Дом для Пенси

1-4

Пенси выходит к границе Черного леса в тот час, когда сумерки мягко переходят в беспросветную тьму ночи. Из всей поклажи за спиной лишь перевязанный, да на скорую руку отремонтированный рюкзак. Она стоит на небольшом холме между деревьев и просто следит за блуждающими по улицам людьми. Сердце наконец успокаивается. Она действительно дошла. Ноги тут же подкашиваются, и Пенси падает в сугроб. Какое-то время она просто сидит, наслаждается видом жизни внизу, пока кто-то из прохожих не замечает ее издали и не выкрикивает что-то в ее сторону.

— Эй, ты в порядке? — не с первого раза разбирает она слова.

— Да, все хорошо, — Пенси машет в ответ рукой. Она действительно чувствует себя неплохо, просто устала и замерзла. Увы, этот холод до сих пор рядом с ней с того момента, как их тропы — ее и руинника — разошлись. Даже видерс, любовно завернутый в ткань и спрятанный за пазухой, не помогает. Возможно, всё, что ей нужно, это скорее дойти до гостиницы и согреться, а не сидеть в сугробе. Случается, что охотников находят замерзшими у самой границы поселения. Ужасно, но порой не хватает всего лишь капли сил, чтобы дойти до безопасного места. Пенси с трудом поднимается на ноги. Конечно, усталый организм тут же жалуется в ответ — больно, — но холод внутри притупляет остроту ощущений.

На главной улице действительно немало бродящего люда, некоторые из прохожих выглядят скорее как торговцы, чем как охотники. Пенси провожают удивленные взгляды, но никто не останавливает ее. Раз сама идет, то все остальное поправимо. Пенси же беспокоит другое: откуда в поселении столько людей, разве мог перевал оттаять, пока ее не было? Когда она отправлялась в дорогу, до конца зимы оставалась ни много ни мало еще половина срока. Но, похоже, всё действительно так: у гостиницы пана Лежича стоят три тяжелогруженые телеги, а богато одетый купец, растопыривая пальцы в сверкающих перстнях, о чем-то спорит со всадником на гарцующей лошади.

С крыши ей на щеку капает вода — верный признак внезапной оттепели. Пенси протискивается мимо входящих и выходящих людей внутрь постоялого двора, проскальзывает через забитые столы к барной стойке и устало падает на свободное место.

— Эй, здесь занято! Эй, ты оглохла?! — кто-то тормошит Пенси за плечо, но ей всё равно. Отдых для ног и полированная столешница вместо подушки — это предел мечтаний. Кажется, даже холод отступает перед ощущением комфорта. Шум за спиной набирает обороты, она, скорее всего, действительно заняла чье-то место. Но тут среди оскорблений наконец слышен голос пана Лежича:

— Пенси, девочка, это ты?!

Она устало приподнимает голову и кивает. Горячие шершавые пальцы неожиданно касаются ее щеки.

— Да ты ледяная! Перевалом клянусь, я уже проклял тот день, когда отправил тебя за дивностью! Тебя не было тринадцать дней! Я уже подал прошение на поиски в союзный дом! Что случилось?!

Сил Пенси хватает лишь на то, чтобы вытащить из-за пазухи сверток с драгоценной добычей и пододвинуть его ближе к пану Лежичу.

— Мне бы комнату, — просит она, но трактирщик еще долгие мгновения молчит, глядя пустыми глазами на то, что оказывается под слоями тканей.

— Видерс, — наконец, произносит он. Это слово сказано тихо, но мгновенно разносится по всему залу. И даже перестук пивных кружек замирает.

— Да ладно… Не может быть… — блуждает по залу от охотника к охотнику. Никому так просто не хочется верить в то, что какая-то девица определенно случайно нашла золотой клад. Потом ропот перерастает в движение. Каждому охотнику в зале нужно стать тем счастливчиком, кто увидит эту легендарную дивность или, еще лучше, коснется ее. Ведь говорят, что однажды встреченная добыча обязательно попадется и второй раз.

