Держиморда

Глава 3

Я брел по безобразно убранным, заснеженным улицам, где сырой ветер с реки не мог перебить ароматы свежего навоза и сгоревшего угля, как будто я находился в родной Сибири, в частном секторе, во время сильных Рождественских морозов, а не в столице великой империи.

На улице беспорядочно перемещались огромные толпы праздных людей, как будто сегодня отмечался День города, только вместо певцов, артистов и скоморохов, на всевозможных возвышениях надрывались всевозможные ораторы, от молодых, прыщавых юнцов в студенческих тужурках, до седобородых старцев. И неважно, что орали эти люди, главное иметь громкий голос и разбавлять выступление словами «Свобода!», «Революция!», «Долой самодержавие!», тем более, что половину слов заглушали крики толпы, постоянно и дружно скандирующих «Ура!». Видно за триста лет правления Романовых натерпелись, вот сейчас и прорвало фановые трубы.

При мне две девчонки, в серых, приталенных пальто и маленьких меховых шапочках таблетках, гимназистки или курсистки, не различаю пока, подбежали к толпе, окружившей здоровенного мужика, облаченного в расстегнутую шубу, что тряся головой, ревел что-то голосом Джигурды, лишь иногда, на выдохе, выдавая членораздельное «Даешь!». Девчонки, подпрыгивая на месте от переполняющего их восторга, минуты три слушали ревущего гиганта, затем прощебетали что-то на своем, птичьем языке, и смешно проскальзывая высокими шнурованными ботиночками на сырой смечи снега, лошадиного помета и шелухи подсолнечных семечек, бросились к следующей кучке, что, время от времени аплодируя, слушали взобравшегося на фонарный столб блондинистого гимназиста, с ярко-алым румянцем на пол-лица. Гимназист, симпатичный юноше лет двадцати, размахивая измятой фуражкой, обрушивал на восторженную публику водопад стихов, то ли переделку Пушкина, то ли самого Александра Сергеевича, во всяком случае рифмы «Свобода» и «У входа».

Я двинулся было за газелями-гимназистками, но потерял из узкие серые спинки в толпе, и решил заняться более насущными делами. На меня, бредущего по огромному городу, в затрапезном пальто и с двумя винтовками на плече, никто не обращал внимания, так органично я смотрелся на этом бразильском карнавале. Внезапно, рядом, буквально за углом, раздался многоголосый крик, затем резко, как крик вороньей стаи, раздалась частая, пачками, ружейная стрельба, которая тут-же смолкла, после чего, под крики «Господа! Там жандарма поймали!», большая часть публики, позабыв ораторов, бросилась за угол, в гущу событий. Постепенно бесцельное блуждание по холодным, ветреным улицам начало меня утомлять, да еще трофейные винтовки оказались чрезвычайно длинными, периодически цепляясь за штукатуренные стены кончиками штыков в арках ворот или за, не высоко висящие вывески.

Вместе с усталостью, пришло раздражение. Я ничего не понимал, сон проходил необычайно бесцельно. Кроме того, я понял, что остро нуждаюсь в обычных для любого человека потребностях — просто до боли захотелось жрать и срочно требовалось найти надёжное убежище, но ничего подходящего на ум не приходило. Последние несколько минут я вполне серьезно обдумывал, как вариант, вломится «в гости» в какой-либо зажиточный дом, и просто переночевать, делая страшное лицо и угрожая хозяевам оружием, тем более, что его у меня было много. Из-за угла сильно пахнула гарью и ноги сами с собой свернули на этот запах. Судя по всему, рядом был небольшой рынок, но гарью пахло не оттуда. К огромному зданию доходного дома на набережной реки Фонтанки был пристоен небольшой двухэтажный домик, обиженно смотревший на окружающий его белый свет провалами закопчённых окон, двускатная крыша дома провалилась вовнутрь, над пожарищем торчало несколько обугленных балок. Когда-то светлая, глухая стена, примыкающего к пожарищу доходного дома, была покрыта разводами сажи практически до самой крыши. Множество обрывков бумаги, чуть прикрытой снежинками и тонким бумажным пеплом, усеивала окружающее пространство, периодически взлетая вверх и медленно падая, кружась по воле хулигана-ветра.

