Деньги не пахнут 2

Глава 7

– Что за бред? Даже Баффетт говорит….

– Баффетт хоть раз говорил продавать на пике?

Повисла тишина. Джим замолчал.

На самом деле, самый известный совет Баффетта совсем другой.

"Инвестируй только в те компании, чьи акции готов держать всю жизнь".

Тишина снова растянулась, будто кто-то нарочно выдернул из разговора звук.

Главное в инвестициях – это стратегия выхода. Но просчитать ее чертовски трудно. Поэтому Баффетт предложил простое решение: выбирать компании, которые не требуют стратегии выхода. Такие, что растут год за годом, укрепляют позиции и платят дивиденды при любой погоде. Инвестируешь в подобные – и можно не ломать голову, когда продавать.

– Это идеализм. В реальности даже Баффетт иногда продает.

– Верно. Но когда он это делает?

Джим снова замолк. Кажется, в памяти не всплыла ни одна подсказка. Вот так и бывает: люди ищут советы, а когда получают – запоминают только то, что нравится. Остальное уходит в пустоту.

– Посмотри в поиске, там все есть.

Пальцы быстро забегали по экрану, и через секунду перед Джимом оказался список:

Три случая, когда Баффетт продает:

Первое – появляется более выгодная возможность. Второе – рынок или сама компания меняются так, что это вредит ценности. Третье – акция занимает слишком большую долю портфеля.

– Ни слова о том, чтобы продавать на пике.

– Но… разве не в этом смысл – купить дешево и продать дорого?

– Не совсем. Баффетт не смотрит на ценовые качели. Он инвестор ценности.

Инвестор ценности – это тот, кто вкладывается в сущностную ценность бизнеса. Эта ценность складывается из активов, финансового здоровья, потоков денег и потенциала роста. Если коротко – это настоящая, реальная стоимость компании.

Такие инвесторы ждут, когда рынок ошибается. Берут акции, которые стоят меньше своей истинной цены, и ждут, пока рынок "проснется".

Купить недооцененное и ждать роста – звучит знакомо? Вот только суть стратегии в другом.

Баффетт говорит:

Сначала реши, сколько готов заплатить. Если цена ниже – бери. Если выше – продавай. Вся философия крутится вокруг одной вещи – расчет истинной стоимости.

Но мало кто из частных инвесторов этим занимается. Новички приходят на биржу с одним желанием – сорвать быстрые деньги. Вместо анализа отчетов и моделей они пялятся на графики, как на кардиограмму, выискивая горки и впадины.

"Акция стоила дорого, а теперь упала? Значит, недооценена. Куплю. Потом продам на подъеме".

Вот только такие ходы редко срабатывают. Потому что никто не знает, где та самая вершина. Поэтому и мечутся люди, высматривая "пик".

Баффетт, уставший от этих иллюзий, сказал однажды:

"Наша игра – не в угадывании дна, а в оценке".

Дно поймать почти нереально. Но ценность можно рассчитать.

Этот совет важен, потому что он заменяет туманную идею "пика" на четкий ориентир:

Продавай, когда цена выше истинной стоимости. Если акция стала переоцененной – пузырь все равно лопнет. Вопрос лишь во времени. Но люди снова и снова не понимают.

– Так что, покупать или продавать?

Вот единственное, что им нужно услышать.

– Моя стратегия близка к подходу Баффета, – голос звучал ровно, без тени сомнения. – Считаю внутреннюю стоимость на основе трендов в отрасли и востребованности продукта. Как только цена акций достигает этого уровня – пора выходить.

– Но ведь потом цена еще растет, разве нет? – Джерард прищурился, словно пытаясь загнать в угол. Его улыбка казалась натянутой, но глаза блестели азартом.

– Тогда это уже переоценка. Никакого отношения к реальной ценности – чистый пузырь. А пузыри, как известно, лопаются.

– Вот именно! – Джерард чуть подался вперед. – Разве нельзя быть настолько искусным, чтобы успеть прокатиться на этом пузыре?

– Это уже другая игра. Моментум-трейдинг.

Моментум-трейдинг – стратегия, построенная на инерции и скорости движения цены. Суть проста: ловить резкие взлеты и падения, чтобы ухватить прибыль.

