Динамический хаос

Глава 9

3.9

Падение с третьего этажа вышибло дух. В полёте он успел кое-как сгруппироваться, но всё равно ударился так, что болью прошило весь скелет.

Хорошо, что под окном была земля, — думал Мирон, пока в глазах плясали золотые звёздочки. Голова кружилась — казалось, он уже никогда не сможет вдохнуть.

Дико, до визга, вдруг заболела правая рука — в горячке боя Мирон забыл, что слуга успел его ранить.

Наконец он смог расслабить мышцы живота, и воздух потёк в лёгкие благословенным прохладным потоком. Пахло влажной землёй и травой — непривычно, экзотически, напоминая о профессоре Китано и цветущей сакуре.

С момента падения прошло не более десяти секунд, но Мирону казалось, он успел прожить целую жизнь. Мысли летели стремительно, яркими вспышками оглушая сознание.

— Вставай, — голос раздался откуда-то сверху, из поднебесья. Раненую руку ожгло огнём.

Не в силах говорить, Мирон зашипел, но руку продолжали дёргать, и повинуясь этой настойчивости, он поднялся сначала на колени, а затем — на ноги.

— Ходу, — наконец он узнал голос Амели. — Соберись.

— Кажется, я ударился головой, — сказал Мирон, и понял, что слова звучат лишь у него в голове.

Перед глазами всё прыгало: зелёные кусты, ярко-красные цветы, в которых сознание опознало розы; белая, посыпанная песком дорожка, тёмные стволы деревьев…

Амели упорно тянула его за руку, но почувствовав, что Мирон вот-вот упадёт, закинула его руку себе на шею.

Он вновь зашипел — почему она всё время дёргает больную руку? Но сказать ничего не мог — во рту стоял кисловатый железистый вкус крови.

— Я прикусил язык, — сказал он, и опять вышло так, что слова были только в голове.

Потом его заставили перелезть через стену. Это было мучительно, непонятно и жестоко — кто-то тянул его за руки, продирая сквозь колючую проволоку, сквозь металлические пики, затем — еще одно падение.

Метров с шести, — определил Мирон. Сознание то и дело ускользало, но усилием воли он возвращал его на место. Не хватало еще остаться бесчувственным, в руках не пойми-кого…

Затем он почувствовал болезненный укол в предплечье — слава богу, здоровое; а через минуту сознание затопила ледяная ясность. Её острые кристаллы вытеснили муть из глаз, смыли боль — из головы, из рёбер, из раненной руки, и наконец-то Мирон смог оглядеться.

Рядом была стена. Сложенная из громадных каменных блоков, она уходила вверх и терялась в голубой вышине. Своим новым ясным зрением он различал трещины, крупинки раствора меж каменных блоков, побеги плюща, опутавшего железную балку, подпирающего стену… Рядом стояла Амели — всё в том же бальном платье. Подол выпачкан зелёным травяным соком, на уровне коленей — тёмные грязевые пятна.

За спиной Амели стоял незнакомец. Ассиметричное лицо с острыми скулами, мешанина волос, похожих на живых скользких змей, джинсовый пиджак сплошь утыкан колечками, булавками и заклёпками. Рукава закатаны до локтей, голая кожа рук татуирована настолько плотно, что рисунки кажутся чёрными нарукавниками.

— Что вы мне вкатили? — язык наконец-то послушался, и только прикосновения к зубам отдавались тупой далёкой болью.

— Армейский коктейль, — ответил парень с острыми скулами. — Половину дозы. На полной ты смог бы бежать, даже если б тебе оторвало ноги.

— Эй, от него откат длится, наверное, неделю, — проворчал Мирон. — Вы о моей печени подумали?

— Мы думали о твоей шкуре, — холодно заметила Амели.

Стоя прямо на улице, у всех на виду, она сдирала с себя платье. Чувак с татуировками уже протягивал ей джинсы и просторную толстовку.

