Держиморда

Глава 12

— Вот там, за печкой, туес лежит, там все стекляшки собраны, все до единой.

Я подошел к месту, куда указывал пальчик горничной.

За здоровенной печью- плитой стояла огромная и замызганная, сплетенная когда-то из бересты, корзина, на треть наполненная сажей, шлаком, золой, где среди этого безобразия хищно поблескивали осколки стекла.

— Господин консул, мне нужно изолированное и очень светлое помещение и чтобы нас не подслушивали, там я смогу дать вам все объяснения. Сможете обеспечить мне такте условия?

— Милая, от тебя мне надо ухватку. — пока Генрих думал, куда меня отвести, я повернулся к Акулине.

— Чаво?

— Варежку толстую, которой горячую посуду берут дай!

— А! Зараз! — мне протянули что-то толстое и закопченное. Пойдет.

В малом кабинете я выставил угольную корзину на широкий подоконник и пока главный немец громко и брезгливо фыркал, присев подальше от меня, на небольшом диванчике у входа, я, смело хватая осколки битого стекла за острые грани толстой варежкой, внимательно рассматривал их на просвет и несколько из них отложил на расстеленную рядом газету «Русский инвалид».

— Господин Котов! — устав своим фырканьем показывать свое неодобрение, воззвал консул: — Вы обещали меня проинформировать.

— Я готов, подходите ко мне поближе и не надо бояться, что замараетесь, это видно только возле окна.

— Во-первых, Генрих Гобольтович, вероятнее всего, кражу совершил кто-то из ваших сотрудников. — зашептал я в заросшее пегим волосом ухо немца.

— Что???

— Не надо так кричать. Где ваше нордическое спокойствие? Повторяю — следы взлома, вероятнее всего, имитация. И, с большой вероятностью я могу утверждать, что злоумышленник был не один, а ему кто-то помогал.

— То, что это неправда, я уверен абсолютно, господин Котов. — немец попытался взять себя в руки.

— Скажете, сколько альбомов с монетами у вас пропали? — я перескочил на другую тему.

— Тринадцать.

— И какова стоимость похищенного?

Генрих открыл рот, потом закрыл, после чего ответил, явно не то, что хотел сказать первоначально:

— Немного. Так, покупал по случаю. Вспомнил юношеское увлечение и решил пособирать старые монетки.

— Хорошо. Пойдем с другой стороны. Кто имеет право доступа в этот кабинет?

— Только я, остальные могут зайти только с моего разрешения и в моем присутствии.

— Что вы знаете о дактилоскопии?

— Э… Что-то слышал.

— Это наука, утверждающая, что папиллярные узоры на руках любого человека в мире больше никогда не повторяются. Вот на этом осколке остался след пальца, на который попала сажа из печи и частички человеческого пота среагировали на нее, оставив вот такой отпечаток. Тут, к сожалению, только фрагмент пальца, но, если мы соберем все необходимые ингредиенты, то сможем точно установить, кто из ваших сотрудников вытаскивал осколки стекла из рамы двери, чтобы засунуть внутрь руку и открыть защелку замка.

— Этого не может быть…

— Я предоставлю вам все необходимые доказательства, и вы сами убедитесь в моих словах.

— Хорошо! Что вам требуется, чтобы предоставить мне полные доказательства?

— Во-первых, чтобы никто не имел доступ к этим осколкам, даже вам нельзя их касаться, а то на них останутся уже ваши отпечатки. Во-вторых, мне нужен фотограф, который быстро сделает увеличенный снимок с поверхности стекла. Потом, мне потребуется графитный карандаш, ступка с пестиком, толстая беличья кисть, штемпельная краска или тушь и резиновый валик, таким пользуются фотографы. И главное — мне крайне необходима сильная лупа.

— Фотографа я вызову, вместе с камерой и валиком. Грифельный карандаш и пестик с ступкой, а также лупу я предоставлю. Штемпельной краски я не найду.

— Господин консул, вы разве не ставите печати на документах?

— Нет, никаких печатей.

— Может быть тушь имеется в вашем хозяйстве?

— Только чернила.

— Нет, чернила слишком жидкие. Ладно, мне надо прогуляться и поискать то, чего недостает. Я постараюсь обернуться быстро, господин Пранк. Берегите осколки, не позволяйте никому касаться их.

На улицу я выходил через черный ход, при этом, по своей профессиональной привычке, осмотрел все ниши и закутки, выходящие на лестницу, начиная от чердака и заканчивая подвалом. Мое внимание привлек новенький навесной замок на грязном угольном ящике, стоящей на площадке пятого этажа. Но выяснять, кому потребовалось запирать, все еще дешевый, уголь на замок, я не стал. Сверху скрипнула дверь и по лестнице зашелестели чьи-то осторожные шаги, надо полагать, мне «повесили хвост».

