Дженнак неуязвимый

Глава 4

Последние дни весны, лагерь изломщиков и город Удей-Ула. Столица Асатла Чилат-Дженьел, Океан-без-Имени вблизи границы льдов, Эммелитовый Двор близ Росквы, Хапай и Росква, столица Россайнела.

Святилище было не похоже на эйпонские храмы - во-первых, срублено из дерева, а во-вторых, видом напоминало большой длинный сарай или огромный ящик. У дальней стены - статуи богов, тоже деревянные, перед ними, на особой полке, горящий светильник и том Пятикнижия. Пол из оструганных досок, в стенах прорезаны восемь окон, посередине - столы и лавки, у двери - корзина для пожертвований, сейчас пустая. Помещение выглядело просторным; Дженнак прикинул, что тут поместилось бы сотен пять, а то и шесть народа.

- Мы бы город лихо взяли, - бормотал Берлага Тэб, разворачивая карту. - Пара дней вся недолга! Метателей у нас как грязи, и старых, и новых, что раздобыли на острове... Притащить их к городской окраине и жахнуть, только дым бы пошел... Да как жахнешь! Старики там и женки с детишками! Много наших, много, своих поубиваем, а это не гоже... Жахнешь, и кровища будет лужами! А ежели биться за каждый двор, сотни людей покладем... Такие вот потери!

Четыре атамановых приспешника согласно закивали. Был здесь позавчерашний знакомец Тяженя по кличке Меченый, старый Обух, ветеран бихарских войн, еще один изломщик по имени Серета и средних лет дейхол Амус Еловая Лапа. Все - предводители отрядов, лесные бойцы, призванные атаманом на совет. А совещались о том, как взять Удей-Упу, но чтоб без кровищи лужами и без больших потерь.

- В пирамидах они засели, волчье племя, - молвил Тяженя Бочар, - в пирамидах и в башнях. А башни те промеж жилых дворов как ягоды в пироге... Ковырнешь, так вместе с мякишем!

- Да и город нельзя разбивать, - поддержал его Серета. - Там не токмо людишки, там мастеровитость всякая, инструмент куют, одежку делают и посуду, муку мелют и громовой порошок, и дорога опять же там, и столбы с проводами... Разобьем, а толку что? Где у нас другие города? Нету!

- Есть, но переться до них долго, - заметил Обух. - И пока те города не наши, враг заморский в них сидит. А этот - наш! Пращуры строили! Хоть под надзором аситским, а наши деды старались! И дорога костьми их устлана! Потому надо забрать и самим владеть.

Амус ничего не сказал, только вздохнул и помог атаману расправить карту, прижав ее парой глиняных кружек. Карта была самодельная, подробный план западного берега Байхола с городом, воздвигнутым двести с лишним лет назад. За годы отсутствия Дженнака Удей-Ула сильно разрослась и появились в ней признаки цивилизации, немыслимые прежде в этих глухих краях. Теперь через город проходили линии одноколесника и эммелосвязи, были отстроены гостевой и торговый дворы, храм Истока (так по-местному звался Одисс), школа, казармы и добрая сотня мастерских. И пирамида была уже не одна, а целых три, как в Шанхо.

Берлага ткнул в озерный берег пальцем, в то место, где стояли пирамиды.

- Вот где старшина их сидит! Сахем их поганый и воинов больше тысячи! Да в башнях еще сотен шесть! Взять бы их на ножи по-тихому, без урону... Еще ведь другие придут, заявятся с моря, и нам с ними биться! Силу надо сохранить... — Атаман помолчал, чтобы придать словам веса, и спросил прямо: - Ну, что молвишь, друг Жакар?

Дженнак усмехнулся. Каким-то чутьем или инстинктом правнук распознал в нем опытного военачальника, накома накомов, вождя-ягуара, украшенного перьями. Разубеждать Берлагу было бесполезно, проще уж помочь - тем более, что выхода другого не имелось. Как утверждали изломщики, воздухолет с запасом газа для наполнения оболочки где-нибудь нашелся бы, и значит, Дженнак и Чени могли улететь в Россайнел, а не тащиться туда долгие дни. Но воздухолеты, как известно, в лесу не растут, а лежат в хранилище, которое тоже не прячется под лесными холмами. Так что хочешь - не хочешь, а город нужно взять. Тут мысли предка и потомка совпадали. Атаман уставился на него, ожидая ответа, но Дженнак не спешил.

- Я так понял, что город окружен с воды и с суши? Сколько там ваших людей и где они стоят? Покажи! - Он хлопнул ладонью по карте.

- Здесь. - Берлага очертил полукруг вдоль западной границы города. - Хоронятся в каменоломной яме и в лесу, и людей там восемнадцать сотен пеших и триста конных. Столько же подойдет из лагеря и с прочих мест. На озере - шесть больших баркасов, а в них метатели. Причалы сладили здесь и здесь... Ну, с воды стеречь особо нечего, раз крепость на Удей-Снри разбили. Чего им в воду лезть? Да и скала там непроходимая...

Дженнак промолчал, хотя и мог бы возразить, что неприступных скал не бывает. Случилось норелгам прижать его отряд в горах, было их по восемь на каждого бойца Дженнака, и перекрыли они путь с вершины каменной стеной. Так что с одной стороны враги за укреплением, с другой - пропасть в сорок длин копья, а воды и припасов - на двое суток. Ничего, сбросили канаты, спустились с горы, ночью обошли противника, дали залп, потом другой, а уцелевших приняли на копья... Дженнак любил воевать в гористой местности, обещавшей много неожиданного для врага.

- Тут еще наши, сотня Дубка, - Обух показал на карте. - Дорогу стерегут. И столбы с проводами повалили.

Этот отряд находился у ответвления Тракта Вечерней Зари, идущего к городу. Раз столбы повалены, то связи у защитников тоже нет, отметил Дженнак. Надо торопиться! Отсутствие связи с Удей-Улой обеспокоит Невару и накомов в Шанхо, и те отправят подкрепления... Дожидаться их явно не стоило.

- Сколько людей поднимут баркасы? - спросил он. - И какие на них метатели?

- Людей возьмут пару сотен, ежели потесниться, — отозвался Серета.

- А метатели из новых, - добавил Тяженя. - Бьют знатно, далеко, но шар с перенаром бросают легкий, вот такой. - Он продемонстрировал кулак. - Пирамиду им не своротить!

И не надо, подумал Дженнак, кивая. Все аситские цитадели от Шанхо до Росквы строились по единому плану, разработанному в древности зодчими Коатля. Выбиралось высокое место на горе или холме и обязательно вблизи каменоломни; там возводили пирамиду, служившую опорным пунктом, казармой и хранилищем припасов. В некотором отдалении, обычно в тысяче локтей, ставили башни по периметру будущего поселения, а когда это пространство заполнялось домами, приходило время строить новое оборонительное кольцо, в котором башен было вчетверо больше, чем в старом. Одновременно с этим строились пирамиды - в крупном городе не меньше трех, соединенных стенами и служивших уже не опорным пунктом, а внутренней крепостью. Так и росло поселение, переслоенное рядами башен, в которых находился гарнизон, с центральным замком, местом пребывания сахема, его чиновников и основного контингента войск.

Дженнак помнил, что пирамиды Удей-Улы стоят на выступающих утесах озерного берега, который обрывается отвесно в воду. Со стороны суши местность понижалась, скалистый полуостров был плотно застроен и, судя по карте, его перегораживали две цепочки башен, а третья, внешняя и самая длинная, шла широким полукольцом внизу, по городской окраине. Для этих краев город был велик, и обитало в нем тридцать тысяч жителей, гораздо больше, чем в прошлом. Столетие назад, когда Тэб-тенгри покинул Сайберн и превратился в нефатца Та-Кема, пирамида в Удей-Уле была одна, домов - сотни две, и лишь четыре башни охраняли полуостров. Крохотное поселение! Он возил сюда мед и меха, меняя их на горшки, платья для Заренки и стальные капканы. Торг был жалкий - в основном приходили дейхолы за бусами и зеркалами.

- Метатели, что на баркасах, громко стреляют? - спросил Дженнак.

У Тяжени отвисла челюсть, Обух вцепился в бороду, а Серета изобразил лицом недоумение. Что до атамана, у того внутри екнуло — то ли от удивления, то ли от злости. Так что ответил Дженнаку Амус Еловая Лапа:

- Очень бах-бабах, хозяин, очень, очень. Вместе прямо гром! Ревет как Тутукани с неба!

Тутукани у дейхолов считался духом грозы, его сильно побаивались, и потому Дженнак остался доволен. Разгладил ладонью карту и объяснил:

- На скалу полезем. Ты, Берлага, дашь мне двести воинов, самых ловких и умелых. Я их поведу. Ночью заберемся наверх, вырежем аситов и крепость возьмем. Тогда поговоришь с теми, что в башнях. Или миром сдадутся, или...

- ... кровушку пустим! - Тяженя радостно осклабился.

- Заткни едало, Меченый! - рявкнул атаман и повернулся к Дженнаку. - Слушай, друг, так не годится. Ты тех скал не видел, а как увидишь, так в кустах присядешь. Камень голый, и высотою в пять матерых сосен! Ни щели, ни трещины! Упадешь, кости вон, зад напополам!

Дженнак ощупал седалище.

- Вроде целое... А я ведь с воздухолета падал!

- Так ты, Жакар, колдун. Ты, может, и залезешь на скалу, куда никакой ловкач не подымется!

- Подымется, - возразил Дженнак. - Я объясню, как это сделать. Пусть мастера твои откуют стальные крючья с острыми наконечниками. Загоним их в камень, пропустим веревки и залезем. А в остальном Керун поможет!

Керуном у россайнов звали Коатля, и он считался покровителем воинов. Но здесь его изображали не с секирой, а с огромным мечом.

