Дикий Восток. 1910. Часть 1

Глава 8

Хворостинин. 6 сентября 1910

Артём возвратился меньше, чем через час. Настала очередь Славки. Торопов, тем временем разомлев после бани, мужественно боролся с «Иваном Топильским» при помощи купленных заботливым другом папирос, сидя на стуле возле окна, поскольку диван означал сдачу без боя.

Так что, когда Вячеслав после помывки открыл дверь, в комнате можно было "вешать топор", причём, не один.

— Никитич, блин! Ты чё тут устроил? Как спать теперь будем? Форточку хоть открой! Душегубец!

Тёма, очнувшись, быстро затушил папиросу и, суетливо встав со стула, открыл заскрипевшее окно. Затем, усевшись на свою койку, скинул сапоги. Славка, тем временем, освобождал для себя кровать.

— Никита Никитич, а как бы Ваш вещмешок расположить получше? — Вопрос повис в воздухе. Славка посмотрел на друга. Тот мирно сопел, подсунув согнутую руку под голову.

— Ну ты, брат, и силен подушку давить. Рано ж еще. День на дворе. Еще и четырех нет… Хотя, да, он же на веслах упластался. Я-то за пассажира налегке. Ладно, раз такая пьянка, давай попробуем уснуть.

Славка разделся и лег на диван. Закрыл глаза, но перед мысленным взором бесконечной каруселью кружились образы прошлого, ставшего настоящим. Если для Артема перенос прошел почти незаметно, то для Хворостинина, буквально «болевшего» этой эпохой с самого детства, погружение в дореволюционный Омск стало настоящей бомбой. Сон не шел. Искрутившись на чистых простынях, Вяче измучился, не в силах преодолеть возбуждение, которое накачивало его кровь суматошной, буйной силой, с избытком перекрывая накопившуюся усталость.

«Да что я мучаюсь!» — родилась в его голове здравая мысль. — «Тёма спит. И пусть. А мне зачем? Возьму чуток денег и схожу, проветрюсь».

Быстро собравшись и старясь не шуметь, чтобы не разбудить спящего глубоким сном друга, Вячеслав достал шнурок из Тёминого вещмешка, привязал его за ключ. Затем, аккуратно закрыв дверь на замок, забросил ключ под дверь внутрь комнаты, оставив маленький кусок шнура торчащим снаружи. Это могло помочь вернуться, не разбудив друга, и в то же время Артём тоже мог выйти по необходимости. После Славка бодро поскакал вниз по широким ступенькам.

Никакого конкретного плана действий у него не имелось. Если кто-то разумный спросил бы его в то время, зачем и куда он направлялся, то Вяче просто не нашелся бы с ответом. Пожалуй, просто погулять, посмотреть. Время едва перевалило за четыре пополудни, и на небе все еще ярко светило выглянувшее из-за туч сентябрьское солнышко. Буйно растущая вокруг зеленая трава и листва на деревьях не подавали и признаков осеннего увядания. Золото березового листопада поджидало омичей впереди.

Проходя вдоль берега Омки вниз по течению, Славка собрался выйти к Любинскому проспекту. Послеобеденный дождь — обычное для этого времени года явление в Омске — оставил много неглубоких и еще почти прозрачных луж. Еще недавно сухая земля от набранной воды не слишком раскисла, а дощатые тротуары и вовсе преобразились, освободившись от привычной городской пыли и грязи.

Зато на самом проспекте царила почти чистота и благолепие. Булыжники мостовой блестели от влаги, рассыпая тысячи солнечных бликов, разве что лужи и здесь оставались на своих местах — нормальную канализацию пока в Омске сделать не удосужились.

В торговые лавки Славка заходить не спешил, зато от удовольствия изучения витрин отказаться не смог. Ведь в конце девяностых годов это искусство было практически утрачено. А жаль… Красиво украшенная витрина — значительная часть продажи. В начале двадцатого века стеклянные фасады магазинов были, конечно, не столь масштабны, как в эпоху позднего Союза, но всё же имели место быть.

И вот теперь Хворостинин брёл, вертя головой и изучая броские вывески и выставленные на всеобщее обозрение товары в витринах торговых заведений по обеим сторонам проспекта. Товары со всего света с широчайшим выбором по странам, производителям, качеству и ценам предлагались за наличные и в кредит.

