Дикий Восток. 1910. Часть 1

Глава 10

Варвара Белозерова. 7 сентября 1910

События прошедшего дня настолько повлияли на Якуба, что он, посчитав себя героем и победителем, вознамерился произвести «генеральный и победный штурм» доселе неприступной твердыни.

На следующий день Яшка приехал к салону г-жи Мериин и принялся ждать, устроив нечто вроде засады. Довольно рослый, стройный и крепкий, натуральный брюнет с выразительными, чуть навыкате, наглыми карими глазами, взирающими на мир с необъяснимым превосходством и ноткой презрения. Якуб Валерианович Оснецкий, будучи природным поляком, обладал врожденным гонором и спесью.

Сегодня он явился, нарядившись со всей возможной тщательностью и шиком. Котелок на голове, щегольские штиблеты, модный темно-коричневый, в тон волосам, костюм тонкой шерсти. Белоснежная сорочка, умело подобранный опытной модисткой галстук. Дорогой парфюм. Длинная золотая цепочка с брелоками, выставленная напоказ, идущая поперек яркой шелковой жилетки от пуговицы до кармашка с золочеными серебряными часами. В руках он держал искусно составленный букет белых роз и коробочку с лежащим внутри золотым кольцом, украшенным мелкими бриллиантами.

Когда Варвара появилась на заднем дворе то ли просто подышать воздухом, то ли по каким-то неотложным делам, Якуб вслед за ней вышел из-под темной арки проезда. Увидев расфранченного надоедливого ухажера, она нахмурилась и сделала движение, желая немедленно вернуться в лавку, но Оснецкий оказался быстрее и преградил ей путь. Без долгих вступлений признался ей в своих чувствах:

— Варвара Дмитриевна, мочи моей больше нет. — Он упал на колени перед девушкой и без остановки, на одном дыхании, выпалил. — Я благородный человек, происхожу пусть и из обедневшего, но старинного шляхетского рода. У меня есть дом, средства, вы будете жить в шелку и неге! Богиня! Люблю вас больше жизни! Окажите божескую милость, согласитесь стать моей женой!

Яков протянул Варваре букет, но видя, что та не спешит брать его в руки, просто положил цветы к ее ногам. В ответ девушка отступила на шаг, нетерпеливо и гневно сверкнув синевой очей. Не вставая с колен, он пополз за ней, раскрыв атласную коробочку и протягивая своей избраннице обручальное кольцо с отчаянной мольбой, горящей в глазах.

Это показалось Варваре Дмитриевне странным и тревожным, словно перед ней предстал другой человек. «Он помешался!» немедленно оформилась в прекрасной голове здравая и осторожная мысль. «Уйти, немедленно уйти отсюда!»

— Не смейте ко мне приближаться! Подите прочь, не желаю вас видеть! Не хочу иметь с вами ничего общего! — Негромко и твердо сказала барышня, отталкивая от себя руки навязчивого поклонника, еще надеясь, что у того проснется разум, но не тут-то было.

Получив отказ, самозваный жених совсем обезумел и вскочил на ноги, проявив при этом недюжинное проворство. Грубо схватив девушку за запястье, он резко притянул ее к себе, попытавшись поцеловать, и тут же отпрянул, получив звонкую пощечину.

Оплеуха пришлась слева по челюсти и щеке Оснецкого, только вчера пострадавшей от Славкиного пушечного удара. Защищая свою честь, била юная воительница от души, так что ее собственную ладонь обожгло болью от столкновения с каменно-твердой головой настырного поляка.

Удар, пусть и не особо сильный, угодил точно по больному месту, вызвав у того недолгую потерю ориентации в пространстве. Зрение Яшки помутнело, все тело охватила слабость, голова заполнилась пронзительным, неумолчно-давящим гулом.

Варя, мгновенно оценив эффект от своей хлесткой затрещины, не растерявшись, вырвала руку из ослабевших, но все еще цепких пальцев кучера и бегом бросилась к черному ходу в магазин. За порогом ее ждала, поджав узкие губы, сама хозяйка — мадам, или, как ее все называли, фрау Ангела Мериин, наблюдавшая всю сцену через приоткрытую дверь.

— Оценив ваш несомненный талант и вкус, я приняла вас на службу, Барбара, а вы так беспардонно компрометируете безупречную репутацию моего благопристойного и респектабельного заведения. — Не сдержавшись, и словно желая подчеркнуть важность своих слов, она добавила на немецком. — Sie haben mich und meinen Salon kompromittiert!* Вы уволены. И впредь попрошу устраивать личную жизнь и разыгрывать интрижки подальше отсюда. Вот расчёт, — она достала из ридикюля пятирублевку и протянула её задохнувшейся и мгновенно вспыхнувшей от оскорбительных и несправедливых обвинений девушке.

