ПРЕДДВЕРИЕ

«Осуждение церковью капиталистического режима, признание церковью правды социализма и трудового общества я считал бы великой правдой». /Ник. Бердяев/

«Нежной поступью надвьюжной,

Снежной россыпью жемчужной,

В белом венчике из роз

Впереди — Иисус Христос».

/А. Блок/

— Значит, давай подведём итоги — сказал AX. — Природное человечество отнюдь не представляет собой братства — в этом ошибка «прекраснодушных» социалистов. Человечество состоит из павших эгоистов, потенциальных или явных вампиров, и величайший смысл исторического процесса состоит в том, что человек в нём обособлен, предоставлен самому себе, имея возможность свободно и сознательно обратиться к Творцу. Войти с Ним в совершенно сознательную и свободную связь. То есть своей волей признать или не признать в себе высшее божественное начало. Подчиниться Замыслу.

Западная цивилизация освободила человеческое сознание от всех внешних ограничений, провозгласила безусловные права человека, то есть дурную бесконечность желаний при невозможности их все удовлетворить.

Самоутверждение, ведущее к несостоятельности.

Социализм прав, восставая против существующей неправды, корень которой в том, что общественный строй века сего основан на вампиризме /эгоизме/ отдельных людей. Откуда вражда, конкуренция и всё общественное зло.

Замысел Творца основан на подчинении всех надмирному началу. Целому, спаянному взаимодополняемостью и любовью. Этот Закон Божий исповедует и Церковь. Но «много званых и мало избранных». Прижизненное «Царство Божие внутри нас» даётся лишь верой и благодатью свободным сердцем избравшим Его, то есть чудом.

А в «лежащем во зле» мире человек рассуждает примерно так: «Ну хорошо, я буду жертвовать собой, подчинять свою эгоистическую природу — но для кого? Для таких же эгоистов-вампиров, подставляя им свою шею, в которую они не замедлят впиться. То есть отрицая эгоизм в себе, я его увеличиваю в других и только выращиваю вампиров, умножая зло».

Замысел, основанный на взаимодополняемости, взаимопомощи и любви возможен лишь когда «все» подчинены безусловному нравственному началу, по отношению к которому они РАВНЫ МЕЖДУ СОБОЙ, как все конечные величины равны по отношению к некоей бесконечной ценности. Это — отношения соборности, любящей семьи, где когда семье хорошо, то хорошо и каждому, где если и есть «большие», то они служат «меньшим» как более слабым, поддерживая их и укрепляя. Потому что в доме даже если самый ничтожный трубочист вовремя не почистит печь, может возникнуть пожар. Создать такие отношения в «лежащем во зле мире» — чудо великое…

— И ты хочешь нас убедить, что «империя зла»…

— Что Антивампирия Иосифа была той самой прекрасной и дерзкой попыткой. Отсюда и все эти многочисленные «нельзя». «Нас вырастил Сталин на верность народу…» «Депутат — слуга народа»… Все члены семьи добровольно добросовестно трудятся, каждый в меру своих дарований «несут немощи» и прощают друг друга, но за стол садятся вместе, и немыслимо вообразить, чтобы брату-профессору, к примеру, подали икру, а брату-пахарю — частик в томате. Даже брата, шлявшегося невесть где на чужбине в то время, как другие работали на семью, любящий отец встречает как самого дорогого из сыновей, потому что он «был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся» /Лк. 15, 24. Притча о блудном сыне/.

«…каждый своё дарование имеет, как написано: один такое, другой другое. Но вы, братия, союзом любви связанные, в силу сей любви, взаимно собственными делаете труды и добродетели друг друга… и по общению каждый из вас, кроме своего, имеет и то, что есть у других: добро наше переходит взаимно от одного на всех и обратно». /святой Фёдор Студит/.

— Сравнил святую общину монашескую с атеистическим государством!

— Не бывает атеистических государств, сын тьмы — сколько раз тебе повторять, что никакими декретами не отменить Путь, Истину и Жизнь, а это и есть Христос!.. «Я есть Путь, Истина и Жизнь».

«Русские цари… делали одно хорошее дело — сколотили огромное государство до Камчатки. Мы получили в наследство это государство. И впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство как единое, неделимое государство, не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех народов, составляющих это государство. Мы объединили государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он враг, заклятый враг государства, народов СССР. И мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он и старым большевиком, мы будем уничтожать весь его род, его семью…» /1937 г. речь Иосифа на обеде у Ворошилова, свидетель Г. Димитров/

— Круто! — присвистнул AT, — И ты собираешься это приводить в оправдание Иосифа?

— Пусть на Суде скажут своё слово народы, скитающиеся ныне на самостийных руинах Антивампирии… Разве не отвечает пастырь перед Богом за доверенных ему овец?

— А как же «слеза невинного младенца?» — Эти невинные замученные детки теперь, развалив страну, в капиталистическом аду маются…

— И это говоришь ты, сын света!..

— На войне как на войне, а в крепости — как в крепости.


БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА

1920 г. Назначен председателем комиссии по образованию Автономной Татарской советской Республики. Назначен председателем комиссии по снабжению армий Западного фронта одеждой. Решением совета труда и обороны назначен председателем комиссии по снабжению армии патронами, винтовками и пулемётами. В связи с нападением Польши на Советскую Республику направлен на Юго-Западный фронт. Занятие Красной Армией Киева. По поручению политбюро РКПб формирует реввоенсовет врангелевского Фронта. Занятие Красной Армией Алёшек, Каховки и др. пунктов на Днепре. Участие в работе 9 Всероссийской конференции. Выезжает на Северный Кавказ и в Азербайджан.

