Глава 26. Когда наступает рассвет

Наверное, в Городе еще не бывало такого сумасшедшего дня. Тут вам и выигранная битва с моонами, и то, что шут превратился в полководца, и отмена всеобщего Табу… Да к тому же, завтра предстояло уже всеобщее ристалище.

Но когда спириты увидели Виолу в косо сидящем розовом платье, испускающую со стены что-то вроде боевого клича Тарзана – поплохело даже самым психически устойчивым. В Городе поползли неопределенные шепотки, что Дружина не в себе (слухи были с энтузиазмом подхвачены всеми, кто хоть раз общался с нами в полном составе). К стене, откуда неслись призывы Виолы, собралась толпа, и надо сказать, зрелище стоило аудитории.

Розовый Виоле не шел. Пока мы красили платье в нереально кислотный цвет, состряпанный в тазике Веславом (а переделывать мы его даже и не просили, потому что к тому времени, как мы обнаружили краску, алхимик опять по уши ушел в расчеты), пока я сушила уже выкрашенное платье чарами, триаморфиня сидела в сторонке, не спуская с одежины враждебных глаз. Наверное, она страстно молилась про себя, чтобы раз в ее жизни преображение произошло вовремя, и на ее месте опять оказалась Бо. Но Бо, зловредная, как все вторые сущности (вроде Хайда), не показывалась. По истечении положенного для сушки времени Виола с чудовищным вздохом натянула на себя платье прямо поверх обычного черного костюма. Хорошо хоть, куртку сняла. Платье было до колен, именно такое я отрыла в каких-то запасниках, старинное, видно, трофейное, и теперь из-под оборочек розового цвета торчали черные кожаные брюки и армейского типа бутсы. На поясе платья болтался излучатель, а отмеченное шрамами лицо Виолы выражало искреннее презрение по очереди: к розовому, к платью, к оборочкам, к корсету… Хорошо, что этого не видел Эдмус. Уж он бы прокомментировал ужас бедных крякодуглов, заполучивших такую хозяйку.

Я и Йехар смеялись до слез, хотя понимали всю серьезность ситуации. Но вид Виолы и каждый ее новый протяжный вопль со стены вызывали приступы неконтролируемого хохота, и сопротивляться этому было невозможно.

Только после пятого-шестого призыва мы справились с собой и нашли силы закрыть Виолу от глаз посторонних со стороны Города. Контрастным методом, паром. Огонь Йехара против воды, которую мне пришлось черпать из ближайшего ручья – и толпа продолжила слышать пронзительные вопли, но видеть триаморфиню больше не могла. Хотя все равно никто не ушел. Ну, а уж если это мооны видят – пусть видят. Мыслят они не ахти как быстро и правильно, так что такое зрелище их разве что озадачит. Получится что-то вроде психической атаки.

Ни я, ни Йехар старались не выражать этого вслух, но в глубине души мы были твердо уверены: из затеи ничего не выйдет. Когда эта уверенность достигла такой степени твердости, что нам захотелось пойти и снять несчастную Виолу со стены – в Город начали понемногу собираться крякодуглы.

Здесь нервы начали сдавать и у тех спиритов, кто не слыхал призывов Виолы. Эдмус это предвидел, а Цепеок с его подачи выделил нам пару крепких служак, так что весь оставшийся день мы порхали по Городу, наподобие пары диковинных фей, и успокаивали народонаселение. Не знаю, как выходило у Йехара, у меня получалось отвратно. Как только я с лицом профессионального психолога начинала на очередной улочке вещать толпе взбудораженных спиритов что-нибудь вроде: «Все в порядке, нечего тревожиться, ничего необычного не происходит», – как над нашими головами, выписывая дурацкие коленца, пролетало два десятка крякодуглов, и градус доверия спиритов ко мне ощутимо понижался. В конце концов я начала ограничиваться фразами: «Цепеок приказал» и «Это поможет против моонов». Доверия больше не стало, но вопросы прекратились. Герцог все же пользовался среди своих подчиненных редким авторитетом.

