Дженнак неуязвимый

Глава 2

Конец весны, лагерь изломщиков. Страна Гор в Нижней Эйпонне, пустыня Черных Песков, столица Асатла Чилат-Дженьел, Южный Лизир, Дельта Матери Вод, военная гавань Чилат-Дженьела и Шанхо, столица Китаны.

Прогоревший костер подернулся пеплом, Чени спала, разметав по мхам шелковистые волосы, спал, посапывая, Туал Шихе, а под деревьями стояли люди и смотрели на них. Пятеро бородатых - изломщики, двое безбородых - дейхолы. Все в мехах и коже: кожаные штаны, куртки из волчьих и оленьих шкур, высокие сапога, меховые шапки. И все - с карабинами. Их стволы смотрели на Дженнака.

- Кто такие? — буркнул изломщик старше прочих. На его щеке багровел извилистый шрам, след звериной лапы, и борода в том месте не росла. - Кто, откудова и куда? Говори, сучий потрох! Быстро!

Чени пошевелилась и села, протирая глаза. Но Туап Шихе не очнулся - то ли спал по-прежнему, то ли все еще был в беспамятстве.

- Мы с женой летели из Шанхо в Роскву, - произнес Дженнак на россайнском. - Ваши крыланы сбили воздухолет, и мы свалились в озеро. Все трое.

Чени встала, пригладила волосы и улыбнулась. Ее обаяние действовало на мужчин безотказно: на хмурых рожах изломщиков замелькали усмешки, а у дейхолов рты расплылись до ушей.

- Что-то я имечко твое не расслышал. - Погасив улыбку, изломщик со шрамом уставился на Дженнака.

- Я Джен Джакарра из Шанхо. Взгляни на заряды к своему ружью, добрый человек. На каждом — моя вампа. Головка сокола с раскрытым клювом была отчеканена на гильзах. Неважно, как попали к изломщикам боеприпасы, тайными тропами, в тюках на верблюжьей спине, или из разграбленных армейских складов - так или иначе, изготовили их мастерские в Шанхо и Сейле. Дженнак снабжал не только мятежников - большую часть его товара закупали аситы.

Кажется, имя ло Джакарры было тут знакомо - изломщики опустили оружие, собрались в кружок, забормотали, зашушукались, поглядывая искоса на трех чужаков. Затем главарь промолвил:

- Жакар из Шанхи - большой хозяин. Всюду его знают, и всяк может назваться его именем. Как докажешь?

- У меня есть бумаги... - Дженнак потянулся к мешку.

- Бумаги, мил человек, нам ни к чему, не разбираем мы этих бумаг. - Изломщик поскреб в бороде. - А вот слышали, что Жакар из колдунов будет. Надо, так рысью обернется или там волком... Смогешь?

- Волком или рысью - нет, неправду тебе сказали. А вот таким...

Дженнак вытянул руку к одному из дейхолов, к тому, что постарше, и в тот же миг черты его начали меняться. Лицо округлилось, скулы стали шире, нос - более плоским, с крупными ноздрями, глаза превратились в узкие щелочки и радужка зрачков была уже не зеленой, а черной. Магия тустла, дар аххаля Унгир-Брена... С той же легкостью он скопировал бы черты изломщика, но предпочел дейхола; отрастить бороду и изменить цвет волос не помогало никакое волшебство.

Дейхольская маска задержалась на его лице несколько мгновений, потом оно стало прежним. Семеро мужчин, потрясенные увиденным, шумно вздохнули. Старший дейхол сказал:

- Касаты-шаман! Вижу, лесного хозяина вчера отвадил... следы тут свежие... Шаман, как есть шаман!

- Понятно, - пробормотал главарь, потом ткнул пальцем в Туапа Шихе: - А это что за пес в аситской одежке? Не пристрелить ли?

- Это мой человек. Расшибся при падении, полечиться бы ему, - сообщил Дженнак. - Я хоть и колдун, а исцелять не умею.

- Ладно! В стойбище вас отвезем, к атаману. Пусть он решает, кого казнить, кого миловать, - пробурчал изломщик со шрамом. - Пошли! Тут у нас коняги на поляне.

Дженнак уставился на главаря немигающим взглядом.

- Сейчас пойдем. Вот только имечко твое я не расслышал. Изломщик ухмыльнулся.

- Тяженя Бочар по кличке Меченый. Вишь, мишка мне памятку оставил. Здоровый зверюга! Три горшка жира потом натопили.

Повернувшись, он зашагал в лес. Захватив мешок и оружие, Дженнак и Чени последовали за ним. Крепкий изломщик тащил на спине так и не очнувшегося Туапа Шихе, остальные замыкали шествие.

Поляна оказалась близко. Там пофыркивали лошади - конечно, не иберские скакуны, напоминавшие лебедей, а мохнатые твари с мощными крупами и копытами величиною в две ладони. У них были пятнистые шкуры - то белое на буром, то бурое на черном. Помнилось Дженнаку, что нрав у этих лошадок свирепый - с медведем и тигром не совладают, но волка пришибут Чени, однако, подошла без опаски к вороному жеребцу, огладила шею, пощекотала за ушами и сказала:

- На этом поеду, понравился мне. Как зовут?

- Вечер, - отозвался кто-то из изломщиков. — Только, хозяйка, стерегись с ним! Больно крут!

Но она уже сидела на широкой конской спине, а жеребец, изогнув шею, обнюхивал ее колено и довольно сопел. Сладко, сладко пахла Айчени, дочь Че Куата, арсоланского сагамора!

Туапа Шихе подняли в седло и привязали покрепче, Дженнаку подвели пегого коня, один из дейхолов - тот, что помладше, - наделил всех сухими лепешками и копченой лосятиной. Всадники двинулись в путь, трапезуя на ходу и передавая из рук в руки фляжки с водой и огненным пойлом. Как помнилось Дженнаку, гнали его из меда, березового сока и ольховой коры и называли по всякому, «медвежьим молоком», «самобродом» и «горлодером». Он выпил пару глотков, передал флягу Чени, но та понюхала и отказалась. Они ехали по девственному лесу, огибая буреломы и заросли высоких колючих кустов, спускаясь в глубокие лощины с журчавшими там ручьями, пересекая темные лесные потоки, где вода плескалась у самых стремян и в ней играла рыба. Взгляд выхватывал то белок, скакавших по ветвям, то притаившуюся в развилке ствола куницу, то рыжий хвост лисы, подстерегавшей мышь, то следы царапин на сосне, оставленных медвежьими когтями. На полянах встречались олени, подъедавшие траву и листья, ворочалась в кустарнике дикая свинья с выводком поросят, и где-то неподалеку трубил лось, вызывая на бой соперников. Хищников не было видно, но временами в мягком мху попадался волчий след или отпечаток тигриной лапы.

Все здесь так же, как сотню лет назад, думал Дженнак. Сайберн не менялся, не признавал человеческой власти и если уступал цивилизации, то лишь в немногих местах, разделенных огромным пространством болот, чащоб и гор. Сайберн был похож на северную Эйпонну, на Край Тотемов, Лесные Владения и Мглистые Леса, где обитали варвары, сокрушившие Дом Тайнела. Те же прохладное лето и снежная зима, такие же звери, если не считать кабанов и тигров, те же сосны и кедры, ели и клены, а на севере, у полярных морей, - тундра и льды... Но в Сайберне всего было больше, просторы — необъятнее, земля - щедрее, воды — изобильнее. Тут текли огромные реки, поднимались горы до небес, леса тянулись на тридцать полетов сокола, а с юга лежала степь в десять раз шире тасситской. На востоке шумели волны самого большого на планете океана, на западе вставал Айральский хребет, а за ним начиналась страна россайнов, не уступавшая всей Риканне ни территорией, ни многолюдством, ни поселениями.

Нет, здесь было иначе, чем в Эйпонне! Огромная земля, почти пустая, и рядом с ней - россайны, народ многочисленный и энергичный, привыкший к снегам, дремучим лесам и неограниченной свободе... За свободой, за вольностью, шли они в Сайберн, ломая прежние границы, извергаясь потоком с насиженных мест, и от того называли их изломщиками, извергами, изгоями. Шли на восток много веков, и аситское владычество ничего не изменило. Пожалуй, движение еще ускорилось – в Сайберн уходили все, кто не желал подчиняться заокеанскому сагамору. И хоть считались эти земли колонией аситов, владели они лишь пятью городами, шахтами, где добывалась руда, и Трактом Вечерней Зари. Слишком большой кусок! Захочешь проглотить - подавишься!

Исконное население Сайберна было редким. Обитали здесь племена дейхолов, похожих на эйпонских туванну - такие же широколицие и узкоглазые охотники, вполне миролюбивые, если не посягать на их имущество и жизнь. Пришельцы роднились с ними, учились лесным законам и учили сами - как сеять пшеницу и овес, как разводить коней и птицу, как добывать металл, как строить из бревен дома, а из смоленых досок - лодки. Случалось, ссорились и воевали, что объяснялось несходством темпераментов: дейхолы были неторопливы и обстоятельны, изломщики - быстры и вспыльчивы, как начиненный перенаром шар. Однако уживались, смешивая друг с другом кровь и принимая к себе всяких людей, уже не россайнов, а бежавших из Кита- ны или приходивших из степи, пустынь и южных гор. Многие в этих лесах даже не знали, что обитают в аситской империи, и ни аситов, ни иных уроженцев Эйпонны никогда не видели.

Но все же была от аситов польза: согнали всех, кого смогли, изломщиков, китанов и дайхолов, велели строить дорогу, прокладывать рельсы одноколесника, ставить мачты для Бесшумных Барабанов. Обошлось это в тысячи жизней и затянулось на пару веков, зато другой такой дороги в мире не было: от Китаны - в Россайнел, а оттуда - к Днапру и дальше на запад, до Бритайи и Иберы! Стала та дорога чудом света, соединившим океаны, так что от Шанхо до Сериди, иберской столицы, можно было добраться за семнадцать дней.

Другая польза, не столь очевидная, заключалась в стремлении империи раздвинуть границы на юге до Хинга и земель 6и хара. Схватки с бихара были свирепыми, и хоть имелось у аситов опытное войско, людей не хватало, да и стоил пеший боец в пустыне немногого. Пришлось завезти скакунов из Иберы и посадить на них изломщиков. Те умели воевать конными и пешими и дрались с охотой, пока платили серебром и лошадьми. А как закончилась война, вернулись выжившие в Сайберн и принесли с собой великое богатство - не чейни, давно истраченные, и не коней иберских, а знания о мире. Ведь Сайберн так огромен, так велик, что можно было думать, будто нет на свете ничего иного! Но оказалось, что мир еще огромнее, и есть в нем другие климаты и страны, есть всякие народы со своим обычаем, есть каменные города, невиданные звери и растения, есть континенты за океаном, где живут эйпонцы, а правят ими великие вожди, потомки Шестерых богов. Не сказать, чтобы изломщики прежде не знали об этом - приходили сородичи из Россайнела, говорили, как много в мире чудес. Но одно дело услышать, и другое - увидеть...

