Дочь Шамана

Глава 38

Ночь была и тихой, и громкой одновременно. Ковальский помнил, как в детстве еще ездил в деревню к каким-то дальним родственникам – нравилось, конечно, простор, солнце, свежие овощи с грядки, парное молоко, игры в прятки среди кукурзных полей с бог знает, сколькиюродными братьями... но вот ночью он, шестилетний, очень боялся идти через темный, полный чудовищ огород к притаившемуся в самом его конце нужнику. Монстрами становилось все – и подсолнухи, склонившие свои круглые лохматые головы, и подштанники деда, забытые на веревке, и прислоненная к стене покосившейся бани литовка. Так и шел, пригибаясь и вздрагивая, поеживаясь от ночного холодка, в свете звезд и неяркого соседского фонаря над свинарником.

А теперь, проснувшись, понял – затерянная в лесу деревушка тоже живет по тем же правилам. Что-то в чаще ухало, ходило, вздыхало, пели неведомые птицы, что-то урчало, кряхтело и крякало, и кажется, слышались со двора неясные голоса. Духи? Люди?

Максим повернулся на другой бок и плотнее закутался в одеяло.

На улицу выходить не хотелось, но выпитый накануне кофе напоминал о себе уже довольно настойчиво.

На ощупь нашел Ковальский какой-то не то бушлат, не то тулуп, завернулся в него, сунул ноги в странные деревянные калоши и, стараясь ни на что в темном спящем доме не налететь, побрел на двор.

Было там пусто.

Из-за сплошной стены деревьев ярко светила луна, предметы отбрасывали странноватые тени. Совсем рядышком за оградой кто-то действительно ходил и ворочал ветки, скрипел и ворчал. Лось, может быть?

Ковальский сделал несколько шагов, потом добрался до стайки – там дремала пестрая корова, подле нее – теленок. В соседнем стойле располагались лохматые свиньи, в темноте особенно похожие на Чебурашку. Максим улыбнулся, вспомнив детский мультфильм, отринул свои страхи и пошел по двору дальше, туда, где еще накануне заприметил нужник.

И на очередные звуки, доносившиеся, кажется, из сеновала, внимания сперва не обратил. Тем более как раз в лесу что-то с такой силой шмякнулось, что так и не смог он найти этому приемлемого объяснения.

Но в сеновале ругались, кажется, по-немецки. А еще шумели и ворочались.

Вспомнились Ковальскому сразу фильмы про фашистов. Но какие тут могут быть немцы? Да и голоса, в общем-то, знакомые...

Осторожно подкрался он к сеновалу, чувствуя себя при этом круглым дураком. Кого ищет? Разведчик выискался, тоже...

А когда понял примерно, что видит, выматерился от души.

По стене сарая, как в клипе из девяностых, маршировали какие-то уродцы. Ноги у них были на головах, руки – из задницы, и вся анатомия точно наизнанку вывернулась.Посреди этого жуткого хоровода сидели, презрев всякие правила пожарной безопасности, доктор с хозяином усадьбы, и жгли небольшой зеленый костерок...

- Вы же не поросенка там кастрировали, да? – уточнила Ася.

- Ну, нет вообще-то, - как-то угловато отозвался Сорьонен. – Да и ветеринар я, откровенно говоря, не лучший. Особенно в приложении к свиньям. Вечно они меня на лопатки укладывают.

- И сверху топчутся, - подтвердил Ковальский.

- Я тебе потом объясню, - принял на себя удар Ян, что было с его стороны, конечно, весьма неосмотрительно.

Это его «потом» Ася очень хорошо запомнила и сбрасывать со счетов не собиралась.

- Договорились, - кивнула она. – А пока у меня вопрос, почему никто не ищет посла Гондураса.

- Ищу, кстати, - радостно сменил тему бандит. – И сейчас уже конкретно собираюсь этим заняться.

- Ух ты, а можно с тобой?

- Нельзя, - вмешался отец. – Это он ищет тебя, и едва ли, с хорошими намерениями. Вполне может быть, что нойда захочет сделать с тобой все то, что ему не удалось ни со мной, ни с Яном.

- А что он хотел, кстати? – уточнила Ася.

- Как что? Вселиться и гнить! – просто ответил Ян. – Он же мертвый. И проклятый вдобавок ко всему. Тысяча тысяч отвергла его, и он не может ни умереть, ни родиться.

- Прямо как я, - кисло сообщил отец.

- Не сгущай краски! – отмахнулся от него Дворжак. – Все ты можешь, если захочешь. А вот он реально не может, и поэтому очень злой и давно безумный. Катается на своем пне по лесу и думает, к кому бы пристать...

- На пне? – похолодела Ася. – Помните, я вам про пень говорила?

- Вообще-то, да, - Ковальский нахмурился.

- Конечно, пень – это не такое уж уникальное транспортное средство, - раздумчиво произнес отец. – Но и сбрасывать со счетов такую возможность нельзя.

- Мне кажется, пень служит маме, - напомнила Ася.

Говорить о ней при отце было как-то неловко, но чрезывчайная ситуация подталкивала. Сорьонен лицом не поменялся, подумал немного, потом сказал:

- Твоя мама сама по себе ничего не может.

А потом они собрались на дачу. Ася не хотела оставаться одна в квартире, да и отец, поразмыслив, пришел к очевидному выводу - с ними она будет в большей безопасности, чем одна. На заднем сиденье янова джипа ехали теперь втроем – она, Ковальский и Ленин, свернувшийся в ногах. Впереди негромко переговаривались по-немецки Ян с отцом. О чем – кто знает? Надо было выбирать в школе немецкий, наверное...

