Дикая магия

Глава 16 ОСТАВШИЕСЯ В ЖИВЫХ

Только половина команды «Снежного Волка», самого прекрасного корабля из всех когда-либо построенных Мортеном Дансоном, вернулась на Камнепад.

Тэм Лисица исчез в глубинах океана, а с ним и Сильва Легкая Рука, и Мин Кодфейс, и еше полдюжины лучших актеров и акробатов Эльды, к чьим талантам океан остался равнодушен. Спаслись Белла Огненная Кошка и еще две женщины, а также акробат Джад и корабельщик, ради которого и было затеяно это плавание. Люди уцепились за обломки мачты и куски обшивки и держались до тех пор, пока их не подобрал в уцелевшую лодку Урс, чье и без того изуродованное лицо перекосила новая рана. Катла Арансон часами вглядывалась в воду с носа лодки, не теряя надежды увидеть в волнах Тэма Лисицу, брата и Йенну Финнсен. Казалось невозможным поверить в то, что они утонули, хотя она своими глазами видела, как их смыло за борт. Халли обладал огромной силой духа и тела и не мог просто так сдаться и погибнуть. На миг он представился ей, стоящий в темноте, озаренный лунным светом, с развевающимися волосами, но она отогнала этот образ, не позволяя себе думать о его смерти.

Они гребли уже три дня без воды и пищи. На второй день пошел дождь, и они ртом ловили капли. Гребцы сменяли друг друга через несколько часов. Руки покрылись волдырями, и соленая вода жгла их. Женщины плакали, но звук их рыданий оставлял Катлу равнодушной, она чувствовала себя опустошенной. Вцепившись в весло, она сидела, уставившись на серые волны и ничего не чувствуя. Может, она ненормальная? В один миг она потеряла любимого брата, подругу и… Она не знала, как теперь относиться к Тэму Лисице, поэтому старалась не думать о нем.

Смерть Йенны ее почти не затронула: видя, как брат страдает из-за ее глупых колебаний и непостоянства, она чувствовала, что если и была когда-то между ними дружба, то теперь от нее мало что осталось. Но воспоминания о Халли не давали ей покоя. Море напоминало о нем — это была его стихия. Сотни раз они выплывали с ним из гавани Камнепада на маленьком деревянном суденышке, которое Аран соорудил для сына, когда тому было шесть лет. Они рыбачили недалеко от рифов, там, куда им было запрещено заплывать. Приносили домой скумбрию и сайру, а иногда им удавалось добыть даже большого морского окуня. Однажды он поймал морскую щуку, и когда странное существо начало неистово биться о днище лодки, он в панике выпрыгнул за борт и оставил Катлу одну управляться с рыбиной, скачущей по лодке. Она вытащила изо рта щуки крючок и избавилась от нее. Правда, вместо того, чтобы просто вышвырнуть ее за борт, Катла подождала, когда Халли вынырнет, и запулила в него рыбой. Попала в голову. Она до сих пор помнила звук мокрого шлепка и вопль Халли. А сколько брызг он поднял, в ужасе уплывая от жуткого создания! Он был сильным пловцом, и когда они соревновались, она еще только выпрыгивала из лодки, а он уже преодолевал половину расстояния до берега. Она усмехнулась, вспомнив, какое у Халли было разъяренное лицо, когда он вытолкнул ее за борт и заставил плыть к острову; как они вваливались в дом, похожие на пару мокрых котов, и как ругалась на них мать за выпачканную одежду.

— Вот-вот, так-то лучше, девочка. — Урс наклонился к ней и похлопал по коленке. — Постарайся увидеть и хорошую сторону. Они сейчас с Суром, а мы живы и жаримся на солнце без воды.

Она безрадостно улыбнулась, не зная, что из этого предпочтительнее. Но немного погодя они разглядели вдали рыбацкое судно. Их приняли на борт, и на всех парусах они помчались к Камнепаду.

Остальное — прибытие в гавань, где уже стояли две баржи; лица людей, собравшихся на причале и не понимающих, как могло случиться так, чтобы два груженых судна обогнали одно быстроходное; причитания матери, молчаливое горе Арана, бледность ошеломленного Фента; неестественная тишина в доме оттого, что все ходили на цыпочках, не зная, что сказать, — все это она запомнила плохо. Выпив кувшин молока, она завалилась спать и проспала, как мертвая, по меньшей мере два дня.

