Дженнак неуязвимый

Глава 3

Прошлое. Век Завоеваний, 1586-1695 годы от Пришествия Оримби Мооль.Святилище Глас Грома,1811 год от Пришествия Оримби Мооль. Страна Гор, 1811 год от Пришествия Оримби Мооль.

Кто лежит под этим холмом? - спросила Чени, и Дженнак ответил:

- Заренка, подруга Тэба-тенгрн. Моя жена.

Они помолчали, глядя на заросшую цветами могилу. Потом Чени промолвила:

- Ночью, во сне, ты иногда зовешь ее. И другую женщину... - Она запнулась. - Кажется, Вианну.

- Они возвращаются ко мне в видениях, - тихо произнес Дженнак. - Приходят то одна, то другая, шепчут, предупреждают...

— О чем же, мой вождь?

- Например, о тебе. Явились шесть лет назад и шепнули, что есть у них земное воплощение, девушка Айчени, которую я должен непременно разыскать.

- Шепнули... А что было в том шепоте? - Чени подняла на него вдруг заблестевшие глаза.

- Было сказано, что эта девушка, дочь арсоланского сагамора, расстелет для меня шелка любви и будет хранить мой очаг. Будет цвести и дарить мне счастье долгие годы. Заменит прежних моих любимых, исцелит от горечи потерь, будет со мной в горе и в радости. Так оно и случилось.

- Так и случилось... - Голос Чени был словно лесное эхо. - Знаешь, милый, когда исполнятся мои дни и я отправлюсь в Чак Мооль, я тоже буду приходить к тебе. В видениях, в снах... Те женщины меня научат, как это сделать.

Дженнак вздрогнул и побледнел. Неумолимо время, отнимающее близких, и думать о тех годах ему не хотелось.

- Не говори об этом, чакчан. Я надеюсь, что дни мои и твои исполнятся одновременно.

- Ты кинну... - послышалось в ответ.

- Даже кинну не живет вечно.

Снова наступила тишина. Налетел ветер, зашелестела листва, и показалось Дженнаку, что слышит он шепот Вианны или, быть может, Заренки: кто шепнет тебе слова любви?., кто будет стеречь твой сон?., кто исцелит твои раны?..

- Ты их очень любил? - спросила Чени.

- Всем сердцем. Но...

- Но?..

- Есть между ними разница, чакчан: с Вианной я прожил несколько месяцев, а с Заренкой - больше половины века. Я видел, как она стареет, видел, как угасает... Душа моя разрывалась от жалости.

- И ты?..

- Я старился вместе с ней. Это было нетрудно для владеющего магией кентиога. А когда она уснула под этим холмом, я сбросил личину Теба-тенгри и ушел отсюда. Отправился в скитания. Нет лучшего средства от горя, чем дальние дороги.

Стал накрапывать светлый летний дождь, и они укрылись под деревьями. Не хотелось Дженнаку покидать это место, и думал он о том, что по всей планете разбросаны могилы его родичей и близких, друзей и возлюбленных. Отец, и мать, и брат Джиллор лежат в Хайане, Джемин - в Сериди, иберской столице, Грхаб, наставник юности - под стенами Лондаха, Ирия Арноло и маленький Джен - в Ханае, О’Каймор - на кейтабском острове, Вианна - в крепости Фирата, а Заренка и их сыновья - здесь, у озера Байхол... Длинный, длинный список! Верно сказано в Книге Тайн: не завидуйте кинну, ибо тяжела их участь, и долгая жизнь горька, словно земляной плод...

Чени запела Песню Дождя. То была песня без слов, одна из тех, какими полагалось славить щедрость Тайонела, дарившего влагу земле. Слышались в голосе чакчаи птичьи трели, и звон переполненного водами ручья, и шуршание барабанивших по листьям струй, и посвист ветра, и шум озерных воли. Так же пела Чолла на корабле «Тофал», плывущем к берегам еще неведомой Риканны... Триста лет прошло с тех пор, и Чолла давно уже спит в Сериди, рядом с сыном своим Джемином, а песни ее не забылись... Только поет их другая женщина...

Мелодия не мешала думать. И Джеииак, прислонившись к березе, прижавшись щекой к ее белой коре, смотрел на могилу, заросшую цветами, и вспоминал. Не о Заренкс были его мысли в этот миг, не о Тэбе-тенгри, не о хогане, сложенном им для любимой; думал он о путях, что привели его когда-то в этот дикий край, и вновь ощущал себя тем, кем был по праву рождения наследником одиссарского Дома, а после - сахемом Бритайи, увенчанным белыми перьями. Много лет прошло с тех пор - две, три, четыре человеческие жизни! Но помнил он ясно тот далекий век, помнил, какое славное и великое было время...

Век Завоеваний, 1586-1695 годы от Пришествия Оримби Моолъ

Да, время было славное и великое! Сидел Джсннак в Лондахе словно сокол в гнезде, озирая просторы Риканны. Земли ее тянулись от Океана Восхода до широкой реки под названием Днапр, от Драконьего полуострова до Иберы, Эллины и Аталн, и все это было его владением, будущим уделом сахема Бритайи и сына его, который подрастал в Сериди. Были у Дженнака корабли и воины, были люди, что верили в него, и твердая опора тоже была - брат Джиллор, владыка Дома Одисса, и мудрый Че Чантар, повелитель Арсоланы. А еще была слава, ибо знали все в Домах светлорожденных, в Ксйтабе и Рениге, в Сиркуле и Саграх Перешейка, что защитил Дженнак цоланское святилище, бился у Храма Вещих Камней с тасситами и не пустил их в святые пещеры. Знали не только о воинском подвиге - знали, и что боги к нему благосклонны, что открыли они новую Книгу Кинара, пятую по счету и доселе тайную, и что свершилось это его разумом и волей. И был Дженнак самым чтимым из вождей, ибо не только одарили его боги новым знанием, но и спасли Эйпонну от кровопролитных войн. Правда, в Очагах поговаривали всякое, и кое-кто считал, что не милость богов их спасла, а мудрость Че Чантара и отвага сахема Бритайи.

Сидел сахем в Лондахе, строил боевые корабли, собирал искусных воинов, посылал дозоры в море Чини и лазутчиков на материк, но не спешил с вторжением. У долгожителя времени много, а тень его такая длинная, что накрывает половину мира. Он может ждать - и ждал Дженнак, когда подрастет в Ибере соколенок, его сын от Чоллы. А когда достиг Джемин двадцатилетия и проявил себя владыкой, когда признали его князья Иберы, а мхази начали бояться его имени, тогда приплыл Дженнак в Сериди на сорока драммарах и отдал Джемину этот флот и войско. Произошло это в год 1583 от Пришествия, и, кроме Иберы, арсоланского владения, и Бритайи, удела Одисса, не имелось тогда в Риканне ни дорог и городов, ни книг и железных орудий, ни понятия об истинных богах; дикими были эти земли, и населяли их дикие народы. И заключили отец с сыном договор о совместной власти над Риканной и о том, как они ее возьмут и как устроят, куда пошлют отряды воинов, а куда - купцов, где поставят города, какие храмы возведут, какие проложат дороги и сколько людей из Эйпонны поселят в тех или иных краях. И с этим договором вернулся Дженнак к себе, велев Джемину ждать сигнала.

Стекались к сахему Бритайи сведения от лазутчиков, от морских дозоров и посольств, отправленных на материк, и было ему все яснее, что творится в этих землях. Два несчастья, две беды терзали племена Риканны, и воинственные, и миролюбивые: на юге — разбой, чинимый пиратами-мхази, на севере - нашествия норелгов из Земли Дракона. Мхази жили на островах Длинного моря и многим походили на кейтабцев; хоть городов у них еще не было, но в этой части света были они первыми, освоившими корабельное искусство. Их небольшие юркие галеры двигались под парусом и веслами, брали на борт дружину в сотню бойцов и могли достичь любого побережья от Нефати до Иберы. Родиной мхази был остров Бальор на западе морской акватории, но со временем они захватили много островов, крупных и мелких, Сард, Синцил и другие, смешались с их населением, принесли свой обычай и язык, своих богов и разбойничьи повадки. Грабили они Иберу, Атали, Эллину и Нефати, а иногда добирались до бритского острова. Что до норелгов, у тех имелся свой охотничий район, весь южный и восточный берег моря Чати, от россайнских земель до той же Бритайи. Суда у норелгов были поменьше, чем у южан — не корабли, а челны с десятком весел, но норелги считались лучшими в мире гребцами и переплывали море за день или два. Были они рослыми, мощными, с льняными волосами и белой кожей, а мхази - совсем другими, невысокими, смуглыми, темноволосыми и жилистыми. Вид разнился, разными были оружие и корабли, язык и одежды, но повадки - одинаковыми. И говорили на севере Риканны: где прошлись норелги, там мхази делать нечего. А на юге говорили иначе: после мхази будут для норелгов лишь битые горшки, обглоданные кости да плач обездоленных.

И, слыша такое, понял сахем, что воевать придется не с фарантами, не с аталийцами, россайнами и другими племенами, а с разбойным народом севера и с грабителями юга. Справятся с ними его воины, и упадет Риканна в ладони точно созревший плод. Есть, конечно, на материке районы, куда пиратам не добраться: горный хребет, что тянется от Эллины до Иберы, отсекая три южных полуострова, горы меж землями скатаров и россайнов, трясины и топи, глухие углы, дремучие леса. Возможно, горцев и жителей болот придется покорять оружием, не уговорами... Но тот, кто владеет речными дорогами и побережьем, владеет и страной, ибо на берегах возводят порты и торговые города, куда стекаются купцы, умельцы и работники, там храмы, плодородные поля и мастерские, там безопасность и справедливый суд, и там нужно строить цитадели, селить в них воинов и обустраивать гавани для боевых кораблей. Берег - ключ к любой земле, а речной берег особенно, ведь без пресной воды человеку не прожить. Кто защитил берега от разбоя, тот и власть, и держится этот владыка не только силою мечей и копий, но и людской благодарностью, богатствами землевладельцев и купцов, умением строителей и мореходов. Крепка такая власть! Недаром сказано в Книге Тайн, что зиждется она на согласии между правителями и народом. И Дженнак, сахем Бритайи, это понимал.