— Нужно пройти три километра, бро, — сказал он, обернувшись к Мирону. — Только там можно будет сесть в подземку.

Мирон огляделся. Пастораль — именно так называют пейзажи подобного рода. Сиреневые холмы, узкая желтая тропинка между ними и поле красных маков. Клод Моне, — вспомнил он. — Не хватает дамы в белом с кружевным зонтиком…

— Сюда не пускают никакой транспорт, — пояснила Амели, натягивая толстовку. Мелькнули ослепительно-белые груди с твёрдыми коричневыми сосками, плоский живот… — Так что придётся прогуляться… — она испытывающе посмотрела на Мирона. — Справишься?

— Пошли уже, — буркнул он.

Место, куда вкатили армейскую сыворотку, горело огнём. И огонь этот распространялся всё дальше. Тянуло почесать плечо, но Мирон сдерживался: знал, что будет только хуже.

— Не так быстро, — остановил приятель Амели. — Надо всё подготовить…

Опустившись в траву, он совершил несколько загадочных манипуляций, в результате которых дёрн был откинут в сторону. Под ним обнаружился квадратный металлический люк. Ржавый, с неразличимым клеймом.

Незнакомец извлёк из внутреннего кармана пиджака фомку, подцепил крышку люка и с трудом приподняв, откинул в сторону.

— Ты первый, — сказала Амели. — Если что, Ринат подстрахует.

Мирон заглянул в люк. Оттуда пахнуло тёплым затхлым воздухом и сухими фекалиями.

— Канализация? — спросил он с опаской.

— Старая канализация, — уточнил Ринат. — С тех пор, как здесь были многоэтажки.

Он протянул что-то Мирону, тот узнал стандартный медпакет — тоже армейский. Сунул в карман смокинга. Шов на спине разошелся во время падения, и двигаться в нём стало намного удобнее.

— Последние двадцать лет ею не пользуются, — добавила Амели. — Всё давно высохло.

— Ладно, — сев на край, Мирон свесил ноги и нащупал первую ступеньку шаткой лесенки, уводящей в глубину. — Ладно…

Страха не было. Отвращение пополам с брезгливостью. А еще некоторое опасение, что Ринат захлопнет люк, как только голова его скроется из виду…

— У нас — тридцать секунд, — сказала Амели. — До того, как нас обнаружат боевые дроны моей матери.

Мирон перенес вес на ступеньку, спустился еще на одну и почувствовал, как на голову сыплется ржавая пыль — Амели спускалась следом.

Стараясь не слишком налегать на больную руку, он аккуратно переставлял ноги одну за другой, и через минуту почувствовал твёрдую поверхность. Фекалиями здесь пахло гораздо сильнее, но запах был действительно старый. Мёртвый.

Когда Амели встала рядом, светлый квадрат над головой исчез — люк захлопнулся.

— А он как же? — спросил Мирон, подразумевая приятеля Амели.

— Кто-то должен спрятать следы, — сказала она и вынула из кармана толстовки крошечный фонарик. Желтый круг света высветил мусор на полу, ржавые гнутые гвозди и пожелтевшие комочки бумаги.

Амели двинулась по узкой тропинке между стеной и довольно глубокой канавой, дно которой оставалось скрытым от глаз — там клубилась лишь тьма.

— Ты спланировала всё заранее, — сказал Мирон, снимая пиджак. Рукав намок от крови, с него даже капало.

Удивительно, почему у меня не кружится голова? — подумал он. Но затем решил, что армейский коктейль компенсировал и это.

— Не паникуй, — сказала девушка, развернувшись и ослепив его фонарём. — Здесь нас искать не будут.

Зажав фонарик в зубах, она отобрала у Мирона медпакет, рывком сорвала упаковку, развернула и наложила на рану антисептическую повязку.

Не смертельно, — вяло подумал Мирон, когда увидел длинную, змеящуюся от плеча к локтю царапину. Она была довольно глубокой — отсюда кровь. Но мышцы не были задеты.

