Дикая магия

Глава 15 ОТНОШЕНИЯ

— Что случилось, любимая? Ты выглядишь такой грустной.

Вран пересек комнату и обнял жену. Не ответив на его объятия с обычной страстью, Роза Эльды повернула к нему лицо — в ее больших зеленых глазах отражалось беспокойство. Она хотела рассказать ему, но тут белая накидка из меха горностая, которую он заказал специально для нее по невероятно высокой цене, соскользнула с ее гладкого бледного плеча, открыв часть груди. Она поспешно ухватилась за накидку, но увиденное уже подействовало на мужа. Зрачки его расширились и загорелись, рука поднялась, чтобы прикоснуться к обнаженной плоти.

Она наблюдала, как неудержимое желание делало его красивое лицо пустым, невыразительным, похожим на лицо любого другого мужчины. В такие моменты он уже не был Враном Ашарсоном, королем Северных островов. Возбуждение стирало его индивидуальность так же основательно, как волны — следы ног и пустые панцири крабов с прибрежной полосы, оставляя лишь ровную песчаную поверхность. Видя это, она испытывала грусть. Когда бархат платья, струясь, упал к ее ногам, когда его горячие губы снова и снова касались ее шеи и он делался все более настойчивым, она понимала, что его душа не принадлежит ей, как она думала раньше, когда впервые поймала его в свои сети, что, несмотря на брачные узы, она теряет его, самая его сущность ускользает от нее.

Но самое странное — как только они упали на кровать и его губы приникли к ее рту, она почувствовала, что теряет и себя тоже. Ни в одном из уроков любви, которые преподал ей Мастер в ледяной крепости, ничего не говорилось об удовольствии, которое она может испытать в постели с мужчиной. И поэтому она ничего и не ждала, она привыкла к отсутствию ощущений с Рахе, потом с мужчинами, которым продавал ее Виралай. Она ничего не испытывала. Но не сейчас.

На корабле, который увозил ее прочь от Лунной равнины, она ощутила, как прикосновения Врана пробудили в ней что-то новое. Поначалу она решила, что это вызвано ритмичной качкой судна, или же чувства ее обострились от близости океана. Но потом, когда они укрылись за высокими и крепкими стенами замка Халбо, это новое проявилось десятками разных способов. Она открыла в себе чувство отчужденности, когда мужа не было рядом, потому что, несмотря на всю простоту королевского двора, где люди говорили вслух что думали, не бросали слов на ветер, не хвастались и не тратили время на религиозные церемонии, в глубине души она знала, что это не ее дом и таковым никогда не станет. Хотя она понятия не имела, был ли у нее когда-нибудь свой дом. А когда он находился рядом, она чувствовала себя словно наполненной. Позже она начала замечать, что если видела Врана разговаривающим с другой женщиной, особенно если он клал ей руку на плечо или брал под локоть, пусть даже в самой невинной манере, то чувствовала приступы боли в груди или животе. Когда он ласкал ее — ночью или с утра, в короткие перерывы днем или когда они переодевались к ужину, — каждое его прикосновение заставляло ее кожу пылать, как будто кровь бросалась навстречу его рукам и губам, чтобы сжечь физический барьер между их душами и они могли бы слиться воедино. Со всевозрастающей частотой она замечала, что ее саму захлестывают приливы страсти. Самые удивительные ощущения овладевали ею, заставляя забыть обо всем. Дыхание ее становилось таким же глубоким, как у мужа, ее чудная бледная кожа розовела, и крики — крики далекой птицы, в одиночестве скользящей над гладью моря, — эхом вторили стонам мужа. Временами ей казалось, что она превратилась в ту самую птицу, утратив себя. И все чаще она радовалась этому чувству потерянности и беспомощности. Соблазну уйти в темные волны и никогда не возвращаться было трудно противостоять.

Когда она приходила в себя после этих захватывающих переживаний, ей становилось страшно. Она потерялась в жизни, и не по собственной вине. Что станете ней, если она позволит себе уйти в эти темные волны?

И на этот раз, когда они — обнаженные и горящие желанием — упали на кровать, покрытую мехом, она поборола себя. Ради самой себя — и ради него — ей придется уменьшить свои чары, с помощью которых она завладела королем. И тогда она узнает больше об истинном характере мужчины, к которому так привязалась. Тогда, и только тогда, она поймет, насколько простирается ее власть над ним и окажется ли она как женщина сильнее чародейки.