Руководство работами краевого совещания ком. организаций Дона и Кавказа. Доклад «Три года пролетарской диктатуры». Доклад «О задачах партийной и советской работы в Азербайджане». Доклад в Темир-Хан-Шуре о задачах партийных и советских органов в связи с объявлением автономии Дагестана. На съезде народов Дагестана выступает с декларацией о советской автономии Дагестана. На съезде народов Терской области — доклад «О советской автономии Терской области». Участие в работе 8 Всероссийского съезда Советов. Избран членом ВЦИК. И членом Президиума ВЦИК.

Свидетель Лев Троцкий: «Он не обладал теми качествами, которые привлекают симпатии. Зато природа щедро наделила его холодной настойчивостью и практической сметкой. Он никогда не повиновался чувствам, а всегда умел подчинить их расчёту. Недоверие к массам, как и к отдельным людям, составляет основу природы Сталина». «Сталину всегда нужно насилие над самим собой, чтобы подняться на высоту чужого обобщения, чтобы принять далёкую революционную перспективу. Как все эмпирики, он по существу своему скептик, притом циничного склада. Он не верит в большие исторические возможности, СПОСОБНОСТИ ЧЕЛОВЕКА К УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ, ВОЗМОЖНОСТИ ПЕРЕСТРОЙКИ ОБЩЕСТВА В РАДИАЛЬНЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ. Глубокая вражда к существующему делает его способным на смелые действия».

«Историческая диалектика уже подхватила его своим крючком и будет поднимать вверх. Он нужен всем: бюрократам, нэпманам, кулакам, выскочкам, пройдохам, всем тем, которые так и прут из почвы, унавоженной революцией. Он способен возглавить их, у него есть заслуженная репутация старого революционера. Он даст этим самым прикрытие в глазах страны. У него есть воля и смелость. Он не побоится опереться на них и двинуть их против партии. Он уже начал эту работу. Он подбирает вокруг себя пройдох партии». /Троцкий/ «И это псы, жадные душою, не знающие сытости; и это пастыри бессмысленные; все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего на свою корысть». /Ис. 56, 11/

«Весь кризис, переживаемый ныне Россией и миром, есть кризис по существу своему духовный. В основе его — оскудение религиозности, то есть целостной, жизненно-смертной преданности Богу и Божьему делу на земле. Отсюда возникает всё остальное: измельчание духовного характера, утрата духовного измерения жизни, обмеление и прозаизация человеческого бытия, торжество пошлости в духовной культуре, отмирание рыцарственности и вырождение гражданственности. Русская способность — незримо возрождаться в зримом умирании, да славится в нас воскресение Христово!» /Свидетель И. А. Ильин/ «Что же задумано? Переделать всё. Устроить так, чтобы всё стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, весёлой и прекрасной жизнью». /А. Блок/ — Вот я и говорю, — прокомментировал AX, — «безобразная» — то есть без Образа Божия. Такая жизнь общества, такой общественный строй не могут быть угодными Небу. Это я к вопросу о необходимости поисков переустройства мира, максимального варианта «умножения жатвы». Иосиф не стремился переделать весь мир, он хотел увести от него, «лежащего во зле» и приговорённого Небом к гибели, своё стадо. Вверенные ему народы. Он спасал их в меру своего семинарского понимания «спасения», желая избавить их от БЕЗОБРАЗНОЙ, неугодной Творцу жизни.

Он верил, что именно Творец попускает и благословляет совершаться кровавым революциям, когда разложение и число вампиров переполняет чашу Его гнева!

«Горе городу нечистому и осквернённому, притеснителю!

Князья его посреди него — рыкающие львы, судьи его — вечерние волки, хищники, не оставляющие до утра ни одной кости.

Пророки его — люди легкомысленные, вероломные, священники его оскверняют святыню, попирают закон.

Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим — надолго ли? И обременяет себя залогами.

Не восстанут ли внезапно те, которые будут терзать тебя, и не поднимутся ли против тебя грабители, — и ты достанешься им на расхищение?» /Соф. З, 3–4. Авв,2, 6–7/

И он верил в пророчество «Откровения» Иоаннова о последних временах, о ВАВИЛОНСКОЙ БЛУДНИЦЕ — символическом торговом и политическом центре будущего единого антихристова царства со всемирным правительством, объединённой денежной системой и религией.

Центр роскоши, безудержной похоти, всяческой лжи и злодеяний, — он символизирует как бы всемирное вожделение сверх всех разумных законов — денег, роскоши, власти, славы, блуда… Это — общество безудержного потребления, всемирная похоть — олицетворение и причина всех пороков человечества во все века. Ибо возжелавшие «Вавилонскую блудницу» многие поколения влеклись «широким путем» нескончаемых греховных наслаждений, ведущих в погибель:

«С нею блудодействовали цари земные, и вином её блудодеяния упивались живущие на земле».

Блудница сидит «на водах многих», т. е. оказывает враждебное развращающее влияние на многие народы. «Воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки».

Блудница сидит на «звере багряном, преисполненном именами богохульными», т. е. на дьяволе. Царская багряница — содержание миродержателя тьмы века сего.

Блудница сидит «в пустыне» — то есть оставлена Богом за свою безмерную мерзость, обречена на духовную смерть и нравственную гибель.

«И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотой блудодейства её». То есть, по толкованию Лопухинской Библии, «жена явится распространительницей безбожной и безнравственной культуры среди окружающих и подчинённых «Вавилону» народов».

«И на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным».

«Жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых». Скованный Христом дьявол в последние времена снова выйдет из бездны и соединится с Вавилонской блудницей, чтобы губить народы.