Закрепив бинт, Амели сверкнула короткой улыбкой и пошла вперёд, в темноту. Мирон пошел следом. Смокинг пришлось натянуть заново, оторвав промокший рукав. Внизу было по-настоящему холодно.

Идти было тяжело: небольшой круг света мелькал впереди и того, что под ногами, он не видел. Чуть ускорив шаг, Мирон тут же наткнулся на спину Амели — больно стукнулся подбородком о её затылок.

Она пошла чуть медленнее, светя себе под ноги.

— Ты спланировала это бегство заранее, — повторил Мирон.

Глаза привыкли к тусклому свету и идти сделалось немного легче.

— Пути отхода всегда нужно планировать, — ответила та, не оборачиваясь. — Этот — всего лишь один из нескольких. В том сценарии, который случился, он был оптимальным.

— Тогда почему ты не спрашиваешь, удалось ли мне отыскать дневники?

— Потому что это не важно.

Мирон остановился. Амели продолжала идти, и он поспешил догнать девушку.

— Что ты сказала?

— Не важно, — повторила она. Плечи под толстовкой чуть поднялись и опустились. — Ты и не должен был ничего найти. Это был отвлекающий манёвр.

— Отвлекающий от чего?

Он не удивился. Наверное, был бы даже разочарован, если бы всё оказалось так, как она обещала в самом начале.

— Помнишь, я говорила, что файерволл снимают один раз в году, на день рождения матери.

— Для тебя было важно попасть в замок именно в этот день, — подал голос Мирон.

— Связь не односторонняя.

Мирон шагал несколько секунд молча, вспоминая и сопоставляя всё, что говорила Амели.

— Ты что-то отправила, — наконец сказал он. — Тем, кто присутствовал на празднике виртуально.

— Не я, — рассмеялась Амели. — Мой отец. Он единственный мог пользоваться гаджетами. Он провёз софт в своей коляске, и запустил его, пока мы с тобой отвлекали гостей и слуг, — послышался короткий смешок. — То-то они удивятся…

— Что? — Мирон споткнулся. — Что ты им отправила?

— Вирус.

— Вирус?

— Они лежат в Ваннах, так? — Амели прошла еще несколько шагов. — Вирус разрушит их нейронные связи. Они никогда больше не смогут выйти в Плюс.

— Ты сумасшедшая! — он схватил девушку за плечи и развернул к себе. По глазам мазнул яркий свет фонарика. — Ты могла их убить!..

— Очень на это надеюсь, — хмыкнула Амели. — Какая ирония, правда? Они не выходят из своих убежищ потому, что боятся заразиться. И вот — сюрприз-сюрприз… Вирус настиг их в собственных постелях.

Мирон представил… Сколько? Десятки людей, которые сейчас впали в энцефалическую кому.

— Зачем? — спросил он.

— Ну это же элементарно: они потеряли власть. Корпорации остались без лидеров, на бирже паника… Мы с тобой только что изменили мир, дружок. То, что случилось с Технозон, сейчас происходит с остальными.

— То есть, хакеры…

— Всё было спланировано до мельчайших подробностей. Когда мы выберемся на поверхность — это будет совсем другая реальность.

Амели пошла вперёд. Плечи её под серой толстовкой казались узкими и очень хрупкими.

Она не сумасшедшая, — думал на ходу Мирон. — Нет, вовсе не сумасшедшая. Она — анархист. Всё в лучших традициях: разрушить старый мир, чтобы на его костях построить новый.

— А что будет с Нирваной? — спросил он ей в спину. — Все те люди, что с ними будет?

— Ничего. Как ни странно…

— Почему странно?

Амели вновь остановилась и повернулась к Мирону. Фонарик она направила в пол — желтый круг высветил комочки пыли, какие-то мелкие косточки…

— Что бы ты ни думал, я — не убийца, — сказала она. — Я осознаю, что от Нирваны сейчас зависят миллионы. Миллиарды. Нельзя вот так просто выбросить их в Минус, не дав ничего взамен. Поэтому Нирвану поддерживают распределённые сервера: Платон успел построить достаточно.