В тот вечер был дан пир в честь свадьбы ярла Черного острова, этого скалистого куска земли в восточном проливе между материком и Светлыми островами, с дочерью самого старого и преданного друга Врана по прозвищу Штормовой Путь.

Брета Брансен выглядела очень даже неплохо, учитывая то, что обычно о ней трудно было сказать такое. Дочь Штормового Пути, обладая широкими плечами и бедрами и ростом как у мужчины, вполне могла бы быть приятной девушкой. Но она очень стеснялась собственных габаритов и потому выглядела почти как горбун — так сильно она сутулилась. Ее волосы — светлые, песочного оттенка, такие же жесткие и непокорные, как у отца, — были заплетены в несколько косичек, перевязанных серебряными лентами, и украшены бледно-голубыми цветами. Любой другой женщине это могло придать вид очаровательный и по-девичьи свежий, но на Брете это выглядело так, будто ее протащили по палисаднику и половина его растительности просто зацепилась ей за волосы. Непослушные пряди выбивались из лент, а цветы уже начали вянуть от сухого жара каминов зала. Ее одели в платье из светло-голубого льна, цвета спокойного моря, но ткань уже помялась и местами обвисла. Картину довершало крупное, пухлое лицо Бреты с выражением страдания и боли.

Она совершенно не хотела замуж, тем более за Брина Фоллсона, ярла Черного острова, человека с потеющей лысиной и смехом, как у испуганного осла. Не то чтобы он был жестоким или неприятным — она не могла сказать, что ей что-то сильно не нравится в нем, — просто он стал для нее окончательным подтверждением, если таковое еще требовалось, простой истины, что ни любовь, ни ум, ни доброта никогда не смогут возместить недостатка внешней красоты. Откровенно говоря, Брета была уродлива. И несправедливость природы, позволившей ей унаследовать резкие черты любимого отца вместо чарующей красоты матери, перевешивала все прекрасные качества девушки в глазах человека, которого она действительно страстно желала. Семи лет от роду Брета влюбилась во Врана Ашарсона, но для него она была не более чем медлительный, слабый и глупый товарищ по играм в прятки, догонялки, с которым он устраивал засады, боролся и дрался на дуэли. Все эти годы она сносила его насмешки и задиристый нрав, и время не стерло и не облегчило боль от сознания, что ее чувства не находят никакого отклика. Некоторое время назад ей удалось убедить себя, что Вран никогда не посмотрит на нее как на объект желаний, но она надеялась, что со временем дружба и душевная близость станут для него важнее. Фактически он никогда не смотрел на нее как на женщину, пока однажды отец не представил ее на Собрании. Вран, который в тот вечер был очень добр, похвалил покрой ее платья и сделал это вовсе не в насмешку. Но это было так унизительно!

Ее жених, напротив, с дрожью наблюдал, как она поднималась на помост, и обрадовался, когда выбор северного короля пал на другую женщину. Он тут же подошел к Штормовому Пути и попросил разрешения посвататься к его дочери по возвращении на остров. Для Бреты было новостью, что мужчина может обратить на нее внимание, но вместо того чтобы успокоиться, она впала в еще большее отчаяние от непостижимости мужской логики. Между тем, несмотря на то, что он был на двенадцать лет старше нее и уже начал лысеть, она не смогла найти причин для отказа. В тот момент, когда она увидела, как Вран смотрит в глаза бледной женщине-кочевнице во время выбора невесты, как он влюбляется в нее прямо на месте, она потеряла всякую надежду. И поэтому, когда отец пришел к ней с предложением Брина Фоллсона, она просто пожала плечами и согласилась. Если она не может обладать мужчиной, о котором мечтает, значит, она отдастся первому, кто попросит ее руки, и к черту последствия.

Однако перспектива брачной ночи наводила на нее ужас, как бы старательно ни гнала она от себя эту мысль.

Как только закончится пир, жениха и невесту уведут в лучшую гостевую комнату и свяжут рука к руке и нога к ноге (с некоторой свободой для движений) голубыми и зелеными шнурами, которые символизируют союз моря и земли, соединение мужчины и женщины во имя Сура. Их не развяжут до тех пор, пока солнце не достигнет зенита на следующий день.

