Дети дупликатора

Глава третья

Тараненко приехал на следующий день, прямо с утра. Иван Сиверцев бессовестно дрых, хотя время уже перевалило за десять. Даже в расстроенных чувствах он не смог бездельничать, в ночь за работой засиделся, а обслуживать сенсоры на точках настала очередь Колюни Бортко. Звук вездеходных движков Сиверцева и разбудил.

Он приподнялся на койке и глянул на внутренний экран-обзорник — посреди плаца действительно раскорячился институтский вездеход, который в данный момент как раз разгружали бойцы из подвахты. Чуть в стороне общались Тараненко и Рахметян, кто-то незнакомый одиноко бродил по плацу и таращился то на башенку заимки, то на периметр, то на вездеход, а в курилке вообще собралось человек шесть.

В принципе, была бы возможность — Ваня ещё поспал бы. Но сейчас решил, что надо уже и вставать. Он мог сколько угодно злиться на злую судьбу и самоуправство начальства, однако наглеть в открытую — себе дороже. Вылетишь вмиг, а таких денег как здесь в большом мире ни в жизнь не заработать.

Поэтому Сиверцев живо натянул штаны, выудил из тумбочки пакет зубной пастой, щёткой и прочими мыльнорыльными принадлежностями и пошёл умываться. После окончательно оделся и направился из подвала вверх, под открытое небо Зоны.

Небо было обычное — низкое, пыльно-серое, давящее. Первые дни в Зоне Сиверцев тяготился им, а потом привык. Ко всему ведь привыкаешь. И к небу этому безрадостному привык, тем более, что само по себе небо даже здесь было вполне безобидным. Бояться надо того, кто по земле ходит, а в небо разве что поглядывать иногда. Сиверцев вышел из башенки на плац, не удержался и зевнул. Его заметили, сразу же.

— Ваня! Сиверцев! — крикнул Тараненко, прервав разговор с Рахметяном. — Ты собрался уже?

Сиверцев замер.

— В смысле? — недоумённо отозвался он.

Разговаривать с шефом через полплаца было не очень удобно, но Ваня реально очень удивился и к месту словно прикипел.

— В прямом! Собирай шматьё, через полчаса уезжаем!

Несколько секунд Сиверцев переваривал новость. Потом у него возник законный вопрос: если он сам едет на реабилитацию, кто тогда остаётся в Зоне двигать науку? Колюня Бортко, что ли, на второй срок попал вопреки вчерашним новостям? Но в итоге Сиверцев решил, что вопрос замены — не его дело. Шеф скомандовал собираться, значит надо собираться, тем более он три подряд вахты оттрубил и имеет больше прав смениться, чем кто бы то ни было другой на заимке, включая и бойцов из охраны тоже. Поэтому он пулей ссыпался по лестнице в жилой отсек, выудил из-под кровати полупустую сумку, по-быстрому запихал туда немногочисленные вещи и в том же спринтерском темпе вернулся на плац с сумкой на плече.

— Шустро! — ухмыльнулся Рахметян, когда Ваня приблизился к вездеходу.

— Спешу на волю, — осклабился Сиверцев. И в сторону Тараненко: — Извините, Максим Николаич!

Вместо ответа Тараненко повернулся к бродящему по плацу незнакомцу:

— Алексей!

Тот встрепенулся и рысцой приблизился. Сиверцев рассмотрел его получше — веснушчатый парень, не юнец, но заметно моложе Сиверцева, лет двадцать пять, вряд ли больше. И ещё Ване показалось, что в Зоне он совсем новичок, как сам Сиверцев полгода назад.

— Знакомься, — представил Сиверцева Тараненко. — Это Ваня, твой предшественник. А это Алексей, твой сменщик.

Сиверцев и Алексей пожали друг другу руки.

— Давай, сдавай дела и назад, долго тут сидеть никто не собирается. И в жилом место покажи, Алеша у нас дебютирует.