– Ты предлагаешь совместить два противоположных подхода, – прозвучало в ответ. – Зарабатывать и как инвестор, и как спекулянт.

Повисла тишина. Только приглушенный стук часов на стене напоминал о времени. Джерард дернул уголком губ, словно выиграл спор:

– Хорошо, моментум-трейдинг! Это же купить подешевле, продать подороже, да?

В голосе зазвучала победная нотка, будто капкан захлопнулся.

– Раньше ты говорил, что профессионалы так не делают. А может, ты просто не умеешь?

Вздох сорвался, как короткий порыв ветра, глухо ударившийся в стекло. Бессмыслица, чистой воды. Можно было бы проигнорировать, но на себе ощущался взгляд Джерарда и Джуди.

– Даже моментум-трейдеры не ориентируются только на цену. Главное – устойчивость импульса.

Импульс – это скорость, ускорение, энергия движения. Для анализа нужны объем торгов, волатильность, уровни поддержки и сопротивления.

– Они не покупают на дне, – прозвучало отчетливо. – Их девиз: "Купи дорого – продай еще дороже".

Импульс часто сравнивают с поездом. Сначала он медленно трогается, затем набирает максимальную скорость и только потом замедляется. Никто не садится в поезд, пока тот стоит – ведь неизвестно, тронется ли он вообще. Так и на рынке – дно не для них.

Выходят они тоже не на пике. Главное – успеть спрыгнуть, как только поезд начинает тормозить. Иногда это совпадает с максимумом цены, иногда нет.

– Но в итоге они продают почти на вершине, верно?

– Если повезет.

Иногда и у моментум-трейдеров, и у инвесторов случается удача – купить на минимуме и продать на максимуме. Но это не расчет, а случайность. Дно и пик – показатели, которые видны только задним числом. Любой, кто уверяет в обратном, либо лжет, либо продает сказки. Настоящие профессионалы думают не о везении, а о стабильной прибыли. Хотя… всегда есть исключения.

– Только дилетанты гоняются за вершинами и низинами. Это не инвестиции, а азартная игра, – слова прозвучали холодно, как сталь, и в комнате на миг стало тише.

Шон умолк. Воздух сгустился, и пауза показалась тяжелой, как зимнее небо перед снегопадом. Нарушила молчание женская интонация – мягкая, но с силой внутри.

– А все же… может, стоило бы воспользоваться пузырем? – Джуди, мать Рейчел, слегка наклонила голову, взгляд ее оставался спокойным, но цепким. – Он ведь не просил предсказывать вершину. Просто, раз уж выбрана акция, почему бы не выжать максимум?

Так думают многие. Для большинства мысль о том, чтобы упустить легкую выгоду, невыносима. "Сказать: пузырь, пора продавать – и никто не слушает".

– Читать импульс – не мой навык. Учиться этому сейчас значит тратить кучу времени впустую, – прозвучало сдержанно, но твердо.

– Значит, просто сдаешься? Не слишком амбициозно, – усмехнулась Джуди, и в ее голосе скользнула тень иронии.

Улыбка Джуди вышла странной, будто в глазах её промелькнула мысль: "Слишком осторожничает".

– Баффет как-то сказал: "Будь осторожен, когда другие жадничают, и жадничай, когда остальные боятся".

– Так что, теперь осторожничаешь?

– Нет, жадничаю.

– Что?

– Погоня за пузырём – это вовсе не жадность, а страх.

Жажда ухватить даже мыльную пленку на гребне пены, страх упустить вершину – это не алчность, а тревога.

– Самая коварная эмоция в инвестициях – мысль что другие заработают больше, страх упустить момент. Паника перед тем, что возможность проскользнет мимо. Подумай: охота за пузырём – это правда жадность?

Джуди оперлась подбородком на ладонь, прищурилась, словно пробуя слова на вкус, и наконец произнесла:

– Но если действовать, несмотря на страх… разве это не жадность?

– Уверена?

– Ну… нет. Но, наверное, всё зависит от ценностей….

В мире инвестиций страх и жадность ходят рука об руку. На первый взгляд – вечная дилемма: что было раньше? Различить их – значит одержать победу. Большинство терпит крах лишь потому, что не может. Стоило подкинуть ей крючок.