Как выяснилось после моего возвращения, у Йехара дела шли еще и похуже: я застала его не одного, а уже в компании Милии. Веслава не было, наверное, отправился в Город, расставлять крякодуглов на положенные места. Рыцарь обрадовался мне, как родной. Не могу сказать, чтобы я чувствовала то же самое.

– Посиди с нами, Ольга! Я только что рассказывал Милии, что случилось сегодня утром и что может случиться завтра…

Так я и поверила, ага. И поэтому странник вдруг забыл о Глэрионе и начал говорить о себе в единственном числе?

– Я только что закончила выражать сомнение в том, что вы видели нынче утром, – свела на нет все его дипломатические попытки Милия. – Нежити не свойственны столь человеческие привязанности. А уж чтобы чувство выступало как стихия…

И она поджала губы, разом выразив лицом все, что думает об этой истории. Йехар взглядом отчаянно попросил меня найти новую тему, но странница нашла ее сама:

– Хайя теперь в безопасности. Я переправила ее в школу Ордена…

– Это в Междумирье, – мельком объяснил мне рыцарь, – когда-то там довелось побывать и нам с Глэрионом. Так она станет учеником? Светлым странником?

Милия величественно кивнула.

– Там колебались, стоит ли ее принимать: она дочь спирита, и тьма прочно обосновалась в уголках ее сердца. Но нашлись те, кто за нее вступился, и теперь…

– Учитель Синон? – встрепенулся Йехар.

Милия раздраженно мотнула головой.

– Он в странствиях. Нашлись те, кто вступился за нее, и она принята. Конечно, куда с большим спокойствием я оставила бы ее своей ученицей, может статься, так и будет – потом, но теперь ей здесь не место.

Я крайне заинтересовалась прожженным столом. Йехар обратил свое пристальное внимание на рукоять Глэриона, а думали мы точно об одном: и слава Богу. То есть, что Хайя не осталась на частном обучении у Милии.

– Я вернулась сюда, чтобы выполнить свой долг – сразиться и победить.

– Очень оптимистично, – не выдержала я. – Йехар, ты что, о количестве моонов так и не рассказывал?

– Говорил.

– И вы, значит, собираетесь драться со всеми?

– Такова моя миссия как светлого странника, – пожимая плечами, проинформировала Милия. – Может статься, в Ордене стали такими, как ты, Йехар, может быть, они благоволят темным и заключают соглашения с нечистью, но меня это еще не коснулось. Я буду в бою завтра утром, а что будете делать вы – мне безразлично.

– Каким образом? – тихо вопросил Йехар. – Спириты не потерпят такого соседства. Сейчас они готовятся к битве: одно резкое слово – и… Или ты хочешь сказать, что будешь сражаться и с ними?

– Я буду сражаться с любым, кто помешает мне выполнить…

Мы с Йехаром жалобно переглянулись. Если странница сейчас выйдет в Город – там начнется побоище. Она ведь особой разницы между спиритами и моонами не видит! А как не пустить ее в Город, если мы видели, на что она способна? Выход один и не самый лучший – сидеть тут и заговаривать ей зубы. До рассвета, до начала битвы, а там уж ее дело. Пусть хоть всех моонов перебьет, только жителей Города не трогает.

Это был наш с Йехаром звездный час. Вот уж не подозревала, что обладаю такой волшебной способностью убалтывать. Наверняка Милия считала меня совершенно ненормальной, но худо-бедно проглатывала ту пургу, которую я несла, и на вопросы мои отвечала. Раза три-четыре она поднималась, чтобы сходить в Город, оценить обстановку, но мы с рыцарем в один голос уверяли, что никакой там обстановки и близко не видно, а оценить все можно будет завтра, со стены.

Нанесло же нас на такую помощницу… Мало того, что очень трудно рассказывать чуть ли не всю свою жизнь, когда ее оценивают только с одной точки зрения – изменил ты свету в этот момент биографии или нет. Но рядом с Милией я себя чувствовала маленькой имбецильной девочкой, которая что-то лопочет о конфетных фантиках седому профессору биохимии. Примерно так ощущал себя и Йехар, который принял эстафету, когда я окончательно выдохлась. Рыцарь ёрзал на месте, время от времени нарезал круги по комнате, но стойко поддерживал беседу. Ему даже удалось разговорить гостью – когда он спросил о ее последних свершениях. Два странника ударились в воспоминания о том, кто сколько нечисти покрошил, я даже подремала под их рассуждения и открыла глаза уже перед рассветом, с вопросом Милии:

– Что за странные птицы кружились над Городом, когда я прибыла к вам?