Увидели. А заодно и силу свою осознали.

Меченый махнул рукой, подзывая ближе, и Дженнак пришпорил жеребца. Теперь они двигались рядом, колено в колено.

- Я вот смекаю, как ты с женкой своей и с аситом уцелел, - произнес Тяженя. - Видел вчерась - летели высоко, над облаком... Знатная высота! Что в воду свалишься, что в землю воткнешься, все едино: был человек, стал мешок с костями. Одначе не разбились вы, даже аситский пес - этот хоть в беспамятке, а жив-живехонек. Как это вышло?

Дженнак улыбнулся.

- Супруга моя из Иберы, а там много женщин, что умеют летать по воздуху.

- Во как! - Обернувшись, изломщик поглядел на Чени, потом сказал, понизив голос: - Непростая девка у тебя! Видать, ведьмацкой породы!

- Колдуну в самый раз, - заметил Дженнак.

Всадники ехали на запад, постепенно приближаясь к изгибу озерного берега. Места, знакомые Дженнаку: когда-то жил здесь Тэб-тенгри со своей женой Заренкой, и до дейхольского стойбища было отсюда недалеко. Вдоль озера по оленьей тропе, через глубокий распадок с ручьем - на луговину к березовой роще, и там...

Он вздрогнул, увидев, как серебрятся озерные воды. Тропа, которой олени ходили на водопой, не исчезла, но и шире не стала.

Дейхолы спешились, начали приседать и кланяться - Лунное озеро почиталось у них священным. Изломщики с коней

не сошли, но тоже что-то забормотали; один из них подъехал к воде, бросил в волны лепешку и пролил из фляги несколько капель - на кормление озерному Хозяину. Чени негромко запела - то был арсоланский гимн, каким приветствуют солнце и благодарят его за щедрость. Что до Дженнака, то он богам не молился, ни эйпонским, ни местным, а обозревал озерную ширь. Абсолютно пустынную, и это его удивляло.

До города Удей-Ула, возведенного на западном берегу, было далеко, четверть соколиного полета, но остров Удей-Сири лежал прямо перед ним и был гораздо ближе — тысяча или две длин копья. На острове, по имевшимся у Дженнака сведениям, располагался военный стан аситов, укрепление с прочными стенами, пристань с множеством мелких кораблей и грузовыми баржами, дальнобойные метатели и причальные шесты для воздухолетов. Несомненно, с острова наблюдали за гибелью «Серентина», и сейчас, при свете дня, аситам полагалось бы искать обломки и вылавливать погибших. Важные люди летели на «Серентине», а значит, тела их надлежало опознать, составить об этом донесение, возложить на костры и сжечь, пропев Прощальные Гимны. Но ни один кораблик не скользил по светлым водам Байхола.

- Спят они, что ли... - пробормотал Дженнак.

- Спят, - с ухмылкой откликнулся Тяженя. - С зимы спят и уже не проснутся. Зимой, как озеро встало, мы к ним гостевать нагрянули. В ночь! Вьюга, тьма, ветер злой... Не ждали нас, а мы тут как тут! Всех посекли и под лед спустили!

Дженнак молча кивнул. Мелькнуло перед ним мгновенное видение: люди в оленьих и волчьих мехах, с пиками и карабинами, лезут на стены, прорвавшись сквозь снежную завесу, машут факелами, поджигают фитили, швыряют шары с пе- ренаром, режут, колют, бьют... Страшное зрелище! Но повидал он такое не раз и давно не ужасался людской жестокости - тем более, что изломщики были в своем праве. Сказано в Книге Повседневного: тот, кто обороняет свой очаг, подобен благородному соколу, нападающий же смердит, как стервятник: А Очаг дейхолов и изломщиков был здесь, среди рек, озер и лесов. Они продолжили путь но едва заметной тропке, и вскоре открылась Дженнаку знакомая картина: урочище с крутыми откосами, выходившее к озеру, полноводный ручей, широкий луг, где паслись лошади, а за ним, среди берез, крытые шкурами островерхие шатры дейхолов. Сердце у него кольнуло - там, в роще, лежала Зарейка, спала под заросшим травою холмом. Внезапно она явилась ему, но не так, как Вианна, первая | его возлюбленная, которую он помнил только молодой. С Зарей кой он прожил половину века и видел ее запечатленной в долгом промежутке времени: юной синеглазой девушкой, зрелой женщиной в ореоле золотых волос и старой, сморщенной, седой... Последнее видение было особенно горьким - время, которому он сам не подчинялся, напоминало о своей суровой власти.

Стойбище дейхолов вроде бы не изменилось, но лощина, в которой он когда-то выбрал место для хогана, выглядела совсем иначе. Теперь здесь было множество домов - наверное, целая сотня: основательных, сложенных из толстых бревен, крытых тесом или сланцевыми плитками. Из тех, что повыше и побольше, доносился гул моторов, пронзительный визг пилы и грохот кузнечных молотков, над ними дымились трубы, и быстрый поток вращал колеса нескольких мельниц. Кое-где стены урочища подкопали, пристроили к ним кровлю на столбах, и там, выстроившись в ряд, торчали стволы метателей - возможно, захваченных на острове Удсй-Сири. Под другими навесами громоздились бочки с переиаром и горючим, фургоны и моторные экипажи, оружейные ящики, штабеля ракет и прочее имущество. В дальнем конце распадка, где он открывался к озеру, соорудили пристань с небольшим каменным молом, и около licit) покачивались четыре крылатые машины и десятка два баркасов. Тут и там сновали люди, большей частью молодые парни и мужчины, но ребятишки и женщины тоже встречались - кто возился во дворе» кто нес в ведрах воду или тащил охапку хвороста, кто был при скотине или пас гусей. Занятия как у крестьян Одиссара, только вместо быков - лошади, а вместо керравао гуси, подумалось Джоннаку. Но он понимал, что видит не мирное селение, а воинский лагерь.

Всадники спустились в лощину, к ручью. По его берегам были проложены дороги, над потоком горбатился мост, и перед ним, на небольшой площадке, виднелись два строения: святилище Шестерых и дом из потемневших бревен, сложенный на россайнский манер, с небольшими окнами, пристройками и широким, выстланным кедровой доской крыльцом. Дом был стар, но за ним, очевидно, следили, конопатили щели, подновляли крышу, а оконные стекла вообще были новыми, сменившими пластинки слюды. При виде этого хогана Дженнак глубоко вздохнул, дернул поводья и замер на своем коне точно каменная статуя. Хоть больше не верил он в богов, а все же шевельнулась мысль: не их ли промыслом он здесь?.. Не рука ли Провидца Мейтассы сбросила с неба «Серентин», не Хитроумный ли Одисс привел его к этому месту?.. Или, возможно, Сеннам, Великий Странник?..

- Что с тобой, милый? - услышал он тревожный голос Чени. - Опять видения? Очнись, во имя Шестерых!

- Да будет с нами их милость, - пробормотал Дженнак. — Нет, моя пчелка, никаких видений. Просто этот хоган... двор, как говорят россайны...

Он умолк.

- Хоган что-то тебе напомнил? - спросила Чени, успокоившись.

- Можно сказать и так. Это мой дом, чакчан. Я построил его сто сорок лет назад. Моя спина еще помнит тяжесть этих бревен... каждого бревна и каждого камня, из которых я сложил очаг.

Изумрудные глаза Чени затуманились.

- Временами я чувствую себя мошкой, - произнесла она. - Мошкой рядом с соколом, что летает из века в век... И тогда мне становится страшно.

- Прости. Я не хотел тебя пугать. - Покинув седло, Дженнак обхватил ее за талию и опустил на землю. - Ты выросла в Инкале, во дворце сагамора, возведенном самим Арсоланом или его сыновьями. И ты - светлорожденная! Время для нас течет иначе, чем для других людей. Надо привыкнуть к этому.

Чени молча кивнула.

Изломщики уже спешились. Тяженя Бочар распоряжался: тому вести лошадей на конюшню, тому харчами озаботиться, а этот моложавый пусть проведает семью, чтобы женка не скучала. Дейхолам было велено ехать в стойбище, сгрузить аситскую вошь у шатра старого Мунга, пусть лечит или тащит в лес и скормит волкам да медведям. Потом на зов Тяжени явились две пригожие девицы, им передали хозяйку Жакара из Шан-хи со строгим наказом — отмыть ее, попарить, в чистое одеть, накормить и приветить. А сам хозяин Жакар пусть подождет с едой и баней, щас к атаману пойдем.

С этими словами Тяженя исчез. Дженнак, глядя на прежний свой хоган, уже не печалился, не вздыхал, а улыбался. Встреча с прошлым редко сулила радости, но, кажется, сейчас случай был другой. Кто обитает в этом доме? Вероятно, потомок Тэба-тенгри, внук или, скорее, правнук - словом, его, Дженнака, кровь! Двух сыновей подарила ему Заренка, и, когда он их покинул, оба были зрелыми мужами. Младший, Серга, еще не нажил ни семьи, ни детей, но у старшего Айвара имелась дочь... Как ее звали?..

Заренкой, подсказала память, тоже Заренкой. Смешная девчушка... Лезла к деду на колени, теребила за ухо, любопытствовала, почему у него не растет борода... А Тэб-тенгри - он, Дженнак! - объяснял: у дейхолов нет на лице волос, такие уж дейхолы люди... А я - дейхол? - спрашивала маленькая Заренка, поглаживая собственные щеки. Ты красавица, говорил он ей. И не ошибся - к пятнадцати годам стала красавицей, светловолосой и синеглазой...

Дверь в дом распахнулась, и вышел на крыльцо человек с проседью в волосах и бороде, но еще не старый: лицо суровое, смугловатое, брови вразлет, волосы темные, как у самого Дженнака. Младшего сына потомок, мелькнула мысль. Младший в отца пошел, не в мать - только глаза были синие, заренкины.

- Берлага Тэб, наш атаман, - молвил появившийся следом Тяженя.

- А это Жакар из Шанхи, свалившийся с неба. Большой хозяин! И большой колдун! Показал нам такое...

Не слушая его, Берлага живо спустился во двор и зашагал к Дженнаку.

- Здрав будь, гость дорогой! Пусть Тассилий пошлет тебе удачу!

Тассилием у изломщиков и россайнов называли Мейтассу, божество Судьбы и Всемогущего Времени. В этом краю почитали его больше, чем других Кино Раа - быть может от того, что Хоран, прежний россайнский бог, тоже распоряжался жизнью, смертью и долей, что выпадает человеку.