Справившись с обуревающими чувствами, подталкивавшими её дать резкую и решительную отповедь надменной немке, Варвара, как можно спокойно и сдержанно, ответила, предпочтя оставить последнее слово за собой:

— Прекрасно. Можете не беспокоиться, больше я у вас не появлюсь. Прощайте. — Гордо ответила мадмуазель Белозерова. На мгновенье ее охватило сильное желание не принимать деньги или вовсе бросить их к ногам чопорной дойчефрау. Но здраво рассудив, что средства заработаны честным трудом и к тому же будут совсем не лишними в их с матерью стесненных обстоятельствах, приняла ассигнацию из рук г-жи Мериин. Подхватив свою шляпку и сумочку, она без промедления покинула шляпочный магазин через парадный вход. Выйдя прямиком на Любинский проспект, она сразу повернула к Железному мосту, твердо намерившись поскорее оказаться в стенах родного дома, десять лет назад выстроенного отцом на одной из тихих улочек, стоящего по другую сторону Омки Ильинского форштадта.

Выстукивая частую дробь каблучками по брусчатке, она раздраженно и решительно пообещала себе впредь ни в какие торговые заведения и конторы не наниматься, как бы ее не упрашивали и каким бы жалованием не завлекали. «Буду давать частные уроки. Пойду корректором или даже наборщицей в издательство. А может, и вовсе начну писать статьи для газет…» — мысленно перебирала она собственный, не такой уж и обширный список вариантов получения дохода.

Как ни старалась Варвара идти быстрее, не желая новой встречи с лихачом-извозчиком, нарушившим то, что на английском удачно называют «прайвеси»*, иначе говоря, неприкосновенность границ её надежно охраняемого и сберегаемого личного пространства. Но тот, позабыв обо всех приличиях и вконец распоясавшись, пустился бегом за своей «богиней». И быстро нагнал Варвару.

Спасало ее пока что, на собственный взгляд, лишь то, что здесь, в самом центре города, в разгар дня их окружало множество прохожих, а поблизости и вовсе стоял знакомый городовой.

Яшка, вновь оказавшись рядом с предметом своего страстного обожания, уже не замечая ничего вокруг, выбросив ставший ненужным букет и небрежно сунув в карман обручальное кольцо, постарался снова ухватить непокорную красавицу за руку и остановить.

— Постой, никуда ты от меня не уйдешь! Ты моя! — Приблизившись, горячечно зашептал он.

— Трофим Иванович, — громко обратилась Белозерова к городовому, уклонившись от очередной попытки Оснецкого поймать ее запястье и демонстративно игнорируя его. — Помогите. Этот мужик, кажется, обезумел. Избавьте меня от его нестерпимого хамства. Прошу вас.

Городовой, громко откашлявшись, промедлив поначалу, но видя, что поляк никак не успокоится даже на глазах у всей приличной публики, идущей по проспекту, безо всякой охоты сделал шаг и встал между лихачом и объектом его безудержной страсти.

— Слышь, Яков Валерианыч, охолони. Нехорошо. — Неожиданно уважительно и мягко принялся он увещевать разошедшегося «жениха», — Всё как есть доложу Фрол Фомичу о твоих безобразиях.

Слова, обращенные к откровенному хаму и хулигану, сама манера речи обычно строгого и сурового стража порядка настолько поразили Варвару, что она несколько мгновений оторопело стояла, не понимая, что происходит вокруг и как такое возможно. Оснецкий же, не обращая никакого внимания на уговоры городового, продолжал рваться к своей «невесте», пытаясь обойти Трофима Ивановича, но рук пока не распускал и в драку с полицейским, неизменно перекрывающим ему путь, не вступал.

— Иваныч, уйди от греха. Иначе всем худо будет. — Сипло прорычал Якуб, отталкивая руками служителя закона.

У Вари появилось ощущение, что полицейский начинает уступать, словно испугавшись угроз. Она, отойдя на несколько шагов, оглянулась, ища пути спасения. И с огромной радостью и облегчением увидела приближающийся казачий конный патруль, во главе которого ехал двоюродный брат ее матери, есаул Владимир Черкасов.

— Дядя, Владимир Исидорович, как же я вас рада видеть, — Еще издали начала она приветственно махать рукой и вымученно улыбаться.

— Здравствуй, Варвара Дмитриевна. Давненько не встречались, а ты все хорошеешь и хорошеешь. Все ли у тебя, племянница, слава Богу? — Огладив пышную седоватую бороду, спросил, подъехав поближе, казачий офицер. — Как сестрица моя поживает, Елена Георгиевна? — Еще раз оглядев взволнованную девушку, отметив и близко стоящего городового, и удерживаемого тем франта, он задал новый вопрос. — Не случилось чего? Нужна ли моя помощь?

— У мамы все хорошо, она будет рада, если вы заглянете к нам на чай. И да, дядя. Меня преследует этот обезумевший человек. И я никак не могу сама избавиться от него.

Обернувшись к ординарцу, он распорядился:

— Говоров, сопроводишь мою племянницу, мадмуазель Белозерову, куда она укажет и мигом назад. Понял?

— Есть! Как не понять, ваше благородие.

— Исполнять! — Обернувшись к Варе, Черкасов продолжил. — Варвара Дмитриевна, все будет в порядке. На днях заеду к вам. Поклон матушке.

— Благодарю вас, Владимир Исидорович, обязательно передам. Будем ждать.

— С Богом. В добрый путь.