Пока Йехар придумывал ответ, дверь распахнулась и в комнату ввалились в обнимку Веслав и Виола в совершенно невменяемом состоянии. Оборки на платье Виолы были наполовину содраны, шарфик сполз набок, а алхимик мертвой хваткой сжимал блокнот в той руке, которой не обнимал триаморфиню. Когда парочка подошла поближе, стало ясно, что романтических или хоть дружеских чувств они не испытывают и близко: просто таким образом они не давали друг другу упасть.

Милию, вставшую при их появлении, никто не заметил – притом, что Виола прошла на расстоянии пары метров от странницы. Не глядя по сторонам, она свалилась на постель, простонав в пространство сорванным голосом: «Я сейчас сдохну!»

– Только попробуй, – просипел алхимик, падая на стул за лабораторным столом, – на том свете достану… Эдмус не залетал?

Вид у Веслава был как у человека после нескольких бессонных ночей, наполненных беспрерывными стрессами. Как если бы он, например, за неделю написал кандидатскую. По предмету, которого в глаза не видел.

– Н-нет, – осторожно заговорила я. – Но у нас тут…Милия прие… приш… появилась.

Светлая странница с диким изумлением смотрела на кожаные штаны Виолы, торчащие из-под задравшегося розового подола. Наконец-то и у нее пропал дар речи.

– Что случилось? – Йехар в очередной раз вскочил и заметался между кроватью Виолы и столом. – У вас не получилось?

– Представляешь, – выдавила Виола с трудом. – Они тупее Бо! И объяснить им, чтобы они сидели на одном месте… и отражали звук с определенной силой, да еще и не на сверхнизких частотах… Весл, но, может, не надо было их приклеивать?

Приклеивать?! – это вырвалось у нас троих.

–А как иначе мы бы заставили их сидеть, где надо, – пробормотал алхимик. Он все еще смотрел в одну точку на столе и время от времени потирал глаза, но выглядел лучше: пока Виола говорила, успел чего-то хлебнуть. – В глазах рябит от их мелькания… ладно, мы их рассадили согласно моим расчетам, но пробовать – не пробовали, так что выйдет из этого что-то или нет – понятия не имею…

– А мне так уже все равно, – присовокупила Виола с закрытыми глазами.

Постепенно выяснилось, что всю ночь Виола и Веслав занимались собственно, рассадкой крякодуглов. Веслав играл при этом роль координатора, Виола – переводчика. Но то ли она еще не освоилась с новыми силами, то ли розового было на ней маловато – крякодуглы не желали ее слушать и сидеть неподвижно, чем разгневали Веслава. Наверное, теперь они об этом жалеют.

– А сколько сил ушло на то, чтобы убедить их молчать до приказа, - хрипло припомнила Виола, все еще не открывая глаз. – То есть, звук не отражать. Весл, а надо бы проверить все, а?

– Времени почти не осталось, переклеить их на другое место все равно не успеем, – уже более или менее нормальным голосом отозвался он. – Да и я, вроде, почти все учел в формулах.

Кроме реакции спиритов, к крышам которых посреди ночи вдруг начали приклеивать крякодуглов. К утру наверняка полгорода будет в ярости от такого соседства, и как Эдмус собирается до них достучаться…

– На, выпей, – расщедрился все же алхимик, наливая в мерный стаканчик энергетический тоник. – Я добавил мелиссы, заодно восстановишь связки.

Он поднялся из-за стола и впервые обнаружил, что светлых странников у нас в избытке.

Реакция была не такой, какой могла бы быть: сказалась усталость. Милия зря хваталась за свой скипетр – алхимик всего лишь прошел к постели Виолы и по пути, скривившись, поинтересовался:

– Эта здесь откуда?