По обычаю изломщиков атаман трижды обнялся с Дженнаком и повел его в дом. В большой светлой комнате уже накрыли стол - там дымились тонкие лепешки, любимое кушанье в Сайберне. К лепешкам — масло, мед, березовый сок и крепкая брага-горлодер в огромном глиняном кувшине. У стола хлопотала женщина, круглолицая и миловидная. Берлага огладил ее по спине, сказал:

- Марха, женка моя. А дочки сейчас твою хозяйку обихаживают. Согреть ее надо в парной - Тяженя сказал, в озеро вы свалились, а ночь просидели в лесу... И мы согреемся! Вот этим!

Он разлил по чашам горлодер. Дженнак тем временем повернулся к изукрашенной резьбою полке, где лежало Пятикнижие в серебрянном окладе, и сотворил молитву. Потом сел, выпил за здоровье атамана и его семейства, отведал горячих лепешек с маслом и произнес:

- Слышал я о Тэбе-тенгри, вожде дейхолов и изломщиков, жившем когда-то в этих краях. Говорят, мудрый был человек! Не от него ли ты род свой ведешь?

- От него, - подтвердил Берлага. — И сидишь ты сейчас в доме, сложенном его руками, на лавке, что вырезал он из сосны. И полка со Святой Книгой тоже от него осталась, от пращура моего.

Дженнак покосился на лавку. Вроде и правда та самая... а может, не та... Хоган свой он узнал, а лавки, полки и столы выпали из памяти.

- Тэб-тенгри - твой дед?

- Прадед. А дед Серга и дед Айвар - его сыны. Матерые были старичины, кузнецы, охотники! Плечи - во! Как пойдут бить молотами, грохот по всей округе! Каждый дольше века прожил... Серга, мой дед, в девяносто ходил на медведя с рогатиной, а лося ударит в лоб кулаком, и нет лося! Пришлось ему нас поднимать, и меня, и братов моих, и сестриц... Однако поднял! Нет перевода изломному роду!

Атаман о предках своих говорил с охотой - видно, расспросы гостя его не обидели, а показались знаком искреннего интереса. Почувствовав это, Дженнак спросил:

- Отец твой где? Как его звали? И жив ли он?

В глазах Берлаги сверкнул огонь.

- Звали отца Людо Тэб. Его и матушку мою аситские крысы убили во время Первого Мятежа. Слышал о таком?

Дженнак кивнул. Этот мятеж случился тридцать семь лет назад, когда он жил в Ханае под именем нефатца Та-Кема Джакарры. Время выдалось нелегкое. Он взял в супруга Ирию Ар- ноло из рода Протекторов Атали, но она умерла при родах, а вскоре умер младенец Джен - двое близких, что прибавились к его потерям. Смерть Джена он скрыл, сказав, что мальчик с кормилицей в горах, у целебных источников. Прошло какое-то время, Джен, по слухам, излечился, но в Ханае его не увидели - Та-Кем будто бы отправил сына в Юкату, в древний город Цолан, где было на что поглядеть и чему поучиться. Года через три, решив его проведать, Та-Кем сел на корабль, один из многих принадлежавших ему, но рейс закончился трагически: у берегов Ка’гри судно столкнулось с плавучей ледяной горой, и больше о нефатце Та-Кеме никогда не слышали. Что до Джена, то он возвратился в Ханай уже юношей, вступил в права наследства, но потом уехал, желая постранствовать по миру. Бумаги с его родословной были в полном порядке, и был он похож на Та-Кема в молодости точно брат-близнец.

У губ атамана пролегли глубокие складки.

- За отчих своих я отомстил и еще буду мстить, - хрипло выдохнул Берлага. - Здесь моя земля, мое владение, а не аситских псов, понаехавших с моря! Зимой мы остров взяли, ни один живым не ушел, все рыб отправились кормить... Слышал про это, хозяин Жакар?

- Слышал, - отозвался Дженнак. - Тяженя рассказывал.

- Взяли, вот так! И город возьмем! Лист еще не пожелтеет, а возьмем! - Атаман потянулся к кувшину. - Стоит за это выпить, хозяин!

- Не называй хозяином, другом зови, - молвил Дженнак и подставил чашу.

Они выпили. Глотая крепкое зелье, Дженнак думал, как прихотливы, как странны узоры судьбы. Когда-то давно!., о, как давно!.. - был он гостем Че Чантара, тайным гостем, приплывшим в Инкалу к мудрейшему владыке и старшему родичу. Говорили они грядущем, и убеждал его Че Чантар, что нужно отдать Азайю, весь огромный континент, Домам Коатля и Мейтассы во владение. Убеждал его долго, а он сомневался... И было сказано тогда мудрейшим: пусть берут! Много лет уйдет у них на освоение новых земель, много прольют они крови и много потратят сил, а когда плод созреет, сорвет его другая рука. Найдутся там желающие власти и свободы, и развяжут они войну, и прогонят всех несогласиях, и придумаю себе новые символы, и примут новые обычаи, и вудет в тех краях множество стран и владений либо одна большая гграна, сильнейшая, а при ней - подчиненные княжества, земли варваров, свои Ледяные Края и Мглистые Леса-

Так или почти так сказал мудрый кинну Че Чантар, но это будущее виделось столь далеким, зыбким и неясным!" И вот оно фишло, думал Дженнак, наступило с той же неизбежностью, с какой брошенная в реку ветвь доплывает до моря... И не просто фишло, а явилось творением собственных его потомков, пусть te повсюду, но во многих местах, где проросло его семя, взошла его кровь - в сыновьях, внуках, правнуках. Здесь, в Сайберне, в Ибере, где долгое время правил Джемин, его светлорожденный сын от Чоллы, и в Дельте Матери Вод, где Хальтунчен Лесное Око, другой его потомок, основал свою державу. Они ггроили будущее из собственных жизней, творили его, сражаюсь, созидали и умирали... Своей смертью или от рук врагов, как Людо Тэб...

Печаль охватила Дженнака, печаль и великая гордость, ибо он тоже был в числе строителей и созидателей. Сказано в Книге Повседневного: истина отбрасывает длинную тень, но лишь умеющий видеть узрит ее... Че Чантару это удалось.

Они с Берлагой засиделись до вечера. Атаман говорил, что войско у него изрядное, и оружие есть, и - спасибо другу Жакару! - боезапаса в избытке; даст он сигнал, и выйдут из леса тысячи воинов, а ведут их люди опытные, бывшие наемники из бихарских ветеранов. Еще говорил, что обложили его люди Удей-Улу с воды и суши - змея не проскользнет, рыба не проплывет. Зимой, в арсеналах на острове, взяли пять крылатых машин, а по весне перевезли их в лагерь и нашли бойцов-летателей. Теперь и в воздухе стерегут врага, не пропустят возду- холетов в город. Немногое осталось: вторгнуться в Удей-Улу, выбить гарнизон аситов и захватить контроль над одноколесной дорогой и станцией эммелосвязи. А как содеется это, будут аситские владения разорваны: на востоке - Китана, на западе - Россайнел, а между ними - вооруженный Сайберн. И двинутся тогда изломщики через Айральский хребет на помощь братьям-россайнам, а у тех клинки не заржавеют - Мятежный Очаг уже войско собрал, и во главе его Тур Чегич, прозываемый Трехглазым...

Вот и добрались они до Чегича. Здесь Дженнак, прервав атамана, пояснил, что собрался в Роскву и что есть к тому два повода: улететь из Шанхо, где ожидали его допросы и даже, быть может, бассейн с кайманами, и встретиться с Чегичем, вождем россайнских повстанцев. Однако не вышло - улететь-то он улетел и был бы сегодня в Роскве, но помешали доблестные соколы, воздушные бойцы Берлаги. И что теперь делать?

Атаман, уже изрядно захмелевший, молвил, что утро вечера мудренее, и на трезвую голову он что-нибудь придумает. К тому времени кувшин с горлодером опустел, солнце пошло на закат, и две девицы, берлагины дочки, взяли Дженнака под руки и отвели в опочивальню для гостей. Глядя на этих пригожих девиц, он смутно вспоминал, что обе - его праправнучки, а вспомнив, тихо радовался. Оставил Тэб-тенгри достойное потомство! Мужчины крепки и сильны, женщины красивы... И есть в них капля светлой крови: зелень в глазах, брови вразлет, и кожа чуть посмуглее, чем у россайнов...

Девушки уложили его на кровать рядом с Чени, расстегнули пояс, стянули одежду и сапоги. Похихикали, пожелали Жакару и его хозяйке веселой ночи и удалились, оставив зажженную лампу. Чени приподняла ее, осмотрела супруга и спросила:

- Почему они зовут меня хозяйкой, а тебя хозяином? Ты знаешь, милый?

- Кхх... нечно... - пробормотал Дженнак. - Это по... почетное обрщение... кх... как т-тар и тари в Арс-солане...

- Да ты совсем пьян! - воскликнула Чени, принюхавшись. — Забыл, что говорят твои одиссарцы: пьющий крепкое вино видит сладкие сны, да пробуждение горько!

- Пьян, - подтвердил Дженнак. - Т-такой здесь об... обычай: если гость не пьян, значит, н-не уважжает хозяев. Но это п-пройдет. Скоро.

Он закрыл глаза и сосредоточился. Борьба с хмелем была недолгой - в голове прояснилось, исчезло жжение в горле, и больше его не клонило ко сну. Еще один дар долгожителя... Дженнак пошевелился и сел, коснувшись босыми ногами медвежьей шкуры, расстеленной на полу.

- В Сайберне крепкая брага, чакчан. Давно я ее не пробовал... Поистине медвежье молоко!

Чени обняла его, прижалась щекой к щеке, шепнула:

- Хвала Шестерым, мне ее не предлагали. Пришлось бы выпить, раз я в твоем доме... Это в самом деле твой старый хоган?

- Да. Сыновья давно умерли, и живет в нем мой правнук Берлага Тэб, вождь байхольских изломщиков. Атаман, как здесь называют сахемов.

- А эти девушки...

- Дочери Берлаги и тоже мое потомство.

Объятия Чени сделались крепче. Она не спросила про Заренку, а Дженнак не назвал ее имени. Что было, то прошло, оставив зарубку в душе, тоску и память о былом. Теперь у сердца Чени, его светлорожденная возлюбленная... Она будет с ним долго, очень долго, оставаясь такой же прекрасной и юной. Может быть, она проживет еще целое столетие... Может быть, когда завершится ее жизнь, он тоже уйдет в Чак Мооль... Уйдет, чтобы провести ее по тропе из радуги в чертог богов, и встретится там с умершими, с Вианной и Грхабом, с Заренкой, Амадом, Ирассой, с отцом Джеданной и матерью, которую почти не помнил. Встретится с предками, с братьями и со своими детьми...