— Платон? — Мирон взмахнул руками. — Так всё это затеял Платон?

— Отчасти, — кивнула Амели. Но самое главное… нам помогают Призраки.

— Помогают разрушить мир?

— Помогают оттащить его от края пропасти.

Сунув руки в карманы толстовки, Амели покачалась с носков на пятки. Профиль её выглядывал из капюшона белым серпиком, являя безупречную линию носа и подбородка.

— Идём, — тихо сказала она. — До темноты мы должны выбраться за пределы анклава.

…Откат от армейского коктейля настиг его где-то ближе к концу пути. Сначала он просто почувствовал усталость. Потом заболели рёбра. Затянутая в бинты рука начала пульсировать, будто в локте билось громадное сердце. А потом сознание помутилось, и он перестал понимать, где находится.

Они шли мимо платформ, заполненных палатками, картонными коробками, просто тентами из полиэтиленовой плёнки, под которыми сидели, спали, готовили еду какие-то люди. Играла музыка, визжали невидимые дети, где-то далеко перекрикивались женщины…

Временами накатывало ощущение, что он в Московском метро. Впереди неутомимо шагает Мелета, а в спину дышат Чёрные Ходоки.

Но Мелета оборачивалась, её лицо делалось холодной неподвижной маской, рассыпалось на тысячу осколков, и приобретало знакомые черты Амели.

— Город клошаров, — слышал он её голос. — Улицы Парижа опустели, зато здесь идёт настоящая жизнь…

Потом он не мог вспомнить: был ли этот низкий потрёпанный город наяву, или привиделся ему в лихорадке отката.

Наконец в лицо дунуло свежим ветром. Он пах мокрой пылью и дождём. Что характерно: на поверхности были всё те же палатки, кибитки, растянутая плёнка и люди, которые готовили еду на миниатюрных пьезоэлектрических плитках…

Очнулся Мирон, когда на лицо упала холодная капля. Всё дождь и дождь, — подумал он и открыл глаза. Над головой был серый провисающий потолок, сплошь покрытый крупными каплями конденсата. Одна как раз набухла, сорвалась и размазалась по его лбу.

Но лежать было тепло: застёгнутый до самого горла спальный мешок не давал пробраться к телу промозглому утреннему холодку. Что сейчас именно утро, Мирон понял инстинктивно, ориентируясь по серенькому свету, проникающему сквозь тент палатки.

В этот момент часть полога откинулась, и внутрь заглянула незнакомая женщина. С гордым арабским профилем, убранными под платок волосами, в длинной вязаной кофте и тёплой юбке. На вид женщине было лет пятьдесят.

Коротко улыбнувшись, она внесла в палатку поднос с высоким кувшином и двумя медными чашечками. Поставила его на пол рядом с Мироном и так же молча вышла.

В сыром воздухе поплыл запах кофе.

— Ммм…

Мирон только сейчас обратил внимание на соседний спальник. Из него вынырнула встрёпанная головка Амели, сонно прищурилась и улыбнулась.

— Пахнет кофе, — сказала она и выпростала из спальника руки — на девушке была всё та же серая толстовка.

Разлив густой коричневый напиток по медным чашечкам, одну она утянула к себе. Мирон взял вторую.

От яркого аромата, от горячих боков чашки руки его задрожали, и пришлось сделать усилие, чтобы не пролить кофе на пенорол.

— Без сахара, — отметил Мирон, сделав крошечный глоток. — Но всё равно очень вкусно. Пожалуй, это самый вкусный кофе, который я когда-либо пил.

— Его готовят в медной турке, на раскалённом песке, — сказала Амели. — Зёрна обжаривают и мелют непосредственно перед тем, как сварить… Хочешь еще?