– Да вот священный долг свой выполняет, - ответила я, стараясь говорить без иронии. Йехар молчал, но косился на стаканчик в руках Веслава с нездоровым энтузиазмом. Алхимик кивнул и больше комментариев не давал. Виола широко раскрыла рот, позволяя влить в себя эликсир. Глаза ее все еще были плотно закрыты.

– Этак ты мне руку отхватишь, пей сама, – буркнул Веслав, сунул ей мерный стаканчик в протянутую руку и вернулся за стол. Милия поводила глазами, открыла рот и задала вопрос:

– Что тут происходит? – с отчаянием человека, который сам разобраться уже потерял надежду.

– Знали бы – сказали бы, – отрезал Веслав, который решил в тридцатый раз перепроверить формулы и схемы в блокноте.

Нам ничего не оставалось, как стыдливо пожать плечами, подтверждая его слова. Виола приподнялась на локте и села. Она смотрела за наши спины, прямо в окно.

– Рассвет скоро. Наверное, уже…

Она не успела договорить: дверь открылась еще раз, и на этот раз комнату почтил своим посещением новый здешний полководец.

– Доброго времени суток! – бодро крикнул Эдмус, влетая внутрь. – Скоро начнется. Город бурлит – ну, еще б: на крышах хлопают крыльями и орут крякодуглы, ходят слухи про что-то безумное и розовое, а спать так и никто не ложился. Здрасьте, ваше светлейшество. Вы все-таки решили поддержать Йехара? Это почти так же романтично, как платье Виолы…

Руку Милии с жезлом остановил, надо полагать, необычный вид нашего шута: он был в полководческих доспехах и при шлеме. На груди болтался накопитель стихии воздуха.

– Это? – Эдмус верно истолковал наши взгляды. – Да просто я сейчас со смотра войск. Почему-то Цепеок решил, что обязательно нужно посмотреть войска, ну, я и посмотрел – с меня что, убудет? Во, напялили на меня доспехи Эрниока – малость велики, ну, да я привык выглядеть смешно. Убеждал жителей, что все, что вы делали сегодня – это ради них же. Не знаю, сколько из них мне поверили. Вернулись разведчики. Мооны готовятся. Никого нет, кто хотел бы подождать здесь?

Милия поднялась первой и прошествовала к двери, облив спирита с ног до головы презрением из глаз. Он посмотрел ей вслед раздумчиво и поинтересовался у Йехара:

– Поручиться за нее или нет? Ее с таким лицом еще до стены прикончат…

– Я бы на твоем месте за своих собратьев побеспокоился, – проворчал рыцарь, который так и не отошел от полуночной беседы.

Но по пути к стене каким-то чудом обошлось без жертв. Отчасти в этом была заслуга Йехара, который шел рядом с Милией и через шаг тихо предупреждал:

– Если ты попробуешь на ком-нибудь испытать силу своего скипетра – клянусь, я обнажу клинок тут же! С кем ты хочешь сражаться – со мной или с моонами?

– Для меня предатели света ничем не лучше порождений тьмы, – самым выспренним образом откликалась странница.

И потом все начиналось сначала. Отчасти тем, что наш путь не был завален трупами, мы были обязаны Эдмусу и его доспехам: встречные спириты косились на Милию с недоверием, но не задирались и вообще старались не заговаривать.

И это несмотря на то, что пришлось протискиваться через толпу. Едва ли не население Города стремилось быть поближе к эпицентру событий, большинство, конечно, разместилось в несколько ярусов в воздухе, но улицы все равно были перегружены.

У стены нас ждала Ифирь – она кивнула Эдмусу и самолично занялась нашей транспортировкой наверх. Над центральными вратами уже собрались сливки общества: Цепеок, Кахон, Д`Каас и прочие именитые спириты. Эдмуса поприветствовали сдержанными кивками, вся доля пораженных взглядов досталась нам, но не Милии, а Виоле.

– Ты платье-то сними! – напомнила я тихонько. Виола тихо ругнулась, стягивая с себя ненавистную одежину, я же почти в тот же момент забыла и про Виолу, и про платье – я посмотрела за стену.