— На его месте должен был быть я, — сказал Фент в сотый раз. — Проклятие сейды предназначалось для меня, а не для Халли.

Катле до смерти наскучило выслушивать его, она уже устала от разговоров об этом. Она чувствовала себя измученной. Фент раз за разом заставлял ее описывать нападение чудовища, их защиту, крушение корабля и все остальное, последовательность событий уже начала путаться у нее в голове. А Фент заставлял ее пересказывать все это, словно завидовал ее решительному поступку. Казалось, ее брат-близнец жалел, что не участвовал в этой драме.

— Это всего лишь суеверие!

— Катла! — Он выглядел ошарашенным. — Не говори так. Если ты будешь так говорить, то навлечешь несчастья на всех нас.

— Неужели может быть что-то хуже? Фент, это был просто огромный нарвал или что-то в этом роде, нам просто не повезло.

Она подобрала деревянную палку и швырнула ее через поле. Ферг, старая овчарка, с интересом посмотрел на описанную палкой дугу, потом тяжело сел и стал вылизывать шерсть. Он не отходил от нее ни на шаге тех пор, как она вернулась, и его молчаливое присутствие было для нее гораздо важнее, чем множество ненужных слов, сказанных людьми.

— Ну а как же баржи? — настаивал он. — Наверняка на них видели нападение.

— «Снежный Волк» делал остановку, — объяснила Катла, удерживаясь от подробностей. Она вовсе не собиралась описывать все, происходившее той ночью. Какая-то маленькая заноза в голове беспокоила ее и раздражала. — Баржи отправились в путь раньше нас, оттуда не могли ничего видеть.

Было любопытно, насколько различались описания чудовища у разных людей, как будто они столкнулись с дюжиной разных монстров. Даже на лодке через несколько часов после происшествия их рассказы сильно отличались от того, что помнила Катла. И с тех пор эта история зажила собственной жизнью. Спасшиеся добавляли к ней свои детали, слушатели приукрашивали и передавали дальше в слегка (или не слегка) отличающемся варианте людям из других поселений и заезжим торговцам, женщинам на рынке и путникам, проходившим через их края. Катла подслушала, как Фотур Керилсон рассказывал главе семейства Эрлингсонов, что «Снежный Волк» был перевернут странной волной, и поняла, что со стариком свел знакомство Урс, чья версия оставалась самой осторожной. Стейн Гарсон утверждал, что на корабль напал косяк русалок, одетых в водоросли, они забрали мужчин для пополнения своей коллекции моряков и рыбаков. В конце концов, уже столько месяцев стоит хорошая погода, штормов нет, и корабли не терпят крушений.

Что касается ее самой, она не видела смысла в том, чтобы добавлять ко всем домыслам подробности своих собственных наблюдений. Никто, кроме нее, казалось, не заметил глаз чудовища. Шли дни, и она все больше начинала верить, что это было игрой света или же просто ее фантазией. Но когда она вспоминала ту вибрирующую энергию, которую ощутила, держась за борт судна, свою уверенность при взгляде на чудовище, что оно имеет сверхъестественное происхождение, на нее снова нахлынуло ужасное ощущение смерти. С каждым разом ей становилось все труднее отогнать чувство, что в мире что-то не так, появилось нечто извращенное, неправильное, и какая-то часть исказившегося мира выплеснулась наружу, убив ее брата, его невесту, Тэма Лисицу и половину его труппы. Именно это ощущение заставляло ее так резко говорить с Фентом. Он словно сыпал ей соль на раны.

Она наблюдала, как Фент угрюмо уходит прочь, пиная ногами камни. Его всегда сердило, когда она отказывалась играть в его игры, и несмотря на то, что он уже взрослый, характер его не изменился. Халли всегда был третейским судьей между ними, делая все возможное, чтобы не дать их несогласиям перерасти в ссору. Она совершенно не могла себе представить, как теперь будет обходиться без него.