Мирон кивнул и протянул чашку.

Рука не болела. Нет, не так: он её просто не чувствовал. Видел, как она двигается, как берёт раскалённую чашку, но ощущал, как посторонний предмет. Или протез.

Голова, рёбра — всё своё тело он ощущал, как нечто искусственное. Мозг подавал команды, конечности их исправно выполняли, но обратной связи не было.

— Где мы? — спросил Мирон, осушив вторую чашку. Сердце колотилось несколько быстрее, чем нужно, но это из-за кофеина, — решил он.

— В безопасности, — Амели встала, с удовольствием потянулась и посмотрела сверху вниз.

— Ссать охота?

Мирон понял, что мочевой пузырь вот-вот лопнет и тоже поднялся.

Вагончик биотуалета выделялся на общем фоне ослепительной нездешней белизной. Его бока были оклеены стикерами со значками санобработки, биозащиты и утилизации отходов.

Внутри оказался вполне современный санузел, душевая кабина с ионизатором вместо воды и зеркало с раковиной. В шкафчике обнаружилось множество одноразовых стерильных упаковок с зубными щётками и пастой, нижним бельём и предметами женской гигиены.

Ионизированный душ, конечно, не заменял водного, но всё равно Мирон почувствовал себя намного лучше. Вскрыв несколько упаковок, он почистил зубы, переодел бельё и носки. Осмотрел рану — по всей длине на неё была наложена цеплючка. Лапки многоножки прочно стягивали края разреза, не стесняя движений.

Намазав лицо депилирующим кремом, он с секунду раздумывал, не обработать ли и голову — волосы отросли, и лезли в глаза. Но всё же не решился.

Натягивая джинсы из сумки со значком армии спасения, немного поиронизировал над собой: всё ещё не всё равно, как он выглядит. В той же сумке нашлась клетчатая рубашка подходящего размера и кроссовки, завёрнутые в полиэтиленовую плёнку.

Отпечатаны на принтере, — сообразил Мирон, обуваясь. — Вместе со шнурками…

Когда он вышел, Амели разговаривала с той самой женщиной, что принесла кофе. Разговор шел по-французски — до Мирона долетел обрывок фразы.

Значит, мы всё ещё во Франции, — подумал он.

— Что это за место? — как только он приблизился, женщина, похожая на арабку, удалилась.

— Это — настоящий Париж, — сказала Амели, обводя рукой море палаток и тентов. — Здесь живут те, кого выселили из города, чтобы устроить там заповедник для избранных.

— Но… это было почти двадцать лет назад, — опешил Мирон.

— Здесь те, кому некуда больше идти, — сказала Амели. — После тридцатидневной войны население с двух миллионов сократилось до шестисот тысяч. Затем начали строить стену, а когда построили…

— Их что, просто выгнали?

— По-сути да, — кивнула девушка. — Полмиллиона человек выставили в чисто поле и велели устраиваться, как могут. Этот лагерь выстроен на деньги Технозон. Таким образом дед надеялся успокоить совесть. После его смерти общину поддерживает Хиномару-групп.

— Тоже успокаиваешь совесть?

Амели вскинула на Мирона полные ярости глаза.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — бросила она и направилась к вагончику биотуалета. — Ты обо всём мире ничего не знаешь, — добавила она, открывая дверь. — Просыпайся уже. Хватит жить с головой, засунутой в жопу.

Он остался один. Огляделся. Лагерь не выглядел временным. Всё здесь — развешанное на верёвках бельё, сытые собаки, застеленные разнокалиберной брусчаткой дорожки — говорило об основательности. О долговременности и незыблемости данного состояния.

Унюхав аромат жареного мяса, Мирон почувствовал, как забурчало в животе. И не просто забурчало: живот скрутило острой судорогой. Рот наполнился слюной.

Повинуясь древнему базовому инстинкту, он двинулся на запах.

