К полудню следующего дня, выспавшись и поев, мы с Антонием вернулись в дом. Исабель и Морган остались в рыбацком домике — место было уединенное и казалось вполне безопасным. Еще я попросил Антония научить Исабель стрелять из пистолета, который мы ей и оставили.
Груз ответственности начал давить на меня на обратном пути к северному берегу, и, хотя перспектива отдавать распоряжения пугала меня, я не мог не улыбаться, вспоминая, как всего пару дней назад чувствовал себя зрелым мужчиной, потому что одной рукой обнимал женщину, а в другой держал бокал с коньяком. Теперь мне пришло в голову, что взрослость — это прежде всего способность вызывать доверие у других людей и умение выкручиваться из неприятностей.
Антоний подпер заднюю дверь, чтобы та не открывалась, а на место главной двери прибил гвоздями старый ковер, чтобы защититься от осеннего холода. Я растопил камин в гостиной обломками мебели. Когда огонь занялся и дом начал согреваться, я принял мое первое решение: направился в свою спальню, взял тюрбан, широкие штаны и рубашку с высоким воротником — свой реквизит, и большая часть того жульничества, что называлась словом «Онду», отправилась в огонь. От всего этого, словно от злобного джинна, повалил черный дым, вонь по дому пошла неимоверная — и это казалось мне в чем-то справедливым.
Потом я направился в комнату Шелла, выбрал один из его шелковых костюмов (кремового цвета, с жилеткой), пару лаковых туфель и темно-синий галстук. Я интуитивно чувствовал, что эти вещи мне пойдут. Удачей было то, что Шелла похитили в пижаме: значит, его бумажник (нам были нужны деньги) вместе с отмычками (я знал, что они нам пригодятся) остались в доме. Зачесав назад волосы перед зеркалом, я принялся изучать свое отражение, и мне вдруг пришло в голову, что я, как одна из бабочек Шелла, наконец-то вылупился из кокона.
Я вошел в кухню, где готовивший кофе Антоний поднял на меня глаза. Я понял, что он отметил факт моего переоблачения, однако ничего не сказал, а продолжил наливать воду.
— Они перерезали телефонный провод? — спросил я.
— Нет.
— Улучишь время, позвони Халу Излу, растолкуй ему, что случилось с Шеллом, и скажи, что он нужен нам здесь как можно скорее. Мы подхватим его на вокзале.
— Хорошо, босс. — Антоний поставил кофейник на плитку и пошел в кабинет звонить.
Я сел за кухонный столик и принялся суммировать все, что я знаю и что мне нужно узнать, разглядывая замысловатый мозаический рисунок на крылышках Colubura dirce — мертвая бабочка лежала рядом с сахарницей. Моя единственная цель состояла в том, чтобы вернуть Шелла. Меня больше не волновало, сможем ли мы разоблачить Агариаса или отомстить за Шарлотту Барнс.
Когда мы несколько часов спустя подхватили Хала на вокзале в Порт-Вашингтоне, на нем были пальто с очень длинными рукавами, перчатки и шляпа с необыкновенно широкими полями, скрывавшая его лицо от любопытных и жестоких взглядов.
— Есть новости от Томми? — спросил он, устраиваясь на заднем сиденье «корда» и снимая свою громадную шляпу.
— Никаких, — ответил Антоний.
— Малыш, что с тобой? — Хал стащил перчатки. — То я тебя вижу в роли свами, а теперь ты жиголо. Да у тебя больше лиц, чем у Лона Чейни.[69]
— Малыш теперь за главного, — объяснил Антоний.
— Ё-маё, — сказал Хал. — Поздравляю с повышением. — Он протянул мне руку, и я пожал ее.
— Не то чтобы я очень рвался, — сказал я. — Но вы с этого момента можете называть меня Диего.
Я почувствовал руку Хала на своем плече.
— У тебя все получится, Диего, — заверил он.
— Спасибо, — поблагодарил я.
Назвав свое имя, я словно перепрыгнул через высокий забор.
— Ты еще погоди — узнаешь, какую работенку он для тебя придумал, — сказал Антоний, улыбаясь в зеркало заднего вида.
И тут я поднял ошейник и поводок, которые до этого прятал от Хала.
— Старый поводок и старый ошейник, — сказал Хал, глаза его расширились. — Ты беседовал с моими старыми подружками?
— Не знаю, как и сказать, чтобы вас не обидеть… — начал я. — Но вам придется сыграть собаку.
— Как это может меня обидеть? Это же мой хлеб. Ты хочешь, чтобы я кого-нибудь укусил, написал на фонарь, потерся о ноги какой-нибудь дамочки? Только скажи.
— Тебе придется раздеться, — сказал Антоний.
Хал завыл.
— Кажется, это будет лучше, чем я думал, — сказал он и начал снимать с себя пальто и расстегивать рубашку.
— Нужно было положить брезент на заднее сиденье, — заметил силач.
— Иди в жопу, Генри. Диего, ты мне выдашь указания? Или просто нужно вести себя по-собачьи?