Весной 1586 года покинул он Лондах со многими судами, отправив перед тем в Иберу посыльного сокола. Флот его, состоявший из девяноста боевых драммаров и транспортных кораблей, повернул на север, к проливу Когтя. Через день, когда сокол добрался до Сериди, Джемин вывел в море свои корабли, шестьдесят судов с отрядами одиссарцев, бритунцев и иберов. В его армии было немного уроженцев Арсолана, так как они миролюбивый народ, непривычный к оружию; те, что плыли с ним, являлись жрецами и умельцами, искусными в строительстве, прокладке дорог и начертании карт. Флот Джемина обогнул Иберу, разделился на четыре части, и вскоре его воины высадились на островах Бальор, Сард и Синцил, а также на берегах Атали. Флот Дженнака достиг южных пределов Земли Дракона, и сошли с его кораблей двенадцать тысяч пехотинцев и три тысячи всадников. В этом месте был заложен порт и город, названный впоследствии Нортхольмом, и здесь оставил Дженнак половину пешего войска. Много дней его люди копали рвы, насыпали валы, возводили стены, а сахем в это время двигался вдоль побережья на север, сметая дружины норелгов. Так обстояли дела в Земле Дракона, а на юге Джемин заложил крепость Ханай, его корабли плыли на восток, к Эллине и Нефати, а воины сражались на островах мхази.

Но погибших, что на юге, что на севере, было немного. Воины Дженнака и Джемина, превосходившие врагов числом, оружием и боевым умением, могли бы уничтожить мхази и норелгов, выбить под корень - так, что не осталось бы и камня от их очагов. Способ был известен; изобрели его в горных воинственных кланах Бритайи, с коими Дженнак боролся сорок лет, пока не заставил признать свою власть и богов кинара. Желая извести какой-то клан, горцы убивали не мужчин, а женщин, чтобы не продлился род врагов - мера жестокая, но понятная, так как родство у этих дикарей считалось по материнской линии. Но свершить такое над норелгами и мхази Дженнак и Джемин не могли, и люди их, правоверные кинара, не стали бы резать женщин и девочек. Ибо сказано в Книге Повседневного: если страдает невинный, кровь его падет на голову мучителя! И сказано еще другое: согрешивший отправится в Чак Мооль по горячим углям.

Поэтому женщин не трогали, а из мужчин убивали тех, кто промышлял разбоем и не хотел оставить это ремесло. И всюду, в открытом море и в прибрежных гаванях, жгли челны и корабли, искали верфи и тоже жгли, и запрещали вырубку строевого леса. Но карать и запрещать, ничего не давая взамен, было бы неразумно, ибо всякий человек ищет пропитания, а если не найдет его, от грабежей и распрей не избавиться. Острова мха- зи, с их плодородными почвами, лесами и сочными травами, годились для земледелия, и потому главным доводом был тут не меч, а плуг. Плуг, лошади, упряжки с быками и новая вера - боги, отвергавшие кровь, и пять Священных Книг. Лишь те, кто обладал волшебным знанием, могли прочесть святые книги, но арсоланцы обучали этому искусству, а овладевших им ставили вождями и толкователями закона. А всякий вождь богаче подданных, хоть он не грабит аталийцев и иберов; богатство его прирастает зерном, скотом и лошадьми. Мхази, народ практичный, это быстро поняли.

С норелгами было сложнее. Климат в их землях суров, скал и камней не меньше, чем елей и сосен, а из домашних животных плодятся лишь свиньи да козы. Зато есть рыба в море, есть соль, смола и мед и всякие руды в горах, так что можно выплавлять серебро и медь, олово и железо. Конечно, если научиться этому промыслу - ведь хитроумный Одисс помогает только тем, кто шевелит мозгами. Учиться пришлось половину века, но все же замирил Дженнак норелгов, а тех природных воинов, что не желали копаться в горах, взял к себе на службу.

Тем временем свершались перемены на материке, вставали города по берегам морей и рек, распахивались земли, множились стада и поселенцы из Одиссара и Арсоланы смешивали кровь с фарантами и аталийцами, скатарами и зилами, мхази и племенами Эллины. И шло так до года 1643, когда все же грянула война в Эйпонне, но не та, которой боялись, которую ждали. Не атлийцы с тасситами пошли на Дома Арсолана и Одисса, а нахлынули в Тайонел дикари из Края Тотемов, Лесных Владений и Страны Озер, и оказалось их так много, что в месяц был сокрушен Очаг светлорожденных, убит сагамор, Ахау Севера, и навсегда пресекся его род. Случилось это с такой быстротой, что даже великий воитель Джиллор не успел прийти на помощь северным соседям, а когда пришел со своими одиссарцами к морю Тайон, помогать там было некому и некого спасать. Однако к Бескрайним Водам Джиллор дикарей не пустил, взял во владение Накаму и другие торговые порты, но стоило это крови, и одиссарской, и воинов из Края Тотемов. Однако вразумились их вожди, поняли: вот предел, за который переступать нельзя, ибо нарушивший границу тут же отправится в Чак Мооль с хвостом скунса в зубах. Так завершились Северная война и раздел земель Тайонела.

А потом еще двадцать лет уходили из Тайонела жители, не хотевшие мириться с властью дикарей, а так как не было в Эйпонне свободного места, уплывали они в Риканну и Лизир. Дженнак принимал их, селил в Бритайе, Франгере и даже в стране норелгов, а Джемин давал им землю в Эллине и Атали. Так год за годом полнилась народом Риканна, и те, кто правил ею под рукой Дженнака, кто водил воинов, строил города, судил и карал, все они были людьми смешанной крови и гордились этим. Дженнак потомства не завел, но у Джемина родились сыновья и дочери, и было их много, и было кому оставить власть над процветающей страной.

Не только в Риканне наблюдались перемены. Риканна - лишь малая частица огромного материка, и остальные его земли, лежавшие за Днапром, взял Асатл. Право атлийцев и тасситов подтверждалось Договором Разделения, заключенном в Долане в 1562 году, но экспедиция в Азайю отплыла лишь через пятнадцать лет. Корабли достигли острова Ама-То, гористого, с множеством вулканов и почти безлюдного, где был разбит военный лагерь. В следующие годы Асатл перебросил на остров тысячи воинов и десятки боевых судов, затем началось вторжение в Китану, а в 1620 году аситы проникли в Сайберн. Эта территория была огромной, но малонаселенной; чтобы освоить ее, были нужны города, дороги и быстрая связь. На океанских берегах уже возводились Шанхо и Сейла, а в Сайберне первым опорным пунктом стал город Удей-Ула у огромного озера. Началось строительство Тракта Вечерней Зари - разумеется, в те времена обычной дороги для конных экипажей; рельсовый одноколесный путь и линия эммелосвязи появились только через два столетия. Когда тракт протянулся от Шанхо до Удей-Улы, движение на запад продолжилось, и вскоре отряды аситов добрались до гор Айрала. За ними лежал Восточный Россайнел, богатые края и относительно цивилизованные - их жители были знакомы с земледелием, торговлей и выплавкой металлов. Совершив несколько вылазок за Айрал, к большой реке под названием Илейм, аситские накомы выяснили, что у россайнов сорок племен, и хоть язык у них один и обычаи не слишком различаются, но дружбы между племенами нет. Каждый сахем - или, по-местному, князь - стремился к главенству, враждовал с соседями и был не прочь расширить земли за их счет, вооружая для этого своих бойцов и нанимая разбойников-норелгов. От того проистекали для народа всякие бедствия, и многие, бросив родные места, уходили в Сайберн, становясь изгоями-изломщиками, то есть людьми отверженными. В общем, ситуация была благоприятной для атаки, но в этот год грянула Северная война, и аситам пришлось задержаться в Айральских горах. Сагамор Шират Четвертый опасался, что племена из Края Тотемов проникнут в тасситскую степь, и потому собрал на границе большое войско, а подкреплений в Азайю не отправил, ни людей, ни оружия, ни кораблей. Не до Азайи было, когда зашатался Нефритовый Стол! Но обошлось, обошлось... Укротил дикарей воитель Джиллор, успокоилось кипение в лесах Эйпонны, и снова потекли в Азайю переселенцы и воины. От берегов Шочи-ту-ах-чилат - к острову Ама-То, затем - к Сейле и Шанхо, оттуда - в Сайберн по Тракту Вечерней Зари, и от огромного озера Байхол - к Айралу. К тому времени, когда Дженнак справился с норелгами, аситы захватили Россайнел, но, как было записано в Разделительном Договоре, реку Днапр не перешли. Она делила земли россайнов на-двое: меньшая западная часть досталась Дженнаку, большая восточная - Ширату, но уже не Четвертому, а Пятому. Век аситских сагаморов стал недолгим.

Что до Лизира, то этот материк заселяли кейтабцы, но много было и выходцев из Тайонела, Сеннама, Иберы и Атали. Жили там разные племена, смуглые и совсем темнокожие, и новых людей смешанной крови тоже хватало: кейберов - потомков кейтабцев и белых рыжеволосых женщин, танни, ведущих род от тайонельцев, кейлиров, что происходили от тех же кейтабцев и чернокожих. Были и такие, что не поймешь какого он рода: высокий и мощный как сеннамит, лицо кейтабца, волосы светлые, кожа темная, а говорит на тайонельском. Поэтому называли Лизир еще и Землей Пятисот Языков, так как смешались на этом континенте эйпонцы, риканцы и местные народы, которым не было числа. Но посев оказался добрым; хоть был Лизир скопищем джунглей, пустынь и вонючих болот, но и в нем приживались поселенцы, строили дома, пахали землю и разводили скот.