— Иди, отдыхай, — протягивает ей ключ пан Лежич. Он даже не прячет выложенный на столешницу ценный груз. Здесь нет самоубийц. Кража принесенной заказчику добычи в сообществе охотников карается даже суровее, чем предательство или дезертирство. Могут привязать к дереву в чаще Черного леса, могут оставить у позорного столба в центре поселения на потеху людям.

Пенси медленно бредет по лестнице. Ей уступают дорогу спускающиеся постояльцы, ей смотрят вслед притихшие коллеги по ремеслу, в дальнем углу несколько купцов просчитывают, какую цену они готовы заплатить за грамм чудодейственного дерева, и спорят, низко шипя. Стоит ей исчезнуть за дверью комнаты, как из нижнего зала доносится чуть ли не рев — так ошалевшая толпа рвется поглядеть на чужую добычу. Но Пенси уже все равно: она слишком долго мечтала о горячей воде и теплой кровати.

Сон начинает окутывать ее почти сразу, но она отчаянно сопротивляется. Не только потому, что не хочет утонуть. Ее мучает другой страх: ей до сих пор холодно, несмотря на хорошо натопленную комнату. Порой Пенси кажется, что она не добралась до поселения, не выбралась из той ледяной ловушки, а всё вокруг это лишь кошмар, который снится, пока ее тело медленно превращается в лед. Не было никакого видерса, не было горячей руки, выдернувшей ее из-под роя, не было обжигающего дыхания, и огненное солнце никогда не опаляло ее кожу…

Пенси проводит мягкой мыльной пеной по рукам, плечам и груди, медленно опускает ладони в воду, невесомыми касаниями влажных пальцев протирает лоб и щеки от влаги, скопившейся из-за жаркого воздуха и воды. Стоит ли вспоминать, когда в последний раз ей было настолько горячо? Память услужливо подсказывает моменты, от которых на считанные мгновения холод внутри отступает.

* * *

Когда руинник сказал то, что сказал, Пенси и не думала принимать его слова всерьез. Чем подобное может быть, кроме как шуткой? Первое же прикосновение расставляет всё по местам. Можно ему отказать. Но как назло ей не страшно и не противно, будто что-то внутри нее целиком и полностью дает разрешение на то сумасбродство, что будет происходить потом в почти полной темноте. Хотя какая же это темнота? Ведь руинник светится, будто рой крошечных, но жгучих огоньков. Пенси неожиданно для себя самой тянется к этому теплу и впитывает ласки, и каждое касание пальцев и губ рассыпает вокруг них, переплетенных рукам и ногами, вихри золотистых искр. Даже когда она от интенсивности ощущений закрывает глаза, огонь вспыхивает и за закрытыми веками…

Проснуться, оттого что тебя вертят как куклу и осматривают с ног до головы, не самое лучшее пробуждение. Пенси пытается прекратить этот балаган, но руинник остается неумолим и не дает ей толком пошевелиться, пока не удовлетворяет свой интерес.

— И зачем это было? — Пенси разбужена, сбита с толку и недовольна. Хотя самочувствие на удивление прекрасно, а о холоде она не вспоминает, хотя сидит без одежды практически на голой земле — под ней только куртка. Впрочем, земля теплая, даже горячая.

— Я вчера слегка перестарался, — на этих словах руинник трясет головой, подается вперед и шумно вдыхает воздух у ее уха. В этот миг Пенси пробивает дрожь — и неизвестно, чего больше в ней — желания поскорее одеться и закончить нескромный разговор или же еще раз коснуться горячей светящейся кожи.

Она впервые чувствует такое желание. Пара прошлых попыток разделить постель с другими охотниками на перевале не принесли никакого особенного удовольствия. Ей хотелось удовлетворить свой интерес — вышло посредственно. Но что-то же находили в совместных ночах мужчины и женщины, чтобы продолжать искать пару в очередной вечер. Наверное, это то, что с ней происходит сейчас. Неудачные ночи уж точно нельзя было сравнить с тем, что вытворяло пару часов назад сидящее перед ней чудовище.