Сиверцев уронил сумку у вездехода и требовательно качнул головой:

— Пойдём, Алексей…

Сдать дела и показать обиталище было делом десяти минут, к тому же Ваня не склонен был растекаться мыслию по древу и тянуть кота за хвост. Быстренько показал что где, коротко обрисовал чем занимался и уж совсем напоследок поинтересовался есть ли доступ в институтскую сеть. Доступ у Алексея был. Значит и к локальному зеркалу у сменщика будет доступ, а пароли вот они, в сейфе, только ими старший вахты заведует. Пока старший Альберт Рахметян, но он, по слухам, уезжает, значит выдаст уже его сменщик. С бытом и того проще: вот тут, внизу жилой отсек и пищеблок с хранилищами. Койка вот, тумбочка вот. Бельё свежее у вояк возьми, а это я сейчас выкину, всё равно оно одноразовое…

Алексей часто кивал и помалкивал, за что Сиверцев был ему премного благодарен. Только с автоматом вышла небольшая заминка: Алексей оставил его в вездеходе и пришлось новичку немедленно бежать наверх. Сбегал, принёс; Ваня заодно показал где находятся оружейные шкафы, где боеприпасы и прочее полевое снаряжение, вплоть до картриджей к сенсорам. Ну и свой «калаш» заодно на плечо повесил — неизвестно сколько ещё предстоит по Зоне болтаться: вездеход обычно объезжает несколько заимок и предсказать его маршрут бывает довольно сложно. Даже Тараненко заранее не всегда способен точно и исчерпывающе заявить: вот сюда стопудово заедем, а сюда — нет. Чаще всего — как получится, по текущей обстановке.

Кстати, именно из-за вот такой непредсказуемости иногда и приходится кое-кому сидеть на заимке две вахты подряд. А что делать — Зона…

Словом, через четверть часа Ваня, приплясывая от нетерпения, глядел как в вездеход с кормы грузят последние контейнеры и тюки. Сумка его давно уже была в вездеходе, на привычном салажьем месте в конце салона.

Вот уже и военсталкеры грузятся, и Рахметян в салон забрался, только Тараненко где-то по обыкновению пропадает.

Но вот и шеф, наконец, быстрым шагом идёт через плац, от караулки к вездеходу. А кто-то из вояк, кажется Фалинский, к воротам — отворять.

Сиверцев отметил, что из гражданских присутствовали только он сам, сменившийся Рахметян, да шеф — вообще говоря, маловато для дежурного институтского маршрута по заимкам. Обычно едут трое-четверо, а иногда и до восьми человек учёных: на каждой заимке когда один, когда двое остаются на вахту, а кто-то сменяется и грузится в вездеход вместо них, как сегодня Ваня вместо новичка Алексея или Альберт Рахметян вместо прибывшего на вахту пана Ховрина. Довольно часто весь маршрут проходят работники института из администрации — прямые коллеги Тараненко. Бывает, каких-то шишек в мундирах возят, но точно не имеющих прямого отношения к военсталкерам. Наверное, натовское начальство.

«Хорошо бы с нашей четвёртой заимки больше никуда не совались, — подумал Сиверцев мечтательно. — Что-бы сразу к периметру, через КПП — и в городок. К барам, к пиву, к ванной, полной чистой и неактивной, насколько это возможно около Зоны, воды и обязательно с высокой горой пены, пахнущей, скажем, жасмином или ещё какими ландышами. Бухнуться в неё, окунуться по шею, а потом протянуть руку, взять запотевшую бутылку, свернуть ей голову-пробку, сделать большой-пребольшой глоток и блаженно застонать…»

— Ты чего, наука? — пихнул его один из вояк. — Баба приснилась?

Ваня вернулся в реальный мир. Наверное, он до того замечтался, что застонал вслух.

— А? — Сиверцев ошалело глянул на военсталкера.

Учёный хорошо помнил его ещё по первому выходу в зону — фамилия его была Кутний, а имя упорно не вспоминалось.

— Извини, брат, — вздохнул Сиверцев. — Замечтался. Пива хочется, спасу нет! И Зона эта уже вот где! — Ваня выразительно чиркнул ладонью по горлу. Военный хмыкнул:

— Ну, да, ты ж тут с зимы торчишь… Озвереть можно, согласен.

— Налейте уж парню, — не оборачиваясь велел с переднего ряда Тараненко. — Точно заслужил!

Второй военсталкер, сидящий чуть впереди Сиверцева, но позади Тараненко полез за пазуху и добыл традиционную фляжечку, но Тараненко, опять таки не оборачиваясь, остановил его:

— Этого добра у них и на заимке хватает. Коньяку налейте! Ну, и мне заодно. Альберт, ты будешь?

Рахметян оторвался от планшета:

— Что? Коньяк? Да, налейте, если нетрудно…

И опять уткнулся в планшет.