- Шума много, если бить в камень крюки, - молвил старый Обух. - Всполошатся, сучьи потроха!

- А баркасы с метателями для чего? Вечером вывести их напротив скалы и пусть стреляют. Пусть всю ночь стреляют, и побольше грохота! С суши тоже начнем стрелять, но с недолетом, чтобы в жилье не попало. Аситы будут ждать ночного штурма, а мы забьем крюки и сделаем передышку на день-другой. Враг успокоится, тут на скалу и полезем.

Изломщики стали переглядываться, хмыкать, чесать в бородах, дергать усы, потом загомонили разом:

- Хитро!

- Пальбу устроим, а они подумают - пугаем!

- А чего посылать две сотни мужиков? Можно и больше! Баркасов не хватит, на лодках подвезем!

- И то! Аситов, считай, тысяча, так наших хоть вполовину...

- Справятся! Наши посвирепее будут!

- А кого из старшины с Жакаром пошлем? Кого, атаман?

- Сами выбирайте. Дело опасное, не хочу неволить.

Обух грохнул кулаком по столу.

- Я готов! Со всей охотой!

- И на утес полезешь? - сказал атаман. - Не навоевался в пустыне, старичина?

- Полезу! Тут не война с бихарами, тут я знаю, за что свара идет!

- Ну посмотрим, где людей расставить...

Изломщики склонились над картой, сдвинув головы, сопя и подметая бородами стол. Ягуары, подумал Дженнак, но тут же исправился: не ягуары, тигры. Ягуаров здесь не было, никаких ягуаров, кроме аситского воинства в Удей-Уле. Но ягуар, даже самый крупный, тигру не соперник.

Он поднял взгляд к статуям Шестерых, всмотрелся в лик Арсолана и увидел, что тот словно бы усмехается. Свет и тени играл и на деревянной фигурке, скользили по ее лицу, и Дженнаку почудилось, что солнечный бог похож на сагамора Че Чантара. Окажись здесь Чантар, он был бы доволен, мелькнула мысль. Все шло по его плану.

Че Куат, пресветлый сагамор Арсоланы, был зван к аситскому владыке для доверительной беседы. Два других властителя не удостоились подобной чести, и ареоланец решил, что Шират будет склонять его к тайному союзу против Одиссара. Страна Че Куата, единственная среди всех держав Эйпонны, имела выход к Западному и Восточному океанам. Их соединял пролив Теель-Кусам, рассекавший Перешеек, а около пролива находился город Лимучати и мощные укрепления с сильным гарнизоном. Через пролив еще в древности был переброшен огромный мост, от которого шла дорога в Сагры Перешейка, и вся эта акватория простреливалась из дальнобойных метателей. Из данного факта вытекало, что Одиссар, союзник Арсоланы, мог перебросить флотилии на запад и ударить по Чилат-Дженьелу и другим прибрежным поселениям, превратив их в пыль вместе с военными гаванями, складами и верфями. Верным являлось и обратное: склонись Арсолана на сторону аситов, их броненосцы могли бы пройти к берегам Одиссара, стереть с лица земли Хайан, а затем и все торговые города, Седанг, Накаму, Хиду, Фанфлу, Тани-шу и остальные. Так что у Ширата Двенадцатого были причины для обещаний, уговоров и соблазнительных слов. Но, к удивлению арсоланца, речь пошла о другом.

Аситский владыка принял его не во дворце, а в павильоне в самой дальней части парка, окруженным стеной ядовитых кактусов тоаче. Под этой изгородью шел подземный ход, который стерегли свирепые степные воины из личной охраны Ширата Павильон возвели на скале, и строение нависало над океанскими волнами, ревевшими внизу точно голодные ягуары. Внутренний хоган был убран с роскошью: яркие шелковые завесы среди нефритовых колонн, на полу - огромный ковер из перьев кецаля, подушки, обтянутые шкурками черных обезьянок из Рениги, золотые светильники и низкий круглый столик из драгоценной древесины. Угощение сервировали на арсоланский манер: напиток из листьев коки и горных трав, тыква с медом, тертый кокосовый орех и трубочки из слоеного теста. Девушки, подававшие блюда, были одеты в белое как арсоланки, хоть и не отличались их изяществом. Травы заварили без особого искусства, напиток не взбили веничком, трубочки перепекли, тыкву пересластили, и одутловатое лицо Шнрата тоже не украшало трапезу. Но с этим пришлось смириться. Все же Шират как мог продемонстрировал гостю уважение.

- Мир полон несправедливости, - молвил аситский владыка, с видимым отвращением ковыряя приторную тыкву. - И самое несправедливое - время. Его всегда не хватает. Время как снег с горных вершин: схватишь его, сожмешь в кулаке, а там - вода, и вот она утекла меж пальцев...

Гость вежливо кивнул. Ему стукнуло девяносто, но выглядел он намного моложе Ширата и собирался прожить еще лет восемьдесят - семья светлорожденных Арсоланы отличалась редким долголетием. Че Куат тоже мог уподобить время воде, но для него она текла гораздо медленнее, чем для повелителя Асатла.

- Мой Дом силен, моя страна обширна, - продолжал аситский владыка. - Когда здесь, в Чилат-Дженьеле, восходит солнце, в Россайнеле еще ночь. Мне принадлежит вся Азайя... будет принадлежать, когда мы захватим Хинг и Бихару. Тысяча племен, сто народов живут на этих землях! Понятно, есть среди них недовольные... Но я справлюсь с этими проклятыми Мей- тассой! Я справлюсь! Если верно то, в чем вы клялись, если Джеданна и ты не подстрекаете мятежников, значит, в самом Асатле завелась измена. Я вырву ее с корнями, я переломлю предателям хребет! Недаром сказано: владыка дунет в Чилат- Дженьеле, в Роскве случится буря! И случится! Только бы хватило времени!

- Ты еще молод, - политично заметил Че Куат. - Тебе сорок восемь... Разве это возраст?

- Я не молод и не стар. Надеюсь, у меня еще есть лет двадцать или двадцать пять... Но не мятежники меня тревожат, родич. Гнетут другие заботы.

«Пальма проросла во льдах! Он назвал меня родичем!» - подумал Че Куат, а вслух сказал:

- Другие заботы? Какие же?

- Заботы о достойном наследнике.

- У тебя есть наследник, молодой Шират, и ему ничего не угрожает. Поединки совершеннолетия давно уже стали воспоминанием.

Отодвинув блюдо с тыквой, Шират посмотрел на девушек-прислужниц. Те мгновенно исчезли.

- Чтобы править такой огромной державой, нужно сделаться владыкой времени. Таким, как ты, как Джеданна и этот наглец из Сеннама. Надо вернуть потерянный дар.

- Но это невозможно, - сказал Че Куат в крайнем удивлении. - Твой предок выбрал власть, пожертвовав долголетием... Время вспять не повернешь!

- Есть способ, - возразил повелитель аситов. - Во всяком случае, так говорят мои целители, а лучших нет во всей Эйпонне. Ты ведь знаком с историей нашего рода? - Арсоланец кивнул. - Тогда ты знаешь, что случилось.

Об этом знали во всех Великих Очагах, в Сеннаме, Одиссаре и Арсолане. Двести восемьдесят два года тому назад умер старый Ко’ко’ната, тасситский сагамор, но циновка власти досталась не его потомку чистой крови, а Одо’ате, сыну женщины, что грела когда-то постель старика. Этот полукровка был коварен и хитер, утверждал, что мать его - покойная супруга сагамора, что он наследует по праву младшего[1], а не веривших в такие сказки привязывали к быкам и разрывали на части. Тех светлорожденных, до кого удалось дотянуться, Одо’ата со временем перебил, но природу не обманешь - старился он гораздо быстрее, чем потомки богов. Циновка под ним заколыхалась, ибо нашлись претенденты на власть, род Оро и другие семьи из боковых ветвей - все же Дом Мейтассы оказался слишком многолюден, и истребить всех под корень Одо'ата не сумел. В те годы был его Очаг в союзе с атлийцами, и к их сагамору, Ах-Ширату Третьему, обратился идо ата за поддержкой, предложив ему в cynpyi и свою дочь Муар. Ах-Шират девушку взял, но при условии, что после смерти Одо’аты Мейгасса объединится с Коатлем и править новым Домом будут его потомки от Муар, пусть не с чистой кровью, зато с половиной тасситской. Это и произошло. Начиная с Ширата Четвертого, сына Муар, аситские владыки уже не являлись светлорожденными, старились как любой их подданный и жили все меньше и меньше. Ибо сказано в Книге Тайн, на Листах Арсолана: каков срок человеческой жизни? Тридцать лет, и еще тридцать и, быть может, еще десять...

Светлая кровь в сагаморах Асатла иссякала с каждым поколением. Очаг Тайонела вскоре пал в Северной войне, а Очаги Арсолана, Одисса и Сеннама с Асатлом не роднились - кто же отдаст сестру или дочь человеку, который в шестьдесят - старик, а в семьдесят - покойник?.. И потому в Ширате Двенадцатом светлой крови была капля - или, возможно, две.

- Жаль, что вы потеряли дар богов, - произнес Че Куат, ибо не мог сказать ничего другого. - Вдвойне жаль, так как вы в том не повинны. Предок вашего рода выбрал за вас.

Аситский сагамор скривился.

- Я не нуждаюсь в твоей жалости! Лучше послушай, что говорят целители. - Он придвинулся к Че Куату и зашептал с лихорадочным блеском в глазах: - Времена изменились, родич, времена изменились, и целители знают теперь больше о всяких недугах, о человеческом теле и потомстве, зачатом мужчиной и рожденном женщиной. Будь у меня супруга светлой крови, ее сын стал бы наполовину потомком богов... больше чем наполовину - ведь во мне тоже есть кровь Шестерых... И если найдется для сына достойная жена, то их ребенок и наследник будет светлорожденным на три четверти... Понимаешь, к чему я веду? Пять поколений, какая-то сотня лет, и наша кровь очистится... Мы станем опять такими, как прежде, до Одо’аты и Муар... станем настоящими светлорожденными и будем жить полтора века!

