Дракон с отрезанными крыльями

Пропущенная сцена

Дарре проснулся в холодном поту.

Сон отбило напрочь, а ведь он всего лишь вспомнил вечерний разговор с Вилхе. Брат радовался примирению родителей и говорил, что раньше они никогда не ругались. Дарре улыбался, как болван, ощущая, что беда прошла стороной, и только среди ночи все понял.

Словно кнут прошелся по искалеченной спине — так, что слезы на глазах выступили. Его вина в их размолвке — и нет в этом никаких сомнений. Покуда Дарре в этом доме не появился, Ариана с Лилом жили душа в душу, ни секунды друг в друге не сомневаясь и во всем поддерживая. А неделю назад…

Он отлично помнил взгляд Арианы на мужа после своего оборота. Как бы ни сжигала тогда боль в спине, а взгляд этот обжег в сто крат сильнее. Не простила Ариана Лилу показавшейся черствости. Дарре не сразу разобрал, почему Эйнард говорил, что другу теперь достанется. А нынче глаза открылись.

Виноват! Виноват! Виноват!

Да что ж он за существо-то такое, только всем мешает! Родители еще до рождения бросили, приемная мать терпеть не могла, новая семья божью немилость заслужила, едва только с ним связалась. Может, проклятие на нем какое, потому и отворачиваются все? Может, драконы знали об этом, потому и избавиться старались, а людям о проклятии неведомо, вот и страдают они теперь ни за что? Не зря же боги его в плен заманили и на растерзание двум уродам отдали. Он сдохнуть у них должен был, а не цепляться за ошметки бессмысленного существования! Тогда и страдать никому бы не пришлось!

А он жизнь выпросил. Как будто не знал, что никогда она ему не будет в радость. Не нужен он богам. И новой семье не нужен.

Дарре дернулся с кровати, но спину свело судорогой, впечатав в матрас. Он вцепился зубами в подушку, чтобы не завыть от страха и отчаяния. Он должен уйти, должен! Освободить Ариану и Лила от своего проклятия! Не позволить богам разрушить эту семью и их мир! Пусть лучше ему одному весь гнев их достанется — не привыкать! Лишь бы не брать на душу такой грех. Который невозможно простить.

Дарре судорожно вдохнул. Собраться, заставить себя! Он же заранее знал, что такое благоденствие долго не продлится. Набрался сил, залечил хозяйские отметины — пора и уходить. Пока не стало слишком поздно. Ариана и Лил никогда ему на дверь не укажут, собой пожертвуют из жалости, да только не по плечу ему такой камень на сердце. Слабак и трус! И смел еще на будущее надеяться. Какие-то сцены из чужих жизней рисовать. Как с Вилхе на охоту пойдут — руками куропаток ловить. Как для Аны горку из снега построит — Дарре видел такие на зимних гуляниях — и как она будет скатываться с нее с веселым смехом, от которого в груди горячо становилось. Как по весне вместе с Лилом порядок на заднем дворе наведет: там и баня обновления требовала, и курятник неплохо расширить было бы. Как Ариана с гордостью назовет его настоящим мужчиной, забыв о том, что он был всего лишь их покупкой. Изувеченным драконом, так глупо и отчаянно надеявшимся на чудо.

Он бы все отдал, только чтобы дверь спальни сейчас открылась и на пороге показалась Ариана. Чтобы она снова присела к нему на кровать, снова обняла, как неделю назад, снова сказала что-то такое, от чего все предыдущие мучения позабылись бы напрочь. Пусть уговорит, пусть убедит его в том, что все не так, как казалось! Что нет его вины в их страданиях! Что он на самом деле Дар, а не Проклятие!

Дар...

Дарре зажмурился, размазывая о подушку отвратительные слезы. Сколько времени у него осталось? Надо уйти до рассвета, чтобы не наткнуться ни на кого в доме. Иначе сил не хватит. Расквасится, зайдется в жалости к себе, да так и не переступит ставший родным порог. Мужчина, Энда его подери!

Спину снова скрутило, и Дарре не сдержал глухой стон. Кулаком заткнул подушку в рот. С ненавистью вжался в стену — так, что искры из глаз посыпались. Опять боги на крепость испытывают. Хватит ему крепости навстречу гибели шагнуть. Теперь-то уж точно хватит. Теперь есть, ради кого!

Выдохнул, оттянул подушку, разжал сцепленные на ней пальцы — как от последней защиты отказался. Что ж, решение принято, теперь уже будет проще. Надо всего лишь дойти до двери, спуститься по лестнице и вытолкнуть себя наружу. И бежать — не оглядываясь, не думая, не надеясь. Ничего больше не будет. Не для него.

Вилхе спал как убитый — или как совершенно счастливый мальчишка. Дарре воровато отвел взгляд: мерзость какая — завидовать брату. Еще бы крошке Ане позавидовал и пожелал ее родных отнять. Драконья благодарность!

Сжал зубы покрепче и рывком поднялся на ноги. В глазах потемнело, уши заложило от боли, но Дарре заставил себя сделать шаг. Всего три — потом можно вздохнуть. А пока — хоть ползком, хоть на ощупь…

Еще одно усилие — и в груди захолодело. Не будет пути назад. Лил сразу сказал: придется выбирать. А потом он поймет, смирится и отпустит. И не примет обратно, даже если Дарре племянником его по батюшке окажется. Решит, что сбежал. Что в свободу не наигрался. Что не оценил их заботу и не захотел принять их семью. А такое не прощается.