Подождав, пока племянница и сопровождающий отойдут подальше:

— Охолони. — Жестко, тоном, не терпящим возражений и пререканий, приказал есаул. — Или ногайки отведаешь. Узнаю, что еще раз заступишь дорогу моей сродственнице, не сносить тебе, извощик, дурной головы. Пшел отсюда!

— Не пугай, не те времена нонче! — попытался огрызнуться гонористый поляк.

— Что ты сказал, курвин сын? — изумился есаул. — Да я тебя! — И, дав коню шенкелей, резво наехал на упрямого строптивца, силой удара отбросив на несколько шагов и едва не сшибив того с ног. Будь для разгона больше места, кто знает, глядишь, и зашиб, затоптал бы своим аргамаком наглеца до смерти… — Ну-тка, братцы…

Яшка, ошеломленный силой удара и быстротой расправы, растерянно и молча стоял, потирая ушибленную грудь, не понимая, что делать.

Черкасов, видя, что щеголеватый и расфуфыренный мужик не желает слушать приказа, уже собрался приказать казакам схватить и отвезти строптивца для начала в кордегардию, где уже без лишних сантиментов от души выписать плетей за неподчинение воинскому начальству.

Но тут Оснецкий, словно очнувшись, весь как-то сгорбился, заметно побледнел, разом растеряв наглый и самоуверенный вид. Пятясь, он отступил еще на несколько шагов.

— Так-то лучше. — Заметив перемену в кучере, удовлетворенно отметил есаул, давая знак своим бойцам, уже готовым скрутить хама, остановиться.

Якуб, с бессильной злобой блеснув налитыми кровью глазами, на этот раз промолчал в ответ. Развернувшись, он медленно побрел по дороге к оставленной в подворотне пролётке, загребая еще недавно блестящими штиблетами уличную пыль. На душе его было пусто и черно.

— Ежли моей не будет, то и ничьей! — Дал он себе жестокий и страшный зарок.

Есаул, дождавшись, пока дебошир скроется в арке ворот, на прощание, бросив исполненный презрения взгляд на стоящего поодаль и никак себя не проявившего городового, пригрозил тому плеткой:

— Трус хуже изменника.

И дав резвому коню шенкелей, завернул поджарого гнедого аргамака на Шпрингеровскую*, в сторону Крепости.

Казаки патруля стройной колонной последовали за своим командиром, скаля зубы в ухмылках и насмешливо поглядывая на незадачливого жениха и пристыженно опустившего голову стража порядка.

*Прайвеси — все аспекты частной жизни, индивидуального бытия человека: интимный мир, сферу личных отношений, неприкосновенность частной переписки, дневников и т. д.

*Шпрингеровская — ныне Партизанская. Одна из старейших улиц города, идущая от берега реки прямо в центр Омской крепости.

* Sie haben mich und meinen Salon kompromittiert. — Вы скомпрометировали меня и мой салон (нем.).

Егор, в очередной раз успев бойко расторговать весь запас газет в своей укладке, как раз собирался бежать за новой пачкой, когда увидел вылетающую из лавки мадмуазель Белозерову. Он, было, окликнул ее и даже для верности помахал ей рукой, но она все равно его не заметила.

Удивившись такому повороту дел, парнишка уж было хотел обидеться на прежде неизменно приветливую и добрую барышню, но тут увидел бегущего за ней следом Яшку-лихача с изрядным, пусть и замазанным пудрой бланшем на щеке.

Дальнейшее Егор наблюдал стоя совсем близко и готовый в случае крайней необходимости встать на защиту Варвары Дмитриевны, хоть и понимал всю тщетность и даже опасность такого вмешательства, и в который раз попеняв себе на собственную тщедушность и слабосилие.

Когда все разрешилось благополучно, он не без облегчения выдохнул и задумчиво почесал в затылке, размышляя, что же теперь делать?

Догонять Варвару — точно ни к чему, проследить за извозчиком? А что толку? Да и за то время, что он стоял, Оснецкий успел выехать из арки на проспект и, не мешкая, зло прикрикнув на жеребца, погнал свою коляску на гору. Его роскошный, сияющий лаком и начищенной до блеска бронзой, экипаж, запряженный статным, чистой крови орловским рысаком в щегольской сбруе, увешанной звонкими бубенчиками, катился, мягко принимая выбоины булыжной мостовой дутыми шинами, унося своего дважды битого хозяина подальше от места его позора, в сторону городского базара.

Так что больше и думать нечего, пришлось бежать к издательству, за очередной порцией свежей прессы.

— Ну, вот мы и пришли, — с облегчением вздохнула Варя, добравшись до дома, после чего обернулась к казаку и горячо его поблагодарила.

— Спасибо. Не знаю, чтобы я делала, если бы не вы с дядей.

— Да что вы, барышня, — сконфузился провожатый. — Нам это совсем не трудно, можно даже сказать, приятно.

— Не желаете ли чаю?

— Благодарствуйте за предложение, а только господин есаул велели мне сразу же возвращаться. Он у нас страсть какой строгий, так что не обессудьте.

