Длинные тени

Семь лет назад Юго-западная провинция Кавладора, между Илюмскими горами и Ла-Фризе

Солнце садилось за горизонт. Дождь стих, оставив промозглую сырость и глубокие лужи.

Колеса фургона утонули в размякшей, превратившейся в сплошное болото колее. Утомившиеся за день кони поднатужились, сделали шаг, другой… Возница зашептал:

— Пошла, родимыя!.. пошла, пошла!..

Альн кивнул, приказывая охранникам бросать под колеса повозки срубленные в ближайшей рощице ветки.

— Ну, вывози, родимыя! — прикрикнул кучер. Кони переступили, попробовали выволочь застрявший в грязи фургон; правый заржал, у левого не осталось сил даже на столь простое выражение своего недовольства. В итоге фургон качнулся назад и еще глубже погрузился в коварную жижу.

Кони устали; от их потных спин валил пар, как будто животные вышли из бани. Утомились и солдаты — шесть гномов, восемь человек. И он, Альн де Дьюр, чувствовал себя, как выжатый лимон.

Вот за это я и не люблю налоги, — сказал себе Альн. — Нет, всё понятно, и как честный человек, дворянин и королевский подданный, я их, конечно же, плачу… И безмерно благодарен свояку, мужу старшей из сестер жены, что он нашел мне службу…

На секунду Альн поджал губы, размышляя, можно ли назвать его должность — капитан охраны, сопровождающей сборщиков налогов по провинции, — службой. По сравнению со службой в армии короля Лорада разъезды охраны золотого каравана были детскими шалостями. Смешно сказать! Отбиваться от грабителей — и кому? Ему, Альну де Дьюру, получившему боевое крещение во время Осады Луаза, ему, прошедшему пять героических кампаний под предводительством самого генерала Громдевура?

Смешно сказать…

Один из гномов вынырнул из-под повозки и басовито закричал, что обнаружил начинающуюся поломку. Ему недовольно ответили и кучер, и двое из солдат, сразу припомнившие все случаи, когда коротышкам казалось, что повозка вот-вот сломается. Все пятьдесят случаев, имевшие честь случиться за неполную неделю пути.

Что поделать — как вычитал в своих умных книжках сын, сие хроническое недопонимание называется межрасовым конфликтом. Гномам всё кажется, что что-то ломается, люди — уверены, кто оно как-нибудь утрясется-образуется…

— Господин капитан, прикажите распрягать и чинить! — подбежал один из гномов к Альну.

— Господин капитан, да не слушайте его! Поднапряжемся, авось оно и вытянет! — подбежал один из солдат.

— Не вытянет!

— Вытянет!

— Сломается! — угрожающе нахмурился гном.

— Я говорю тебе — вытянет! Господин капитан, скажите бородачу, чтоб не летел вперед выхлопа!

Господин де Дьюр промолчал.

Впрочем, молчать он умел на редкость красноречиво…

После того, как несколько лет назад Альн получил дубинкой по голове, язык кавалера вдруг повадился вести собственную жизнь. Не помогали ни лекари, ни ведьмы — вдруг превратившись в тяжелое, неповоротливое полено, язык отказывался выражать мысль своего хозяина. Можно было мычать, уподобившись слабоумному дурачку, можно было объясняться записочками или жестами; Альн предпочел замкнуться в гордом молчании, и окружающим пришлось приспосабливаться к его новой манере общения. Понимать скептические ухмылочки, выразительные гримасы, уничижительное прищуривание, ядовитое выпячивание губы…

На просьбу солдата Альн отреагировал, чуть заметно улыбнувшись. В сочетании с жестким, прямым взглядом растянутые уголки губ произвело требуемый эффект — служака заткнулся, побледнел и побежал к рощице, поторапливать рубщиков, объяснять им, что нужны еще ветки…

Гном тоже примолк. Он посмотрел на капитана охраны, на его руку, лежащую на рукояти меча, и пробормотал, что не вполне уверен… может, ось и выдержит… допустим, до завтра…

Гномы, — усмехнулся Альн. Люди… Эх, сюда бы пару троллей, чтоб вытянуть тяжелый фургон из грязи! Вернусь в Талерин, — пообещал себе де Дьюр, — попрошу Джиобарди, чтоб нанял мне в команду хотя бы двух троллей. Хотя лучше — трех. Один сразу устроит скандал с гномами, второго попробуют упоить в зюзю мои храбрые единоплеменники, авось, хоть третий окажется нормальным служакой…

Из рощицы прибежали еще трое людей, все — с огромными охапками хвороста. Ветки распределили под колесами, после чего общими усилиями — кто — подталкивая скрипящую повозку, кто — вытягивая смертельно уставших лошадей под уздцы, а кое-кто просто отчаянно матерясь, — фургон вытащили из коварной западни.