По вопросу приобретения штемпельной краски и беличьей кисточки я толкнулся в открытую, к моему крайнему удивлению, лавку букиниста, что была обнаружена мной в двух кварталах от немецкой шпионской явки.

На звук колокольчика, из-за высоких шкафов, плотно заставленных книгами, выглянул молодой мужчина в темной блузе, к которой, на груди слева была пришпилена медаль на георгиевской колодке, с надписью «За храбрость».

— Братец, там на подоконнике лежит газета для самокруток, можешь взять, а книги даже не проси. — мужчина равнодушно скользнул по мне взглядом и хотел было вернуться за шкаф.

— А почему вы решили, что мне газета нужна? — я оббил с галош налипший мартовский снег и шагнул в торговый зал.

— Так солдатиков больше ничего не интересует, а страницы из книг рвать мы не даем.

Мужчина подошёл поближе и я смог рассмотреть, что правый рукав был пуст и пришпилен английской булавкой к поле свободной блузы букиниста.

— Воевали?

— Да какой там… Только прибыли на позицию, через два часа осколок германского снаряда лишил вольноопределяющегося Муравьева руки и отправил его навсегда в тыл.

— Сочувствую. Позвольте представится — Котов, правовед. У меня к вам небольшое дельце. Хотелось бы прикупить немного штемпельной краски или туши. И беличью кисть, не слишком тонкую.

— Так вы не солдат?

— Уже нет.

— В любом случае, простите, но мы таким товаром не торгуем.

— А давайте с вами помыслим нестандартно. Я видел на вашей вывеске, кроме слова «букинист», еще написано о частной библиотеке. Этот верно?

— Да, верно. Но какое отношение…

— Насколько я знаю, книги в библиотеках помечают экслибрисом. Вы тоже так делаете?

— Да, но какое…

— Я вас прошу дать штемпельную подушку, которые вы используете для печати своего знака на несколько часов, под залог в десять рублей.

О том, что в лавке пару лет назад торговали всякой канцелярией и, возможно, где-то в кладовой, завалялась пара кисточек из меха белки, букинист вспомнил уже самостоятельно.

Перебрав кучу старых журналов в кладовой, мы нашли набор кисточек для рисования, пару из которых я признал условно годными для моих целей, за которые букинист содрал с меня пятьдесят копеек.

— Простите, как я могу к вам обращаться? — после получения кисточек и штемпельной подушки в жестяной коробке, уходить я не торопился.

— Извините, не представился. Платон Иннокентьевич Муравьёв, владелец лавки.

— Весьма рад знакомству. Если не секрет, Платон Иннокентьевич, мне кажется, что вы проживаете в смежных с лавкой помещениях. — я втянул носом воздух: — Неуловимо пахнет домашним уютом.

Букинист густо покраснел.

— Да, вы правы, господин Котов. Тут раньше располагался целый магазин, что купил еще мой дед. Но, в последнее время дела с книгами идут все хуже, а квартиры дешевле не становятся. Поэтому, хоть это и не принято, магазин мы ужали, и с супругой и детьми переселились в подсобные помещения. Получилось весьма удобно.

Звякнул колокольчик на входной двери, и букинист, извинившись, пошел посмотреть на посетителя, правда вернулся уже через несколько секунд.

— Уже продали что-то? — я был удивлен.

— Что? А, нет, ничего не продал. Какой-то странный посетитель. Хорошо одетый мужчина оглядел всю лавку, зыркнул на меня очень неприязненно… — Муравьев зябко передернул плечами: — и, ни слова не сказав, вышел. Очень неприятный тип.

Как я понял, мой «хвостик» меня потерял и в панике заметался, пытаясь обнаружить объект наблюдения.

— Так вот, о посетителях. А не сдадите ли вы мне, уважаемый Платон Иннокентьевич, свою кладовку для временного проживания, на пару месяцев?

— Я право, не знаю… Это так неожиданно… — букинист впал в ступор от моего, неожиданного предложения: — Я даже имени вашего не знаю…

— Mea culpa, уважаемый Платон Иннокентьевич! — блеснул я знанием десятка латинских фраз, оставшихся в голове после лекций по Римскому праву и, одновременно, признавая свою вину: — Котов Петр Степанович, правовед. Из бывших, сами понимаете. Соглашайтесь на мое предложение, от него вам будут исключительно одни только плюсы.

— Какие же? — осторожно поинтересовался бывший вольнопер.