Последние земные цари, как свидетельствует «Откровение» Иоанна, «примут власть со зверем, как цари, на один час /на недолгий срок/. Они имеют одни мысли и передадут силы и власть свою зверю».

И вот сходит с неба ангел, имеющий власть великую:

«…пал, пал Вавилон, великая блудница, сделался жилищем бесов, и пристанищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы, и цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её».

То есть некий первоисточник всемирного безудержного вожделения и потребления, проклятый Богом — причина всех и всяческих грехов и мерзостей, включая богоотступничество, убийства, гибель святых и пророков, обличающих всемирный грех.

И вот повеление Господа: «Выйди от неё, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах её и не подвергнуться язвам ея».


* * *

Зажав под мышкой свёрток с лодочками, Яна бежит к клубу. Там уже ярко горят киношные диги, старенький клуб сияет хрустальной изморозью окон, венцами снега на наличниках, на крыше, заснеженные деревца у входа — причудливая скульптура из звёздно-белого мрамора. Яна вступает в сказку. Никто не кидается ей навстречу, вестибюль пуст. Яна наскоро раздевается, раскутывает платок, суёт ноги в лодочки и вновь с ужасом и восторгом обозревает в зеркале шедевр феи-Люськи. Толпящиеся у входа в зал курильщики с многозначительными перемигиваниями расступаются.

— Ой держите, сама Синегина!

— А ничего… А грива-то, грива!..

— Кто к нам пришё-ол? Сбацаем, писательша?

— Она тебе фельетончик сбацает. Держите меня — глазищи-то!

— Нужен ты ей, она сниматься пришла. Пропустите артистку, граждане…

— У-уф… Яна не дыша продирается в толпе, как ныряльщик сквозь толщу воды, и оказывается неожиданно в слепяще-жарком пятне света. Застывшие в неловких объятиях танцоры, их розовые, подгримированные лица с бусинками пота, застывшие у дигов сонные осветители и контрастом — суетящиеся, будто среди столбов света, багрово-распаренный Лёнечка в прилипшей к телу рубашке, Жора Пушко с экспонометром, «роковая» с хлопушкой. И испепеляюще-знойный свет дигов, и уже привычно-невидящий кивок:

— А, привет. Стул вон там. Эй, ну что, порядок? Хорошо, давайте. Приготовились…

«Я в вас, кажется, влюблённый, Иоанна Аркадьевна»… Даже не заметил её превращения. Наверное, с равным успехом она могла бы явиться с мокрой головой в мыльной пене или вообще обритой наголо. Яна предаётся этим горьким мыслям, чувствуя, как никнет, тает её фальшивая красота в беспощадном зное дигов.

Зато их с Люськой старания произвели несомненное впечатление на «Роковую» /видимо, Яна, к тому же, заняла её стул/. Так и ест глазами.

Её ошеломленно-подозрительный взгляд придаёт Яне силы.

— Стоп, стоп! Ребята, я просил свободней, а не развязней. Третья пара. Да, да, вы. Вот что вы делаете. Ничего смешного, у нас плёнка на вес золота. Смотрите сюда. Музыка!

Денис протягивает «Роковой» руку, к которой та мгновенно прилипает, будто гвоздь к магниту, и они отрывают невиданную в этих краях импровизацию, с переходами, перебросами и перекидами, вызывающе-экстравагантную, стремительно-слаженную, свободную от провинциальной вульгарной развязности местных стиляг. Не какие-то полу-па, полу-скачки, полувихляния — так некоторые модницы трусливо натягивают на колени слишком короткие юбки, и думаешь — до чего ж отвратна эта новая мода! А потом какая-либо девчонка в лоскутке вокруг бедер промчится мимо, нахально сверкая коленками, ослепляя, ошеломляя, перелетая через лужи, и ты уже невольно восхищаешься степенью, совершенствованием, естественностью этого шокирующего зрелища. Совершенствование минуса. Минус в квадрате даёт плюс.

Этот их танец! Прекрасное воплощение зла, похоже, сделало зло прекрасным. Яна отчаянно, до слез, ревнует. К её руке, будто приклеенной к руке Павлина, к её ловкому, раскручивающемуся стремительной пращой телу — назад, почти до падения, рывок — и снова щека к щеке. К этой их слаженности, отрешённости их лиц и тел, подчинённых единому бешеному ритму, к оцепеневшему от восторженного ужаса залу — ох, что же теперь будет — начальство смотрит… А начальство — директор клуба, и массовик, и библиотекарша, и представительница районной газеты Синегина — начальство само загляделось на это «вопиющее безобразие», а директор даже притоптывает в такт концом ботинка, а Синегина сама размалевана, как последняя…

Они с успехом разогреют массовку на несколько нужных градусов. Через пару минут Денис прорепетирует нечто «бодренькое» с залом, начальство от греха сбежит, а Яна останется, терзаемая муками совести и ревности.

Через несколько лет, после фестиваля, этот танец освоят на всех уважающих себя танцплощадках. Потом он выйдет на пару десятилетий из моды.

Через два часа съёмка закончится, диги погаснут, и Павлин наконец-то её «увидит».

— Сейчас, Жанна, идём. Ребята, тащите всё в четвёртую, вот ключ. И сразу в кафе — я позвонил насчёт ужина. Леонид, чтоб ни-ни!

— Мы ни-ни, — подмигивает Лёнечке Жора Пушко. А Павлин кладёт ей на плечо руку и ведет в раздевалку под перекрёстным огнём любопытных взглядов. Подаёт пальто. Ждёт, пока она запихивает ноги в валенки. Люськины лодочки лежат на подоконнике. Здесь она их и забудет.