Видимо, что-то такое, выдающее ее мысли, мелькает в глазах или отражается на лице, из-за чего руинник растягивает свой широкий рот в нечеловеческой улыбке и медленно берет ее за руку.

— Как ты сказала твое имя, человеческая женщина?

— А я и не говорила. Пенси.

— А я Халис.

— Ты говорил.

— Напоминаю, чтобы ты знала, что кричать, когда станет невыносимо хорошо.

— А у руинников мужчины все такие разговорчивые? Или ты действительно что-то еще умеешь, кроме как болтать?

Внутри Пенси бурлит веселье и томится желание. Флирт никогда не был ее сильной стороной. Однако в этот момент, что бы она ни произнесла, какую бы глупость ни сморозила, слова не имеют значения. Только желание, которое за ними стоит, действительно чего-то стоит. И ей по-настоящему нравится завлекать и завлекаться. Не мешает и то, что партнер по играм оказался дивностью. Руинник, сам того не ведая, раздробил ее целостное сознание и смешал размеренный ритм дыхания. Даже часы внутри Пенси затронуло: они то пускаются вперед бешеным темпом, то замирают, растягивая секунды.

Истинное сумасбродство — предаваться утехам в руинах посреди Черного леса, рядом со смертельной опасностью и в объятьях древнего чудовища. В какой момент она сошла с ума? Явно гораздо раньше того момента, когда сама потянулась губами к искаженному ухмылкой рту.

Стоит ли говорить, что выбраться наружу за видерсом они решаются только через несколько дней. И то только после того, как Пенси доедает последнюю полоску сушеного мяса из той поклажи, что упала в ров вместе с ней. Обмороженное мясо немного остужает ее разум. Ей становится совестно, что, получив такое ответственное задание, она забыла о нем и занимается непотребствами с чудовищем посреди руин и ледяного роя…

— Мне надо идти, — произносит она. Фраза звучит тяжело и замирает в пространстве, от нее кажется, что воздух вокруг стал холоднее.

— Закончилась еда? У меня где-то здесь был схрон, — руинник, удивительно веселый и довольный, начинает ворочать камни. Пенси на мгновение позволяет себе представить, что тайник полон еды, она в кольце горячих рук, мысли блуждают где-то далеко и время внутри нее тянется невероятно медленно, потому что такие моменты стоят того, чтобы все вокруг замирало. Но это всего лишь мгновение.

— Нет, Халис, мне действительно, — Пенси делает лишний вдох, — нужно идти.

— Хорошо, — руинник соглашается без возмущений, он не уговаривает ее и не спрашивает причин. Почему-то Пенси это вовсе не радует. Но если бы он стал упрашивать, согласилась бы она остаться на еще один день? Ответа на этот вопрос у нее нет.

Оказывается, из пропасти выбраться достаточно легко — она просто обхватывает Халиса со спины, вцепляется ему в плечи, а руинник каким-то таинственным способом поднимается вверх, хватаясь пальцами за земляные стены рва. Пенси всё ждет, когда же воздух станет холоднее, когда присутствие ледяного роя будет заметным. Но температура не понижается. Наверху, конечно, отнюдь не жарко, но погода явно теплее, чем ей положено быть посреди зимы и в чаще Черного леса.

— Рой ушел? — спрашивает она у Халиса.

Тот в ответ трясет головой, рассыпая по плечам пряди цвета спелой южной вишни. Пенси даже вздрагивает от удивления. Вот так бывает: они провели вместе три ночи, но она не видела руинника в дневном свете. Под сумрачными серыми облаками сразу видно, что перед ней не человек: темная с красным оттенком кожа, острый подбородок, слишком высокие скулы. Его одежда, скорее похожая на отрез плотной жемчужной ткани, дивным образом не спадает с плеча. Босые ноги оставляют на обледеневшем камне мокрые следы. Значит, ей вовсе не привиделось, что руинник удивительным образом горячее, чем обычный человек.