Альн одобрительно кивнул. Отлично, с одной бедой справились…

— Может, привал, капитан? — с надеждой спросил один из охранников.

— И то. Может, заночуем, ваше благородие? — поддержал кучер. Кивнул на тяжело поводящих боками лошадей. — Оне совсем как есть взопрелые, ваш-благородь, слышьте, как хрыпят?

Кони, хвала богам, отнюдь не «хрыпели», хотя и выглядели слишком уставшими, чтобы продолжать путешествие с прежней скоростью. Вполне можно было бы рискнуть, пройти еще пару лиг…

Но что-то смущало. Какое-то неуловимое, неясное чувство опасности.

Альн посмотрел на небо — похожая на початую головку сыра луна еще не вошла в полную силу, значит, шалостей оборотней можно не опасаться. Опять же, погода слишком мокрая и холодная; что называется, хорошая собака хозяина из дома не выпустит… Путешествуя по Кавладору в сопровождении налоговых караванов, Альн де Дьюр на собственном опыте убедился, что преступлений глубокой осенью и зимой совершается гораздо меньше, чем теплой весной или летом.

А раз опасность меньше — вполне можно пожертвовать двумя лигами пути по раскисшей дороге и скомандовать привал.

Пожав плечами — тем самым выражая некоторое, весьма условное согласие со словами подчиненных, — Альн указал на рощицу и максимально четко дал понять, что не считает соседство с данным лесным массивом благонадежным и полезным. Веток можно нарубить — или вытащить те, которые еще не успели утонуть в грязи. И развести костерок во-о-он там, на пригорочке. И посуше будет, и окрестности просматриваются…

Через некоторое время, сидя у небольшого костра, Альн раскурил трубку и, изредка посматривая на своих подчиненных, вытащил из кармана письмо из дома. Фиона писала о том, что ее отец стал жаловаться на боли в сердце, сообщала об очередном разводе второй сестры и о скандале в доме третьей. Всё как всегда, — усмехнулся Альн. Милая Фиона… Он прочитал приписку, сделанную рукой сына — Фриолар кратко доводил до сведения отца о своих успехах в школе. Потом Альн сложил письмецо, провел пальцами по сгибам бумаги, и только тогда почувствовал некоторое спокойствие. Будто всё волшебным образом встало на свои места, будто всё так, как и должно было быть…

Он проснулся несколько часов спустя и несколько секунд лежал с открытыми глазами, соображая, что его разбудило. Неровный диск луны светил с грязно-бирюзового неба, позволяя рассмотреть детали окружающего пейзажа с навязчивой подробностью.

Холодно.

Воздух сырой, с ароматами грибов и мокрого леса.

Темно-зеленые, почти черные сосенки — низкая поросль, прилепившаяся на склоне холма.

Три лошади — два мощных тяжеловоза и собственный, де Дьюра, верховой. В лунном свете шкуры животных выглядят так, будто их смазали маслом. Кони стоят совершенно неподвижно, опустив головы. Совершенно обычная поза — но что-то в ней неправильно, нелепо…

Рядом с лошадьми спит кучер, гном и еще двое охранников — верно, сразу после ужина они уселись играть в «Короля и Звездочета», да так и заснули, с фишками и картами в руках… И охранник, которому выпал черед нести ночной дозор, спит рядом — обняв алебарду, приоткрыв рот и счастливо посапывая. Ах, скотина, дождешься ты у меня!..

Укуси вас крокодилы, да почему ж вы все спите?!

Альн резко перевернулся на бок, стараясь, чтобы его движение вышло беззвучным. Теперь он мог видеть и другую часть лагеря — люди и гномы спали, причем у Альна возникло ощущение, что каждый охранник уснул мгновенно, провалившись в царство Гьюпсюэ в один момент, а не долго устраиваясь, ворочаясь и считая перед сном прыгающих через забор баранов.

Так не бывает, — подумал Альн.

Он осторожно протянул руку, нащупывая лежащий рядом меч.

Так не бывает, — повторил он себе. — Значит, это не настоящий сон, а какое-то волшебство.