Впрочем, надежда на это была слабой - вера в богов иссякла, и он не ждал посмертных встреч. К тому же, кем измерена жизнь кинну?.. Даже мудрый аххаль Чиграда из святилища Глас Грома, собиравший сведения о долгожителях, про это ничего не знал. Одно он мог поведать Дженнаку: кинну убивали, чтобы не дать им слишком большую власть, но никто не видел кинну, умершего от старости. Не являлся исключением и Че Чантар — о нем говорили, что он погиб в горах.

Кожа Чени пахла байхольской водой и березовыми листьями.

- Мы летели в Роскву, - молвила она. - Как мы теперь туда попадем? На одноколеснике из Удей-Улы?

- Боюсь, это невозможно - город окружен изломщиками. Кроме того, нас могут узнать и захватить в любом поселении вдоль Тракта Вечерней Зари. Если Ро Невара послал такой приказ...

Чени кивнула.

- Я понимаю. А если отправиться на лошадях? Тайными лесными тропами?

Глаза у нее заблестели. Должно быть, она предвкушала странствие на вороном жеребце, ночевки у костра, переправы через бурные реки, схватки с дикими зверями и - кто ведает! - даже с разбойниками.

- Сейчас кончается Месяц Цветов, - сказал Дженнак. - Если поедем на лошадях, да еще тайными лесными тропами, доберемся до Росквы в Месяце Зноя. А может, Плодов или Войны... Нет, чакчан, нужно лететь по воздуху! Только не вдоль Тракта, а севернее, над лесами, где нет ни городов, ни лагерей взломщиков. Там нас никто не остановит.

- Лететь? На тех крылатых машинах, что сбили «Серентин»?

- Нет. Это боевые крыланы, они не могут плыть по ветру на большие расстояния. Нам нужен воздухолет, пусть не такой огромный, как «Серентин».

- Ты умеешь таким управлять?

- Никогда не пробовал. Они ведь появились недавно... Но я научусь! И потом... потом у нас есть опытный летатель. Ты не забыла про Туапа Шихе?

- Он аситский акдам, милый. Захочет ли он помочь ло Джакарре и его жене, сбежавшим из Шанхо?

Дженнак вытянулся на постели, оглядел свою прелестную супругу и улыбнулся.

- Во-первых, ему не известно, что мы беглецы. А во-вторых, тебя он доставит куда угодно, хоть в Роскву, хоть на Дальний материк или в Инкалу, во дворец твоего предка Че Чантара. Тебя доставит! Ну и меня заодно.

Над снежными пиками разгоралась утренняя заря. Переход от темноты к свету радовал глаз феерией красок: в начальный миг вершины гор казались фиолетовыми, синими, лиловыми, потом первые солнечные лучи заливали их золотисто-розовым и пурпурным, и, наконец, яркое солнце заставляло искриться льды и снега белым и серебристым. Восход словно приветствовал богов и напоминал о них людям; синее было цветом Сеннама, лиловое - Тайонела, золотое и розовое - Арсолана и Одисса, а белое и серебристое принадлежало Мейтассе. В этой палитре не хватало черной и серой красок Коатля, но под ледяными шапками, где виднелся каменный монолит, темные цвета преобладали, так что бог Мрака и Великой Пустоты не был обижен. Скорее, наоборот — грозное величие гор чаще напоминало о Коатле, чем о других божествах.

Строение из обтесанных камней прилепилось к горе в нескольких сотнях бросков копья от снежной границы. Плавные обводы стен и плоская кровля делали его похожим на огромную шапку или жернов, частью уходивший в скалу, частью выдававшийся над крутыми бесплодными склонами. Строение было большим, не меньше ста шагов от скалы и до края крыши. Но видимая его величина являлась иллюзорной, ибо не давала представления о залах, камерах и коридорах, упрятанных в земные недра. Весь этот комплекс назывался у жителей гор Очи-Шамбара-Тху, что можно было перевести на другие языки Эйпонны по-разному: Гнездо Богов, Святая Твердыня или, в самом простом случае, Место-Где-Они-Появились. Горцы знали, что это место им полагается беречь и охранять, что не было трудной задачей: троп и дорог в их страну никто не прокладывал, а в диких ущельях и в снегах перевалов погибло бы любое войско. Пришельцев здесь подстерегали многие опасности: от громких звуков с гор сходили лавины, воздух был разреженным и непривычным для жителей низин, к тому же не знавших, как защититься от холода, бурь и ослепляющего света. И они, конечно, не нашли бы здесь ни пищи, ни топлива, ни укрытия от снегопадов и ветров. Лишь очень сильный человек мог проникнуть в эту горную страну - если бы стражи задремали. Но такого не случалось. Стражи были бдительны, а их колчаны - полны стрел.

На кровле строения, похожего на шапку, стоял мужчина. Широкоплечий, высокий и гибкий, он отличался от низкорослых горцев как сокол от ворона, хотя одет был так же, как одевались местные вожди, в длинную светлую рубаху, плащ из шерсти и сандалии. Глаза у него были зеленовато-серыми, линия губ - решительной и твердой, темные блестящие волосы падали на плечи, а подбородок раздваивала глубокая вертикальная складка.

Он приходил сюда на восходе, чтобы встретить солнце и спеть благодарственный гимн. Для местных горцев светлый Арсолан не был богом, как и остальные Кино Рао, которых принес в мир людей Оримби Мооль, Ветер из Пустоты, и потому жители гор не радовали Шестерых молитвами и песнопениями. Они поклонялись ясному и зримому, земле, камням и снегу, от которых зависела их жизнь, они почитали предков, своих вождей и Мать-Ламу, дарившую шерсть и молоко. Кино Рао были для них существами могущественными и странными, но все-таки людьми, ибо они не являлись тенями усопших и походили не на камень, землю и снег, а на людей.

Люди, не боги! Сейчас, прожив много лет в горной стране, зеленоглазый человек готов был этому поверить. Но привычка встречать рассвет песнопением осталась, так что каждое утро он поднимался на плоскую кровлю Шамбары и принимал одну из молитвенных поз, подходящую для благодарственного гимна. Это была песня без слов, мелодия, в которой звучал лишь один инструмент, человеческий голос; в ней сливались посвист ветра и журчание вод, шорох ползущих с гор осыпей, птичьи вскрики и раскаты грома. Петь в разряженном воздухе было непросто, и человек старался не напрягать горло и легкие.

Далеко внизу, под площадкой, на которой он стоял, крутой склон рассекали террасы, укрепленные огромными глыбами. Там что-то зеленело, на крохотных полях маячили человеческие фигурки, неторопливо брело стадо лам, дымили скудные костры, и временами ветер доносил запах варева. На террасах, сбегавших вниз подобно ступеням, был город, но особый, без домов, шатров или хижин, слишком ненадежных в суровом и холодном климате. Люди, числом тысяч двенадцать, селились в пещерах, расширяя их век за веком, врубаясь в недра гор, выбирая удобные для жизни места с ручьями и кавернами, где воды были нагреты подземным жаром. Этот лабиринт, созданный природой и человеческим трудом, мог вместить гораздо большее население, но в городе и в других таких же городах страны строго следили за количеством рук, протянутых к пище, и голодных ртов. Их численность определялась площадью полей, поголовьем лам и источниками подножного корма. К последним относились птичьи яйца, мыши, гусеницы, корешки и земляные плоды, произраставшие в диком состоянии, а также редкая охотничья добыча. Здесь ели все, что способно поддерживать жизнь и силы.

Зеленоглазый мужчина закончил петь и поклонился солнцу. Золотое светило уже поднялось над раздвоенным пиком горы Тагучи, и он глядел на него, не мигая и наслаждаясь лаской утренних лучей. Он стоял лицом к югу. На западе, за непроходимыми перевалами и гибельными ущельями, лежала Арсолана, его родина, Очаг сагаморов, ведущих род от солнечного божества. На востоке горы были не такими высокими, но их покой охранял тропический лес в бассейне Матери Вод - огромная территория, где обитали дикари, гигантские змеи, ягуары, ядовитые пауки и другая нечисть. Что касается юга и севера, то в каждом из этих направлений горный хребет тянулся на тридцать соколиных полетов. В данном случае это являлось лишь мерой расстояния; ни один сокол не смог бы пролететь над горными пиками - умер бы от холода и голода, не одолев половины пути. Но люди здесь жили.

Каменная плита посередине площадки сдвинулась с протяжным скрипом, пропустив еще одного человека. Этот, как и первый, был зеленоглаз и так же высок, но гораздо массивнее - его плечи, руки и шея бугрились мышцами, а ноги были подобны крепким столбам. Мощное сложение и смуглая кожа обличали в нем сеннамита, хоть и необычного: сеннамиты всегда носили оружие, а у этого не имелось ни посоха, ни ножа, ни боевого браслета.

- Время, Орх?

- Время, Чантар, - ответил сеннамит, приглушив басистый голос.

- Мы можем связаться с Росквой через треть кольца. Что ты им скажешь на этот раз?

- Чтобы ждали нашего посланца, говорили с ним почтительно и прислушались к его словам.

Орх усмехнулся.

- А знает ли этот твой родич, кем он послан?

- Это не важно, - ответил Че Чантар. - До сих пор он все делал правильно.

Проснувшись утром и выйдя на задний двор (где, как помнилось, была будка для желавших облегчиться), Дженнак наткнулся на Берлагу Тэба. Атаман стоял у бочки с рассолом, пил жадно, большими глотками, сопел, стряхивал капли с усов и бороды. Увидев Дженнака, промолвил:

- Вчера мы малость перебрали, друг Жакар. Желаешь испить?

Он протянул Дженнаку кружку, но тот покачал головой.

- Не нужно. У меня другие способы.

- Вижу, вижу... Хорошо быть колдуном! Не болит голова с перепою! - Берлага опрокинул в глотку рассол и заметил: - Ты вот что, гость дорогой... ты погуляй до обеда, взгляни на хозяйство наше, в храм зайди, помолись — как-никак, вышло тебе счастливое спасение. А я обмозгую наши дела, подумаю, какой дорогой отправить тебя в Роскву. Ну, и прочее...

Махнув рукой, он удалился в дом.

И прочее... - мелькнуло у Дженнака в голове. О прочем речь вчера не шла, говорили больше о делах семейных... Возможно, Берлага хочет передать послание в Роскву? Справиться о караванах, везущих в Сайберн оружие? Или было что-то еще, неясное атаману?..