Лавок всех направлений, сконцентрированных на ограниченном пространстве Любинского проспекта, хватало с избытком. Выбрать даже самому взыскательному клиенту действительно было из чего. Граммофоны, костюмы, чайные, скобяные, продуктовые… Но Славка почему-то остановился перед вывеской салона дамских головных уборов. Витрина на удивление оказалась почти не украшена. Но не эта аномалия приковала его внимание. А нечто прекрасное и отнюдь не прагматическое.

Девушка за окном расставляла и вешала товар на подставки и манекены, сделанные из дерева и папье-маше, вдумчиво осматривая и поправляя каждую шляпку. Её густые темные, вьющиеся крупными волнами волосы, уложенные по моде того времени в высокую прическу, открывающую лебединую шею, создавали потрясающий контраст с белоснежно-чистой кожей и яркими, чувственными губами. Огромные ярко-синие глаза в обрамлении пушистых ресниц и собольих изгибов бровей сияли каким-то неземным блеском и глубиной.

Тонкие черты лица выдавали в незнакомке скорее барышню из благородных, нежели простолюдинку. Это показалось ему странным… хотя, может, она хозяйка этого салона? Наряд девушки, пусть и идеально чистый, смотрелся скромно и просто. Белоснежная блузка с длинными рукавами. На шее, поверх воротника-стойки, скромная брошь на муаровой шелковой ленте, выполненная пусть и не без изящества, но украшенная лишь небольшой пластинкой шлифованного синего, в тон глаз лазурита. Темная и длинная, под грудь юбка в тон к ленте завершала наряд, точнее, видимую его часть.

Все вещи идеально сидели на красавице, выгодно подчеркивая тонкую талию, высокую грудь и стройные, округлые бедра. И не удивительно. При таких внешних данных почти любая одежда, даже мешок из-под картошки, смотрелся бы как минимум неплохо.

«Так хозяйки модных салонов не одеваются», — это Вяче мог сказать сразу и наверняка. Значит, прекрасная незнакомка — работница этого магазина. Или модистка, сама делающая дамские шляпки и подбирающая их к нарядам городских модниц.

«Надо обязательно купить ей новые наряды, достойные такой красоты!», — подсказывало ему разгоряченное воображение. «Только сначала необходимо познакомиться», — в мыслях Славка уже покорил красавицу. А разве может быть иначе, когда вам двадцать пять?

Он, словно прикованный, не мог оторвать от девушки взгляда и продолжал стоять, не замечая ничего вокруг. Мимо проходили люди, кто-то даже вполголоса посмеивался над странной фигурой, застывшей у окна, ехали экипажи, ломовые телеги, проносились лихачи, неспешно рысили всадники. А он все стоял и смотрел.

Синеглазая красавица по ту сторону стекла, естественно, не могла не заметить столь пристального внимания к своей особе. Но предпочла поначалу его игнорировать, упорно не обращая внимания на горячие и настойчивые глаза, неотрывно следящие за ней. Непослушный локон выбился из высокой прически и упал завитком на лицо, девушка привычным движением убрала его и продолжила свою работу.

Но потом любопытство пересилило, и она на короткое мгновение обратила взор своих прекрасных ярко-синих глаз на незнакомца. Их взгляды встретились, и он с восторгом ощутил: «Всё, пропал Вячеслав Хворостинин! Я нашел ее! Свою единственную!»

Вяче уловил, увидел или просто догадался, нафантазировал, а может лишь предположил — или все разом — большую глубину, разум, спокойную веру и одновременно терпение и стойкость в незнакомке. И эта внутренняя красота покорила его не меньше, чем прекрасные лицо и фигура. А красота девушки поистине не имела изъянов, при том, что она явно ее не подчеркивала и, даже напротив, старалась скрыть, насколько это возможно, ну, или просто не показывать. Нарочито простая прическа, наряд, манеры и жесты. Все скромно и сдержанно.

Сколько он так простоял, очарованный барышней по ту сторону витрины, сказать сложно, но точно несколько минут. Постепенно вгоняя девушку в румянец. «Надо зайти, познакомиться!» — снова метнулась в голове настойчивая мысль. Но тут события приобрели совсем другой оборот.

За его спиной раздался громкий перестук копыт, короткое, злое «Тппррру, чорт!», звук удара ног о землю, а затем кто-то с силой рванул Славку за левое плечо, едва не опрокинул его на землю. Упасть Хворостинин не упал, но вот развернуться его заставили. И только теперь он, силой вырванный из мира прекрасных грез, увидел прямо перед собой крепкого, молодого мужика в фуражке, с нафабренными, лихо подкрученными темными усами. В глазах его горела слепая злоба и кровожадная решимость.