Но было и кое-что другое, и с каждым уходящим днем это другое начинало беспокоить ее все сильнее и сильнее, превращаясь в настоящую пытку. Она пыталась гнать это от себя, но в любой удобный момент оно возвращалось с удвоенной силой.

Выйдя на улицу, она увидела во дворе бабушку. Казалось, той надоела компания других женщин, и она вытащила свое огромное резное кресло на улицу, чтобы насладиться теплой погодой. Она сидела, подняв лицо к солнцу, золотой поток света разгладил ее глубокие морщины, и сейчас она стала похожа на собственную дочь, а не на дряхлую старушку. Костяная чесалка лежала на ее коленях, а у ног была свалена груда коричневой овечьей шерсти.

Катла улыбнулась. Бабушка выглядела такой умиротворенной. Но при приближении внучки глаза Гесты Рольфсен распахнулись, пронзив ее взглядом.

— Мне что, уже и глаз нельзя на миг сомкнуть, чтобы никто не мешал?

— Извини, ба. Я ухожу.

Скрюченная рука старухи резко поднялась и со скоростью атакующей змеи ухватила запястье Катлы.

— Можешь остаться здесь, раз уж ты потревожила мой покой. Садись, детка. Ты заслоняешь солнце.

Катла уселась, скрестив ноги, прямо на земле.

— Почему ты сидишь здесь, ба, а не в доме с остальными? Неужели они так устали от твоего острого языка, что выпроводили тебя с креслом и со всем прочим?

— Вот дерзкая девчонка! Я не могла больше вытерпеть сидения с прялкой и большой кучей шерсти в этой мрачной комнате, тем более что Магла Фелинсен без остановки пищала про то, как засолка рыбы портит ее прекрасную кожу. До чего ж гадкая девка. Как будто кто-то вообще глянет на нее, с ее-то огромным носом и коровьими глазами!

— Бабушка!

Геста Рольфсен скривилась.

— По правде, дорогая, я просто не могу долго находиться рядом с твоей матерью, по крайней мере сейчас. Мы все по-своему переживаем это горе. Но я лучше буду горевать здесь, на воздухе, чем смотреть, как Бера изо всех сил пытается сдержать слезы. Я так и жду, что она вот-вот лопнет по швам, прямо как одна из проклятых богом лодок Мортена Дансона.

От такого сравнения Катле стало не по себе. Но если уж бабушка завелась, теперь ее не остановишь.

— И этот злодей — все время приходит и ест, то тушеное мясо, то хлеб возьмет. И даже не спрашивает разрешения, не говоря ужо том, чтобы поблагодарить! Просто пялится на нас и уходит. А Аран ему тоже ничего не скажет, потому что боится, что тот прекратит работать над своим проклятым кораблем, а от этого твоей матери становится еще хуже. И ничего удивительного. Если бы мой муж вынашивал такой дурацкий замысел, потеряв в результате сына, я бы вышвырнула его прочь и объявила наши супружеские клятвы недействительными.

В первый раз Катла не знала, что сказать. Ее родители едва разговаривали, мать ходила тихая и поникшая, только покрасневшие глаза выдавали ее страдание, отец тоже бродил тенью, а ночевал в амбаре. Молчание затянулось. После слов бабушки Катла чувствовала себя слишком маленькой и глупой, чтобы иметь собственное мнение. Она уже собиралась встать и пойти к гавани, чтобы половить крабов, но Геста сказала:

— Вместо того чтобы рассиживать здесь, могла бы сделать что-нибудь полезное.

Она протянула Катле чесалку, потом откинулась на спинку кресла и снова закрыла глаза, повернув лицо к солнцу.

Катла подняла ком шерсти, поморщив нос от неприятного запаха, и стала чесать ее. Вскоре, несмотря на все ее усилия, шерсть превратилась в лохматую спутанную массу. Бормоча про себя проклятия, Катла отшвырнула ее и взяла другой ком, поменьше. Но сколько бы она ни старалась, шерсть упорно сопротивлялась ей, цеплялась за пальцы и путалась на зубьях чесалки.

— Сур тебя побери! — Бабушка очнулась и закудахтала. — Что ж ты делаешь, безрукая, хочешь, чтобы меня отругала твоя мать?

