Дикий Восток. 1910. Часть 1

Глава 17

08.09.0910, поздний вечер, Омскъ

— Бегом в коляску! — По-армейски твёрдо, но не громко скомандовал заметно нервничавший от затянувшегося ожидания Артём.

— Тёмыч, откуда такое счастье? — Славка обрадовался, узнав голос друга.

— Тихо! Всё потом. — Артём хлестанул коня, и пролётка резко стартовала в сторону Омки. Но не прошло и минуты, как Артём, натянув котелок поглубже, скомандовал:

— Славка! Прыгай! Лошадь понесла! Не слушается поводьев!

Друзья кубарем раскатились по сторонам дороги, а неуправляемая коляска, дребезжа колесами, быстро скрылась в вечернем сумраке улицы.

— Бежим отсюда! — Артём потащил друга по закоулкам между домов. Вскоре они вышли к железному мосту через Омь.

— Так. Теперь спокойно. Мы идём через мост.

Их тёмная одежда пришлась очень кстати. Приятели перешли через Омку по гудящему под ногами стальному настилу и выбрались на Дворцовую. Прямо перед ними возвышался белый генерал-губернаторский дворец, над квадратной башенкой которого реял государственный флаг, у входа стоял казачий караул. Слева, гордо вознеся зеленые купола, стояла Ильинская церковь, справа, в квартале от них, расположилась гостиница «Европа». За ней по той же стороне улицы начиналась украшенная длинной колоннадой монументальная громада кадетского корпуса.

— В чём дело, Ар… Никита Никитич? Куда мы идём? — Славка пытался вернуться к роли Антона Андриановича.

— Знаешь что, друг сердешный, — начал Тёма, всерьез злясь на товарища. Теперь, когда дело было сделано и напряжение начало отпускать, из него сами собой полезли сдерживаемые прежде эмоции. — По твоей милости нам теперь и идти-то некуда. Позади Фрол, впереди Седой. А мы как гвоздик в ножницах — посередине.

— А про Фрола ты откуда знаешь? — Удивился Славка.

— От верблюда. — Артём вспомнил виденного давеча на рынке верблюда и злость почти улетучилась. — Потом расскажу. Но сегодняшний день нам дорого обошёлся. Сейчас вопрос, где мы и куда нам идти. Ночь уже скоро.

Он достал часы.

— Уже почти восемь.

— Уууу… Да ты времени зря не терял… Смотрите, как модно прибарахлился. — Мягко пошутил Вяче.

— Хорош ржать, линять отсюда надо, пока Фрол облаву не объявил. Он уверен, что у тебя есть деньги. Поэтому в городе нам теперь небезопасно.

— Положим, ему сейчас не до того. Мы ж с ним столкнулись только что. Он ворвался в номер, с револьвером наперевес, ну, я встретил его. Потушил свет господину Канищеву. Качественно.

— Блин! Вот так поворот. Не думал, что он такой борзый… Ну и поделом, менту позорному. Только при таком раскладе нам в гостиницы и «номера» теперь не с руки идти, там полиция первым делом будет искать. Двух таких симпатичных граждан непыльной наружности… Твою приметную «физию» и габариты они уже хорошо знают, а мой фейс со слов приказчика «номеров» всяко «срисуют». Сам понимаешь, нападение на сотрудника при исполнении… это не кот чихнул.

— Не виновен, — пожав плечами, напел Вяче, — что он лишь жалкий мент, ему друг всякий кент… Это так, в порядке поэтического отступления. А если по делу, то не думаю, что он там от лица власти «исполнял». Скорее, свои личные гешефты выкруживал. Но в одном ты прав на сто процентов. Лучше нам, от греха подальше, смотаться на тот берег Иртыша. Здесь атмосфера слишком сгустилась…

— Как? Пешим ходом, блин, аки посуху! На лодке выгребать против течения — это еще то удовольствие. А ночевать на природе и кормить комаров как-то не хочется. Здесь оставаться, во-первых, чревато, во-вторых, просто негде. Паром уже всего скорее не работает. Темно. Как мы ещё можем перебраться?

— Есть ещё поезд. — Рассудительно отозвался Славка. — Только я расписания не знаю. Стоит дойти до городской станции и сориентироваться. На крайняк — возьмем извозчика и доедем до большого вокзала. Они-то и ночами работают.

Заход солнца в Омске — явление прекрасное и протяженное, такова особенность Севера. Ярче всего это проявляется на границе лета и осени, когда в тёмно-синем небе, подсвеченном из-за горизонта лучами солнца, выходят на парад высотные серебристые облака. Зрелище, поверьте, завораживает не хуже Северного Сияния. Но сейчас сезон уже прошёл.

И солнце прячется за горизонт с каждым днём всё раньше. Так что на город, несмотря на непоздний час, медленно и неотвратимо надвигалась ночь. Фонарщики, вооружившись лесенками и маслёнками, принялись зажигать немногочисленные уличные фонари вдоль главных улиц.