Пенси наклоняет голову в одну сторону, потом в другую. Если в своей фантазии она дополнит окружение жизнью и красками, то на фоне изящного здания с витражными окнами, в свете солнечных лучей и под сенью гибких ветвей видерса Халис смотрится естественно, как обычный прохожий. Наверное, так оно и было сотни сотен лет назад. На секунду ее охвтывает желание спросить об истории руинника, о его корнях и народе. Порыв проходит очень быстро. Ведь неспроста Черный лес так неприветлив, и истерлись в пыль заброшенные города. Ничем хорошим этот рассказ не закончится, она уверена, поэтому лишь сильнее сжимает губы и молчит.

— Вот он, видерс, человеческая женщина по имени Пенси, — отвлекает ее Халис, широким жестом указывая на торчащие из разрушенного здания плотные массивные ветви.

— И как же я его унесу? — руинник лишь смеется, услышав тихо заданный себе под нос и не нуждающийся в ответе вопрос. Понятное дело, что охотники до нее не полено приносили, а значит, кроме ветвей, толщиной в саму Пенси, есть и более мелкие.

— Пойдем, — он тянет ее за собой.

— А как же рой? — спохватывается Пенси.

— М-м-м, скажем так, я перестарался, — Халис шевелит в воздухе длинными гибкими пальцами, будто пытается нанизать слова как бусины на нить. Может, так он собирает фразу воедино из слов того языка, который не является ему родным? Ведь это странно — предположить, что руинники разговаривают на языке людей. Если, конечно, люди сами не переняли его у сородичей Халиса многие и многие столетия назад. Ведь все они под этим небом живут.

— Ты перестарался? — эхом повторяет Пенси, едва поспевая за длинными шагами руинника.

— Не только я, ты тоже в этом участвовала, если помнишь, — на этих словах он скрывается между двумя огромными золотистыми ветвями. Пенси вспоминает о том, что можно делать вдвоем с руинником, и даже немного краснеет. А может, щеки просто кусает по-весеннему легкий мороз.

Вблизи видерс напоминает скорее гигантский куст, чем дерево, так сильно и низко он разросся. Не сразу и сообразишь, с какой стороны подойти. Перед тем как нырнуть в проем вслед за руинником, Пенси еще раз оборачивается в поисках снежных вихрей, но ни один не попадается ей на глаза. Да и температура действительно слишком высокая для снеголюбов и тем более для роя. Пенси не только не кутается в шарф и капюшон, но еще и расстегивает верхнюю пуговицу на воротнике куртки.

Она осторожно пробирается сквозь перепутанный лабиринт ветвей. Видерс пахнет жизнью: солью, солнечным жаром, вязкой сладкой смолой и резкими нотами освежающей горькой хвои. Золотисто-молочного цвета дерево под пальцами гладкое и нежное. Большие ветви совсем голые, а вот на скрытых тоненьких прозрачных веточках в самом центре этого древесного кокона белеют крошечные листочки.

— Красота, правда, человек? — руинник сидит на полу перед молодой порослью и просто любуется. Тишина здесь такая, что Пенси не может подобрать слова, и чтобы разрушить ее монолит, Пенси остается только слушать. — Каждый раз прихожу сюда — и каждый раз сердце забывает, как биться, а время останавливается. Будто не было Элерского угасания и ширхи, будто всё еще горят голубые башни Каноа, а гавань Лейли открыта для любого желающего каждый восьмой праздничный день. Будто сома все еще течет во всех водных потоках — наземных, подземных и в жилах живущих на тверди… будто я пришел к видерсу, чтобы сплести из его ветвей колыбель своему ребенку. Но нет. Я возьму и в этот раз только листья, чтобы забыться…

Нужно ли что-то ответить? Пенси неловко переступает с ноги на ногу. Соболезнования вряд ли помогут тому, кто потерял свою жизнь задолго до того, как началась история самой Пенси. Поэтому она бессильно смотрит, как Халис обрывает белые листья и бережно складывает их в маленький блестящий мешочек. Когда же мешочек оказывается полон, руинник ломает первую хрупкую веточку и протягивает ее Пенси:

— Забудь, что я сказал. Просто забудь. Ты ведь пришла за видерсом? Так возьми его, а память о том, чего не было, оставь среди камней, истертых временем в пыль.