Похоже, к армии моонов подтянулись новые войска. Плотная ночь так и висела перед городом, не желая уступать месту рассвету, заслоняя солнце, которое уже должно было показаться на небе – дикий контраст с самим небом, розовато-голубым: выдался по-настоящему погожий день впервые с начала нашей миссии.

А перед Городом раскрылась, ощерила пасть его могила.

– Они ждут, – доложил Кахон сухо. – Ждут нашего удара. Город оцеплен кольцом. Очень широким.

«Помру с достоинством», – гласило выражение его лица.

Эдмус кинул, благодаря. Посмотрел на Веслава.

– Откуда я могу говорить?

– Отсюда и можешь, – нервно ответил тот. – Только погромче, чтобы они перехватили. Виола, давай, тормоши птичек.

На каждом ближайшем зубце стены было кощунственно приклеено по пучку крякодуглов. Птицы молчали. Видно, воспринимали мысленные приказы Виолы, пусть даже из розового на ней оставались две оборочки, случайно зацепившиеся за арбалет.

– Когда начнется битва? – сухо осведомилась Милия, которую такое количество противника ничуть не впечатлило.

– Вы – потом, светлейшество, - ухмыльнулся Эдмус. – Сперва попробую я.

С этими словами он снял с головы шлем Эрниока и передал в руки Кахона. Потом стянул кольчугу и латные перчатки – их сунул Д`Каасу, не глядя. Амулет-накопитель стихии он со вкусом набросил тому же Д`Каасу на шею. Собравшаяся компания, а также и толпа за спиной глядели на него с непониманием.

– Ты… что делаешь? – наконец вымолвил Йехар.

– Готовлюсь в бой, конечно, – удивленно откликнулся Эдмус. Он отстегивал наколенники. – А что, похоже, что я решил немножко вздремнуть?

– Но… как же доспехи…

Королевский шут и полководец в одном лице ласково улыбнулся нам. Обидной улыбкой, потому что так старики улыбаются несмышленым детям, а ведь он был младшим в Дружине…

– Со мной.

Это он выговорил одними губами, перед тем, как кивнуть Виоле, посмотреть на Ифирь и повернуться лицом к моонам. Он смотрел только туда, где плыла ночь, где не было рассвета, а его голос раскатывался над Городом.

– Может быть, для нас этого утра не будет.

Веслав выдохнул рядом со мной, но это был вздох облегчения: работала его система. В слова он не очень-то и вслушивался. Если бы вслушался, сказал бы, что это банальность.

– Может, сегодня мы в последний раз видим тех, кто рядом, Город, небо. Ведь было же такое с другими Городами, которые захватили вот эти. И чем мы можем ответить им сегодня? Беспощадной храбростью и свирепостью? Заветами Эрниока? Воин будет неудержим в бою, когда ничто его не держит и ничто ему не дорого. Наши Табу. Все, во что мы верили, что правило нами годы. Ложь!

«Ложь… ожь…», – отразилось от серых стен. Эдмус выкрикнул это слово, адресуясь больше не к толпе спиритов у себя за спиной, а к моонам впереди, к потомкам того самого Эрниока, шлем которого он снял недавно с такой поспешностью. Спириты понятия не имели, что сражаться предстоит с дальними родичами, но мы-то были в курсе, как и Эдмус.

– Посмотрите друг на друга. Сейчас – взгляните друг другу в глаза. И забудьте то, чему вас учили сотни лет. Нет Табу. Мы сотни лет ему подчинялись, а его просто нет, потому что не может быть, чтобы в этом Городе никто никого не любил! Иначе мы не жили бы! Иначе стали бы, как эти! Пусть мы не произносили этого, пусть боялись признаться в этом самим себе, нам осталось только это утро, какая теперь разница… Матери – взгляните на детей! Воины – вспомните тех, за кого вы пойдете на смерть! Вспомните лучшие секунды вашей жизни, то, что вам дорого, пусть это будет свежий ветер, надувающий крылья, пусть это будет дом, куда возвращаешься, один миг! Взгляд! Все, что никогда не будет отнято ими!

Говорю я, шут герцога Цепеока! Здесь мой Город и мое небо. Никто из них не коснется этого!