Брету передернуло, когда она шла, чтобы занять ненавистное почетное место рядом с женой ее любимого. По традиции королева должна была провести весь вечер рядом с новобрачной, давая ей советы. Мысль о том, что жена ее возлюбленного будет шептать ей на ухо, как лучше всего доставить удовольствие мужчине — как прикасаться к нему тут и там, как целовать, — была совершенно невыносимой. Однако бледная королева произнесла лишь пару поздравительных слов, и по всему было видно, что она вовсе не намерена доверять Брете свои секреты.

Роза Эльды слегка улыбнулась, когда девушка заняла место рядом с ней, потом взгляд ее упал на свадебные ленты голубого цвета, туго затянутые на талии Бреты, и вдруг в голове ее вспыхнула яркая, как никогда, картина собственной свадьбы: толпы народа, шум, смех, непристойные песни — и глаза матери Врана, когда она завязывала на ее поясе первый узел. Она почувствовала тогда что-то вроде страха, который был вызван не самой свадьбой, но присутствием большого числа людей, на которых ее влияние не распространялось — на женщин ее чары, казалось, совсем не действовали.

Вспомнив это, Роза Эльды снова почувствовала себя неуютно. Здесь было слишком много людей, и у нее создавалось тревожное впечатление, что все они смотрят на нее и говорят о ней, когда она не слышит. Она хваталась за обрывки разговоров, но даже сосредоточившись, не могла восстановить их полностью. «День и ночь, — слышала она, — уже четыре месяца»; «Надо было брать женщину из клана Светлых Вод». И затем отчетливое: «Если она не родит, ему придется взять другую».

Но сильнее всего действовал на нее неумолимый взгляд леди Ауды. Овдовевшую мать короля сегодня усадили — по ошибке или по ее желанию — напротив жены ее сына, и Роза Эльды беспрерывно чувствовала на себе ее холодный взгляд, инстинктивно понимая, чем заслужила такое отношение. Это была ненависть одной женщины к другой, которая сместила ее с прежней позиции. Своим вытянутым и сморщенным лицом Ауда была похожа на паучиху; темные с проседью волосы гладко зачесаны назад и тщательно убраны под чепец, губы сжаты так сильно, что казалось, будто лицо проваливается внутрь рта.

За все время, что Роза Эльды провела в Халбо, Ауда произнесла лишь три фразы, обращенные к ней.

Первая прозвучала в тот вечер, когда Роза вошла в Величественный Зал вскоре после прибытия на эйранскую землю: «Если ты думаешь, что своими трюками и распутством удержишь моего сына, ты глубоко ошибаешься». Вторая содержала традиционные слова, с которыми мать мужчины передает его в руки другой женщины, при этом явственно слышалось шипение воздуха, проходящего между ее редкими зубами. После этого Ауда удалилась в свои покои, отказавшись делить стол и помещение с женой сына. Третья фраза прозвучала несколько недель спустя, после того, как Вран приказал повесить в палаты леди Ауды новые картины и ковры, что потребовало передвижения мебели и переезда самой леди. Под этим предлогом он уговорил мать навестить его комнаты, где взял ее руку и положил на холодные пальцы Розы Эльды, так что она была вынуждена пробормотать: «Добро пожаловать в Халбо, жена моего сына».

Последняя часть приветствия — «и моя королева» — осталась не произнесенной. Роза Эльды видела, что муж ее потерял всякую надежду изменить положение вещей.

Однако Вран настоял на присутствии матери на всех торжествах, и она подчинялась, сжав губы и всем видом выражая высокомерие и недовольство.

Сегодня она выглядела особенно кисло, хотя в глазах ее светился огонек. Когда подали первые блюда, она резко наклонилась вперед, не обращая внимания на сына и невестку, и заговорила с ярлом Шепси, который занимал место справа от королевы.

— Ну что, Шепси, спина тебе так и не дает покоя?

Ярл Шепси ответил утвердительно и приписал свое состояние преклонным годам и сквознякам. А потом спросил новую королеву, не находит ли она, что в замке прохладно, но Ауда не дала ей рта раскрыть.