– Есть способ отличить страх от жадности.

– Какой?

– Страх – размытый, а жадность – конкретна.

Когда ожидание тянется бесконечно, а на кону туманная сумма и сроки – это страх.

– По-настоящему жадный охотится за максимумом прибыли. Такой сначала просчитает предел пузыря. Скажем, акция может удвоиться и принести десять миллионов. Тогда он сравнит рынок, и, если найдёт шанс на пятнадцать миллионов – уйдёт без колебаний. Вот почему они выходят вовремя и переводят деньги туда, где жирнее кусок.

– …!

Именно поэтому инвесторы, ищущие ценность, редко гонятся за пузырями. Не потому, что любят тихую гавань. А потому, что выслеживают добычу надёжнее и прибыльнее. Такова и первая заповедь Баффета: продавай, когда видишь лучшее место для денег.

– "Будь жаден, когда остальные боятся" – значит не поддаваться иллюзиям, а гнаться за реальной выгодой. Чтобы так действовать, нужно уметь взвешивать пузыри, сравнивать, вычислять. Это ремесло требует мастерства, и большинству оно недоступно.

Взгляд скользнул к Джерарду – пора вернуться к его вопросу.

– Поэтому управление должно быть в моих руках. Даже если скажу, какие акции выбрать, велика вероятность, что страх и жадность собьют с курса, и всё закончится убытками. Держать кошелёк должен тот, кто уверен в стратегии.

Уголки его губ дрогнули, взгляд стал острее:

– Уверен, говоришь? А доказательства? Насколько знаю, алгоритм проходил проверку всего дважды. Разве можно быть уверенным в его исправности?

– Верно. Испытываем его до сих пор.

– И всё же ты вложил не только всё своё состояние, но и чужие деньги? Считай, рискнул во время пробы. Не понимаю…

Остро подмечено.

– Зачем такая игра на грани ради "надёжной" схемы?

Попал в самое яблочко. Логика не оправдает этот шаг. Привлекать инвесторов сейчас смысла нет. Есть лишь одна причина: нужны деньги для русской рулетки времени. Решение не инвестора, а того, кто слышит тиканье.

– Выглядит так, будто поставил на удачу, надеясь сорвать куш….

Если разговор уйдёт в логику – проигрыш неизбежен. С точки зрения инвестиций это нерационально. Остаётся одно: ударить по эмоциям. Нужно задеть Джерарда, заставить поверить. Ничего сложного. Стоит лишь нажать на нужную струну.

– Думаешь, похоже на азартную игру?

– А разве нет?

– Наполовину верно, наполовину – нет.

Взгляд встретил его глаза, в нём промелькнул вызов.

– Хочу настоящей охоты, – слова прозвучали как выстрел в тишине.

У Джерарда дрогнули ресницы. Охота… Это слово задело что-то глубоко внутри. Для его семьи охота была не просто забавой – испытанием, обрядом, в котором проверяли силу духа и ответственность перед родом.

– Забавно слышать разговоры о настоящей охоте от того, кто сам ни разу ружья в руках не держал, – холодно заметил Джерард.

– Это касается и тебя, Джерард, – прозвучал ответ, спокойный, но с лёгкой сталью в голосе.

Он удивлённо поднял брови, словно не верил, что ослышался. Лёгкая усмешка скользнула по губам собеседника, горькая, как недоваренный кофе.

– Неизбежность, понимаешь? Мир стал другим. Дикая природа загнана в резервации, охота превратилась в аттракцион. Зоны, где выпускают зверя только для того, чтобы поиграть с ним в смертельные догонялки…

– И это не охота?

– Это всё равно что прийти с ружьём в зоопарк.

– Шон! Да ты…, – Рейчел ахнула, вцепившись пальцами в салфетку. Слова резанули воздух, как нож. Она знала, что значит охота для семьи Джерарда, и потому мгновенно почувствовала, как стол окутал холод.

Все взгляды обратились к Джерарду. Его лицо застыло, но на губах сохранилась тонкая, натянутая улыбка. Терпение этого человека поражало.

– Хочу настоящей охоты, – повторил он уже тише, но в словах звенел металл. – Охоты, где на кону всё. Где победа приносит трофей, а поражение стоит жизни. Сегодня только одно место осталось для такой схватки.