Попугай и в пышных перьях останется попугаем, подумал Че Куат, слушая аситского владыку с непроницаемым лицом. Возможно, целители были правы, возможно, льстили Ширату ложными надеждами, но так или иначе план их казался очень далеким от реальности. Какой Очаг согласится снова и снова давать Асатлу светлорожденных дочерей?.. Не Одиссар и не Сеннам - и точно, не Арсолана! В этом Че Куат был абсолютно уверен.

- Хорошая мысль, - пробормотал он в смущении. - Я слышал, что среди аситов есть потомки Коатля и Мейтассы, но они скрываются, боясь... хмм... твоей немилости. Тебе придется их разыскать и осчастливить. Наверняка у них есть подходящая девица.

Шират пренебрежительно повел рукой.

- Зачем мне это отродье каймана? Столько лет прошло! Как я могу быть уверен, что их девушки - светлорожденные? А вот у тебя есть дочь Айчени. Говорят, красавица! Ее видели мои посланцы в Инкале... пытались повидать в Цолане, где она училась, но не смогли. А я хотел бы на нее взглянуть!

Арсоланский сагамор содрогнулся. Даже мысль о том, чтобы отдать Айчени этому койоту, была нестерпимой! К счастью, он не имел такой возможности.

- Если были в Цолане твои посланники, то ты, должно быть, знаешь, что дочь моя исчезла. - Лицо Че Куата омрачилось непритворным горем. — Исчезла, погрузив в печаль меня, своих сестер и братьев и мою супругу!

Про сестер Айчени он не опасался говорить: все были при мужьях, две в Одиссаре, одна в Сеннаме. Что до младшей дочери, то о ней он не так уж печалился, как хотел показать. Конечно, Чени пропала самым загадочным образом, но ее не убили, не украли кейтабцы, не продали в Хинг, Бихару или другое ужасное место. Судя по изредка приходившим письмам, она жила с любимым человеком в полном благополучии. И ее избранник наверняка имел крепкую волю и твердый нрав - сладить с сумасбродкой Чени было непросто. Достойный человек! Пусть даже не светлорожденный!

- Пропала... вот как... - протянул повелитель Асатла. - Ходили такие слухи, но очень, очень смутные, ведь эта история - не к чести Храма Вещих Камней и цоланского правителя. Розыски были?

- Были. Мы искали ее, но не смогли найти... Я не знаю, где она!

- Не знаешь, где... Выходит, мне известно больше - ведь и я ее искал! Так, на всякий случай... вдруг слухи оправдаются... Не сам, разумеется, искали мои доверенные люди. В Верхней Эйпонне ее точно нет, и в Нижней тоже... нет в Нефати и вряд ли она попала в Лизир... Возможно, погибла? Но если жива и находится где-то в Азайе или Риканне, мои лазутчики ее отыщут. И что тогда, родич? Ты ведь любишь свою потерянную дочь? И если я ее найду и возвращу в родимый хоган, ты ведь отдашь ее мне с радостью?

- Отдам, - согласился Че Куат. - Если найдешь.

- Видят боги, я постараюсь. - Аситский владыка неприятно усмехнулся. - Ее привезут в Инкалу, и я пришлю за ней четыре корабля. Такие же броненосцы, как ты видел в гавани.

- К чему такая поспешность, - произнес Че Куат и нехотя выдавил: -... родич?

- Я вынужден спешить. Мне сорок восемь лет, и я проживу еще столько, сколько нужно, чтобы мой сын и наследник вошел в возрастзрелости. Говоря иначе, чтобы его не сожрали, когда я лягу на погребальный костер... Но надо торопиться!

Возвращаясь во дворец Совета Сагаморов, Че Куат размышлял о том, что, вероятно, у возлюбленного Чени будут большие хлопоты. Но интуиция подсказывала ему, что это не простой человек, не из тех людей, у кого с легкостью отнимешь женщину. Даже если отнимает сам владыка Асатла.

Шират Двенадцатый тоже покинул павильон и направился в сопровождении стражей к зданиям, где размещались войсковые службы, и где для владыки был предусмотрен особый покой с кабинетом и приемным залом. Добравшись туда, он написал несколько фраз, запечатал пакет и велел адьютанту-батабу отнести послание на корабль Бро Иуши. Пакет полагалось доставить в Шанхо Ро Неваре, главному Надзирающему Китаны, Сайберна и Россайнела.

Когда павильон опустел, шелковая занавеска всколыхнулась, и из-под нее выползла девушка, одна из тех, что прислуживали за столом. Оглядевшись, она сложила грязные тарелки на поднос, прошла подземным переходом и свернула к дворцовой кухне. Но потом ее видели у хогана наследника. Кажется, она несла молодому Ширату фрукты и вино.

Дженнак лез по отвесной скале, пробираясь от одного крюка к другому и таща за собой прочный канат. Искусству скалолазания он научился у горцев, обитавших на севере Атали, больших знатоков во всем, что касалось подъемов и спусков, преодоления склонов, покрытых льдом и снегом, форсирования горных рек и метания камней на головы неприятеля. Было дело, намучился Дженнак с этими парнями! Трижды поднимался в горы и трижды его отбивали - хоть без позора, но с изрядными потерями. Наконец вспомнил он байку, рассказанную когда-то Унгир-Бреном, легенду о том, как Одисс склонял к союзу и дружбе упрямое племя кентиога. Чем не одаривал их хитроумный бог! Лодками, сетями и домами, красивой посудой и прочным железом, коврами и накидками из перьев, но кентиога все упорно отвергали, предпочитая свои шалаши, жалкие передники из лыка и стрелы с каменными наконечниками. И тогда Ахау Одисс выдавил сок из сладких гроздьев, дождался, когда сок забродит и превратится в вино, и напоил тем вином вождей и старейшин кентиога. Поил их шесть дней и шесть ночей, а после этого упрямые строптивцы покорились, признали Одисса богом и вступили в союз с другими племенами. Вот об этом вспомнил Дженнак и поднялся в горы не с оружием, а с бочками доброго аталийского вина. Напоил горцев до изумления, и всего-то через пару дней признали они Дженнака великим вождем и своим благодетелем.

Были бы здесь те горцы, забрались бы на утес без крюков и веревок! - подумалось ему. Изломщики все же лесные жители и не так искусны в восхождениях на скалы. Но ничего, парни крепкие, залезут! А уж тогда... При всех отличиях горного племени и изломщиков имелось между ними сходство: выпить любили и привечали гостей от всей души, но в битве превращались в ягуаров.

Он посмотрел вниз, но ничего не увидел в темноте. Где-то под ним качали волны лодки и баркасы с сотнями людей, но ни звука оттуда не слышалось, ни лязга металла, ни скрипа сапог, ни шороха, ни вздоха. Изломщики были прирожденными воинами - наверное, лучшими в Азайе, да и в Риканне, пожалуй, тоже. Бихара предпочитали с ними не встречаться. Тасситов, храбрых и искусных всадников, номады резали в своей пустыне как овец, а с взломщиками драться опасались.

Нащупав очередной крюк, Дженнак подтянулся, упираясь в скалу ногами, встал прочно на железный стержень и закрыл глаза. Он был уже на трети пути до вершины, и снизу его не видели - самое время обратиться к своему магическому дару и немного полетать. Впрочем, летать по-настоящему, как птица, он не умел, мог лишь притормозить падение или зависнуть над землей, а при подъеме вверх мог двигаться нечеловечески быстро, увереннее и стремительнее, чем лесная белка. Но этого искусства, которым Дженнак овладел в последние десятилетия, показывать взломщикам не стоило. С чудесами надо поосторожнее, ведь люди, поглядев на них, молвят, как правнук Берлага: ты, Жакар, колдун, ты-то залезешь на скалу, а никакой ловкач за тобой не поднимется!

Тело вдруг сделалось легким, точно пушинка с грудки керравао. Теперь он подтягивался вверх, хватаясь за стержни пальцами, двигался со скоростью, недоступной скалолазам, в самом деле почти летел. Крючья удалось забить почти до основания стены, которая продолжала утес, соединяя две пирамиды. Последние крючья Дженнак вгонял сам, в темноте, два дня назад, повиснув над пропастью и орудуя увесистым молотком. Над его головой снова и снова проносились снаряды, начиненные перенаром; одни перелетали стену и взрывались во дворе, другие били в каменную кладку, и тогда на плечи Дженнака сыпались пыль и мелкие осколки. Разрушить стену снаряды не могли, но грохот производили изрядный, а заодно держали оборонявшихся в напряжении. Наконец сотни две аситов, вооруженных карабинами, открыли со стены огонь, целясь в баркасы и хлопотавших у метателей изломщиков. Накрапывал дождь, было темно, стрелки палили в ответ на огненные вспышки, и никто из защитников не мог вообразить, что на скале под ними висит человек с молотком и десятком крючьев. Дженнак успел забить их до зари и благополучно спустился к холодным байхольским водам. Затем, в Дни Паука и Камня, изломшики не проявляли активности, и враг успокоился. Все выглядело так, словно нападающие убедились в бесцельности бомбардировки с озера, что было ясно всякому, кто смыслил в военных делах. Чтобы нанести ущерб цитадели, был нужен броненосец с мощными метателями, а не полудюжина баркасов.