— Ты что, а в кафе?.. Там же заказано! Ты придёшь?

«Роковая» запыхалась, голос какой-то хриплый. Её глаза и Янины бешено, как рыцари на поединке, ищут друг друга, чтобы схлестнуться насмерть. Тр-рах! Искры. Обе ранены, обе выбиты из седла. Одна и та же мысль:

— Значит, правда!.. И /о ирония судьбы!/ — одинаковая помада на губах.

На них смотрят, «Роковая» чуть не плачет. Внутренне корчась от стыда и отвращения к себе, Яна выскакивает на улицу.

Хоть бы он не побежал за ней!

Неужели он не побежит за ней?

Господи, пусть он сейчас выйдет из дверей!

Яна останавливается, больше не в силах сделать ни шага, и отвести взгляд от двери клуба. Никого. Ну и ладно.

Он догоняет её у газетного киоска, снова Яна чувствует на плече его руку. И ни слова. Вскоре после московского фестиваля рука на плече войдёт в моду, к ней привыкнут, но сейчас Иоанна Синегина перед всем возвращающемся с танцев осуждающим миром в сладкой муке несёт на плече свою крамольную ношу. И молит Бога, чтоб эта мука длилась во веки веков.

Они кружат по заснеженным улочкам ночного городка. Светская беседа, пригоршни колючих снежинок в лицо, неправдоподобная тишина за заборами, иногда взрывающаяся неистовым собачьим лаем, чёрные бездонные пропасти переулков и златотканые невесомые шатры плывущих из тьмы фонарей… И нарастающая внутренняя напряжённость в предчувствии мгновения, когда Денис вдруг замолчит на полуслове, будто в шутку потянет Яну к себе, оставляя ей шанс одним движением стряхнуть эти пока что легко лежащие на талии руки, как сползающую шаль. Шанс, которым она не воспользуется, а потом вдруг подумает, что не умеет правильно целоваться, в панике попытается освободиться, но она и его сомкнувшиеся вдруг руки уже станут одним целым, а освобождение от их пут таким же невозможным, как от ремней парашюта в едином неотвратимом полёте.

Яна закрывает глаза.

Яростная схватка губ, пока хватает дыхания. «Неправильно», — терзается Яна. Наверное, он сравнивает её с «Роковой», которая, наверняка, умеет. Господи, что же теперь говорить, что делать?

Павлин продолжает светскую болтовню, будто ничего не произошло. Он рассказывает что-то смешное, и Яна, не слыша ни слова, улыбается, подыгрывает, с ужасом чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. Только бы дотянуть до фонаря!.. Фонарь они минуют, и в темноте он не увидит её покрасневших глаз, а пока дойдут до следующего, она будет уже в порядке.

Яна бросается в спасительную темноту и замирает в его снова стянувшихся, как парашютные ремни, руках, в мучительно-сладком, пока не задохнёшься, поцелуе-полёте, поцелуе-прыжке, в этом недолговечном единении, пока не кончится полёт, не разомкнутся губы, и ноги не коснутся земли. И снова мгновенное отчуждение, трёп о том, о сём, и страх встретиться глазами, но уже близок впереди златотканый шатёр другого фонаря, и другая темнота, за которой всё повторится.

Потом Денис признается, что боялся её едва ли не больше, чем она его. Не знал, как себя с ней вести и вообще опасался затрещины.

Бесконечное чередование тьмы и фонарей, тишины и неистового лая, близости и отчуждения. Который это круг — десятый, сотый? Яна без варежек, руки заледенели, но холода она не ощущает, как не ощущает своих уже распухших губ.

Но вдруг в это её новое, уже ставшее привычным блаженное состояние резким диссонансом врывается внезапно вынырнувшая из тьмы мамина фигура. Простоволосая, с непохожим страшным лицом — такой Яна её никогда не видела, с криком: — Дрянь!.. Дрянь! — начинает неистово колотить куда попало по ней стиснутыми кулачками. Потом с рыданиями, — Я же с ума схожу… Сказала, на минуту… К Луговым. С мокрой головой, — так же неистово, куда попало, целовать. — Уже хотела в милицию, не могу, страшно! Дрянь!

Дениса нет — как сквозь землю провалился, но Яна ещё полна его поцелуями, которые, в конечном итоге, отнюдь их не сблизили, остались лишь распухшие губы, память о его руках, тугими ремнями сжимающими её тело, да холодная пустота в душе. И тоска по нему, сильнее, чем прежде.

И сознавая, что она действительно скотина и дрянь, отпаивая мать дома валерьянкой и наскоро сочинив какую-то весьма правдоподобную историю, Яна будет всё ещё там, на бесконечной улице плывущих из тьмы фонарей. Денис — солнечный день…

«ВЫЙДИ ОТ НЕЕ, НАРОД МОЙ»

«И вот повеление Господа: «Выйди от неё, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах её и не подвергнуться язвам ея!» «Исполнись Волею Моей!.». Вот она, эта Воля — «ВЫЙДИ ОТ НЕЁ, НАРОД МОЙ». Нельзя, невозможно отменить или победить тьму мировой Вампирии, покуда существует первородный грех… Самоутверждение отдельно от Творца. «Будьте, как боги». Мировая революция невозможна в историческом времени, пока есть вероятность появления в земном Царствии предсказанного Достоевским господина с глумливой физиономией с предложением «послать это царство куда подальше». Пока снуют повсюду потенциальные оборотни.

