Деньги не пахнут 2

Глава 13

Ситуация казалась тупиком, из которого не вырваться. Давление сжимало, словно стальные тиски на висках. Любое движение грозило обернуться провалом. Тишина. Лишь в динамике телефона глухо потрескивал сигнал линии.

Слова Рэймонда упали как свинец: коротко, безжалостно. Джерарду не нашлось, что возразить. Воздух в комнате, сухой и пахнущий перегретой пластмассой техники, будто стал тяжелее. Каждый вдох давался с усилием. Это было полное поражение – холодное, беспощадное.

– Как думаешь, что стало решающей причиной, из-за которой оказался в этом положении? – голос отца звучал ровно, без тени сочувствия, словно хирург, ставящий диагноз.

Ответ вспыхнул в сознании, как лампа под потолком.

– Отсрочка выплат на три месяца.

– Это было его условие.

– Да.

– И согласился на него без особых возражений.

Когда Сергей Платонов заговорил о рисках ликвидности, опасениях, что резкий отток капитала обрушит фонд, это показалось логичным. Такой пункт казался лишь защитной мерой. Тогда никто и не подумал, что в этой строчке притаилась смертельная ловушка. Слишком сильна была одержимость загнать Платонова в угол, вынудить его разделить потери, привязать к провалу…. В этом ослеплении и спрятался яд.

– Не кори себя. Для управления чужими деньгами такие пункты – не редкость, – в голосе Рэймонда мелькнуло что-то похожее на успокоение, но оно резало слух холодной сталью.

– Хочешь сказать, это не была ловушка?

– Пока нельзя утверждать, что всё просчитано заранее. Но и на случайность это не похоже.

– Ты прав…, – слова тонули в вязкой тишине.

– Как думаешь? Это совпадение или расчет?

Ответ не шел. Губы едва шевелились, но ни один звук не сорвался.

Отец продолжил, будто прочел сомнения:

– Если это было рассчитано, значит, он предвидел наш план еще до его начала и заранее подготовил ответный ход. Считаешь, он способен продумывать всё на несколько шагов вперед?

Невозможно. Если так, Платонов не только предугадал стремительный взлет "Генезиса". Он просчитал все – от доноса Джерарда до попытки Рэймонда выбить пулю из-под ног противника. Всё – еще с ужина в День благодарения? И не просто понял, а заложил ловушку, которая сработала сейчас? Это не ум, а почти литературная выдумка, заговор гениального кукловода, управляющего гигантской схемой. Таких людей не бывает.

Но память подсунула тот разговор в сейф-комнате. Тогда Платонов тоже выскользнул из хитроумной сети, словно нити паутины были для него детской забавой. Может….

– Возможно, это было просчитано.

– На чем основано твое мнение?

– Это…, – слова застряли. Чтобы объяснить, пришлось бы коснуться сейф-комнаты. А это означало рассказать и о том, кем на самом деле был Платонов – паразитом, висящим на Рейчел. Узнай об этом Рэймонд – и начнется война. Отец не простит. А значит, действовать придется самому. Проблема Сергея должна быть решена своими руками.

– Пока не могу дать точного ответа.

– Тогда готовь время и место. Скоро.

Голос отца прозвучал, как удар холодного молота. Линия оборвалась, оставив после себя сухое трескание в трубке. В комнате стало так тихо, что слышался собственный пульс.

– Неужели… не хочешь сказать….

Глухой голос Рэймонда раздался из динамика, и в нем слышался металл решения.

– Нужно встретиться с ним лично. Посмотреть в глаза и самому понять, кто он такой.

Это прозвучало как приговор. Отец решил встретиться с Сергеем Платоновым – человеком, чья тень уже легла на все их планы. В этой встрече скрывалась надежда на развязку. Опыт Рэймонда, отточенный годами, умел обнажать чужие слабости, будто хирургский скальпель, и строить противоядие. Лучшая стратегия – тишина и личная оценка.