Да, славное было время! Длилось оно больше столетия и подарило сахему Бритайи много забот и много радостей. Колыхались белые перья над головой Дженнака, были у него великая цель, власть и огромные земли, были брат в Одиссаре и сын в Ибере, и согревала его мысль, что он не одинок. Правда, Джемин отцом его не называл, звал старшим родичем, но, вероятно, догадывался, кому расстелила его мать шелка любви. Как говорят одиссарцы, нельзя пройти по пыльной дороге, не оставив следов... В этой половине мира было только три светлорожденных, а после смерти Чоллы осталось двое. Время шло, отсчитывая годы и десятилетия, лицо Джемина не менялось, не иссякали энергия и силы, и было ясно, чей он потомок: глаза зеленые, изящной формы нос, твердая линия рта и кожа цвета бледного золота.

Вспоминал о нем Дженнак и чувствовал, как сжимается его сердце. Воистину путь кинну - путь потерь, что отравляют душу как сок тоаче...

О, Джемин, Джемин!.. Быстрый ум был у него, быстрый ум и светлый нрав; не помнил он обид, не окружал себя стеной гордыни, был милостив и щедр, делал противников друзьями, но не боялся и твердость проявить. Ибо сказано в Книге Повседневного: пощади врага, если уверен, что станет он другом, а не уверен - убей!

Кончилось время великих деяний и славы, кончилось со смертью Джемина... А за год до него умер брат Джиллор, великий воитель, державший Эйпонну крепкой рукой. Погребальный костер в Хайане, погребальный костер в Сериди... Дженнак пересек океан, чтобы проводить брата в Великую Пустоту и укрепить сердце его наследника, затем отправился обратно в Лондах, а там посыльный сокол уже принес письмо - сын ждет, ибо пришло его время собирать черные перья.

Развернул Дженнак послание, прочитал, и тьма опустилась на мир. Прожил он почти два века и многих потерял - отца, друзей, возлюбленных и братьев; умер и сын его Хальтунчен Лесное Око. И хоть оплакивал он эти потери, но смирился с ними - умершие родичи были старше, а смерть других, не долгожителей, погружала в печаль, но казалась естественной. Джемин, однако, был светлорожденным, человеком чистой крови, а к тому же сыном кинну и внуком кинну, если вспомнить про деда его Че Чантара. Но теперь умирал, прожив немногим более ста тридцати лет... И это стало для Дженнака потрясением. Несправедливостью мнилась ему собственная жизнь, когда его сыну уже открыты двери в Чак Мооль! Боги, если они существуют, не должны были такого допустить!

Но собрал он свое мужество и свою веру, сел на корабль и отправился в Сериди. А пока плыл, пришла к нему мысль о том, что кончилось в Риканне время светлорожденных владык, и наступает эпоха их потомков. Ответвились они от древа Одисса и Арсолана, правят многими землями и приходятся Джемину кто сыном или дочерью, кто внуком или правнуком... Здесь их владение, не в Эйпонне, здесь их родина, их хоган, и будут они им править по собственному разумению, и завещают своим детям власть... Так стоит ли им мешать? Стоит ли указывать, как сделать то или это? Они давно уже соколы, у каждого свое гнездо...

С этой мыслью он прибыл в Сериди, сел у постели Джемина и беседовал с ним день и другой, а на третий, когда остановилось дыхание сына, спел Прощальное Песнопение и положил его тело на костер. А затем исчез, оставив краткую записку. И говорилось в ней, что ныне, в год 1695, он, Великий Сахем Бритайи и Риканны, оставляет потомкам Джемина все свои владения и все богатства и велит править справедливо, как заповедано богами. И еще говорилось, что сам он удаляется от мира в область Вечных Льдов, так как нет нужды в его присутствии; уйдет в ледяные пещеры и будет дожидаться смерти.

Про льды и ледяные пещеры писал он в некой помрачении рассудка, ибо после смерти Джемина творилось с ним что-то странное: разбегались и теряли связность мысли, и чувствовал он лихорадочный жар. Возможно, срок его жизни тоже исполнился?.. Совсем не во-время для кинну... Но имелись ли другие поводы для столь непривычных ощущений? Он, Дженнак Неуязвимый, избранник богов, никогда не болел, и сталь лишь однажды коснулась его тела - в далекой юности, в схватке с Эйчидом. Но казалось, что сейчас им овладел недуг, что было для светлорожденного предвестником смерти. Это будто бы не беспокоило Дженнака; он готов был уйти вслед за сыном в Чак Мооль и, находясь в полубреду, размышлял лишь о том, что должен выбрать достойное место. Не в Риканне, а в Эйпонне, так как отправляться в путь нужно из родных земель... Священное место, один из великих храмов, где слышен человеку глас богов... Храм Вещих Камней в Юкате? Храм Арсолана в Инкале? Или Храм Записей в Хайане? Нет, подумал он, эти святилища не подходят, они в городах, а хотелось бы уйти из жизни среди трав и деревьев, слушая шепот ветра и звон ручья, так похожие на песни Чоллы... Храм Мер в атлийских горах тоже не годился - место удаленное, но жаркое, где камни так нагреты, что не пройдешь босиком. Значит, надо пробираться в Тайонел, в святилище Глас Грома, где шумит водопад, и в шуме том звучат слова пророчеств.

Так он решил и, переменив внешность с помощью магии тустла, отправился на поиски корабля, плывущего в Накаму, ибо этот торговый город на восточном побережье был ближе других к святилищу. Судно нашлось, плавание заняло восемнадцать дней, и это время Дженнак провел в каюте, почти в забытьи.

Что он ел, что пил, с кем и о чем разговаривал?.. Память этого не сохранила. Должно быть, присматривали за ним сердобольные мореходы, помнившие сказанное Арсоланом: кто сделал ближнему добро, тот войдет в чертог богов по мосту из радуги.

Кем он представлялся этим людям? Старым, очень старым одиссарцем, который возвращается в свой хоган, чтобы умереть в родных краях. Вполне понятное желание... На родине цветы благоухают слаще, и даже вопль попугая кажется пением канарейки. И потому, когда пристал корабль к берегу Накамы, взяли мореходы у Дженнака кошель с серебром, купили ему лошадь, подсадили в седло и вывели на дорогу, что вела в Тайонел. Но предупредили: страна уже не та, что в прошлом, и хоть минуло с Северной войны немало лет, дикари так и остались дикарями. И теперь, когда умер светлый Ахау Джиллор, могут обнаглеть и ограбить путника.

Дженнак кивнул, призвал к мореходам милость богов и поехал на запад.

Святилище Глас Грома, 1695 год от Пришествия Оримби Мооль

Мореходы из Накамы были не правы: когда Дженнак наткнулся на дикарей, те его не ограбили. Три охотника из Клана Совы отнеслись с почтением к старому больному одиссарцу и проводили его до порога святилища, а Дженнак отдал им в награду свою лошадь. Пожалуй, этих людей, хоть и с раскрашенными лицами, уже не стоило считать дикарями: один из них знал одиссарский язык и все трое являлись правоверными кинара. Путник, направлявшийся в храм, был для них священен как Мать Сова, тотем их племени, не говоря уж о заветах Шестерых, призывавших к милосердию.

Святилище Глас Грома находилось в лесу, за грядой холмов, отделявших его от реки и гигантского водопада. Здесь его грохот едва слышался, будто тихая далекая мелодия, сопровождавшая птичий щебет и шорох опадающих листьев. Шел Месяц Дележа Добычи, но солнце еще дарило тепло, а лес стоял золотой и багряный, пронизанный потоками света; солнечные лучи скользили по камням древнего святилища, ветер разгуливал среди увядающих трав, небо над широкой прогалиной было цвета майясского камня. Стены храма, возведенного из гранитных глыб, поросли мхом, на его кровле кивали головками Звездные цветы и Небесные Наконечники, и от того казалось, что святилище вовсе не творение рук людских, а холм среди других холмов, только невысокий и с плоской вершиной. Дженнак добрался до скамьи у входа, сел на нее, коснулся нагретых солнцем камней и впал в забытье.

Дальнейшее помнилось ему смутно, разрозненными фрагментами. Сильные руки приподняли его, он ощущал их на плечах и ногах - должно быть, его несли двое. Свет сменился полумраком, ласковое дневное тепло - прохладой, вокруг царила тишина, нарушаемая только шарканьем подошв и дыханием людей. Это продолжалось недолго - его опустили на ложе, покрытое шкурами, и звуки исчезли. Спустя какое-то время он очутился в каменной ванне - голый, погруженный в воду, пахнувшую сосновой хвоей. Молодые жрецы, по виду тайонельцы, купали его, осторожно терли кожу мочалками из трав, разминали мышцы. Кто-то невидимый стоял за их спинами, распоряжался высоким голосом, похожим на птичьи вскрики, но смысл слов ускользал от Дженнака; слышал и видел он плохо, а говорить и вовсе не мог. Вероятно, просветление наступило через несколько дней: он обнаружил, что находится в полутемной каморке, лежит на постели, и над ним склонился пожилой человек с крючковатым носом и плоским лбом. Явный майя - только у них головы детишек зажимали между дощечками, чтобы придать им такую удлиненную форму... Раз майя, то наверняка целитель, подумал Дженнак и снова отключился.

В следующий раз оказалось, что он может говорить. Тот человек, крючконосый майя, снова был рядом; его лицо освещало пламя масляной лампы, подчеркивая морщины и делая черты более резкими.

- Кто ты? - шепнул Дженнак и услышал слова, произнесенные уже знакомым птичьим голосом:

- Лекарь Ику но-Шедара, мой господин.

- Ты лечишь меня?