— Ты чего творишь, урод усатый?! — невольно сорвалось у Вяче с языка.

Незнакомец к разговорам оказался явно не расположен, а молча полез в драку.

Славке в голову сходу прилетел удар, нанесенный умело и хлестко. Костистый, каменно-твердый кулак угодил ему точно в левое ухо, так что на миг голова пошла кругом и внутри загудело-зазвенело.

Благо, он успел немного отработать корпусом и смягчить нанесенный урон. Следующее действие Славки оказалось совершенно рефлекторным и, к сожалению, не обдуманным. Все произошло так быстро, что никто и не смог толком разглядеть. Левый кулак коротким прямым тычком расквасил усатому задире нос, а правый сокрушительно влетел со всей дури, точно снизу в челюсть противника, почти оторвав того от земной поверхности.

Этот прием в реальном деле действовал всегда безотказно. Если где-то не получалось разойтись миром, то у Хворостинина включался план «Б», «фирменная» и на деле единственная отработанная связка ударов — прямой слева, апперкот справа. Бил Вяче от бедра, доворачивая корпус и вкладываясь всем своим немалым — под сотню килограмм — весом тренированного тела.

Главный удар наносился в таких случаях снизу вверх незаметно и скрытно от глаз цели. Это было едва ли не главным условием успеха, как много раз повторял тренер: «Запомни, Славка, когда противник не видит, он не может подготовиться и получает максимальный урон. Потушишь ему свет и делай ноги. Это не бой в ринге. И не спорт. Правил нет. Главное — выжить».

На этот раз тотального успеха не вышло. То ли «бомбила» начала двадцатого века попался с очень уж крепким кочаном, то ли он оказался на редкость шустрым и сумел среагировать настолько быстро? Усатый, мешком обвалившись на грязные камни тротуара, в первые секунды просто лежал, выдувая из разбитого носа и рта кровавые пузыри. Глаза его бессмысленно таращились в бездонную синеву небес. Фуражка, слетевшая от удара, обнажила по военному коротко стриженные густые темно-каштановые волосы. Но, полежав несколько секунд на земле, к немалому огорчению Хворостинина тот принялся ворочаться и подниматься. Дико тараща при этом выпученные, налитые дурной кровью глаза, и силясь выругаться. А больше всего поразило Вячеслава то, что извозчик таки встал, немного покачиваясь на подгибающихся ногах. И даже пошел на него, без устали молотя воздух кулаками.

Место драки стремительно обрастало зеваками. Неподалеку послышались какие-то пронзительные свистки, впрочем, на публику, глазеющую на бесплатное развлечение, тревожные сигналы не произвели ни малейшего эффекта.

На этот раз Вяче отступил на пару шагов, а потом, подловив противника, качнул в сторону и пробил обутой в сапог ногой по голени наседающего медведем агрессора. Удар вышел сильным и точным. Кучер упал на колени как подкошенный, его лицо перекосила дикая гримаса боли. Но сдаваться он и теперь, получив столько урона, не собирался и пусть не без труда, но принялся снова подниматься. Славка собирался уже прописать еще один удар с ноги в голову осатаневшего и отказывающегося признавать поражение драчуна, но тут к противнику подоспела подмога.

Двое извозчиков, как раз проезжавших по улице и со своих облучков отлично видевших все происходящее, поспешили на помощь товарищу. Как и в бандитские девяностые, в начале двадцатого между «бомбил» всегда срабатывал принцип взаимовыручки и своего рода артельной корпоративности.

Один из них — коренастый и капитально заросший кустистой рыжей бородой заслонил товарища, с разгону сильно толкнув двумя руками Вяче в бок. А второй принялся помогать поверженному «коллеге» подняться. Дальше стало совсем «весело». Усатый, тряхнув разбитой головой, так что по сторонам полетели кровавые брызги, выхватил нож и, ковыляя, пошел на не готового к такому обороту хронопопаданца.

С тремя драться не имело ни единого шанса на успех и, значит, наступало время «приема номер два» — бегства. Вот только куда? Вокруг толпа, которая при виде ножа в руке извозчика замерла в предвкушении кровопролития. Пока Славка развернется, пока протолкнется сквозь плотные ряды зевак, его достанут в спину, тут и сомнений не оставалось, слишком уж сосредоточенно и кровожадно выглядел темноусый «водила».

А помирать вот так — задешево, в его планы не входило. Потому он после секундного колебания обнажил свою, только утром приобретенную финку. А сам горько пожалел, что не взял верный «Маузер», который сегодня уже здорово выручил на берегу Иртыша.