Но вместе с пониманием, что это правильный шаг, в душе Джерарда поселился тягучий, липкий холод. Отец не относился к людям, которых можно было просто так увидеть. Даже важные фигуры ждали месяцами. А Платонов – всего лишь аналитик, пусть и с гениальной жилкой. И вот теперь именно ему предстояло оказаться напротив Рэймонда.

Совпадение? Или этот ход – тоже часть чужого замысла?

"Нет. Это решение принималось здесь, а не там", – Джерард стиснул зубы. Встреча – плод их с отцом плана. Видеть в этом хитросплетения заговора значило погружаться в паранойю. И все же факт оставался фактом: Платонов попадал в круг, куда в обычных обстоятельствах его бы не пустили.

"Или… он сам этого добивался?"

Безумная мысль, от которой хотелось отмахнуться, пронеслась, как порыв ледяного ветра. Предвидеть все шаги до этой точки? Ни один смертный на такое не способен. Ни один.

***

Неделя прошла после отправленного письма. Экран ноутбука показывал почтовый ящик – пустой, как вымершее поле. Ни ответа, ни даже намека на реакцию. Нехорошо. Очень нехорошо. Это сообщение было не просто уведомлением – почти ультиматумом, требованием обозначить позицию по выкупу. Казалось, решение должно было прийти за три-четыре дня. Но тишина затянулась, как тяжелый туман.

Джерард осторожен, да. Осторожен до болезненности. И все же… слишком долго. Слишком вязко. Внутри шевельнулось то чувство, которое редко обманывает – тревожный сигнал, словно тонкая игла в позвоночнике. Интуиция – невидимый барометр беды. Профессионалы знают: ей нельзя пренебрегать. Не значит, что нужно полагаться только на нее. Но когда она кричит – проверяй каждый угол.

"Не пора ли пересмотреть управление рисками?"

Вот где проходит граница между любителем и игроком высокого уровня: умение просчитывать угрозу. Риск – вечный спутник любой инвестиции. Самый частый враг – неизвестность. Иногда даже тогда, когда кажется, что все ходы просчитаны.

Даже обладая знанием будущего, даже помня о колоссальном скачке "Генезиса" и о том, что разворот случится на JP Morgan Healthcare Conference, риск никуда не исчезает. Что если выкуп произойдет раньше? Что если Джерард выдернет капитал до того, как наступит пиковая точка? Вот где крылась главная угроза этой сделки. Поэтому и появился пункт о трехмесячной отсрочке выплат. Простая строка в договоре, но за ней – стена, защищающая стратегию. Это и есть настоящее управление рисками.

"Но что ускользнуло? Что-то прячется в тени…"

Все опасности, связанные с Джерардом, были просчитаны. Каждая лазейка закрыта. Но нутро гудело тревогой. Сигнал был отчетливый, как набат в ночи: в расчетах зияет дыра.

"Не он ли станет этой дырой?"

Тишина комнаты уплотнилась, казалось, воздух давил на плечи, а с улицы доносился лишь редкий звук шин по мокрому асфальту. Вкус сухости во рту напоминал ржавчину. Интуиция била тревогу.

Мысли путались, словно рваные облака над серым небом. Не исключено, что взгляд слишком сузился, застряв на мелочах, и из-за этого ускользнула картина целиком. Если так – пора раздвинуть рамки, бросить сеть шире и взглянуть на всё с другой высоты. Решение созрело: пройтись по следам с самого начала, шаг за шагом, когда….

Бзззт!

На столе завибрировал смартфон, пронзительно звякнув, будто раскалённый металл по стеклу.

"Господин Сергей Платонов, просим немедленно явиться в отдел по этическому контролю."

Экран холодно светился бело-голубым, резал глаза.

"Немедленно…?"

В этом слове ощущался нажим, словно стальной палец упёрся в грудь. Рядовая ситуация? Вряд ли. Но удивления не возникло – подобное тоже входило в карту рисков. Что ж, пора проверить всё своими глазами.