– Биржа? – прозвучал насмешливый вопрос.

– Именно.

Эффект был слабее, чем ожидалось. Пришлось ударить сильнее.

– Тем, кому нужно просто мясо, дорога в супермаркет. Тем, кто хочет поиграть в охоту, – в заказные заповедники. Но настоящие охотники ставят всё на карту. Я хочу доказать это. Миллион долларов – моя ставка.

Настоящий охотник – это я.

А ты? Ты ребёнок с игрушечным ружьём.

Бросил Джерарду слова, как наживку. Хотелось увидеть, клюнет ли он или так и останется среди покупателей "супермаркетного мяса", которых сам так презирал. Но он только смотрел, сдержанно улыбаясь.

"Держит лицо, сцуко?"

Дальше давить нельзя. Это уже не охота, а свалка, где победителей не бывает.

"Ну что ж… пусть будет так".

Даже без дополнительных вложений цель оставалась прежней – проверить его на честность. Глоток разочарования успел обжечь горло, когда Джерард наконец заговорил. Голос медленный, словно взвешивал каждое слово.

– Это не схватка.

На губах появилась едва заметная ухмылка.

– Настоящий охотник следит за каждым патроном. Каждая пуля – это жизнь и смерть. Когда дорогой боеприпас летит впустую, груз на плечах становится тяжелее. В этом и смысл риска, не так ли?

Щёлчок в голове – словно спусковой крючок. Этот человек видел ситуацию насквозь.

– Хочешь сказать, что я должен разделить убытки?

Удар был точный. Фондовый управляющий получает процент с прибыли, но в случае провала уходит с чистыми руками. Джерард заметил противоречие.

– Если игра по-настоящему честная, почувствуй вес пули. Готов взять на себя хотя бы половину потерь?

Условие прозвучало чётко, как выстрел. Пятьдесят на пятьдесят. Примешь – получишь деньги. Откажешься – навеки останешься враньём в его глазах.

– Что ж… Верно подмечено. Этап проверки – время, когда нужно распределять риск. Запишем правило: половина убытков – моя.

Джерард кивнул.

– Тогда вложу пять миллионов.

Играл тонко. У него был план, это чувствовалось. Но и это значения не имело. Пока не поймают – победа за мной.

"Пять миллионов вместо одного? Даже лучше, чем рассчитывал".

Радость едва не прорвалась наружу, но в этот момент в разговор мягко вплёлся женский голос.

– И этого хватит на все патроны?

Джуди, до сих пор молчавшая, посмотрела с лёгкой улыбкой, будто советуясь сама с собой.

– Вложусь тоже. Десять миллионов.

Посреди всей этой кипящей драмы напряжение сгущалось вокруг одной фигуры. Это была Рейчел.

"Слишком опасно…" – мысли клубились, словно туман над холодной рекой.

В груди что-то сжалось от дерзости поступков Сергея Платонова, но в глубине души теплело чувство жалости – слишком ясны были причины его отчаянного шага.

Он пообещал Дэвиду выплатить четыре миллиона долларов к апрелю. Тем временем деньги для проекта с пугающим названием "Русская рулетка" должны были появиться как можно скорее – сумма чудовищная: шестьдесят миллионов.

И как назло, Дэвиду врачи отвели максимум два года жизни. Обычные методы тут не годились. Оттого и пошёл он на этот безумный риск.

Рейчел прикусила губу, чувствуя на языке вкус металла. Если бы речь шла только о деньгах…. Можно было бы помочь. Средства позволяли, такая трата не стала бы обузой. Но Сергей отказался. Маленькое пожертвование – другое дело, а вот крупные вложения его не интересовали. О причине догадаться нетрудно.

– Единственное, что важно, – решить проблему. Какими средствами – добрыми или грязными – значения не имеет, если цель будет достигнута.

Он хотел справиться собственными силами. Вырваться из той клетки, где прежде сломался, – только своими руками. Любая милость казалась ему пустой подачкой.

- Ну что, готов? – голос матери прозвучал мягко, но в этой мягкости прятались стальные иглы.

Улыбка на её лице напоминала ту, что нередко носил Джерард.