— Ну так считайте сами. Посетителей, как я вижу, у вас немного. А я готов вам платить десять рублей в неделю. Человек я тихий и богобоязненный, целыми днями буду отсутствовать. Посторонних водить не буду. Не пью, марафет не употребляю. Курить не курю, так что книгам вашим ничего не угрожает. Кроме того, в наше неспокойное время, лишний вооруженный мужчина в доме — это большой плюс. Я понимаю, книжную лавку будут грабить в последнюю очередь, но, говорят, что революционные власти уже выпустили или выпустят всех сумасшедших из «желтых домов», считая их жертвами карательной царской психиатрии. Вы сами сказали, что приходил какой-то странный человек.

— Но у меня совершенно нет продуктов, чтобы вы у меня столовались! — не зная, как отбиться от назойливого кандидата в квартиранты, воскликнул букинист.

— Да мне этого и не надо, так, если кипятком поделитесь, при наличии, этого будет достаточно. Ну и удобства — помыться и так далее. Соглашайтесь!

— Двенадцать рублей в неделю! — как в воду с головой, выпалил хозяин лавки.

— Продано! — я вручил ему деньги и засобирался: — Пожалуйста, уберите из кладовой все лишнее, и что-то типа топчана найдите, хорошо? Если я буду поздно, то проходить через магазин?

— Нет, после шести вечера входить через двор. Там у нас отдельный вход, вы нашу дверь сразу узнаете. У меня там звонок электрический у двери. Я, в некотором роде, гальваникой увлекаюсь. — гордо признался Платон.

— Одобряю полностью ваше увлечение, считаю, что за электричеством будущее. — я пожал хозяину на прощание левую руку и пустился в обратный путь, в квартиру почетного консула Кристиании.

Очередной, подтянутый мужчина, открывший дверь в квартиру господина Пранка ожег меня, неожиданно злым, взглядом. Уверен, что этот тип неудачно следил за мной и уже был подвергнут взысканию со стороны строгого босса.

А дальше началась рутина. Когда-то, в первой моей юности, за отсутствием эксперта-криминалиста, мне пришлось пару раз, при выезде на место происшествия, пользоваться волшебным экспертным чемоданчиком, благо, что практические занятия по криминалистике в университете были незадолго перед тем. Но, сейчас все было в сто раз сложнее. Разве можно сравнить оснащение эксперта тогда и моей сегодняшней импровизацией. Тогда, в будущем, у меня были магнитные и немагнитные кисточки, светлые и темные дактопленки, куча баночек с порошками трех оттенков, магнитных и немагнитных. А сейчас? Даже ультрафиолетовой лампы нет.

Тщательно растолок в ступке грифель, извлеченный из карандаша, до состояния тончайшей пудры. Подышал на осколки стекла, чтобы теплая влага «оживила» подсохшие за двое суток пото — жировые следы пальцев злодея на стекле. Затем, стараясь не дышать, я посыпал подозрительные места тонким слоем, измельченного в пыль, графита, осторожно стряхнул лишние крупинки и мотнув головой, подозвал к себе, ожидающего в полной готовности, фотографа, явного русака с курносым носом. И так со всеми осколками, что показались мне перспективными. Я махал кисточкой, дул, фотограф щелкал своей огромной камерой, после чего фотопластинки уносились в превращенную в фотолабораторию, ванную комнату, у дверей которой стоял на страже самый доверенный сотрудник господина Пранка.

Я не знаю, как действовал фотокудесник, запершись в ванной комнате, но через час, в кабинет, где мы с Генрихом сидели в мрачном молчании, фотограф занес три фотокарточки с увеличенными снимками осколков стекла с, вполне различимыми, рисунками папиллярных узоров, явно принадлежащих мужчине. Или нескольким.

— Великолепная работа, маэстро! Если возникнет нужда, можно ли будет к вам обратится? — я радостно пожал руку фотографу.

Фотограф, очевидно не привыкший к похвале, расплылся в счастливой улыбке и, с поклоном, вручил мне свою визитку с адресом ателье, несмотря на мрачный взгляд господина почетного консула. Сдается мне, что не только фотопортреты на память делал для хозяина квартиры фотомастер, а кое что еще, не одобряемое Уголовным уложением Российской Империи.

К этому времени на столе у консула уже лежали шесть листов с, классическими для моего времени, наборами отпечатков пальцев и ладони, пяти сотрудников охраны и самого консула, которого я «откатал» с особым удовольствием, несмотря на его искреннее возмещение.

— Господин Пранк, всегда существует возможность, что это вы случайно коснулись стекла и уже забыли об этом, а мы будем пустышку тянуть. Нет, давайте делать все по правилам.