***

Отдел по этическому контролю встретил тишиной, натянутой, как струна, и запахом сухого кондиционированного воздуха. Сотрудник за столом поднял взгляд – улыбка кривилась, будто на лице нарисовали две разные эмоции. Пальцы его тревожно теребили край папки даже после того, как Платонов сел. Волнение витало, как перегоревшая проводка – чувствовалось, что весть не принесёт радости.

– На самом деле… – голос дрогнул, – Комиссия по ценным бумагам решила начать дополнительное расследование. Их заинтересовала законность счетов, которые находятся под вашим управлением….

Холодный протяжный звон раздался в ушах. Юридический удар, направленный в самое сердце фонда, собранного неформально. По сути, управление капиталом клиентов велось, как в хедж-фонде. Теперь – проверка: всё ли по букве закона. Сотрудник выглядел так, словно на его плечи упал бетонный блок. А вот паники в ответ не возникло – лишь сухой расчет, привычная твёрдость в голосе.

– Именно для этого счёт был открыт через Goldman. Тогда же проведена проверка законности. Все требования соблюдены.

Эта угроза была просчитана заранее, как шторм в календаре мореплавателя. Контур защиты стоял: счёт оформлен не на личное имя, а как совместный с инвесторами – полное право управлять средствами в рамках договора. С самого начала всё велось в пределах закона.

Необычно? Возможно. Но незаконно – нет.

Налоги отражены прозрачно, а если ветер судебных проблем подует, юристы Goldman встанут стеной.

Сотрудник всё равно мял пальцами бумагу, словно хотел вытереть с неё тревогу.

– Да, мы это понимаем. И документы уже направлены, чтобы подтвердить законность. Но комиссия настаивает: хотят проверить процедуры.

Иными словами – расследование всё равно начнётся.

– Разве им больше нечем заняться…?

Гигантская Genesis горит на рынке, отчего весь сектор лихорадит, а они цепляются к счёту, уже прошедшему проверку? Не инициатива комиссии – кто-то толкнул их. В этот миг на губах заиграла почти усмешка. Выгода от подобного хода – лишь у одного человека.

"Джерард."

Последний бросок, судорожная попытка сорвать сделку? Видимо, он тянет время всеми силами. Вот почему почтовый ящик молчит. Жаль, но усилия тщетны. Этот фронт не пробить – это скоро станет ясно и ему. Придётся отступить. Значит, момент, ради которого всё затевалось, уже близок.

– Это всё? – голос прозвучал спокойно, как остывший металл.

– Не совсем… На время проверки вводятся ограничения на вывод средств.

Воздух в кабинете стал гуще, пахнул хлоркой и легкой гарью, как в офисах, где лампы перегорают от перегрева. Тишина потянулась, будто резиновая лента. И только тиканье часов в углу мерно отсчитывало секунды, каждая – словно капля в раскалённое масло.

Брови сами собой сдвинулись, словно две тени на лбу. Слова прозвучали неожиданно, будто щёлкнул предохранитель.

– Заморозка счёта?

Сотрудник замялся, воздух в комнате стал тяжелее.

– Н-нет, не полностью…. Переводы для инвестиций останутся. Но снятие наличных… до окончания проверки комиссии по ценным бумагам – временно приостанавливается.

В переводе на понятный язык это означало одно: пока законность счёта не подтвердят окончательно, доступ к деньгам будет перекрыт, как краник с водой.

– Для такого ограничения нужен ордер, – голос прозвучал ровно, но в нём сквозил холод стали.

Комиссия не обладала полномочиями для подобной грубости. Об этом напоминание вызвало в глазах собеседника лёгкое дрожание взгляда.

– Верно… это не требование закона. Это… внутренняя политика отдела этического контроля. Только до завершения проверки….

Всё ясно. Goldman решил перестраховаться, чтобы умаслить регулятора.

"Неужели Джерард приложил руку?"

Более чем возможно. Мера не юридическая, а административная – решение нескольких человек в кабинете. Достаточно попросить кого-то вроде Фергюсона, управляющего промышленным направлением, и дело сделано.