Кутний весело хмыкнул и сунулся в кормовой отсек, на камбуз, где располагался аварийный барчик. Тараненко тем временем поднялся, прошёл к Ване и уселся рядом.

— Столик откинь, что ли, — проворчал он вполне дружелюбно.

Сиверцев с удовольствием повиновался — не на обзорный же экран ему пялиться? Хватит, двенадцать недель пялился на местные пейзажи чуть не ежедневно. Надоело такое кино.

Кутний, пятясь, вернулся в салон. Вездеход заметно качало, поэтому ему приходилось совершать чудеса эквилибристики, дабы удержать на подносе всё, что там стояло. А стояли там три небьющихся вискарных стакана, наполненных до половины, блюдечко с нарезанным лимоном и второе с ма-а-ахонькими охотничьими колбасками «Пикколини», как раз на один укус. Однако военсталкеры взвода прикрытия были хорошими эквилибристами — если надо. С подноса ничего никуда не делось и не упало.

— Спасибо, — поблагодарил Тараненко.

Кутний, оставив поднос на столике, передал один стакан сидящему впереди Рахметяну и ушёл к товарищам.

Двигатели вездехода равномерно гудели; Сиверцев не мог расслышать ни слова из разговоров вояк впереди. Они, стало быть, их с Тараненко беседу тоже не могли подслушать, тем более, что ближе к корме гул только усиливался.

— Ну, — Тараненко сцапал свой стакан и потянулся к Ване, — с завершением ударной вахты!

Рахметян, не отрываясь от планшета, что-то неразборчиво промычал и колыхнул приподнятым стаканом. Сиверцев тоже взялся за стакан, чокнулся с Тараненко и отпил примерно четверть. Коньяк был очень даже приличный.

Как-то комментировать ситуацию Ваня не стал — явно ведь неспроста шеф затеял этот разговор.

— Как Зона? Привык? — справился шеф через полминуты. Сиверцев неопределённо пожал плечами:

— Разве к этому привыкнешь? Скорее, смирился.

— Филиппыч говорил, ты многому научился за последнюю вахту. А знаешь почему? Потому что сидел на заимке без перерыва. Если б тебя после первого месяца в городок вернули, на следующую вахту ты бы как с нуля заступал. В городке быстро всё выветривается, что не очень глубоко въелось. По хорошему тебе бы ещё месяцок на заимке посидеть — как раз шестнадцать недель, переломный срок. Кто столько в Зоне отсидит — уже не забудет ничего и никогда. По родному сортиру с опаской ходить станет и дорогу в городке переходить полуприсев.

«Свисти-свисти, — подумал Ваня грустно. — Слыхал я эти песни венского леса уже, неоднократно слыхал».

Наверное, у него был достаточно выразительный взгляд, потому что развивать тему Тараненко не стал. Отпил коньяку, бросил в рот колбаску. И без обиняков сменил тему:

— Рассказывай, зачем Покатилов приходил.

— Этого я не знаю, — честно признался Сиверцев. — Мы с ним вообще ни о чём толком не поговорили. Он всего лишь поинтересовался — зачем я от него прячусь? А я-то и не думал прятаться! Так ему и объяснил.

— В каком смысле прячешься? — уточнил Тараненко. — На связь не выходишь, что ли?

Ваня поднял по-прежнему грустный взгляд на шефа и объяснил:

— Покатилов сказал, будто бы видел институтские графики дежурств на заимках. И якобы там указано, что не сидел я на четвёрке подряд три вахты, а как и положено по трудовому законодательству после первых четырёх недель работы в Зоне отбыл на такой же срок в институт, на реабилитацию и всё такое. Покатилов, очевидно, ждал, что я за эти четыре недели заскочу к нему в «Вотрубу», потолковать и всё такое. Но поскольку на самом деле я оставался на заимке, заскочить я никак не мог. Это я ему и объяснил. Покатилов удивился, подумал, и закончил разговор.

— Серьёзно, что ли? — удивился Тараненко.

— Да. Задумался, помолчал и отправил меня назад, на заимку.

— И ни о чём больше не спрашивал?

Сиверцев поколебался и решил, что молчать не стоит.

— Ещё попросил шепнуть, если Псих объявится, — сказал Ваня с неохотой.

О том, что сообщить это Покатилову он должен был раньше, чем Тараненко, Ваня пока умолчал. Факты скрывать чревато, а вот подробности до поры до времени можно и придержать в резерве, хуже точно не будет. Тараненко испытывающе глядел на Ваню и взгляд у него был на редкость тяжёлый.

