Динамический хаос

Глава 13

3.13

— У тебя нормальный кофе есть? — спросил Мирон.

И поймал себя на мысли, что боится. Какое послание мог оставить отец? Как он, Мирон, его воспримет? Что почувствует?

— Заказал, пока вы трахались.

— Эй, побольше уважения, — Мирон хотел дать парню подзатыльник, но сдержался.

— Да всё норм. Вы же взрослые, так чего париться-то?

— Надеюсь, у тебя в спальне нет никаких камер? — рассеянно спросила Амели.

— Конечно есть, — пацан глумливо захихикал. — А вы на что рассчитывали?

— Дашь потом посмотреть, — Амели подмигнула.

Мальчишка стремительно покраснел.

— Ну это… Вообще-то я их отключил. Я ж не извр какой-нибудь.

— А зря, — протянув руку, она провела ноготками по щеке мальчишки, перешла на шею — там, где билась жилка, запустила руку ему под майку… — Мог бы поучиться.

— Оставь его в покое, — Мирон убрал руку Амели с груди мальчишки. — А то у него эякуляция сделается. Одновременно с инфарктом. — Где, говоришь, нормальный кофе?

Капюшончик сглотнул, и замотавшись по пояс в плед, неловко поскакал к кухонному уголку.

Оказалось, он успел навести порядок. По крайней мере, выгреб все пустые банки, упаковки и прочий мусор. Стойка больше не была липкой и сияла светлым синтетическим шпоном. Раковина была девственно пуста. Лишь в углу громоздилась коробка, обляпанная стикерами с логотипом «Т-Z».

На стойке сверкало никелированными ручками и кранами нечто, похожее на кухонный комбайн. Мирон как-то подумывал купить такой: больше тысячи программных блюд, опция мультиповар, встроенная кофеварка. Но решил не связываться. Пришлось бы заморачиваться доставкой продуктов, холодильником…

— Вот, решил прислушаться, — смущенно пояснил пацан. — Научусь готовить. Так, на всякий случай.

Подставив под сопла кружки, он нажал пару рычагов. Машина загудела, в скрытых ферропластиковым корпусом потрохах что-то забулькало и в кружки полились черно-тягучие струйки. Запахло молотыми кофейными зёрнами.

— Молодец, — Амели взъерошила прозрачные волосы на макушке пацана. — Быстро схватываешь.

Кофе был именно таким, как хотел Мирон. Он пил его мелкими глотками, закрыв глаза и повторяя в голове последовательность Фибоначчи. Смех, конечно, но детское упражнение дало возможность отключиться от реальности хотя бы ненадолго.

— Итак, новости, — Капюшончик по обыкновению взгромоздился на высокий табурет, Мирон сидел рядом, Амели — напротив.

С завидным аппетитом девушка обгрызала оставшиеся от ужина крылышки — острые, пряные, коричневые от соуса. Подбородок, щеки, пальцы — всё у неё было в этом соусе. Мирон подавил желание слизнуть его с уголка ярких губ…

Чтобы не оказаться в положении Капюшончика — с замотанной в плед нижней частью тела — отвернулся к заклеенному плёнкой окну.

— Начинай с хорошей, — скомандовала Амели и с аппетитом хрустнула хрящиком.

— Флэшку удалось прочитать.

— Йоу, красава! — девушка протянула измазанную ладошку и хлопнула по ладони пацана.

— Но это не дневники Орловского-старшего.

Мирон почувствовал, как мышцы пресса сжимаются, будто в ожидании удара.

— Откуда ты знаешь о дневниках?

В голове мгновенно составился сценарий: мальчишку подкупила Минск-Неотех, или другие корпы, или еще кто-то, от кого Мирон прятался на протяжении шести месяцев… То, что пацан знает о дневниках… Это — оговорка по Фрейду, к оракулу не ходи. Он намеренно себя выдал. Зачем?

— Слушай, даже обидно как-то. Ты что, жопой слушал? Я же говорил: тот, кто обитает в Плюсе, один из левиафанов, разговаривал со мной. Забивал дорожки кода прямо мне в череп. Он сказал освободить вас из лап фашистов и переправить в Будапешт…

— Это я помню, — кивнул Мирон. Его немножко отпустило. Но всё же не до конца. — Я спрашиваю про дневники. Откуда ты знаешь про моего отца?