Ася прикрыла глаза.

Время было позднее, да и ее почему-то мутило и укачивало, что вообще-то случалось редко. Джип трясся по ухабам, завывал дизелем, в магнитоле нашептывал какой-то монотонный рэп. Казалось, ехать им так целую вечность, до самого конца всех дорог и времен.

- Почему ты ей не расскажешь? – спросил Ян.

Ася насторожилась. Она слегка приоткрыла глаза, чтобы в полутьме салона сойти за спящую, на случай, если Ян все-таки глянет в зеркало заднего вида.

- Как ты себе это представляешь? – нервно отозвался отец.

- Да очень просто. Все равно ведь дознается, и будешь потом доказывать, что не олень.

- А я олень и есть, - вздохнул Сорьонен. – Еще какой.

- Ну, спорить не буду, - хмыкнул Ян.

Крепкая рука со сбитыми костяшками лежала на рычаге переключения скоростей. Ася вспомнила, как на даче пару раз пыталась порулить, и механика, столь нежно любимая теткиным любовником, поставила ее в тупик. Потом дело потихоньку двинулось, но она умудрилась немного подпалить джипу сцепление, и обучение пришлось отложить до лучших времен.

Подумав об этом, она зацепилась за мысль – интересно, а отец с Яном перешли на русский, или все еще говорят по-немецки? Если да, то почему она их понимает?

- Прорвемся, - пообещал Дворжак. – Ты только поменьше воду мути, а? У тебя же охрененная дочка! Будь с ней честен, она справится, вот увидишь.

- Я постараюсь, - скрипнул отец.

- Не веришь?

- Да почему же...

- Я тебе точно говорю, - надавил Ян. – Я же смотрел, как она растет!

- Хреновый я отец, да? – спросил вдруг Сорьонен. – Моих детей – и то тебе растить пришлось.

- У меня и свои имеются, если что, - напомнил Дворжак. – Взрослые уже. Так что опыта уж всяко побольше, чем у тебя.

- Трое?

- Пятеро вообще-то!

- А в этом мире?

- В этом, сам видишь, не успели мы.

Ася слушала, забыв дышать. Оказывается, придурошный бандит из спортзала – еще и многодетный отец!

- Расскажи ей сразу, как сможешь, - твердо сказал Ян. – Иначе быть беде. Я видел.

- Я боюсь, - вдруг признался отец.

Дачу с зимы еще не навещали, и в доме застоялся холод. Весенняя ночь тоже была нежаркой – Ася ежилась, завернувшись в старый, пропахший сыростью и мышами теткин бушлат невероятного размера. Даже Лена, женщина видная и статная, помещалась в нем с большим запасом, что уж говорить о ее тощей племяннице.

- Сейчас печь растоплю, - пообещал Ковальский и занялся дровами.

Сорьонен бродил по дому с лунным видом, заглядывая то в один угол, то в другой, и ничего конкретного не делая. Перед старой, выгоревшей фотографией молодой Лены с учениками он завис и какое-то время стоял, не шевелясь. Ян, который уехал за водой на колонку, успел уже вернуться и бухнуть на пол два запотевших пятидесятилитровых бака, когда отец отмер и зашевелился.

В печи потрескивал огонь, спавший дом нехотя оживал.

Ковальский, который выспался по дороге, суетился на кухне, протирал стол, гремел посудой и чайником. Ян, который наоборот, устал, подсел к Асе на пыльный диван и задремал, откинув голову на стену. Рядышком устроился Ленин, который мерз и поджимал хвост, а еще периодически чихал.

Ася тоже хотела спать, но не давали непривычная обстановка и странный разговор, подслушанный по дороге. Понимала она и то, что единственный человек, от которого хоть чего-то вразумительного можно добиться – это как раз теткин любовник. Если, конечно, отец не связал его какой-нибудь клятвой. С него ведь станется!

- Ты спишь? – она осторожно пошевелила бандита за плечо.

Тот приоткрыл глаз – один, почему-то, со сна желтый и невразумительный – что-то прорычал и уронил голову Асе на колени. Чем полностью ее обезоружил. Ян был тяжелый, неудобный и норовил завалиться, и заодно стянуть с нее бушлат. Дворжака даже было немного жаль. Устал человек, сколько вез их еще, и неизвестно чем занимался до этого. Ася вздохнула и осторожно его обняла, чтобы не завалился на пол.

Проходивший мимо отец, который, очнувшись, снова стал шариться по дому с неведомой целью, взглянул на эту картину и чему-то кивнул.

- Что такого? – возмущенным шепотом уточнила Ася.

- Наконец-то ты его оценила, - подмигнул Сорьонен. – Он ведь тебя с самого рождения нянчил.

- А я думала, как-то позже появился...

- Ну, то появился. А рядом был.

- Откуда ты знаешь? Тебя-то не было!

- Я его попросил.

Ася прикрыла глаза. От отца ее порой укачивало в самом прямом смысле этого слова.

- Понятно, - сказала она просто для того, чтоб пока закончить этот разговор. – Я спать хочу. Можно?

- Спи, конечно. Я тебя потом наверх унесу, как дом согреется.

- И Ленина тоже, пожалуйста.

- И Ленина, - печально вздохнул отец. – Куда ж без него.

Ася фыркнула, закрыла глаза и покрепче обняла похрапывавшего у нее на коленях Яна. О том, что на ощупь он почему-то оказался шерстяной и теплый, да еще с волчьими ушами, подумать у нее сил уже не хватило.