– Сколько это продлится?

Сотрудник отвёл глаза, словно боялся встретить взгляд, и произнёс тихо:

– Точно сказать трудно. Всё зависит от комиссии…

В голосе звенела неопределённость, как тонкая струна. Быстрой развязки не предвиделось.

– И что будет, если отказаться подчиняться?

– Простите?

– Если потребовать вывод средств. Не думаю, что сможете остановить.

Ничего, кроме попытки Goldman сыграть в осторожность. Захочу – выйду на закон. Улыбка на лице сотрудника стала неестественной, как у манекена.

– Конечно… если решите идти в суд… мы не сможем воспрепятствовать.

То есть пока не появится юрист с полномочиями, деньги останутся в запертом сейфе. Довольно жёсткая линия поведения.

– Что ж… стоит ли начинать процесс?

Взгляды пересеклись, как два клинка. Каждое движение лица, каждый микрожест считывался обеими сторонами. Любая агрессия – и сведения моментально полетят вверх, к Фергюсону. А от него – к Джерарду.

В уголках губ скользнула усмешка, холодная и безрадостная.

– Нет, всего лишь проверка вариантов. Вот и всё. Пока всё понятно.

Не было смысла тратить здесь больше времени. Ответ прозвучал сухо, и стул скрипнул, отпуская тело.

---

Коридор встретил пустотой и гулким эхом шагов, пахнущих полиролью и бумагой. Вкус горечи на языке держался упрямо, как тёмная тень в углу памяти. Всё это не входило в расчёты, но удар оказался не смертельным. Скорее наоборот – подсказкой. Картина характера противника стала чётче.

"Грязные приёмы."

Даже после полного поражения – цепляется за обломки, тянет время, будто утопающий за щепку. Такой штрих важно запомнить – пригодится при следующей встрече.

Но сейчас не об этом. Срочнее всего – нужно найти обходной путь.

К семи вечера вестибюль Goldman кипел шумом и суетой: звон лифтов, шорох каблуков по мрамору, гул голосов. На фоне этого многоголосья вдруг прорезался звонкий, радостный оклик:

– Шон! Сюда!

У колонны стояла Рейчел – светлая улыбка, легкая походка, будто сама атмосфера вокруг нее оживала. Вечером был назначен ужин с Дэвидом. Короткая остановка в Нью-Йорке дала редкую возможность встретиться лицом к лицу и поговорить напрямую. Рейчел присоединилась не случайно – ей нужно было передать деньги, собранные на благотворительном вечере, невесте Дэвида, Джесси. Всё сплелось естественно, и общее застолье оказалось куда проще раздельных встреч.

Ресторан неподалёку от офиса утонул в мягком свете ламп и густом запахе свежеиспечённого хлеба. Тихий гул голосов едва слышался за плотными стенами. Идеальное место для разговора – ни лишнего шума, ни посторонних ушей.

– Шон, сколько лет, сколько зим! – Дэвид появился с широкой, искренней улыбкой, протянул руку, а затем легко хлопнул по плечу. Несмотря на то что это была лишь вторая встреча после Филадельфии, частые звонки и письма стерли неловкость.

Едва заказали ужин, разговор свернул к делу. Вечер предстоял неприятный – новости, что предстояло сообщить, не сулили радости.

– Скажи… тот исследователь, о котором шла речь, действительно должен подписать контракт в этом месяце? – голос прозвучал низко, без обиняков.

Вопрос был острым, как только что наточенный заточником нож. Для первой программы "Русская рулетка" удалось найти подходящего специалиста, но тот потребовал залоговую выплату – гарантию начала работы. Деньги имелись, но лежали за закрытой дверью: доступ к ним временно перекрыт.

– Можно ли добавить в контракт пункт о платёжной гарантии? – прозвучало предложение. – Документы подготовить можно хоть завтра.

Дэвид нахмурился, словно услышал напряжение, которое пришлось не по зубам.