И сразу же получил подтверждение своей правоты — с фургона, посвистывая на мотив старинной песенки, спрыгнул какой-то человек. Он нес четыре больших мешка — каждый из них был украшен гербом Министерства Золота и, как знал Альн, вмещал по пять сотен золотых монет.

Такая тяжесть по плечу не каждому взрослому мужчине. Однако против всяких ожиданий вор, как понял кавалер де Дьюр в следующий миг, когда луна услужливо посветила с небосвода, был неприлично молод — парню было лет семнадцать. Обычный деревенский паренек, — среднего роста, кособокий, лицо в оспинах, неровно остриженные темные волосы, одет в домотканую рубаху и залатанные штаны, — он мог быть и иберрцем, и фноссианцем, и кавладорцем. Здесь, на юге, много таких чернявых типов…

Паренек небрежно бросил мешки на землю и снова полез в фургон. Он действовал не спеша, с этакой расчетливой ленцой, с наглостью, которой вполне могли позавидовать демоны.

«Ну, сволочь, ты у меня получишь,» — пообещал Альн. К тому моменту, когда паренек опять выбрался из фургона, Альн уже поджидал его, вытащив меч из ножен. Напряженный, плотно сжавший губы, он ткнул сверкнувшим в лунном свете клинком, приказывая парню остановиться.

Вор оказался трусом — Альн прочитал испуг в его черных глазах, расширившихся в тот момент, когда он увидел неспящего свидетеля своего преступления. У парня некрасиво отвисла челюсть, он громко ойкнул, обнаружив острое лезвие, застывшее в доле дюйма от собственной шеи.

— Не… н-н-не убивайте меня, господин!!! — закричал вор, падая на колени.

Как же! Марать клинок о подобную мразь! — на лице Альна отразились презрение и праведный гнев, которые он испытывал в этот момент.

— Помилосердствуйте, господин! — вопил парень, делая попытку обнять поймавшего его с поличным охранника за колени. Альн убрал клинок в сторону — убивать паршивца ему совершенно не хотелось, — он отвел взгляд от вора буквально на секунду, и именно в эту секунду в поведении парня произошла разительная перемена.

Изрытое оспой лицо стало жестче, старше, проявилась злая, решительная складка губ, которая бывает обыкновенно у гораздо более зрелых людей; глаза вспыхнули жадным черным блеском, — а еще через треть секунды парень резко приблизился к Альну, махнул рукой на уровне груди капитана, и отскочил в сторону.

Альн не понял, что произошло. Просто он стоял, а потом вдруг обнаружил, что лежит на сырой, холодной размякшей земле, и жухлые осенние травинки колют ему лицо.

Хотелось кричать. От злости и досады, что он — воин, ветеран, офицер, — попался на столь примитивный, доморощенный трюк. Хотелось завопить, выругаться, старательно смакуя все звучные, ядреные словечки, которые полагается произносить в подобных случаях. Хотелось… особенно когда Альн посмотрел наверх и увидел, как парень протирает стилет, испачканный в его, кавалера де Дьюра, крови.

Спокойно протирает, деловито, хозяйственно.

С полной уверенностью, что всё так, как и должно быть. Еще бы! Охранников да сыщиков на его воровской век хватит, а вот стилет — вещь любимая, полезная, еще не раз пригодится…

Ах ты, сукин сын! Чтоб тебе сдохнуть!

Альн сделал попытку подняться — на сей раз шумно, не делая тайны из своего присутствия. Уловка не помогла — ни гномы, ни люди, ни лошади не услышали, продолжая тихо посапывать, наслаждаясь наведенным мороком-сном.

— Живучий, — с усмешкой прокомментировал вор. Его черные глаза недобро блеснули.

Кричать хотелось невыносимо. Во всю глотку, так, чтобы на завтра першило в горле. Но упрямый язык и в этот раз подвел кавалера де Дьюра.

Выручил меч. Он ударил резко, так, что взвизгнул рассекаемый лезвием воздух. Альн нанес рубящий удар в голову противника и отскочил, прижимая левую руку к ране в груди.

Приказав себе успокоиться, он повернулся, чтобы посмотреть на убитого.

Паренек стоял, с непередаваемым удивлением рассматривая четвертинку черепа, упавшую ему в ладони. Хлестала темная кровь, заливая лицо вора; смутно белела разбитая кость, поблескивало что-то неприятное… что-то, затянутое неприятного вида плотным клубом дыма, медленно поднимающимся над отверстой раной.