– Пятнадцать миллионов. Потянешь?

Сумма, от которой у большинства людей пошли бы круги перед глазами. Пятнадцать миллионов долларов. Она явно испытывала его на прочность, наблюдая за реакцией, словно хищник за жертвой.

– Нужно немного времени, – выдохнул Сергей.

– Немного? – в её голосе скользнула насмешка.

– Условия изменились. Хочу проверить детали, прежде чем ответить.

На лице промелькнуло удивление, но он остался спокоен, попросил отсрочку. Хоть не бросается на крючок слепо – уже хорошо. Рейчел облегчённо перевела дух. Казалось, он не собирается играть безумно.

– Пять минут.

– Две хватит.

Она попыталась прижать его временем, но Сергей принял вызов и ушёл в тяжёлые раздумья.

"Не соглашайся…" – сердце Рейчел стучало в висках.

Даже если его алгоритм позволял безошибочно находить перспективные акции, управление таким капиталом – риск огромный. Акции падают не только по вине компании: инфляция, ставки, валютные колебания, отчёты по безработице…. Каждый раз, когда мир вздрагивает от макроэкономических новостей, даже надёжные бумаги летят вниз.

И мать, и Джерард, без сомнений, ждали этой бури. Чем больше активов – тем глубже пропасть. Десятипроцентное падение – минус полтора миллиона. Половина убытков – его ответственность: семьсот пятьдесят тысяч, больше миллиарда рублей. Вот где притаилась западня Джерарда: втянуть Сергея в долги.

"Если вмешаться – только хуже будет…" Рейчел понимала: её слова лишь ускорят катастрофу. Оставалось наблюдать.

Но тревогу чувствовала не она одна. В углу, словно стервятники, затаились другие новички.

"Наконец-то его догнала реальность".

"Знал, что этим кончится".

Для них Сергей был костью в горле. Все начинали одинаково, но только он взлетел ввысь, будто с чит-кодом. Да, говорили о таланте, но этот стремительный взлёт вызывал зависть и злость. Они ждали. Долго ждали, чтобы этот самоуверенный гений лишился крыльев и рухнул. Чтобы его упорная погоня за успехом обернулась падением. Чтобы чем выше взлетел – тем больнее было падать. И вот миг, которого так жаждали, настал.

Джим из технического отдела едва сдерживал довольную усмешку.

"Вот что бывает, когда слишком много треплешь языком".

Ситуация была ироничной до боли: Сергей Платонов сам загнал себя в угол. Он ведь сам дразнил остальных, уверяя, что это "настоящая проверка мастерства". Вряд ли он ожидал, что бумеранг вернётся так быстро. Наверное, холодный липкий страх уже сжимал горло. Именно поэтому ему и понадобилось время. Он судорожно искал выход, строил хлипкие мостики из мыслей. Но всё было тщетно. Красноречие, которым он так гордился, не могло его спасти. Не здесь. Не перед настоящими аристократами делового мира.

"Ну-ка, посмотрим, как ты теперь выкрутишься".

Джим почти предвкушал, какие жалкие оправдания посыплются из уст Сергея.

Какие судорожные попытки спасти лицо. Но прежде чем эта мысль успела толком оформиться, Платонов открыл рот:

– При таких условиях нужна половина прибыли.

Эти слова прозвучали как выстрел в тишине. Джим замер, растерянно моргая. Оправдания? Нет. Это было требование. Сейчас Сергей требовал пятьдесят процентов прибыли.

– Текущая ставка комиссии в двадцать процентов рассчитана исходя из отсутствия компенсации убытков. Если беру на себя половину рисков, условия должны быть справедливыми.

"Сумасшедший!" – выругался Джим про себя, чувствуя, как по спине пробегает холодок.

Но логика в словах Сергея была. Больше риск – больше доля. Всё просто. Да, логично. Но…. Он действительно всё это просчитал прямо сейчас? Вместо того чтобы паниковать, Сергей Платонов занимался ментальной арифметикой.

Сделка на пятнадцать миллионов долларов.Один неверный шаг – и долговая петля затянется до хруста костей. А он… ведёт себя так, словно обсуждает цену яблок на рынке.