Катла печально улыбнулась.

— Кажется, я не унаследовала ни одного из ее талантов.

— Ты похожа на нее гораздо больше, чем тебе кажется.

— Правда? — Мысль показалась Катле невероятной. — А я считала, что мне достались от нее только волосы.

Даже в нынешнем своем печальном состоянии Бера вела хозяйство по строго заведенному порядку, управляясь со всем так же легко, как Сильвия Легкая Рука. Катла закрыла глаза, внутренним взором увидев гимнастку, описывающую дугу в последнем прыжке, который закончился в темных водах океана.

— И характер тоже. И ужасная нетерпеливость. Беру ничему невозможно было научить: она всегда была уверена, что все знает без всяких указаний. Она тоже была девчонкой-сорванцом, как и ты. Я думала, она никогда не остепенится, не выйдет замуж. Ей казалось, что никто не достоин ее: ни Гор Ларсон, ни Джоз Кетильсон, ни даже Ларе Хоплисон, хотя его отец оставил ему в наследство самую большую ферму по эту сторону от Халбо. Помучила она их всех. Пока не появился твой отец.

Катла обхватила руками колени. Мысль о том, что ее мать — всегда такая строгая, хозяйственная — могла быть девчонкой-сорванцом, не укладывалась у нее в голове.

— Его она тоже хотела отшить?

Геста Рольфсен тихо засмеялась.

— Бедняга Аран, он не знал, во что влип. Если уж ему что-то приглянулось, он только об этом и будет думать до тех пор, пока не заполучит. Ездил за ней на своем пони день за днем, его ноги свисали до земли, так что он мог просто идти. Иногда она выскакивала через заднюю дверь и убегала в холмы, исчезала, как фея, а он ждал до тех пор, пока не истощалось терпение. А иногда плела венки из ромашек и надевала на него. Бедняга даже не сопротивлялся. Он любил ее до безумия, а она все продолжала твердить ему «нет». «Он красивый мужчина, — сказала я ей однажды, — подумай, какими красивыми будут ваши дети, к тому же он сильный и знает свое дело». Но она ответила тогда, что не хочет детей и что она сама сильная и знает свое дело не меньше его. Разве она меня слушала? Я как будто с истрийкой разговаривала, она совсем не обращала внимания на мои советы.

— Ты хотела, чтобы она вышла за него замуж и была счастлива?

— Твой отец — хороший человек, несмотря на все его навязчивые идеи.

— Я знаю.

Какое-то время они молчали. Облако заслонило солнце, и стая скворцов, громко хлопая крыльями, сорвалась с деревьев, окружавших двор. Катла собрала все свое мужество.

— Бабушка!

Старая женщина сразу же заметила перемену в голосе внучки. Она открыла глаза и устремила прямой взгляд на лицо Катлы.

— Мужчина?

Катла покраснела. Потом кивнула.

Геста Рольфсен наклонила голову набок, глаза ее сверкали, как у ястреба, осматривающего свою территорию.

— Поначалу я думала, что это из-за тоски по брату ты выглядишь такой тусклой. Но потом я решила, что есть что-то еще.

— Я любила Халли всем сердцем.

— Я знаю об этом, милая. Мы все его любили. Он был очень похож на отца.

Две большие слезы покатились по щекам Катлы. Она не могла больше сдерживать чувства, которые разрастались в ней с самой трагедии. Слез было много, будто вся вода, обрушившаяся на «Снежного Волка», выливалась теперь из нее. Бабушка крепко прижала ее к себе и стала раскачивать вперед-назад. Ферг прибежал к ним с поля и начал бегать вокруг, опустив хвост и издавая озадаченный визг. Наконец Катла выдохнула:

— Это Тэм. Тэм Лисица.

Бабушка Рольфсен отстранила ее и стала разглядывать так пристально, что Катла, не вытерпев, отвернулась.

— Эх, — сказала она. — Значит, так обстоят дела. Но это меня не удивляет. Он был очень заметный мужчина — полон энергии, жизни. Покоряющий взгляд. Сильные руки. Ах, дорогая, тяжело потерять такого. Очень тяжело. Море забирает самых лучших.