Не мучаясь догадками, Дженнак разбудил Чени, а когда они перекусили лепешками с молоком, направился с нею на площадь, но в храм не пошел. По мосту они перебрались на другой берег речки и зашагали мимо дворов и домов, мимо навесов и складов с боеприпасами, мимо кузниц и коновязей, мимо огромной лужи, в которой плескалось стадо гусей. Дженнак был в прежней своей одежде, а Чени - в местном девичьем наряде, в белой рубахе до пят, расшитой цветами, и в переднике, тоже украшенном вышивкой. Но на дейхолок и женщин россайнов она не походила, и случалось не раз, что какой-нибудь парень, заметив ее, вдруг застывал с раскрытым ртом, не в силах отвести глаза. Чени это нравилось; на всякий восхищенный взгляд она отвечала улыбкой.

Дальний от озера конец лощины поднимался к лугу. Это была широкая и длинная прогалина между двумя лесными полосами, заросшая травой; тут и там вспыхивали желтым, алым и синим полевые цветы. Дженнаку показалось, что за минувшее время луг стал больше - должно быть, дейхолы и изломщики год за годом вырубали деревья, расширяя пастбище. Сейчас тут бродили, под присмотром мальчишек, сотни четыре лошадей.

Натоптанная тропинка шла к березовой роще и стойбищу дейхолов. Их кожаные шатры казались издалека муравьиными кучами.

- Они постоянно здесь живут? - спросила Чени.

- Нет. Это кочевое племя - это и все другие, сколько их есть в Сайберне. Они не станут жить рядом с поселком изломщиков. Слишком много народа, звери распутаны, охота плохая.

- Тогда почему же они не уходят?

- Берлага Тэб будет брать город. Ему нужны дейхольские воины, - пояснил Дженнак. - Они великие охотники и следопыты - по лесу пройдут, лист не зашуршит.

- Такие же, как северяне из Верхней Эйпонны?

Чени имела в виду дикарей, обитавших в Крае Тотемов, Стране Озер и Мглистых Лесах. Впрочем, они уже не были дикарями; сокрушив двести лет назад Дом Тайонела, эти народы объединились в Северную Федерацию, которая владела почти половиной Верхней Эйпонны - от острова Туманных Скал до Ледяных Земель. У них еще не было одноколесных дорог, воздухолетов и связи с помощью Бесшумных Барабанов, но уже появились города, сталеплавильные печи и кузницы.

— Дейхолы похожи на наших северян, но не такие свирепые, - промолвил Дженнак. — Прежде они не воевали. Сайберн так огромен, что места хватало всем.

— Прежде — это до появления из ломщиков?

— Да. Семь или восемь столетий назад.

Они шли по тропинке к стойбищу. Чени сорвала алый мак, воткнула в волосы над ухом и призадумалась. Потом сказала:

— Выходит, воевать их научили россайны - те, что пришли сюда и сделались изломщиками. Сомнительный подарок!

— Но неизбежный, — возразил Дженнак. — Люди идут в ту или другую сторону, народы смешиваются, новый обычай вытесняет прежний, и не всегда это новое лучше старого. Но случается и наоборот. Когда мы с О’Каймором приплыли в Иберу, там жил воинственный народ, более кровожадный, чем дикари в наших северных землях. Они сражались друг м другом, а для своих богов резали животных и людей и называли это жертвой... А нынче! Нынче Ибера — оплот цивилизации в Риканне!

- Это сделали мы, арсоланцы! — Чени гордо вскинула головку. — Чолла из рода арсоланских сагаморов и ее наследник, Джемин Строитель!

- Мой сын, - сказал Дженнак. - Так что в этом деле мы, одиссарцы, тоже постарались.

Наступило молчание. Затем Чени пробормотала:

- Ты - бездна, мой дорогой. Я заглядываю в эту пропасть, и каждый раз вижу что-то новое... Но смогу ли изведать ее до самого дна?..

- Когда-нибудь сможешь. У нас впереди много времени.

Они приблизились к стойбищу дейхолов, где у жаркого костра хлопотали женщины, варили мясо в огромном котле. Дженнак стал расспрашивать, где жилище Мунга, шамана и лекаря, дейхолки почтительно объясняли, кланяясь и приседая.

Шатер старика был расставлен в отдалении, на опушке березовой рощи. Двое подростков трудились над каменной чашей, растирали пестиком сухие травы, третий паренек, помладше, доил кобылу - тугая белая струя падала в кожаное ведро. Шкуры, закрывавшие вход в шатер, были приподняты, и в глубине, на лежанке, устланной мехами, покоился Туап Шихе, живой и вроде бы в здравом сознании. Сам Мунг, маленький старикашка, сморщенный и хитроглазый, сидел на попоне, брызгал кобыльим молоком на четыре стороны света и монотонно напевал:

- Тебе, Санги Мапа... пошли охотникам удачу... Тебе, На Идени... дай лошадкам хороший приплод... Тебе, Алха Ама... сделай так, чтоб не пропало семя мужчин, а взошло в женских утробах... Тебе, Ку Кука... пусть лес зеленеет и растет трава, и зреют орехи в шишках, ягоды на кустах и всякие корешки в земле... Пейте, пейте! И явите свою милость!

Дженнак и Чени опустились в траву напротив старика. Дождавшись конца молитвы, Дженнак кивнул в сторону шатра и произнес на дейхольском:

- Кажется, ты изгнал духов болезни из асита. Ты, Мунг, хороший целитель! Я вижу, этот человек здоров.

- Не совсем, хозяин, не совсем. — Старик насмешливо прищурился. - Мне пришлось много трудиться, долго, тяжело - ведь в нем сидел демон Па Вадака, который трясет тело и голову, мешает мысли и не дает говорить. Очень, очень страшный дух! И сильный! За день с таким не справиться, надо дальше лечить. А как лечить бед подарка?

- Без подарка ты не останешься, - заверил Дженнак. - Я знаю, что с Па Вадакой шутки плохи, но ты великий шаман, ты с ним совладаешь. Так?

- Так, - согласился Мунг, разглядывая Чени. - Я - касаты-шаман, и я прогоню злого духа. Но подарок должен быть хорошим!

- Разумеется. Чего ты хочешь?

- Эту девку. - Шаман ткнул пальцем в Чени. - Я вылечу мужчину и отдам тебе, а всякий мужчина стоит дороже женщины.

Чени, не понимавшая дейхольского, дернула Дженнака за рукав.

- Что он говорит? И почему показывает на меня?

- Хочет тебя забрать в оплату за лечение Туапа Шихе. Ты как, согласна, чакчан?

Она возмущенно фыркнула. Дженнак повернулся к шаману.

- Эта девушка из Иберы, колдунья. Я бы ее отдал, меня она уже заездила, но это будет плохой подарок. Ты, почтенный Мунг, уже не молод. Одна ночь с ней, и ты переселишься к предкам.

- Ничего, я справлюсь, - сообщил шаман. - Я хоть старый конь, а борозды не испорчу.

- Ты старый пень, - сказал Дженнак, снимая с пояса нож с нефритовой рукоятью. - Вот, возьми! Добрый клинок лучше девки. Она тебя прикончит, потом сама состарится и умрет, а нож будет служить тебе, твоим сыновьям, внукам и правнукам.

Мунг, вероятно, был реалистом: бросил взгляд на Чени, попробовал остроту лезвия и согласился.

Дженнак, поднявшись, зашагал к шатру. Чени шла следом.

- Я тебя выкупил, чакчан. Ты мне должна.

Чени хихикнула.

- Ночью рассчитаюсь. Или, если хочешь, куплю тебе нож, когда прилетим в Роскву.

Туап Шихе привстал им навстречу. Глаза у него были вполне осмысленными.

- Достойный тар и прекрасная тари... честь для меня... стоило ли затрудняться...

- Ложись, акдам. - Дженнак заставил его опуститься на лежанку. - Ты неплохо выглядишь. Сегодня День Керравао... Думаю, к Дню Воды или Ветра ты будешь совсем здоров.

Асит тяжело вздохнул.

- Здоровье не прибавит мне радости, светлый тар. Мой корабль разбит, мой экипаж погиб, и я не смог защитить людей, летевших на «Серентине»... Я опозорен!

- Все в руках Шестерых, — сказал Дженнак. - Мы трое живы. Благодари за это богов и смирись с потерями.

- Мы живы, но попали к разбойникам. - Туап Шихе снова вздохнул. - Я слышал, что эти лесные смутьяны - дикие и очень жестокие... Что нас ждет? Плен, издевательства, пытки?..

- Мы не в плену, акдам. - Дженнак покосился на свою подругу и подмигнул ей. - Мы теперь не пленники, а почетные гости - ведь я обещал разбойникам выкуп за нас обоих и за тебя. Их люди уже на пути в Шанхо с моей запиской. В Шанхо им выдадут тридцать тысяч атлийских чейни. Нужно только подождать.

- К Месяцу Света нас освободят. Разбойникам нужно серебро, мы дадим им деньги, и за это нам обещали небольшой воздушный корабль. Мы сможем отправиться в Россайнел, — добавила Чени, включившись в игру.

- Десять тысяч серебром - за меня... — Казалось, Туап Шихе ошеломлен. — Во имя Шестерых, такая огромная сумма... Стоит ли этого бедный акдам? — Он вдруг повалился в ноги Дженнаку и забормотал: — Долг на мне... долг за мою жизнь и свободу... А я привык платить долги, клянусь в том секирой Коатля! Как рассчитаюсь с тобой, светлый тар?

- Отвезешь нас в Роскву и не будешь задавать лишних вопросов, - сказал Дженнак. — Клянусь хитроумием Одисса, лишние вопросы нам ни к чему!

- Сделаю, как повелишь... но один вопрос, только один... можно?

- Спрашивай, акдам.

- Я падал... падал с огромной высоты... это гибель, гибель, я знаю!., куда ни упадешь, на воду, на землю... Я приготовился к странствию в Чак Мооль, потом какая-то сила подхватила меня... Больше ничего не помню... Но мы живы, вы оба и я... — Туап Шихе заглянул в лицо Дженнака. - Я слышал о новом изобретении умельцев... прочная ткань на веревках, что замедляет спуск с высоты... секретное устройство – пара-шют… У тебя оно было, достойный тар?

- Мой парашют здесь, - Джен как коснулся виска.

Глаза акдама расширились.

- Возможно ли такое? - прошептал он.

- Возможно, Вспомни, что сказано в Книге Тайн на Листая Арсолана разум есть свет минувшего в кристалле будущих свершений. И еще сказано: познавший силу разума всемогущ.

С этими словами Дженнак вышел из шатра. Чени поверну-] лась было к тропинке, ведущей в селение взломщиков. но он взял ее за руку и повел вглубь рощи.

- Куда мы идем, мой вождь?

- В место памяти. В место, откуда можно отправиться в прошлое, чакчан.