— Ну и как? — поинтересовался Тараненко. — Сообщишь?

Ваня невольно отвёл взгляд.

— А куда мне деваться? — глухо переспросил он. — Я ж между вами, как песчинка в жерновах.

— От некоторых песчинок и жернова портятся, — проворчал Тараненко уже мягче. — Ты закусывай, закусывай.

Сиверцев с некоторым облегчением потянулся к лимончику.

Вездеход всё переваливался с боку на бок — вроде, от заимки практически до самого бара колея была давным-давно накатанная и утрамбованная, а трясло всё равно немилосердно. Тараненко между делом покосился на обзорник. Там уже и трущобы виднелись — низкие бетонные строения, издалека похожие на незавершенную стройку. Там, в одной из этих бетонных коробок, располагался бар «100 рентген», место в Зоне практически культовое.

— Стоп! — выдохнул в трансляцию старший маршрута, опять же знакомый по прошлым выходам офицер, которого Тараненко называл просто Петро. — Гвардия, на выход!

Вояки принялись застёгиваться и напяливать шлемы. Сиверцев воспользовался неподвижностью вездехода, глотнул коньяку, сжевал колбаску и принялся ожидать дальнейших расспросов, поскольку не верил, что шеф ограничится уже сказанным.

Лязгнул люк, гвардия полезла наружу. Сиверцев знал, что сейчас будет: выстроятся перед вездеходом чуть изогнутой шеренгой и медленно пойдут вперёд, а вездеход так же медленно поползёт следом за ними.

— А вы на заимку не этой дорогой проскочили? — поинтересовался Ваня.

— Не. — Тараненко покачал головой. — Южнее, мимо свалки. Мы ж на двойку заезжали перед вами.

— А… — понял Ваня и вздохнул. Потом набрался смелости и спросил ещё разок — А сейчас как, на выход или по Зоне таскаться будем?

Вообще-то он краем глаза видел, что свеженьких-чистеньких контейнеров в грузовом отсеке вездехода не осталось, под зажимами стояли только пыльные, с заимок. Но кто ж поручится за планы высокого начальства?

— Там видно будет, — уклончиво ответил Тараненко. — Сейчас в бар заглянем, всё и прояснится. Но заимок по графику больше нет. «Ну, хоть…» — подумал Сиверцев со вздохом.

— Ты, небось, о пиве мечтаешь? Вот и глотнёшь в баре, раз уж заедем.

— Ага… — уныло отозвался Ваня. — Там пиво стоит как эппловский комп. А у меня финансы ещё с марта поют романсы. Зарплату ж мне никто не завёз…

— Я угощу, — пообещал Тараненко.

«Хм! — подумал Сиверцев. — Ну что же, никто, как говорится, вас за язык не тянул, Максим Николаич…»

От халявного пива Ваня отказываться не собирался. Пусть без ванны с пеной и ещё в Зоне — хрен с ним, переживёт как-нибудь. Главное, что жизнь налаживается, прямо как в том анекдоте.

Вскоре вездеход дёрнулся и пополз на пониженной передаче. Со скоростью пешехода до бара он будет тащиться не менее получаса, а вернее всего минут сорок-сорок пять. Как раз — не торопясь, со смаком допить коньяк и дожевать колбаски.

Вопреки ожиданиям Тараненко расспросы прекратил, а почему — это Ваня понял уже в обшарпанном зале бара «100 рентген».

Вездеход припарковался метрах в сорока от массивных металлических дверей с иногда подновляемой надписью в стиле городских граффити. Прямо тут же, у ворот, валялись несколько баллончиков из-под краски. Военсталкеры в бар не собирались, да и ещё вопрос — пустили бы их туда. Охрана в данный момент наверняка с неудовольствием зыркала на них, во всяком случае все четыре камеры наружного наблюдения развернулись на вездеход. Поэтому бойцы, имея вид бесшабашный и независимый, забрались на броню, кто-то добыл большой пакет турецких полосатых семечек и все шестеро принялись их напоказ лузгать.

Рахметян минут за пять до прибытия наконец соизволил оторваться от своего планшета, допил забытый коньяк и вернул пустой стакан на поднос. Тараненко ушёл в кабину к офицеру, поэтому Ваня Сиверцев счёл, что если посуду приберёт он — будет уместно и правильно. Пока он споласкивал стаканы и блюдечки на камбузе и складывал их в шкафчик, как раз и прибыли.

