Девочка в стекле

СТЕПЕНЬ ДОВЕРЧИВОСТИ

На следующий день мы с Шеллом сели в «корд» и отправились застолбить новый участок. В Ойстер-Бей жил один очень богатый джентльмен, чей кошелек требовалось облегчить. Мы обычно встречались с потенциальными клиентами за несколько дней перед сеансом, чтобы осмотреть комнату, где будет происходить свидание с призраком, и прикинуть, какие эффекты тут возможны. Кроме того, встречи позволяли нам выведать всевозможные сведения, которые мы потом вставляли в наши провидческие откровения. Босс запоминал произведения искусства, мебель, драгоценности, домашних животных, словечки и фразы, повторявшиеся лохом, движения его рук. От внимания Шелла не ускользало ничего, он по крохам собирал сведения об усопшем, словно детектив Конан Дойля.

Но больше всего его интересовала истинная степень скорби лоха. Он мне постоянно напоминал: «Глубина скорби прямо пропорциональна степени доверчивости». Иными словами, чем сильнее человек жаждал контакта с потусторонним миром, тем легче было его обмануть. Время от времени нам попадалась какая-нибудь гадюка, маньяк-разоблачитель, одержимый идеей вывести нас на чистую воду, но Шелл выявлял таких за первые же пять минут разговора.

— Ты наблюдай за носом, Диего, — говорил он. — Если человек врет, ноздри у него слегка раздуваются. Зрачки становятся чуть шире. Если человек худой, его выдает жилка, пульсирующая на шее.

Вот ведь парадокс: Шелл торговал духовными вещами, но при этом постоянно был сосредоточен на физических явлениях.

— А как продвигаются твои занятия? — спросил меня Шелл, когда мы неслись по дороге.

— Читаю Дарвина «Происхождение видов».

— Мой герой! — рассмеялся он. — Ну и что ты об этом думаешь?

— Мы обезьяны. — Я поправил тюрбан.

— Как это верно.

— Бог — это фикция. Природа — вот истинный бог.

— Да, все это сотворило не какое-то совершенное существо, — сказал он, отрывая правую руку от баранки и изящным жестом описывая круг в воздухе. — Все это дело случая и маленьких ошибок, которые и дают усиливающийся со временем эффект. Представь себе замысловатый клетчатый рисунок на крыльях испанской бабочки-мокрицы, — (одно время у нас была такая), — он стал следствием крошечной ошибки в раскраске одной-единственной гусеницы, и эта ошибка потом дала такой эффект.

— Ошибки лежат в основе всего, — сказал я.

Он кивнул:

— Вот это-то и прекрасно.

— Но ты никогда не совершаешь ошибок.

— В том, что касается работы, я стараюсь не ошибаться. Но можешь мне поверить: и я совершал ошибки — жуткие, ужасающие ляпы.

— Например?

Шелл помолчал несколько секунд.

— Я позволил моему прошлому определить мое будущее, — сказал он.

— Не могу себе представить, что ты занят каким-то другим делом.

— Может быть. Но я определенно могу себе представить, что ты занимаешься чем-то другим. Ты же не хочешь до конца своих дней оставаться Онду. Эта репатриационная хренотень закончится ведь когда-нибудь. Экономика воспрянет. Я хочу, чтобы к девятнадцати годам ты учился в колледже.

— Что касается документов, то меня просто не существует. У меня нет прошлого. Я вне закона.

Мои знания — намного превосходящие те, что дают в обычной школе, — были почерпнуты у нескольких великолепных частных преподавателей, которым Шелл заплатил целое состояние.

— Документы предоставь мне, — сказал он. — Это можно устроить.

— А если я захочу по-прежнему работать на сеансах вместе с тобой и Антонием?

Он помотал головой, но ничего не сказал. Через несколько минут мы свернули на частную подъездную дорогу. Она вилась угрем с полмили и наконец закончилась у охраняемых ворот. К машине подошел человек в форме. Шелл опустил стекло и назвал свое имя.

— Нас ждет мистер Паркс, — сказал он.

Охранник кивнул, и мы поехали дальше — к громадному дому с башнями как у замка.

Мы припарковались на «ватрушке», и, прежде чем выйти из машины, Шелл прикоснулся к моему плечу со словами:

— Пора сделать мистический вид.

Мы медленно, след в след, пошли к входу. Поднявшись по длинному пролету мраморной лестницы, увидели, как открывается дверь и из нее выходит человек в одежде дворецкого.