Пенси принимает хрупкий прут — и от пальцев к сердцу бежит жаркая полоса тепла, уносящая усталость прочь. Вот он какой, видерс, настоящее чудо!

— Бери только те, что без листьев. Иначе дерево тебе окажется не радо, и сложно будет выбраться из-под его ветвей живой, — дает совет руинник и оставляет ее одну.

В ее руках тонкая веточка кажется невесомой, даже жаль ломать остальные, но отступать глупо. Халис оборвал девять прутьев, и она собирает их все до одного. Но девять плохо делится на двоих — заказчика и исполнителя, да и листья видерса никто никогда не видел еще. И Пенси крайне осторожно тянет первый белесый листок с десятого прута.

— Ты долго, — встречает ее на площади Халис. Его взгляд немного затуманен, а улыбка гораздо мягче, чем была до этого. Могут ли листья быть наркотиком?

— Они не вызывают привыкания и не превращают меня в зверя, если ты об этом, — в очередной раз то ли читает мысли, то ли догадывается о них руинник. — Но с ними на краткое время этот снег и лес кажутся терпимыми, а жизнь — стоящей того, чтобы ее продолжать.

— А что мешает охотникам оборвать все листья и забрать все новые ветви? — как бы невзначай спрашивает Пенси. Она позволила себе взять всего один дополнительный прут и шесть белых листьев. Но кто-нибудь другой из охотников за дивностями непременно ободрал бы дерево полностью. В этом она не сомневается.

— Сама природа видерса и помешает, — туман во взгляде Халиса развеивается. — Сорвать лист может лишь тот, в ком до сих пор есть сома, как и в самом видерсе. Иначе — листья тут же жухнут, ветки сохнут и сжимаются, унося с собой жизнь обидчика, а корень отбрасывает ненужный верх и уходит по подземным рекам туда, где не будет противных жадных людишек! Обычно я караулю охотников, но тебя оставил одну…

— Был уверен, что я не соберу лишнего?

— И не ошибся! Видерс же никуда не делся за это время…

Пенси чувствует, как по спине под одеждой стекают капельки ледяного пота. Она еще никогда не была так близко к смерти из-за своего любопытства. Но, кажется, что Халис что-то путает или Черный лес посчитал Пенси за свою…

— Пойдем, — Халис переступает с ноги на ногу и делает первый шаг. Пенси встряхивается, откладывает все сложные мысли на потом и догоняет руинника.

Когда вокруг не так холодно и не грозит обморожением рой, то руины выглядят вполне обычными. Дома на площади только с первого взгляда одинаковые, но, приглядевшись, Пенси замечает, что отличаются они и количеством комнат, и материалом. Наверное, и внешне каждое из зданий было разным. Она пару мгновений пытается представить, как выглядел тот или иной дом. Но все образы в голове всё равно сводятся к тому, что нравится ей самой. К ее дому, который внезапно становится всё реальнее и реальнее.

Халис терпеливо ждет, пока Пенси ищет часть поклажи, помогает сложить остатки вещей в кое-как отремонтированный рюкзак, даже вежливо, хоть и без откровенной охоты предлагает понести вещи. От последнего она отказывается, не так и тяжел груз, куда важнее доставить то, что она спрятала за пазухой.