— Что ж, омолодиться без колдовства невозможно. — Она в упор посмотрела на Розу Эльды, но, не получив ответа, зарядила длинную тираду по поводу того, какие травы нужно добавлять в ванны для лечения спины. — И обязательно проверь температуру воды, прежде чем в нее забраться: слишком холодно — мышцы сведет, слишком горячо — станет хуже, чем было.

Шепси поблагодарил ее.

— Никакой магии, — громко произнесла старая королева. — Никаких трюков кочевников не требуется и в помине: старые добрые эйранские способы могут творить чудеса.

Было видно, что ярл Шепси чувствует себя крайне неуютно, но Вран был занят разговором с каким-то лордом и если и слышал колкое замечание матушки, виду не подал.

Ауда продолжила беседовать на ту же тему с леди, сидевшей напротив, а потом позвала свою служанку — столь же ядовитое и неприятное существо, как она сама. Служанку звали Лилия, однако она, широкая в кости и темнокожая, скорее напоминала лопух. Старая королева попросила подать вино той леди. Лилия, исполняя требование, неуклюже задела чашей плечо Розы Эльды. Та удивленно оглянулась. Ауда же тотчас крикнула громким голосом:

— Принесите мне чашу, которой не касалась рука этой женшины!

За столом наступила тишина.

— Мать! — одернул ее Вран, голос его был строгим и недовольным.

Брета Брансен, сидевшая по правую руку от старой королевы, молча, нахмуренно подала Ауде чашу. Она не испытывала любви к женщине, которая занимала все мысли Врана и место в его постели, но такая грубость показалась ей неуместной вдень, который и так был полон печали.

Ауда взяла чашу, не сказав ни слова. Немного позже она снова подозвала к себе Лилию и что-то прошептала ей на ухо, после чего служанка хитро улыбнулась и поспешно удалилась.

— Тебе надо будет быстро нарожать детей, — обратилась старая королева к Брете, которая сильно при этом покраснела. — Моложе не становятся. Поздновато ты выходишь замуж, поздновато. Сколько тебе сейчас? Двадцать три? Двадцать четыре?

Брета угрюмо кивнула.

— Столько же, сколько моему мальчику. Я всегда надеялась, что у тебя отыщется для него тепленькое местечко, — беспощадно продолжала Ауда. — И почему он не захотел взять в жены тебя или такую, как ты, одному Суру известно. Хорошая жена, говорила я ему про тебя, как раз то, что нужно королевству: прекрасная эйранская родословная и крепкие бедра, ты бы легко нарожала ему сколько угодно детей для продолжения династии. Но он всегда сходил с ума от смазливых мордашек, вот и взял себе жену, которая больше похожа на тощую, белую змею, чем на нормальную женщину. Но я уверена, он получит серьезный урок. Как и все мужчины.

Брета беспомощно уткнула взгляд в стол, щеки ее пылали, в то время как объект этой тирады потчевал жену маленьким кусочком цыпленка со своей тарелки и был совершенно безразличен к замечаниям матушки. Она попыталась сказать что-нибудь в ответ старой королеве, но тут снова появилась Лилия Мерсен с кувшином горького темного вина, которое давили из винограда с известковых полей клана Светлых Вод. Жестом Ауда велела ей наполнить чаши всех сидящих за столом, но когда Лилия подошла к молодой королеве, она споткнулась и громко выругалась. Вино выплеснулось на Розу Эльды — вылилось на волосы, которые она носила распушенными, как незамужняя женщина, потекло по плечам на светлое платье и на меховую накидку из горностая, которая быстро впитала жидкость, сделавшись уродливо мокрой и красной. Маленькие ручейки вина потекли по белому телу Розы Эльды, исчезая под вышитым лифом между грудей. Разговоры резко прекратились.

Ауда открыла рот и выглядела потрясенной, будто сама была ошарашена неуклюжестью служанки. Потом она перегнулась через стол и схватила Розу Эльды за запястья, да так крепко, что та вскрикнула. Но вместо того, чтобы принести ей свои извинения, она громко объявила:

— Кровь придет с юга и замарает снега Эйры, плоть будет разверзнута и истечет кровью. Магия восстанет: вокруг волшебство. Огонь поглотит Халбо. Сердца остановятся, многие умрут.