– Сложно… – начал он медленно. – Другая сторона тоже на грани – даже если они не приступят сразу, сами образцы требуют хранения, и расходы идут каждый день. Потому они настаивают на живых деньгах, не на бумаге.

Запах горячего мяса с кухни резал воздух, но в этот момент он лишь усиливал горечь слов. Нужно было наличное – прямо сейчас.

– Если потеряем этого исследователя, найдётся ли другой?

– Искать придётся заново. Конечно, кто-то найдётся, но…, – Дэвид развёл руками.

– Но и он потребует аванс?

– Да, без этого никак.

Подобрать людей для столь странного исследования было задачей почти невозможной. Стоило объяснить суть – большинство учёных морщились, крутили пальцем у виска, не веря. Кто станет связываться с "возрастными красными точками"?

Эти маленькие пятна на коже – ангиомы, крошечные красные островки, которые часто появляются у пожилых. Врачам они казались пустяком – расширение капилляров, без угрозы для жизни. Но для исследования болезни Каслмана они означали куда больше.

Именно Дэвид первым обратил внимание: у каждого пациента с этим недугом, даже молодого, проступали такие пятна. Красные точки сигналили о нарушении работы фактора роста сосудистого эндотелия.

Медики же упорно отмахивались – какая разница до этих крошечных отметин, если рядом органы отказывают один за другим? Людям, умирающим, не до пустяков на коже.

А между тем анализ тканей мог подтвердить гипотезу – показать сверхэкспрессию VEGF. Тогда появился бы шанс использовать ингибиторы фактора роста в терапии.

Но чтобы доказать это, нужен был человек, готовый копать глубже. Деньги решали многое. Кто угодно согласился бы провести исследование за плату. Но без залога – никто не хотел связываться.

Время утекало, как вода сквозь пальцы. Стоило задержаться – и учёный уйдёт к тем, кто предложит лучшее. Поиск нового займёт месяцы.

И всё это происходило именно сейчас, в самый неподходящий момент.

"Почему именно теперь…" – мысль пронзила, как ледяная игла, и застыла в воздухе вместе с ароматом вина и мерным стуком приборов о фарфор.

Деньги были. Был и исследователь. Но какой-то нелепый, случайный риск вдруг встал поперёк всей дороги, тормозя сроки. Пустяковая помеха – через несколько недель, максимум через пару месяцев всё должно было решиться. Но именно времени сейчас не хватало больше всего.

– Попробуем пока двигаться с гарантийными документами, – прозвучало предложение за столом.

– Давай, – откликнулся Дэвид, его голос прозвучал глухо, но твёрдо. – Ведь Шон обещал всё к апрелю. Но…

– Придётся ждать?

– Да…, – короткий ответ прозвучал, словно металлический нож о стеклянную тарелку.

Губы Дэвида дрогнули, лицо потемнело от скрытой боли. Время подгоняло и его самого, может быть даже жёстче, чем кого угодно другого. Припадки приходили уже сейчас, без предупреждения, сжигая силы. У него не было лишних лет, только отсчитанные часы.

И тут в полумраке мягко освещённого ресторана раздался чистый, светлый голос, будто кто-то резко отдёрнул тяжёлую штору:

– А что если я дам взаймы?

Все взгляды разом повернулись к Рейчел. Её глаза светились решимостью, а в голосе не дрогнуло ни единой ноты сомнения.

– Нужно ведь два миллиона прямо сейчас? Я могу занять эту сумму. Просто до тех пор, пока доступ к вашим средствам не откроется.

В предложении слышалась реальная спасительная нить. Вдохни согласие – и завтра исследование уже начнётся. Но в этих словах крылась и опасность, слишком яркая, чтобы её не заметить.

"С семьёй не играют."

Любой человек способен потерять холодный рассудок, когда речь заходит о близких. Для отца и сына Мосли Рейчел была именно такой красной кнопкой. Приблизиться слишком близко – значит запустить цепную реакцию.