Добравшись до основания стены, Дженнак потянул за веревку, поднял три привязанных к ней каната и закрепил их на крюках. Канаты тут же натянулись, потом задергались - изломщики полезли на скалу. Теперь снизу доносился шорох, но едва слышный - это подошвы сапог терлись о камень и скрипела кожаная амуниция. Прислушавшись и решив, что звуки слишком слабые и на стене незаметны, Дженнак продолжил восхождение. Стена возносилась над ним примерно на тридцать локтей, но не являлась серьезным препятствием: кладка давала опору для пальцев, и его заботил не столько подъем, сколько состояние небес. Над Байхолом, скрывая луну, ходили тучи; было бы неплохо, если бы светлый лунный лик так и остался за этой завесой.

Он быстро преодолел стену, распластался на гладких каменных плитах и завертел головой, высматривая часовых. Стена соединяла нижние уступы двух массивных пирамид, стоявших над берегом; третья, обращенная к городу, находилась в четверти полета стрелы. Дженнак разглядел крепостные метатели на ее ярусах, но на ближних пирамидах их не было - аситы считали, что с озера крепость неприступна. Зато обнаружились часовые, по одному на каждой пирамиде.

В темной пропасти раздался едва слышный шорох, затем над краем стены поднялась голова. Дженнак различал только неясные контуры, лохмы волос, перевязанных лентой, усы, растрепанную бороду и торчавшую над плечом рукоять клинка. За головой появились руки, пахнуло «горлодером», и старый Обух выполз на стену.

- Возьмешь часового. Вот того, - прошептал Дженнак.

- Хрр... счас, атаман, - деловито отозвался Обух, вытащил флягу, глотнул и растаял в темноте.

Удивительная вещь! Хоть с трудом, но все же Дженнак различал угловатые контуры метателей и силуэты часовых, даже мачту эммелосвязи, а вот Обуха, как ни присматривался, заметить не смог. Ветеран двигался тише рыбы в воде и незаметнее змеи.

Страж, доставшийся Дженнаку, стоял к нему спиной, смотрел на город, на площадь перед крепостью, где у харчевен и лавок горели фонари, на дорогу, что вела к насыпи одноколесни- ка. Это стало последним, что ему пришлось увидеть - Дженнак обхватил часового за шею и перерезал горло.

Опустив труп на гладкие плиты, он заглянул в лицо убитого.

Впалые щеки, тонкие губы, крючковатый нос... Несомненно, часовой был атлийцем. Атлы и тасситы, два основных народа аситской империи, так и не слились воедино и даже желания к этому не проявляли. Атлы, искусные земледельцы, превосходные строители, умелые администраторы и не очень хорошие воины, считали тасситов варварами, а те отвечали им презрением, ибо ценили в мужчинах лишь воинскую доблесть и удачливость. Как сто и двести лет назад, тасситы делились на множество племен, но по степи уже не кочевали, а занимались оседлым скотоводством. Разводили не только огромных косматых быков, но также птицу, ослов, лошадей и других животных, завезенных из другого полушария. Еще с большим желанием шли в войско сагамора, где считались главной ударной силой и воевали в пехоте и коннице всюду, от Китаны до бихарских пустынь. Но к гарнизонной службе тасситы были не приспособлены. В крепостях, при метателях и различных машинах, на флоте и воздушных кораблях служили атлы и выходцы с Западного побережья.

Здесь нет тасситов, подумал Дженнак. Это хорошо. С тасситами хлопот не оберешься.

За его спиной продолжалось непрерывное бесшумное движение: изломщики поднимались на стену, сбрасывали в пропасть канаты, тянули наверх товарищей. Второй страж уже валялся в луже крови, а старый Обух, размахивая клинком, делил людей на два отряда: тех, кто под его водительством захватит береговые пирамиды, и тех, кто возьмет ближнее к городу ук-

репление. В нем находились казармы стрелков, так что схватка ожидалась яростной - изломщиков было впятеро меньше, чем аситов. Правда, аситы спали, а изломщики - вот они, с карабинами и клинками, готовые к бою.

Люди Обуха полезли на верхние ярусы, потащили горшки с перенаром и запальные шнуры. Дженнак вытянул руки к стенам, сходившимся у третьей пирамиды, и к ней устремились цепочки бойцов; его воины тоже несли взрывчатку и сумки с громовыми шарами. Когда-то, давным-давно, атлиец-убийца едва не прикончил его, взорвав перенар в гавани Хайана... Его не прикончил, но ранил О’Каймора... Воспоминание об этом мелькнуло в голове Дженнака и исчезло. Нынешний перенар, смешанный с сихорном, был не чета старинному, а громовые шары, в отличие от прежних, больше походили на цилиндр в стальной ребристой оболочке. О тех шарах, тяжелых и очень опасных - для взрыва поджигались фитили, - никто уже не помнил даже в диких лизирских дебрях. Дженнак тоже бы забыл, если б не случай с тем атлийцем...

Шагая по стене со своим отрядом, он запрокинул голову и убедился, что тучи не разошлись, и в небесах все та же непроглядная тьма. Изломщики скользили в этом мраке точно стая злобных сеннамитских чудищ, направляемых самим Хардаром, рогатым и клыкастым демоном войны. Не прошло и десятка вздохов, как впереди послышался и сразу оборвался стон, и вниз полетели тела убитых стражей. Внутренний двор, замкнутый в треугольник стен, был по-прежнему тихим и безлюдным, и никакого движения в нем не замечалось, только подрагивало на ветру пламя газовых факелов. Со двора в пирамиды вели входные арки, забранные решетками, но такой же вход был на каждом ярусе, кроме верхнего. Люди Дженнака уже подтаскивали к этим решеткам горшки с перенаром, выбивали пробки, втыкали в черный вонючий порошок запалы, тянули похожие на тонких змей шнуры. Потом кто-то повернулся к Дженнаку и молвил:

- Готово, атаман. Палить?

- Все на стены! - Толпа отхлынула с уступов пирамиды, и Дженнак скомандовал: - Поджигайте!

Вспыхнули и понеслись по запальным шнурам синие огни. На обращенных к озеру укреплениях тоже замерцало пламя; его языки скользили стремительно, точно огненные ящерки, бегущие от дождя к спасительной норе. Потом ближнюю к Дженнаку пирамиду озарили огненные столбы, и гром раскатился над Удей-Улой, сразу отозвавшись эхом у озерного берега. Полетели искореженные решетки, обломки камня, стволы и станины метателей; резко запахло перенаром, от едкой пыли защекотало в ноздрях. Город, спящий у подножия крепости, вдруг пробудился, наполнился криками, стуком дверей, ревом скотины и тревожным пением сигнальных горнов; загорелись в окнах огни, запылали факелы, и улицы, еще мгновение назад пустые, внезапно выплеснули на площадь толпы народа; женщины, подростки, старики и редкие мужчины были полуодеты, но каждый нес оружие, топор или рогатину, древний карабин или кузнечный молот. Грозный гул поднялся над городом, ударил в ворота крепости таран, сверкнули вспышки выстрелов, но этого Дженнак уже не слышал и не видел. Он был за стенами пирамиды, на лестнице, ведущей вниз, в казармы первого яруса; сотни ног грохотали за его спиной, сотни рук вздымали клинки, сотни глоток рычали и ревели, и от разбойного дикого вопля содрогался воздух.

Огромное помещение раскрылось перед ним, в лицо пахнуло острыми запахами множества скученных тел, пива, еды и кожаной амуниции. Здесь тянулись ряды гамаков, разделенные стойками для карабинов, колыхалась на веревках одежда, по стенам были развешаны котлы и кувшины, походные сумки с ремнями и прочее имущество. В казарме царила суета; под окрики цолкинов метались воины, кто натягивал обувь, кто хватал клинок или другое оружие, кто срывал со стены сумку с зарядами или щелкал затвором. Здесь обитали пехотинцы, набранные в Коатле, привыкшие разглядывать врагов с крепостного вала, палить в них из карабинов и метателей или, в крайнем случае, усмирять мятежную толпу. Они считались дисциплинированными, даже стойкими бойцами, пока сидели за прочной стеной или шли на противника шеренгами под грохот барабанов, но внезапная атака повергла их в ужас. Цолкины и батаб-шу, командир пехоты, тоже были в панике, не представляя, как врат проникли в крепость, сколько их и что творится на стене, у ворот и в других пирамидах.

- Шары! - выкрикнул Дженнак, и в толпу полетели начиненные перенаром снаряды. Грохот взрывов и свист разлетавшегося металла перекрыли стоны раненых, орда изломщиков хлынула вниз, люди стреляли на бегу, потом раздался звон клинков - тяжелые палаши нападающих скрестились с оружием аситов. Изломщики обтекали Дженнака, стоявшего на лестнице, число их с каждым вздохом прибывало, и вот уже весь его отряд, ощетинившись стволами, спустился в казарму. Едва ли не все эти люди служили когда-то в войсках, бились с бихара или с дикарями Хинга, и выучка у них была отменная: шли двойной цепочкой, стреляли с левой руки, рубили с правой, отступали, чтобы зарядить карабины, делая это с искусством бывалых бойцов. Вскормил Асатл себе погибель, мелькнуло у Дженнака в голове.

Хотя аситов было еще втрое больше, чем изломщиков, схватка в казарме перешла в резню. Командиры, кроме двух цолкинов, были перебиты, толпу пехотинцев оттеснили к нужникам в дальнем конце помещения, и едва ли десятая часть из них имела карабины. Дженнак понимал, что сейчас случится: по его приказу или по собственному разумению изломщики сейчас отступят и забросают врагов громовыми шарами. В живых не останется никто.

Набрав в грудь воздуха, он закричал на атлийском:

- Бросьте оружие, воины Ширата! Сдавайтесь, если хотите жить! Сегодня боги не на вашей стороне!

Голос его был громок, и в казарме наступила тишина. Потом изломщики стали отходить, по-прежнему грозя стволами; многие их них еще не забыли атлийский и поняли слова вождя. Аситы плотнее сбились в кучу, вытолкнув вперед цолкина. Совсем молодого, но, очевидно, твердого духом: стоял он расправив плечи и глядел на Дженнака дерзко, без боязни.