Договорив, он почтительно приложил ладонь к мохнатой папахе, как бы отдавая честь, после чего лихо, почти по цирковому артистично, развернул коня и, залихватски-оглушительно свистнув от избытка чувств, вихрем помчался по пыльной улочке.

Мадмуазель Белозерова, попрощавшись с сопровождавшим ее казаком, поднялась на крыльцо и открыла дверь. Родной дом встретил ставшей привычной, особенно после отъезда брата, тишиной. Оставив шляпку в полутемной прихожей, по длинному коридору прошла прямиком в кабинет отца. Сюда Варя перебралась уже больше года назад, сразу после окончания гимназии, сделав своей резиденцией и обителью. Спала на диване, занималась, читала, временами принимала учеников, приходящих на уроки.

Три широких окна с узкими простенками, смотрящие на густые кусты сирени, входная дверь напротив и печь-голландка, облицованная белыми изразцами, в углу. Одна из боковых стен полностью отдана под книги, на другой во всю неохватную ширину развернулся огромный восточный ковер с висящей ровно по центру шкурой снежного барса, добытого отцом на охоте в предгорьях Гиндукуша во время экспедиции в Туркестан. Вокруг густого бело-пятнистого меха дикой кошки размещалась целая коллекция азиатских сабель, кинжалов и ножей. От всего этого клыкасто-когтистого, смертоносно-опасного и бритвенно острого великолепия исходил едва уловимый, но стойкий запах дикого зверя, шерсти и старого железа.

Она уселась в кресло, стоящее за тяжелым, крытым зеленым сукном рабочим столом и, расстегнув несколько верхних пуговичек на блузке, откинулась всем телом, прижавшись к прохладной коже спинки затылком. Прикрыв глаза, некоторое время просто сидела так, стараясь окончательно и полностью прийти в себя, вернуть душевный мир и покой. Выходило плохо. В голове настойчиво кружились мысли и образы пережитого недавно.

В какой-то миг так явственно представился навязчивый ухажер, что ее непроизвольно передернуло от омерзения и злости. Захотелось крикнуть всему миру: «За что вы так со мной?! Оставьте в покое! Просто уйдите! Не смейте прикасаться ко мне, не пачкайте своими похотливыми взглядами!» Но никто ей, конечно же, не ответил.

Чтобы совладать с бурей эмоций, Варя открыла верхний ящик стола и вынула два необыкновенно четких фотографических снимка. Первый — 1882-го года с еще совсем юным губернским секретарем Белозеровым. Сделанный в Туркестане в восьмидесятых годах 19-го века, где Дмитрий Сергеевич в чине 13 класса начинал свою службу. Приехал он туда вскоре после героического и победного похода армии Скобелева, завершившегося взятием Геок-Тепе и присоединением туркменских земель к Империи.

В охотничьем костюме, с тяжелой винтовкой в руках, гордый и довольный над только что добытым им лично «царским» трофеем — тем самым горным барсом, чья шкура и теперь украшала стену кабинета. Таким запечатлел его фотообъектив.

Отец Вари был с юных лет страстным охотником и метким стрелком, любившим и понимавшим оружие и повадки дикого зверья. Позднее он и детей обучал огневому бою и премудростям выслеживания дичи. Примером тому может послужить история о том, как, несмотря на горячие возражения супруги, Елены Георгиевны, он предпочел купить дочери на восьмилетие не куклу, а пневматическую винтовку.

За годы службы в Центральной Азии отцу Варвары удалось собрать замечательную коллекцию восточного оружия. С ней и десятком тяжелых стопок книг, получив новое назначение, Белозеров-старший и перебрался в Омск.

Вскоре холостой коллежский секретарь обзавелся семьей, а спустя еще два года — в 1891, родился их с женой долгожданный первенец — чудесная, улыбчивая, спокойно-молчаливая синеглазая малышка, с первого взгляда и навсегда покорившая сердце отца.

К началу 20 века Дмитрию Сергеевичу удалось собрать необходимый капитал для постройки собственной, пусть и небольшой, городской усадьбы в элитном Ильинском форштадте[3]. Так что наступающий 1903 семья встречала с роскошно-пышной ёлкой, увешанной игрушками, конфетами, яблоками и мандаринами уже в собственном доме. И все бы хорошо, но словно из раскрытого ящика Пандоры на Россию хлынули бесконечной чередой беды. Японская война, Цусима, потеря Порт-Артура, Кровавое Воскресенье. Началась революция. Забастовки, стачки, протесты и демонстрации, восстания и уличные бои, а вместе с ними и настоящая безумная эпидемия политических убийств в Российской Империи[1].

Второй фотоснимок был сделан в самом модном омском ателье 10 октября 1906 года. Папа, мама, пятнадцатилетняя Варвара и ее младший брат — тринадцатилетний Николка. Все вместе, дружные, улыбающиеся и счастливые несмотря ни на что. Так вышло, что именно эта фотокарточка стала последней общей для семьи Белозеровых.

Пятнадцатого декабря 1906 года трое террористов набросились на недавно назначенного в Акмолинскую[2] область генерал-губернатора Литвинова. Белозеров-старший, шедший под руку с дочерью по заснеженной улице, оказался лишь случайным свидетелем трагедии. Но постарался помешать действиям стрелявших и, несмотря на то, что сам был безоружен, решительно бросился на помощь гибнущему генералу.