- Пытаюсь, великий сахем. Я привык лечить тех, у кого телесная болезнь, а с тобой что-то другое. Чиграла говорит, что твой недуг — твои воспоминания.

Дженнак попытался изобразить улыбку.

- И что ты собираешься с этим делать?

- Только то, что тебе не навредит. Омовения, растирания и успокаивающие бальзамы из трав. Выпей, мой господин... выпей и усни.

Целитель протянул Дженнаку глиняную чашу. Бальзам оказался горьковатым, но приятным на вкус, и напоминал арсо- ланский напиток из листьев коки. Когда-то он пробовал похожее зелье на корабле «Тофал», вспомнилось Дженнаку; его готовили служанки Чоллы и подавали к утренней трапезе. Однако арсоланское питье бодрило, а бальзам целителя навевал необоримый сон. Дженнак уснул, не сопротивляясь действию лекарства.

На следующий день ему удалось сесть и донести до рта свежую лепешку. Он не помнил, как его кормили прежде; вероятно, жидкой пищей, молоком и мясными отварами. Может быть, сейчас он впервые ел настоящую пищу, макая лепешку в густой кленовый сок и испытывая удовольствие от ее вкуса. Молодой тайонелец держал перед ним поднос с деревянными блюдами, но лепешек оказалось мало, только две, а сока — на донышке. Он хотел попросить еще, но тут раздался голос Ику но-Шедара, наблюдавшего за трапезой:

- Хвала богам, у тебя появилась тяга к еде! Но привыкать к мясу, лепешкам и фруктам нужно постепенно. Не требуй большего, сахем.

- Ты называешь меня сахемом, - промолвил Дженнак. - Почему? Я всего лишь купец из Хайана, когда-то уехавший в Бритайю... Маленький человек, и больше ничего.

Ику но-Шедара, склонив голову к плечу, разглядывал его, потом щелкнул пальцами, и молодой жрец поднес Дженнаку зеркало из полированного серебра. Лицо, отразившееся в нем, не принадлежало скромному купцу из Хайана.

- Ты - светлорожденный Дженнак, Великий Сахем Бритайи и всей Риканны, — произнес целитель. — Когда ты лишился чувств у порога нашего храма, чары рассеялись и твой облик стал истинным. Это заметили те, кто прислуживает в святилище, и хоть ума у этих парней как у яйца черепахи, но все же они догадались, что к нам пришел не простой человек. Позвали Чиграду, и он тебя узнал.

- Кто такой Чиграда? - спросил Дженнак. - И как он мог меня узнать?

- Чиграда наш аххаль, и он тебя видел - в тот год, когда ты посетил Глас Грома.

Дженнак нахмурился. Случилось ему побывать в этом святилище, но так давно, что точной даты он не помнил. Пожалуй, во время одного из северных походов, когда он еще был одиссарс- ким наследником... Больше века назад!

- Не мог ваш аххаль меня видеть, клянусь Священным Ветром! Да, я был здесь... в давние, давние годы... Тогда еще прадед Чиграды не родился!

- Прости, великий сахем, что спорю с тобой, - лекарь принял позу подчинения, - но Чиграда тебя видел и запомнил. Он, как и ты, человек светлой крови и происходит из Дома Арсолана Боковая ветвь, мой господин. Кажется, его отец был старшим братом Че Чантара, да будут боги милостивы к ним обоим!

- Вот как!.. Все в руках Шестерых... Значит, я встречусь с родичем, хоть и дальним, - пробормотал Дженнак и, утомленный беседой, закрыл глаза.

- Спи, мой господин, ты еще слаб, - сказал целитель. - Когда силы к тебе вернутся, аххаль будет говорить с тобой. Уже наступил Месяц Покоя, листва облетела, травы сникли... Думаю, в День Ясеня или Сосны ты повидаешься с Чиградой.

Но случилось это только в День Быка, когда Дженнак впервые вышел из святилища. Было холодно, в храме уже топили, и дым из десятков труб поднимался над кровлей, лишенной цветочного убранства. Лес стоял голый, хмурый, лишь сосны да ели радовали глаз, небо поблекло, и солнце казалось потертой золотой монетой, прошедшей сотни рук. Дженнак плотнее завернулся в плащ из волчьих шкур и сел на скамью. От осеннего воздуха, свежего и прохладного, слегка кружилась голова. В остальном он чувствовал себя не хуже, чем прежде - ни следов озноба или жара, мысли ясные, мышцы упруги и сильны. Недуг отступил. Не потому ли, что он уже был не великим сахемом, а просто человеком, ничтожной добычей для смерти?..

Из леса вышел мужчина, сделал жест приветствия и опустился рядом на скамью. Дженнаку показалось, что он невысок, не выше подростка, и такой же щуплый. Но голова была большая, слишком массивная для тонкой шеи, узких плеч и хрупкого тела. Вытянутое лицо, чуть припухшие губы, зеленые глаза и огромный выпуклый лоб... Несомненно, потомок рода светлой крови... Всмотревшись в его зрачки, Дженнак догадался, что аххаль прожил на свете больше полутора веков и видел всякое, от величия Дома Тайонела до его упадка.

Зеленоглазый глядел на него с улыбкой.

- Старому другу постели ковер из перьев и налей чашу вина, - вдруг произнес он и вытащил из-под плаша флягу. - Климат здесь суровый, и вместо ковров у нас теплые шкуры, а вино - вот оно вино! Одиссарское! Испей, родич.

Глотнув, Дженнак с одобрением молвил:

- Розовое! Розовое, клянусь черепахой Сеннама! Унгир- Брен, мой старый учитель, его любил.

- Да пребудет он в чертогах богов, - отозвался Чиграда.

В воздухе кружились первые снежинки. Глядя на них, Дженнак сказал:

- Ты арсоланец, родич. Страна теплая, благодатная... Что занесло тебя в северные леса? Если ты помнишь меня, значит, прожил здесь долго, очень долго... Почему?

- По воле учителя. Твой наставник - Унгир-Брен, мой - Че Чантар... Он послал меня в эти края. - Приняв от Дженнака флягу, аххаль отпил вина. - Глас Грома - великий храм, и смотреть за ним нужно с великим тщанием. Не сочти за похвальбу, но я это умею. Хоть временами приходилось трудновато.

Это он о Северной войне, догадался Дженнак. Должно быть, нелегкое было время!

Они помолчали, передавая флягу из рук в руки. Потом Дженнак спросил:

- Что со мною было, родич?

Но Чиграда ответил вопросом на вопрос:

- Ты вспоминаешь о своем умершем сыне? И о брате Джил- лоре, великом воителе? Что ты чувствуешь при этом?

- Грусть, - молвил Дженнак, поразмыслив. - Грусть, но светлую. Сказано в Книге Повседневного: изумруд зелен, рубин ал, и этого не изменить даже богам... Люди рождаются, люди умирают, и никто над этим не властен. Я смирился с неизбежным.

- А что было раньше, родич?

- Отчаяние. Тяжесть, которую я вынести не мог... Мне хотелось умереть.

- Опасное желание. Особенно для кинну!

- Ты знаешь, что я - кинну?

- Знаю. - Чиграда зябко поежился под своим меховым плащом. - Вот мы, потомки богов, люди светлой крови... твой сын, твой брат, твой отец... я... Так ли мы отличаемся от обычных женщин и мужчин, чья кровь багрова и густа? Мы живем сто тридцать лет, сто сорок... в редких случаях - до двухсот... Но арсоланка Ана Куата прожила до ста двадцати трех. Двое мужчин из Сеннама жили сто восемнадцать и сто пятнадцать лет. Майя Ци Хара - до ста двенадцати, женщина Муданги из Одиссара - до ста восьми... А тех, кто перешагнул столетний рубеж, довольно много, больше тысячи за время наблюдений. Нам, хранителям знаний, об этом известно.

- И что же?

- Отсюда следует, что обыкновенный человек может прожить столько же или почти столько же, сколько светлорожденный. Неодолимой границы нет. Смотри, родич: когда-то ты пересек океан, что было подвигом, а сейчас корабли плывут в Риканну, в Лизир и Азайю, и это уже не подвиг, а просто далекое путешествие. Атлийцы поднялись в небо на шарах, наполненных легким газом... В Арсолане придумали одноколесный экипаж, который движется по металлическому стержню... У нас есть новые снадобья, мы научились лечить гораздо лучше, чем двадцать или тридцать лет назад... В будущем мы узнаем еще больше, и, возможно, люди станут жить полтора века - обычные люди, не светлорожденные. Тебе понятно?

- Да. - Дженнак кивнул. - Человек хитроумен, а время не стоит на месте... Котда-то мы говорили об этом с Унгир-Бреном, моим учителем.

- Вот видишь... Выходит, что век человеческий сравняется с веком долгожителей и падут границы между ними. Но с кинну так не выйдет. Нет, родич, с кинну так не получится!

- Почему? — Дженнак был заинтригован.

- Кинну - существа особые. Нам даже не ведомо, сколько они живут... то есть могут прожить - ведь в прошлом их уничтожали, чтобы не допустить до власти. Ты слышал о светлорожденном Ай коне из тайонельского Очага? Нет?.. Он родился в 403 году от Пришествия, сбежал в Край Тотемов, не дав себя убить, возглавил союз дикарских племен и воевал с отцом, с братом-наследником, с его сыновьями и внуками триста с лишним лет. Мог бы и дольше лить кровь, но дикари устрашились й сами с ним покончили. В хрониках Гласа Грома говорится, что прожил он почти четыре века. И он не единственный! Есть еще сеннамит...

Чиграда внезапно смолк и потянулся к фляжке.

- Сеннамит, - повторил Дженнак. - Что за сеннамит?