Поэтому Рейчел всегда оставалась "потенциальным риском", невидимой чертой, за которую нельзя переступать. В делах важно отрезать личное от служебного, но деньги и личное – вещи ещё более несовместимые.

А теперь принцесса собственной рукой протягивала чек. Это звучало как звон тревожного колокола посреди тишины.

– Спасибо за заботу, – слова прозвучали мягко, но под ними лежал твёрдый камень отказа. – Но нельзя позволить тебе вмешаться. Это не твоё бремя.

Голос держался предельно вежливым, но в нём слышалась та самая грань, которую никто не должен был пересечь.

– Два миллиона долларов – слишком серьёзная сумма. Одолжить такие деньги "просто так", без условий, полагаясь только на доверие… странно, согласись.

– А если условия будут? – в глазах Рейчел мелькнул огонёк.

– Нет. Даже если это будут проценты – всё равно нет.

Дружба и деньги должны лежать на разных полках. Смешаешь – потеряешь и то, и другое.

Рейчел чуть прикусила губу, на секунду задумалась, потом подняла взгляд – прямой, открытый, с вызовом:

– Я ведь не предлагаю подарить их. И речь не о процентах.

И вдруг, как раскат грома среди ровного вечера, из её уст сорвались слова, которых никто не ожидал услышать.

– Есть одно условие, – прозвучало вдруг.

В зале ресторана, наполненном мягким гулом голосов и звонким перезвоном бокалов, на секунду повисла тишина. Рейчел медленно обвела взглядом сидевших за столом. Сергей, Дэвид и Джесси встретились глазами, и на их лицах одновременно проступило одинаковое выражение недоумения.

Слово "условие" совершенно не вязалось с образом Рейчел. Для неё оно звучало так, словно чужая нота вклинилась в знакомую мелодию. Щёки её покрылись жарким румянцем, пальцы невольно сжались на краю скатерти, но, собравшись с силами, она заговорила снова.

– Если примете моё условие, я без колебаний одолжу два миллиона. А если понадобится, то и вовсе отдам их как пожертвование.

– И какое же условие? – Дэвид не выдержал и спросил первым.

Рейчел глубоко вдохнула, будто собиралась нырнуть под воду. Её голос прозвучал чуть тише, но уверенно:

– Процедура информированного согласия должна быть проведена куда строже.

Воздух за столом стал плотнее. Слова прозвучали как-то особенно резко.

Информированное согласие – это тот самый процесс, когда каждому пациенту объясняют все возможные риски, все побочные эффекты, чтобы решение принималось осознанно, а не вслепую.

Сергей и Дэвид переглянулись и чуть улыбнулись, будто молча спрашивая: "Разве это не само собой разумеется?" Но Рейчел сжала ладонь в кулак и, не отводя взгляда, уточнила:

– Речь идёт о том, что за этим должен следить кто-то посторонний. Независимый человек, не вы двое.

В этих словах слышалось явное недоверие. Она спешно добавила, чтобы смягчить удар:

– Я знаю, что вы работаете с благими намерениями. Всё это ради больных синдромом Кастлемана, от которых отвернулись почти все. Вашу страсть и упорство невозможно не уважать. Но….

Несколько ночей подряд Рейчел ворочалась без сна, прокручивая в голове их разговоры. Всё началось с одной фразы, брошенной Сергеем Платоновым между делом:

– Есть только одна цель – решить задачу. Делать добро или зло неважно. Главное – правильный результат.

Эти слова резанули сердце, будто холодный нож по стеклу. Если отбросить нравственные ограничения, самый короткий путь всегда окажется самым жёстким. Легко ведь обмануть пациентов, подтолкнуть их к нужным решениям – не грубо, не в лоб, а мягко, незаметно, как Сергей сделал когда-то в истории с "Генезисом", умело направив людей туда, куда ему было нужно.