Джим был потрясён. И не он один. Остальные новички тоже сидели, ошарашенные до потери дара речи. Но Платонов продолжал, не обращая внимания на напряжение, звенящее в воздухе:

– Нужно также согласовать сроки вывода средств. Самая опасная переменная – это ликвидность. Если точка выхода через месяц, а кто-то заберёт деньги раньше, будут серьёзные потери. Предлагаю установить расчётный цикл в три месяца.

В воображении многих послышался сухой щелчок калькуляторов. Что творится в его голове? Все смотрели на Сергея, как на загадку. Только Джерард оставался спокойным, словно лед.

– Три месяца без изъятий, даже при убытках? – уточнил он.

– Не совсем так. Заявки принимаются в назначенные даты, но выплаты раз в три месяца.

– Три месяца, говоришь… Но как покроешь убытки? У тебя всего миллион долларов капитала, верно?

Джерард атаковал без колебаний, точно рассчитывая каждый аргумент. И Сергей отвечал тем же, словно два хищника сцепились в молчаливом танце.

– Через три месяца ситуация изменится.

– Сейчас у тебя нет средств для выплат, а ты раздаёшь обещания. Это само по себе риск, который должен учитываться в условиях.

Джерард продолжал давить, раскладывая позицию Платонова на куски. Хладнокровная логика делала их обоих похожими на стальные машины.

– Это неприемлемо. Мой метод основан на алгоритме с вероятностью успеха в восемьдесят процентов. Риск убытков ниже среднего, а значит, и опасность невыплат тоже меньше. Исходя из этого….

– Восемьдесят процентов? Это только твои слова. Две тестовые операции – не доказательство. Данных недостаточно".

Спор становился всё ожесточённее. Ни одна сторона не собиралась уступать. Компромисс казался миражом. И вдруг в разговор вмешался третий голос:

– Я заплачу.

В помещении раздался лёгкий гул. Говорил Гонсалес, один из знакомых Сергея.

– Если Шон не выполнит обещание, я покрою убытки.

"Кто этот чёрт?" – пронеслось в головах у присутствующих.

Большинство новичков впервые слышало его имя. А он между тем уверенно пообещал закрыть гигантскую дыру в бюджете. Звучало как дерзкий блеф. Платонов тоже удивился, хотя знал, кто такой Гонсалес. Но зачем тот заходит так далеко?

Как будто отвечая на немой вопрос, Гонсалес продолжил:

– Это не подарок, а займ. Считай, кредит. Срок – до десяти лет, сумма – до ста миллионов долларов. Без процентов. Но взамен я не беру комиссию с вложений.

Проще говоря, это был беспроцентный кредит на десять лет. И лимит в сто миллионов – около ста тридцати миллиардов рублей.

"Бред…" – мелькнуло у многих.

Что вообще происходит?

Некоторые новобранцы беспокойно оглядывались, словно подозревали, что оказались жертвами чьей-то изощрённой шутки. Но взгляд их вдруг наткнулся на стены особняка, сиявшие под светом хрустальных люстр, где висели подлинные полотна Ван Гога. Даже резьба на рамах, покрытая тёплым золотым отблеском, говорила сама за себя – здесь не было и тени подделки.

Этого оказалось достаточно, чтобы осознать – происходящее не игра. Никаких скрытых камер, никаких дешёвых трюков. Чистая, неприкрашенная реальность.

Что могло заставить владельца таких сокровищ устраивать фарс для каких-то обычных новобранцев? Ответ был очевиден: никакая это не розыгрыш. Здесь пахло старинным маслом с картин, дорогим деревом и мягким ароматом вина, а под ногами едва слышно поскрипывал полированный паркет.

Этот дом принадлежал избранным – тем, кто входил в крошечный процент самых богатых. Здесь за ужином легко обсуждали суммы, от которых у простых людей кружилась бы голова. Такие деньги для этих людей – как медные монеты для ребёнка на карусели. Сегодня захотелось – потратил, завтра – забыл.

Новички, ещё недавно уверенные в твёрдости почвы под ногами, теперь чувствовали, как она уходит из-под них. В воздухе повисла тягучая тишина, нарушаемая лишь далёким звоном бокалов из соседнего зала.

Голос Джерарда прозвучал мягко, но в нём сквозила сталь:

– Позвольте спросить, зачем всё это?