— Альберт, пойдёшь? — выглянул из кабины Тараненко.

— Уже да, — вальяжно подтвердил Рахметян. — Хоть ноги разомну.

«И правда, — подумал Сиверцев не без ехидцы. — Засиделся ты, Альбертик, с дня рождения жопу от кресла отрывал только чтобы уйти в горизонталь и поспать!» Четвёртым с ними отправился Петро.

Едва перед воротами появился Тараненко, моментально распахнулась дверца, которую, вероятно, не прошиб бы и прямой выстрел из гранатомёта. В проёме возник здоровенный охранник с автоматиком на груди — автоматик казался игрушечным на этом громиле. Рядом топтался второй охранник, помельче, но тоже не малыш.

— Добро пожаловать, Максим Николаич! — не сказал даже, а пропел первый неожиданно высоким голосом.

— Здрасте, — коротко поздоровался Тараненко. — Нас четверо.

Охранник с сомнением указал на старшего маршрута:

— А этому разве можно? — протянул он неуверенно.

— Офицеру везде можно, — отрезал Тараненко. — Тем более, он без оружия.

Кобура у Петра действительно была пустой и напоказ расстёгнутой — он прекрасно знал местные нравы.

— Ладно, заходите, — буркнул охранник и посторонился.

При виде Рахметяна он добавил: «Привет, наука!», что в равной мере относилось, видимо, и к Ване Сиверцеву. Когда пару недель назад троица с заимки наведывалась сюда, этот же охранник точно так же кинул Рахметяну и Сиверцеву: «Привет, наука!» и обоих впустил, а Филиппыч остался дожидаться снаружи, только не здесь, не на площадке перед воротами, а гораздо дальше, на самой окраине трущоб. С оружием в бар его точно не впустили бы, а передавать в чужие руки свой смертоносный агрегат и многочисленные по карманам стволы-ножи было не в правилах Филиппыча.

В баре почти ничего не изменилось с прошлого раза, разве только рожи за столиками группировались в ином порядке. Именно рожи — бритьём в Зоне себя мало кто утруждал, ну а образ жизни позволял наиболее вольготно чувствовать себя здесь отнюдь не сливкам общества, а наоборот — элементам, весьма далёким от джентльменства и максимально близким к уголовщине. Нормальные сталкеры в бар захаживали, но сидели тут редко: какой смысл покупать выпивку даже не втридорога, а в десять дорогов? Нормальные сталкеры в зону ходят за хабаром, а выручку проматывают снаружи, за периметром. Зато мародёров и грабителей «100 рентген» всегда приманивал, как мух навозная куча. Все слухи и сплетни стекались сюда: кто, куда и зачем отправился, где и что продают или готовы купить, кто где гробанулся — все эти сведения кочевали из уст в уста и, положа руку на сердце, именно здесь планировались большинство ограблений и разбоев, потому что для местного сброда обобрать идущих с добычей незадачливых сталкеров так же естественно и почётно, как футбольному «Зениту» купить очередное чемпионство за народные деньги. Все это знали, но всё равно все дороги вокруг Диких Земель так или иначе вели в «100 рентген», потому что так устроена жизнь, и неважно где — внутри периметра или снаружи.

Максима Тараненко тут, естественно, знали. И знали, что он не просто «прохвессор из института», а кроме всего прочего человек, ведущий довольно большие дела, и что за ним стоит некая не вполне очевидная, но совершенно бесспорная сила. Сиверцев не сомневался, что с присущей ему бесцеремонностью шеф торгует здесь информацией, причём скорее всего покупает он больше, чем продаёт. И ещё Ваня подозревал, что здесь у шефа сидит связник, потому что почти каждый выезд в Зону Тараненко заглядывал сюда и часто после этого сначала впадал в недолгую задумчивость, а потом начинал действовать, резко и решительно, словно получил здесь некую информацию, обмозговал её и принялся за работу.

Единственное, чего Ваня не понимал — это почему его шефом не интересуются компетентные органы Украины, поскольку Тараненко почти не скрывал, что сотрудничает с разведкой какой-то мощной европейской страны калибра Британии, Франции или Германии. Однако, если подумать, и этому находился ответ: сам Сиверцев волей-неволей мыслил как россиянин, гражданин пусть и не особенно успешной, но большой и всё ещё сильной страны, которая была и будет безоговорочным антагонистом западноевропейским державам, а Украина насквозь продажна и сколько уже лет подряд пляшет под дудку Америки с Евросоюзом в наивной и тщетной надежде затесаться в эту компанию на равных правах. В России к Тараненко, скорее всего, уже бы присмотрелись. А тут разве только не козыряют…

Простые люди, конечно же, ко всем этим гнусностям отношения не имеют — продажны чиновники и правительство. Но кому от этого легче?