Последняя и окончательная революция, великая схватка Добра со злом произойдёт в конце времён, её совершит Агнец, Сын Божий, во втором Своём пришествии, свергнув зверя /антихриста/. Вавилонскую блудницу /мировой грех/ и Князя тьмы. А пока…

ВЫЙДИ ОТ НЕЕ, НАРОД МОЙ! В монастырь, убежище, крепость. Не участвовать в делах её.

«Иди ж, — он продолжал, — держись сего ты света; Пусть будет он тебе единственная мета. Пока ты тесных врат спасенья не достиг, Ступай!» — И я бежать пустился в тот же миг». «… чтобы не участвовать вам в грехах её и не подвергнуться язвам её».

«Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам её; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое». То есть последняя революция свершится руками народов, погубленных Вавилонской блудницей.

«Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей; ибо она говорит в сердце своём: сижу царицей, я не вдова и не увижу горести! Зато в один день придут на неё казни, смерть и плач и голод, и будет сожжена огнём, потому что силён Господь Бог, судящий её». Разве о терпимости ко злу, примирении с ним, разве о «мирном сосуществовании» с Вавилонской блудницей говорит Господь? Нет!

«Выйди от неё, не участвуй в делах её» — пока ещё есть время. И в час Гнева Господня, Последней Великой Революции, завершающей историческое время, «воздай по делам вдвое и уничтожь»…

Воистину революции совершаются руками людей по Воле Небес, так что строка свидетеля Блока: «Впереди Исус Христос» не столь уж кощунственна.

«И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает.

Товаров золотых и серебряных и камней драгоценных и жемчуга, и виссона и порфиры, и шёлка и багряницы, и всякого благовонного дерева, и всяких изделий из слоновой кости, и всяких изделий из дорогих дерев, из меди и железа, и мрамора. Корицы и фимиама, и мира и ладана, и вина и елея, и муки и пшеницы, и скота и овец, и коней и колесниц, и ТЕЛ И ДУШ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ».

Вот он — поистине прилавок вашего ведомства, сын тьмы! Безудержная, захлёбывающаяся роскошью похоть, губящая «тела и души человеческие»!

Прилавок сатаны. «Сатана» — в переводе «преграда, препятствие, стена». Стена, преграждающая путь в Царствие.

«Веселись о сём, небо и святые апостолы и пророки, ибо совершил Бог суд ВАШ над ней.

Ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим были введены в заблуждение все народы».

То есть торгаши, купцы захватили власть и стали вельможами.

«Волшебством твоим введены в заблуждение все народы». /То есть продажная лживая политика, купленные средства массовой информации, реклама, прямые колдовские чернокнижные способы воздействия на массы, в результате чего — одурманенные души./ «И в ней найдена кровь пророков и святых И ВСЕХ УБИТЫХ НА ЗЕМЛЕ».

Одурманенные люди не только не желают слушать святых и пророков, не только убивают их, посланцев Божиих, но и все, когда-либо убитые на земле со времён Каина и Авеля, пали жертвой всемирного тлетворного дыхания Вавилонской блудницы.

«…ибо истинны и праведны суды Его! потому что осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от рук её…» /Отк. Гл.17, 18/ Зло порождает зло, и убивающая души безудержная похоть будущего антихристова царства явится плодом и следствием и прошлых, и настоящих грехов всей мировой истории зла.

Выйди от неё, народ Мой, и жди, пока настанет час воздать ей сторицей по делам её. Такова воля Божия.

«…и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был и нет его, и явится». /После искупления Христа дьявол был скован и находился в бездне, чтобы быть освобождённым в последние времена для решительной схватки Добра со Злом, и ведением этого обладают вписанные в книгу Жизни./ Последняя Революция Творца, совершённая руками людей. Истребление мирового зла, полное и окончательное во имя грядущего Царства Света, куда «не войдёт никакая тьма».

А пока — «Выйди от неё, народ Мой». То есть записанные в Книгу Жизни, исповедующие Замысел или просто интуитивно идущие на Зов, на Голос.

Ибо «Мои овцы знают Мой голос»…

«Овцы Мои слушаются голоса Моего, и я знаю их, и они идут за Мною, И Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек, и никто не похитит их из руки Моей». /Иоан. 10,27–28/


БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

1921 г. Руководство совещанием коммунистов тюркских народов РСФСР. Доклад на 10 съезде РКПб «Об очередных задачах партии в нац. вопросе». Избран членом ЦК. Участвует в переговорах Советского правительства с турецкой делегацией. Избран членом Политбюро и Оргбюро ЦК. Направляет в Президиум ВЦИК проект об образовании автономной области Коми. Руководит коллегией, принявшей решение о созыве съезда трудящихся якут для образования автономной Якутской области. Выступает на съезде профсоюзов против анархо-синдикалистской группы. По поручению ЦК руководит работой отдела агитации и пропаганды ЦК. Участие в комиссии ЦК по железнодорожному транспорту. Утверждён одним из редакторов журнала «Вестник агитации и пропаганды». Избран членом ВЦИК на 9 Всероссийском съезде Советов. Утверждён народным комиссаром по делам национальностей и народным комиссаром рабоче-крестьянской инспекции. Участвует в комиссии ЦК АКПб по работе в деревне.