Я наступил на скользящий и обгоревший с одного боку кусок серого картона с текстом, выполненным типографским способом «ДЪЛО участкового пристава», все остальные записи были выполнены фиолетовыми чернилами и расплылись от попавшей на папку влаги. Судя по отсутствии слоя льда, пожар никто не пытался тушить, что было очень странно в условиях тесный городской застройки. На углу сгоревшего дома висел закопченный адресный указатель, выполненный, скорее, в форме капли, на котором можно было разобрать отдельные слова «Спасская часть. Поручика С. П. Горсткина» и большую цифру 6. Редкие прохожие равнодушно пробегали мимо пожарища, недовольно морща носы от запаха паленого. Вот один из них, дородный мужчина в расстегнутом нараспашку пальто с блестящим, видно дорогим воротником, и шапкой — пирожок такого же меха, выбежал из-за угла и, пробежав десяток шагов, растерянно остановился перед пожарищем, растерянно оглядывая этот знак пришедшей беды.

— Да что же это? Как же это может быть? — потерян бормотал он себе под нос, в растерянности, разведя руки в стороны.

— Уважаемый- я шагнул к мужику: — а что здесь было до пожара?

— А вы не знаете? Полицейская часть! — мужчина повернул ко мне круглое лицо, заросшее густой рыжеватой бородой: — И что же теперь делать?

— Вам-то, что за печаль? Ну сгорела полиция и сгорела, Бог с ней. При всеобщей свободе зачем она нужна? Свободные личности сами разберутся в своих отношениях, правда?

— Теперь то куда идти, если революция? — казалось, что мужчина меня не слышит и мой спич о государстве и революции пропал втуне. А мой визави, не найдя другого объекта для общения, подступал ко мне, несмотря на все мое вооружение, лихорадочно тряся руку и требуя ответа на вопрос — если всю полицию отменили явочным порядком, куда теперь пойти обывателю?

— Что у вас случилось? — мне удалось освободить руку и даже отойти на шаг от разгоряченного богатея. Мужчина замялся, явно не решаясь начать изливать свою беду первому встречному, да еще и выглядевшему крайне не импозантно.

— Наверное, мы неправильно начали с вами разговор. Я прошу прощения за то, что не представился. Котов Петр Степанович, правовед.

— Ефрем Автандилович Пыжиков, купец второй гильдии. — мы собеседник вежливо кивнул тяжёлый головой.

— Так что у вас случилось, уважаемый Ефрем Автандилович?

— Не знаю, могу ли я точка… — замялся купчина.

— А вы попробуйте. Судя по вашему поведению, больше обратиться сейчас не к кому.

— Но вы, простите меня великодушно…

— Абсолютно с вами согласен, Ефрем Автандилович, выгляжу я очень странно для правоведа, но у меня, как и у вас, судя по вашему внешнему виду, случилось несчастье. Поэтому пришлось уходить вот в таком виде. Но, всё необходимое для оказания правовой помощи у меня с собой, как бы это странно сейчас не звучало. Так что, уважаемый господин Пыжиков — вам от такси что нужно — шашечки или ехать?

— Что простите? Таксо? — Ефрем Автандилович совсем запутался от моего напора.

— Не обращайте внимания любезный… — после этого слова купец поморщился, наверное, я по незнанию, что-то не то сказал, но я продолжил:

— Давайте не будем терять время. Помощь вам нужна или нет?

Я уже устал обихаживать этого, случайно встреченного человека, и решил, что если мы прямо сейчас не договоримся о взаимовыгодном сотрудничестве, то больше не буду терять на него своего времени, тем более, что ранний зимний вечер был близко.

— Я очень надеюсь на вашу порядочность господин… — Пыжиков подозрительно огляделся по сторонам и понизил голос до шепота: — У меня дочь пропала Анна Ефремовна, шестнадцати лет. Я совершенно не знаю куда теперь нужно обратиться, потому что сами мы уже всех знакомых оббегали…

— При каких обстоятельствах пропала ваша девочка?

— Сегодня утром пошла тётку мою проведать, которая через два дома живёт. й Понесла ей пирог с визигой, сахара полфунта, денег немного, чтобы визит доктора было чем оплатить платить.

