ни от кого, и для них было невыносимым мучением знать, что рядом с ними живут такие искусные ремесленники и такие блистательные философы и естествоиспытатели. Нифонцы планомерно истребляли эйнов — медленно, век за веком. Весь Нифонский архипелаг когда-то принадлежал одним эйнам, это была их исконная земля. Но нифонцы захватили эти земли, а самих эйнов перебили до последнего человека. Они не терпели конкуренции. Вот и всё объяснение.

Меценат грустно вздохнул.

— Мне не легче от этого вашего объяснения. Мне доставляет мучительную боль осознание того, что им, а не мне досталась эта слава.

Вальтер сказал:

— Да и чему завидовать? Они заплатили кровью за своё превосходство над остальными людьми нашей планеты. Самая таинственная, самая непостижимая цивилизация погибла и унесла с собою тайну своего возникновения. А всё из-за того, что другая человеческая цивилизация проявила зависть к чужой славе и нетерпимость к чужому мнению. Стало быть, и вы такой же, как эти бесноватые нифонцы?

Меценат тихо сказал:

— Я не такой. Как вы смеете меня сравнивать с этими презренными нифонцами? Я — лучше.

— Допустим, — согласился Вальтер. — А во что вы превратили переплавленные золотые статуэтки?

— Я сделал из них другие произведения искусства. Свои собственные.

— И вы, конечно, думаете, что они — лучше?

Меценат тихо сказал:

— Я не сомневаюсь в этом. Если я лучше, то и мои произведения искусства лучше. Ведь это так понятно!

Вальтер внутренне ухмыльнулся, но внешне остался невозмутимым. Сказал:

— А можно посмотреть на то, что у вас получилось?

— Конечно! Вам, как истинному знатоку искусства, я с радостью покажу свои произведения.

Меценат с трудом встал со своего трона и проковылял в соседнюю комнату.

— Следуйте за мною!

Они прошли в соседнюю комнату, которая представляла собою то ли какую-то кладовку, то ли мастерскую. Никаких экранов на стенах, никакой особой мебели. Разумеется, и никаких окон. Просто свалка каких-то мольбертов, незавершённых картин и каких-то непонятных предметов.

— Вы увлекаетесь живописью? — насмешливо спросил Вальтер. — Вот уж никогда бы не подумал!

— Да, живопись — это моя боль и моё страдание. Об этом моём увлечении не знает никто на свете, даже прислуга — я её сюда не пускаю и убираю здесь сам… Об этом моём увлечении не знают даже и мои сыновья — я и им не признаюсь в этом.

— Почему не признаётесь и почему боль и страдание?

— Живопись мне не даётся, — честно признался Меценат.

Вальтер решил, что уходить от главной темы не стоит и вообще: страдания Мецената его мало интересовали.

— Где ваше золото? — спросил он.

Меценат подошёл к столу, который представлял собою большую мраморную плиту на вычурных бронзовых ножках, разгрёб какой-то мусор, валявшийся там, и достал большую картонную коробку.

— Вот оно, — сказал он благоговейно.

— Что это?

— Здесь то самое золото, о котором вы спрашивали.

Он стал выкладывать на стол золотые чашечки и блюдца.

— Но ведь это то самое, из чего я однажды пил с вами горячий шоколад! — вскричал Вальтер.

— Ошибаетесь, — сказа Меценат. — То было, хотя и чистое золото, но — фабричная работа. А это — моя собственная. Но — очень похоже, тут вы правы.

Вальтер повертел в руках золотые чашечки.

— И это и есть то самое, во что вы переплавили одиннадцать статуэток?

— Да. И не только их. Я и некоторые другие золотые вещички, которые вы доставали для меня со дна моря, переплавлял в собственные произведения искусства.

Вальтер молча перекладывал из рук в руки золотые предметы.

— Вы что же — владеете искусством выплавки изделий из драгоценных металлов? Вы златокузнец? Ювелир?

— Да, и у меня даже есть своя мастерская, где я это делаю собственными руками, — с гордостью сказал Меценат. — Я когда-то обучался этому искусству.

— Но человеку не под силу квалифицированно владеть сразу столькими искусствами! Надо делать что-то одно: либо посвятить всего себя живописи, либо скульптуре, либо музыке, либо отливать золотые изделия, либо изучать морскую флору и фауну… Так нельзя! Нельзя разбрасываться жизненными устремлениями.

Меценат тихо прервал его.

— Как вам нравится то, что я создал?

Вальтер честно признался:

— Варварство. Убожество. Уничтожение прекрасного, разрушение святынь во имя ложных целей. Господин Меценат, имейте мужество признаться себе в этом: вы бездарность!

Меценат застонал при этих словах своего гостя.

— Завистливая бездарность! Если я вам продам двенадцатую статуэтку, вы и её уничтожите! И это уже будет моё преступление, а не ваше! — добавил Вальтер и с этими словами повернулся и, не прощаясь, пошёл к выходу.

— Стойте, да куда же вы! — крикнул вдогонку ему Меценат. — Вы что же, больше никогда не придёте ко мне?

— Пока не знаю. Не решил ещё, — сказал Вальтер. — Я ведь хотел, чтобы сокровища, которые я достаю со дна моря, стали достоянием человечества. Попытаюсь всё-таки поискать какого-нибудь другого богача, который содержит собственный музей и который будет способен оплачивать мои находки.

Меценат крикнул вослед удаляющемуся Вальтеру.

— Но сделать это будет не так-то просто! Копить антиквариат любят все, а вот создавать музеи — это ещё не каждый богач умеет и хочет. Для этого надо всё-таки любить этих недостойных людей, а не только самого себя! В скором времени вы поймёте, что я самый лучший среди них, несмотря на все мои недостатки.

Вальтер ничего не ответил. Так и ушёл.