«К нам в Баку прибыл товарищ Сталин, рабочий вождь исключительной самоотверженности, энергии и стойкости, единственный испытанный и всеми признанный знаток революционной тактики и вождь пролетарской революции на Кавказе и на востоке. ЦК АКПб, зная скромность и нелюбовь т. Сталина к официальным торжественным встречам, должен был отказаться от специальных собраний, связанных с его приездом. ЦК АКПб считает, что наилучшим приветствием, лучшей встречей, которые могут оказать наши партия, пролетарии Баку и трудящиеся Азербайджана нашему дорогому вождю и учителю, будет новое и новое напряжение всех сил для всемерного укрепления партийной и советской работы». /Бакинский «Коммунист», 1920 год/

«Перефразируя известные слова Лютера, Россия могла бы сказать: «Здесь я стою, на рубеже между старым, капиталистическим, и новым, социалистическим миром, здесь, на этом рубеже я объединяю усилия пролетариев Запада с усилиями крестьянства Востока, чтобы разгромить старый мир. Да поможет мне Бог истории». /из речи Иосифа в Баку, 1920 г/

«Важное значение Кавказа для революции определяется не только тем, что он является источником сырья, топлива и продовольствия, но и положением его между Европой и Азией, в частности между Россией и Турцией, и наличием важнейших экономических и стратегических дорог /Батум-Баку, Батум-Тавриз, Батум-Тавриз-Эрзерум/. Всё это учитывается Антантой, которая, владея ныне Константинополем, этим ключом Чёрного моря, хотела бы сохранить прямую дорогу на Восток через Закавказье. Кто утвердится в конце концов на Кавказе, кто будет пользоваться нефтью и наиважнейшими дорогами, ведущими в глубь Азии, революция или Антанта — в этом весь вопрос «/Из интервью «Правде»/

«Грузия, запутавшаяся в тенетах Антанты и ввиду этого лишившаяся как бакинской нефти, так и кубанского хлеба, Грузия, превратившаяся в основную базу империалистических операций Англии и Франции и потому вступившая во враждебные отношения с Советской Россией, — эта Грузия доживает ныне последние дни своей жизни». /Из интервью «Правде»/

«Оратор приводит целый ряд примеров того, как наскоро сколоченные буржуазно-националистические правительства окраин, составленные из представителей верхушечных слоев имущих классов, старались, под видом разрешения своих национальных вопросов, вести определённую борьбу с советскими и иными революционными организациями. Корень всех конфликтов, возникших между окраинами и центральной Советской властью, лежит в вопросе о власти. И если буржуазные круги тех или иных областей старались придать национальную окраску этим конфликтам, то только потому, что им это было выгодно, что удобно было за национальным костюмом скрыть борьбу с властью трудовых масс в пределах своей области.

Оратор подробно останавливается на примере с Радой и убедительно доказывает, каким образом принцип самоопределения был использован буржуазно-шовинистическими кругами Украины в своих классовых империалистических целях» /из выступления на III Всероссийском съезде Советов/

— Наверное, Иоанне это кое-что напоминает, — хихикнул АГ, — Да, в революции 17-го переплелись знамена Неба и тьмы. Атеизм, человекобожие, национализм и прочее идолопоклонство, схватка вампиров за передел зон влияния… Тогда вы потерпели поражение. Нам удалось пробудить в народе зверя, но Иосиф посадил его на цепь, он нарушил данную Богом свободу. Революция пожрала своих прекраснодушных наивных детей, но когда вместо них пришли мы, бесы, он начал игру без всяких правил. Он стравливал нас друг с другом, зло со злом, вампира с вампиром, грех со грехом… Он украл наше оружие — лукавство, вероломство, двойную, тройную игру… Он наш, ибо использовал наши методы!

— То есть он украл ваше оружие за неимением своего, взорвал вашим порохом ваши укрепления, увёл у вас из-под носа своё стадо, а ты его не под трибунал, а готов объявить «своим»? Неувязочка получается…

«Такие свойства интеллекта, как хитрость, вероломство, способность играть на низших свойствах человеческой натуры, развиты у Сталина необычайно и, при сильном характере, представляют могущественные орудия в борьбе. Конечно, не во всякой освободительной борьбе масс нужны такие качества. Но где дело идет об отборе привилегированных, об их сплочении духом касты, об обессиленье и дисциплинированье масс, там качества Сталина поистине неоценимы, и они по праву сделали его вождём бюрократической реакции и термидора»./Свидетель Лев Троцкий/

«Уже в молодые годы Сталин — человек аппарата, кадр, и он поднимается вверх на рычагах аппарата. Его не избирают массы, а кооптируют чиновники.

— Иосиф, собственно, этого и не отрицал. Я уже отметил, что михалковские строчки гимна: «Нас вырастил Сталин, избранник народа» он решительно вычёркивает.

«Поразительно, что наиболее острые конфликты Сталина с Лениным в последний период жизни Ильича возникли именно по национальному вопросу. В качестве народного комиссара национальностей Сталин рассматривал национальные проблемы не с точки зрения законов истории, а с точки зрения удобства административного управления. Этим он, естественно, пришёл в противоречие с потребностями наиболее отсталых и угнетённых наций и обеспечил перевес за великорусским бюрократическим империализмом». /Свидетель Л. Троцкий/

— Зато теперь никаких противоречий, — снова хихикнул АГ.

«Грузин Джугашвили стал носителем великорусского бюрократического гнёта по тем же законам истории, по которым австриец Гитлер дал крайнее завершение духу прусской милитаристской касты».

— Иосиф Краснокоричневый! — совсем развеселился АГ.

— Жаль, не дожил Лев Давидович до времён СНГ — от души бы порадовался… За «наиболее отсталых и угнетённых наций»…

«Едва ли можно представить себе более резкие противоположности, чем красноречивый Троцкий с быстрыми внезапными идеями, с одной стороны, и простой, всегда скрытный, серьёзный Сталин, медленно и упорно работающий над своими идеями — с другой. У Льва Троцкого, писателя, — молниеносные, часто неверные внезапные идеи; у Иосифа Сталина — медленные, тщательно продуманные, до основания верные мысли. Троцкий — ослепительное единичное явление. Сталин — поднявшийся до гениальности тип русского крестьянина и рабочего, которому победа обеспечена, так как в нём сочетается сила обоих классов. Троцкий — быстро гаснущая ракета. Сталин — огонь, долго пылающий и согревающий».