— Да блин, чел, включай уже мозг! Ты — Мирон Орловский, брат Платона Орловского. Он — Будда. Бодхисаттва, который открыл новый мир. Стал первым представителем электронной формы жизни.

Он говорит со мной, как с ребенком, — подумал Мирон. Но наверное, так мне и надо. Пацан прав: пора включать мозг.

— Нетрудно сделать крошечную очевидную параллель: твой папа носит ту же фамилию, — продолжил Капюшончик. — А про дневники — он называл их записями — сказал левиафан. Или, как ты его называешь, Призрак.

Мирон бросил короткий взгляд на Амели. Та безучастно обсасывала последнее крылышко, сосредоточив взгляд на точке в пустоте, левее Капюшончика.

Она-то сразу догадалась, — решил он. — А теперь хихикает про себя…

— Ладно, извини, — Мирон встал и отправился в обход барной стойки к кофе-машине — дополнительная доза кофеина будет очень кстати. — Я и вправду тормоз. Ступил.

— Но там вообще что-нибудь есть? — спросила Амели. — На флэшке?

— Это видео, — пожал плечами пацан. — Сильно ужатое. Какой-то японский старикан, говорит тоже по-японски.

— Ты перевёл?

— Приватное сообщение, не предназначенное для моих ушей? Разумеется.

— Отлично, — по её виду не скажешь, — подумал Мирон.

Это Такеши, — мысль была простая и очевидная, как кирпич. — В замке, принадлежащем Карамазову, в его личном сейфе, в томике любимых стихов… С какого перепугу я решил, что это — послание отца? Амели. Это она мне сказала. Тогда, в Минске, она сказала, что нашла отцовские дневники. Я и повёлся, как дурак.

Пора валить, — внезапно понял он. — Что нас связывает? Кроме хорошего траха?.. Общие скелеты в шкафу? Да не такие уж они и общие. Она меня использовала. Натянула, как одноразовую перчатку, покопалась в чужом дерьме, а теперь снимет и выбросит. Так что пора валить.

Он поднялся с табурета, и даже открыл рот, чтобы сказать: — Всё, мол, было круто, но пора и честь знать, — когда заметил её взгляд. Не просто заметил, а натолкнулся на него с размаху, с разбега, как на бетонную стену. Даже больно стало.

Она знает, о чём я думаю. И выжидает: как я себя поведу? Может, ей это важно. Или просто интересно. А скорее всего — просто наплевать. Собачка принесла палку. Больше шавка не нужна.

И в этот момент он ощутил… упрямство. Такое противное шебуршание за лобной костью, между глаз. Хватит. Хватит убегать.

Именно поэтому его и таскают за шкирку все, кому не лень. Кому надо БОЛЬШЕ, чем ему… Пойди туда, сделай то, принеси это… Да какого хера?

Заебали все.

Если он не будет убегать, если вцепится зубами и сам, по собственному желанию, начнёт распутывать этот клубок, ОНИ — кто бы это ни был — не смогут больше им помыкать.

Стоит начать принимать решения, и чужие указания идут по боку. Отваливаются, как грязь с колеса турбо-джета.

— Давай посмотрим, что там за старик, — сказал Мирон и направился к креслу Капюшончика. — Только вруби перевод. Не все здесь шпрехают на японском.

Картинка немного поморгала — сейчас синхронизируется — и вот перед ними Такеши Карамазов. Как живой.

Сидит в том самом кабинете — библиотеке со свитками. За спиной — сёдзи с видом на Фудзи. Да нет, — понял Мирон. — Не сёдзи. Створки ширмы распахнуты, и с галереи открывается РЕАЛЬНЫЙ вид на Фудзи-яму. А вишни в цвету и бамбук — так это японский садик во дворе замка.

— Здравствуй, внучка, — говорит Такеши и прихлёбывает из крошечной глиняной чашечки с крышкой. — Если ты смотришь это видео — значит, всё идёт так, как задумано. Поздравляю. Ты справилась.

Мирон смотрит на Амели в ожидании объяснений, но девушка только легонько поводит ладонью — потом, мол. Не мешай.