Единственное, что Катла помнила о дедушке по материнской линии, это то, что он был высок, строен, имел волосы цвета кованой бронзы, подернутые серебристой сединой, и бороду, которая торчала в стороны, но не прикрывала его массивную нижнюю челюсть и подбородок с ямочкой. Она видела его всего лишь несколько раз в перерывах между его плаваниями. Море забрало дедушку, как забирало других мужчин Камнепада, моряков и рыбаков. Вспомнив об этом, о смерти Йенны, Халли, и Тэма, и других артистов труппы, Катла неожиданно почувствовала себя слишком эгоистичной. Она знала, почему искала разговора с Гестой Рольфсен: она не могла сказать матери или отцу о том, что беспокоило ее.

Сжав зубы, она выдавила:

— Все гораздо хуже, бабушка. Я, кажется, беременна.

На миг ей показалось, что весь остров затаил дыхание. Потом бабушка Рольфсен улыбнулась. Это была добрая улыбка, полная спокойствия, и неожиданно груз, который давил на Катлу все эти долгие дни, свалился с плеч, улетел вместе с ветром.

— Если так, в тебе растет новая жизнь, — сказала бабушка. Она взяла правую руку Катлы — ту, что была когда-то искалечена — и мягко сжала ее.

— Когда у тебя в последний раз была кровь?

Катла недовольно скривилась.

— Точно не знаю. Я не слишком внимательно слежу за этим. Я вообще не уверена, что Сур хотел сделать меня женщиной.

Геста Рольфсен громко пощелкала языком.

— Мы сходим с тобой к старой Ма Галласен, посмотрим, что она скажет. Она творит чудеса с овцами и козами. Никогда не ошибается.

Катла уже собралась было сказать, что она не овца и не коза, но неожиданное появление отца положило конец разговору.

Аран Арансон выглядел так, будто не спал несколько недель. Темные круги под глазами казались неестественно яркими, кожа стала восковой, борода была всклокоченной и неопрятной. Длинные темные волосы спутались, однако Катла вдруг заметила, что он не заплел косичку в память о сыне. Она вспомнила косичку Эрно Хамсона, заплетенную им в память о его матери. Иногда она задумывалась о том, что произошло с Эрно, но это была еще одна тема, на которую она не смела долго размышлять.

— Мне нужно, чтобы ты выковала для меня еще несколько заклепок, Катла, и скобы для носа.

— Заклепки сделать я могу, но скобы?

— Дансон тебе покажет. — С этими словами он повернулся и пошел прочь.

Катла видела, в каком он оцепенении. Она посмотрела на бабушку, но Геста только пожала плечами.

— Ты лучше сделай, как он говорит, детка. Он не остановится, пока эта чертова штука не будет построена и он не наберет команду из самых отчаянных дурней на всех островах, которые согласятся отправиться с ним в это сумасшедшее плавание.

Мортен Дансон уже был возле кузницы. Выглядел он так, будто ждал ее долгое время: руки его были сложены на груди, а лицо грозное и сердитое. Кроме нее, еще должен был прийти его помощник Орм Плоский Нос с необходимыми чертежами.

— Аран Арансон утверждает, — начал Дансон, — что ты — лучший мастер по металлу на Северных островах. Я ответил ему, что его хвастливое заявление сослужит ему плохую службу, если это неправда. — Он презрительно усмехнулся, и от этого у нее по коже поползли мурашки. — Я предложил моего кузнеца, но он отказался. Твой отец, наверное, стремится как можно скорее познакомиться с жилищем Сура на дне морском, если считает возможным доверять такое важное дело сопливой девчонке, которая только и умеет, что раздвигать ноги, когда ей скажут.

Катла сама не знала, как удержалась, чтобы не дать ему в глаз. За подобные слова обидчика следовало вызвать на площадку для кулачного боя — ей самой или кому-нибудь из семьи. Но по тому, как он, улыбаясь, кривил лицо, она видела, что в роли главного корабельщика в Камнепаде он чувствует себя в полной безопасности, по крайней мере до тех пор, пока корабль не будет полностью закончен и спущен на воду. «Тогда, — подумала Катла, — тогда мы посмотрим, какой ты храбрец». Сейчас она просто брезгливо посмотрела на Дансона и, задев его плечом, прошла в кузницу.