Внезапно сложно становится расстаться. Пенси видела множество прощаний, да и сама не раз расходилась с людьми и больше их никогда не встречала. Но сейчас сказать «прощай» тяжело. Отчего так, она не знает. А Халис в этом ничуть не помощник: слишком интересные рассказывает истории, слишком хорошо и тепло рядом с руинником, слишком гладко всё идет. И когда он в очередной раз забегает куда-то с тропы и приносит три розоватых гриба, за щепоть которых дают десять золотых монет, Пенси не выдерживает. Ведь это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Нельзя просто так общаться с руинником.

— Завтра я сверну с этой тропы, — говорит она. — К поселению на перевале будет вести правый отвороток.

— Хорошо, — кивает руинник. Остаток времени до места стоянки Пенси мучается вопросом, что значит этот его ответ? В конце концов, она приходит к решению, что Халису просто всё равно. Для него расстаться с человеком гораздо проще, чем — по какой-то причине — ей сказать ему прощай. Сердце от этой мысли успокаивается, и в голове снова воцаряется тишь да гладь. Она равнодушно ужинает, спокойно укладывает вещи, безмятежно заползает в узкую пещерку следом за Халисом. Когда же они устраиваются бок о бок и Пенси начинает дремать, горячий выдох оседает на ее щеке, и слышится шепот:

— Еще одну ночь. Я редко прошу, но еще реже теперь испытываю желания. Поэтому еще один день и ночь…

Глупое и опасное решение, но она соглашается. Наверное, потому что и сама не испытывает особого желания уйти.

В итоге эти полтора дня всё же делают свое дело, из-за них прощание проходит легче и быстрее.

— Мне пора, — произносит Пенси. Время вышло. Слова в тишине звучат неожиданно громко, как стук первой капели весной.

Халис кивает и помогает ей собирать вещи после стоянки. В четыре руки это происходит достаточно быстро.

— А если бы ты не вернулась туда, куда тебе пора? — Руинник очень сосредоточенно скатывает плотную ткань запасной палатки, поэтому вопрос кажется почти случайным. Пенси качает головой, вполне возможно, что она бы и не смогла вернуться.

— Тогда мой наниматель ждал бы еще, по крайней мере, пять дней, а потом обратился бы в ближайший союзный дом, чтобы оповестить о контракте, показать договор и снять с себя подозрения. Заказать мой поиск союзу охотников.

— Союз охотников?

— Да, одиночкам выживать сложнее.

— Но ты же охотишься… — выразительно смотрит на нее руинник. Пенси качает головой:

— У меня был особенный заказ.

— И эти, другие охотники, они бы тебя искали?

Вещи уже собраны. Халис топчет босыми ногами посеревший снег. Кажется, пора двигаться, но Пенси продолжает разговор.

— В поисках нет смысла. Черный лес своего не отдает, особенно тех, кто забрел в его чащу, — невесело краем рта ухмыляется она. — А вот моя семья искать бы стала…

— У тебя есть семья? — руинник выглядит таким удивленным, что Пенси не может остаться отстраненной.

— Конечно, она есть, — немного виновато отвечает она. В этот миг ей хочется коснуться Халиса. Его-то семьи уже нет в живых. Это, должно быть, больно. Она протягивает руку, но за миг до касания передумывает, отодвигается и с добрым смешком продолжает:

— А как ты думал, люди появляются на свет?

Руинник отмирает, запрокидывает голову и раскатисто смеется. В этом звуке Пенси слышится и обычное человеческое облегчение, и басовитое гудение огня в тесной печке.

— О, всё достаточно просто. Я ни о чем не думал, — Халис опаляет ее таким горящим взглядом, что она на долгие мгновения забывает, что вещи сложены, время окончилось и ей пора. Но мгновения проходят, руинник отводит взгляд, а неприятный сквозняк забирается под одежду неподвижно стоящей Пенси. Действительно пора.