— Я записываю это послание перед тем, как навестить одного старого друга. Скорее всего, с этой встречи я не вернусь, — старик говорил буднично, словно сообщал, что собирается выйти в город, прогуляться а затем пообедать в модном ресторане. — Мы не виделись много лет, но сейчас я ощущаю настоятельную потребность его увидеть, и произойти это должно прямо сейчас.

Старик помолчал, словно размышляя над следующей фразой.

— Знаешь, с возрастом эта способность появляется как бы сама собой: вдруг понимаешь, где должен быть, и всё. Впрочем, как и другие вещи… С возрастом учишься экономности: делать только необходимое и лишь там, где должно. Впрочем я отвлёкся.

Он посмотрел прямо в камеру и Мирону показалось, что пронзительные, выцветшие стариковские глаза видят его насквозь.

— Я хочу попросить у тебя прощения, Орэн. За то, что не был рядом, когда ты во мне нуждалась. За то, что проявлял к тебе меньше нежности, чем ты заслуживаешь. Я был плохим дедом, — он опустил глаза, но через пару секунд вновь смело посмотрел в камеру. — Но я любил тебя, внучка. Всем сердцем, всей душой. И я всегда гордился тобой.

Возникла еще одна пауза, во время которой старик запустил руку во внутренний карман безупречного двубортного костюма, серого в тончайшую белую полоску — и вынул пачку бумаг, перегнутую пополам. С внутренней стороны угадывались ровные столбцы иероглифов.

— Это — документы на всё, чем я владею, — он потряс бумагами и небрежно бросил их на стол. — Не только Технозон, но и все дочерние фирмы, теневые корпорации, сопутствующие организации, мелкие предпринимательства, а также ключевые места в составе директоров. Все они принадлежат тебе. Несколько пакетов акций, пара замков — не в счёт. Ты же понимаешь: я должен бросить кость остальным родственникам. Но основное — моя империя, то, что я создавал всю свою жизнь — теперь твоё. Перед тем, как навестить друга, я завезу их к нашему поверенному, господину Кобаяши, и как только он поставит свою подпись, ты займёшь моё место. Король умер, да здравствует король! Прости, что тянул так долго — надо было сделать это гораздо раньше. Но видишь ли: мы, старики, не умеем не работать. Остаться не удел — для нас самое страшное, самое мучительное наказание. И вот мы придумываем бесконечные отговорки, причины, поводы — лишь бы как можно дольше оставаться у руля. Власть, как ты знаешь, развращает. А такая власть, которую я передал только что тебе — может просто уничтожить.

Теперь пауза длилась гораздо дольше. Мирон уже подумал, что сообщение закончилось, но Такеши вновь заговорил:

— -В глубине души я всегда желал тебе счастья, Орэн. Наверное, поэтому старался держать как можно дальше от управления Технозон. Но последние события… Кстати, поздравляю. Ты прекрасно справилась с Хиномару. Доказала мне, что ты готова. И не просто готова, но уже имеешь свою цель, свою программу и чётко видишь свой путь. Удачи тебе, внучка. Надеюсь, мой последний подарок поможет тебе добиться всего, что ты пожелаешь.

Такеши поднялся, твёрдой рукой отодвинул стул.

— Помни. Я люблю тебя. Прощай.

— И он отправился в монастырь к профессору, — ошарашенно сказал Мирон. — Сидел там, пил чай — зная, что через несколько часов ты его убьёшь.

— Вот такие мы, японцы, — на лице Амели не дрогнул ни один мускул. — Сами готовим свою смерть, а потом ждём.

Нет, всё-таки она что-то чувствует, — Мирон заметил на щеке девушки одинокую слезинку. Блеснув в отраженном свете экрана, она скатилась к подбородку и пропала. Притянув руку, он обхватил её плечи и притянул к себе. Почувствовал, что Амели бьёт крупная дрожь, и обнял покрепче. Поцеловал в макушку и прижался щекой к горячим волосам.

— Это парадокс, — подумал он, глядя в потухший экран. — Я влюбился в девчонку, которая у меня на глазах укокошила своего деда. Проткнула мечом.