- Кто обещает нам жизнь? Бунтовщик? Изменник? - хрипло выдохнул юноша. - Можно ли верить тебе? Кто ты такой, человек с языком змеи?

- Не бунтовщик и не изменник, ибо не клялся в верности вашему владыке, - ответил Дженнак. - Я вождь! Я тот, кто держит руку на весах справедливости, и я говорю вам: каждому - свое! Ваше - за океаном на востоке, а то, что здесь, принадлежит другому племени. Смиритесь с этим и вспомните, что сказано в Чилам Баль: боги говорят с людьми устами вождей. Пренебрегающий же их советом умрет молодым.

Его слова падали словно камень в омут тишины. Не выдержав взгляда Дженнака, цолкин опустил голову, бросил клинок и махнул рукой. Загрохотало оружие; один за другим аситы складывали карабины и клинки, пока не вырос холм в длину копья. Дженнак велел поднять нижнюю решетку, а пленным - сесть у стены; потом выставил стражу, послал людей на верхние ярусы и отправился во двор.

Там горело вдвое больше газовых факелов, чем прежде. С береговых пирамид спускались разгоряченные изломщики, переговаривались, вытирали испарину, прикладывались к флягам. Старый Обух был уже внизу, хмыкал и разглядывал двери хранилищ, запертых тяжелыми замками. В ворота со стороны площади чем-то колотили - похоже, бревном. Еще оттуда доносились гул, шарканье ног и нестройные выкрики: «Берлага! Любо, любо! Берлага Тэб, наш атаман!»

- Кто шумит? - спросил Дженнак, покосившись на ворота.

- Ребятня и бабы ломятся, - отозвался Обух. - Чтобы, значит, аситскую кровушку пустить, а опосля пограбить.

- Никаких грабежей, - велел Дженнак. - Пошли гонцов к атаману, и пусть они скажут людям, чтоб расходились и сидели по домам. Именем Берлаги Тэба! Кто не послушает, высечь!

- Это мы враз! - ухмыльнулся старый ветеран. - Задерем подол какой-нибудь молодке и плетью ее, плетью! Или палкой!

Обух свистнул, подозвал шестерых изломщиков и отправил их за ворота. Крики там сделались тише, прекратился стук, зато вдали, на окраине, грохнуло несколько раз - похоже, стреляли из метателей. Берлага Тэб занимал город; очевидно, его воины штурмовали башни или, взяв врагов в осаду, палили для острастки.

Небо на востоке посветлело, и тучи уже казались не черными, а серыми. Облака на миг разошлись, и призрачный лунный свет пал на уступы пирамид, смешавшись с отблесками горящих факелов. Дженнак повернулся к укреплениям, что выходили к озеру. Их нижние ярусы занимали склады, выше располагались канцелярия наместника, святилище Коатля, станция эм- мелосвязи и всякие присутственные места, где судили, карали, встречали важных гостей из Россайнела и Китаны и устраивали торжественные церемонии. Аситские чиновники селились в городе, в собственных хоганах, и он боялся даже представить, что происходит с ними; вероятно, Удей-Ула взимала с них плату за высокомерие, поборы и жестокость. Но наместник жил здесь, в правой прибрежной пирамиде, и вспомнив об этом, Дженнак велел вывести пленника во двор.

Обух только пожал плечами и буркнул:

- В озере он, плавает кверху брюхом. Ты уж прости, Жакар,

не добыл я его! Бросился гад с пирамиды, треснулся о камень

и в воду сыграл... Сейчас, должно быть, с пресветлым Тассилием беседует или с Истоком.

- Все в руках Шестерых, - произнес Дженнак по привычке и вытянул руку к захваченной им пирамиде. - Тут у меня пленные, сотни четыре. Чтоб все остались целы! Чтоб волос не упал!

- Не упадет, — заверил Обух. - На что нам их волосья? А вот от кошелей освободим. Монету взять - святое дело!

- Старый ты разбойник, - сказал Дженнак. - Ну-ка говори, что с казной наместника? Где сундуки с серебром? Прибрали уже?

- Как можно! Я ведь про кошель, не про сундук... Кошель - мне, сундук - атаману, на общее благо... В целости казна, стражу там поставил, и все парни трезвые. Не сомневайся, Жакар! - Обух протянул Дженнаку фляжку. - Глотнуть хочешь? Крепкое зелье! Сам варил!

Облака порозовели, ветер погнал их на запад, словно освобождая дорогу солнцу. Над озером, лесом и городом Удей-Ула разгоралась заря. Кончился День Глины, наступил День Воды. А за ним шел День Ветра, последний в этом месяце и благоприятный для начала странствий.

Поле с причальными мачтами лежало за городской чертой, посреди большого луга, где паслись лошади. Границы поля обозначались низкой каменной изгородью, трава на нем была скошена, а деревья на расстоянии пятисот длин копья вырублены, чтобы не мешали маневрам воздухолетов. Причальных шестов было четыре, и стояли они попарно: два - для приема больших кораблей, и два - для малых. Успех посадки определяли сила и направление ветра; обычно корабль снижался и, подрабатывая моторами, зависал у верхушек мачт - так, чтобы одна приходилась у носовой части, а другая - у кормы. Затем на мачты набрасывали канаты с петлями, закрепляли их внизу, а из гондолы спускали лестницы. Кроме причальных шестов на поле имелись склад с горючим и газовыми баллонами, ручные насосы и конюшня, так как добираться в город приходилось в экипажах на конной тяге - моторных в Удей-Уле не завели. При конюшне, для удобства пассажиров, была харчевня, десяток столиков под пестрым тентом; в ней подавали китайское сливовое вино, местный напиток из меда, коры и березового сока, ягоды, политые густыми сливками, медвежье жаркое и другие экзотические блюда.

В этой харчевне Дженнак и сидел, вместе с Чени и Берлагой Тэбом. Его чакчан лакомилась ягодой в сливках и кедровыми орешками, Берлага пил «медвежье молоко», а Дженнак - вино из Китаны, слегка напоминавшее одиссарское розовое. На поле, под присмотром Туапа Шихе, трудились изломщики, качали насосы, наполняя газом оболочку корабля. Горючее, воду, продовольствие и другие необходимые вещи уже погрузили, и теперь воздухолет медленно приподнимался над гондолой, еще касавшейся травы. Акдам, вполне здоровый, с озабоченным видом осматривал корабль, иногда касался ладонью оболочки или лопастей винтов, заглядывал под днище гондолы, покрикивал на работников, чтобы качали ровнее и в такт. Боги не оставили советов для летателей, но они придумали свои. Первое правило гласило: проверяй на земле, а не в воздухе.

- Вкусно, - сказала Чени, облизывая губы. — Как называется эта ягода?

Говорила она на атлийском, который был Берлаге понятен. Резкий язык, гортанный, но в устах Чени он звучал как музыка.

- Клюква прошлого урожая, — отозвался атаман. - Ее замачивают в бочках, молодая хозяйка. Ты что же, клюквы никогда не ела?

- В тех местах, где я родилась, ее нет. И нет такого густого молока. Там пьют отвар из трав.

- Водичку, - уточнил Берлага и отхлебнул из кружки. - Жаль мне тебя, хозяйка, и края твои тоже жаль! Переселяйся к нам. У нас всего - море разливанное! Живите, места хватит! Нарожаете детишек, и будет новый изломный род.

- Я подумаю, - сказала Чени и с улыбкой поглядела на Дженнака.

Оболочка корабля, уже довольно тугая, неторопливо поползла вверх между причальных шестов. На складе в крепости было два таких воздухолета, с полностью собранными гондолами и сложенными оболочками. Гондолы вытащили из хранилища, акдам проверил двигатели и выбрал показавшийся ему надежным. Корабль оказался много меньше «Серентина», с гондолой в тридцать локтей в длину, рассчитанной на восьмерых пассажиров и двух членов экипажа, но для воздушных судов размер не имел особого значения. Они плыли по ветру, и, при надлежащем выборе воздушных течений, могли без посадки пересечь любой океан и любой континент.

- В расчете мы с тобой, друг Жакар, - сказал Берлага, посматривая на корабль. - Ты помог крепость взять, я тебе леталку подарил... Однако есть у меня беспокойство. Оружия мы много взяли, перенара наделаем, а вот с зарядами хуже. Заряды ты нам из Шанхи посылал, а теперь как?

- Теперь пришлю из Россайнела, - успокоил его Дженнак, прикинув, что два-три каравана из Шанхо сюда еще дойдут. - Есть у меня мастерские в Айрале, и я договорюсь с Мятежным Очагом, чтобы выбили оттуда аситов. Айрал - ключ к Сайберну, Берлага. Там железо и медь, свинец и золото, там метатели льют и карабины собирают... Как встречусь с Туром Чегичем, мы это дело обсудим.

- Обсуди, - кивнул атаман. - Я с Туром не виделся, но знаю, что мужик - голова! Пусть берет Айрал, если хочет, чтоб мы россайнов прикрыли. Не то навалятся сучьи дети с восхода, а стрелять нечем. И еще пусть летунов пришлет. Летунов у меня мало.

- Как ты сказал - россайнов... - вдруг молвила Чени. - А ты сам разве не россайн?

- Россайн, но изломщик, - подумав, сказал Берлага. - Отличие, хозяйка, все же есть.

- Какое?

- Ну, мы тут с дейхолами и китанами помешались. Прадед мой был чистый дейхол, тетка за дейхолом и сестра... Но суть, однако, не в том. Россайны, видишь ли, потише будут и до драки не так охочи, как мы. Все беспокойные души сюда сбежали и сделались изло.мщиками.