Не прозвучало ничего о деньгах – ни сомнений, ни любопытства к заоблачным цифрам. Даже вопрос о ста миллионах, что витают в воздухе, остался невысказанным. Он словно принял как аксиому: если Гонсалес сказал, что деньги есть – значит, есть. Джерарда интересовал не факт, а мотив.

Гонсалес пожал плечами с ленивой грацией хищника, которому наскучила тишина:

– Деньги всё равно вернутся. Сегодня или через десять лет – разве есть разница? Зато такие моменты случаются нечасто. Упустить их из-за пустяков… было бы скучно.

Слова прозвучали легко, но от них веяло холодом бездны, где деньги – лишь тень на воде. Решение родилось из чистого любопытства, как странный каприз, стоящий дороже жизни для любого из новобранцев. Один сюрреалистический миг сменялся другим. Гонсалес извлёк из внутреннего кармана чековую книжку, хрустящую свежей бумагой:

– Кстати, запишите мой вклад пять миллионов. У кого-нибудь ручка найдётся?

Платонов без лишних слов подал блестящую перьевую ручку. Чернила легли на бумагу, словно змея, выгнувшись в цифрах:

"5,000,000.

Чек перекочевал к плтонову. Но на этом всё не закончилось. Гонсалес вывел ещё одну цифру – чудовищную, почти нереальную:

"100,000,000".

Цифры сияли, как приговор, и чек скользнул к Джерарду.

– Если вдруг станет тревожно, держите у себя. Считайте страховкой.

В комнате звякнула тишина, будто кто-то уронил на пол хрустальную ноту. Кто-то шумно сглотнул, звук ударил по нервам сильнее, чем выстрел. Воздух стал вязким, как мёд, и пах дорогим табаком, терпким и сладковатым. Что будет, если Джерард протянет руку? Жадность обнажит зубы, покажет, что для него сто миллионов важнее гордости. А если откажется? Тогда рухнет образ холодного стратега, того, кто пару часов назад вымерял платёжеспособность Платонова с точностью хирурга.

И он выбрал третий путь. Губы тронула тень улыбки:

– Как и ожидалось, в вашей сфере живут смельчаки. Не нужна страховка. Достаточно слова.

Ответ повис, как лёгкая дымка, не позволяя понять, победил ли кто-то в этой дуэли. И прежде чем напряжение прорвало воздух, вмешалась Джуди – мать Джерарда, чьё слово было весомее многих чеков. Тихо, почти незаметно, она закрыла этот спор.

Вскоре появился дворецкий, неся на подносе кожаный футляр с чековой книжкой Джуди. Джерард достал свою. Чернила вновь заскользили по бумаге:

"10,000,000".

"5,000,000".

Цифры выстроились в мёртвый строй. Чеки лёгли в ладони Платонова, словно холодные плитки золота. Двадцать миллионов – ничтожный звук для их ушей, но для чужих – оглушительный гром.

Двадцать миллионов долларов. И всё ради пустой игры, ради прихоти, ради проверки. Ни Джерард, ни Джуди не гнались за выгодой. Они испытывали Платонова, словно редкую породу зверя. А тот играл ради забавы. И всё это – ради капризов, на которые обычный человек не решился бы даже во сне.

– Сумасшествие…, – выдохнул кто-то из новичков, пряча дрожь.

– Бред…, – шепнул другой, чувствуя, как сердце давит на рёбра.

Это напоминало партию в покер, где ставки – не деньги, а амбиции, и играют только те, кому мир принадлежит.

Гулкая тишина разорвалась внутренними голосами:

"Скорей бы…"

"До завтра…"

Каждое слово было пропитано нетерпением. Эту новость невозможно удержать. Она сорвётся с губ – и тогда весь отдел взорвётся от слухов. Впервые за долгое время все ждали работы как праздника.

***

На следующий день

Огромное здание Goldman словно зажило собственной жизнью – от залов до лифтов слышался гул голосов, перемежаемый звонким звяканьем кофейных чашек и шорохом бумаг. Казалось, воздух дрожал от шёпота, обсуждений и удивлённых восклицаний.

– Слышал? Что за история…

– Про новенького, что ли? Опять влип?