Извозчики стали обходить его с боков, оставив главную роль в предстоящей драме зачинщику побоища. Вид острой стали в руке противника притормозил новоявленных «помощников», но никак не повлиял на него самого. Изрядно избитому, с окровавленной и заплывающей от отека физиономией, казалось, ему все равно, пусть даже в руках врага появился бы и огнестрел. Злоба, жажда крови и ненависть совершенно затуманили его рассудок, превратив лихача в машину убийства.

И кто знает, как бы развивались события, но в этот момент на сцене появилось новое действующее лицо — прибыла полиция.

Служитель закона, непрерывно свистя, прошел, решительно расталкивая зевак, внутрь круга. Чуть отдышавшись и оставив свисток в покое, полицейский оценил ситуацию и решительно двинулся к чернявому. Следом за ним появились и двое крепких мужиков в фартуках и с бляхами — местных дворников, кои в те времена обязаны были всячески помогать службе правопорядка и доносить обо всех нарушениях, выступая в роли едва ли не сторожей и ДНД — добровольной народной дружины.

Вид страж порядка имел солидный и представительный. Рослый, разве лишь на несколько сантиметров уступая высокому, по местным меркам, Славке, кряжистый. Очевидно большой физической силы, властный, уверенный в себе.

Фуражка, не без ухарства одетая чуть набекрень. На черном околыше — серебряный герб Омска, на обтянутой белым чехлом тулье — кокарда. Из-под лакового козырька на толпу смотрели суровые серо-голубые, с прищуром, холодные глаза. Роскошные нафабренные усы его, пышные у основания, скрученные в тонкие, игольно-острые концы, которые держались строго параллельно земной поверхности. Черные, узкие погоны с красным кантом и дюймовым продольным серебряным галуном покоились на широких плечах.

Летний, без единого пятнышка и лишней складки, светлый двубортный мундир из ластика[1] на объемистой талии затянут черным матерчатым кушаком с красной окантовкой. С левой стороны от пряжки на нём висел тяжелый «Смит-Вессон» в черной лакированной кобуре рукоятью направо, к которой крепился шейный серебряный шнур. Серебряная перевязь через плечо с офицерской шашкой с темляком на черной ленте.

Серебристый свисток на металлической цепочке висел по правому борту мундира. Широкую грудь украшали две блестящие бронзой награды: легко узнаваемая медаль «За усердие» и вторая, которую недавний аспирант сразу не сумел определить — на черно-желтой ленте, с профилем какого-то пожилого лысого господина с пышными усами и бакенбардами. Завершали облик широкие черные шаровары с напусками и блестящие на солнце офицерские сапоги.

«Целый околоточный надзиратель? Откуда он здесь так вовремя? Судя по галуну на погонах, офицерской перевязи и шашке, точно он. Аналог армейского прапорщика, младший офицерский чин, выслужившийся из унтеров», — промелькнуло в голове у Славки. Он с надеждой смотрел на полицейского, рассчитывая на скорое завершение нелепой и глупейшей, в сущности, истории, в которую он сам, не понимая как, умудрился вляпаться.

— Слышь, Яшка, не дури, брось железку! — И видя, что тот никак не реагирует, рыкнул, — Кидай, сучий потрох, кому говорю!

Извозчик, до которого, наконец, дошел смысл приказа, и в самом деле остановился. Впрочем, нож он не бросил, а попросту упрятал под одежду.

— Так-то лучше, — удовлетворенно отозвался полицейский, — Чего тут у вас случилось? — И повернувшись к зевакам, громко, уверенным в том, что его слова будут без промедления исполнены, распорядился, — Господа и дамы, прошу не задерживаться. Расходитесь!

Толпа начала стремительно редеть. Только тогда правоохранитель снова обернулся к темноусому Яшке. А тот словно ждал.

— Здравия желаю, господин околоточный надзиратель! — Сплевывая кровавые сопли, постарался молодцевато и браво гаркнуть побитый извозчик.

— Твоими молитвами, Яша. А ты чего опять набедокурил? Допрыгаесси, отправлю тебя в кутузку, проветриться. Ишь, чего удумал, на моей улице с ножом играться!

— Простите, Фрол Фомич, бес попутал.

— Бог простит, — проворчал околоточный, — Садись в коляску, поедем в участок.

— Так точно. Будет исполнено! — неожиданно легко и без страха отозвался извозчик.