В этот самый час наши герои, перейдя разводной Железный мост, прошли по Дворцовой*, и уже вовсю бодро вышагивали по Атаманской* в сторону городского вокзала. В те времена он располагался поблизости от современного здания Транспортной академии на месте сквера «30-летия ВЛКСМ».

По пути они пересекли Перевозную* и с сожалением увидели, что паром уже встал на прикол, огни на нём погашены, а вокруг ни души.

— Тема, темень такая, хоть глаз коли. Че-то мне тревожно. Финку мою полицай так и не вернул. Иду как голый, право слово. Дай «Маузер», будь человеком.

— Нафига тебе ствол? Опять на приключения потянуло… — проворчал Торопов, скидывая сидор с плеча и развязывая стяжной узел на горловине.

— Не, больше никаких приключений, тише воды, ниже травы. Но если ребята подойдут и спросят закурить или выяснить, как дойти до библиотеки — опять на кулаках объяснять — не хочу.

— На этот случай у меня мэсээлочка припасена, точил ее с утра, так что хоть брейся, до того остра.

— Ты с этими своими живодерскими историями завязывай. Саперная лопатка — это даже не оружие, это — ужас. То ли дело пулька малокалиберная. Шансов одвухсотить почти ноль.

— Птица-говорун отличается умом и сообразительностью. — Сварливо отозвался на шутку друга Артем. — Балаболка. Вот, держи свой «товарищ-маузер» и пошли уже.

Славка не стал застегивать кобуру на поясе, а просто сунул плоский и компактный пистолет в карман брюк. Теперь ему и в самом деле стало много спокойнее.

*Любинский проспект, Дворцовая и Атаманская улицы — сегодня улица Ленина

*Перевозная улица — сегодня улица Масленникова

Прошагав немного дальше и выйдя к реке, лишенной и намека на набережную, друзья с радостью увидели стоящий под парами небольшой черный паровозик с большими кроваво-красными колесами, окутанными облаками белого пара. Сразу за открытой всем ветрам будкой машиниста, толкаясь буферами, стоял тендер, доверху заполненный пилеными бревнами. Весь пригородный состав — четыре прицепленные за тендером деревянных двухосных вагончика. Первый — с несколькими маленькими, зарешеченными оконцами, дверью в середине и надписью БАГАЖЪ — определенно предназначался для перевозки вещей за вычетом ручной клади. Остальные три — пассажирские.

Поезд стоял почти над самым урезом воды. Из окон вагонов струился слабый желтоватый свет от заранее зажжённых проводниками масляных светильников.

Сам городской вокзал, неярко освещенный несколькими фонарями, смотрелся сказочным теремком с небольшой узорчатой башенкой по центру и террасой, укрытой широким козырьком, опирающимся на ряд деревянных столбов. От здания вокзала, построенного на самом краю высокого речного обрыва, вниз спускался длинный и широкий деревянный пандус с перилами на высоких опорах, по сути — небольшой мост.

А ниже, не доходя и нескольких метров до песчаного иртышского берега, на небольшом возвышении вдоль реки, располагался дощатый, снабженный перилами и длинной чередой лавок перрон, освещаемый сразу четырьмя фонарями, укрепленными на невысоких столбах. Всего имелось сразу два рельсовых пути, а дальше, на горе за вокзалом, находилась крупная городская товарная станция железной дороги, через которую и поступали в Омск основные грузы, доставляемые по Великой Сибирской Железной Дороге.

Линия горветки, проложенная еще в начале века, длиной не превышала четырех километров. Поезд на своем пути делал единственную промежуточную остановку ровно на границе города и Атаманского хутора. Называлась она «площадь Карлушки» и располагалась в одном километре от вокзала станции Омск.

Не мешкая, наши герои поспешили в кассы и приобрели билеты без мест до Ново-Омска, точнее, до станции Куломзино, которая и являлась конечной точкой маршрута для этого миниатюрного пригородного поезда. Предъявив картонные бирки кондуктору, они в числе первых поднялись по стальным ступеням в головной пассажирский вагон, предназначенный, как выяснилось, для дам и немногочисленной некурящей публики.

Так что, не задержавшись там, они прошли насквозь весь состав, с интересом разглядывая внутренний вид «музейного» экспоната. Отметив по пути гамму цветового решения деревянной вагонной отделки. Темно-коричневые крашеные полы, светлые, крытые прозрачным лаком деревянные стены (недаром до сих пор тонкую отделочную доску в народе называют вагонкой), безупречно белоснежные потолки. Над каждой дверью, ведущей в тамбур или на площадку, висел, прикрепленный к стене, массивный квадратный фонарь светлого металла с широкими плоскими стеклянными оконцами, решетчатым дном для поддува и трубкой для отведения дыма. Такие же светильники размещались и в середине вагонов для лучшего освещения. По стенам висели металлические одежные крючки. Кое-кто успел уже разместить головные уборы и ручную кладь на сетчатых полках, идущих непрерывной чередой над окнами.