Я точно не знаю кто такая эта самая визига, но, я уверен, что это что-то очень вкусное, поэтому мой пустой желудок сжался в болезненном спазме.

— Как я понимаю, уважаемый Ефрем Автандилович, у тётки вы уже побывали…

— Не было её у тётки. — купец достал из кармана огромный носовой платок и утер им заблестевшие глаза: — Как дворник Анну со двора выпустил, так после этого, никто её не видел.

Я скинул с плеча потяжелевшие винтовки и опёрся на них.

— Кого-нибудь подозреваете?

— Что? Так тут полгорода подозревать можно! Я понимаю — свобода и революция, но ведь культурно ж надо себя вести, а матросня с солдатнёй из казарм вырвалась и ведут себя хуже гогов и магогов. Уже сегодня трёх человек убитых на улице видел. Кого тут можно подозревать? Да любого!

— Хорошо, Ефрем Автандилович, я вас услышал. Я постараюсь отыскать вашу дочь, только давайте будем делать всё по правилам сыска. Необходимо осмотреть комнату девочки и увидеть её фотографии, а желательно получить одну карточки с собой. Когда разыщу вашу дочь, карточку обязательно верну.

Купец промолчал, буравя меня пристальным взглядом. Судя по всему, я ломал все его стереотипы. С винтовками, в сапогах, с солдатским мешком и форменной мерлушковой шапкой военного образца, я больше всего смахивал на дезертира. Но, судя по речи, дезертировать я должен был, как минимум, из школы прапорщиков. Наконец, неутешный купчина приняв трудное решение, сделал приглашающий жесть рукой:

— Прошу вас, господин Котов.

Жил купец семейством недалеко, мы минут шли по набережной, навстречу леденящему ветру, и наконец вышли к трёхэтажному особняку, а потом свернули влево, подойдя к кованным воротам, ведущим на небольшой дворик, к которому примыкал и небольшой флигель.

— Парадное жильцы решили закрыть, а то неспокойно как-то. — буркнул купец. Парадное то закрыли, а вот спуск в полуподвал, откуда как раз выходили, громко разговаривая о чем-то, три типа, в черных поддевках и картузах не по сезону, выходил, как раз на набережную. Но, очевидно, жильцы верхних этажей на постояльцев подвала внимания обращали мало, несмотря на революцию и всеобщее братство. Небольшой проулок, куда выходили ворота заканчивался невысоким зданием с вывеской «Дирекция Императорских театров». Из-за металлической решетки ворот подозрительно зыркал на улицу очередной дворник, на этот раз, с метлой в натруженных руках.

— Открывай ворота Мирон! — торопливо бросил, подходивший к воротам дома купец.

— А этот господин с вами, ваша степенство? — Дворник отпирать ворота не спеши, подозрительная взирая на меня маленькими, тёмными глазками.

— Со мной, открывай- купец нетерпеливо приплясывал у ворот.

— Ну, воля ваша. — дворник загремел связкой ключей, бубня что-то себе под сизый, от холода или алкоголизма, нос. Когда мы протиснулись в, чуть приоткрытую, створку ворот, оператор метлы и лопаты что-то продолжал невразумительно бормотать, типа «Ходят тут всякие, а потом девки пропадают».

Сейчас кстати — оказавшись во дворе, я доброжелательно похлопал дворника по худому плечу: — уважаемый клининг-менеджер, господь уже нет. Сейчас все либо граждане, либо товарищи.

— Это как вы его сейчас обозвали уважаемый… — обернулся ко мне купец.

— Не обращайте внимания, это по-английски означает дворник.

— Вы в Англии бывали, господин Котов?

— В Англии не был, а в Австралии был.

— Ух ты — в Австралии! — возбудился дворник: — а это где, господин хороший?

— Это, друг мой Мирон, на другой стороне земного шара, там, где люди вниз головой ходит. Пойдёмте уважаемый Ефрем Автандилович! — я подхватил под локоток купца и поволок его в сторону особняка, оставив дворника в некоторой прострации, очевидно, что люди, передвигающиеся вниз головой настроили Мирона на философский лад.