Внутри было темно, душно и дымно. Аран велел поддерживать огонь в кузнице Ульфу Фостасону, но поскольку от прежних обязанностей его не освободили, он не справлялся ни с одним, ни с другим делом, и козы без присмотра бродили по холмам или, что еще хуже, поедали новую поросль на полях, а огонь едва тлел. До того как Катла вошла, он стоял, скучая, опершись о стену, но, увидев ее, с силой налег на мехи. Хлопья золы взлетели в воздух, и в печи ярко вспыхнули угли.

Катла кивнула ему, потом осмотрела кузнечный горн. На каменном полу валялись кусочки чугуна, кто-то опрокинул полное ведро новых заклепок и шайб, но даже не потрудился собрать их. Все ее инструменты были разбросаны, кто-то неуклюжий промахнулся с ударом тяжелого молота и отколол угол гранитной наковальни. Катла догадывалась, кто это мог быть: в отца будто демон вселялся, когда речь шла о его новом корабле.

Бормоча проклятия, она принялась за уборку. Смела в одну кучу куски чугуна, заклепки и шайбы, отделила негодные обрезки от хороших кусков металла, которые еще можно переплавить. Потом подобрала инструменты и разложила их по местам на полке, громко пыхтя и раздувая щеки, повернула огромную наковальню, так чтобы отбитый край не мешал в работе. Наконец она вытерла руки о штаны.

— Итак, — сказала она Мортену Дансону со всей вежливостью, на какую была способна. — Как насчет мерок для заклепок?

Корабельщик постучал себя по лбу.

Катла нахмурилась. Было трудно понять, что он хотел сказать этим жестом.

— Ну так что? — переспросила она грубо.

— Все, что нужно знать о постройке любой части корабля, находится у меня в голове, — сказал Дансон, ухмыляясь с нестерпимым самодовольством.

— Но этого нет в моей голове, — рассердившись, ответила Катла. — И как я могу отмерить нужное количество железа, как мне определить форму и толщину деталей, которые я должна выковать?

Корабельщик пожал плечами.

— Я тебе расскажу.

Катла не привыкла, чтобы ей кто-нибудь указывал, как и что делать. Она рассвирепела.

— Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет.

— Тогда что ты предлагаешь? — резко спросил Дансон.

— Мне нужно знать, как заклепки будут крепить дерево, как они будут стоять, каково будет напряжение, которое им придется выдержать при движении корабля.

Корабельщик посмотрел на нее с удивлением. Этого он совсем не ожидал: он привык, что люди, которых он нанимал, делали все по его указаниям, как будто мозгов у них было не больше, чем у овцы, а тут женщина, которой к тому же надо знать, как устроен корабль… Что ж! Он покажет ей все, что она требует, и пусть она выставит себя при этом полной дурой.

— Пойдем со мной, — сказал он и повернулся.

— Поддерживай огонь, Ульф, — напомнила Катла пастуху и зашагала вслед за корабельщиком.

Она не спускалась к строительной площадке, которая располагалась недалеко от Китового Берега, уже неделю или того больше. Другое занимало ее все это время. Когда она в последний раз приходила сюда, смотреть особенно было не на что. Лежали четыре огромных бревна, которые приплыли на барже с верфи Дансона, и одно из них — восемьдесят футов длиной, прямое, как туго натянутая веревка, — было аккуратно расколото, демонстрируя сердцевину, золотую и волокнистую. Рабочие счистили кору со второго огромного дуба. На площадке трудились около дюжины мужчин с топорами и тесаками, и воздух был наполнен чудесным запахом свежесрубленного дерева; но Катла была не в состоянии сосредоточиться ни на чем, кроме затруднительного положения, в котором оказалась, и скоро обнаружила, что ноги уводят ее прочь от шума и суеты.