Едва Тараненко появился в зале, бармен выскочил ему навстречу, поручкался и тут же метнулся к лучшему столу, выпроваживать каких-то сомнительных личностей в камуфле. Те, вопреки опасениям Вани, без слов встали и пересели за другой столик, да не соседний, а аж через два, так, что вокруг освободившегося возник эдакий вакуум. Зона отчуждения.

«Недурно он местных халдеев вышколил», — с невольным уважением подумал Сиверцев о шефе.

Сам Ваня без затей умостился за столом, у стеночки. Рахметян присел напротив; лучшее место, с торца, естественно, досталось Тараненко, а вот капитан, видимо, не захотел садиться спиной к залу и к выходу. Подсел к Ване, бочком.

— Чего будем? — Тараненко вопросительно оглядел присутствующих. — Коньяк тут паршивый, сами знаете.

— Знаем, — вздохнул Рахметян, одновременно морщась. — Может, просто водочки?

— Водочка тут тоже не очень…

— Тогда по пивку. Пиво испортить трудно.

— В этой стране, — пожал плечами Тараненко, — почти всё пиво испорчено изначально, на уровне замысла.

— Так что ж теперь, совсем не пить? — всплеснул руками Рахметян. — Ваня! Скажи веское слово молодости!

— Мне пиво обещали, — индифферентно отозвался Сиверцев.

— А я вообще спиртного не хочу, — неожиданно заявил Петро.

— Чай и кофе тут, опять же, не высший сорт. — Тараненко ухмыльнулся. — Да уж, положеньице!

Он обернулся к терпеливо ожидающему чуть поодаль бармену и осведомился:

— Моё ещё осталось?

— Пол-ящика! — проинформировал бармен.

— По бутылочке, — велел Тараненко. — И орешки какие-нибудь, что ли.

— Сей момент! — кивнул бармен. — А Толика сразу звать или потом?

— Сразу зови.

— Ага, — уронил бармен и умчался.

Буквально через минуту он вернулся с четырьмя бутылками «Пльзеньского», причём чешского производства. У Рахметяна с Сиверцевым натурально глаза на лоб полезли.

— Фигассе! — оценил Сиверцев, заранее предвкушая. — Чешское!

Тараненко небрежно пояснил:

— С точки зрения любого чеха бутылочное — тоже не пиво. Но мы ведь не чехи, так что…

В следующие несколько минут Ваня умирал, возрождался, снова умирал и снова возрождался — ровно по числу глотков. Он и представить не мог — насколько истосковался по простому, в общем-то, народному напитку и по атмосфере, сопутствующей его поглощению. Ему даже смешно стало — по дому в родимом Череповце он, как оказалось, не так скучал, как по хорошему пиву. Вот ведь закавыка какая…

Пришёл упомянутый Толик — нечёсаный и небритый мужичок достаточно затрапезного вида, чтобы даже в Зоне выглядеть неопрятным. Он сел рядом с Рахметяном и принялся что-то монотонно бубнить — слушали его только шеф с Альбертиком. Ваня не слушал, и Петро, похоже, тоже не слушал, а загибал Толик что-то насчёт каких-то поставок чего-то и куда-то. Вникать чего и куда совершенно не хотелось; Ваня и не вникал. Зато Тараненко слушал внимательно, даже переспрашивал иногда.

«Вот ведь жизнь у человека, — неожиданно посочувствовал шефу Сиверцев. — Ни минуты покоя, круглые сутки кто-нибудь его одолевает. То рассказами, то расспросами, то просьбами. Я бы так не смог, озверел бы моментально».

Он в очередной раз глотнул пива, рассеянно шаря взглядом по залу и вдруг что-то словно бы заставило его поглядеть в сторону входа.

Ваня взглянул и обмер, чуть не выронив из внезапно ослабевшей руки бутылку с остатками «Пльзеньского».

В арочке, ещё не войдя в сторентгеновский зал, стоял и близоруко щурился сталкер Псих собственной персоной. Секундой позже его заметил и Тараненко.