Дракон с отрезанными крыльями

Глава двадцать четвертая: Ромашка лекарственная

Дарре поймал себя на мысли о том, что спина не болела. Совсем. Он три четверти часа лежал на ней, глядя в потолок, и даже не заныло нигде. А ведь семь с лишним лет спал исключительно на животе, потому что даже в свернутом на боку состоянии шрамы пронзало молнией, напоминая о страшном. Неужели… проклятие снято?..

Раны не кровили с того самого момента, как Айлин обработала их окиносской мазью, хотя Дарре, будто ребенок, тыкающий пальцем в заживающую царапину, раз за разом проверял спину на прочность. И, снимая потом незапачканную рубаху, вспоминал только нежность девичьих ладоней, гладивших его по коже, и шалел от возвращавшихся ощущений.

Надо быть полным болваном, чтобы приписать эффект какой-то мази. Эйнард оказался прав, когда говорил, что проблема Дарре в голове. Едва только ассоциации к рубцам сменились с лишения крыльев на ласку Айлин, они перестали открываться. А после сегодняшнего свидания…

Дарре не знал, сколько времени они с Айлин провели на цветочной поляне и кто из них первым понял, что пора возвращаться. Помнил только виноватое лицо Айлин, как будто это она не смогла удержать солнце на небе и еще немного продлить их уединение.

Обратно плыли молча, заново переживая все произошедшее и пытаясь разобраться, что делать дальше. Дарре дал себе слово смириться с любым решением Айлин, но не отступать при первых же трудностях. Поэтому старательно спокойно и показательно уверенно подал ей руку, помогая сойти с лодки на берег. А потом поймал чуть лукавый взгляд карих глаз и снова сорвался. Да только Айлин, казалось, именно этого и желала. Закинула руки ему на шею и прижалась так крепко, словно тоже хотела прочувствовать Дарре. Он скользнул ладонями по ее талии, поднялся по спине, ощущая жесткость швов на платье и цепляясь за шнуровку. Айлин переступила босыми ногами, случайно задев его ногу…

И весь мир исчез за какой-то пеленой, оставив лишь рваные вдохи, осмелевшие пальцы, бьющиеся на разрыв сердца, и только уплывшая без привязи лодка оборвала это обоюдное безумие, вынудив Дарре вылавливать ее едва ли не на середине реки под совершенно глупое, но оттого невозможно понятное хихиканье Айлин. После этого сомневаться стало совсем невозможно. Айлин ведь не просто позволяла себя целовать, но и отзывалась всем существом, вздрагивая, приникая, цепляясь за плечи. А после возвращения Дарре вместе с лодкой на берег так крепко сцепила свои пальцы с его, словно пыталась права на него заявить. Так и шли потом всю дорогу до ее дома, не размыкая рук и старательно не глядя друг на друга, то ли стесняясь последнего порыва, то ли все еще находясь в его власти.

Долго стояли возле ее калитки: все так же молча и почти не двигаясь, только переплетая то так, то эдак пальцы, поглаживая, задерживая, и, лишь когда Айлин едва слышным голосом произнесла: «До завтра…» — Дарре отпустил ее, а сам еще не меньше получаса скрывался потом в тени, глядя на ее окна и едва веря самому себе. Давно ли уродом себя считал, не пригодным даже к нормальной мужской работе, не говоря уже о способности заинтересовать девушку? Тем более что все эти годы душа желала только Айлин, возненавидевшую его после первого же поцелуя. Он и в самом смелом ослеплении не мог бы представить того, что произошло сегодня. В груди бушевал пожар, но больше не пожирал изнутри, а словно озарял и согревал своим пламенем, и безумно хотелось, чтобы завтра уже наступило, чтобы снова увидеть свою рыжую девчонку, заглянуть в глаза, увериться, что ничего не изменилось. Потому что отказаться от нее теперь будет больнее, чем заново потерять крылья. А можно ли уже поверить в бесконечную милость богов, Дарре не знал.

Домой он вернулся около полуночи, отчаянно надеясь не встретить по пути в спальню никого из родных и не явить им свое неадекватное состояние. Он же просто думать ни о чем не мог, кроме как о поцелуях Айлин. Словно мир перевернулся с ног на голову, уничтожив ощущение собственной неполноценности и оставив лишь острое желание быть с любимой. И понимания, что не только Дарре упивается ее близостью, но и она сама…

Он усмехнулся над собой, вспомнив, как удивлялся потребности родителей касаться губами друг друга. Нет, Дарре нравилось, конечно, когда мать легко целовала его в щеку или в макушку, но не было ясности, отчего так меняются их взгляды, и голоса, и отношение ко всему окружающему. Осознал наконец. Да так, что спина болеть перестала: уж от себя-то скрывать истинную причину точно не стоило.