Он почти успел ухватить одного из нападавших за руку, но, получив от его подельников несколько пуль в упор, упал, сраженный, на снег. Революционеры, «исполнившие приговор народа», скрылись. Преступников пытались преследовать, но решительно настроенные убийцы безжалостно расстреляли полицейского и случившегося поблизости приказчика. Позднее их так и не нашли.

Варя потом несколько месяцев не могла прийти в себя, часто плакала, ей снились кошмары. Постепенно боль от потери самого близкого ей человека стала если не слабее, то привычней. Нет, она не ушла, а словно свернулась где-то в самой глубине юного сердца, лишь иногда болезненно напоминая о себе. И все же память об отце всегда утешала и давала Варваре Дмитриевне силы.

Вот и теперь, она долго вглядывалась в родные черты и, едва заметно шевеля губами, еле слышным шепотом делилась с дорогим ее сердцу образом отца своими бедами и заботами.

С тех пор минуло почти четыре года. Варвара успела окончить с отличием Первую омскую женскую гимназию. Из неловкой и угловатой девочки-подростка она преобразилась в настоящую красавицу. Брату недавно исполнилось семнадцать[4]. Он уже несколько лет был страстно и бесповоротно влюблен в авиацию. Узнав, что в Киевском политехническом институте уже пять лет действует воздухоплавательный кружок[6], он без колебаний подал туда документы, успешно прошел вступительные испытания и умчался на скором поезде в третью столицу Империи.

Они остались с мамой вдвоем. Жить приходилось на пенсию, выделяемую по смерти чиновника 9 ранга (титулярного советника) Империей семье, потерявшей кормильца. Сумма выходила невеликая — сорок рублей в месяц. На скромную жизнь вроде бы и хватало, даже постоянную прислугу — кухарку могли себе позволить.

В этом, 1910-ом году, Варвара рвалась, вслед за братом, ехать учиться. Стать врачом или ученым-химиком, или фармацевтом, но на оплату образования и проживания вдали от родного дома разом для двоих детей отцовской пенсии уже не хватало. Что делало вопрос поиска работы или службы, с перспективой накопления необходимого запаса средств, принципиальным и насущным.

Время не ждёт, этот урок она вынесла из трагической гибели отца раз и навсегда. Следовало успеть как можно больше сделать и достичь. Между тем возможность выгодно выйти замуж «за человека со средствами и положением» ее совершенно не привлекала. Так что вариант личной карьеры представлялся Варе единственно приемлемым.

Поставив фотографии перед собой, она вынула все из того же ящика еще два предмета. Свой дневник и тяжелый револьвер отца. Ухватившись обеими руками за гладкую рукоять, она навела тяжелый ствол на воображаемую цель, взвела курок, явственно представив себе Яшку, и без колебаний нажала на спуск. В тишине неожиданно громко и металлически сухо щелкнул боёк. Оружие по настоянию мамы обычно лежало незаряженным. Но теперь Варя достала пачку золотистых патронов и умело снарядила все гнезда в барабане.

«Пусть только попробует еще раз прикоснуться ко мне! Смогу за себя постоять! Сама! И дядю просить не стану!». Воинственно поглядев за окно, словно там уже стоял Оснецкий, она угрожающе качнула пистолетом. И… осторожно убрала его обратно на полку, со вздохом подумав, что «Смит-Вессон» все же слишком велик для ее руки, и лучше бы приобрести небольшой револьвер. Вот только где на такую покупку найти денег?

Варя встала и прошлась мимо высоких, под самый потолок, книжных шкафов, скользя взглядом по длинным рядам томов, стоящих на широких, дубовых полках, поблескивая сквозь зеленоватое стекло двустворчатых дверок золотым тиснением корешков. Фамильная библиотека Белозеровых собиралась более ста лет.

Начало коллекции положил прадед — герой трагической для русской армии битвы при Аустерлице. В том сражении молодой поручик спас знамя своего полка от позорной участи быть захваченным торжествовавшими победу французами[5].

Спустя годы, в победном и славном для русского оружия 1813, уже майор и кавалер Белозеров привез из Парижа не долги, как многие из господ офицеров, а целое собрание книг, включая и весьма древние тома, которые к началу двадцатого века окончательно превратились в библиографическую редкость и обладали немалой ценностью.

Книг собралось действительно много. По всем отраслям знаний и на разных языках. Латынь, древнегреческий, старославянский, французский, английский, немецкий и, большей частью, русский. Точные науки, география, философия, история, политэкономия, религия. Поэзия, альбомы, с роскошно выполненными копиями величайших произведений искусства, начиная от античности и до новейших времен. Множество папок с нотными записями. Толстые стопки журналов.

И, конечно, художественная литература от классики до новейших детективов о Шерлоке Холмсе и фантастические истории Жюля Верна, в том числе и любимая книга брата — зачитанная им и его друзьями до дыр — «Робур-Завоеватель»: о чудесном винтокрылом электрическом летучем корабле и ее смелом изобретателе.