— Значит, ты теперь самая богатая сучка в мире, — голос Капюшончика дрожал от возбуждения и восторга.

— Ключевое слово тут «сучка», — отстранившись, Амели пошла к барной стойке, порыться в бутылках с выпивкой, которые заказала еще вчера. Нашарив пачку сигарет, она закурила, выпустила дым из ноздрей и посмотрела по-очереди на Мирона и Капюшончика. — Что? Это ничего не меняет.

— Еще как меняет, — поднял брови Мирон. Подошел, плеснул себе мартини — лёд растаял, так что он просто бросил в стакан оливку. — Ты говорила, что всё досталось родственникам. Но на самом деле…

— Хиномару Групп владеет пакетами акций на сотни миллиардов коинов. Так что я и раньше была богата до чёртиков. И это тебя нисколько не смущало.

— Наверное, дело в Карамазове, — сказал Мирон. — Раньше я не представлял тебя на его месте.

— Технозон больше не существует, — сказала Амели. И горько добавила: — Так что и места никакого нет. Забыли. Проехали, — она повернулась к пацану. — Ты проверил то, о чём я тебя просила?

— Ночью объявили о банкротстве пятьдесят ведущих компаний. В самых разных областях — от производителей дронов, до инвесторов ферм соевого белка. Экономический баланс опрокинут на спину и дёргает в воздухе всеми четырьмя лапками. Точнее, бьётся в последних судорогах. Это лавина. Банкротство стольких компаний сразу потянуло за собой банки — они не смогут получить назад займы. Биржа лопнула, как мыльный пузырь. Люди — те, кто ещё имел работу — остались не удел, им нечем платить. Все будут сидеть дома и втыкать в Плюс. Это, скорее всего, перегрузит электростанции и полностью выведет их из строя, потому что запас прочности давно исчерпан. Пробки выбьет к ебеням у всего мира! Дроны попадают на землю, когда кончится заряд батарей. Люди от скуки и чтобы подогреть жратвы, начнут жечь костры, и тогда начнутся пожары, а без дронов мы не сумеем их потушить. Будут страшенные пробки — ведь все мобили тоже остановятся. Так что ни скорых, ни пожарных. Плюс тоже нагнётся. И скучающим толпам не останется ничего, как выйти на улицы. Чтобы снять стресс, они начнут громить витрины, растаскивать товары и драться между собой. Жители Ульев — а ведь они превратятся в ледяные бетонные короба — спустятся с небес и пойдут на приступ богатых предместий. Их начнёт отстреливать охрана, в города введут войска. Но вместо того, чтобы наводить порядок, солдаты начнут мародёрствовать — ведь так всегда поступают захватчики. К тому же, им давно перестали платить, а армейский паёк сидит в печенках. Белковые фермы протухнут, и ту еду, которую еще можно достать, будут брать те, у кого пистолеты больше. Улицы наводнят толпы умирающих от голода и холода, а также погибших в потасовках и перестрелках — ведь дроны встали, и трупы убирать некому. И вот тогда начнутся эпидемии… Снова начнутся психозы «нулевого пациента» и установится неомаккартизм, еще более свирепый, чем тридцать лет назад. Кризиса политического устройства просто никто не заметит… Мир распадётся на множество автономных подсистем, которые раньше называли Феодальными Княжествами. Начнутся крупные миграции из городов — жрать-то будет нечего. И на руинах расплодятся банды преступников и торговцев Дергунчиком и Крэком. Законы потеряют власть, и собственность будет распределяться по праву сильного… А потом придут зомби и всех сожрут.

Амели смотрела на Капюшончика с каким-то новым любопытством, в котором присутствовала немалая доля уважения. А Мирон испугался.

А ведь пацан прав, — думал он. — Он сам не представляет насколько, в своём священном безумии. Но он прав. Ведь зомби существуют. Пока что они таятся в тёмных уголках Плюса, называя себя китами и левиафанами. Но когда система рухнет, никто не помешает им выйти на улицы. Хаос, страх — они будут сеять их одним своим присутствием, порождая новую постапокалиптическую мифологию…

— Ты этого добивалась? — спросил Мирон, глядя на Амели. — Затевая с отцом ту аферу с вирусами, вы ждали именно такого сценария?