Теперь он опять смотрел на Ифирь, она стояла совсем близко к нему – ближе, чем остальные, – и в какой-то миг их пальцы переплелись и были сказаны слова, которые не предназначались для толпы, а мы их услышали просто случайно:

– Я тебя не отдам.

Ифирь не говорила ничего – она просто улыбалась сквозь слезы. И, может, это просто показалось… каких только чудес не выкидывает стихийное зрение, но что-то светлое, молочно-белое, ласковое, змейкой пробежало по их сомкнутым рукам, скользнуло к Эдмусу, туда, ближе к сердцу…

И я поняла, что плачу тоже, что перед глазами у меня, застилая мрак моонов, стоит Питер, проплывает улыбающееся лицо моей мамы, прокручиваются сцены совместных посиделок с друзьями, потом что-то из наших призывов, только не так, как с Хайей: боли и страха не было. Я видела, как встает Виола рядом с Эдмусом, как заслоняет нас Йехар от какой-то, не знаю даже какой опасности, я понимала, что сейчас Дружине может прийти конец, и губы сами собой складывались все в ту же фразу:

– Я тебя не отдам…

Йехар до боли сжал мне руку, сам не понимая, что делает – он плакал тоже, ничуть этого не стыдясь, и я знала, кого он вспоминает, чье имя повторяет неслышно…

Тонкая, голубая ниточка светящегося флера потянулась от меня к Эдмусу, от Йехара – теплая огненная, и все они сливались вместе и впитывались в него, все еще сжимающего за руку Ифирь. Разноцветные, потому что не бывает одинаковой любви, яркие и потусклее, они рвались к нему почти от всех, кто стоял рядом: от Цепеока, Веслава и Д`Кааса, мало кто оставался тусклым пятном в этом фейерверке красок, – и я вдруг поняла, что мы не одни, и оглянулась…

А за нами полыхал Город. В ненаступившем рассвете он засиял многоцветными огнями, впервые, так, что от изумления и восторга заорали во все горло крякодуглы на крышах; вспыхнули древние стены магией, никакой отношения не имеющей к стихии воздуха – и длинные полосы ее, сливаясь, стремились к фигуре нашего спирита на стене, скапливались вокруг него, вливались, а он оставался все таким же: мальчишкой-шутом с растрепанными волосами, вот только не было обнаженных в издевательской ухмылке клыков. Да еще разноцветные линии, смешиваясь и становясь молочно-белым сиянием, облекали его фигуру, заслоняя шутовскую одежду, окутывали руки, ноги, оставляя явственно видным только лицо – его доспехи

И мы увидели, как дрогнули мооны, как гуще стала ночь, и поняли, что они перестали блюсти традиции спиритов.

Они не собирались ждать нашего удара – они наносили свой! Развертка тьмы – все сразу.

Веслав рядом со мной вцепился в парапет намертво, глядя на вырастающую впереди, как в замедленной съемке, стену тьмы так, будто не мог в это поверить. У алхимика был непрезентабельный вид наркомана во время очередной кошмарной ломковой галлюцинации, и я похлопала его по плечу свободной от ладони Йехара рукой. Алхимик вздрогнул, оглянулся – его глаза как будто отражали развертку тьмы – и в ту же секунду Эдмус прошептал «пора!», отпустил руку Ифирь, сильно оттолкнулся от стены и взмыл вверх. И уже оттуда, с высоты, навстречу тьме моонов покатилась волна света более ясного и чистого, чем свет от жезла Милии, он прошел и по нам, подарив частичку тепла и надежды, и Город словно подхватил ее. Тысячи голосов вскрикнули у меня внутри, не в ушах, не в голове даже – где-то в сердце: яростные – матерей, и слабые – детей, и суровые – воинов; скрипучие – стариков и чуть более мелодичные (спириты, все же) – девушек, которые ждали воинов с этой битвы. Тысячи голосов выкрикнули это своим дорогим, своему Городу и своему небу:

– Я! Тебя! Не отдам!!!

И стены Города, казалось, вспыхнули сами: волна сияния понеслась вперед, прогоняя ночь – и стала вдруг еще ярче, встретившись с рассветом. Потом остался только рассвет.

Загрузка...