В центре этих разговоров – Сергей Платонов.

События, что развернулись за праздничные дни, будто огонь по сухой траве, разнеслись по всему офису. Те, кто видел всё своими глазами, добавляли жару в этот костёр слухов.

– Двадцать миллионов?! И он согласился покрыть половину? Как он собирается это тянуть?

– Говорят, Гонсалес пообещал закрыть долг.

– Кто вообще этот Гонсалес такой?

Слухи катились по коридорам, обрастая новыми деталями, как снежный ком грязью.

– Они что, с самого начала так дружны были?

– Да вроде нет… Не замечал, чтобы вместе тусовались.

– Но всё равно! Он же за него платит. Гонсалес ведь и раньше участвовал в тех общих ставках, да? Помогал кому-то….

– А что он сам с этого имеет?

– Кто его знает. Но это тот самый Гонсалес, который купил недвижимость за десять миллионов, только чтобы насолить одному MD….

– Ах да! Тот самый случай…. Чокнутый.

Оказалось, имя Гонсалеса давно связано с громкими выходками. Но то, что он вдруг стал спонсором Платонова – обсуждали все. Кипели догадки, будто под крышкой чайника, вот-вот готового сорваться от пара. Уж не скрывается ли за этим какой-то хитрый расчёт? А тем временем интерес к Рейчел разгорался с новой силой.

– Говорили, MD чуть ли не наизнанку вывернулся, чтобы ей угодить….

– MD ей кланялся? Ну это явно не простушка. И у неё дома три полотна Ван Гога?

– И не копии, а настоящие, известные работы! Такое одними деньгами не купишь….

Шептались, что Рейчел из семьи, где власть и деньги текут рекой. И тогда все вспомнили, как Платонов держался в её присутствии. С какой дерзостью, словно ему море по колено.

– Представь, он сказал брату Рейчел: "Охота в заповеднике – это как стрелять по зверям в клетке".

– Врёшь! Не мог он так ляпнуть.

– Проверили. Слово в слово.

– Жесть… У Джерарда бы ружьё оказалось – и привет.

– Ну зачем так выпендриваться?

– Видать, уверен в себе.

– В чём? В своём алгоритме?

Этот самый алгоритм – вот его гордость. Ошибается лишь в двух случаях из десяти, а значит, точность – восемьдесят процентов.

– Только надолго ли его хватит? Если вдруг даст сбой?..

– Работает же! Мы видели!

– Но он сам говорил – тестовая фаза. Никаких гарантий, что это вершина совершенства…

А ведь правда – весь Goldman видел чудо своими глазами, на презентации. Всё выглядело так убедительно, что даже скептики замолчали. С тех пор вера в алгоритм стала чем-то вроде догмы. Но теперь в эту веру закрались трещины.

– Любая система может дать сбой.

– Особенно в реальных условиях. Если вмешается непредвиденный фактор…

– Ставка двадцать миллионов. Ошибка – и минус два-три миллиона сразу.

Готов ли алгоритм выдержать натиск реальности? Сомнения множились, как тёмные тучи перед грозой. Слишком многое поставлено на карту, чтобы верить на слово. Двадцать миллионов. Даже железная уверенность споткнётся о такую цифру.

– Ну… точность есть. Мы сами видели.

– А вложил бы свои деньги?

– Ну… эм…

Вокруг Платонова ветер перемен ощутился особенно остро. Как будто под ногами дрогнула почва. Доверие растворялось в воздухе, как дым. На Уолл-стрит главное – ликвидность. Поток меняется – надо плыть в новом направлении. Иначе утонешь, даже если корабль ещё не пошёл ко дну. Это закон, вечный и безжалостный. Но любая буря несёт с собой не только угрозу, но и шанс. Поток, меняющий русло, открывает новые тропы. Платонов задумался, опершись на руку, глядя куда-то в сторону, где шум офиса тонул в приглушённом рокоте кондиционеров и тихом перестуке клавиш. Затем поднялся и неторопливо пошёл прочь. В воздухе будто повисла металлическая нотка грядущих перемен.

И внезапно стало ясно: перед ним не тупик, а развилка. Шанс, способный умножить всё в разы.

И зачем приберегать такое сокровище?