- Спа-си-бо. Ты мой объяснил, я твой понимать, - произнесла вдруг Чени на россайнском и рассмеялась, глядя на удивленную физиономию Дженнака. - Девушки меня научили, твои праправнучки, - шепнула она ему. - Будем лететь, говори со мной по-россайнски. Хороший язык, ласковый, только слова очень длинные.

Она поднялась, подошла к Туапу Шихе и стала помогать ему с лестницей, которую акдам вытягивал из гондолы. Глядя ей вслед, Берлага расправил усы и одобрительно произнес:

- Приглядная у тебя хозяйка. И умная! С девками моими враз столковалась... Где такую раздобыл, Жакар? Из каких она краев, где нет ни клюквы, ни сливок?

- Из Арсоланы, - ответил Дженнак. - Это далеко, за лесами, за горами и солеными водами. Большого человека дочь!

- И как ты ее высватал?

- Не высватал, украл.

Пару вздохов правнул глядел на Дженнак в изумлении, потом расхохотался.

- Украл! Вот это по-нашему, по-изломному!

Оболочка воздушного корабля разбухла, натянулась, и он поднялся к вершинам причальных мачт. Туап Шихе крикнул помощникам, чтобы оставили насосы. Гондола покачивалась в восьми локтях над травой, их нее свисала лестница, крепежные канаты натянулись точно струны арфы. Чени сидела на краю входного люка, и теплый весенний ветер развевал ее волосы.

- Пора лететь, - со вздохом сказал атаман.

- Пора, - подтвердил Дженнак.

- Ты, Жакар, мужик умственный. Дай мне совет на прощанье. - Берлага поскреб в бороде и снова вздохнул. - Пленников мы много взяли... твоих четыре сотни, да еще из башен, а к ним - аситские семейства, что жили в городе, купцы и прочие... Под две тысячи будет! Ну, тех, кто не оружный, и баб их с детишками я, положим, отпущу. А с остальными что делать, с гарнизонными? Жизнь им обещана, но отпускать нельзя - уйдут в Сейлу, а там, хочешь — не хочешь, обратно в войско встанут и сюда с подмогой явятся. Как быть, Жакар?

- Оставь их здесь, — молвил Дженнак. - Пусть живут и работают, пусть берут в жены ваших девушек и пусть становятся изломщиками.

- Но они - аситы!

- Нет такого народа - аситы, это лишь название для подданных империи. Они атлийцы, а всякий атлиец — хороший строитель. Это у них в крови. Дороги, мосты, каменные здания, крепости... Пусть строят! Вам это будет нужно.

- Хмм... - протянул Берлага. - Ладно, я подумаю.

Они встали и обнялись на прощание.

- Ты теперь не атаман, - шепнул Дженнак на ухо правнуку. - Ты правитель, вождь своего народа. Вождь грозен в битве, но с людьми терпелив, разумен и милостив.

- Я должен к этому привыкнуть, - ответил Бермага Тэб.

- Привыкай быстрее. Во имя Шестерых!

- Да свершится их воля!

Дженнак медленно отступил к воздухолету, забрался по лестнице и встал рядом с Чени.

- Скажи, чтоб отпускали канаты, светлый тар! - раздался голос Туапа Шихе из кабины управления. Дженнак повторил его приказ, и воздушный корабль стал подниматься в ясное небо. Подъем был плавный, и постепенно взорам Дженнака и Чени открывались широкий луг с пасущимися лошадьми, окраины Удей-Улы, потом - весь город с домами и ступенчатыми пирамидами, берег Байхола, лес и блистающая на солнце озерная гладь.

- Мы пролетали здесь девять дней назад, - задумчиво сказала Чени. - Все такое же, все, как прежде.

- Не все, - отозвался Дженнак. - Летели к врагам, а улетаем от друзей.

Фигурки на взлетном поле сделались совсем крохотными, и было уже не разобрать, просто ли они стоят или машут руками. Вокруг корабля раскинулась небесная синь, газ в оболочке стал нагреваться, и подъем ускорился.

- Сядьте в кресла, мои господа, - сказал Туап Шихе. - Я запускаю двигатель.

Дженнак втянул лестницу и задраил люк. Потом они с Чени устроились на упругих сиденьях, затянули ремни, и ладошка чакчан скользнула в руку Дженнака. «Мы словно опять летим на «Серентине», - подумал он, погладив ее тонкие пальцы.

Корабль развернулся на восток и кабина наполнилась ровным мощным гулом.

Погода благоприятствовала, и за восемь дней корабли тидама О’Тахи далеко продвинулись на юг. Льды еще не показались, но люди уже чувствовали их дыхание; было ясно, но холодно, и ночами кейтабцы, привыкшие к теплу, поочередно грелись у корабельных машин. Ради этого ОТаха велел запускать двигатели по вечерам, хотя вполне мог обойтись ветром и парусами. Ветер, однако, был ледяной, и продрогшие мореходы - «чайки», те, кто работал на реях и мачтах, мучились от сухого кашля.

Еще в Кейтабе О’Таха заготовил тайонельскую одежду, меховые куртки и штаны, сапоги и шапки; как человек искушенный, прошедший едва ли не все земные океаны, он представлял, с чем столкнется на крайнем юге. Но лазать по мачтам в тяжелой одежде было неудобно, и «чайки» отогревались в мехах лишь на палубе и в кубрике. С лечебной целью тидам удвоил порцию вина, приказал сыпать в него целебные травы и греть чуть ли не до кипения.

На девятый день — а это был День Ветра - вдали показалась ледяная гора. Увидев ее, О’Таха воззвал к Сеннаму Страннику, удалился в свой хоган на корме и полез в сундук, где хранился пакет с повелением Морского Совета. Вскрыть пакет полагалось тогда, когда появятся первые льды, неважно, плавучие или береговые; впрочем, согласно карте и наблюдениям солнца и звезд, до берега было уже недалеко. Что тут за берег, тидам понятия не имел: то ли настоящая земля, скалы, покрытые снегом, и даже какая-то растительность, то ли гигантский ледник, просто замерзшее море на полюсе. Ему казалось, что выяснение этих обстоятельств и станет целью экспедиции, но он ошибался.

Письмо кейтабского Морского Совета было подробным и большим. Первая часть, неожиданная для морехода О’Тахи, посвящалась политике, и главным тут было утверждение, что мир на пороге войны, причем небывалой, какой в прошлые столетия не знали ни в Эйпонне, ни на других материках. Причиной будущего бедствия виделся конфликт между Асатлом и его заморскими владениями, что приведет к мятежу и яростной борьбе на огромной территории от Китаны до Днапра. Россайнел, главный противник аситов, получит помощь из Риканны, так как интерес ее держав - в свободной торговле и овладении богатствами Айрала, Хинга, Сайберна и прочих областей Азайн. Но Риканна тесно связана с Домами Одисса и Арсола- на, и ее вмешательство явится знаком одобрения с их стороны действий мятежников. Даже если одобрения не последует, аситов в том не убедить, и в результате начнется война в Эйпонне. Совет Кейтаба полагал, что пролив Теель-Кусам, важнейший стратегический объект, будет захвачен аситами, дабы вывести флот в море Ринкас и атаковать Одиссар с юга и востока. Естественная база для этого флота - кейтабские острова, и их захватят в первую очередь.

На этом политика кончалась - к счастью, так как О’Таха был уже в холодной испарине. Аситские броненосцы у берегов Йа- мейна и Гайады, Кайбы и Пайэрта! А с севера - одиссарский флот! Такое могло присниться лишь в страшном сне. Тидаму невольно припомнилась пословица: не сдобровать мышам, попавшим меж двух дерущихся ягуаров.

Политика закончилась, началась мистика. Совет считал, что предотвратить войну или хотя бы смягчить ситуацию может только вождь, подобный тару Дженнаку, а лучше всего - сам Великий Сахем, пребывающий в Вечных Льдах, спящий в пещере, как сообщалось в его завещании, оставленном в Сериди.

В конце концов, в прошлые времена удалось светлому Дженнаку отстоять цоланское святилище; мир был сохранен, и боги даже послали людям еще одну Святую Книгу. Отчего бы тару Дженнаку, их избраннику, не повторить сей подвиг? Тем более, что в завещании есть намек: светлый тар вернется, когда возникнет в том нужда.

После этого вступления следовал краткий и ясный приказ: обследовать Вечные Льды на юге и найти светлорожденного Дженнака. Найти непременно, так как в северных льдах его нет. Это подтвердили три морские экспедиции и десятки сухопутных, к которым привлекались туванну, жители Ледяных Земель.

Сложив письмо и упрятав его в сундук, О’Таха не знал, смеяться ему или плакать. Тар Дженнак был, конечно, великим героем, но подвиги его свершились двести с лишним лет назад, а столько не прожил ни один светлорожденный. Кроме того, в легендах и побасенках, гулявших по миру, светлый тар, как истинный потомок Одисса, часто выступал изрядным хитроумием; вполне возможно, завещание и этот сладкий сон во льдах стали его последней шуткой. Не хотелось ему умирать как обычному простолюдину, вот и придумал! А на самом деле сожгли его бренную плоть и захоронили прах в иберском городе Сериди...

Будь О’Таха человеком простодушным, на том бы его раздумья и закончились. Но хоть тидам не был политиком, а все же простодушием не отличался. Он снова вытащил письмо, перечитал его еще раз и выпил для просветления мыслей вина. На первый взгляд распоряжение писали недоумки, глупые, как черепашье яйцо, но О’Таха мог поставить серебряный чейни

против дерьма попугая, что глупцов в Морском Совете нет. Правда, там сидели старики, но отнюдь не выжившие из ума, а хитрые и опытные интриганы, о коих сказано, что попугая раскрасят и выдадут за сокола. Кто-кто, а уж они наивностью не отличались! Конечно, верили в богов и почитали героев вроде светлого Дженнака, но лишь тогда, когда было выгодно.