— А вы двое чего стоите? — сурово посмотрел городовой на вмешавшихся в драку дружков лихача.

— Ты с лошадьми побудь, а ты, — он просто ткнул пальцем в бородатого, — вроде грамотный? Поедешь с нами, дашь показания, как свидетель.

— Фрол Фомич, мы ж завсегда готовы. Дозвольте словечко молвить, — быстро сориентировался бородатый.

— Ну, иди сюда, поговорим. Отчего же и не поговорить?

И они встали кружком, вполголоса что-то обсуждая.

Пока околоточный надзиратель занимался усмирением разбушевавшихся «водителей кобыл», Вяче получил пару минут драгоценного времени. Надо было срочно действовать. Бежать — никаких шансов, значит, оставалось только послать весточку Артему.

«Вот это я попал…» с отчаянием мысленно простонал Славка. Оглянувшись по сторонам и наткнувшись лишь на череду безразличных, чужих лиц, он чутьем затравленного зверя уловил во взгляде уличного мальчишки-газетчика с полупустой сумкой отклик, одобрение, а, пожалуй, что и сочувствие.

— Малой, вот держи, — Вяче выгреб, не глядя, из кармана всю мелочь и ссыпал ее в подставленную ладошку. — Дойдешь до «Торговых номеров» в Грязном переулке и спросишь там Бекетова Никиту Никитича. Чернявый такой. Скажешь ему — Антона забрали в полицию. У него еще получишь рубль. А сейчас беги. — И Хворостинин подтолкнул мальчишку подальше из круга зевак.

— Околоточный надзиратель Канищев Фрол Фомич. — Подойдя к нему и не без подозрения оглядев, представился полицейский чин. И не дав Вяче слова сказать, потребовал коротко. — Проедемте в участок.

— Господин полицейский, на каком основании меня задерживают? Я лишь оборонялся от ничем не спровоцированного нападения этого господина…

— А мне надежные люди другое докладывают. В участке разберемся, кто и за что отвечать должен.

— Но позвольте…

— Ма-а-алчать! — рыкнул «участковый инспектор» и дернул Славку за рукав, без дальнейших разъяснений потянув к коляске.

Больше всего Славку поразило то, что в участок они всей компанией отправились на пролетке того самого извозчика. Никто не заковывал схваченного на месте преступления подозреваемого в наручники. Все выглядело почти семейственно, вели себя суровый страж закона и хулиган-кучер как старые знакомые. Зато Вяче сразу ощутил себя «под конвоем». Чем дальше, тем больше крепло в его душе чувство, что он попал в какой-то театр абсурда.

Мальчишка оказался не промах, поэтому, здраво рассудив, что за дополнительную информацию заплатят больше, побежал не по указанному адресу, а к полицейскому участку. Прибыть на место раньше экипажа с арестантом и занять удобное для наблюдения место ему не составило большого труда. Кто же лучше выросшей в родном городе ребятни может знать все местные подворотни и переулки?

Когда пролетка подъехала, все, кроме самого Канищева и Якуба зашли внутрь. Вернее, все, кроме нашего героя, которого грубо затолкали внутрь.

Извозчик же, спрыгнув с облучка, подошёл к околоточному.

— Ваше благородие, Фрол Фомич, благодарствую за помощь. — Он протянул деньги.

Полицейский огляделся вокруг и, никого не заметив, спокойно пересчитал и убрал в карман.

— Для старого сослуживца чего ни сделаешь. Почитай, ты мне почти как сродственник ведь. Эх, Яша, держался бы ты от этой девицы подальше. Не твоего она звания и чина.

Кучер упрямо покачал головой:

— Не могу без нее. Отец родной! Благодетель! Вы уж постарайтесь, чтобы этот бычок бодливый больше у салона не появлялся. Не то я за себя не ручаюсь. Убью, подлеца! Она будет моя! Только моя! И никак иначе!

После этого Яшка-лихач, резко махнув рукой, словно рубил с плеча, вскочил на передок коляски и, заливисто засвистав, укатил, подняв столб серой пыли. Надзиратель, раздраженно сплюнув, огляделся по сторонам и вошёл в здание. Улица опустела, а мальчишка бодро припустил по названному Славкой адресу, по дороге прикидывая, сколько можно получить с адресата ещё денег за дополнительные сведения.

[1] тонкая плотная хлопчатобумажная ткань атласного переплетения с гладкой блестящей лицевой стороной.

Уважаемые читатели, на этом ознакомительная часть книги завершается.