Однако сейчас посмотреть действительно было на что. Две дюжины мужчин, или даже больше, усердно работали на лужайке недалеко от линии прибоя. Некоторые приплыли на баржах с верфи Мортена Дансона, соблазненные обещанием хорошей оплаты, но большинство из них были местные: крепкие темноволосые мужчины с умелыми руками и волевыми лицами. Они имели дело с кораблями всю свою жизнь, хотя, может быть, и не были искусными мастерами, а работа на постройке корабля Арана Арансона казалась хорошим способом отдать дань памяти его погибшему сыну. Многие из них в глубине души надеялись, что их возьмут в плавание — они слышали легенды о Золотом острове. Среди них было очень много молодых людей, младших сыновей, почти не имевших надежды на получение земли в наследство, если только — прости их, Сур, — какая-нибудь беда не унесет жизни их братьев. Поэтому все они работали на строительстве корабля хозяина Камнепада с любовью и гордостью. Катла знала большинство из них в лицо, это были люди, вместе с которыми она росла и встречалась каждый день: Бран Маттсон, Стейн и Котил Гарсон, Ларе Хоплисон, Финн Эрлингсон и его брат Рольф, симпатяги Стенсоны с северной части острова, Фелин Грейшип и его сыновья Гар и Бран, даже Кар Трифут и дядя Марган усердно трудились над сумасшедшим проектом Арана, хотя у них имелись дела и на своей земле.

Ее пульс участился, восторг был написан на лице: приключение начиналось прямо на глазах. Все присутствующие здесь уже стали участниками плавания, о котором мечтал отец. Это воодушевление, романтический настрой передались и ей, заставив широко улыбнуться. Уже видны были очертания будущего корабля: самой изысканной вещи из всех, виденных ею когда-либо, включая дорогие ювелирные украшения на дамах при дворе в Халбо, породистого пони и даже лучший ее меч. На опорах из свежесрубленной сосны вырос остов огромного корабля. Шагая мимо работающих мужчин и бревен, перескакивая через лежащие тут и там инструменты, мешки с шерстью и конским волосом, Катла дошла до носа судна и запрокинула голову. Вырезанный из ствола дерева форштевень изгибался, словно лебединая шея. Массивный киль, должно быть, вырезали из того огромного дуба, который она видела в прошлый раз расщепленным. Скорее всего его срубили в священной роще Несса. Она глубоко вздохнула, надеясь, что все духи той древней рощи были умиротворены жертвой, когда повалили это дерево, внушающее трепет своими размерами. Она не могла удержаться от того, чтобы не дотронуться до него. В тот же миг поток энергии заструился по ее руке. Задыхаясь, она почувствовала неистовый напор жизненных сил, скрытых в дереве. В то же время она сумела сохранить некоторую отстраненность, что позволило ей оценить мастерство рабочих, придавших дереву столь изящную форму. Там, где форштевень переходил в киль, края соединения были сглажены, а заклепки утоплены так тщательно, что, когда Катла провела по дереву рукой, она едва ли почувствовала шероховатость. Вся конструкция, казалось, вибрировала под ее руками, как мурлычущая кошка. Неожиданно у нее появилось непреоборимое желание просидеть здесь до самого вечера, просто поглаживая пальцами будущий корабль. С усилием она отняла руку и посмотрела на корабельщика.

— Он великолепен.

В ответ Мортен Дансон только кивнул.

Катла почувствовала головокружение. Она медленно встала, боясь потерять равновесие и растянуться перед ним.

— Покажите же мне, куда пойдут эти скобы, — наконец произнесла она, с трудом справившись с собой.

Корабельщик указал ей на то место, где киль сходился с форштевнем и где уже были прикреплены первые листы обшивки.

— Здесь и здесь, чтобы укрепить нос. Вот отсюда и досюда. Для прочности понадобятся крепления вот здесь и здесь, и сделать их лучше из сплошного куска металла, а не из сварного, если, конечно, тебе это удастся. — Он прекрасно знал, что она не сможет этого сделать. Он не мог потребовать этого даже от своего собственного кузнеца, но ему так хотелось насладиться ее позором! — Потом мы скрепим скобами внешнюю и внутреннюю обшивку.

Катла прошла на другую сторону судна и осмотрела листы наружной обшивки, удивляясь тому, как отдельные куски обработанного дерева соединялись столь безупречно. И что-то в ее отношении к корабельщику стало меняться, она испытывала невольное восхищение. Схватив пустое деревянное ведро, которое воняло рыбой, она перевернула его и встала на него, чтобы дотянуться до того места, где будут наложены скобы. Закрыв глаза, она позволила рукам свободно двигаться вверх-вниз по стыку.