Потом глаза ее закатились, и она повалилась на стул.

Это все подстроено, подумала Брета Брансен, которая видела перемигивание Ауды и ее служанки. Но в любом случае она как сидевшая ближе всех к старой королеве должна была поинтересоваться ее самочувствием.

— С вами все в порядке, миледи? Могу я вам чем-нибудь помочь?

Но пожилая женщина не пошевелилась. Брета взяла ее руку. Она казалась безвольной и слабой, пульс был быстрый, но еле ощутим, будто мотылек стучал по коже крылышками. Ауда не двигалась. Брета в растерянности окинула взглядом стол, но король был занят женой, которая, едва старая женщина произнесла свои зловещие слова, будто окаменела и начала дрожать всем телом, а ее зеленые глаза широко распахнулись. Брин Фоллсон быстро подошел к старой королеве, поднял ей голову и заглянул под дрожащие веки. Потом объявил, что королева упала в обморок, и ее следует перенести в покои.

Брета наблюдала, как человек, с которым отныне связана ее жизнь, взял на себя ответственность руководить ситуацией, послал мальчика за королевским лекарем, приказал слугам разжечь огонь в камине в комнате Ауды и принести туда немного еды и вина. Затем он на руках вынес пожилую женщину из зала так осторожно и легко, как если бы она была ребенком. И в первый раз за все время Брета подумала, что, в конце концов, ее доля не так уж плоха.

Пир быстро закончился, вино было допито, мясо оставлено собакам. Молодоженов проводили в их комнату с меньшими почестями и воодушевлением, чем обычно. Поскольку мать Бреты давно умерла, ей пришлось просить Розу Эльды завязать первый узел — восьмерка, символ вечности — и протянуть через нее концы голубого шнура, которым правая рука жены привязывалась к левой руке мужа. Но новая королева Северных островов никогда в жизни не завязывала узлов, и Брета вынуждена была сделать это за нее, а потом объяснить, куда протягивать веревку.

Ее отец привязал зеленый шнур к запястью Брина и потом повернулся к дочери. Он сжал ее руку, когда завязывал сложный узел, и, понизив свой обычно громовой голос до шепота, сказал:

— Он хороший человек, моя дорогая. Он не сделает тебе больно.

Брета почувствовала, как слезы обожгли глаза, но она быстро кивнула и продолжала улыбаться, когда король, приблизившись, благословил ее поцелуем в лоб и последним узлом. Обычно это было сложное плетение: двойной морской и якорь Сура, но сейчас он в одно мгновение завязал очень простой узелок, а потом бросился вслед за своей быстро удаляющейся женой.

Роза Эльды чувствовала непривычную боль в висках. Там яростно и жарко пульсировала кровь — если внутри нее текла кровь. Ей стало интересно. С тех пор как Виралай украл ее у Рахе и они уплыли из Святилища в той маленькой лодке, она жила как во сне, почти не обращая внимания на мир и людей вокруг: все это было непонятно и слишком странно. Она также не обращала внимания на время. Когда они шли с кочевниками, она была предоставлена сама себе, потому что Виралай не мог продавать ее тело любому, кто возжелает его. У Странствующего Народа не водилось денег, хотя несколько раз мужчины спрашивали ее, не желает ли она провести с ними время. Но Виралай их сердито выпроваживал, когда понимал, что никакой выгоды из их интереса не будет. Как раз перед тем, как они приехали на Большую Ярмарку, дочь старой предсказательницы Фезак Поющей Звезды Алисия, которая часто общалась с Виралаем, пришла к ней однажды утром и спросила, не нужно ли ей зелье против зачатия. А когда Роза Эльды спросила, что она имеет в виду, Алисия рассмеялась и сунула ей в руки маленький мешочек сухих трав, который носила на шее.

— Это льнянка и кервель, да еще желтофиоль. Носи с собой, и тебе не придется беспокоиться о детях.