Тидам опять перечитал письмо и уткнулся в слова «найти непременно». То есть хоть задом сядь на якорь, хоть в гальюн ныряй, а отыщи светлейшего Дженнака! А можно ли то отыскать, чего нет? Нельзя, никак нельзя! За одним исключением - если Дженнак уже найден и пребывает, скажем, в Ро’Каваре, столице Кайбы, или в Хайане... Не совсем Дженнак, но некто на него похожий, какой-нибудь одиссарец с подходящей внешностью... Возможно, Совет сговорился с Джеданной, тоже старым и очень хитрым, и тот отыскал Дженнака среди своих потомков... Почему бы и нет? Все светлорожденные зеленоглазы, светлокожи, видом грозны и умеют внушать почтение!

Выходит, решил тидам, надо как бы найти тара Дженнака и как бы привезти его на Острова или, возможно, в Одиссар. Как бы! Для старой легенды необходимо доказательство! Пусть дырявое, как атлийский чейни, но и такое сойдет! И доказательство — вся эта экспедиция... Отправились кейтабцы в место, где спит великий вождь, нашли его, вернули в мир, и все о том узнали, и в Эйпонне, и по другую сторону соленых вод... Кто возликовал, кто устрашился, кто не поверил... Но многие поверят! И дрогнут сердца у вражеских воинов, когда пойдет на них сам тар Дженнак, непобедимый, неуязвимый! Герой, избранник богов, не человек - легенда! Победит единожды, и затрясутся у противника поджилки, и пустится в бег аситское воинство... Кто докажет, что Дженнак - не тот? Ведь победил! И ведь он, тидам О’Таха, искал его в Вечных Льдах долго и упорно, терпя холод, голод и другие бедствия, искал, и нашел, и доставил в Эйпонну! Все его люди это подтвердят! А кто язык распустит, тому якорь в задницу!

И понял О’Таха, что обязательно сыщет великого вождя. А поняв, успокоился, выпил вина, взобрался на кормовую надстройку, где стояли рулевые, и поглядел в зрительную трубу. Вдали уже сверкал под солнцем покрытый льдами берег.

Лех Ментич и двое его учеников, Вук и Ярема, разглядывали стеклянные пластины. На них был нанесен светочувствительный слой, что позволяло фиксировать изображения — новый способ, недавнее открытие умельцев Эммелитового Двора. Продолжая опыты с икс-лучами, Менгич пропустил их через камеру, заполненную паром. Три вида частиц — или, возможно, волн - оставили следы, и светочувствительный аппарат перенес их на пластины. Это было удобно для изучения результатов опыта, который повторили много раз.

Менгич разложил пластинки в ряд на длинном столе. Изображение на всех было одним и тем же: заметный след от положительно заряженных частиц, менее яркий - от отрицательных, и едва различимый - от тех, что не отклонялись в эммелитовом поле и, следовательно, являлись нейтральными. Склонив седую голову, старый умелец коснулся пластины и спросил:

- Ну, дети мои, что думаете? Ты, Ярема?

- Плюс-частицы гораздо массивнее минус-частиц, - произнес ученик. - След от них шире, и это значит, что на своем пути они задевают больше пара. А вот нейтральные... Возможно, это не частицы, а излучение вроде светового, но с другой характеристикой - такой, которая делает его невидимым для глаза.

- Вук?

- Мне интересно, что происходит, когда лучи вторгаются в пар. Помнишь, учитель, что показала Сфера Знаний?

Менгич кивнул. Еще бы не помнить! При мысли о Сфере он ощутил холодный озноб - как всегда, когда размышлял о таинственном и непостижимом. Сфера появилась у него десятилетия назад - Эммелитовый Двор еще сооружался, а Вука и Яремы и на свете не было. Принес ее смуглый человек, приплывший из-за океана, из сказочного города Инкалы, отдал Менгичу и молвил: это для тебя. Еще добавил, что Сфера несет изображение и что открыть его можно средоточием мысли. Других пояснений не было. Менгич так и не узнал, откуда у смуглого Сфера и как появился на планете этот загадочный предмет.

- Картина из Сферы, - продолжил Вук. — Увидев ее, ты решил, что это подсказка. Не важно, чья, важно, что подсказали... Материя и весь мир, образованный ею, все твердое, жидкое, газообразное, состоит из мельчайших частиц разного сорта - смотря по тому, говорим ли мы о воде или газах воздуха, о меди, свинце или железе. Пар, то есть вода, сложен своими частицами, а лучи икс - своими. Частицы излучения летят, ударяют о частицы пара и что-то с ними делают... Что? Почему появляется след? Ведь в воздухе или воде частицы тоже сталкиваются, но мы следов не видим.

Толковый парень этот Вук! - подумал Менгич. Правильный вопрос — половина решения... Вслух же он сказал:

- Я думаю, дело в скорости. Икс-лучи летят очень быстро и распространяются пучком. От этого последствия удара более значительны.

- Пуля, выпущенная из карабина, тоже летит быстро, - возразил Ярема. - Но след ее в воздухе не заметен. Ни в воздухе, ни в воде, ни в паре.

- Значит, - поддержал учителя Вук, - все частицы в икс-лучах летят намного быстрее и обладают большей энергией. Они разрушают частицы пара, и мы наблюдаем это явление в виде трех следов.

Молодые умельцы заспорили, а Менгич глядел на них и думал, что он уже стар и скоро умрет, но есть у него достойные наследники. Наука о неощутимом будет развиваться! И - как знать! - лет через сто появится новый источник энергии, новый двигатель, и это станет шагом к новым знаниям. И те, кто продолжит его работу, догадаются, откуда появилась Сфера и раскроют ее тайны... Может, ее подарили людям пришельцы со звезд? Ведь звезд такое множество! Наверняка у каких-то есть жизнь и существа поумнее людей, которые могут путешествовать в Великой Пустоте, навещать другие миры и одаривать их обитателей... Почему бы и нет? Вселенная так огромна! И так загадочна!

Он размышлял о пришельцах, но мысль о богах и божественном даре не приходила ему в голову. В богов Лех Менгич давно не верил.

Качи-Оку собирал воинов. Его решение было твердым: нужно переправиться через Матерь Вод и показать ренигам, кто хозяин в Дельте. Во время последнего их нападения захватили нескольких пленных, которым пришлось разговориться, когда сахем велел подвесить их над муравейником. По словам пленных, из Рениги прибыл большой отряд, не только воины, но пара тысяч переселенцев. Ренига - страна обширная и богатая, но людей там много, а земли не хватает. Можно было бы отправиться за океан, но там не текут реки из меда - все лучшие места уже заняты, а спорить из-за них с Асатлом либо Одиссаром Ренига не в состоянии. Слишком могучи те державы! Тем, кто не так силен, не имеет воздушных кораблей и броненосных флотов, остались Лизир и Дальний материк в Жарком Океане. Но джунгли Лизира еще опаснее болот и лесов в Дельте Матери Вод и намного дальше, а потому Ренига будет расширяться здесь, в Эйпонне, двигаться вдоль побережья на юго-восток, пока новые ее владения не сомкнутся с Сеннамом. Так сказали пленники, и сахем им верил. В Дельте, конечно, нет ни карт, ни Бесшумных Барабанов и посыльных соколов, но это не самое глухое место на планете и живут здесь не темные дикари. Качи- Оку знал, какие державы и где находятся в Эйпонне, а какие лежат за океанами, хотя в последнем случае мог перепутать Эллину с Китаной. Но что с того? Эти страны были далеко и на земли Дельты не посягали.

А вот рениги - близко! И они не слишком умные! Умный понимает: если встретили его пулями и стрелами, значит, есть хозяин у земли, и лезть в нее не надо. Однако лезут каждый месяц! Придется проучить!

Под водительством Качи-Оку было четыре сотни арахака с карабинами и еще тысяча лучников и копьеносцев. Он собирался атаковать ренигский лагерь на правом берегу, перебить воинов, захватить оружие, но мирных переселенцев не трогать. Разве виновны эти бедняги, что не нашлось им места в родных краях? Уничтожение таких людей - великий грех перед богами, а в богов, в светлого Арсолана, мудрого Тайонела, грозного Коатля и остальных, Качи-Оку искренне верил.

Что же делать с этими несчастными/ ьросишь их, так вымрут, ибо непривычны к тропическим лесам, где змей, муравьев и ядовитых пауков больше, чем камней у моря... Если кто и выживет, так попадется в руки местным ренигам и будет гнуть на плантациях хребет... Тоже нс очень хорошо! Может, на правый берег их увести? Тех, кто захочет жить с арахака и прочими лесными племенами? Кто ищет не богатых покровителей, а свободы?

Качи-Оку решил, что так и сделает. Но не сразу, не сразу, а тогда, когда расправится с вооруженными ренигами. Ибо сказано мудрым Тайонелом в Книге Повседневного: речи победителя вдвое слаще речей побежденного.

Аполло Джума, один из богатейших людей Ханая и Атали, сидел в секретной комнате своего дворца перед прибором связи. Только очень могущественный человек и личный друг аталийского Протектора сумел бы добиться такой привилегии - чтобы в его хоган протянули линию Бесшумных Барабанов, обеспечив связь со всей планетой, от Шанхо и Сейлы на востоке до Инкалы, Хайана и Чилат-Дженьела на западе. Но Джума, чей Банкирский Дом «Великий Арсолан» считался крупнейшим в Риканне, был на особом положении - ведь пятая часть налогов в Атали собиралась с его торговых заведений, ссудных контор и монетных дворов. К тому же в нем, как и в Протекторе, текла арсоланская кровь, унаследованная от третьей дочери светлорожденного Джемина. Одно это ставило Джуму гораздо выше всех богатых аталийцев, ибо деньги можно заработать, а каплю светлой крови не купишь за серебро и золото.