Когда ему удалось достаточно угомониться, чтобы заснуть, Дарре не помнил. Пробудился от того, что Вилхе тряс его за плечо, пугая опозданием на смену в госпиталь. Дарре подскочил как ошпаренный. Не выговора от Эйнарда он, конечно, опасался. Просто на сегодняшнее утро замыслил одно важное дело и никак не мог от него отказаться. Даже если ради этого придется пропустить завтрак и безбожно задержать дежурного по госпиталю. Потом отработает. А сегодня значение имела только Айлин.

Он на одно лишь мгновение заглянул на кухню, чтобы поприветствовать удивленных его поспешностью родителей, и рванул к пекарне. Айлин уже наверняка должна была встать, чтобы успеть приготовить сладости к открытию. Даже если она не ждет гостей и не сможет уделить Дарре внимание, сама встреча с ней сделает грядущий день удачным. Не могут боги снова посмеяться над ним и отрядить на счастье одно лишь свидание, если он сам все не испортит. А уж это точно не входило в его планы.

Дверь в пекарню была распахнута, и оттуда доносились искушающе приятные ароматы. Дарре замешкался на пару секунд: что ни говори, а страшно было невыносимо. В чем бы ни убеждал он себя этой ночью, а «вдруг» еще никто не отменял. И этих «вдруг» было издевательски много.

Вдруг Айлин не будет ему рада?

Вдруг она стесняется Дарре и не желает открывать правду об их отношениях?

Вдруг раскаивается в том, как вела себя вчера, и хочет все забыть?

Вдруг просто развлекалась и теперь, увидев Дарре, только зальется издевательским смехом и…

В спине что-то стрельнуло, и он заставил себя зайти внутрь. Хватит сомнений! Надо взять и выяснить все на берегу! По-мужски. Достойно.

За прилавком никого не было, однако несколько корзин на сделанной Дарре полке уже были заполнены лакомствами и где-то в глубине дома слышался звон посуды и негромкие голоса.

Загривок взмок, и все же Дарре остался на месте. Энда, ничего хуже ожидания вообще на свете не бывает! Когда надежда борется со страхом и то одерживает верх, то поддается напору соперника. А в голове снова лишь вчерашние сводящие с ума поцелуи. И тепло рыжей девчонки…

Раздались небыстрые шаги, и Дарре замер, растеряв последние связные мысли. В дверях, соединяющих пекарню с жилой частью дома, показался поднос с пирожками, а следом появилась и Айлин: передник поверх домашнего платья, косынка на кое-как заплетенных волосах и перемазанные мукой щеки. Дарре уставился на нее во все глаза, чувствуя, что забыл, как дышать: вчера она была прекрасна, а сегодня… так уютно мила, что в груди что-то взвыло от желания немедленно пересечь разделяющее их расстояние, закутать Айлин в собственные объятия и уткнуться лицом в непослушные золотые локоны, падающие на виски. Он и подумать не мог, что для счастья нужна такая малость.

Айлин, заметив его, вздрогнула и едва не выронила поднос. Дарре тут же оказался рядом, принимая на себя тяжесть выпечки, а Айлин даже с места не двинулась, вцепившись в посудину и не отдавая ее Дарре.

— Помешал? — спросил он первое, что мог придумать. Айлин завороженно качнула головой, еще пару раз моргнула, а потом заулыбалась так, что мигом отогрела уже успевшую подмерзнуть душу Дарре.

— Ты пришел… — с опьяняющей нежностью проговорила она, и лишь разделяющее их блюдо помешало Дарре правильно отреагировать на почудившееся приглашение. Вместо этого он только не слишком умно сообщил:

— Я не видел тебя целую ночь.

Глаза у Айлин засветились. Она вдохнула, чтобы ответить, и вдруг, забыв про поднос, — благо Дарре продолжал его держать, — охнула, закрыла лицо руками и бросилась обратно в дом. Дарре проводил ее растерянным взглядом, тщетно пытаясь понять, что произошло, но почему-то даже не подумав запаниковать. А появившаяся следом Кайя избавила и от недоумения.

— Айлин просила передать, что сейчас будет, — сказала она и с интересом осмотрела Дарре. — Только в порядок себя приведет.

— Да я на минуту, — отозвался Дарре и попытался было направиться за Айлин, но Кайя преградила ему дорогу.

— Даже если так, — тоном, не терпящим возражений, ответила она. — Коли для девушки это важно, лучше не вынуждать ее чувствовать себя неловко.

Дарре вдруг стало невыносимо весело.

— И ты еще учить будешь! — поставив наконец поднос на прилавок, рассмеялся он. Но Кайя даже не улыбнулась, зато поглядела так, словно проверяла на вшивость.