Березовая роша сомкнулась вокруг них. Деревья стояли точно белые колонны храма, а их листва казалась зеленой кровлей, полной солнечного света и птичьего щебета. Теплый воздух овевал лицо, под ногами стелились травы, и временами, когда с озера налетал ветер, березы начинали перешептываться и шуршать. Чудилось, они говорят о прошлом, но даже для этих могучих деревьев прошлое было не столь отдаленным, как для человека, шагавшего в тени их ветвей и стволов. Березы жили долго, и нашлись бы среди них столетние исполины и даже такие, которым стукнуло сто двадцать и сто тридцать лет, но человек был старше, гораздо старше. В день, когда он родился - и далекой Эйпонне, в другой половине мира - здесь стояли другие деревья и роща тянулась до самого берега озера. В год, когда он впервые пришел сюда, роща уже уступила место лугу, но этих деревьев все еще не было - самые старые березы выросли на его глазах. Когда он покинул этот край, им стукнуло уже больше полувека.

В центре белоствольной рощи обнаружилась поляна. Небольшая - даже малый ребенок смог бы обойти ее быстрее, чем сгорает седьмая часть кольца на мерной свече. На краю поляны, там, куда падает первый солнечный луч в летние месяцы, виднелся холм в два человеческих роста, усеянный белыми цветами. Сплетенный из них венок лежал у подножия холма.

Дженнак остановился. Чени присела, коснулась чуткими пальцами белых лепестков, пробормотала:

- Цветы свежие... венок... Что это, милый?

- Обычай россайнов. Здесь могила женщины, чакчан. Раз лежит венок из свежих цветов, значит, ее не забыли.

- Не забыли? Кто?

- Ее потомки. Я думаю, те девушки, с которыми ты встретилась вчера.

Наступила тишина. Дженнак принял молитвенную позу и зашептал, обращаясь к Шестерым богам; в этот миг казалась ему, что поднимается от поляны мост из радуги, уходящий к солнцу и небу. Он даже видел фигурку женщины, шагавшей по невесомому пути - вверх, вверх, вверх... Она снова была молодой, стройной и гибкой, ее глаза сияли, губы улыбались, а светлые волосы окутывали стан точно золотая паутина.

Дженнак молился - впервые за много, много лет. Но для богов ли были его слова? Возможно, он говорил с собственными сердцем и душой, сетовал на краткость жизни и быстролетность юности, искал утешения и не мог его найти, ибо память не заменяет живого человека. Сказано о кинну в Книге Тайн: тяжела их участь, и немногим из них суждено справиться с болью утрат...

Он замолчал, опустив поднятые к небу руки. Чени, сидевшая у его ног, спросила:

- Кто лежит под этим холмом?

И Дженнак ответил:

- Заренка, подруга Тэба-тенгри. Моя жена.

Мин Полтора Уха вел караван через Пустыню Черных Песков. Тяжелый путь, зато безопасный - аситы боялись пустыни, не умели управляться с верблюдами, а китанам и дейхолам, постигшим это тонкое искусство, не доверяли. Но без верблюдов соваться в Черные Пески было опасно: моторные экипажи застряли бы здесь через день-другой, лошади сдохли бы на третий, а о пешем переходе и речь не шла. Крыланы могли слегка углубиться в пустыню, но вряд ли вернулись бы обратно: восходящие токи воздуха от раскаленных песков не способствовали надежному полету. В принципе, большой воздушный корабль сумел бы пересечь эти гибельные места, но на такой высоте, с которой любой караван выглядит цепочкой муравьев, а что везут те мураши, о том никто не догадается. Поэтому Мин был спокоен - насколько можно быть спокойным, странствуя под знойным солнцем среди зыбучих песков и бесплодных пустошей.

Обычно, пробираясь в Сайберн, пустыню огибали с востока, по лесным тропам, которые шли примерно в том же направлении, что и Тракт Вечерней Зари, то есть от Шанхо к Сейле. Попав этой дорогой в степь, надо было поворачивать на запад, идти к огромной реке Ами, переправляться через нее и двигаться дальше лесами к Байхолу. Лес, как и пустыня, являлся безопасным местом, но в открытой степи не исключалась встреча с конными разъездами аситов. Месяц назад они захватили большой караван, который вел Люй Пятнистый; сам Люй погиб, а все его люди были перебиты, кроме троих погонщиков. Этим не повезло - их отправили в Шанхо, на радость аситским палачам. Так что Мин Полтора Уха, памятуя об их судьбе, решил, что Черные Пески пугают меньше, чем клещи, раскаленные шилья и бассейн с кайманами. Сопровождавший его Чоч-Тага, опытный странник, был с этим согласен.

Проблема, однако, состояла в том, что полезный груз снижался - на каждого верблюда с боеприпасами приходилось брать еще двух, тащивших воду и корзины с едой. Но Мин рассудил, что лучше доставить половину груза, чем вообще ничего. Лишние ящики закопали в песок у приметных скал, наполнили бурдюки водой, взяли на тайной стоянке провизию и отправились в путь: сорок верблюдов, двадцать погонщиков, караванщик Мин и старый Чоч-Тага. Погонщики были из угдеев, южного дейхольского племени, а Мин являлся китаном из Шанхо, доверенным лицом самого ло Джакарры. Что до старого Чоч-Таги, то он приплыл в Азайю из Эйпонны лет пять назад, сперва рассказывал байки на городских площадях, но вскоре прибился к людям ло Джакарры - то ли нашли его караванщики, то ли сам он их отыскал. Имелся у него ворох песен и историй, так что мог он скрасить любое путешествие. К тому же в картах понимал, и в звездном небе, и в иных приметах, что важны при выборе пути.

Через двенадцать дневных переходов, нелегких, но вполне благополучных, караван оказался посреди пустыни, и здесь застиг их песчаный смерч. К счастью, нашлось укрытие под скалами, и как раз с подветренной стороны. Мин велел разгрузить верблюдов, уложить животных теснее и накрыть им морды пустыми бурдюками. Из тяжелых ящиков с зарядами успели построить стенку, и между ней и скалами спрятались люди. Сидели долго, до темноты, пока не стихла буря, потом запалили костер из скудных запасов топлива, согрели воду и заварили травы - в глотке у всех першило от мелкой пыли и смертельно хотелось пить. Дали воды верблюдам, сами напились, поели. Дейхолы, хоть и были привычны ко всяким передрягам, шевелились с трудом и вид имели хмурый. Заметив это, Мин решил, что нужно поднять настроение, и подмигнул Чоч-Таге. Старика упрашивать не пришлось - вытащил он малый барабан и бронзовые колокольцы, застучал, зазвенел и начал рассказ. Хоть историю выбрал мрачную, зато героическую - Песню о Защите Храма, переведенную на китанский:

Вот Цолан, святой Цолан,

Великий город, дар Юкаты!

Вот его святилище,

Что почитают во всех Очагах,

Храм Вещих Камней,

Помнящих руки богов.

Вот площадь перед храмом

И гавань, что лежит за ней...

Высоки ступени храма,

Широки площадь и гавань,

Но тесно всюду в этот день:

Всюду звенит оружие,

Мечется пламя, падают люди,

Всюду вопли ярости,

Всюду кровь и мертвые тела...

О Цолан, святой Цолан!

Тяжкое время пришло,

Время, когда собирают Черные перья...

Погонщики сели на пятки вокруг старика, раскрыли рты, забыли о перенесенных тяготах. Любят дейхолы слушать о великом, где бы оно ни случилось, а в их краях, пустынных и далеких, не было пока ничего, достойного упоминания. Не было, так будет, подумал Мин. Расправились аситы с Первым Мятежом, но грядет Второй, и в этот раз поднимутся не сотни, а десятки тысяч. И в бой пойдут эти тысячи не с ножами и копьями, а с карабинами! И будет у аситов черный день - повсюду, и в Китане, и в Сайберне, и в Россайнеле!

Он поглядел на ящики с боеприпасами и ухмыльнулся.

А Чоч-Тага пел о том, как встали на ступенях храма воины лорда Дженнака, вождя неуязвимого, бесстрашного, как бились они с тасситской ордой, как умирали перед ликами богов, и были средь них одиссарцы и сеннамиты, были бритунцы и даже воин из дальних бихарских пустынь. Ни один не дрогнул, не опустил оружия, не запросил пощады, хоть было их вдесятеро меньше, чем врагов! И Кино Раа, узрев их мужество, простерли руки над сахемом Дженнаком и его бойцами и, в милости своей, явили чудеса. От тех чудес пошло святое Пятикнижие, и всякий, кто приобщился к слову его, пусть знает: на Пятой Книге - кровь героев...

Дослушали дейхолы песню и приободрились. Ночь была тихой, а небо поутру ясным. Встали, навьючили верблюдов и тронулись в путь. До великой реки Ами оставалось еще четыре полета сокола.

Дом Совета Сагаморов смотрел на военную гавань. Это была шестигранная пирамида традиционной атлийской постройки: восемь ступеней, крутая лестница, наверху - храм Коатля со статуей грозного божества. Под святилищем - просторный зал с пятью низкими сиденьями и накидками из перьев: алая, золотистая и синяя - для Джеданны, Че Куата и Арг-ап-Каны, черные - для Ширата Двенадцатого, аситского владыки, и его наследника. Случайно или намеренно сагаморам Одиссара и Арсоланы определили места у окон, выходившим в гавань. Посматривая вниз, Че Куат видел броненосец недавней постройки, который, очевидно, готовился к походу: корабль загружали боеприпасами и продовольствием.

Он отвел взор, снова обратив его на сагамора Асатла. Переговоры только начались, но Шират уже был чуть ли не в ярости: губы кривятся, левая щека подергивается.

- Это необходимо прекратить! - выкрикнул повелитель аситов. - Не согласитесь, будут вам черные перья, и не в Месяц Войны, а намного раньше! Клянусь Великой Пустотой!

- Ты уже сидишь на черных перьях, - заметил молодой и дерзкий Арг-ап-Кана, но владыка Дома Одисса, умудренный опытом и годами, сделал миролюбивый жест.

- В Книге Повседневного сказано: спорьте, не хватаясь за оружие; спорьте, не проливая крови; спорьте, но приходите к согласию. Чего ты хочешь от нас, достойный Шират? В чем обвиняешь? Скажи ясно, а не намеками. До сих пор твои слова были темны, как вода безлунной ночью. Если речь идет об Азайе, причем здесь мой Очаг? Или Очаги Арсолана и Сеннама? У меня и Че Куата хватает своих заморских территорий, а сеннамитов эти земли не интересуют.

- Желаешь ясности? - зловеще протянул Шират, опершись на плечо сидевшего рядом наследника. — Ну что же... Как говорят у вас в Одиссаре, нельзя поджарить мясо, не разложив костра...

- Но все должно иметь смысл, меру и предел, - отозвался Джеданна. - Чтобы согреться и приготовить еду, не разжигают огонь от берегов Океана Заката до Бескрайних Вод.