Сколько замечательных дней и ночей провела Варя за чтением этих произведений — не счесть… Для нее эти солидные тома были друзьями, с которыми так хорошо вести задушевные беседы, внимая голосам их именитых авторов.

Дмитрий Сергеевич любил и умел играть в шахматы. И делал это умно, изящно и артистично. Особенно нравилось маленькой Варе наблюдать, как папа берет фигуры сильными, но при этом аристократично тонкими, длинными пальцами, словно нависая кистью и плавно захватывая щепотью. А затем медленно и раздумчиво переставляя, словно завершив небольшой полет. Была в этом для неё какая-то неизъяснимая и притягательная красота, от чего хотелось попробовать играть самой.

Иногда отец устраивал турниры со своими друзьями, но куда чаще предпочитал звать дочь, обладавшую не по-детски трезвым и быстрым умом. Летом они усаживались на веранде, долгими зимними вечерами — поближе к печке. Раскладывали небольшой, переносной, искусно сделанный по специальному заказу столик, с шестьюдесятью четырьмя выложенными из заморского черного и белого дерева полями, расставляли точеные, изображающие древних воинов, фигурки, и устраивали долгие партии, одновременно обсуждая или пересказывая друг другу очередную прочтенную книгу. Это было их время. Все знали, что в эти часы лучше их не отвлекать.

Николка и мама — Елена Георгиевна — особым интересом и пониманием строгих законов шахов и матов, движений ладей, слонов, коней и пешек не отличались, предпочитая заниматься своими делами. А для «папиной дочурки» и Дмитрия Сергеевича эти часы и минуты обладали некой, невыразимой словами, притягательностью, являя своего рода таинство общения самых близких по духу людей.

Варвара с детства обожала шоколад. Отец, прекрасно осведомленный о необоримой страсти дочери, использовал эту ее слабость для общей пользы. Конечно, заботливые родители и сами давали бы своему любимому первенцу сладкое, соблюдая меру, само собой, но тут выходил двойной плюс.

Отец ставил хрустальную вазочку с конфетами в блестящих обертках и всякий раз, когда дочь делала сильный ход, разыгрывала удачную комбинацию, сводила в ничью или тем более побеждала в очередной партии, ей торжественно позволялось взять приз — шоколадное угощение.

Варя в эти мгновенья никогда не спешила. Она, улыбаясь, брала нежными пальчиками конфетку, аккуратно разворачивала яркий фантик и принималась, с несказанным удовольствием, есть свой законный приз.

Многоуровневая, интеллектуальная и такая разнообразная игра живо интересовала маленькую Варвару. Но, повзрослев, всерьез увлечься шахматами она не захотела. Да и страсть к сладкому пропала после гибели отца — разом и начисто.

Варвара по моде того времени являлась девушкой спортивной, что весьма поощрялось в их гимназии. Круглый год верховая езда и частые охотничьи походы с отцом. Зимой катание на коньках в саду «Аквариум». Летом занятия лаун-теннисом. Играла она азартно, ловко и смело. Когда же на матчи приходил папа, что случалось не часто, все получалось у неё особенно хорошо.

В такие часы и минуты она ощущала особый подъем сил, огромную радость. Она совсем не уставала, стремительно бегала по площадке, почти летая с ракетой[7] в руках, и попадала, отбивала, разила наповал. Её не удавалось остановить никому, даже самым именитым и сильным соперникам. Отец, обычно очень занятый, не любил говорить, что придёт, предпочитал незаметно вставать в задних рядах, наблюдая за игрой, но это всякий раз с огромной силой воодушевляло его детей и помогало им побеждать.

Изящные искусства являлись еще одной сферой ее интересов. Живопись, особенно графика, музыка во всех ее проявлениях — от исполнения сложных пьес на рояле до регулярных походов в оперу и на концерты симфонических оркестров. Но куда сильнее привлекали науки. Биология, химия, физика, математика давались гимназистке-отличнице Варе Белозеровой необычайно легко, она налету схватывала внутреннюю логику формул и теорем, сложные закономерности преобразования веществ.

Но, как уже было сказано выше, скромный бюджет осиротевшей семьи просто не позволял обучаться двоим[8]. Потому Елена Георгиевна — мать Вари, приняла твердое решение, пользуясь отсрочкой для девиц в получении пенсии до двадцати одного года, дать возможность сыну — Николаю, получить образование, а затем, найдя себе место, он должен будет помочь сестре, обеспечив ей жилье и содержание на время учебы.

Альтернативой такой со всех сторон разумной, но невероятно долгой отсрочке исполнения замыслов и надежд Варвары Дмитриевны, оставалась только возможность самой заработать на университет.

С этой целью она и устроилась в шляпочный салон фрау Мериин. Явившись по протекции своего гимназического учителя рисования, который настойчиво отрекомендовал Варвару Белозерову как обладательницу отменно-безукоризненного вкуса и тонкого, художественного восприятия, она получила работу, где увлеченно занялась оформлением витрин, полок и манекенов с готовыми комплектами нарядов. И даже сама конструировала шляпы и навивала ленты, перья и прочие элементы украшений для дамских головных уборов. Это получалось у нее лучше всех.