Когда мы вошли в парадную на площадке первого этажа выходило две двери, а наверх уходила широкая лестница с полированными перилами.

— Прошу! — купец двинулся наверх, а я пристроился за ним следом. Проживало семейство Ефрем Автандиловича на втором этаже этого дома. Широкую, двухстворчатую дверь нам открыла классическая горничная в чёрном платьице, белым переднике и с белой розеткой в волосах, только, к сожалению, в отличие от моего времени, длина подола платья девушки было на метр длиннее, чем хотелось бы, и ажурных чулочек с туфельками на каблучке я, к сожалению, на девушке так же не заметил. Увидев ворвавшегося в чопорный купеческий дом классического простолюдина, да еще с двумя винтовками на плече, девушка испугана вскрикнула и побежала вглубь длиннющего коридоры, что-то отчаянно крича.

— Глафира! Вернись назад, не бойся! Прими одежду, дурында! — зычный бас хозяина дома перекрыл затихающие вдали крики прислуги. Через минуту в глубине замершей квартиры раздался звук, быстро приближающихся, шагов, из полумрака коридора в нашу сторону решительно двигалась высокая худощавая женщина в строгом темном платье и с гладкой прической, заканчивающейся толстой рыжеватой косой, переброшенной через плечо. Из-за спины строгой дамы выглядывало испуганное лицо Глафиры.

— Машенька, позволь тебе представить…э-э… — купец опять забыл мою сложную фамилию.

— Разрешите отрекомендоваться, Петр Степанович Котов, правовед. — я шагнул вперед, щелкнул каблуками сапог (галоши я уже успел снять) и энергично мотнул головой, как ловко это проделывали всевозможные бело- и прочие гвардейские офицеры в виденных мной фильмах про гражданскую войну.

— Мария Андреевна Пыжикова.

— Если бы не печальные обстоятельства нашего знакомства, сказал бы, что весьма счастлив, но… Примите мои искренние уверения, что я все сердцем разделяю вашу тревогу и приложу все человеческие усилия, чтобы отвести беду от вашего дома.

— Ефрем Автандилович, а господин Котов может нам чем-то помочь? — несмотря на мою гвардейско-гренадерскую выправку, мадам Пыжикова, всем своим видом, демонстрировала здоровый скептицизм.

— Простите, что вмешиваюсь, Мария Андреевна, но разрешите мне самолично прокомментировать ваш вопрос. С Ефремом Автандиловичем мы познакомились на пепелище местного полицейского участка, и таки да, по моему мнению, в этом городе, на настоящий момент, способен и желаю вам помочь только я. Но, в принципе, я не навязываюсь и, если вас гложет сомнение, уважаемая Мария Андреевна, я тут же откланяюсь. — я еще раз мотнул головой, демонстрируя, что не очень хотелось растрачивать свои таланты на поиски купеческого отпрыска.

Себе я, в данный момент, напоминал мелкого мошенника, «впаривающего» бабульке-пенсионерке медицинский прибор «от всех болезней», стоимостью, «со скидкой, только для вас, вы оплачиваете только доставку» в сто тысяч рублей. Наверное, Мария Андреевна таких людей так же встречала, и я ее обоснованные сомнения, относительно меня, полностью разделял.

— Машенька, я действительно не знаю, к кому еще обратится… — жалобно пролепетал купчина, мигом растерявший всю свою авантажность: — А Петр Степанович видится мне человеком ловким.

И в Австралии он был. — веско добавил Ефрем Автандилович, как будто выбросил козырного туза.

— Это имеет значение? — изогнула тонкую бровь строгая «Машенька», очевидно, знавшая экономическую географию бывшей всебританской каторги, несколько лучше, чем ее супруг.

— Очевидно, что мой австралийский опыт в этом вопросе особого значения не имеет. — я открыто улыбнулся даме: — Там людей мало, в основном кенгуру бегают, но вот опыт пребывания в Сиаме может пригодиться. Там, как и у вас, на улицах сплошной бардак, толпы народа, все куда-то бегут, орут и ничего не понятно.

Очевидно, что у Марии Андреевны на Сиаме закончились аргументы, она холодно мне улыбнулась и наконец пригласила в свой дом:

— Прошу проходить, господа. Проследуйте в столовую.