— Айлин сегодня все утро поет, — с каким-то вызовом заявила она, и Дарре, вопреки ее суровости, заполнило нерастраченной нежностью. — Она никогда не пела, — продолжала Кайя, все так же прожигая Дарре взглядом, как будто рассчитывая что-то услышать в ответ, и вдруг поинтересовалась: — Ты тоже пел?

Он ошарашенно качнул головой.

— Я не умею петь.

— И я не умею, — раздался веселый голос Айлин, и сама она — свежая, раскрасневшаяся от студеной воды и невероятно светлая — снова появилась в пекарне и чуть виновато улыбнулась сестре и Дарре. — И Кайе, бедной, пришлось все это слушать, потому что ей не хватило наглости намекнуть мне на отсутствие слуха, а мне не хватило совести подумать о ком-то, кроме себя. И тебя, — одними губами добавила она, уничтожая последние, самые стойкие сомнения. Дарре, не отрываясь, смотрел ей в глаза, чувствуя, что не может вымолвить в ответ ни слова, и лишь шевельнувшийся от закрывшейся двери воздух немного привел его в чувство.

— Я только поздороваться, — ухватился Дарре за спасительную мысль, которая, по его мнению, позволила бы не пересечь черту под бдительным оком Кайи. Это она так только что о его намерениях относительно Айлин узнать пыталась? Та еще хитрюга! — У меня смена в госпитале. Весь день буду в полном подчинении у Эйнарда. Но вечером, если захочешь…

— Захочу, — не дослушав, кивнула Айлин и сделала шаг вперед. — Я к семи подойду, чтобы помочь тебе освободиться в случае папиного сопротивления.

Дарре улыбнулся: почему-то это предложение не показалось ему ни оскорбительным, ни унизительным.

— Если захватишь пару плюшек, победа будет обеспечена, — заметил он и тоже придвинулся к Айлин. А ведь собирался просто посмотреть на нее. Неужто драконье зрение стало подводить?

— Хорошо, — не отводя взгляда от его глаз, ответила Айлин. — Добавлю еще одну за твое опоздание.

— Я пока что не опоздал, — заметил Дарре, хотя в голове уже знакомо зашумело. Айлин сделала еще один шаг, оказавшись теперь совсем близко.

— Пока что, — пробормотала она и приподняла подбородок. И все на свете слова стали излишни…

А ведь Айлин всерьез думала, что никогда уже не сможет стать счастливой. Что вина перед Дарре будет преследовать ее всю жизнь, не давая спокойно вздохнуть. Что не достойна она лучшей доли, поступив столь жестоко с тем, к кому судьба и так была чересчур сурова. Подумывала, конечно, о женихах и будущей семье, но была уверена, что ни то, ни другое не сделает ее существование полным и безоблачным. Лишь Дарре способен был снять это проклятие, но надеяться на это могла лишь сумасшедшая. Айлин же считала себя вполне здравомыслящей и практичной девушкой. Ровно до того момента, как губы Дарре коснулись ее губ и она забылась, перестав принадлежать себе и желая только, чтобы это никогда не заканчивалось.

С тех пор прошла неделя, и не было на свете человека, счастливее Айлин. И как же она столько лет не понимала, насколько Дарре замечательный? Даже если забыть про их нежности — а сделать это не представлялось никакой возможности, — он все равно казался второй половинкой Айлин. Он понимал ее с полуслова и смотрел на вещи точно так же, как и она. Он устраивал ей небольшие, но невероятно милые сюрпризы и получал искреннее удовольствие от ее радости. Он… просто хотел ее видеть и уделял Айлин каждую свободную минутку. Их, к сожалению, было не так много, как хотелось бы. Пекарня занимала день Айлин почти до вечера, а госпиталь требовал от Дарре присутствия то в дневную, то в ночную смену, да еще и ежесекундной готовности прибыть в распоряжение главного доктора и помочь ему со сложным пациентом. И все же каждое утро они находили возможность встретиться и окрасить грядущие часы в светлые тона. Айлин для этого надо было лишь посмотреть в глубокие серые глаза, нырнуть в надежные объятия, подставить губы для сладких обжигающих поцелуев…

Почти не верилось, что все было так хорошо. Айлин все время боялась сказать какую-нибудь глупость или дерзость, невольно памятуя о том, как они раньше с Дарре ссорились, но теперь он умудрялся переводить в шутку любую ее бестактность, да так, что Айлин переставала сгорать от стыда, а вместо этого принималась кокетничать и выпрашивать поцелуи. И Дарре никогда не вынуждал ее ждать слишком долго.

А вчера, мрачно поинтересовавшись, почему Айлин всякий раз размыкает объятия, стоит ее рукам спуститься чуть ниже его шеи или подняться чуть выше пояса, и услышав от нее правдивый ответ о том, что она не хочет причинить ему боль, заулыбался освобожденно:

— Не болит, Айлин. Уже неделю как.