— Ты ж меня убил, сволочь, — зло ощерился вор. — Такое хорошее тело испортил, гад!

И прибавил длинное ругательство на иберрском — язык Альн опознал по обилию раскатистых «р».

Де Дьюр едва не пожалел, что отвлекся на лингвистические изыски; высказав мнение об убийце, парень бросил осколок черепа в Альна и тут же бросился сам — страшный, оскалившийся, окровавленный. Он рвался к шее Альна, метил коленями в живот и пах, позволил рассечь себе руку, пропустил жуткий удар в печень — любого другого человека… Как обязательно уточнил бы склонный к педантичному алхимическому занудству сын Альна, малыш Фри-Фри — любого другого живого человека наверняка бы убили восемь дюймов стали, погруженные в правое подреберье. Но кошмарного мертвеца они только раззадорили, и он снова бросался в бой, дразня противника сталью направленного в глаза стилета, придумывая звучные оскорбления и издеваясь, смеясь над смертью.

— Думаешь, что убил меня? — говорил вор, легко запрыгивая на спину спящего кучера, уходя от очередной атаки Альна, приседая и нанося ответный удар в плечо де Дьюра. — Так вот, приятель, ты ошибаешься! Чтоб меня убить, меня надо сначала отыскать, потом оживить, а потом уж и убивайте на здоровье… если сможете!..

Альн взмахнул мечом; левая рука вора повисла на недорезанном лоскуте кожи, но тот будто и не заметил этого. Он перескочил вправо, метнулся, дозволил насадить себя на клинок, как на вертел, и подарил своему убийце гадостную ядовитую улыбочку.

— До встречи на том свете, скотина! — сказал вор и изо всех сил ударил стилетом — на этот раз в горло Альна, чтоб наверняка покончить с упрямым воякой.

Даже мертвый, Альн де Дьюр продолжал сжимать меч обеими руками. Его остановившийся взгляд смотрел на врага с неизбывной, ледяной ненавистью.

— Ж-жив-вучий, гад, — прошептал вор-чернокнижник, буквально снимая израненного себя со смертоносного клинка.

Он огляделся — люди и гномы, усыпленные заклинанием, так и продолжали сладко посапывать, не заметив ночного сражения. Некоторые из охранников покрылись кровью — и незадачливого вора, и их капитана; но все упорно делали вид, что не произошло ничего неожиданного.

Вор засмеялся — что ж, волшебство работает! Это хорошо…

Его тело основательно испорчено, это плохо, — рассудительно заметил парень, понимая, что организм изранен и обескровлен настолько, что лишь тонкий знаток Магии Смерти способен сейчас обнаружить различия между ним и зомби обыкновенным, кладбищенским.

Что ж, пора отправляться в путь…

Парень присмотрелся к спящим телам и выбрал одно, принадлежащее немолодому солдату степенного, сухощавого вида. Вор с трудом развернул охранника лицом к луне, прошептал длинный речитатив и, превозмогая нарастающую слабость, убил его ударом стилета в сердце.

После чего рухнул, заливая покойника собственной кровью и непонятной темной субстанцией, сочащейся из раны в черепе, глазниц и рта.

Утром, когда сонное заклинание перестало действовать, охранники обнаружили смерть Альна де Дьюра. Пропажу семи тысяч золотых и присутствие совершенно постороннего трупа они тоже обнаружили, но смерть капитана впечатлила их гораздо больше.

Убитого паренька через несколько недель опознали — им оказался дурачок из деревеньки на границе между Брабансом и Кавладором; бедолага пропал несколько недель назад и, видно, окончательно спятил, раз решился обокрасть сборщиков налогов Министерства Золота.

Господин Джиобарди был настолько шокирован смертью свояка, что посчитал себя виноватым в гибели Альна и добровольно обязался помогать его вдове и сыну. Фиона так и не узнала об ужасах ночи, когда погиб ее супруг; Фриолар каким-то образом разведал подробности, но не сразу, а года три спустя.

Что поделать — мальчишка всегда был любопытен и настойчив.

То, что через неделю после похорон злополучного кавалера де Дьюра, один из бывших его подчиненных, немолодой ветеран, сухощавый, степенный, похожий на иберрца своей желтоватой кожей и выразительными черными глазами, вдруг решил выйти в отставку и уехать к дальним родственникам в Аль-Миридо, абсолютно никого не заинтересовало.

Дело житейское. Бывает. Да и кому мог быть интересен этот самый обычный человек?