Второй и третий вагоны предназначались для курящих, о чем явственно свидетельствовали внушительных размеров круглые, черно-серые фаянсовые пепельницы, стоящие в широких проходах между стоящими друг к другу сидениями. Закреплены они были прямо к полу под окошками у светлых, лаковых бортов.

Дойдя до конца последнего вагона, они уселись рядышком, заняв рассчитанное на двоих удобное, с высокой спинкой и мягкой, коричневой кожаной обивкой сиденье целиком. И тихо, мирно принялись дожидаться отправления, стараясь не привлекать лишнего внимания. Но спустя пару минут на них начал коситься вошедший следом представительного вида немолодой, явно за пятьдесят, господин в дорогом пальто. Внешностью он обладал весьма характерной и одновременно примечательной.

Черные, чуть навыкате, выразительные и, казалось, полные извечной скорби глаза, крючковатый нос, узкие, темные губы, все еще густая, некогда черная, как вороново крыло, а теперь изрядно побитая сединой шевелюра и ассирийская, в мелких завитках, окладистая борода лопатой. В руках он держал небольшой саквояж.

Рядом с ним сидел не уступающий Славке габаритами рослый, мрачный мужик лет тридцати, с широкими покатыми плечами, налитыми звериной силой. Явно его охранник или слуга. Тоже заросший бородой, закрывающей лицо до самых глаз. Только черной, как вороново крыло, без намека на седину. Он даже не скрывал своего оружия, едва прикрытого короткой полой расстегнутой куртки — угрожающих размеров револьвера большого калибра, лежащего в поясной кобуре, и тяжелого медвежьего ножа. Завершала видимую часть оснащения массивная трость в руках, которой без особого труда можно было при случае разбить череп или переломить собачий хребет.

Вслед за богатым господином и другие пассажиры начали оглядываться и демонстративно морщить носы.

— Это они твой амбре учуяли… — закуривая, заметил Артем.

— Я ж в карцере без малого двое суток отмотал. — Почти извиняясь, шепотом отозвался Славка. — Сам понимаешь, ванны и сортира с биде там не было. Я и так весь чешусь, наверняка, костюм и шерсть на голове битком набиты клопами, вшами, тараканами и крысами. Сейчас помыться бы и одежду сменить.

— Ну, в вагоне это сделать точно не получится. — Как всегда четко и рационально возразил Артем.

— Давай на заднюю площадку переберемся, чтобы никого не стеснять. Да и внимания нам к себе привлекать незачем.

Друзья поднялись и вышли, плотно прикрыв за собой дверь вагона.

Громко зазвонил колокол.

— О, уже второй сигнал, значит, скоро отправление, — с видом знатока прокомментировал Хворостинин.

— Ты вот что, друг ситный, встань в другой конец площадки, а то даже курево твой «аромат» не перебивает… — Артем усмехнулся, глубоко затягиваясь папиросой, и добавил примирительно, — Не переживай, Вяче. Завтра с утра будет тебе полный комплект санобработки и свежий прикид. Обещаю.

Славка отвернулся к перилам ограждения и, крепко ухватив руками холодный металл поручней, задумчиво посмотрел на темные воды Иртыша, по которым невесомо скользила сияющая лунная дорожка.

— Смотри, какая Луна большая сегодня. Светло почти как днем. — Он помолчал, думая о чем-то, и добавил, — Знаешь, с одной стороны в карцере сидеть стрёмно, зато никаких сложностей и выяснений отношений с местными ворами и прочими сидельцами. Так что сутки потерпеть можно. Когда Фрол заявился, я уж, было, думал, снова бить начнет. Времени хватало, спать толком не мог, так, дремал сидя, да и, честно сказать, опасался, что крысы могут набежать, и, пока сплю, погрызть лицо. Фиг его знает, что там, в потемках, померещиться может… Страшновато, однако… Короче, карцер — не курорт. Я ж впервые в тюрьме очутился…

Он повернулся лицом к другу и шагнул ближе, совсем позабыв про запахи и прочие мелочи:

— Грела только мысль, что ты рядом и поможешь. Я того мальца — газетчика у здания участка полиции заприметил. Сразу понял, что он за нами побежал и раз так, то всего скорее доберется до тебя. — Славка хлопнул Артема по плечу.

