Дочь Шамана

Глава 7

Какое-то время после этих странных посиделок за черным то ли ликером, то ли ракетным топливом, Ковальский от больницы шарахался, как от лепрозория. Метель улеглась везде, кроме рыжей командирской головы. В голове же творилось странное.

Ничего, стоившего переживаний, той ночью не произошло.

Да, посидели с доктором, выпили, закусили, и не по одному разу – с кем не бывает! И доктор при более детальном рассмотрении оказался не так уж мерзок характером, выпивку не зажимал, закуской делился, как и забавными байками из жизни недавно попавшей под начало Ковальского части.

И на бессонницу управу сразу нашел.

После попойки Ковальский крепко уснул, свесив на пол руку, прямо на той же кушетке, и проспал, по меньшей мере, двое суток. Когда проснулся и подошел к окну, оказалось, что на небе светит яркое солнце, дорожки везде расчищены, и часть спокойно живет дальше. Сами собой работали давно отлаженные при прежнем командире процессы, отсутствие нового на них никак не сказалось.

Заметив растрепанную фигуру, мечущуюся по больнице в поисках душа и утюга, Сорьонен, который в это время, матерясь, заделывал чем-то дыру в окне, хмыкнул, отставил в сторонку таз и предложил командиру расческу.

Вот только эти воспоминания у Ковальского смешивались с какими-то другими, словно и не его вовсе. В тех картинках, что всплывали ни с того, ни с сего вдруг, у Сорьонена была длинная седая коса, и носил он багрово-красную старинную униформу. И перевязь с саблей.

И себя Ковальский помнил, почему-то, тоже врачом, причем военным. Оперировать ему приходилось с грязных, полутемных, зловонных госпитальных шатрах. Грохотала артиллерия, ржали кони, метались в чаду сестры милосердия в мышино-серых платьях, плакали красавцы-казаки...

Командир тряс головой, отгоняя видения, и временами это помогало. Вот только стоило уснуть, сны приходили те же.

Он то скитался, задыхаясь от тоски, по заснеженному старому городу – кажется, Ленинграду, то брел по руинам многоэтажек, выглядевших так, будто сгорели тысячу лет назад, и не осталось никого, способного отстроить их снова.

И все время кого-то искал, но никак не мог вспомнить, кого и зачем.

Через неделю мучений командир, не привыкший бегать от проблем, собрался с духом и снова пошел в больницу. В качестве гостинца он тащил чистейший спирт из личных запасов.

Сорьонен встретил его спокойно, лишь вопросительно вскинул седую бровь.

- Не прошла, что ли, бессоница? – спросил он, как мог, вежливо.

Уже немного привыкший к манере выражать мысли, на первый взгляд казавшейся сплошным издевательством над начальственным авторитетом, Ковальский даже не удивился.

- Прошла, - так же невозмутимо отозвался он. – Ваше благородие.

Сорьонен почему-то ничего не ответил, только махнул рукой, приглашая войти.

На этот раз они обосновались на втором этаже, где, как выяснилось, помимо палат располагались и личные апартаменты доктора. Там было темно, и Ковальский сразу со входа встал на какой-то таз. Таз с грохотом взлетел в воздух, снес по пути штабель из нескольких пыльных коробок и приземлился в полном разнообразного бутора углу.

Жилье Сорьонена напоминало чулан.

- Ничего не меняется, - удивился Ковальский.

Доктор смотрел на него хмуро.

На собственное суждение командир не сразу обратил внимание, но понял, что это было, по всей вероятности, продолжение его странных снов. Сорьонена он откуда-то помнил и знал. Вот только до недавнего времени об этом даже не догадывался.

- Вот спирт, - объявил Ковальский и бухнул сосуд на стол, найдя там пригодное для посадки место – среди газет, книг и загадочного вида полупустых грязных сосудов.

- Эдак мы с вами, Ковальский, сопьемся, - вздохнул доктор. – Пока дознаемся, что да как.

- Я не против, если вы мне на трезвую голову это объясните. Хотя пока в ней это явно не умещается.

- Спирт делу не поможет, - вздохнул доктор. – Садитесь и рассказывайте. Только предупреждаю, психолог из меня хреновый.

- Всегда был.

- Да?

Ковальский чуть не откусил себе язык, который явно говорил что-то сам по себе, без его ведома.

- Мне кажется, мы с вами где-то раньше встречались, - максимально нейтрально начал Ковальский. – Что я вас откуда-то помню. Или человека, очень на вас похожего. Это возможно?

- Смотря когда и где, - пожал плечами Сорьонен. – Доводилось бывать в Финляндии?

- Нет.

- А в Ленинграде?

- Однажды ездил со школой на экскурсию.

- Тогда очень маловероятно.

- И тем не менее, я вас видел! У вас была коса до пояса – абсолютно седая, вот как сейчас. И еще мундир – темно-красный, с эполетами!

И неприятный, странный доктор сразу перестал казаться чужим. Ковальский уже точно знал, что да, были они знакомы, мало того, то ли сражались плечом к плечу на какой-то страшной, очень давно закончившейся войне, то ли от чего-то бежали...

А потом иллюзия вдруг рассеялась – так же внезапно, как возникла.

И оказалось, что внизу в приемной кто-то уже пять минут орет, пытаясь дозваться помощи.

- Потом поговорим, - подытожил доктор, потирая сбитую очками переносицу.

Ковальский с облегчением согласился.