- Не важно. Я лишь хочу сказать, что кинну - это нечто особое. Есть грань, что отделяет кинну от всех людей, кем бы они ни являлись, потомками богов со светлой кровью, пастухами Сеннама, охотниками из Страны Озер или чернокожими ли- зирскими дикарями. Кинну - как морской змей среди рыбешек, что плавают в Бескрайних Водах, и он...

- Я кинну, - прервал аххаля Дженнак. - Не забывай об этом.

- Да, разумеется... — Чиграда смущенно улыбнулся. - Прости меня, родич. Похоже, я слишком увлекаюсь...

- Боги тебя простят, и я тоже. Но давай вернемся к моему вопросу: так что же случилось со мной?

~ Болезнь кинну. Мы знаем о них немногое, но этот недуг в хрониках описан. Помутнение рассудка и физическая немощь... Иногда они наступают без видимых причин, но чаще - из-за душевных переживаний, крушения надежд, потери близких. Эта болезнь длится несколько лет, но не приводит к смерти. Кинну очень живучи, родич.

- Несколько лет... - произнес Дженнак. - Но я оправился быстрее.

- Тебя хорошо лечили. Все, что нужно - сон, покой, успокоительный бальзам, омовения в теплой воде... Наш целитель - великий искусник!

- Я очень ему благодарен, ему и тебе. Могу я что-то сделать для вас?

Аххаль поднялся, перевернул флягу в знак того, что она пуста, и молвил:

- Живи, родич! Твоя жизнь так удивительна... Живи, и позволь нам время от времени наблюдать за тобой.

Чиграда склонил голову и исчез за дверью храма.

Дженнак остался один. Великое безмолвие окружило его, и чудилось, что стих даже далекий шум водопада. Ветер унялся, не скрипели деревья, смолкли лесные шорохи, и снежинки, падавшие с неба, ложились белым покровом на землю, ветви и сухую листву, на плечи и волосы Дженнака. Дым от труб тянулся в небо, и можно было вообразить, что над святилищем воздвигнут еще один храм, невесомый, призрачный, состоящий из множества светло-серых колонн, что держат сотканную облаками кровлю. Солнечный луч пробился сквозь нее и упал на снег, заставив снежинки искриться серебром.

Но Дженнак этого не видел; мысли его блуждали в иных пространствах и иных временах. Вспоминался ему покой во дворце Че Чантара, где он побывал много, много лет назад, и волшебные яшмовые шары из Чанко, что вращались под действием мысли, являя взору чудеса. Но не об этих сферах он думал сейчас, не о тайнах богов, а о сказанном Чантаром, о горе, что пережил арсоланский сагамор. Сто тридцать лет прошло, а его голос все еще звучал в ушах Дженнака:

... Сын мой отправился в Сеннам и погиб в поединке совершеннолетия, женщина — не светлой крови, но любившая меня долгие годы - умерла, и разум мой затмился...

Затмился! Так сказал Чантар... Должно быть, и у него была болезнь кинну, и, вероятно, исцелили его яшмовые шары. Вернее, то изумление, которое он испытал, когда открылись перед ним две сферы - та, с картой мира, и другая, с базальтовым обломком, что распадался на мириады стремительно кружившихся веретен... Должно быть, в тот миг он понял, что есть загадки, бросающие вызов разуму, что жизнь продолжается, и нет в ней места отчаянию, а только воспоминаниям и грусти. Его спасло любопытство, думал Дженнак, вновь и вновь повторяя слова сагамора:

... Мучимый печалями, пришел я в этот хоган, сел и стал глядеть на яшмовые шары, но не видел их, а видел лица сына и женщины своей, и руки их, манившие меня в Великую Пустоту. Казалось, сердце мое перестанет биться, сожженное ядом потерь, и я, надеясь на утешение, воззвал к богам и простер руки над сферами, не думая о них, но желая лишь получить какой-то знак. И тогда горе мое стало силой, и что-то переменилось во мне, поднялось и выплеснулось, как кровь из раны. И тогда...

Так говорил арсоланский мудрец, и теперь это было понятно Дженнаку. Разве не открылся ему шар с Пятой Скрижалью, заветом богов?.. И разве не случилось это в Цолане, в миг страшного напряжения, когда на ступени Храма Вещих Камней падали его воины, когда погибли Ирасса, Уртшига, Амад?.. И то, что случилось сейчас, после смерти Джемина... Воистину, он мог промолвить вслед за Че Чантаром: казалось, сердце мое перестанет биться, сожженное ядом потерь!

Он встал и направился в лес по едва заметной тропинке. Снег хрустел под его ногами, снежинки таяли в волосах. Была бы еще одна сфера... - вдруг подумалось Дженнаку. Та, первая, с Пятой Скрижалью, осталась в Лондахе, в секретном месте, хранилась там с другими его сокровищами, шилаком Вианны, чешуйкой со спины морского змея и кейтабской чашей из голубой раковины. Этот шар он мог открыть в любой момент и без всякого усилия, что было, очевидно, предусмотрено богами - если сломан замок шкатулки с тайной, крышку можно поднять без труда... Не исключалось, что испытанное горе и нервное напряжение позволили б раскрыть еще один шар и исцелили бы его как Че Чантара... Но другой яшмовой сферы у Дженнака не имелось.

Через день он снова встретился с аххалем Чиградой, на этот раз вечером в его покоях, у огня, что пылал в очаге. Глас Грома воздвигли в третьем веке от Пришествия, его стены были чудовищной толщины, щели заделаны мхом и окаменевшей глиной, а старинные очаги казались зевами пещер - в каждом можно было сжечь бревно длиною в восемь локтей. Но бревна уже не жгли, так как в храме хватало работников, чтобы распилить и наколоть дрова. В зимнее время этим занимались три десятка молодых жрецов.

- Вы не сделались беднее после Северной войны, - заметил Дженнак, поглядывая на стол с винными флягами, подносами с олениной и земляными плодами и корзиной фруктов.

- Не сделались, - согласился Чиграда. - Мы пережили трудное время, но оно позади. Дом Тайонела пал, исчезли светлорожденные, а Дети Волка отправились за океан, не желая склониться перед дикарями... Но пришли другие племена, и они уже не дикие, у них есть понятие о сетанне, они почитают наших богов и наши святыни и называют себя тайонельцами. Здесь, в храме, их сыновья, две сотни юношей, что захотели учиться. И мы их учим! Учим языкам и письменным знакам, учим тому, как устроен мир, учим, как радовать богов песнопениями, как возводить дома и сеять зерно, как исцелять болезни, как властвовать над людьми... Надеюсь, они объединятся в единый народ, и наши молодые люди, сыновья вождей, станут их Тропой Мудрейших.

- Я согласен, они уже не дикари, раз есть у них уважение к мудрости и жалость к старикам, - произнес Дженнак. - Те трое из Клана Совы, которых я встретил... Они не пытались меня ограбить или унизить, а привели к святилищу... Ты прав, Чиграда, у них есть понятие о сетанне.

- Как ты сказал прошлый раз, время не стоит на месте, - откликнулся аххаль.

Дженнак хмыкнул и отпил вина. Потом напомнил:

- В тот раз мы говорили о кинну. Объясни, родич, откуда ты столько знаешь о них? Или это знание тайное?

- Тайное, но, разумеется, не для тебя.

Чиграда подбросил дров в очаг, встал и направился вглубь хогана, едва освещенную огнем. Там стояли сундуки. Как показалось Дженнаку, не сосновые и не дубовые, а из железного дерева, произраставшего в Нижней Эйпонне на берегах Матери Вод. Дорогой товар! Со временем такая древесина делалась лишь крепче, и не грызли ее ни жуки, ни мыши.

Жрец откинул крышку, вытащил свиток из березовой коры и вернулся к очагу.

- Вот! - Он благоговейно развернул рукопись. - Вот одна из хроник нашего святилища, в которых собрано то, что мы знаем о кинну. Эти записи ведутся тысячу лет. По воле Че Чантара и собственному желанию я изучаю их, а когда отправлюсь в Чак Мооль, этим займется мой помощник. Так было, так есть и так будет.

Дженнак приподнялся, разглядывая свиток с майясскими письменами.

- Ты сказал, записи? Но Храм Записей у нас в Хайане! Разве там нет таких же хроник?

- Нет. Тебе известно, родич, что великий храмов немного, и у каждого свое предназначение. В Храме Мер на берегу Океана Заката проверяют все, что связано с весом, длиной и временем, делают мерные свечи, календари и эти новые устройства... как их называют...

- Суточный диск, - подсказал Дженнак. - Прибор для измерения времени.

- Суточный диск, да. А в вашем Храме Записей чертят карты птичьими перьями и собирают сведения о мире, о населяющих его народах, о животных и растениях, и еще о прошлых временах, а чтобы ничего не потерялось, тем же заняты в Солнечном Храме в Инкале. У храма в Юкате другая задача - может быть, самая важная, ибо связана она с заветом богов и с тем, чтобы никто не исказил Святые Книги. Ты знаешь, что на стенах Святилища Вещих Камней высечено Пятикнижие, и там его переписывают на листы, после чего—

- Прости, родич. - Дженнак улыбнулся и взмахнул рукой. - Больше не переписывают и не чертят карты птичьими перьми. Майя в Долане изобрели станок с резными знаками и рисунками. Если смазать их краской и прижать к ней лист, изображения и знаки перейдут на пергамент. Так получается гораздо быстрее и без ошибок писцов.

- Во имя Шестерых! - Рот аххаля округлился в изумлении. - А я об этом не слышал! Надо будет послать в Долан за этим устройством!

- Не надо, их уже делают в Одиссарё, - сказал Дженнак. - Я пришлю тебе из Хайана такой станок, даже два, и нескольких умельцев... Но продолжай, продолжай!

- Остался только наш храм со своими тайнами, - произнес Чиграда, успокаиваясь и кивая на раскрытый сундук. - Одна тебе уже известна: здесь хранятся записи о кинну. Все, что мы знаем о них. Все, что они поведали нам, и что сообщили те, кто их встречал. Девять сундуков, набитых свитками.