И все бы замечательно, если бы не одна почти непреодолимая трудность. К эффекту, производимому на мужчин ее внешностью, Варя уже успела привыкнуть за последние два года, когда ее красота раскрылась, явившись миру со всей неизбежностью и окончательностью монаршего вердикта. Тут не могли помочь никакие ухищрения. Разве что носить темные очки или подвязывать подбородок платком, словно болеешь флюсом…

Бесконечные взгляды, тонкие намеки — она просто с ледяным молчаливым презрением игнорировала. Тем более что в дамском салоне мужчинам делать было совершенного нечего, и это заметно облегчало ситуацию.

Но недавно, к несчастью, появился лихач-извозчик, возомнивший о себе бог весть что, и настойчиво принявшийся предлагать себя в кавалеры, буквально не давая Варваре проходу. Поначалу все шло почти прилично. Бывший лейб-гвардеец держал дистанцию, томно вздыхал и, лишь время от времени проезжая по проспекту, придерживал вороного напротив витрины шляпочного салона, стараясь зацепить глазами взгляд девушки. Добившись своего, тут же сдергивал с головы картуз, кланяясь ей. Это вынудило девушку все время либо отводить взгляд от улицы, либо смотреть в пол, когда возникала нужда оформлять витрину.

Радовало ее лишь то, что брат уехал и не мог даже случайно вмешаться в происходящее. Ведь это могло привести к мужскому выяснению отношений и даже дуэли или ожесточенной потасовке. А в этом деле Яшка слыл даже среди лихой и дерзкой кучерской братии буйным и злым до драки, доселе непобедимым бойцом. Что он мог бы сотворить с тонким и совсем юным Николкой, Варя не хотела и думать, твердо решив, что если Оснецкий станет опасен, она лучше лично разделается с ним, как с бешеной собакой. Но доводить до такого ей вовсе не хотелось. Впереди была огромная и счастливая, полная прекрасных мгновений жизнь. И ее следовало прожить как можно звонче, светлее, служа родине.

Ей искренне хотелось помогать людям, делать настоящее дело, быть полезной обществу и стране. И меньше всего в этом была какая-то пафосно-картинная поза или забота о собственной карьере и личном благополучии. Вот о чем со всей искренностью молодой души думалось и мечталось Варваре Дмитриевне в девятнадцать лет. Вот что составляло предмет ее непрестанных забот и интересов.

Впрочем, это не отменяло желания опрятно и достойно выглядеть. Носить красивые, модные вещи и соответствовать своей гордой фамилии и благородным предкам.

К сожалению, обстоятельства, связанные со все возрастающей досадно-ненужной и мешающей ей настойчивостью поляка-извозчика, возомнившего себя едва ли не потомком древнего шляхетского рода и ровней Варвары Белозеровой, привели к вчерашнему досадному инциденту и сегодняшнему скандальному увольнению.

Вспомнив уличную драку, причиной которой она косвенно оказалась, Варя досадливо поморщилась. Это было лишним и совсем не нужным. Но то, как рослый и плечистый незнакомец ловко и смело разделался с Яшкой, особенно теперь, после всего произошедшего, доставляло ей некоторое мстительное удовлетворение. А припомнив свою такую удачную оплеуху, выданную лихачу, она так явственно представила себе растерянное и ошеломленное выражение рожи Оснецкого, что, не сдержавшись, прыснула со смеху.

Понятно, что такой феерический эффект стал возможен благодаря вчерашнему сокрушительному удару незнакомца. Мысли поневоле и словно сами собой перескочили на него. Она не увидела в этом совершенно неизвестном ей человеке грубой назойливости. «Он» смотрел не так, как другие. Уважительно, спокойно и без малейшего оттенка пошлости или вожделения.

«Он» столько стоял и смотрел, что она в какой-то момент не смогла удержаться и из любопытства подняла глаза. Взгляды их встретились. Нет, никакого мгновенного чувства, как обычно пишут в романах, никакой особой искры в этот миг между ними не случилось. Но в его глазах она прочла не только восхищение, но и разум, и глубину.

«Хотя, быть может, я сама это придумала? Вздор. Что можно разглядеть за секунду? Не придумывай», — решительно приказала себе. И тут же мысленно возразила. «Но признайся, пусть одет незнакомец был как приказчик, но в нем ощущался порядочный и воспитанный человек из общества. И если мы увидимся вновь, тогда…» она не стала договаривать даже мысленно, потому что и сама не могла сказать, что будет «тогда».

— Сейчас важно другое, — негромко и твердо произнесла она, глядя на фотографию отца, — Папа, мне нужен доход и служба. На частных уроках много не заработать. Что же мне делать?

Варя, накручивая длинный локон на палец, задумчиво оглядела кабинет, в котором почти все осталось по-прежнему, за вычетом трех вещей: большого зеркала с пуфиком у окна, мольберта и игрушечного коттеджа.