Прибор, размещавшийся в особом шкафу, был хитрым. Года четыре назад Джума познакомился с Лига Прадой, изобретавшим беспроводную связь, то есть такую, где сигнал передавался по воздуху. Джуме не очень в это верилось, и поначалу банкир решил, что Прада мошенник, но оказалось, что он великий умелец - Лито Прада творил чудеса из катушек, медных штырьков, мембран с угольным порошком и эммелитовых батарей. О его трудах дознались аситы, и хоть изобретатель был не от мира сего, но догадался, что скоро отправится в Чилат-Джень ел, упакованным в прочный ящик или кожаный мешок. Джума его спрятал в месте столь приятном и надежном, что лучшего умелец и желать не мог. Спустя какое-то время он получил связной прибор с особым приспособлением, переводившим сигналы в слова, которые печатались на длинной узкой ленте.

Теперь отпала надобность в помощнике, который разбирался в кодах связи и, волей-неволей, вникал в секретную переписку. Прибор скопировали, и Джума отправил его доверенным лицам на испытание в шести риканских городах. Хотелось ему преподнести устройство светлому тару, но лишь тогда, когда он лично уверится в его надежности.

Сейчас ханайский магнат общался с Лондахом и Нортхольмом. Большие люди с ним говорили - конечно, поменьше калибром, чем сам Аполло Джума, однако весьма почтенные: в Лондахе - Ирасса, глава Банкирского Дома «Бритайя», в Нортхольме - Ойлаф, сын Тургода, владелец копей, где добывали железо и медь, плавилен и оружейных мастерских. Ирасса сообщал, что Первый флот отправился из Лондаха, имея на борту четырнадцать тысяч бритунских наемников; Ойлаф, сын Тургода, подтверждал, что корабли прошли проливом Когтя, взяли в Нортхольме продовольствие, снаряды и двести мощных метателей из его мастерских. Сейчас Первый флот уже в море Чати, двигается на северо-восток к рубежу Россайнела, где поджидают восемь тысяч норелгов. Так что к началу Месяца Света северное войско будет в полной готовности: прикажи, и три накома поведут его на Роскву.

«Что норелги? Пьют?» - запросил Аполло Джума.

«Только пиво, - ответил Ойлаф, сын Тургода. - Вино и крепкие напитки им не посылались».

«Мудрая предосторожность», - передал Аполло Джума, нажимая клавиши с буквами. Печатающий прибор тут же застрекотал.

«Накомы следят за порядком. Пятерых дебоширов повесили», - сообщил Ойлаф, сын Тургода.

«Одобряю», - отстучал Джума и снова связался с Ирассой из Лондаха - тот, пока длилась беседа с Нортхольмом, наводил нужные справки. Ирасса был человеком достойным, из благородного семейства, основанного братом легендарного Ирассы, сподвижника великого Дженнака. Тот Ирасса пал в бою на ступенях цоланского храма, но вот уже почти три века одного из сыновей в этой семье называли тем же именем. Эти сыновья служили в войске и постепенно богатели, но теперь в армию шел младший сын, а старший занимался финансами. И правильно, подумал ханайский банкир, деньги сильнее пули и клинка. Сам он, не будучи военным, управлял флотами и боевыми отрядами, сотнями тысяч вооруженных людей, и ему подчинялись накомы и тидамы. Почему? Да потому, что из его ладони сыпались монеты! Правда, большая их часть принадлежала светлому тару, а он, Аполло Джума, лишь направлял потоки серебра и золота.

«Второй флот?» - набрал он на клавишах.

«Формируется на севере Бритайи, - последовал ответ. - В строю двенадцать броненосцев, на верфях еще столько же. Идет набор экипажей. Бритунцы, фаранты, гермиумы, иберы».

«Иберов лучше не нанимать, - распорядился Джума. - Иберы и мхази пригодятся для Третьего флота».

«Согласен», - ответил Ирасса и прервал связь.

Третий флот строили на Бальоре, Сарде и других островах Длинного моря. Он был больше Второго и в его состав входили броненосцы, вооруженные ракетами. Огромные корабли ценою в двадцать-тридцать миллионов чейни! Но рука светлого тара не скудела. Джума, управлявший его состоянием, иногда поражался богатству хозяина. Одни алмазные копи в Южном Ли- зире чего стоили! Не говоря уж о шахтах, мастерских и прочих заведениях в Китане, Россайнеле, Нефати и городах Риканны и Эйпонны! Светлорожденный тар был сказочно богат, а станет еще богаче, когда расправятся с аситами! И у него, Аполло Джумы, тоже будут приобретения - скажем, филиалы в Шан- хо, Роскве и Айрале. Эта мысль грела банкира, хотя, не получивши ничего, он был бы так же предан светлому тару, предан до погребального костра! Ибо преданность зиждилась на традиции: полтора столетия Банкирский Дом «Великий Арсолан» умножал богатства светлого тара и тоже богател - ведь там, где кормится ягуар, хватит и волку. Шесть поколений сменилось в семье Аполло Джумы, и все его предки служили избраннику богов, служили верно, не сомневаясь, не задавая вопросов. И вот теперь...

Опустив веки, Джума представил корабли - те, что строились, и те, что плыли уже в морях Риканны, представил многие тысячи воинов, стянутых к границам Россайнела, крепости и лагеря, склады боеприпасов, караваны с оружием, воздухоле- ты и крыланы, ракеты и метатели... Итог многолетних усилий, убеждений и угроз... Но угрожать приходилось редко: Протекторы Риканны, люди разумные, знали, что война неизбежна, и не отказывали в помощи. Особенно последние двадцать лет, когда появились одноколесные дороги и воздушные суда, сокращающие расстояния. Теперь всякий мог убедиться, как мала Риканна - полтора десятка Очагов на краю огромного континента, захваченного аситами. Воздухолет пересекал Риканну за день, тогда как на востоке...

Аполло Джума приоткрыл глаза и потянулся. Горизонты на востоке были необъятными. Перспективы тоже.

Коком-Чель, сахем Россайнела, наместник великого владыки в Роскве и благородный атлиец, гневно смял письмо. Ро Невара! Зачем тут нужен пожиратель грязи, вонючий тассит! Обходились без этой степной змеи, справлялись с бунтовщиками и не просили помощи! Сидеть бы тасситу в Шанхо, следить за Китаной и Сайберном, а в Россайнел не лезть! Что с того, что под ним все Надзирающие Азайи? Эта свора шелудивых псов лишь мешает в делах правления - то заговор раскроют, которого в помине нет, то прирежут полезного человека, то сагамору донос настрочат... А теперь, как глава их появится, совсем обнаглеют... Надо же выказать усердие!

Сахем расправил лист бумаги, пробежал глазами, однако нового не узрел. Текст передали по эммелосвязи, принявший расшифровал послание, а помощник Коком-Челя переписал его красивыми буквами, ничего не убавив и не добавив. Письмо было кратким, и сообщалось в нем, что Ро Невара вылетел из Шанхо в Роскву и скоро явится в Пять Пирамид и встанет перед сахемом в позе покорности. Коком-Чель этого Ро Невару видеть не видел, слышать не слышал, однако знал; была у него, как у любого высокого сановника, своя секретная служба, где собирались данные об имперских чинах и вообще заметных людях. Доносили, что Невара очень прыткий; службу начал рядовым бойцом, поднялся до батаба-шу всего за девять лет, сражался в Бихаре, свершил там какой-то подвиг, предстал перед лицом сагамора - не нынешнего, а прежнего, Ширата Одиннадцатого, удостоился секиры с двумя перьями, был направлен в тайный корпус Надзирающих - сперва в Риканне, а затем назначили его главой лазутчиков в Юкате. Проявил себя в искусстве сыска и удостоился наград. Когда старого Ширата возложили на костер, новый сделал Невару полным батабом в сорок лет и отправил в Инкалу, в атлийское посольство, в должности военного советника. Вот это была настоящая власть! Советник считался вождем всех тайных Надзирающих Сеннама, Арсоланы и княжеств Перешейка и обладал особой привилегией: его донесения передавали сагамору не вскрывая. Отсидел Невара свое в Инкале и опять поднялся, стал главным Надзирающим в Азайе. Прыткий! Высоко залез! Выше некуда, если только...

Коком-Чель вдруг ощутил озноб. Не исключалось, что этот тассит примеривался к его циновке власти! Разведка и тайный сыск стояли ближе к делам правления, чем к военному искусству, и если Невара мог возвыситься в дальнейшем, то, скорее, как наместник. В накомы производили боевых батабов, а тассит хоть и достиг этого звания, не командовал на поле боя крупными отрядами. А вот в тайны политики и в хитрые интриги был посвящен!

Сахем поднялся, подошел к узкому высокому окну и оглядел свои владения. Из его просторного хогана на восьмом ярусе были видны четыре другие пирамиды, сад и двор в пятиугольнике стен, храм на площади и вся светлая россайнская столица, дворцы и дома, широкие улицы, цветущие яблони и вишни, торговые ряды, харчевни, увеселительные заведения, крытые бассейны и массивное строение, к которому тянулись насыпи одноколесника. Белокаменная Росква, чудо-город! – подумал Коком-Чель. Жаль будет его покинуть... А еще печальнее, если недовольный им сагамор пришлет с Неварой шкатулку, а в ней - флакончик с ядом тотоаче...

Он со злостью уставился на пятиярусную пирамиду, занятую Надзирающими. Скоро тассит появится в ней... Хорошо, если бы по воле Тайонела раздалась земля и поглотила его вместе с приспешниками! Но вряд ли такое случится... Времена настали жестокие, боги не слышат людей и не дают им советов...

День был теплым, но озноб не покидал сахема. Одна мысль билась в голове: привезет ли Невара флакон с тотоаче?..