Душа дракона

* * *

Они объезжали стороной города и поселки. Лишь иногда кто-то один, чаще Диль как самый неприметный, покупал хлеб или муку, из которой потом Лири пекла безвкусные пресные лепешки. Кормились тем, что находили. Дичи в здешних лесах хватало, Франку было чихать, разрешена охота или нет, так что мясо у них почти и не переводилось. Рек тут было мало, зато земля изобиловала озерами и озерцами, где водилась мелкие шустрые рыбешки, из которых получалась очень неплохая густая похлебка. От холода их спасала теплая одежда, истрепавшаяся, грязная, но все еще добротная, хорошие одеяла и палатки. В особенно морозные ночи их согревал Франк. Собственно, морозов не было, даже вода не схватывалась ледком, так что от холода они особенно и не страдали. Не лили дожди, а в лесу не доставал даже ветер.

Илем чувствовал себя заметно бодрее, не валился с седла, хотя и не принимал активного участия в разбивке лагеря, садился в сторонке и делал вид, что совсем не устал, а просто ленится. А Диль делал вид, что ему верил. Вор перестал цепляться к Лири… ну, почти перестал. Зато она совсем перестала обращать на это внимание.

Диль совсем плохо спал. В общем, это ему не мешало пока, выносливость не подводила, он умудрялся даже дремать в седле, когда они ехали не быстро, но даже и тогда первое, что он видел, закрыв глаза, было мертвое лицо Аури. Диль ловил себя на том, что беззвучно разговаривает с Аури, когда бодрствует. Такого не бывало уже лет десять, как не больше. Аури не отвечал. Мертвые никогда не отвечают, просто молчат и смотрят тебе в душу закрытыми глазами. Я знаю, что мне не искупить этой вины, говорил себе Диль. Я знаю, что ты не считаешь меня виновным. Я знаю, что ты больше всего хотел, чтобы я жил, не потому что ты любил меня запретной любовью, а просто потому что любил – как сына, брата, друга, как неудавшегося любовника. Ты любил не только тело мое, но и мою пропащую душу, пустую и никому не нужную. Ты дал мне жизнь, которая мне не нужна, но не ты в этом виноват – я и только я, моя самонадеянность, моя глупость, моя безответственность. Прости меня, Аури, хотя не и не понимаешь, о чем я прошу. Прости, друг, что я не сумел выполнить твое самое заветное желание – я не сумел жить. Я существовал, я потерял смысл жизни, хотя и продолжал нести радость немногим своим зрителям, но разве ты этого хотел… Ты хотел, чтобы я остался в цирке, чтобы публика встречала меня овациями… И я мог это сделать – пусть в другом цирке, пусть в другой стране, о моей вине постепенно забыли бы – и забыли очень быстро, и только злобные неудачники помнили бы, как ты отдал свою жизнь вместо моей. Злобные неудачники – и я. Я мог это сделать. Мог. Преодолеть себя, стерпеть презрительные взгляды и сухое отчуждение, и это прошло бы. Тебя бы забыли, Аури. Я мог бы стать знаменитым, и большая часть моей славы была бы твоей, и большая часть аплодисментов была бы твоей, и именно этого ты хотел. А я не оправдал твоих надежд, я сдался, я слишком поздно осознал, чего именно ты ждал от меня. И даже не попытался исполнить твое желание, слишком упивался этим своим чувством вины, этой своей болью. Вспоминая тебя, я не о тебе думал и не о тебе жалел. Я думал только о том, как мне плохо без тебя. Прости меня, Аури. Если ты можешь, прости.

Аури не отвечал, но и не уходил. И ни разу Диль не видел его живым.

Порой он ловил на себе обеспокоенные взгляды Франка и жалко улыбался в ответ: я в порядке, я сделаю то, что должен… то есть постараюсь сделать, постараюсь не подвести, постараюсь оправдать твои надежды, дракон. Но я не понимаю, на что ты надеешься, я не знаю, что у меня получится. Потерянные боги, я не понимаю, что должен сделать. Не понимаю, какой от меня прок, кроме умения разводить костер из сырых веток и ловко ловить рыбу.

И не понимаю, почему это так одолевает меня сейчас, когда конец путешествия приближается, когда проступают на горизонте туманные вершины Серых гор. Почему началось это после того разговора в заброшенном доме, когда все было обсуждено, все выяснено. Я думаю об этом постоянно: трясясь в седле, собирая сушняк для костра, даже исполняя непременную просьбу Лири – жонглируя разноцветными шарами на каждом продолжительном привале. Она следила за полетом шаров и успокаивалась.

Успокаивалась.

Она тоже наконец осознала, на что идет. Понимала-то всегда, но понимать – это одно, а чувствовать совсем другое. Судьба не дала ей шанса пожить.

О боги, за что вы так жестоко обходитесь с теми, кого сами и создали… Почему вы так мелочны… Что вы хотите сказать нам этими испытаниями… И почему нам, маленьким людям, неспособным что-либо изменить в мире, который не устраивает вас…