Кроме того, мне не удалось узнать имена сотрудников консульства. Консул в резкой форме запретил мне узнавать данные сотрудников, чтобы подписать дактокарты, пришлось довольствоваться подписями внизу листа.

— Поздравляю, господин консул.

— С чем? Вы нашли преступника?

— Не так быстро. Пока я убедился, что на стекле не ваши отпечатки, значит наши шансы установить лицо, вытаскивающее стекла из двери вашего кабинета очень увеличились.

— Я вам сразу говорил, что я не брался там руками.

— Извините, господин консул, но дактилоскопия, как и любой другой раздел науки, не может опираться на человеческую память, ей нужны более весомые доказательства.

Искомые мной совпадения обнаружились на третьей по счету дактокарте. Но, я досмотрел все отпечатки до конца, не надеясь на свой минимальный опыт, понимая, что от моего заключения зависит жизнь человека. Но, больше совпадений не обнаружилось.

— Господин консул, извольте убедиться сами! — Я протянул нетерпеливо вскочившему с дивана Генриха лупу и устало потер глаза: — Я обнаружил совпадения с этой дактокартой по большому, указательному и среднему пальцам.

Генрих несколько минут всматривался в бумаги, потом, с досадой, отбросил лупу.

— Какое дерьмо!

— Вы убедились?

— Да, вполне.

— Вам нужна моя помощь с проведением допроса?

— Нет, сделанного вами вполне достаточно. Можете считать, что все договоренности вы выполнили полностью.

— Хорошо, в таком случае прошу произвести со мной расчет и я хотел бы откланяться. Дел много еще, знаете ли!

— Да, конечно! — консул коротко звякнул в колокольчик и дал указание вошедшему в кабинет сотруднику принести мой гонорар.

— Господин консул, я надеюсь, что это будет не ваша национальное норвежское лакомство из тухлой селедки, зачем то закатанной в консервных банках? — я подозрительно пытался понять надписи на банках рыбных консервов.

— Что? — Генриха передернуло: — Тухлая селедка? Никогда не слышал о подобном.

Молчаливый охранник терпеливо ждал, пока я переберу содержимое вещевого мешка с десятком консервных банок, пока я не понял, что судя по надписям на этикетках, что это какая-то макрель. Затем консул старательно пересчитал и подвинул в мою сторону стопку купюр.

— Я с вашего позволения заберу кисточки и штемпельную подушечку, обещал вернуть хозяевам. — я аккуратно закрыл жестяную коробочку и сунул в карман.

— Я надеюсь…

— Ну что вы, полная конспирация. Всего вам хорошего.

— Прощайте, господин Котов. — улыбка консула была чересчур ласково.

Как я и подозревал, за мной пошли. Очевидно, что консул не желал, чтобы кто-то знал маленькие тайны консульства королевства Кристиания.

Я прошел по безлюдной набережной, нырнул в первый попавшийся переулок, по которому, на удалении от меня метров в пятьдесят бодро топал какой-то солдат, с шинели и серой папахи, с неизменным вещевым мешком на спине.

Мне удалось спрятаться за колонну, подпиравшую козырёк какой-то парадной до того как в переулок заскочила фигура в черном пальто и темном кепи.

— Шайзе! — человек в темном вскинул руку, на мгновение замер, совмещаю черную мушку и удаляющуюся вдали фигуру в сером, после чего выстрелил и бросился вперед, к упавшему ничком солдату. Когда убийца пробегал мимо меня, хрипло дыша и оскальзываясь на подтаявшем снеге, я узнал в нем одного из сотрудников консула. Я побежал за хрипящим дипломатом, стараясь бежать с ним в ногу держась в десятке шагов позади. Когда мы добежали, немец склонился над замершим на снегу человеком, сорвал с него вещевой мешок и недоуменно встряхнул его.

— Консервы ищешь? — спросил я вслух.

Немец бросил мешок, скосил на меня глаза через плечо…

Я выстрелил из револьвера, когда он начал поворачиваться, одновременно пытаясь уйти с линии моего прицела.

Немец лежал на спине, на теле убитого им солдата, суча ногами и пытаясь дотянуться рукой до своей раны в районе поясницы. Под его невнятное бормотание, я выдернул из-под брючного ремня «Парабеллум», затем сам ремень, с которого посыпались два кожаных чехольчика с запасными обоймами.

— Доктора, умоляю, доктора! — все не мог угомонится дипломатический работник.

— Хорошо. — я выстрелил в сердце своему несостоявшемуся убийце и пошел обратно, в сторону консульства. Оказалось, что у меня там неоконченное дело образовалось.