Шират, однако, не обратил на эти слова никакого внимания и рявкнул:

- Уберите ваших лазутчиков из Азайи! Уберите этих вонючих скунсов, что бунтуют дикарей! Я знаю, вы засылаете их в мои земли со сладкими речами и мешками серебра! И деньги те идут на оружие, на подкуп местных князьков, на разбойные

банды, на мастерские, где тайно готовят перенар... Но взорвется это зелье в Эйпонне! У порога ваших хоганов!

Пугает, подумал арсоланский сагамор, рассматривая броненосец. И усадил здесь не случайно! Хочет устрашить своими кораблями...

В Арсолане не строили таких огромных боевых судов, но Инкалу, Лимучати, другие города и огромный мост через пролив Теель-Кусам защищали крепости с метателями и многочисленные гарнизоны. Че Куат был уверен, что отразит любую атаку с моря.

- Эти наши лазутчики... - с усмешкой произнес Джеданна. - У тебя есть доказательства? Покажи мне одиссарцев, пойманных в Китане или Россайнеле! Покажи! Если нет у них торговой вампы от твоих сахемов и нужных бумаг, я сам брошу их в бассейн с кайманами!

- Не считай меня койотом, что воет на луну, - сказал Шират, внезапно успокоившись. - В Азайе нет одиссарцев и нет людей из Арсоланы и Сеннама. Там ваши посредники - бритунцы, иберы, мхази, фаранты и прочий сброд из риканских земель. Есть среди них купцы, что лезут к богатствам Айрала, к руде и золоту, и думают, что сговориться с россайнами проще, чем с моим наместником. Есть цолкины и батабы с Драконьего полуострова - этих нанимает Мятежный Очаг для подготовки боевых отрядов. Есть разбойники - те, что лезут через море Бумеранга, через границу на Днапре, объединяются с бунтовщиками и режут моих воинов. О них я говорю!

Арг-ап-Кана презрительно поморщился, пробормотал:

- Что за воины, которых разбойники могут зарезать! Бычий помет, а не бойцы!

Джеданна кашлянул. Ему не нравилась дерзость сеннамита; умудренный жизнью, он предпочел бы не подбрасывать топлива в огонь раздоров. Джеданна был миролюбивее Джиллора, своего покойного отца. Джиллор - о, Джиллор славился как грозный воитель! Столп Удела Одисса и союзной с ним Арсоланы... Столп, опора, но не единственная - еще был Дженнак, его брат, Великий Сахем Бритайи. На их плечах держался мир, на клинках их воинов, на могучем флоте и стремительной коннице...

Че Куат покосился на броненосец, окруженный вспомогательными кораблями. Велика аситская мощь... Кто же защитит от недругов? Где ты, воитель Джиллор? Где брат твой Дженнак? Нет их, нет... Джиллор давно уже умер, и Дженнак, наверное, тоже... Хотя никто не видел его мертвым, не сожгли его тело на погребальном костре, не пропели над ним Песен Прощания - ни в Одиссаре не пропели, ни в Бритайе... Но даже человеку светлой крови не прожить больше трех столетий, думал арсоланский сагамор. Если только...

Мысль его прервалась - заговорил Джеданна.

- Можем ли мы отвечать за брнтунцев и иберов, за фарантов и норелгов, за жителей Эллины и Атали? Ты знаешь, почтенный Шират, что Одиссар и Арсолана лишь номинально владеют этими землями, а правят там местные вожди-Протекторы. В них есть наша кровь, они почитают Кино Раа, они ведут торговые дела с Эйпонной, говорят на наших языках, учатся в Инкале, Хайане и городах Юкаты... Это нас объединяет. Это, но не большее! Если, как ты сказал, они шлют лазутчиков в Россайнел и Китану, можем ли мы за это отвечать? - Сделав паузу, Джеданна хлопнул ладанью по колену. - Не можем! Не можем, ибо они нам неподвластны. Если желаешь, призови сюда Протекторов Риканны, говори с ними, и пусть они тебе ответят. Хайя!

На лице владыки Асатла отразилось неудовольствие, но его наследник был невозмутим. Молодой Шират уже не являлся юношей, ему исполнилось лет двадцать пять, и хоть он не произнес ни слова, но за перепалкой следил внимательно. Че Куату припомнились слухи о том, что наследник похитрее своего родителя и духом тверже. Впрочем, оба они походили на койотов.

- Протекторы, - хмуро буркнул Шират, - самозванные владыки! Только этих черепашьих яиц здесь не хватает! Может, еще кейтабцев позвать? Или вождей северян из Тропы Тайонела? Или скунсов из Рениги? Нет и нет! Мы решим свои дела без них!

Слишком высокомерен, подумал Че Куат и произнес:

- Верно сказано Джеданной: мы. Дом Арсолана и Дом Одисса, за Протекторов не отвечаем, а Сеннам вообще не имеет к ним отношения. Но хочу напомнить кое-что еще, почтенный Шират. Да, в Протекторах есть наша кровь! Владыки Иберы и Атали ведут свой род от Джемина, сына Чоллы, а в Бритайе и других землях правят те, кого возвысил светлорожденный Дженнак из Дома Одисса. Но поглядим теперь на Россайнел! И что мы видим? Есть россайны и есть росковиты, столичная знать. Кто же они? Потомки россайнов и атлийцев, россайнов и тасситов, народ смешанной крови, ибо люди Асатла веками переселялись в Россайнел, брали местных женщин и рождали от них сыновей и дочерей. Кто-то из их потомков служит тебе, а кто-то служить не хочет и желает править Азайей своей волей и властью. И они богаты, очень богаты! Что им наши чейни! Им не надо этих денег, у них есть копи в Сайберне и в горах Айрала, где полно золота, серебра, всякой руды и драгоценных камней. Еще у них есть лес, рыба, меха и плодородные земли... Сколько всего, ты знаешь, повелитель, ведь они платят налоги, а ты их тратишь на флот и войско. Им это не нравится, и платить они не хотят. Они объединились в Мятежный Очаг, они вооружаются, они бунтуют против твоей власти... Вот истина! Но при чем тут мы?

Лицо Ширата перекосилось. Не за тот конец палки он взялся, чтобы утихомирить бунт в своих колониях! Не тех обвинял! Это было ясно, как свет луны и солнца. Хотя, разумеется, не исключалось, что кто-то из Одиссара и Арсоланы, а тем более, из риканских земель, вел дела с Мятежным Очагом. Но пойди докажи! У истины длинная тень, но надо еще ее увидеть!

- В том, что ты сказал, есть правда. - Голос аситского владыки сделался потише. - Есть, не стану отрицать! Но если я потеряю Азайю, будет ли вам выгода? Росковиты, - он выговорил это с явным отвращением, - росковиты, плевок Одисса, завладеют Китаной, Сайберном и, возможно, Хингом и Биха- рой... Сложится огромная держава, и против нее каждый из нас в отдельности - что пыль на ветру... Не здесь будут решаться судьбы мира, не в древней Эйпонне, а за океанами. Вы к этому готовы?

Все верно, подумал Че Куат, все идет, как должно идти. План Разделения Че Чантара - не миф, а реальность, и вот он в действии! Теперь это поняли и владыки Аситского Дома — поняли, не в силах бороться с неизбежным! Поняли, но не до конца... Сложится огромная держава, сказал Шират, и против нее каждый из нас - пыль на ветру... Но отчего же против? Не против нее, а вместе с ней!

- Ты спрашивашь, готовы ли мы? - сказал Джеданна. - Что ж, я отвечу. Времена меняются, достойный Шират, и приходится делиться властью. Такова воля богов! Я это понимаю. Я прожил почти столько же, сколько все вы вместе взятые, и в сердце моем нет сожалений.

Шират вздрогнул, а лицо его наследника омрачилось. Не любили они, когда упоминались сроки жизни, столь короткой у владык Асатла. И светлорожденных тоже не любили, ибо грызла их зависть. Не просто не любили - ненавидели.

Отбить всех быков не удалось. За широкой медленной рекой, что текла к Океану-без-Имени, похитители разделили стадо: половину скота угнали в холмы, половину - вверх по течению, в большую деревню, где жил Пекунзе Тоа, вождь тех закофу, что досаждали поселенцам чаще остальных. Решив, что с Пекунзе и его ублюдками разберется через день-другой, Семпоала повел отряд к холмам. Хоть грабители и погоняли быков, хлестали нещадно ремнями, лупили палками, уйти от конных у них не получилось. Семпоала и его соседи настигли закофу у холма, когда стадо карабкалось вверх по склону. Быки и коровы жалобно ревели, срывались с кручи, и кое-где валялись мертвые животные с переломанными ногами и свернутыми набок шеями.

Это разъярило поселенцев. Быки, завезенные из Одиссара и Сеннама, были их главным богатством, источником мяса и шкур, да и землю без быков не вспашешь. Рогатый скот берегли; путь через Бескрайние Воды был долог, и за каждую голову приходилось платить по пятнадцать серебрянных чейни. Более всех гневался сеннамит Грза, первый скотовод в здешних краях - у его народа быки пользовались особым почтением.

Всадники вскинули карабины, дали залп, потом другой, и три десятка закофу ткнулись носами в пыльную землю. Остальных - а было их всего с полсотни - перебили клинками и, отогнав животных в степь, принялись их пересчитывать. Результат оказался печальным: у кейтабца О’Шира из восемнадцати быков осталось три, у Грзы - шесть из сорока, у Семпоалы вообще ни одного. Батоло Ньяонги повезло - из двенадцати быков, принадлежавших ему, отыскалось девять.

Убытки, однако, были значительные. Посовещавшись, соседи решили, что закофу это даром не пройдет. Но нападать на многолюдную деревню Пекунзе не стали, сочтя, что их слишком мало для карательной экспедиции. Вот соберут отряд побольше, и тогда...

Пошумев, поселенцы содрали шкуры с павших животных, вырезали, сколько могли, мяса и, бросив остатки на поживу хищникам, направились к своим хоганам и полям.

Затаившись под густыми манграми, Качи-Оку, вождь арахака и сахем Дельты, следил, как плоты и лодки ренигов пересекают Матерь Вод. Не первый раз они пытались перебраться через Реку, и их упорство очень не нравилось вождю. Он даже подумывал о том, чтобы собрать воинов и совершить набег на северное побережье, сжечь ренигские селения, а заодно плантации какао, деревьев Белых Слез и пальмовые рощи. Если соседи не признают его права, нарушают границу, рубят и выжигают лес, он может сделать то же самое, причем с гораздо большим успехом. Воинов у него хватало, и были они гораздо искуснее неуклюжих ренигов.