«Да, Сталин должен ненавидеть Троцкого… потому что Троцкий всеми своими речами, писаниями, действиями, даже просто своим существованием подвергает опасности его — Сталина — дело». /Свидетель Леон Фейхтвангер/

В коммуну душа потому влюблена, Что коммуна, по-моему, огромная высота, Что коммуна, по-моему, глубочайшая глубина.

Храни республику от людей до иголок,

Без устали стой и без лени,

Пока не исчезнут богатство и голод,

Поставщики преступлений.

И вы в Европе, где каждый из граждан

Смердит покоем, жратвой, валютой!

Не чище ль наш воздух, разреженный дважды

Грозою двух революций?

Дать бы революции такие же названия,

Как любимым в первый день дают!»

/Свидетель Маяковский/


* * *

Денис — солнечный день…

После этой их прогулки, о которой, разумеется, прослышала вся редакция, ей стало неприятно там появляться. Её осуждали. Хуже всего было сознание, что они правы, она сама себя осуждала, и, наверное, так же негодовала бы, влюбись кто-то из их коллектива идеологических работников, призванных учить людей высоким нравственным принципам, — в «такого».

Она не смогла бы толком сформулировать, чем так уж плох Денис Градов. Он не был тунеядцем, скорее, рабоголиком, ему доверили постановку фильма, он не пил, не хулиганил, и то, что ему инкриминировали — грубость и высокомерие, «Роковую», манеру одеваться — так ведь попробуй деликатничать с такими, как Лёнечка, а «Роковая» сама Денису на шею вешается. Шмотки и иностранные сигареты — это ему родители из-за бугра присылают, отец Павлина какой-то там торговый представитель, работает всё время за границей и что там продаётся, то сыну и посылает. А с заграницы чего взять, там все стиляги. Там даже пролетариат в джинсах ходит и жвачку жуёт. Она сама видала в журнале фото каких-то лохматых психов с подписью: «Французский пролетариат протестует против войны в Алжире».

Денис — чужак, вот и всё.

Но в то время, как Яна Благоразумная рассуждала и осуждала себя, другая Яна, всё более неуправляемая и незнакомая, продолжала рядиться в Павлиньи перья. Так они и сосуществовали. Одна действовала, другая — осуждала. Пассивно, как бы со стороны, вместе с коллективом. Будто это и не она вовсе уже в который раз фланирует мимо дома Севы Маврушина, где идёт съёмка. Будто не ей давно пора быть у дружинника с хлебозавода, перевоспитавшего трёх хулиганов, вместо того, чтоб караулить Дениса. В полчетвёртого в кафе перерыв. Может, они решили не обедать? Нет, выходят.

Небрежно помахивая портфельчиком, Яна идёт по другой стороне улицы, давая Денису возможность первому её заметить.

— Жанна!

«Роковая» что-то ему бросает с кривой ухмылкой — видимо, насчёт «совершенно случайного» появления Яны в районе съёмки, и в Яне закипает дремучая первобытная ярость. Вцепиться бы сейчас в её жидкий «хвост», тряхнуть, чтоб штукатурка со щёк посыпалась, и высказать… Но слова ей подворачивались какие-то уж совсем ненормативные, да и злость прошла. Денис бежал к ней через улицу, а Роковая так смотрела ему вслед, что Яне даже стало её чуточку жаль.

Она любила по-настоящему. Она будет любить его всегда. Сходиться и расходиться с мужьями, заводить любовников, но любить только его, Дениса. Она будет потрясающе шить — снежная баба в её платье выглядела бы снегурочкой. Она могла бы прекрасно зарабатывать, но не захочет уходить из кино. Так и останется бессменной ассистенткой Дениса Градова на всех картинах.

Денис говорит, что вечером должен ехать в Москву — будут ночью звонить родители, а бабушка плохо слышит. И останется до понедельника — в воскресенье здесь всё равно везде выходной. А Яна говорит, что скорее всего, уедет в понедельник в командировку, вернётся через несколько дней, а там и съёмки кончатся, так что «простимся на всякий случай»…

Только бы выдержать. Роковая, будь она проклята, ждёт на той стороне.

Его глаза — эдакая прозрачно-светлая, невозмутимая гладь… Но что-то всё же в них замутилось, потревожилось, он не стал пожимать протянутую, как для наручников, руку Яны.

— Между прочим, мы можем вечером поехать вместе.

— Куда?

— В Москву. Электричкой в 18–10.

— Интересно, ты домой, а я?

— А ты ко мне…

Он опять говорит это так, что от неё самой зависит, принять его слова всерьёз или обратить всё в шутку. И опять медлит Яна. Тогда он берёт её руку, и у неё внутри всё обрывается, будто прыгнула в пустоту и летит, летит одна и на этот раз без парашюта, со всё увеличивающейся скоростью, формулу которой они недавно проходили в школе.

— В 18–10, - повторяет он. Она чувствует, что он тоже немного «ле-тит», и ей становится легче.

— Не успею, мне надо срочно на задание, уже давно ждут.

— Ну, как знаешь, — он отпускает её руку.

— Я действительно не успею.

— Можешь приехать позже — я встречу.