Дженнак прищурился.

- Есть и другие тайны, родич?

- Возможно. Мы занимаемся целительством и кое-чем еще... Но стоит ли об говорить?

- Не стоит. Ты рассказал, что мог, а у д ареного попугая не пересчитывают перья. - Дженнак снова улыбнулся - эти беседы с Чиградой были как бальзам на душу, - Но в вашем храме есть и другое дело, совсем не тайное. Прорицания и советы богов! Ты сам их слушаешь или кто-то из твоих помощников?

- Слушать может кто угодно. Важно, что будет услышано!

- Тогда я хотел бы попробовать. Не помню, чтобы в прошлый раз я добирался до водопада... Ты отведешь меня к нему?

- Для чего? Там шум и грохот, родич. Шум заглушает голоса богов.

- Но все же мне хотелось бы взглянуть на это чудо.

Аххаль пожевал губами, задумался, глядя в огонь, потом кивнул.

- Хорошо! Наш целитель говорит, что ты уже достаточно окреп и можешь выдержать прогулку в двадцать полетов стрелы. Пойдем завтра, после утренней трапезы. Согласен?

- Хайя! - Дженнак поднял чашу, отпил вина и добавил: - Надеюсь, боги что-то подскажут мне... Например, как жить и что делать, не будучи великим сахемом.

Больше в тот вечер они не говорили о тайнах и пророчествах, о богах и кинну Только однажды Дженнак спросил Чиграду о яшмовых сферах, но оказалось, что жрец о них не знает - должно быть, в этот секрет его не посвятили.

Утром они направились к водопаду. Был уже День Кошки, ветер раскачивал вершины деревьев, небо хмурилось, а землю укутал снежный покров. Но тяжелые плащи из волчьих шкур и меховые сапоги защищали от холода, к которому Дженнак давно уже стал привычен. В Земле Дракона, где довелось ему воевать, случались такие морозы, что на губах замерзала слюна, а воздух впивался в горло как ледяной клинок. Но и в этом суровом климате жили люди, и была в их стране своя красота: скалы в белоснежных шапках, огромные сосны с золотистыми стволами, синие озера в зеленой оправе лесов,

Тропинка, которой шли Чиграда и Дженнак, то бежала по склону холма, то спускалась в распадок, заросший ельником. Когда они миновали холмистую гряду, шум водопада сделался заметнее, потом превратился в чудовищный грохот, заглушавший все другие звуки. Было невозможно говорить, и аххаль, пользуясь кишну, языком жестов и движений, пояснил, что сейчас они свернут на юг, к скале, с которой открывается лучший обзор. Вслед за жрецом Дженнак взобрался на эту возвышенность, подошел к краю утеса и замер, потрясенный.

Широкий водный поток рушился вниз среди камней и скал, торчавших из белопенных вод темными остроконечными зубцами. Чудилось, что все огромное море Тайон изливается в реку, и глядевший на водопад невольно ужасался: вдруг море обмелеет или совсем исчезнет. Но поток не иссякал. Над ним клубились водяная пыль и кристаллики льда, играли пестрые радуги, земля и воздух трепетали от мощного мерного рева и падения гигантских масс воды. Она низвергалась хрустальной стеной и падала вниз, рождая, в безумстве волн и пены, могучую реку.

- Во имя Шестерых! — пробормотал Дженнак и не услышал своего голоса.

Кому принадлежало это чудо? Несомненно, Тайонелу; лишь бог земной тверди, лесов, степей, гор и вод мог владеть Гласом Грома, являя в нем свое могущество. Но Шестеро не враждовали меж собой, и Тайонел, вероятно, был не против, чтобы и другие боги говорили здесь со смертными. Вот только что услышишь в этом грохоте? Что, кроме рева яростных стихий?

Чиграда хлопнул его по плечу и показал куда-то вниз. Оскальзывая на мокрых камнях, они спустились к подножию

скалы, к узкой расщелине, пересекавшей монолит, протиснулись в нее, и жрец, остановив Дженнака новым прикосновением, начал возиться в темноте. Вспыхнул факел, зыбкое пламя озарило невысокий закопченный свод и стены пещеры, уходившей в неведомую глубину. Это подземелье было расчищено от обломков, и, оглядев его, Дженнак подумал, что тут ходили не год и не век - выбитая в камне тропа казалась ниже пещерного дна. Он зашагал по этому пути вслед за аххалем, отмечая, что гул водопада становится все тише, будто растворяясь в темноте и безмолвии. Через сотню шагов Дженнак уже не слышал ничего; потом где-то впереди раздалось негромкое журчание, и он очутился в подземной камере с грубо обработанными стенами. По одной из них с тихим плеском сбегала струйка воды и падала в колодец; мнилось, что плачет сама гора, и слезы ее в свете факела были алыми, как кровь светлорожденных.

Укрепив факел в бронзовом кольце, аххаль промолвил;

- Там, снаружи, Глас Грома, а здесь - Глас Богов. Здесь, родич, мы слушаем их голоса и пытаемся вникнуть в их смысл. Для этого необходимы полумрак, покой и песнопение вод, но тихое, не терзающее слуха. И тогда...

- Тогда тьма Чак Мооль отдергивается, и можно увидеть нечто в прошлом, настоящем или будущем, - продолжил Дженнак.

Чиграда усмехнулся.

- Я знал, что с этим ты знаком. Видения кинну... Они возникают где угодно, и Глас Богов тебе не нужен.

- Но я хочу узнать, что они скажут, - возразил Дженнак. - Скажут именно здесь, в месте пророчеств.

- А что они говорили до сих пор?

- Многое, родич. Многое, чего я не понимал, но кое-что со временем сделалось ясным. Иногда я видел большие корабли под парусами, с громовыми метателями, и знаю теперь, что они подобны нашим океанским драммарам. Но только подобны... Я думаю, это не наше будущее, так как другие видения не осуществились. К счастью!

- Ты можешь о них рассказать?

- Да, конечно. Унгир-Брен записывал мои рассказы, а когда он умер, я делал это сам. Делал, чтобы не забыть! Но было такое, что не забудешь никогда...

- Что же?

- Сожжение. Я видел, как жгут людей на кострах, не мертвых, а живых, и как веселится толпа, глядя на казнь. Такого в нашем мире нет. Даже жестокие иберы и дикари Лизира не жгли людей живьем. И пока я жив, жечь не будут!

- Да, такой казни у нас нет, зато есть бассейн с кайманами, - вздохнув, сказал Чиграда. - Ну ладно, родич, я покидаю тебя. Пока горит факел, сиди тут и слушай голоса богов. Я вернусь примерно через кольцо времени.

С этими словами аххаль исчез, а Дженнак сел у колодца, закрыл глаза и попытался погрузиться в транс. Тихая песня воды способствовала этому, но из опыта было ему известно, что также помогает средоточие мысли на таинственных предметах - чем загадочней, тем лучше. Например, почему и откуда приходят видения... Они давно уже его не страшили, и Дженнак сомневался, что их посылают боги, светлый Арсолан, провидец Мейтасса или, скажем, его предок, хитроумный Одисс. С чего бы им его пугать, показывая жуткие картины? Или другие, не страшные, а даже величественные, но не очень понятные?.. Нет, размышлял Дженнак, боги не играют в такие игры! Да и боги ли они?.. Они не свершили ничего, что не было б во власти знающих мудрых людей, и то, что он видел за время своей долгой жизни, лишь укрепляло его в этом мнении. Может, люди не становились лучше, но умнее - определенно! Воздушные шары и океанские драммары, книжный цоланский станок, устройство, измеряющее время, ручные метатели с зарядом громового порошка, возросшее искусство лекарей - все говорило о том. что человечество взбирается на гору новых знаний. Прав был Чиграда, когда утверждал, что в будущем узнают еще больше! Дольше станут жить, но не только; возможно, напишут такие же мудрые книги, как Чилам Баль, и научатся прятать картины внутрь яшмовых сфер...

Так что же его видения?.. Скорее всего, они не посылались бортами, но были с ними связаны; он, потомок Одисса, хранил частицу наследственной памяти, что пробуждалась иногда, являя мир богов или людей, пришедших из другой реальности. Он не знал, где расположен их мир, то ли у неведомой звезды, то ли за какой-то гранью бытия в иной вселенной, но это была не его Земля, хотя и очень на нее похожая. Там тоже жили люди, там открывали новые материки, воевали и строили, писали книги и воздавали почести богам, но все шло немного не так, как на его планете. История не повторялась! Правда, сходства хватало, чтобы глядеть на эти картины с восторгом или с интересом, а иногда и с ужасом. Они были очень поучительны.

Черный занавес Чак Мооль, являвшийся в видениях Дженнака, вряд ли относился к реальности. Он давно уже знал, что Великая Пустота заполнена далекими, очень далекими светилами, как выяснили те, кто изучает небо и круговращение миров. Эти искусники из Одиссара, Коатля и Арсоланы уже не первое десятилетие разглядывали небеса при помощи огромных дальнозорких труб и исчисляли пути планет и звезд, что было полезно в мореходстве и сухопутных путешествиях. Черный занавес существовал в его сознании - преграда или барьер, отделявший его личность и память от памяти предков, от Ахау Одисса и пришедших с ним богов. Он, Дженнак, обладал особым даром, мог проникнуть сквозь эту завесу и что-то разглядеть - картины другого мира или смутные контуры грядущего. Но значит ли это, что он говорит с богами?..

Слушая тихую песню водяной струи, он повторил слова из

Книги Тайн, запечатленные на Листах Арсолана. Что есть бог? Существо, наделенное бессмертием, силой и мудростью... Что есть человек? Существо, наделенное телом, свободой и разумом... Но свобода - та же сила, а разум - мудрость, и в этом человек равняется богам. И если тело, его тело кинну, не подвластно смерти, то чем он отличается от бога? Только неясностью предназначения? Но, возможно, прожив еще век-другой, он поймет и это, научится верно читать знаки судьбы?..