— Так это ты?.. — пацан даже снял очки, чтобы рассмотреть Амели как можно лучше. — Круто! Офигенно! Великолепно! Ну, не то, что ты обрекла на смерть миллионы людей, а то, как красиво это было проделано. Я имею в виду, вирус. Очень изящно. Весьма лаконично и с большим вкусом. Фанат, — он почти серьёзно поклонился. — Но можно, я не буду хвастаться? Как-то не хочется засветиться другом психованной стервы, устроившей геноцид. Ничего личного.

— Никакого геноцида не будет, — Амели закатила глаза, будто пацан сморозил очередную глупость.

И правда, чего это я?.. — Мирон тоже встряхнулся. — Пацана несло, как после килограмма зелёных яблок, а я расчувствовался. Дурак. Идиот.

— Какое-то количество людей погибнет, это неизбежно, — продолжила девушка. — Но будем считать это естественным отбором. Это как с наркотиками, помните? Когда их легализовали в две тысячи тридцатом по всему миру? Да, вымерло какое-то количество долбоёбов — тех, кто не в силах был справиться с соблазном. Преодолеть привыкание. У кого не хватило мозгов вообще не пробовать. Но остальные выжили. А многие так просто не заметили… И что в результате? Наркокартели схлопнулись сами собой, когда люди перестали покупать наркоту. Она изжила себя, стала просто не нужна. Кривая преступности пошла вниз, исчезли наследственные заболевания, связанные с употреблением наркотиков…

— А потом появились новые, — подал голос Мирон. — Вазопрессин, бетаметфениламин… Модельные, химически совершенные. Считается, они не вызывают привыкания. Ты просто встраиваешь их в свою жизнь, как утреннюю сигарету, как снотворное, как чашку кофе… А раз так делают все — значит, так и надо. Закон больших масс. С них НЕВОЗМОЖНО спрыгнуть, потому что никто этого просто не хочет.

— Ты же смог отвыкнуть, — сказала, глядя на него, Амели. — Ты спрыгнул с декса, и ничего. Жив.

— Да потому, что у меня ДРУГОЙ наркотик! — сам того не желая, закричал Мирон. — Я подсел на адреналин. На постоянный страх смерти. Я — тот долбоёб, что выйдет на улицу с дубинкой и примется крушить витрины. Это МЕНЯ ты обрекла на вымирание. Естественный отбор — так ты говоришь. Разумные люди, мол, просто посидят дома, пока дураки будут убивать друг друга на улицах. Но помнишь? Дронов ведь не будет. А значит, некому принести еду, свежую воду, медикаменты… Разумные люди сдохнут точно так же — просто не на улицах, а в своих долбаных кроватях.

— Этого не будет, — повысила голос Амели. — Фабрики не перестанут производить еду. Да, поначалу — самую простую, но её будет хватать на всех.

— Ну конечно, — ядовито заметил Мирон. — Ведь народу попросту станет меньше… Какую убыль населения вы закладываете? Пять миллиардов? Шесть?

— Дроны не перестанут функционировать, — упрямо продолжила Амели. — Заводы атомных батарей не накроются, они продолжат работу. Все, кто нужно, получат всё: еду, воду и лекарства. МЫ об этом позаботимся.

— И конечно же, будете определять: нужен данный конкретный человек, или нет? Кто будет распределять ресурсы?

— Будет запущена система равноценного распределения…

— Хуйня. Любая система прежде всего гребёт под себя. Обеспечивая сначала — своих сотрудников, затем — их окружение, затем — их друзей и тех, кто может заплатить. Остальные не в счёт. Они обречены.

— Челы, вы дали ход диктатуре покруче фашизма, — в полной тишине сказал Капюшончик. — Даже не знаю, что лучше: упасть вам в ножки и молить о пощаде, или подсыпать стрихнину в кофе. Хотя нет. Лучше я пойду, открою окно, и выброшусь со своего сто восьмидесятого этажа. Так оно будет гуманнее.

И снова он прав, — подумал Мирон. — Пацан прав: вина лежит на мне — ведь это я помог Амели… Тоже, что ли выбросится?