Дансон наблюдал за ней, подняв бровь и не веря глазам. Девушка была либо сумасшедшей, либо очень умной, и он ошибочно сделал выбор в пользу первого предположения. Когда она напрасно переведет груду железа и сотворит нечто отвратительное, никуда не годное, он позаботится о том, чтобы ее отец взял свои хвастливые слова обратно. Покачав головой, он отправился к помощнику — проверить, как тот справляется с обработкой досок паром.

Катла пошла назад в кузницу, и когда Ульф Фостасон обратился к ней, она едва ли осознала его слова. Весь день до вечера из кузницы раздавались удары молота по наковальне, дым и жар от углей вырывались из окон. Когда солнце опустилось за Зуб Пса, мужчины окончили свои дневные труды и пастух, спотыкаясь и дрожа от усталости, покинул кузницу. При свете фонаря лицо и руки Катлы блестели от пота, волосы висели крысиными хвостами. Она окунула последнее изделие в сосновый деготь с льняным маслом и с удовлетворением оглядела результат своего труда.

В то время как Аран Арансон, сидя за столом, обсуждал с Мортеном Дансоном и Ормом Плоским Носом наилучшее соотношение размеров паруса, мачты и ширины судна, чтобы оно могло вынести сильные ветра арктического севера, его дочь, шатаясь, спускалась к Китовому берегу, неся в руках странное на вид хитроумное изобретение. Этот предмет мало напоминал простые железные заклепки, которые описал ей корабельщик.

Все оказалось гораздо легче, чем она предполагала, когда только начала ковку. Она нагревала металл до синевы, ковала и охлаждала, обрезала лишнее, потом снова ковала, делала тоньше и опять охлаждала. Ее изделие было гораздо прочнее, чем простая и грубая конструкция, описанная Дансоном. И хотя оно было очень тонким, Катла точно могла сказать, что этот металл выдержит и процесс клепки, и напряжение при движении корабля, и давление воды. Здесь был определенный риск — ее изобретение подходило только для совершенной конструкции корабля и могло губительно сказаться на плохо построенном судне. Но потом она вспомнила едва различимые стыки и плавные линии корабля и поняла, что Мортен Дансон слишком гордый человек, чтобы позволить себе строить плохие суда.

Стоящий в одиночестве на пустынном берегу, освещаемый луной, которая подчеркивала каждую его линию, корабль Арана Арансона показался ей сейчас еще более строгим и красивым. Катла глубоко вздохнула и приблизилась к нему с некоторым беспокойством. Что-то подсказывало ей, что нужно установить ее изделие на корабле, когда никто этого не видит, — то ли из-за страха, что оно не подойдет и ее попытки будут осмеяны, то ли из-за какого-то неопределенного, почти религиозного трепета перед необходимостью соединить дерево и железо.

Встав на перевернутое ведро, которое все еще стояло там, где она его оставила, она подняла руку — заметив попутно, что за день наложили еще два ряда обшивки, — и поместила свое изделие в нужное место. От шока, испытанного ею, когда соприкоснулись дерево и металл, она чуть не упала с ведра. Ощущение было такое, словно дуб рванулся навстречу железу, принял его в себя. Скоба вошла точно, миллиметр в миллиметр. Катла стояла на своем возвышении и чувствовала жизнь дерева, соединившегося с железом, и жизнь того места, где росли эти исполинские дубы, ощущала энергию земли, на которой стоял корабль, и скал вокруг него. А потом появился голос.

«Не плыви на этом корабле, Катла Арансон. Не плыви…» Она дернулась от неожиданности и невольно стала осматривать берег в поисках говорившего, хотя прекрасно знала, что здесь никого нет, кроме нее.

Ночью она спала неспокойно, ее сны были полны звуками бушующего моря, ломающегося дерева и криками умирающих людей. Она проснулась серым рассветным утром от болезненных спазмов в животе, и когда вышла на улицу по нужде, то обнаружила, что у нее начались месячные.