Большей радости, чем в момент осознания причины этого, Айлин не испытывала никогда в жизни. Создатели, неужели и ей наконец удалось сделать для Дарре что-то хорошее? Неужели она своим отношением перекрыла те страшные воспоминания, что столько лет его мучили? Папа говорил, что только какое-то сильное потрясение способно залечить раны Дарре. Он, конечно, мог заблуждаться, да только сам Дарре, казалось, думал так же, потому что в последовавших за его признанием ласках было столько благодарности, что Айлин почувствовала себя настоящей целительницей.

Счастливой целительницей…

— Добрый день! — раздался от дверей голос, заставивший Айлин вздрогнуть. За последнюю неделю она совершенно забыла о его обладателе, наивно рассчитывая, что тот внял ее отказу и больше не станет испытывать судьбу. Но ее ожидания не оправдались. Златовласый Кён, выдернув из рук сопровождающего его Эдрика огромный букет полевых ромашек, возложил его на прилавок перед Айлин. — Уверен, это сгладит возникшее между нами непонимание и объяснит серьезность моих намерений.

Айлин непроизвольно отодвинулась от букета подальше, с грустью посмотрев на поникшие головки цветов. Это ж половину поляны надо было оборвать, уничтожив такую красоту. Сколько они в воде простоят? До вечера, а то и меньше. И умрут…

— Вы немного ошиблись дверью, господин Кён, — досадливо ответила Айлин. — Госпиталь двумя кварталами восточнее.

Кён непонимающе наклонил голову.

— К чему мне госпиталь? — старательно вежливо поинтересовался он. — Я само здоровье и сила, как видишь.

Но Айлин его сила и здоровье заботили в последнюю очередь.

— Вы же ромашку лекарственную для кладовой принесли, — объяснила она. — Очень любезно с вашей стороны, у папы она как раз заканчивалась. Только, боюсь, у меня не будет возможности в ближайшее время посетить госпиталь. Может быть, вы сами доставите цветы туда? Уверена, папа будет вам признателен.

Красивое лицо Кёна скривилось раздражением. Эдрик предусмотрительно юркнул за дверь, опасаясь гнева начальника. Что же задумал дядя Тила, приставив сыновей к этому ходячему высокомерию? Попытаться разузнать у Кёна или не стоит? А вдруг решит еще, что Айлин им увлеклась, потом не отвяжется. И так-то слов не понимает. А, не приведи Ивон, еще Дарре узнает… Нет, отношениями с ним Айлин не была готова рискнуть ни за какие коврижки.

— Ты, кажется, не разумеешь, душечка, о чем я говорю, — отставив в сторону напускную любезность, заявил Кён. — Тогда скажу прямо: ты меня заинтересовала, и я был бы не против оценить тебя в качестве будущей жены. Но, если ты продолжишь упражняться в остроумии, я могу и передумать.

Айлин сузила глаза. Ох, как ругала она собственную подростковую несдержанность на язык и как теперь пригодится тот опыт! Воистину нет худа без добра!

— Тогда я, пожалуй, ближайший вечер потрачу на тренировку, чтобы уже наверняка отбить у вас интерес к моей скромной персоне, — отрезала она. — Поверьте, господин Кён, вам не понравится такая жена, как я. Как мне не нравится мужчина, способный ударить беззащитного!

У Кёна заходили желваки, но Айлин даже не думала испугаться. Во-первых, она отлично видела, как сжались кулаки подпиравшего косяк Хедина, готового в любую секунду броситься на помощь кузине, и тогда уж никакой кнут Кёна не спасет. Во-вторых, бояться этого напыщенного индюка было как-то нелепо и стыдно. Подумать только, он ее оценить решил! Не про вашу честь, господин Кён! Никогда Айлин так низко не опустится!

Однако Кён вдруг взял себя в руки, жестко усмехнулся и смерил Айлин с ног до головы недобрым взглядом.

— Развлекайся, пока я добрый, — заявил он. — Посмотрим, что ты запоешь, когда придет время.

С этими словами он сгреб в охапку ромашки и вышел из пекарни, ногой захлопнув дверь. Айлин фыркнула и принялась протирать засыпанный белыми лепестками прилавок.

— Ты бы поосторожничала злить этого типа, — неожиданно раздался довольно мрачный голос Беаты, и она, без спросу стянув баранку, тут же пообгрызла ее со всех сторон, совершенно в разрез обозначенной серьезности. — От такого любой пакости ожидать можно. И удара тогда, когда меньше всего об этом думаешь.

Айлин ошеломленно посмотрела на сестру: слышать подобные вещи от Беаты было для нее в новинку.

— Одно бахвальство и ничего за пазухой, — возразила она, уверенная, что защищена со всех сторон. Беата хмыкнула.

— Как была дурой, так и помрешь! — выдала она и, ухватив еще одну баранку, выскочила на улицу.