Они договариваются встретиться в десять, в метро. Денис идёт с Роковой обедать. Яна бежит на хлебозавод. И пока она разыскивает уже закончившего смену дружинника, пока ловит его с вениками и приятелями, теми самыми хулиганами, буквально в дверях бани и здесь же в раздевалке у буфета, не обращая внимание на грохот пивных кружек, берёт интервью, — пока в мозгу у неё уже чётко выстраивается план будущего материала, её не покидает ощущение, что та, другая Яна, которая должна находиться поздно вечером в московском метро у первого вагона поезда, следующего от центра, что та Яна не имеет к ней никакого отношения. И даже когда она врёт матери, что едет на день рождения к подруге по факультету — (Понимаешь, я совсем забыла, а тут она звонит в редакцию, мол, ждём тебя и всё такое, ладно, съезжу, заодно пальто поищу к весне…), когда торопливо собирается и, чмокнув в щёку мать, (Только смотри, чтоб рукава не короткие, чтоб до косточек…) спешит к станции, а там, поджидая запаздывающую электричку, выслушивает жалобы пенсионера Фетисова на соседку, складывающую навоз у самого фетисовского забора — («И заметьте, свиной, свиной, товарищ корреспондент, а у меня невестка — переводчица, чехов возит. Приедут к нам, неровен час, а у меня — навоз. И свиной, товарищ корреспондент, свиной!). Даже когда Яна пытается понять, с чего это вдруг чехи нагрянут к пенсионеру Фетисову, и почему им следует опасаться именно свиного навоза, и даже когда смыкаются двери электрички, когда грузная фигура Фетисова, ещё продолжающего ей что-то кричать, смешно пятится, быстрей, быстрей, вместе с платформой, билетной кассой, рощицей, где водились маслята, будкой стрелочника, когда Яна видит в оконном стекле вагона лишь своё отражение, летящее в ночь, она всё ещё не верит в реальность этой рехнувшейся Яны, которая встретится через полтора часа у первого вагона поезда метро с Денисом Градовым.

И такая же нереальность почудится ей в душноватом тепле вагона, в молча сидящих напротив друг друга незнакомых людях, произвольно объединённых вдруг желанием попасть в Москву этой вечерней электричкой. Вот они занимаются кто чем — четверо мужчин играют в дурака, на руках у женщины спит девчонка в розовом капоре. Парень с фиолетовым синяком, листающий «Огонёк», его подруга с остановившийся взглядом щёлкает семечки, шелуха непрерывно сползает с её губ в газетный кулечек, старуха, оберегающая, как наседка, свои многочисленные узлы… Яне кажется, все они незаметно следят за ней, все знают, куда и зачем она едет. Ей здесь тесно и душно, она проходит по грохочущим мотающимся вагонам в конец поезда, на неё смотрят испуганно — куда это она? Контролёры? Вот, наконец, почти пустой вагон, она садится, снимает ушанку. Подвыпивший мужичонка с деревянной лошадкой и незажжённой сигаретой во рту просит посмотреть за лошадкой, пока он покурит в тамбуре. Ускачет она, что ли? Яна видит во тьме за окном своё отражение, чуть вьющиеся волосы, перехваченные на затылке Люськиным пластмассовым колечком, осунувшееся одеревеневшее лицо, огромные испуганные глаза… Если бы можно было исчезнуть, раствориться во тьме за окном, самой стать отражением, миновать этот вечер, когда невозможно ехать в Москву и ещё невозможнее — не ехать, потому что Роковая тоже проведёт выходной в Москве. И тогда…

Она берёт себя в руки и начиняет сочинять историю о пассажирах, едущих в одном вагоне из пункта А в пункт Б — глядящих в окно, листающих журнал, щёлкающих семечки, но у некоторых, как и у неё — своё, сокровенное, тайная цель, ради которой они едут в пункт Б. Истории придумываются неожиданно легко, и про мужчину с синяком, и про этого, с деревянной лошадкой, и уже чувствует она знакомо-нетерпеливое электрическое дыхание джиннов, и увлекается, а вагон постепенно наполняется на остановках всё новыми людьми, электричка вовремя прибывает в пункт Б, и рушится устоявшийся душновато-тёплый мирок вагона, всё вдруг, казалось бы, прочно занявшее свои места, срывается, летит, бежит к выходу — люди, чемоданы, сумки, мешки, мгновенно пустеющий вагон какое-то мгновение напоминает тонущий корабль, в довершение всего гаснет свет. Яна успевает выскочить, и тут же сплетенный клубок уже других мешков, сумок и людей, едущих в обратном направлении, вкатывается в темный вагон.

Наверное, такой должна стать концовка ее истории, но Яна уже не размышляет над философской сущностью поездки в общественном транспорте. Судящая и судимая Иоанны превращаются в одну, которой надо пройти по платформе с толпой и спуститься в метро. Вот когда ей становится по-настоящему страшно. Стиснув зубы, она думает, что, наверное, ещё ни одна девушка не тащилась к любимому, как на казнь — все летели на крыльях любви, страсти, блаженства и все такое, а для неё сейчас самое страшное — увидеть Дениса у первого вагона поезда, следующего от центра. Значит, она не любит его? Так что же это? Ведь ещё страшнее — не увидеть.

Павлина нет. Поезда подъезжают и уезжают, пассажиры высаживаются и садятся. Десять, пятнадцать, восемнадцать минут одиннадцатого — Павлина нет. У Яны подкашиваются колени, холодный мрамор леденит спину. Почему она не уходит? Давно надо было уйти, тогда б она успела на обратную электричку и додумала бы по пути свою новеллу, а Павлину сказала бы, что вовсе не была в Москве… Но нет сил уйти.

Загрузка...