Вселенная исчезла, стихла мелодия воды, и темный занавес возник в сознании Дженнака. Привычным усилием он разорвал его, готовый приобщиться к чудесам иного мира, но не увидел ни странных машин, ни зданий из хрусталя, ни жутких костров,

ни людей в непривычных одеждах - ничего, что являлось ему в прошлых видениях. Перед ним было женское лицо: молодая девушка, похожая на Чоллу и Вианну, но, несомненно, не дочь Чантара и не его чакчан, погибшая в Фирате. Ее волосы были черными и блестящими, шея - стройнее пальмы, брови выгибались изящной аркой, а золотисто-бледная кожа, зелень глаз и пухлые губы служили доказательством того, что девушка - из семьи светлорожденных. Черты ее были не такими нежными и мягкими, как у Вианны, но и надменности Чоллы в ней не ощущалось - скорее, сила, уверенность в себе и ум. Девушка смотрела на Дженнака, но словно бы не видела его, и он догадался, что путь к ней не близок. Не тот путь, что ведет по морю или пустыне, по горам или лесам, а дорога сквозь время, которую одолеваешь день за днем и год за годом... Что-то подсказывало ему - это видение из грядущего, эта женщина еще не родилась, но встреча с нею неизбежна, как солнечный восход, как многие тысячи восходов, что разделяют их в океане времени.

«Ты ко мне придешь! Придешь!» - подумал Дженнак и очнулся.

Над ним, с факелом в руках, стоял Чиграда.

- Похоже, ты оказался здесь не зря, - молвил жрец.

- Не зря, - подтвердил Дженнак, поднимаясь и массируя затекшую поясницу.

- Боги говорили с тобой?

- Во всяком случае, они не молчали.

- Хвала Шестерым! И что же ты узрел? Ты - ахау, большой человек... увиденное тобой определяет судьбы мира...

- Нет, ничего такого, - Дженнак покачал головой. - Это видение касается не мира, а только личной моей судьбы.

- И что это было? Что обещали тебе боги?

- Счастье, - ответил Дженнак и улыбнулся.

Святилище Глас Грома, 1811 год от Пришествия Оримби Мооль

Спустя много лет после этой беседы в храм пришел юноша из страны Асатл. Случилось это в первый летний месяц, Месяц Света, когда лес уже стоит во всем великолепии, а на полянах распускаются цветы. Чиграда давно уже умер, и после него сменилось пять или шесть аххалей, не светлорожденных долгожителей, а обычных людей, в большинстве своем тайонельцев. Северная страна была уже другой; названия многих племен, потомков Медведя, Совы, Ворона или Рыси, были почти забыты, часть охотников сделалась земледельцами, выросли города и селения, пролегли между ними дороги, а по морю Тайон поплыли вместо утлых челнов купеческие корабли. Правил же в этих краях совет Тайонела, что назывался Тропой Мудрейших, и простиралась его власть от границ Одиссара и Асатла до Ледяных Земель. Собственно, Ледяные Земли тоже подчинялись Тропе, так как между ней и вождями туванну, населявшими далекий север, был заключен договор покровительства.

Что до святилища Глас Грома, то оно процветало. Дикари, сокрушившие некогда Дом Тайонела, считали себя его наследниками и очень гордились тем, что есть в их землях древнее святое место, и к тому такое, где боги говорят с людьми. Впрочем, их считали дикарями лишь надменные аситы, в то время как Одиссар, Кейтаб и даже далекая Арсолана торговали с Тайонелом, богатым железом, мехами, медом и сладким кленовым соком. А еще - искусными воинами, непобедимыми в своих лесах, где не пройдут ни конница, ни боевые машины, ни тягачи с метателями. Одиссар хранил с Тайонелом мир, а вот аситы пытались вторгнуться в Лесные Владения, но всякий раз безуспешно.

Храм у гигантского водопада считался неприкосновенным, и любой человек, хоть из Эйпонны, хоть из земель за Океанами Восхода и Заката, мог прийти сюда, сесть в пещере у колодца и обратиться к Шестерым. Мог поступить иначе - просить жреца или самого аххаля, чтобы кто-то из них послушал шепот водяной струи и объявил пришедшему, что посоветовали боги. Об этом и просил юноша-асит.

Он был худощавым, но мускулистым и крепким, с метательным топориком на перевязи, в изорванной и перепачканной в пыли одежде. Прислужники храма вымыли его, сменили одеяние и отвели к аххалю, чье имя было Квана Бехсо. Этот старый мудрец, родом из Коатля, атлийцем не являлся, а происходил из племени, жившего на границе с Одиссаром, и, в отличие от народа Страны Гор, не питал презрения к сирым и убогим. Обладая умом и редкой проницательностью, он старался проникнуть в души паломников, особенно молодых, так как они были нечастыми гостями - молодость, как известно, беспечна. Но юный асит таким не выглядел; он, скорее, казался несчастным и угнетенным тяжкой думой.

- Откуда ты родом, сын мой? - спросил Квана Бехсо, всматриваясь в зеленоватые зрачки пришельца.

- Из племени отанчей, что обитает в великой западной степи, - откликнулся юноша. - Мое имя Ро Невара, и видел я семнадцать весен.

- Значит, ты тассит, а не атлиец, - произнес аххаль, с большим сомнением разглядывая юношу. - Но в самом ли деле ты отанч? Конечно, отанчи могучее племя и были в древности опорой Дома Мейтассы и ахау Ко’ко’наты, да и сейчас, когда сменилась династия светлорожденных, этот народ силен и грозен. Но, не сочти за обиду, ты не похож на отанча. Кожа твоя светлее, губы ярче, а глаза не темные, а зеленые.

Юноша побледнел. Должно быть, аххалю удалось увидеть то, чего остальные не замечали.

- Ты можешь не тревожиться, сын мой, - молвил Квана Бехсо. - Я клянусь, что твои слова не разлетятся по ветру как сухие листья. Ты из рода светлорожденных?

- Да, — прошептал Ро Невара.

- Кто твой отец?

- Ро Аруми. Наша семья - боковая ветвь владык из Очага Мейтассы.

- Я знаю об этом. Только, юноша, вы назывались когда-то не Ро, а Оро... Теперь скажи, кто твоя мать?

- Не знаю, мой господин. Но отец говорил, что она из рода атлийских сагаморов - из тех, что ведут происхождение от Ах-Ширата Третьего.

- Выходит, ты чистой светлой крови, ты - потомок богов, - заметил старый аххаль. — Завидую тебе, Ро Невара! Ты проживешь еще целый век, сохранив силы молодости, и увидишь столько удивительного! Но я слышал, что твой отец недавно скончался, не дожив до восьмидесяти. Почему?

Черты юноши исказила ярость.

- Отец не умер, его отравили, - пробормотал он. - Ты мудр и поймешь произошедшее... В пятьдесят лет Ро Аруми стал накомом войска Западного Побережья, а это большая власть, тысячи послушных воинов... перед отцом трепетали, его уважали... сам владыка Шират Одиннадцатый вручил ему секиру с четырьмя лезвиями... Но происхождение отца было тайной. Мало ли в Асатле людей смешанной крови с зеленоватыми глазами! За ними следят, но не трогают... до поры, до времени...

Квана Бехсо кивнул.

- Понимаю! Шли годы, а твой отец не старился и выглядел в шестьдесят и в семьдесят тридцатилетним мужчиной. Это его выдало. Ваши аситские сагаморы уже два века уничтожают потомков богов... Боятся, что светлорожденный отнимет у них Нефритовый Стол и циновку власти... Да, я понимаю! И догадываюсь, что отец спрятал тебя у отанчей! Когда это случилось?

- Мне было тринадцать. И с тех пор я пасу лошадей и быков, но нет у меня ни хогана, ни стада, ни даже своего коня... я гол, нищ и боюсь поведать о своем происхождении... Я прозябаю в ничтожестве, отец мой!

- И поэтому ты пришел сюда? Хочешь получить совет богов?

Невара судорожно сглотнул.

- Нет, не поэтому! Я знаю счет и письменные знаки, я прочитал Пятикнижие еще мальчишкой, а отанчи сделали из меня хорошего бойца... я метко стреляю, владею клинком и секирой, знаю все о повадках лошадей, могу скакать без седла и стремян... Будет война в Азайе, с бихара или с Мятежным Очагом, понадобятся воины... Я все получу, всего достигну! Я буду умнее отца - скоплю богатство и исчезну в нужный срок! Я...

- Многим молодым людям кажется, что они не сделают ошибок родителей, - прервал юношу Квана Бехсо. - Но вспомни, что говорится в Книге Повседневного: у каждого дерева своя тень, у каждого человека своя судьба, и даже боги над этим не властны. Не старайся быть умнее отца, ибо он доказал свой разум - спас тебя, послав к отанчам. Теперь скажи, какой тебе нужен совет? Ты силен и молод, но что-то мучает тебя... Что же?

Губы Невары задрожали, и ужас промелькнул в глазах. Он стиснул пальцы на колене и лихорадочно забормотал:

- Поистине, отец мой, ты видишь червя под камнем и слышишь, как растет трава... Ты прав, я боюсь! Странные сны преследуют меня, и временами мне чудится, что я растворяюсь в этих видениях, что я уже не Ро Невара, а кто-то другой - может быть, совсем не человек... Это приходит ко мне не только ночью, но и днем, и страшно, если заметят... Я думаю, что болен... Отанчи не выдадут меня, но как мне уйти от них?.. Как распорядиться своей жизнью?.. Как?..