В том месте, где он поджидал захватчиков. Матерь Вод разливалась особенно широко, так, что не было видно другого берега. Ниже по течению основной поток распадался на множество отдельных русел, образуя гигантский треугольник шириною в два полета сокола - хаос вод, бездонных трясин, сухой и заболоченной земли, озер и мангр. Это, собственно, и являлось Дельтой, наследственным владением Качи-Оку и его народа. Но власть сахема Дельты признавали многие племена, обитавшие вдоль Реки выше по течению и в джунглях юга на Диком Берегу. Для них Качи-Оку был великим вождем, потомком самого Хальтунчена Лесное Око, в чьих жилах текла кровь богов. Хальтунчен унаследовал ее от светлорожденного отца, который в давнем прошлом - тому уж триста лет без малого! - высадился на океанском берегу и совершил поход в леса арахака, уничтожив по дороге жуткую тварь демонической природы. Но это было не единственным его благодеянием — он одарил любовью девушку, из чрева которой явился в мир великий Хальтунчен. Будучи потомком такого знатного родителя, он прожил более шестидесяти лет и наделил долгой жизнью своих сыновей, дочерей, внуков, правнуков и так далее, вплоть до самого Качи-Оку. Кроме того, он объединил арахака и многие лесные племена, стал их верховным сахемом и правителем новой страны, которая, по месту своего расположения, называлась Дельтой. Правда, эту державу никто в Эйпонне не признавал, а в другой половине мира о ней вообще не слышали, но что с того? Страна - это земли и воды, люди и селения, правитель и войско, и все это здесь есть. Не хочешь признавать? Признаешь, когда в живот воткнут копье!

Рениги уже приближались к берегу. В лодках плыли их бойцы, числом пара сотен, а на плотах громоздилось всякое имущество, кувшины с маслом, вином и зерном, корзины с сушеным мясом и фруктами, тюки с шатрами, ящики с боеприпасами, одеждой и инструментом. Но, разумеется, плыли рениги не торговать — у всех оружие, громобои-карабины, пики, ножи и клинки. Да и не ходят торговать таким многолюдством!

Обычно люди Качи-Оку отпугивали чужаков, пуская стрелы в лодки — так, чтобы предупредить, но не убить. Если это не помогало, ранили десяток-другой, и только в крайнем случае, если противник упорствовал, в ход шли огненные и отравленные стрелы. Тогда уничтожали всех, а трупы бросали кайманам, которых в великой Реке водилось столько, сколько звезд на небе. Оружие доставалось победителям, и у воинов Качи-Оку уже были карабины, но в небольшом количестве. И сейчас он прикидывал, как обойтись с ренигами - отогнать ли или дать им высадиться на берег и перебить до последнего. Очень его соблазняли трофеи, две сотни стволов, боеприпасы и стальные орудия. Будто подслушав его мысли, в Реке появи

лись кайманы, и Качи-Оку решил, что это божественный знак. Лесные духи пожелали, чтобы он разделался с чужаками, ибо они вырубают деревья и ранят землю железом плуга, чтобы он перебил их и скормил зубастым тварям, кишевшим в воде.

А с духами лучше не спорить!

Приняв такое решение, сахем велел своим воинам отойти на сотню-другую шагов и рассредоточиться вдоль берега. Он дождался, пока лодки и плоты ренигов не доберутся до суши, пока на землю не сойдут бойцы, пока не разгрузят припасы. Когда рениги тремя колоннами потянулись в лес, Качи-Оку произвел долгий протяжный звук, подобный стону сигнальной раковины. По этому сигналу воины окружили отряды чужих с фронта и с тыла, и через мгновение засвистели стрелы и грохнули первые выстрелы. Лес сразу наполнился непривычными звуками, воплями людей, шарканьем ног,звоном стали, хрипом раненых и умирающих. Но слышались они недолго - солнце не успело подняться на ладонь, как арахака завладели плотами, лодками и их грузом, а мертвых ренигов спустили в Реку.

Кайманы были довольны.

В военной гавани Чилат-Дженьела снаряжался к далекому походу за океан броненосец «Ах-Шират Третий». Это был первый корабль новой серии, и, по высочайшему велению, все такие боевые суда предполагалось назвать именами аситских сагаморов, от Третьего до правившего ныне Ширата Двенадцатого. За двести восемьдесят лет владыки этой династии утеряли чистоту крови, дар долгожительства и характерную для Коатля приставку «Ах», зато обрели огромную державу, в землях которой никогда не заходило солнце. Но ее история, начиная с захвата Азайи и кончая потерей дара богов, началось с сагамо- ра Коатля Ах-Ширата Третьего, который отличался непомерным честолюбием и жаждой власти. Честолюбие побудило его, владыку светлой крови, взять в супруги Муар, сестру повелителя Мейтассы Одо’аты, а эта ветвь тасситского Дома не могла похвастать безупречным происхождением. В результате Шират Четвертый, их потомок, не дожил до восьмидесяти, а про-

чие аситские владыки подчинялись сказанному в Книге Тайн на Листах Арсолана. Спрашивал светозарный боп каков срок человеческой жизни? И отвечал на сей вопрос: тридцать лет, и еще тридцать, и, быть может, еще десять... Сагаморам Асатла больше и не отпускалось.

Тидам Бро Иуши думал об этом, стоя на корабельном мостике, под защитой прочной брони, в окружении посыльных и помощников. Он был в синем морском мундире, и на его плече сияла золотая вампа, секира Коатля на фоне вспененной волны. Бро Иуши ни с кем не делился мыслями и вслух не произнес ни слова - о сроке жизни сагамора подданным не полагалось размышлять, а уж сравнивать его с веком владык Арсоланы, Сеннама и Одиссара было сущим предательством. Но к Ах-Ширату Третьему, чьим именем назвали броненосец, это не относилось — основатель аситской династии жил долго, воевал, интриговал, объединил Коатль с Мейтассой, правил этой обширной страной и умер, овеянный славой. Так что имелись у тидама поводы для гордости: его корабль назван именем светлорожденного властителя, а все остальные, еще не покинувшие верфь, не удостоятся подобной чести.

Бро Иуши начальствовал над новым броненосцем и флотилией поддержки, в которую входили два десятка боевых и транспортных судов и пятитысячный пехотный корпус. Вся эта сила направлялась на остров Ама-То близ берегов Китаны, важнейший опорный пункт империи. На острове были плантации кактуса тоаче, чей сок, смешанный с продуктом перегонки нефти, являлся превосходным топливом. Оно получило название «сихорн» от коатлийского «си’харна», что означало «горючий», и применялось очень широко, в двигателях кораблей, воздухолетов, наземных экипажей, а также для начинки снарядов. Но сок тоаче был ядовит, и подневольные работники плантаций и мастерских, изготовлявших сихорн, мерли словно осенние мухи. Терять им было нечего, и потому на острове вспыхивали бунты - не реже, чем дважды в год. Справиться с ними удавалось лишь твердой и хорошо вооруженной рукой.

«Ах-Шират Третий» соответствовал такому назначению. Под мощной броней его палубы размещались двадцать два крупнокалиберных метателя, способных послать снаряд на сорок полетов стрелы, а на корме и носу виднелись ракетные установки - эти били еще дальше. Бойцы десанта могли зачистить любую территорию, умиротворить мятежников сталью и огнем, а убыль рабочей силы предполагалось восполнить с материка, перебросив на транспортах дейхолов и китанов в нужных количествах. Большая часть плантаций и вредных производств находилась в прибрежной зоне гористого острова, которую флотилия Бро Иуши могла эффективно контролировать, поддерживая местные гарнизоны. Тидам не сомневался, что справится с такой задачей. Кто, в конце концов, эти презренные мятежники? Койоты, жалкие койоты! А койот, даже раскрасивший шкуру, не превратится в ягуара!

По выпуклой броне палубы грохотали башмаки. Сотни воинов и мореходов тащили к разверстым люкам бочки с мукой, сушеным мясом и соленой рыбой, огромные кувшины с пивом и вином, яшики со снарядами и ручным оружием, кипы одежд и одеял - словом, все, что могло пригодиться в дальнем походе. Было бы проще загружаться у складов в дальнем конце гавани, но по приказу свыше пришлось делать это здесь, у причала, куда корабли швартовались для торжественных смотров и проводов. Причина была тидаму понятна - тут стоял дворец Совета Сагаморов, и в нем сейчас гостили владыки земель Верхней и Нижней Эйпонны. Пусть смотрят, пусть удивляются и пусть сердца их наполнит страх! Ибо ни в Арсолане, ни в Одиссаре, ни в Сеннаме нет таких огромных кораблей, и ни один их броненосец не выстоит в схватке с «Ах-Ширатом»!

Бро Иуши щелкнул пальцами, привлекая внимание помощников. Затем сказал:

— С погрузкой не торопиться, работать только в дневное время. Сегодня День Керравао... Выйдем в море как положено, в День Воды.

И, сказав это, он сошел с мостика и удалился в свою каюту.

Вылет «Серентина-Шесть» пришлось задержать не до заката, а до следующего дня. Все это время Кампече-ако пытался связаться с Удей-Улой и выяснить, спускался ли к его причальным мачтам воздухолет из Шанхо и был ли среди его пассажиров Джен Джакарра. Но связь отсутствовала, и это раздражало Невару. Не в первый раз он убедился, как примитивны Бесшумные Барабаны, передающие слова по проводам; стоит их перерезать, и ответом на любой вопрос будет тишина. Лазутчики доносили, будто бы в Атали некий умелец изобрел эммелосвязь без проводов, но его прибор пока несовершенен - хрипит и свистит, а голоса почти не слышно. Тем не менее Невара велел, чтобы умельцу предложили деньги, а лучше - вывезли в Асатл, где он мог бы без помех трудиться над своим изобретением. Но умелец пренебрег аситским серебром и неожиданно исчез - видимо, были у него другие покровители. Кто именно, выяснить не удалось.

Удей-Ула молчала, но связь с городами, лежавшими западнее, не прервалась, и Кампече-ако выяснил, что до Айрала воздухолет с Джакаррой не добрался. Почему? Случилась ли авария в дороге или воздушный корабль подвергся нападению? Обе гипотезы были сомнительны, почти невероятны - воздухолет считался очень надежным аппаратом и летел на огромной высоте, недосягаемой для обстрела с земли. Возможно, появились у мятежников крылатые машины?.. Этого Ро Невара не исключал, но проверить не мог. В одном он не испытывал сомнений - в том, что Джен Джакарра преодолеет любые препятствия. Сам спасется и спасет свою прекрасную супругу, а значит, ждать их лучше в Роскве, где непременно обо окажутся...

И, подогреваемый страстью, Невара взошел в День Керравао на борт «Серентина-Шесть», приказав его акдаму лететь южнее озера Байхол и не спускаться к Удей-Уле. Было неясно, что там творится, и рисковать Невара не хотел.