Вовсе не потому, что он злой или бездушный. Рейчел считала его своим спасителем, восхищалась его силой и целеустремлённостью. Но идеальных людей не бывает. Даже Джобс, тот самый кумир миллионов, слыл беспощадным и нетерпеливым к тем, кто не поспевал за его видением. Гиганты, сдвигающие мир, слишком часто не замечают муравьёв под ногами. Чем шире охват картины, тем выше риск упустить важные, крошечные детали.

Рейчел видела в Сергее Платонове и гениальность, и жесткость, и ту странную смесь силы и холодного прагматизма, что обычно отличает людей, способных двигать горы. Но как бы ни восхищала его решимость, спокойно наблюдать, как права пациентов могут быть принесены в жертву ради идеи, она не могла. Внутри гулко отзывалось чувство ответственности – тяжёлое и неотступное.

– Для вас главное – найти лекарство, – её голос прозвучал ровно, но в нём слышался скрытый надлом. – А для больных важнее всего другое – остаток жизни. Если даже мизерный риск побочного эффекта способен укоротить эти дни, разве они согласятся?

В воздухе повисло невысказанное: что если "Русская рулетка" обернётся смертью уже завтра? Человек, которому отпущено два месяца, согласился бы дернуть курок? И разве можно быть уверенными, что Сергей и Дэвид честно расскажут обо всех возможных последствиях? Вопрос, от которого теснее становилась грудь, прозвучал между строк.

– Никто не обвиняет вас в обмане, – продолжала Рейчел, – но именно потому, что вы врачи, многое может ускользнуть. Для доктора мелкий побочный эффект – статистическая мелочь. Но для пациента даже один процент риска равен приговору.

Тонкие пальцы её дрогнули на бокале, вино слегка плеснуло, оставив на стекле алую дорожку.

– Каждый имеет право знать всё – даже то, что кажется незначительным. И решение должно приниматься только после этого.

Слова падали тяжело, словно камни, обнажая суть: объяснять риски обязан не исследователь, а независимый человек. Тот, кто не связан ни с проектом, ни с его целями.

– Нужен кто-то, кто будет представлять исключительно интересы пациентов, – твёрдо произнесла Рейчел. – Кто станет их голосом и щитом. Кто будет контролировать саму процедуру информированного согласия.

– Ты предлагаешь создать новую должность? – Дэвид чуть приподнял бровь.

– Именно так.

В её словах звучала настойчивость, за которой стояла тревога и вместе с тем расчёт. Такой шаг не только защитил бы людей, но и сам проект сделал бы более легитимным. Когда грянет буря обвинений – а она неминуема – наличие подобного защитного механизма стало бы непробиваемым аргументом.

Платонов с Дэвидом переглянулись. Их сдержанные кивки удивили её – ожидалось больше сопротивления. Напряжение на миг спало, но тут же вернулось, когда Дэвид предложил:

– Может, поручим это Джесси?

Рейчел резко покачала головой.

– Нет. Она твоя невеста. В любом случае её симпатии будут на стороне лечения. Это конфликт интересов.

– Тогда и семьи пациентов не подойдут…, – Дэвид тяжело вздохнул. – Подобрать нужного человека будет непросто.

– Я возьму это на себя, – произнесла Рейчел неожиданно твёрдо.

Мгновенная тишина. Взгляды всех троих устремились на неё с удивлением.

– Но у тебя ведь основная работа…, – попытался возразить Дэвид.

– Документы можно проверять в свободное время. Интервью проводить дистанционно. Суть в том, чтобы у пациентов был свой защитник.

Её дыхание стало ровным и тяжёлым.

– Если станет невозможно совмещать, я просто уйду с работы.

В голосе не дрогнуло ни одной ноты. Уход из "Голдмана" не был трагедией – там не держали ни деньги, ни статус. Да, были планы открыть галерею, используя связи и опыт, но это всё отступало на второй план. Гораздо важнее оставалась возможность изменить мир хоть немного к лучшему.

Высказавшись вслух, Рейчел ощутила внутреннюю ясность, словно воздух стал чище. Взгляд её упал на Сергея Платонова.

– Что скажешь? – спросила она спокойно, но в голосе слышался вызов.