Дарре вцепился в ручку входной двери. Какое ему дело до мнения Лила и всех остальных, если он собрался уйти? Ради них же собрался, даже если они никогда об истинной причине его побега не узнают! Вряд ли сильно переживать будут: кто он им, в конце концов? Разве что крошка Ана заплачет, решив, что он насмерть замерзнет в лесу. И Вилхе, может быть, добрым словом за спасение жизни помянет. А Ариана ночами не будет спать, беспокоясь за него и жалея непутевого дракона. И Лил со своей ответственностью не простит себе его гибели. Возможно такое или нет? Или Дарре льстит себе, отчаянно ища повод остаться? Потому что никогда и нигде ему не было так хорошо, как в этом доме, в семье совершенно чужих людей, вдруг ставших самыми близкими и самыми нужными на свете. Без которых даже смерть не наказание.

Энда, да сколько ж можно сомнениями его терзать? Они хуже ран на спине! Душу тисками выкручивают, то даря надежду, то отнимая ее. Как понять, какое решение правильное? И можно ли обмануть богов и их проклятие?

Дарре чуть толкнул дверь и тут же захлопнул ее, согнувшись от боли. Не только спину, а все тело скрутило разом. Не получится. Не сможет он себя перебороть. Не в этот раз.

Дарре опустился на пол, подтянул колени к груди, обхватил их руками. Знакомая поза — два года так в клетке провел. Отражение безысходности и безволия. Как он ненавидел себя тогда за эту слабость. Да только выбора не было.

Но сейчас-то выбор есть! И он не только в том, чтобы сбежать, считая себя жертвой обстоятельств, или остаться, трусливо затаившись до новой беды. Можно попробовать поступить как мужчина, которым Лил так хотел Дарре видеть. Взять на себя ответственность за их размолвку и попросить за это прощения. А там уж будь что будет. И пусть невыносимо, до новой боли в груди страшно увидеть приговор в глазах обогревших его людей, это будет правильным поступком. Если придется уйти, так Дарре хоть предателем себя считать не будет. Но вдруг... Вдруг они захотят дать ему еще один шанс? Вдруг не пожелают от него избавиться? Вдруг... есть в их сердцах место и для него?

Дарре вскочил, забыв про спину, и ринулся к родительской спальне. С ума, наверное, сошел, если средь ночи на такое решился. Но ждать было нельзя, иначе снова накатит страх, затянет гордыня, накроет отчаяние. И боги вспомнят о нем и придумают новое наказание за эти грехи. И тогда станет слишком поздно.

Дарре замер у закрытой двери — напряженный, словно тетива, дерзкий, как подобает дракону. Пусть в лицо ему скажут, что он лишний в их доме! Пусть осмелятся на эти слова! Дарре хотел их услышать!

Вдохнул... и приложился лбом к двери. Нет, не хотел. Никаких остатков гордости не хватит, чтобы спокойно принять такой приговор. Шрамы снова накалились болью.

Дарре дернулся...

И в следующую секунду уже лежал на полу у босых ног испуганной Арианы. Она охнула и тут же наклонилась, осторожно касаясь его плеча и спрашивая, что случилось.

Как будто Дарре мог ей ответить.

Он взгляд-то от пола не в силах был отодрать; только подтягивал себя, чтобы хотя бы встать на колени, и неистово желал, чтобы Ариана не убирала руку. Такую теплую, такую ласковую, такую... совершенно по-слюнтяйски необходимую.

— Дарре...

— Из-за меня... — кое-как выдавил он. — Вилхе сказал... Все из-за меня?

— Что именно? — не поняла Ариана, и Дарре проклял свой язык и по-прежнему колотившийся в душе страх, не дающий спокойно дышать.

— Вилхе опять за старое взялся? — раздался больше недоуменный, чем сердитый, голос Лила, но Дарре вздрогнул, услышав только раздражение. Не хватало еще брата названого подставить!

Замотал головой, заставил себя встать на ноги.

— Я принес раздор в вашу семью, — старательно ровным голосом выговорил он, но голову поднять так и не смог. — Сначала Ана с Вилхе из-за меня ссорились, а теперь и вам тяжело стало. Из-за меня все неприятности...

Ариана снова охнула и закрыла лицо руками. У Дарре остановилось сердце.

Но Ариана вдруг хрюкнула, потом подалась к сидящему на кровати мужу и крепко дернула его за ухо.

— Он совершенно точно твой родственник! Только ты мог бы такое придумать! — заявила она и следом дернула за ухо Дарре. Он хлопнул глазами и бестолково улыбнулся.

Отпустило.

В секунду, без объяснений, словно и не было никогда никакой проблемы.

А он опять позволил себе сомневаться в этих людях.

— Я бы еще и смолчал, боясь услышать ответ, — хмыкнул Лил. Ариана укоризненно покачала головой.

— И кто из вас двоих старше и разумнее? — насмешливо, но совсем необидно поинтересовалась она. Потом взяла Дарре за голову и очень серьезно заглянула ему в глаза. — Это не твоя вина, Дар! Не мучайся! Не могут дети отвечать за поступки родителей.

Он едва не отпрянул, заявив с озлоблением, что они не его родители. Что он просто обуза, и отлично это понимает, и ничего не требует, и подачки их ему не нужны!

Но Ариана смотрела так, словно чувствовала именно то, что только что сказала. Словно видела в нем не купленного дракона и даже не помощника по хозяйству, а найденного сына. И Дарре, кажется, слишком сильно хотел в это поверить.

«Родители», «отец», «мама»...

— Я уже не ребенок, — неуверенно буркнул он, и Ариана, очевидно, уловив в его голосе желанные нотки, довольно рассмеялась.

— Боюсь, что эту фразу я не захочу слышать и через двадцать лет, — заявила она, пообещав что-то невероятное.

И Дарре с головой накрыло абсолютным невиданным счастьем.