Вокруг было довольно тихо: женщины — почти все в платках и длинных юбках — провожали его задумчивыми взглядами, дети смотрели с любопытством, мужчины, коротко оглядев, продолжали заниматься своими делами.

Запах шел от мангала, расположенного рядом с просторным тентом, под которым угадывался с десяток столиков.

Так вот как здесь поддерживается порядок, — подумал Мирон, увидев двух бородачей с автоматами за плечами. Те стояли у входа в импровизированное «кафе» и пристально смотрели на чужака.

Мирон собирался повернуться и уйти, когда один из бородачей улыбнулся и кивнул на ближайший столик.

Он подошел, сел. Почти сразу женщина, очень похожая на предыдущую, ту, что была с кофе, принесла блюдо с кусочками мяса, нанизанного на шампуры. От мяса шел такой аромат, что закружилась голова.

Тут же лежал нарезанный кольцами лук и круглая румяная лепёшка.

Мирон посмотрел на мужчин с автоматами — те стояли, повернувшись к нему спинами и о чём-то тихо переговаривались по-французски.

Тогда он начал есть. Первый кусок проглотил не жуя, как и второй. Потом уже хватило сил разжевать мясо, кинуть в рот пару колечек лука, откусить лепёшки…

— Так и знала, что найду тебя здесь, — к столику подошла Амели.

В первый миг Мирон её не узнал: девушка стянула волос в хвост, и эта причёска сделала её моложе лет на десять. Та же серая толстовка, повязанная вокруг талии, джинсы, сетчатая майка…

Слава богу, она надела лифчик, — подумал Мирон, бросая косой взгляд на бородачей.

Амели взяла лепёшку, посыпала её луком, сверху выложила несколько кусочков мяса, перегнула лепёшку пополам и откусила. Сок брызнул ей на подбородок, и девушка быстро слизнула его языком.

— Офигеть, как вкусно, — простонала она с набитым ртом.

— Интересно, что это за мясо? — спросил Мирон.

— Да какая разница? — пожав плечами, она облизала пальцы и потянулась за следующей лепёшкой.

И тут Мирон вспомнил…

— Подавился, да? — спросила Амели, хлопая его по спине. — Так ты жуй получше. Не жадничай.

— Где смокинг? — спросил он, прокашлявшись и отложив лепёшку. — Где чертов смокинг, в котором я сбежал с приёма?

Амели продолжала молча жевать.

— В нём кое-что было, — пересилив дрожь, сказал Мирон. — То, что я нашел в сейфе твоего деда. Ты не спрашивала, но я…

— Ты вот об этом? — достав из кармана толстовки томик стихов, она положила его на стол и подтолкнула к Мирону. — Это Басё, поэт хайку семнадцатого века. Дед его очень любил.

— Ты открывала книжку?

— Ненавижу стихи. Слишком много размазанных по пустому месту соплей.

Мирон откинул обложку и пролистал несколько страниц. С облегчением выдохнул: флэшка была на месте. Он ожидал, готовился увидеть пустое гнездо и услышать издевательский смех Амели, но на этот раз Судьба решила дать передышку.

— Думаешь, это и есть дневники твоего отца? — спросила она, заглянув в углубление.

— Не узнаем, если не найдём, как её прочитать.

— С этим я могу помочь, — задумчиво сказала девушка. — Но немного позже. Сейчас нам нужно серьёзно поговорить.

— О Призраках? — Мирон помнил, как Амели сказала, что именно они помогли совершить диверсию на правящую верхушку мира. И очень хотел знать, как такое вообще возможно.

После еды навалилась усталость. Но спать не хотелось: сказывался недавно выпитый кофе.

— О твоём брате, Платоне.

— О моём брате?

— Помнишь, я говорила, что он помог с Нирваной?

— Строить дата-центры он начал сразу, как только переселился в Плюс, — сказал Мирон. — Я знаю об этом от него самого.

— Да, но видишь ли… Некоторое время назад он пропал. Его нет нигде в Плюсе.