Низкое зимнее солнце неожиданно проглядывает сквозь плотный слой облаков и золотит снег. Пенси закидывает рюкзак за спину, распределяет тяжесть, топчется на месте, проверяя свою готовность к дальнему переходу. Халис жует очередной лист видерса, прикрыв глаза. За закрытым веками он снова что-то видит, потому что его лицо не такое безмятежное, каким может быть. Возможно, ту самую семью, которая у Пенси как раз есть. Говорить больше не о чем. Руинник просил день и ночь. Этого времени стало достаточно, чтобы понять, как сказать прощай и создать еще парочку воспоминаний.

— Я ухожу, — говорит она замершему на своем месте Халису и, не дождавшись ответа, поворачивается к нему спиной.

— Да, я знаю, — слышит она тихий шепот, но не оборачивается.

Ей хватает десятка шагов в сторону от места ночевки, чтобы найти нужную тропу. Пенси идет быстрым бойким шагом, на ходу изменяет направление, пытается по своим ощущениям подстроить путь так, чтобы выйти к поселению быстрее. Эта часть Черного леса исхожена ею вдоль и поперек еще четыре года назад. Конечно, многое изменилось, но основные тропы торят каждую зиму, их найти несложно.

Пенси надеется, что из памяти произошедшее сотрется нескоро. Будет ли помнить о ней Халис, спрашивать нет смысла. Он — руинник, а она — человек, одного этого, по идее, должно хватить для быстрого и безболезненного расставания. Не совсем правда, но в итоге они все же расходятся.

Ледяной сильный ветер налетает неожиданно и из ниоткуда. Пенси останавливается, пригибается к земле и быстрым движением накидывает капюшон и поднимает воротник куртки. Из поклажи сразу достается шерстяной шарф. Она переминается с ноги на ногу, растирает руками в теплых перчатках плечи. Противные мурашки пробегают по позвоночнику. Но вот монотонно и лениво слетающий с ветвей снег указывает, что никакого ледяного ветра нет. Это что-то не так с ней самой. Пенси недовольно морщится, кутается в шарф, кончиками пальцев пытается понять, есть ли температура. Она смутно пытается припомнить, болела ли когда-нибудь и что вообще с этим делать.

С этого момента ее спутником становится холод. Дрожь не отпускает ни через час, ни к концу дня. Сознание погружается в полусонное состояние. Укладываясь на ночлег, Пенси боится, что не проснется. Но на следующий день она открывает глаза — разбитая, продрогшая, замершая, но живая.

Постепенно она замечает за холодом странности. Центр его находится где-то внутри. Ведь кожа по-прежнему горячая, руки не обморожены, нет вообще никаких признаков внешнего обморожения. Но нестерпимая дрожь с каждым часом все сильнее выводит ее из себя. В момент слабости Пенси хочется повернуть назад и найти руинника. Холод-то явно непростой, значит, виноваты дивности. Призвать бы к ответу хотя бы того, кто умеет разговаривать! Или может, всё дело в том, что она знает: рядом с Халисом всегда тепло… Впрочем, вряд ли она найдет руинника там, где оставила. А сгинуть, когда добыча уже найдена и нужно всего лишь вернуться домой, не хочется.

«Собственный дом, — напоминает себе Пенси, — уже очень близок».

Мысль о том, что причиненный дивностью урон, поможет уменьшить только дивность, оказывается правильной. Видерс, увы, не убирает ощущение холода полностью, но дрожь, которая так раздражает, стихает. Кусочек того самого, последнего десятого прута, занимает свое постоянное место на ее шее.

Получив передышку, Пенси планирует путь и высматривает тропы, стараясь выбирать наиболее безопасные. Припасов остается немного, но до поселения она дотянуть обязана. Правда, последний день приходится провести на двух сухарях и воде. Дрожь и холод в это время ее почти не мучают, слишком она устала. Черный лес становится обычным: сначала нос различает запахи человеческого жилища, позже до Пенси доносятся звуки человеческой деятельности. А когда она наконец видит край поселения своими глазами, в глубине что-то успокаивается, утихомиривается. Дескать, сумасшедшая охота завершилась, а Пенси по-прежнему жива и даже больше — теперь она может воплотить свои мечты в реальность.