— Вести себя по-собачьи, — подтвердил я.
— Это моя специальность.
Потом Хал надел ошейник, а я рассказал ему о своем плане. Въехав в Колд-Спринг-Харбор, Антоний спросил:
— Какая нам нужна улица?
Я посмотрел на бумагу, которую дал мне Стинтсон.
— Бангтаун-роуд, — сказал я. — Это должен быть третий поворот налево.
Когда мы медленно проехали мимо КЕА, день уже начал клониться к вечеру. Канцелярия располагалась в довольно большом здании, стоявшем в глубине участка. Прямая дорожка вела от улицы прямо к парадному подъезду. Мне сразу же пришла в голову мысль о том, что КЕА пытается спрятаться среди деревьев, пока ее «исследователи» занимаются своей гнусной работой. Я попросил Антония доехать до конца квартала и припарковаться. За домом были поле и рощица, и я рассчитывал подойти к зданию сзади.
— На это может уйти какое-то время, — сказал я Антонию. — Когда Хал вернется в машину, покатайся немного, а потом выезжай на Бангтаун и встань так, чтобы видеть меня, когда я выйду из здания. Возможно, нам придется действовать быстро.
— Нет проблем, — ответил он.
— Ну тогда пошли, — обратился я к Халу.
— До встречи, Генри, — попрощался он и натянул на себя свое пальто.
— Оставь в этой конторе побольше блох, — сказал Антоний.
Хал рассмеялся, но как только он вышел из машины, его манеры моментально переменились. Теперь он был мрачной ошибкой природы, существом, сбежавшим незнамо откуда: об этом говорил надетый на Хала ошейник с поводком. Его физиономия выражала полнейшую тупость, а из уголка рта начала тянуться ниточка слюны. Когда я двинулся к зданию, Хал засеменил рядом со мной, как бестолковое животное. Эта перемена поразила меня. Хал Изл был настоящим профи.
Мы пересекли поле и осторожно двинулись среди деревьев к тыльной стороне здания, глядя на окна — не смотрит ли кто на нас. Спрятав пальто Хала в рощице, мы устремились из-под прикрывающей нас листвы к левому крылу здания, прижимаясь к земле, чтобы не высовываться за нижний край окон. Когда мы добрались до дома, я вытащил из кармана маленький бумажный пакетик и протянул его Халу. Он открыл его, откинул назад голову и высыпал немного белого порошка из пакетика себе между губ. Пожевав немного пищевую соду, он смочил ее слюной, и скоро вокруг рта у него появилась пенящаяся жидкость.
— О'кей, — прошептал я, — замечательный вид.
Я стоял спиной к боковой стене, пытаясь представить себе, как будет исполняться мой план, согласно которому Хал должен был войти внутрь и, словно потерявшись, пробежаться по коридору. Потом он должен был опуститься на четвереньки, зарычать, заскулить, а затем лечь на пол и свернуться калачиком, чтобы выманить охранника с его места. Идея состояла в том, чтобы охранник выбежал за ним на улицу и отвлекся на какое-то время от входных дверей, а я бы проскользнул внутрь.
Ожидание стало настоящей пыткой. Я начал волноваться — вдруг у охранника окажется пистолет, и он, испугавшись Хала, вытащит оружие. Незаметно для меня сгустились сумерки, и с наступлением темноты мои мысли стали еще мрачнее. Когда я уже был готов выйти из укрытия и отправиться на спасение Хала, раздался звук открываемой двери. Я выглянул из-за угла и увидел человека-собаку на четвереньках — Хал принялся носиться туда-сюда около дверей, которые закрылись за ним. Охранник явно решил остаться внутри. Хал рычал и лаял, царапал стекло двери — все тщетно. И тут я понял, что на месте охранника тоже, наверное, не пожелал бы подходить слишком близко к такому существу. Видимо, я ошибся в своих расчетах, решил я.
Прошла еще минута, и я окончательно уверился, что мой план провалился, но тут — гениальное наитие, иначе не назовешь, — человек-собака неожиданно повернулся к дому боком, поднял ногу и принялся окроплять дверь. Продолжая мочиться на ходу, он на четвереньках бросился к другому углу здания. Дверь распахнулась, и я из своего укрытия увидел, как из нее выскочил охранник в синей фуражке и форме, с полицейской дубинкой в руках.
— А ну мотай отсюда, грязная дворняга! — завопил он.
Хал встал на ноги и завернул за угол здания.
— Господи Иисусе, — сказал охранник, сделал два-три шага, словно собираясь преследовать Хала, но потом остановился.
И тут я припустил к двери, стараясь шагать на цыпочках, чтобы не шуметь. Охранник отошел от двери не больше чем на восемь футов, и меня наверняка бы засекли, но в этот момент Хал снова выставил из-за угла свою большую собачью голову и злобно залаял. Охранник чуть подпрыгнул, взмахнул дубинкой и бросился в погоню. Я не видел, что случилось потом. Я уже был в здании, прошел через вестибюль и дальше по коридору налево, как говорил Стинтсон.