На миг он почувствовал дикое облегчение. Всё. Можно всё закончить прямо сейчас. Вот прямо в этот момент — просто сделать пару шагов к окну, открыть раму, и…

— Мы должны всё исправить, — сказал он, глядя на Амели. — Слышишь? Никакого такого пиздеца случиться не должно. Люди его не заслужили.

— Я и не думаю, что так будет, — тихо сказала девушка. — Просто мы с отцом решили подстраховаться на самый крайний случай.

— А ты в курсе, что исторически, когда доходило до кризиса, в девяноста восьми процентах случаев срабатывал самый худший сценарий? — спросил Мирон. — Как ты могла?

— А ты в курсе, что месяц назад погиб последний кит? — спросила Амели.

Мирон увидел в глазах девушки слёзы. Но нет, — решил он в следующий миг. — Показалось.

— Ты знаешь, что тигры больше не размножаются? Что горные гориллы все, до единой особи, покончили с собой — просто перестали есть. И никто не мог их заставить… А фитопланктон? Кокколитофориды — слышал такое слово? Всего лишь одноклеточная водоросль, которую поразил неизлечимый вирус. Она почти вымерла, и теперь диоксид углерода накапливается в атмосфере, создавая парниковый эффект…

— Парниковый эффект — это фэйк, — устало сказал Мирон. — Байка, которую придумали экологи, чтобы получать гранты. Ты бы хоть проверяла сведения, за которые бьёшься с таким остервенением. Ты сама говорила, что человечество — лишь тонкая плёнка мазута на поверхности лужи. Исчезни она — и планета всего за двадцать лет покроется непроходимыми лесами.

— Знаете, мне кажется, вы оба не правы, — подал голос Капюшончик. — Я что хочу сказать: никто не вправе решать, жить нам или умереть. Только каждый чел. Сам за себя. Диктатура, корпорации — всё это ёбаные паразиты. — Мир — вот что главное. Нам, блин, в нём ещё жить.

— Перестань материться, пацан, — бросила Амели.

— Значит, по остальным пунктам вы со мной согласны?

Мирону дико, до колик в животе захотелось свежего воздуха. Стены просторной Капюшончиковой берлоги вдруг сделались душными, потолок грозил обрушиться на плечи. Он больше не мог смотреть в глаза Амели. Не мог и не хотел. Поспешно схватив куртку, он буркнул что-то неразборчивое и почти бегом бросился к двери.

Удерживать его никто не стал.

Боже, как мне не хватает Платона!.. — подумал он, спускаясь в прозрачной кабине лифта к подножию Улья. — Его рассудительного голоса, его математически точных выкладок…

Плюс! — сообразил он внезапно. — Вот что мне нужно.

Не пройдя и пятидесяти метров от логова Капюшончика, Мирон обнаружил искомое: вывеску со стилизованным изображением Ванны и наушников-Плюсов. Логотип был незнакомым, но на это он решил забить. Какая, в принципе, разница?

Передняя была отдана под любителей «быстрого погружения» — одноразовые плюсы и удобные мягкие кресла позволяли в тихой приватной обстановке просмотреть новости, банковские счета, поработать… Мирон заказал «полное обслуживание».

Комната с индивидуальной Ванной была чистой, безликой и пустой, если не считать собственно Ванны — не самой последней модели, но вполне приличной.

Шкафчик для одежды, душевая кабина — Ванна не была оборудована смывателем геля.

Быстро раздевшись — чтобы не успеть передумать — Мирон шагнул в опалесцирующую зеленоватую жидкость, и вдруг ощутил сладкую дрожь предвкушения.

Как давно он не испытывал этого чувства! Отдаться волнам безграничного океана информации. Ощутить вседозволенность, гибкость и податливость киберпространства.

Закрыв глаза, он начал отсчёт: один… два… три…

— Привет, аллигатор.

Голос в голове раздался неожиданно. Будто Платон только и ждал, когда Мирон выйдет в Плюс. Ждал, раскинув щупальца по всей сети, настроив сенсоры на его ментальный отпечаток.

— Привет, крокодил, — ответил Мирон. — Нам нужно поговорить.

— Нам очень давно нужно было поговорить, — откликнулся брат. — Наконец-то ты пришел.