Тогда Роза Эльды пришла в замешательство. Неужели эти травы отпугивают детей, как запах апельсина отгоняет кошку? Алисия захлопала в ладоши и засмеялась. Но когда она увидела, что бледнокожая женщина вполне серьезна, она спросила, бывают ли у нее месячные. Но когда и это было встречено непониманием, Алисия пустилась в объяснения на предмет приливов и отливов, циклов луны и движения крови по женскому телу итого, как лоно готовится каждый месяц к тому, чтобы принять мужское семя, чтобы оно там закрепилось. Роза Эльды нахмурилась и ответила:

— У меня нет крови, — потом отвернулась и ушла, оставив Алисию стоять с открытым ртом у повозки.

Теперь ей стало интересно: может быть, эти ее слова в самом деле были правдой? За прошедшие месяцы она узнала довольно много о мире. Четыре лунных цикла минуло с тех пор, как Вран Ашарсон ступил с ней на борт корабля и увез с Лунной равнины, четыре лунных цикла он еженощно оставлял в ней свое семя, а иногда и по нескольку раз за ночь. Но ее живот оставался плоским, как тарелка, а талия — тонкой, в то время как девушки при дворе, которые вышли замуж после того, как Роза поселилась в Халбо, уже хвастали своими округлившимися формами. Она научилась осторожно отвергать предложения служанок, желавших отнести ее белье в стирку. Она говорила им, что предпочитает ухаживать за собой сама. Но из обрывков разговоров, которые она подслушала сегодня, стало понятно, что злые языки уже давно прохаживаются на ее счет. А леди Ауда со временем станет ещё более нестерпимой.

— Дети, чтобы продолжить династию, — тихо повторила она, до конца не понимая, что хотела этим сказать старая королева.

— Что ты говоришь, моя голубка?

Вран тихо вошел в комнату вслед за ней, и она повернулась к нему.

— Кто я? — спросила она.

Этот вопрос она задавала ему уже не раз. Вран подошел к ней, мягко обнял за плечи и посмотрел в ее лицо, озаренное огнем настенных светильников.

— Ты — Роза Эльды, роза нашего мира, королева Северных островов и моего сердца.

Обычно это успокаивало ее, но не сегодня.

— Тебе недостаточно меня?

Вран нахмурился.

— Что ты хочешь сказать? Ты — все, о чем я когда-либо мечтал, самая красивая женщина, самая совершенная жена, которую только может пожелать мужчина и король.

— Но тебе нужны дети, чтобы продолжить династию. — Она произнесла это без всякого выражения.

— Дети, чтобы продолжить династию? Ха! Дети от тебя. Дети, чтобы было кому унаследовать королевство, чтобы волки перестали кружить вокруг. — Он улыбнулся ей, сверкнув белыми зубами сквозь бороду. — О чем ты толкуешь, любимая?

Лицо его сияло. Как будто кто-то разжег в нем огонь: глаза горели в предвкушении, светились необузданным весельем. Пламя светильников отражалось в его темных зрачках, смягчало резкие черты скул и подбородка. Откинув голову, он от души рассмеялся, наполнив смехом комнату.

Роза Эльды с упавшим сердцем наблюдала за этим неожиданным взрывом веселья. Что бы ни значили слова о детях, он все равно не понял ее, а теперь было поздно объяснять. Когда он подхватил ее на руки и отнес на постель, она уже ни о чем не могла думать. Он раздел ее с чрезмерной осторожностью и провел руками по ее стройному телу. Она улыбалась. Но когда он положил голову ей на живот и заснул, из глаз ее потекла жидкость. Она заморгала, пыталась стряхнуть с себя нахлынувшие эмоции, испугавшись незнакомых ощущений. Слезы текли по ее лицу, попадали в рот. Они были жаркими, солеными и неожиданными.

Потом она кое-что вспомнила.

Это было нечто смутное и трудно определимое. Она стояла, глядя вниз в глубокую горную расщелину. Пыль еще не улеглась, и шум падающих камней не мог заглушить какого-то отдаленного глухого рокотания. Она вспомнила физическую боль в груди и в горле, ощущение, будто она проглотила один из этих падающих камней, болезненное покалывание в глазах. И такая же горячая соленая вода пролилась тогда по ее лицу. Красная пыль покрывала ее ступни, край белого платья. Одна капля упала, медленно, словно перышко, ей на ногу, прочертив белую дорожку посреди красного. А затем грубая рука толкнула ее, и она пошла, спотыкаясь и ничего не видя от первых в своей жизни слез.