Он замолк. Квана Бехсо глядел на юношу в изумлении. Наконец аххаль коснулся его руки и произнес:

- Странные видения и сны... Нет, это не болезнь, такое бывает у светлорожденных, если они... Впрочем, не важно! В нашем святилище хорошие целители — вот кто тебе нужен, а не совет богов! Они подберут бальзам, спасающий от видений, или сделают что-то другое - есть среди них умеющие погружать в беспамятство и ставить некие запреты. - Аххаль нахмурился, подумал и добавил: — Ты прав, сын мой, нельзя тебе уйти с подобным даром, ибо привлечет он ненужное внимание. Но жизнь твоя будет долгой, и если когда-нибудь ты захочешь, чтобы дар вернулся, мы в этом поможем. Не я и не те целители, что живут сейчас в храме, а другие, те, что придут после нас... Помни об этом!

Ро Невара принял позу покорности и ткнулся лбом в землю.

- Благодарю, отец мой! Пусть Мейтасса продлит твои дни! Я запомню и я приду... Во имя Шестерых!

- Да свершится их воля, - прошептал старый аххаль.

Страна Гор, 1811 год от Пришествия Оримби Мооль

Прилетел сокол, принес послание. Прилетел и умер в руках Че Чантара, ибо отдал все силы для полета в разреженном воздухе, над ледяными пиками гор. Баюкая мертвое тельце в ладонях, Чантар подумал: есть ли в мире существа вернее соколов?.. Они служили людям со времен Пришествия, когда Ахау Одисс научил, как вывести особую породу птиц, быстрых, бесстрашных и преданных человеку. Восемнадцать веков они летали над миром, переносили вести, и не было силы, способной их остановить; они подчинялись велению долга, и долг был для них превыше, чем голод, холод, зной и любые опасности. Жаль, что их время проходит, но что поделаешь! Уже протянулись там и тут провода Бесшумных Барабанов, а скоро, быть может, обойдутся и без них, ведь эммелитовый сигнал можно передавать по воздуху и даже в пустоте, в Чак Мооль, где птицы не летают...

Но до святилища Глас Грома эммелосвязь еще не дотянулась, и письма из этих далеких краев по-прежнему приносили соколы. Редко, очень редко! С той поры, как Чантар удалился в горную страну, такое случалось трижды: когда аситы высадились на Ама-То, когда рухнул под напором варваров Дом Тайонела, и когда светлорожденный тар Дженнак почтил святилище своим присутствием. Все три послания пришли от Чиграды с разрывом примерно в половину века, но теперь Чиграда был мертв, и со дня его смерти миновало не меньше столетия. Значит, он передал кому-то тайну, другому светлорожденному аххалю или людям обычным, но верным, словно посыльные сокола. Люди тоже понимали веление долга.

Вызвав одного из служителей Шамбары, Чантар велел ему сжечь трупик сокола, а прах пустить по ветру. Затем развернул крохотный свиток, прочитал его и, ощущая непривычное волнение, поднялся и вышел из хогана. Его покои не могли равняться с дворцом в Инкале, но все же были довольно удобными, с массивной мебелью и коврами из шерсти лам, и обогревались, как все помещения Святой Твердыни, с помощью труб, в которых струилась вода из теплого подземного источника Если верить легендам, это устроили Арсолан и Одисс, а Тайонел, Ко- атль и Сеннам занимались расширением пещер и всяким иным строительством. Что же делал Мейтасса? Воспоминаний об этом не сохранилось или, возможно, горцы не могли понять и объяснить его трудов. Чантар полагал, что Мейтассе пришлось монтировать приборы - те, что были в Камере Зеркал и в Запечатанном Хранилище. Мейтасса, очевидно, являлся умельцем в тонких работах, связанных с неощутимым, с материей света, с потоками невидимых частиц и эммелитовыми волнами.

Чантар шагал по коридору, от которого каждые сорок-пятьдесят локтей ответвлялись другие проходы, ведущие в жилые хоганы, хранилища и камеры для омовений. Его давно уже не удивляла поразительная гладкость стен, отшлифованных с невероятным тщанием, но потолок - несмотря на годы, проведенные в Шамбаре, - все еще казался волшебством. Высокий свод покрывала масса наподобие краски, с мягким золотистым свечением, создававшим иллюзию солнечного полдня и бесконечной небесной глубины. Как утверждали служители, этот свет всегда был немеркнущим и ровным. Очевидно, вещество на потолке обладало колоссальным запасом внутренней энергии, так как никаких других ее источников Чантар не обнаружил. В первые годы он занимался с большим интересом теми чудесами, что остались после Шестерых, и искал провода, питавшие золотистое покрытие. Орх посмеивался над ним, говорил: торопливый койот бегает с пустым брюхом. По мнению сеннамита все когда-нибудь объяснится, но не с помощью стремительных наскоков, а постепенно, а с ростом знаний о неощутимом. Орх утверждал, что люди до всего дойдут, было бы желание и время.

В конце проход расширялся, вливаясь в обширное помещение, которое Чантар и Орх называли Камерой Зеркал. Формой она походила на барабан под светящимся куполом, а Зеркала, вмонтированные в стены, шли по ее периметру, окружая стол — возвышение в центре из неизвестного материала, очень прочного и гладкого. Еще здесь находились кресла, такие же прочные и легкие, и Чантар, увидев их в первый раз, подумал, что рост и телосложение Шестерых такое же, как у людей Эйпонны. Возможно, они были чуть крупнее, так как Орх, высокий и мощный, как все сеннамиты, свободно помещался в кресле. Стол, кресла, Зеркала и многое другое не имело отношения к знакомой Чантару реальности, и со временем он догадался, что Оримби Мооль, Ветер из Пустоты, принес в Эйпонну не только богов, но и различные вещи, необходимые Шестерым. Большая часть этих предметов хранилась в Шамбаре, и назначение одних - скажем, стола и кресел — было понятным, тогда как прочие давали повод для домыслов и размышлений.

Так, Зеркала в этой камере совсем не являлись зеркалами, но лучшего слова у Чантара и Орха не нашлось. Орх полагал, что нужный термин придумают не раньше, чем через сотни лет, что родится он тогда, когда люди смогут сделать такие же устройства. Но хоть до этого было еще очень и очень далеко, назначение зеркал казалось ясным: они передавали изображения и звуки с огромного расстояния.

Сейчас в центральном Зеркале виднелись степи Сеннама и стада пасущихся быков, но сидевший в кресле Орх не разглядывал просторы родины, а подбрасывал палочки фасита и ловил их кончиками пальцев. Это была одна из сеннамитских игр, тренировавших реакцию, и Чантар ей обучился, хотя состязаться с Орхом, разумеется, не мог.

- Сокол принес послание из северного святилища, - молвил он, присаживаясь к столу. - От аххаля Кваны Бехсо.

- Странное имя, — заметил Орх. — Не тайонельское, не одисарское и не аситское. Кто он, этот Квана Бехсо?

- Не могу сказать. Но, несомненно, верный человек и знающий, раз сумел направить птицу к нам.

- Что же он пишет?

- В Глас Грома пришел юноша по имени Ро Невара, светлорожденный из Дома Мейтассы. Ему семнадцать лет, и у него бывают видения. Он их боится. Даже не самих видений, а того, что об этом узнают, и они окажутся знаком его происхождения.

- Да, в Асатле лучше не хвастать чистой кровью, - согласился Орх. - Но потомки богов крепко цепляются за жизнь. Надеюсь, парня не убьют.

- Я тоже надеюсь, - произнес Чантар. - Квана Бехсо поможет ему скрыть дар видений. Так написано в послании.

- Разумно, - одобрил Орх и, сложив палочки фасита аккуратной стопкой, добавил: — Если парень останется в живых, нас будет четверо.

- Слишком мало. Надо ждать.

- Подождем. Как говорят у атлийцев, одна рука в ладоши не I хлопает.

- Правильно. Но кое-что мы можем сделать уже сейчас.

- Для этого Ро Невары?

- Нет, я говорю о другом. В лесах под Росквой что-то строят. Мы это видели. - Чантар кивнул на ближайшее Зеркало. - Строят не обычный хоган - там есть источник эммелитовых волн, столбы с проводами и мачты для воздушных кораблей.

- Может быть, военный лагерь Мятежного Очага?

- Не думаю. Это похоже... - Че Чантар призадумался. - Видишь ли, Орх, это как с Зеркалами - нет еще подходящих слов. Не храм, но место для накопления знаний. Место, где будут трудиться не жрецы, а умельцы. Первое в нашем мире.

- И ты решил...

- Да, да! Им нужно помочь. Нужно отправить им сферу - ту, что поясняет строение материи.

Орх с сомнением покачал головой.

- Отправить на другой континент, да еще в страну, которой владеет Асатл... Как мы это сделаем, Чантар?

- Бесшумные Барабаны уже соединяют Инкалу с Чилат- Дженьелом и Хайаном. Эммелосвязь есть во дворце сагамора и в Солнечном Храме... Я могу вызвать людей к перевалу Сломанных Сосен, и наши горцы передадут им шар. Или я сам сделаю это.

- Но явятся ли люди из Инкалы?

- Явятся, клянусь светлым оком Арсолана! Мой народ любопытен, а к тому же почитает предков.

Орх вздохнул.

- Вы отличаетесь от сеннамитов. Мои соплеменники не любопытны, и никакая тайна не заставит их переться в край снегов и гор.

- Ты тоже сеннамит, - молвил Че Чантар. - И ты вовсе не лишен любопытства.

- За что и пострадал. Скоро три века, как сижу в этом каменном мешке... - Орх с сокрушенным видом махнул рукой. -

Ладно, пошлем росковитам эту сферу! Но один ты к Сломанным Соснам не пойдешь. Я буду твоим телохранителем, мой сагамор, чтобы любопытные обезьяны не утащили тебя в Ин- калу. Согласен?

- Конечно, - с улыбкой ответил Чантар. - Я помню вашу поговорку: встретив сеннамита, даже ягуар поджимает хвост.