Я привык к роскоши домов, которые мы посещали, но и среди них имение Паркса выделялось. Мы с Антонием провели некоторые изыскания и выяснили, что деньги владельцу оставил отец, который вкладывался в строительство железных и шоссейных дорог, а во время Великой войны увеличил свой капитал, производя боеприпасы и продавая их обеим сторонам. Жена Паркса недавно умерла от туберкулеза в санатории.

Самого Паркса — тучного человека с редеющими рыжеватыми волосами — мы увидели в гостиной, на противоположной от входа стороне дома. Из большого окна, занимавшего немалую часть стены, открывался вид на Лонг-Айлендский пролив. Он сидел, одетый в белый костюм, в мягком, похожем на трон кресле и курил сигарету, вставленную в необыкновенно длинный мундштук. Вряд ли он был многим старше Шелла — где-то за сорок.

— Мистер Шелл, — сказал он, увидев нас, и поднялся, чтобы пожать руку боссу. Он повернулся ко мне и кивнул, но руки не протянул.

— Это, — сказал Шелл, кивая в мою сторону, — мой помощник. Его зовут Онду, и он уроженец Индии. Обладает удивительными мистическими способностями. Начав работать с ним, я обнаружил, что каналы, по которым усопшие приходят с другой стороны, в его присутствии становятся значительно чище.

Паркс кивнул и уселся на прежнее место.

— Я чувствую здесь присутствие духов, — объявил я, садясь на один из стульев, стоящих перед его креслом.

— На основании предварительных эфирных ощущений позвольте предположить, что вы ищете контакта с умершей женщиной, — сказал Шелл.

Глаза Паркса расширились, и он улыбнулся безрадостной улыбкой:

— Превосходно.

— Видимо, вы сильно тоскуете по ней.

Паркс погасил сигарету в большой серебряной пепельнице, имевшей форму спящего кота, потом кивнул, и его глаза тут же наполнились слезами.

— Да, — сказал он надтреснутым голосом.

— Ваша жена… — начал было Шелл, но Паркс тут же оборвал его:

— Моя мать…

Паркс даже не успел заметить осечки Шелла, как тот продолжил:

— Так вот, как я и говорю, ваша жена, безусловно, предмет вашей горькой скорби, но я знал, что поговорить вы хотите именно с вашей матерью.

— Не буду вам лгать, мистер Шелл. Вы снова правы. Я тоскую по моей матери. Когда она была жива, я каждый день по часу просиживал рядом с ней, рассказывал ей о том, как идет бизнес, делился новостями, перипетиями моей семейной жизни. Хотя ее нет вот уже десяток лет, я после крупных сделок часто думаю: «Вот сейчас приду домой и расскажу матушке».

— Я вас понимаю, — сказал Шелл.

— Матери — это молоко вселенной, — добавил я, прикидывая, что за отношения существовали между Парксом и его женой.

— Может, это нелепо для мужчины моего возраста, — продолжил Паркс, — но я ничего не могу поделать со своими чувствами.

Тут голос его осекся, он опустил голову и поднял руку, чтобы закрыть лицо.

Я посмотрел на Шелла. Тот глазами показал мне, что надо взглянуть на стену. В комнате было три картины — мадонна с младенцем, младенец, стоящий на морском берегу, и поезд. Комната была выдержана в красных, желтых и синих тонах.

Мой анализ обиталища Паркса вот-вот должен был завершиться психологическим открытием, но в этот момент в комнату вошла молодая — не старше меня — девушка с подносом. На нем стояли кувшин лимонада и три стакана со льдом.

— Вы будете пить сейчас, мистер Паркс? — спросила она.

Он протер глаза.

— Да, Исабель.

Я снова посмотрел на нее и почему-то тут же догадался, что она мексиканка. В тот же момент девушка обвела меня взглядом, и по едва заметному движению ее груди, по чуть дрогнувшим в улыбке кончикам губ я понял, что она меня раскусила. Я посмотрел на Шелла, а он — на меня. Он провел пальцем по тонким усикам — условный сигнал: «Сохраняй спокойствие».

Исабель налила стакан лимонада и подала Парксу. Потом налила Шеллу. Протягивая стакан мне, она непринужденно повернулась спиной к хозяину, наклонилась ко мне и, посмотрев на мой тюрбан, прошептала: «Ме encanta tu sombrero».[8] Я хотел было улыбнуться ей — такая она была хорошенькая, с длинной черной косой и большими карими глазами. В то же время от смущения я готов был забраться под стул, но даже глазом не моргнул, исполняя свою роль индийца. Выпрямившись, Исабель подмигнула мне.