Аккуратный деревянный домик с крышей и двумя печными трубами привезли специально для нее из Франции. Сделал этот красивый жест старый друг отца, прежде служивший с ним в Туркестане. Направляясь из Петербурга в Харбин по Великому Сибирскому Пути, он заранее запланировал встречу в Омске с Дмитрием Белозеровым и его семейством, заготовив для всех прекрасные подарки.

Коттедж состоял из пяти комнат, разместившихся на трех этажах. Обои, мебель, зеркала, картины, канделябры, кукольные фигурки членов аристократического семейства и их прислуги, камины, окна с портьерами на открывающихся передних створках дома-ящика и даже маленькая собачка на кухне.

Тогда, в семь лет, получив подарок, она пережила такую нежданную радость, и от того особенно глубокий и всеохватный душевный подъем, что запомнила это особое чувство на всю жизнь. Теперь, спустя двенадцать лет, повзрослев, Варвара, конечно, совсем позабыла о куклах, но память о том волшебном миге осталась. Потому и домик перекочевал вслед за ней в новые апартаменты. В том числе и как память об отце.

Что-то зацепилось в ее голове при взгляде на старую игрушку, которую она в свой черед твердо намеревалась передать собственной дочке или дочерям… Словно отец напоминал о чем-то важном и очевидном. Точно! Как она могла не сообразить?

— Папа, я ведь могу обратиться к твоему старому знакомому Леониду Федоровичу Минееву! Там, конечно, требуются топографы. Но, может быть, он, в память о товарище и коллеге, найдет место для его дочери? Помнится, раньше Леонид Федорович у нас почасту бывал. Вот только давненько не заходил. Что и понятно. Зачем это ему? Решено! Завтра же пойду просить места! К тому же он, как я слышала, недавно выслужил чин коллежского асессора и теперь заведует технической частью Переселенческого правления. Пусть и не самый значительный класс табели о рангах, а все-таки. Их высокоблагородие. Тем более, это совсем рядом, на Костельной. Далеко ходить не придется. Попрошусь в писцы или машинистки.

Приняв решение, Варя даже ощутила внутреннее облегчение, словно сняла камень с души. Она и не замечала, как давила на нее неопределенность. Зато теперь все стало ясным и понятным. Есть цель — надо действовать!

[1]эпидемия политических убийств — по различным оценкам в период с 1901 по 1912 год в России в ходе развернувшегося террора было убито и ранено свыше 17 тыс. человек. В 1906–1907 годах «политическое насилие» достигло наибольшего размаха. По данным полиции, в среднем в день погибало до 18 человек. Гибли по долгу службы не только жандармские приставы и, как тогда принято было говорить, нижние полицейские чины, но и министры, губернаторы и их заместители, генералы и строевые офицеры, священнослужители, врачи, инженеры, изобретатели, купцы и коммерсанты, волостные старосты и простые рабочие.

[2]Акмолинская область — Омск и омский уезд формально входил в обширную Акмолинскую область, но фактически все органы управления оставались в Омске, так что там одновременно находились и областные, и краевые власти (всего Степного края).

[3]Ильинский форштадт — небольшой район старого Омска вокруг Пророко-Ильинской церкви и генерал-губернаторского дворца. Границы его — угол стрелки Иртыша и правого берега Оми, улица Аптечная (сегодня часть К. Маркса), часть улицы Новая (от угла Кадетского корпуса) и Никольского проспекта от площади у Никольского казачьего собора.

[4]исполнилось семнадцать — в царской России пенсия умершего отца на мальчика выплачивалась до достижения им 17 лет. Для дочери — 21 года.

[5]в битве 1805 г. при Аустерлице французы захватили 30 русских знамен. «Знамя было в опасности, его спасли поручик Белозеров и подпоручик Готовский. Видя, что французы бросаются на развевающееся знамя с намерением захватить его, поручик Белозеров и подпоручик Готовский с небольшой кучкой людей смело отбили французов, затем сорвали полотно с древка и таким образом вынесли его из боя. За свой подвиг офицеры эти получили ордена Святой Анны 3-й степени. Из книги «Краткая история 11-го Гренадёрского Фанагорийского Генералиссимуса князя Суворова полка. 1790–1890».»

[6] В Киевском политехническом институте императора Александра II с 1905 года существовала «Воздухоплавательная секция» механического кружка, организованная профессором Н. Артемьевым, учеником Н. Е. Жуковского. В 1908 году из секции выделился кружок математика и энтузиаста воздухоплавания Н. Б. Делоне, членом которого и стал Игорь Сикорский.

[7]ракета — Racquet (англ), принятое в начале двадцатого века наименование теннисной ракетки.

[8]Дмитрий Сергеевич Белозеров — потомственный дворянин, служил с 1882 по 1906 гг по гражданскому ведомству сначала в Туркестане, затем в Омске — в Акмолинском областном переселенческом правлении в чине титулярного советника. Пенсия ему полагалась при полной выслуге 85,80 рублей. Но выслужил он только 16 лет, что давало право только на половину от этой суммы (не более 60 руб). Семье после его гибели досталась половина от этой суммы плюс от второй половины по трети на каждого из несовершеннолетних детей. 1/3 Варваре и 1/3 брату. После отъезда Николая им с матерью полагались — 30+10=40 руб в месяц (было 50).