— Он в тот же вечер и явился. Представь, просыпаюсь от стука, тебя нет… Ахтунг полнейший…

— Понимаю. В общем, сидел в камере, крутил так и эдак. По всему выходило, что ничего серьезного у Фрола на меня нет и быть не может. Даже если пытками выбивать стали признание, все одно не подписал бы. Опять же и с фамилией — ну пришло бы опровержение и что? Нет документов — не велика беда. Но продержать он меня мог долго, а может, и чего измыслил бы, гаденыш продажный, и пошел бы я по этапу…

— Это вряд ли, — возразил другу Артем, — Всяко к следователю бы попал, потом суд. Ты даже по виду и разговору — грамотный, приличный господин, приняли бы за своего — из образованных. Сам глянь вокруг, мы среди большей части местных обитателей натурально белые вороны. Отмазали бы тебя. И всего делов. Но таки да, промариновался бы по полной. Неделю, две — запросто. Тут и заболеть недолго, в таких условиях.

— Именно. Короче, пришел Фрол, начал странные вопросы задавать. Я сначала даже не уяснил, к чему все это… А тут он: «Вставай, на выход». Ну, думаю, всяко лучше, чем в темноте клопов кормить. Когда наверх стали подниматься и вовсе полегчало. Воздуху глотнул свежего. Вытолкал он меня на улицу, мало что не пинком под зад. Я так понимаю, тут вообще народ толкаться любит, хехе. Огляделся я на волю вольную, порадовался нежданной свободе, смотрю, тебя нигде нет. Сориентировался на местности и — в номер. А там самое интересное началось. Я уже тебе говорил… Только глянул твою записку, тут замок щелкнул и на пороге прыг-скок Фрол Канищев собственной персоной с пушкой в лапе. Повезло, что успел отскочить за дверь чуть раньше, чем он зашел. Мгновенная карма. Я его оприходовал с одного удара. — Не без гордости поведал Славка. — Короче, вырубил наглухо. А если бы замешкался — пиши-пропало. Опять в кутузку…

— Нет. Он бы тебя грохнул.

— С какого перепуга?

— Это как раз элементарно, Ватсон. Ты ведь у нас натура буйная. Всяко дернулся бы. Стул схватил или еще чего удумал. И что прикажешь Фролу делать при таких тухлых вариантах? Начал бы он палить в тебя и, заметь, строго в целях самообороны. А с трех метров никто не промажет, тем более такой крепкий и матерый дядя.

— Кхе… Кругом ты прав, братишка, хоть и перспективку обрисовал нерадужную… Выходит, я со смертью на доли секунды разминулся…

— А я о чем… Ладно, давай, дальше рассказывай.

— Да я уж почти всё. Взял деньги, документы. К слову, почти две сотни рублей! Откуда у него столько?

— Одна сотня — от меня. Я кучеру в карманец сунул, вроде как выкуп за тебя. Теперь она к нам вернулась. Круговорот бабла в природе «э натюрель».

— Понятно. Все равно еще сотню он где-то нагрел, нюхом чую. Мутный он тип-гриб. Но не суть. Забрал и забрал. Проехали и забыли. Еще у него книжку записную затрофеил. Надо будет ее изучить со всем тщанием, глядишь, чего полезного накопаем в плане компромата. Револьвер изымать не стал, просто засунул подальше за шкаф. И свалил оттуда.

— Вот оно значит как… А я до последнего сам не знал, чего с этим околоточным делать буду. — Принялся делиться пережитым и Артем. — Думал, если ты явишься покалеченный или там изуродованный, порешу гада-полицая. Но как увидел друга-Вяче, бодро сигающего с подоконника и рожу твою улыбающуюся разглядел, от сердца отлегло, ну, думаю, счастье твое, Фрол Фомич, живи покуда, паскуда… А ты, оказывается, и сам его оприходовать успел. То, что не убил, одобряю. Слишком жирный след бы вышел. К нам обоим.

— Это да. Я вот что сказать хотел? Спасибо тебе, Артем. Вытащил меня из такого попадалова… Ты настоящий друг. Я теперь у тебя в долгу.

— Вот еще, придумал тоже. — Фыркнул Тёма. — Долги какие-то. Лучше уж будь добр, отойди чуток. Не испытывая нашу дружбу на прочность, и, считай, мы в расчете. — Предпочел отшутиться Торопов, скрывая подкативший к горлу комок. Мысль о том, что он вот так, запросто, по нелепой случайности и прихоти судьбы мог в один миг потерять единственного близкого в этом новом-старом мире человека, показалась ему отвратительной и невозможной. Он ожесточенно сжал зубы и мысленно пообещал всякому, кто будет угрожать их безопасности — скорую и максимально болезненную кончину.

Раздался третий удар станционного колокола, следом за ним послышался гудок машиниста, паровоз запыхтел и с небольшой пробуксовкой не спеша и величаво тронулся с места.

— Поехали, — с облегчением выдохнул Тёма. Потом задумчиво произнес: — Знаешь, может, мне просто показалось с устатку, но вроде среди людей на перроне мелькнула рожа Седого…